Джек Ричер, или Дело Чайлд Ли

Глава 29

Едва я положил трубку, закончив разговор с Мунро, как Деверо сразу же вошла в кабинет. Возможно, она, сидя перед коммутатором, смотрела на сигнальную панель.

— Ну как? — спросила шериф.

— Никаких патрулей в запретной зоне. Никто не покидал Келхэм после прибытия туда Мунро.

— А что другое он может сказать, как вы думаете?

— И он ничего не заметил. Думает, что преступника надо искать не на базе.

— Та же самая песня.

Я кивнул. Сплошные туманные отговорки. Политика и реальный мир. Полное замешательство.

— Как насчет того, чтобы поужинать? — спросил я.

— После, — ответила она.

— После чего?

— У вас проблема, которую надо решить. Те самые двоюродные братья Макинни на улице. Они ждут вас. И не одни, а с подмогой.

Деверо провела меня по коридору в тускло освещенную угловую комнату с окнами на двух стенах. Мейн-стрит перед зданием ведомства шерифа была пустынной. Никакого движения. Но в окно, выходившее на Т-образный перекресток, я увидел четыре фигуры. Два моих старых приятеля плюс еще два парня такого же пошиба. Грязные, длинноволосые, обросшие шерстью, с синими татуировками. Они стояли вокруг широкой зоны, в которой встречаются две дороги. Стояли, засунув руки в карманы, подкидывая ногами комья земли, и больше ничего.

Моей первой реакцией было восхищение — я был буквально потрясен. Удар головой обычно чреват серьезной травмой, особенно если этот удар нанесен мною. Но гулять и разговаривать спустя всего несколько часов после нашей стычки — это казалось мне просто невероятным. Моей последующей реакцией было раздражение по отношению к себе. Так недавно в городе, приехал в него с такой неохотой, такой уважаемый — и вот теперь приходится искать смягчающие вину обстоятельства, чтобы выйти из этого дурацкого положения. Посмотрев на Деверо, я спросил:

— Что, по-вашему, я должен делать?

— Вы могли бы извиниться, после чего они уйдут, — ответила она.

— А какой еще у меня есть выбор?

— Вы можете дать им сначала побить себя. А потом я смогу арестовать их за неспровоцированное нападение. Мне ужас как нравится такой поворот дела.

— Они вообще не станут бить меня, если вы будете поблизости.

— Я буду находиться вне зоны видимости.

— Честно говоря, мне не нравится ни первый вариант, ни второй.

— Либо то, либо другое, Ричер. Выбор за вами.

Я вышел на Мейн-стрит, как парень, которого я видел в каком-то старом фильме. В этом месте должна была бы звучать музыка. Я повернул направо, лицом к северу. И остановился. Эти четверо парней увидели меня. Они на мгновение удивились, а затем предчувствие наступающих событий стало разогревать их. Все четверо выстроились в линию в направлении запад-восток, выдерживая дистанцию друг от друга примерно в четыре фута. Они сделали шаг по направлению ко мне, а потом остановились и стали ждать моего приближения. Справа позади них на келхэмской дороге стояли два грузовика. Один был тот самый, выкрашенный кистью, который я видел раньше; перед ним стоял другой грузовик примерно в таком же состоянии.

Я пошел вперед, словно рыба, плывущая навстречу сети. Солнце стояло высоко, как и должно быть в марте. Воздух прогрелся. Я чувствовал, как мне припекает спину. Я шел, ощущая дорогу сквозь подошвы своих башмаков. Руки держал в карманах. В них ничего не было, кроме столбика четвертаков, которые я наменял в кафе. Я зажал в кулаке этот завернутый в бумагу столбик. Пять долларов подготовлены для удара; это меньше того, что я потратил на телефон.

Я прошел вперед и остановился, не дойдя десяти футов до выстроившихся в линию противников. Два парня, с которыми я уже имел дело, стояли слева. Молчаливый лидер-вдохновитель стоял крайним, а альфа-самец — рядом с ним на второй позиции. Их носы были похожи на подгнившие баклажаны. У обоих под глазами расплылись синяки, а растрескавшиеся губы запеклись. Ни один из них не показывал готовности к бою ни стойкой, ни вызывающим взглядом. Рядом с вожаком стоял парень ростом чуть ниже остальных, а следующим за ним в строю возвышался здоровенный детина в байкерском жилете.

Я посмотрел на вожака и спросил:

— Так это и есть твой план?

Он не ответил.

— Четверо парней? И это всё? — поинтересовался я.

Он ничего не ответил.

— А мне сказали, что вас тут не одна дюжина.

Ни слова в ответ.

— Как я понимаю, проблемы логистики и коммуникации оказались трудными. Поэтому вы решили обойтись малыми силами, которые можно быстро собрать и быстро развернуть в боевом порядке. Такой подход и современный, и актуальный. Вам надо немедленно отправляться в Пентагон и поучаствовать в их семинарах. Вы с вашим мышлением будете чувствовать себя там как дома.

Новый парень, второй справа, похоже, был пьян. От выпитого алкоголя у него шумело в ушах. Хмель сочился через все его поры. Я практически чувствовал этот запах. Пиво к завтраку. А может, еще и с «прицепом».[26] На такой диете он сидел не меньше недели, предположил я, приглядевшись к нему. А значит, реакция у него будет замедленной, а потом он озвереет и будет наносить удары не целясь. С ним больших проблем не будет. У другого парня, в байкерском жилете, похоже, были какие-то проблемы со спиной. В ее нижней части, в основании позвоночника. Я понял это по тому, как он стоял, выставив таз вперед и стараясь уменьшить на него нагрузку. Возможно, какой-то разрыв или растяжение. Дюжина возможных причин. Он был сельским жителем. Возможно, взвалил на себя кипу сена или свалился с лошади. Он явно не представлял основную угрозу. Ему бы себя защитить. Один необдуманный резкий поворот, и все внутри у него может оборваться. Придется покидать поле боя шагом хромого инвалида. А к этому моменту его пьяный друг уже будет на земле. А двое других уже и так не в форме. Эту парочку я знал. И они меня знали. Вожак стоял почти напротив, чуть подавшись влево, а ведь я боец-правша. Он практически жертвовал собой.

Ситуация во всех отношениях в мою пользу.

— Вам должно быть стыдно, — сказал я, — что ни один из вас не выше меня ростом. Ну хотя бы двое или трое из вас. А лучше бы все — это было бы то, что надо.

Никакого ответа.

— Но послушайте, план есть план. Вы долго трудились над ним?

Никакого ответа.

— А вы знаете, что обычно говорят о плане в Вест-Пойнте?

— Что?

— У каждого в голове есть план до тех пор, пока ему не заедут по зубам.

Никакого ответа. Никакого движения. Я разжал кулак и снова положил в карман стопку обернутых бумагой четвертаков. Я не намеревался их использовать. Вынул руки из карманов и сказал:

— Проблема с использованием малых сил заключается в том, что если ситуация ухудшается, то очень скоро этим силам приходится туго. Подумайте над тем, что произошло в Сомали. Поймите, вы должны были очень тщательно обдумывать свой план. Решить, каким путем идти. Вы могли бы ввязаться в драку прямо сейчас, все четверо. Но следующей остановкой на этом пути будет больница. Это я вам обещаю. Железная гарантия. И вы будете избиты так, как никогда до этого. Я говорю о сломанных костях. Я не могу обещать вам черепно-мозговых травм. Похоже, что кто-то уже соревновался с вами до меня и выиграл.

Ни слова в ответ.

— Или вы можете предпринять сейчас попытку тактического отступления, а потом найти время для того, чтобы собрать больше сил. Можете прийти через пару дней. Несколько дюжин. А может, вы найдете духовое ружье нашего дедушки. Только начните поиск с обезболивающих средств.

Никакого ответа. Никакого словесного общения. Только плечи внезапно опустились и ноги зашаркали по земле.

— Мудрое решение, — сказал я. — Превосходящие силы — это всегда лучше. Вам действительно надо ехать в Пентагон. Вы сможете объяснить им свой подход. Вас выслушают. Они там слушают всех, кроме нас.

— Мы еще вернемся, — пообещал вожак.

— Буду вас ждать на этом месте, — ответил я. — Приходите, когда будете готовы.

Они пошли прочь, стараясь держаться уверенно и показать свое высокомерие, пытаясь сохранить хоть какое-то достоинство. Забравшиь в свои грузовики, они не упустили возможности разыграть передо мной шоу, запустив на максимум оборотов моторы, а потом с визгом шин круто развернуться на 180 градусов. Они поехали на запад в сторону леса, по направлению к Мемфису, к большой земле. Некоторое время я наблюдал за ними, а потом пошел обратно в ведомство шерифа.

Деверо наблюдала за всем происходящим из окна, стоя в углу той самой тускло освещенной комнаты. Для нее все увиденное было чем-то вроде немого кино. Никакого диалога.

— Вы все-таки договорились с ними, и они ушли. Вы извинились. Не могу поверить в это.

— Не совсем так, — ответил я. — Я пригласил их прийти в другой раз. Они обещали привести с собой подмогу, еще несколько дюжин.

— Зачем вы это сделали?

— У вас будет больше арестованных. Это наверняка поддержит вас во время перевыборной кампании.

— Да вы просто безумец.

— Ну, а как насчет того, чтобы пообедать?

— Меня уже пригласили на обед, — ответила она.

— Интересно, когда?

— Пять минут назад. Майор Данкан Мудро позвонил мне и пригласил отобедать с ним в Келхэмском офицерском клубе.

Глава 30

Деверо уехала в Келхэм, оставив меня стоять на тротуаре. Я прошел по пустой парковке к кафе. Ужин в одиночестве. Я снова заказал гамбургер, а потом подошел к телефону возле двери и позвонил в Пентагон. В ведомство по связям с Сенатом. Полковнику Джону Джеймсу Фрейзеру. Он ответил после первого же звонка. Я спросил:

— Чья гениальная голова решила засекретить номерной знак?

— Этого я тебе сказать не могу, — ответил он.

— Кем бы он ни был, это грубая ошибка. Все дело заключалось лишь в подтверждении того, что владелец машины находится в Келхэме. А это практически всем известно.

— У нас же нет альтернативы. Мы ведь не можем объявить машину государственной собственностью. Журналисты за это ухватятся через пять минут после того, как все станет известно местным правоохранительным структурам. Об этом и думать нечего.

— Насколько я понимаю, вы говорите мне, что машина принадлежит военнослужащему батальона «Браво».

— Я ничего тебе не говорю. Но поверь мне, у нас нет выбора. Последствия могут быть катастрофическими.

Что-то непонятное прозвучало в его голосе.

— Пожалуйста, скажите мне, что вы меня разыгрываете, — попросил я. — Поскольку именно сейчас я по вашему тону понял, что это личная машина Рида Райли.

Никакого ответа.

— Это так? — спросил я.

Никакого ответа.

— Это так?

— Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть, — сказал Фрейзер. — И не спрашивай меня больше. И не упоминай этого имени, если говоришь по незащищенной линии.

— А у офицера, о котором идет речь, есть какие-либо объяснения?

— Этого я сказать не могу.

— Дело выходит из-под контроля, Фрейзер, — сказал я. — Придется переосмыслить все заново. Сокрытие всегда хуже, чем само преступление. Вам необходимо пресечь это немедленно.

— Отрицай все, Ричер. У них есть план, и они будут ему следовать.

— А этим планом предусмотрена установка запретной зоны вокруг Келхэма? Может быть, специально для журналистов?

— О чем, черт побери, ты толкуешь?

— В моем распоряжении есть косвенные улики, обнаруженные на земле в двух шагах от ограждения Келхэма. Частью этих косвенных улик является труп. Я же говорю вам, это дело уже вышло из-под контроля.

— Чей это труп?

— Неизвестного мужчины средних лет.

— Журналист?

— Я не знаю, как опознавать журналистов по внешнему виду. Может быть, этому искусству обучают в пехоте, но не в военной полиции.

— Он идентифицирован?

— Пока до этого не дошло. Сейчас им занимается врач.

— Вокруг Келхэма нет никакой запретной зоны, — сказал Фрейзер. — Это было бы радикальным изменением всей политики.

— И к тому же противозаконным делом.

— Согласен. И вдобавок глупым. И контрпродуктивным. Такого не может быть. И никогда не было.

— Кажется, Корпус морской пехоты однажды предпринял подобное.

— Когда?

— В течение последних двадцати лет.

— Ну, морпехи… они горазды на подобные дела.

— Вы должны это проверить.

— Как? Ты что, думаешь, они занесут это в свои официальные отчеты?

— Используйте обходной путь. Сделайте вид, что ищете офицера, может, даже в чине полковника, забалдевшего накануне вечером, и больше ничего не объясняйте.

Закончив разговор с Фрейзером и съев гамбургер с кофе, я решил сделать то, что мне приказал сделать Гарбер в нашем утреннем разговоре, то есть вернуться туда, где были разбросаны обломки машины, и уничтожить пластинку с номерным знаком. Я зашагал на восток по келхэмской дороге, а затем — на север по железнодорожным шпалам. Прошел мимо старой водокачки. Ее слоновий хобот был сделан из какой-то особой прорезиненной парусины, прохудившейся от времени и покрывшейся пятнами. Хобот слегка раскачивался под мягким южным бризом. Я прошел по шпалам примерно ярдов пятьдесят, потом сошел с полотна и направился туда, где в прошлый раз видел наполовину вкопанный в землю бампер.

Он исчез.

Его нигде не было видно. Бампер откопали и унесли. Дырка, которую оставил его острый угол, была засыпана землей, которую сначала затоптали подошвами ботинок, а затем утрамбовали тыльными поверхностями лопат.

Отпечатки были совсем не те, что оставляет армейская обувь, зато лопаты, судя по следам, оставленным их тыльными сторонами, могли быть саперными лопатками, которыми пользуются военные. Но быть уверенным в том, что мое заключение достоверно, я не мог. Ничего нельзя утверждать, но ничего нельзя и исключать.

Я пошел дальше по поляне, усеянной обломками. Порядок, который я видел накануне, исчез. Все было вытащено наружу, осмотрено, перевернуто, проверено со всех сторон и, по всей вероятности, описано. Возможно, тысячу отдельных фрагментов машины переместили с одного места на другое. Без сомнения, любая, даже самая малая деталь, как минимум десять раз подвергалась подробному осмотру. Широкая поляна. Серьезная задача. Огромная работа. Медленная и кропотливая. Ее выполняли как минимум шесть человек. А может быть, и восемь. Я представил себе их, выстроившихся в линию и медленно ступающих. Четкие дельные команды, выполняемые с высочайшей точностью.

С армейской точностью.

Я двинулся назад тем же путем, что и пришел сюда. Когда я прошагал по шпалам почти половину пути до переезда, то увидел на востоке машину, идущую в направлении от Келхэма. Она была еще далеко, но уже хорошо различима. Сперва я подумал, что это машина возвращающейся с обеда Деверо, но быстро понял, что ошибся. Этот автомобиль был черный, большой, шел быстро и плавно. Лимузин. Городская машина. Она шла как раз по центру дороги, оставаясь на значительном расстоянии от неровных, заросших травой обочин. Машина неслась вперед, плавно покачиваясь с боку на бок и немного виляя из стороны в сторону.

Сойдя с железнодорожного полотна, я, большой и заметный, остановился посреди дороги, расставив ноги на ширину плеч и раскинув руки. Когда от машины до меня оставалось примерно сто ярдов, я поднял руки над головой, скрестил и стал размахивать ими, подавая понятный во всем мире сигнал бедствия. Я знал, что водитель остановится. Если помните, шел 1997 год. Четыре с половиной года до введения новых правил. Давно это было. И мир тогда был менее подозрительным.

Машина, замедлив ход, остановилась. Я отошел вправо, обогнул капот и наклонился к окну водителя, чуть отступив назад, чтобы согнуть тело под нужным углом. Мне хотелось посмотреть на пассажира. Я решил, что он сидит позади, в дальнем углу; дополнительное пассажирское сиденье наверняка разложено, и на нем покоятся его ноги. Об этих путевых удобствах у меня уже сложилось ясное представление. Мне и самому один или два раза доводилось ездить на городских машинах.

Водительское окно опустилось. Я согнулся в талии. Посмотрел. Водитель был крупным мужчиной с животом такого размера, что тот мог разместиться только между его раздвинутых колен. На водителе были черная шоферская кепка, черная куртка и черный галстук. Глаза его казались водянистыми.

— Чем мы можем вам помочь? — спросил он.

— Простите. Я ошибся, — с притворным испугом ответил я. — Я принял вас за других людей. Но все равно, спасибо, что вы остановились.

— Ладно, — махнул рукой водитель. — Нет проблем.

Окно поднялось, я отошел назад, и машина поехала дальше.

Пассажиром был мужчина старше меня по возрасту, седовласый, преуспевающего вида, в костюме, сшитом из шерстяной ткани. Рядом с ним на сиденье лежал кожаный портфель.

Юрист, подумал я.

Глава 31

Я стоял и смотрел на черную сторону города; там были вещи, которые мне хотелось увидеть снова, поэтому я пошел в том направлении. Мне нравилась дорога, по которой ступали мои ноги. Я подумал, что в прежние славные времена это была простая грунтовка, но потом ее осовременили, и произошло это где-то в 1950-х годах, почти наверняка на деньги Министерства обороны. Основание дороги углубили для возможности провоза бронетехники, погруженной на безбортовые колесные тягачи, да и сама дорожная линия была выпрямлена, поскольку если военный инженер видит направляющую линию на карте, то на земле неизбежно появляется прямой путь. Я достаточно походил по дорогам Министерства обороны. Их во всем мире великое множество, все построены еще при прошлом поколении, во время долгого военного могущества Соединенных Штатов, когда все в мире было нам под силу. Я был продуктом той эпохи, но не был ее частью. Я ностальгировал по некоторым вещам, которых так и не испытал.

Потом я вспомнил о своем приятеле Стэне Лоури, который говорил, что хочет разместить объявление о поиске работы в кафе, возле которого мы обосновались. Изменения наступали, в этом я был уверен, но не чувствовал себя несчастным. В этом мне помогала прямая дорога, проложенная по мелколесью в штате Миссисипи. Солнце висело высоко в небе, воздух был теплым. Позади пройденные мили, впереди — мили, которые еще предстояло пройти, и уйма времени на часах. Я был начисто лишен каких бы то ни было амбиций, а потребности мои были очень ограничены. Что бы ни случилось, со мной все будет хорошо. Нет выбора? Обязательно появится.

Я повернул в том же месте, где Деверо на своей машине свернула на юг, на грунтовую дорогу, по одну сторону которой были кюветы, отделенные от проезжей части барьерными ограждениями, а по другую — дома, похожие на лачуги рабов. Я шел к дому Эммелин Макклатчи. Я двигался прогулочным шагом и видел окружающий мир в ином свете, нежели из автомобиля. Нищета, нищета во всем, или состояние близкое к ней. Развешенное на веревках заплатанное белье, застиранное до такой степени, что сделалось почти прозрачным. Ни одной новой машины. В некоторых дворах бродили куры, козы, иногда я видел поросят. Шелудивые собаки, сидящие на цепи. Клейкая лента для герметизации трубопроводов и проволочные крепления виднелись повсюду — на линиях подачи электричества, на водосточных трубах, на их стыках. Повсюду сновали босоногие дети, сосавшие пальцы и не сводившие с меня глаз, пока обеспокоенные матери, избегавшие встречаться со мной глазами, не прогоняли их прочь.

Продолжая идти, я дошел до дома Эммелин Макклатчи. Ее я не видел. Я вообще никого не видел на этом участке дороги. Ни детей, ни стариков. Никого. Я прошел мимо дома с пивными кружками на окнах. Я шел тем же путем, которым Деверо везла меня накануне, смотря то вправо, то влево, пока не вышел к заброшенной строительной площадке с кучей гравия.

Дом, который здесь могли построить, был маленьким, и его фундамент располагался под углом в соответствии со старым обычаем максимально использовать преимущества постоянно дующих ветров и избегать прямых юго-западных лучей солнца в летнее время. Тело фундамента было выложено из повторно использованных блоков, скрепленных цементным раствором. Угловые стыки кое-где уже пострадали от выветривания и эрозии. Ничего, кроме фундамента, не было доделано. Видимо, кончились деньги, подумал я.

Как я предположил, гравий, сваленный в кучу, ожидал, когда он станет наполнителем для бетона. Возможно, нижний этаж нового жилища предполагалось возводить из прочных блоков, а не из досок. Наверное, такой проект имел свои преимущества, хотя бы ради спасения от термитов. Но это были лишь мои догадки. Я никогда не строил дом. Я никогда не должен был делать выбор в пользу того или иного проекта.

Сама куча гравия расползлась и осела за время простоя строительства. По краям ее росла трава, пробившаяся сквозь строительный материал. Почти со всех сторон слой гравия был не выше колена, и только с одного края кучи чуть возвышалась площадка шириной с двуспальную кровать. Выбоины и подобия низких кочек, видневшиеся на верхней поверхности, были похожи на тест Роршаха.[27] С полным основанием можно было увидеть в них результаты беспорядочной беготни, прыжков и возни детей. В равной степени в них же можно было лицезреть результат того, что взрослую женщину бросили на гравий и изнасиловали, и сопровождалось это все неистовыми конвульсивными движениями коленей, локтей и спин.

Я присел на корточки и провел пальцем по небольшим камушкам. К моему удивлению, они были плотно притиснуты друг к другу и с места сдвигались только с большим трудом. Видимо, какие-то пыльные остатки на их поверхности, смешавшись с дождевой водой или росой, образовали что-то типа клея. Я прокопал бороздку шириной примерно в один дюйм и с такой же глубиной, после чего повернул ладонь другой стороной, прижал верхнюю поверхность ладони к гравию и продержал ее в таком положении около минуты. Затем посмотрел на результат. Маленькие белые отметины, но не углубления от вдавливания, потому что на верхней поверхности ладони практически отсутствует мышечный слой. Тогда я засучил рукав рубашки и прижал внутреннюю поверхность предплечья к гравийной россыпи. Затем надавил на предплечье ладонью второй руки и наклонился, чтобы увеличить усилие. Пару раз отрывал предплечье от гравия и прикладывал его снова, а несколько раз, не отрывая ладони, водил предплечьем туда-сюда по камушкам. Затем посмотрел на то, что получилось.

На коже образовались красные и белые отметины, налипло много пыли, земли и грязи. Поплевав на руку, я обтер ее о брюки; получившаяся чистая полоса выглядела одновременно и похожей, и непохожей на то, что я видел на пояснице Дженис Мэй Чапман. Еще один тест Роршаха. Безрезультатный.

Но все-таки я пришел к одному важному заключению. Очистив, насколько было возможно, руку — хотя и не до конца, — я решил, что после того, как Чапман была изнасилована на каком-то гравии, она после этого не только оделась, но еще и вымылась под душем.

Я двинулся дальше и вышел на широкую улицу, на которой прежде жила Шона Линдсей. Вторая жертва. По сравнению с остальными — девушка из среднего класса. Ее младший брат снова торчал во дворе. Шестнадцатилетний мальчишка. Тот самый уродец. Он просто стоял во дворе. И не двигался. Смотрел на улицу. На то, как я подхожу к дому. Его глаза улавливали каждое мое движение. Я сошел с тротуара на обочину и, подойдя ближе, остановился как раз напротив него. Нас разделял забор из тонкого штакетника.

— Как жизнь, парень? — спросил я.

— Мамы нет дома, — ответил он.

— Спасибо, что предупредил, — улыбнулся я. — Но я ведь спросил тебя о другом.

— Жизнь собачья, — ответил он.

— А потом ты умрешь, — сочувственно произнес я и тут же пожалел об этом. Я словно позабыл о том, что недавно произошло в их семье. Но он, казалось, не обратил внимания на мои слова. Это меня обрадовало. Я сказал: — Мне надо с тобой поговорить.

— Зачем? Ты зарабатываешь себе нагрудный значок?[28] И поэтому ищешь какого-нибудь чернокожего, чтобы поболтать с ним сегодня?

— Я служу в армии, — ответил я. — А это значит, что половина моих товарищей чернокожие, и что более важно, половина моих командиров — чернокожие. Я все время разговариваю с чернокожими, а они разговаривают со мной. Так что бросай эти свои замашки, ты ведь не в гетто живешь.

Мальчишка немного помолчал, а потом спросил:

— А в каких частях вы служите?

— В военной полиции.

— Это тяжелая служба?

— Тяжелее любой тяжелой, — ответил я. — Подумай логично. Любой солдат может лягнуть тебя сапогом в задницу, а я могу лягнуть в задницу любого солдата.

— Серьезно?

— Более чем, — с важностью пояснил я. — Серьезно для других людей. Но не для нас.

— А о чем вы хотели поговорить со мной?

— О некоторых подозрениях.

— А о каких?

— Как мне кажется, — ответил я, — никто не говорил с тобой о смерти твоей сестры.

Он опустил глаза вниз.

— Обычно, когда ведется расследование убийства, — продолжал я, — говорят со всеми, кто знал жертву. Спрашивают об их подозрениях, соображениях… Хотят узнать, чем занималась жертва, куда она ходила, с кем общалась… С тобой беседовали об этом?