Хроники Арта. Дважды Меченный Боканов Владимир

Артем

Сидеть было неудобно. Лапы постоянно затекали, заставляя его то и дело покачиваться, балансируя на гладкой блестящей шарообразной поверхности. В первое время после кораблекрушения ему казалось, что жизнь вот-вот покинет притаившиеся за толстой скорлупкой крохотные тельца. Однако со временем он научился различать слабое биение двух беспокойных сердец, выстукивающих ритмичную дробь, которая порой вызывала у него смутные приступы родительского инстинкта. Вот и теперь он замер, чувствуя, как волны нежности охватывают все его пернатое естество. Внезапно в тишине раздался громкий отчетливый треск, и одно из яиц заколыхалось, атакуемое изнутри набравшим силу малышом.

– Вот это да! – выдохнул Артем, когда наконец-то продрал заспанные глаза. Сны с участием Гуамоко он видел довольно-таки часто, но, утомленный тяжелыми ежедневными тренировками, чаще всего не помнил наутро сути того, что видел. Мысленно похвалив филина за терпение, молодой человек уже собрался было перевернуться на другой бок, когда еле заметный сквознячок заставил его напрячься и мгновенно перейти в состояние полной боевой готовности. Открывшееся ночное зрение осветило квадратное помещение, служившее ему спальней, отчетливо выделив коренастую фигуру неподвижно замершего на пороге Бартука. Не обнаружив в его руках никакого оружия, Артем позволил себе немного расслабиться.

– Чего тебе?

– Не помешал? – убедившись, что не ошибся комнатой, шепотом спросил гладиатор.

– Ну как тебе сказать, – юноша потянулся, громко хрустнув суставами, – пытаюсь уснуть, следуя последним указаниям Тарбиша. Он обещал лично порвать меня на кусочки, если узнает, что я не выспался перед боем. А учитывая полное отсутствие у наставника чувства юмора, боюсь, что рвать он меня будет в самом что ни на есть прямом смысле. Так что не обессудь, дружище, но будет лучше, если ты посетишь мое скромное жилище в другой раз.

– Понимаю, – кивнул головой Арторианин. – Только я не просто так потратил целых пять золотых на подкуп охраны, чтобы уйти, не предупредив тебя.

– О чем не предупредив? – Артем широко зевнул, мысленно проклиная надоедливого собеседника.

– О завтрашнем поединке, балда ты этакая!

– А что тебя конкретно беспокоит? – Поняв, что отвертеться от ночной беседы не удастся, юноша сел, закинув босую ногу на ногу.

– Беспокоиться следует тебе, Арт. – Бартук осторожно присел на краешек деревянной кровати. – Не знаю, что у вас там произошло с Нумерием, только добра ты от него больше не жди.

– Да я и не ждал никогда, – Артем поднял брови, – добра-то.

– Короче, ланиста уговорил Корнелию выставить на бой против тебя отнюдь не простых новичков, а трех уже видавших виды гладиаторов. Похожие выходки с детства были характерны для капризной и переменчивой дочки императора, поэтому сенатор даже не пискнул, узнав о внезапной замене. Ребята против тебя выйдут серьезные, однако не это главное. Прошел слушок, – Арторианин понизил и без того еле слышный голос, – что оружие твоих противников будет отравлено. Малейшей царапины хватит, чтобы отправить тебя на тот свет.

Заслышав приближающиеся шаги ночной стражи, Бартук замолчал, сделав Артему предупредительный жест.

– Ну так вот, – раздался в тишине насмешливый голос. – Поймал дракон арторианца, эльфа и гнома. Дракон в настроении был и говорит им: «Вон ту скалу видите? Вокруг нее побегите – кто первый прибежит, того отпущу». Те побежали… Через час прибегают обратно кочевник и арлинг, гнома нету. Дракон подождал чуть-чуть и спрашивает: «Ну, где он?» Те: «А он домой ушел».

Когда гогот стражников стих, Арторианин протянул мускулистую руку и аккуратно положил на кровать небольшой, истрепанный по краям сверток.

– Вот, возьми, пригодится.

Развернув грубую ткань, юноша обнаружил внутри засохшую, пованивающую мускусом солому.

– Что это? – произнес он, положив странный подарок на ладонь.

– Арторианская кислица, – гладиатор поднял указательный палец, – довольно-таки редкое растение. Нейтрализует большинство известных мне ядов, вызывая по окончании своего действия легкую сонливость. Поэтому используешь ее только перед самым началом поединка. Того, что я тебе принес, хватит примерно на двадцать минут. Значит, действовать придется как можно быстрее. Если получится, первым вырубай обладателя сети и трезубца, – Бартук печально вздохнул. – Хорошо обученные ретории[3] во все времена были неудобными противниками. На остальных твоей скорости должно хватить с лихвой.

– Спасибо, Бартук, – произнес молодой человек, растерянно перебирая пальцами сухие травинки. – Откуда у тебя все это? Только не говори мне, что подобное чудо продается в столице на каждом шагу. Тем более что лишних денег у вас с Каспием водиться по идее не должно.

– Ну, – воин пожал плечами, – учитывая то, что в прошлый раз я покидал лудус в некоторой спешке, я не смог прихватить с собой содержимое всех своих тайников. Так что бери, не стесняйся. Это наименьшее из того, чем я могу тебя отблагодарить.

– Да пока благодарить-то особо и не за что.

– Не держи меня за дурака, Арт. Мы с Каспием умеем слушать и делать правильные выводы. Твои проблемы с Нумерием каким-то образом связаны с тем, что нас не посылают больше на арену Орба. А учитывая желание ланисты как можно быстрее отправить тебя к праотцам, легко сделать вывод, что наше помилование было подписано самим Луцием. Только имей в виду, что обещаниям сенатора слепо доверять тоже не стоит. Он в первую очередь политик, а уж потом владелец садов, полей и огородов. С Нумерием его связывает не одно темное дельце, а ты, как ни крути, всего лишь раб. Но в любом случае, – Арторианин протянул Артему руку, – мы с Каспием отныне твои должники.

Крепко пожав мозолистую ладонь, юноша, как мог, попытался выразить кочевнику свою благодарность, однако Бартук оборвал его буквально на полуслове.

– Хорош трепаться, дружище. Все, что хотел, я в принципе уже сказал. Ложись спать, Арт, утро вечера мудренее. Спи, и да прибудут с тобою боги.

Когда гладиатор вышел, Артем постарался снова заснуть, но сон уже не шел в переполненную невеселыми думами голову. Проворочавшись еще около двух с половиной часов, он ощутил недовольное бурчание опустевшего желудка и решительно откинул легкое одеяло, намереваясь перекусить предусмотрительно припасенной жареной куриной ножкой. За этим-то занятием его и застал вошедший в комнату с первыми солнечными лучами Тарбиш.

– Зря наедаешься тяжелой пищей, – проворчал он, видя, как последние ароматные кусочки исчезают у юноши во рту. – Хотя время у тебя еще есть. Думаю, переварить успеешь.

Убедившись, наверное, в сотый раз, что Артем хорошенько запомнил все его указания, наставник отправился на ежедневный доклад к Нумерию. Когда он вернулся, молодой человек как раз заканчивал примерять выданные для поединка доспехи.

– Ну и как в этом сражаться? – недовольно проворчал юноша. – Хорошо хоть трусы оставили.

Действительно, все его одеяние состояло из льняной набедренной повязки, наручей и твердых, прикрывающих татуировки наплечников.

– Даже щита не дали, – продолжал надрываться Артем, пытаясь вызвать сочувствие у безмолвно скрестившего руки Тарбиша. – Да это просто свинство какое-то. Выставлять меня почти голым перед тремя жаждущими моей крови гладиаторами. Осталось еще только глаза закрыть да руки связать, чтобы уж наверняка.

– Не каркай, – прикрикнул на него арторианец. – Насчет связанных рук не слыхал, а вот шлем без прорезей для глаз могут и надеть. Благо, что публика в Веспе не очень падка на сражения анрикийцев[4], поэтому в ближайшее время подобное развлечение тебе не грозит. К тому же перед выходом ты получишь шлем, подходящий для схваток с реториями, а также свой любимый Альструм. Твои противники, к слову, будут сражаться в похожих доспехах.

– А в чем причина такого минимализма? Или сенатору жалко денег на хорошую амуницию?

– Деньги тут совсем ни при чем. Просто толпа жаждет в первую очередь вашей крови, а на обнаженном теле любая царапина будет отлично смотреться. Так что чем больше ты изранишь противника, тем сильнее тебе будут рукоплескать. Если победишь, конечно.

– Вот извращенцы. – Артем скривился. – Кровь им подавай. Самих бы выгнать на арену, тогда запели бы по-другому.

– Ну, – наставник указал юноше на выход, – попадаются среди веспийцев и любители рискнуть собственной жизнью. Каждый свободный воин, не важно, патриций он или плебей, может бросить вызов любому из гладиаторов. Надо только предварительно обговорить условия боя с ланистой. Опять же, существуют и рудиарии – заслужившие свободу гладиаторы, которые по разным причинам решили остаться на арене. – Тарбиш на секунду мечтательно прикрыл раскосые глаза. – Даже император может спуститься вниз и скрестить свой меч с самыми прославленными гладиаторами. И в такие моменты я ему отчаянно завидую. Ведь рев толпы, скандирующей, подобно заклинанию, твое имя, опьяняет. Их обожание в такие моменты почти осязаемо. Оно сравнимо с бушующими волнами, накатывающими на тебя снова, и снова, и снова. Это чувство невозможно описать, Арт. Надеюсь, сегодня боги будут на твоей стороне, и ты лично сможешь в этом убедиться.

Когда Артем поднимался по длинному сводчатому проходу, ведущему к месту схватки, он невольно размышлял о сквозившей в голосе наставника глубокой тоске. Не считая себя рожденным для убийства себе подобных, молодой человек тем не менее понимал и даже немного сочувствовал лишенному кровавых сражений воину. Однако по мере приближения к воротам арены ощущение спортивной злости и азарта постепенно вытеснило из его головы все прочие мысли. Ступив на раскаленный от ярких полуденных лучей солнца песок, он наконец-то увидел своих противников. Как и предполагалось, одним из гладиаторов был так называемый реторий. Кроме мелкоячеистой сети и зловещего вида трезубца его вооружение составлял висящий на широком поясе короткий кинжал. Перед реторием, стоя плечом к плечу, возвышались два рослых мирийца, внимательно следя за Артемом сквозь сетчатые забрала и надежно прикрывшись прямоугольными скутумами. Скользнув взглядом по сидящим на трибунах жителям веспийской столицы, юноша обратил внимание на богато украшенную парчой и диковинными цветами центральную ложу. Там, в окружении двадцати легионеров и нескольких полуголых рабынь, восседал человек, именующий себя Гнеем Корнелием Великим. Будучи чуть выше среднего роста, император отличался прекрасно развитой мускулатурой, которую не могла скрыть даже пышная тога. Ярко-синие глаза холодно смотрели вниз, на бьющихся в экстазе подданных, а тонкие, слегка синеватые губы временами кривила презрительная усмешка. Чуть ниже расположились все прочие знатные придворные, среди которых Артем различил внимательно следящего за представлением Луция. Одутловатое лицо сенатора цветом напоминало одну из пяти мраморных статуй, поддерживающих тяжелый балкон. Возле него, держа в правой руке серебряный кубок, пристроился Нумерий. Ланиста что-то шептал своему покровителю, не забывая при этом тискать приставленную к нему рабыню.

Вспомнив о грозящих ему отравленных клинках, Артем грубо про себя выругался, пообещав расквитаться с проклятым веспийцем при первой же возможности. Молодой человек настолько ушел в себя, что пропустил торжественную речь распорядителя, на все лады восхвалявшего достоинства стоящих на арене гладиаторов. Его размышления прервал резкий звук горна, возвестивший о начале поединка. Представляя в общих чертах, с каким необычным противником им предстоит сразиться, бойцы ни секунды не мешкали. Плотно сдвинув широкие щиты, оба мирийца синхронно бросились к неподвижно стоящему юноше, намереваясь прижать его к каменной стене. Решив, что его спасение тоже кроется в опережении противника, Артем лихо раскрутил Альструм и понесся им навстречу. Когда до цели оставалось примерно пять шагов, воины внезапно подались в разные стороны, пропустив вперед готового к броску ретория. Взмахнув сетью, гладиатор попытался опутать ею стремительно приближающегося противника. Маневр был выполнен настолько технично, что только благодаря дарованным богиней способностям юноша сумел угрем проскользнуть под раскрывшейся ловушкой.

Сеть чиркнула по гладкому куполу шлема, и Артем в душе сказал огромное спасибо наставнику, лично выбравшему именно этот вид доспехов. Легко уклонившись от пущенного за сетью трезубца, он от души взмахнул чудесным молотом. Оружие вошло в грудную клетку ретория как нож в масло, и Артем, не успев затормозить, пролетел по инерции мимо. Эта неловкость стоила ему секундной задержки, которой, естественно, и постарались воспользоваться четко развернувшиеся мирийцы. Ощутив, как по его голой потной спине скользит холодная сталь, юноша взвыл, рефлекторно перекатившись через левое плечо.

Едва успев подняться на одно колено, он увидел неумолимо приближающийся к нему кончик обагренного кровью гладиуса. Уведя в сторону летящий клинок, Артем захватил держащую меч руку и, злобно ощерившись, переломил ее, словно сухую тростинку. Врезав ошеломленному противнику шлемом в подбородок, он бросил мирийца через плечо, направив прямо на последнего невредимого гладиатора. Тот храбро принял летящий снаряд на скутум, потеряв на секунду юношу из вида. Этой заминки хватило Артему для того, чтобы, бешено взмахнув Альструмом, ударить им прямо в металлический умбон, находящийся в центре щита. Сила удара отбросила воина на землю, где он и остался лежать, надсадно хрипя и прерывисто хватая воздух раскрытым от боли ртом. Добавив ему справа по черепу, юноша стремительно развернулся, чтобы в последнюю секунду перехватить пущенный в него трезубец. Презрительно переломив пополам прочное древко, он сделал легкий приглашающий жест баюкающему сломанную руку мирийцу.

Потерявший при падении шлем гладиатор оказался человеком, давно уже разменявшим пятый десяток. Струйка крови медленно стекала с рассеченного молодецким ударом подбородка. Видя, что пущенный им снаряд так и не достиг цели, боец обреченно схватился за висящий на поясе кинжал. Сделав отвлекающий выпад молотом, Артем провел изящную подсечку, нанеся падающему мирийцу смертельный удар в не защищенный шлемом висок. Рев, донесшийся с трибун, заглушил легкий, едва слышный хруст, возвестивший о гибели последнего из его противников. Вскинув обе руки с зажатым в них окровавленным Альструмом, молодой человек испустил леденящий душу вопль, с наслаждением впитывая в себя рвущиеся к нему со всех сторон восторженные флюиды. На арену полетели дубовые венки, золотые монеты и шелковые ленты. Величественно поклонившись императору, Артем прошел через открытые настежь ворота, в которых стоял улыбающийся во весь рот наставник. Однако стоило тяжелым створкам закрыться, как юноша согнулся пополам, фонтаном извергнув из себя съеденную утром куриную ножку.

– Ты что, – тут же подскочил к нему Тарбиш, – в первый раз убиваешь, что ли?

– Да не в этом дело. – Юноша указал на кровоточащую рану на спине. – Мечи были отравлены.

Содрогнувшись от нового приступа тошноты, он привалился к одной из несущих колонн.

– Ты знал об этом и ничего не сказал мне? – Наставник схватился за голову.

– Я думал, что травка, данная мне Бартуком, поможет.

– Какая травка? – Наставник влепил пару пощечин начинающему терять сознание юноше. – Ну же, говори! Какая травка, Орб тебя подери?

– Какая-то кислица, – сумел выдавить из себя Артем, прежде чем окончательно потерять сознание.

Ирвин

Войско растянулось на несколько миль. Длинная колонна вооруженных до зубов гномов струилась вдоль пыльной дороги подобно гигантскому удаву, шуршащему чешуей в поисках новой добычи. Не отличающиеся высокой скоростью иберийцы компенсировали этот недостаток выносливостью, сравнимой, пожалуй, с хорошо натренированной ездовой собакой. Воины шли, не снижая темпа, уже седьмые сутки, сделав за это время всего два коротких привала. Кормак, опытный военачальник, ставя внезапность превыше всего, лично подавал пример окружающим, топая подбитыми железом сапогами наравне со всеми. Заплетенная в боевые косички огненно-рыжая борода грозно топорщилась на его покрасневшем от длительного напряжения лице. Другие военачальники, беря пример с короля, даже не пытались заикнуться о какой-либо передышке. Впрочем, Ирвину было глубоко наплевать на любые условности. Нагрузив несколько высоких повозок всеми необходимыми в дальнем походе ингредиентами, он следовал вместе с основным обозом, мрачно покачиваясь на толстом кургузом ослике, печально семенившем сквозь стебли высокой травы своими короткими ножками. Следовавшие за ним по пятам охранники даже не пытались заговорить с травником, видя, что гном находится явно не в духе. Поэтому Ирвин имел массу свободного времени для того, чтобы без помех предаваться унынию. И было отчего. Все, к чему он стремился, оказалось под угрозой из-за одного-единственного поступка. Не дай он в порыве благодарности той идиотской клятвы, история королевства потекла бы совсем по другому руслу. Были бы живы Айрик Золотой, Ругар, Трай и, возможно, еще многие, многие гномы, которым только предстояло отправиться в чертоги Вардана, следуя железной воле взошедшего на малахитовый трон Убийцы. А теперь все, что оставалось Ирвину, так это уповать на милость и благоразумие Кормака, вздрагивая в душе каждый раз, когда король удостаивал травника своего пристального внимания. Но больше всего Кленового волновала судьба его старшей дочери, бесследно пропавшей в ту самую ночь, когда от его руки погиб Трай Огненный. С тех пор прошла уже не одна неделя, но вестей от сбежавшей Хлои так и не поступило. В том, что она именно сбежала, у Ирвина не было никаких сомнений. Найдя утром в кладовке серебряную заколку девушки, лежащую посреди брошенных впопыхах праздничных украшений, Ирвин укусил себя за судорожно сжатый кулак, чтобы не завыть от ужаса. Организованные в тот же день поиски не дали никакого результата.

– Неужели она действительно все видела? – снова прошептал он, мучительно пытаясь воспроизвести в памяти мельчайшие детали последних событий. Мысль о том, что невинное дитя могло воочию увидеть совершенное им преступление, была для Ирвина самой изощренной из всех возможных пыток. Желая во что бы то ни стало оградить семью от ужасов этого мира, он постепенно запутывался в паутине собственной лжи все больше и больше. Даже Кларисса, годами безропотно принимавшая любые его отговорки, после исчезновения дочери смотрела на мужа так, будто давным-давно знала всю правду. Замкнувшись в себе, она стала похожа на блеклую тень той самой молодой гномы, которую он полюбил много лет назад. Не выдержав бесконечного молчания супруги, Ирвин даже слегка обрадовался, получив королевский приказ о выступлении. Проводить травника в дальнюю дорогу вышли только сыновья-тройняшки. Сирика же, и раньше бывшая по большей части маминой дочкой, в последние дни буквально не слезала с Клариссиных рук, заливаясь горькими слезами всякий раз, когда ей приходилось покидать свое надежное убежище. Поэтому травник даже не пытался с ними проститься. Взъерошив на прощание и без того торчащие в разные стороны вихры Торика, он обнял разом всех троих сыновей, пообещав им вернуться как можно быстрее, хотя в глубине души сильно в этом сомневался.

– Да, вторжение в Арлинг – это вам не увеселительная прогулка. Того и гляди, схлопочешь непрошеную стрелу в задницу.

Обреченно вздохнув еще несколько раз, Ирвин ткнул пятками притормозившую у куста чертополоха скотинку, заставив проголодавшееся животное оторваться от понравившегося ему растения. Впрочем, надолго этого заряда бодрости ослику не хватило. Пробежав по инерции несколько шагов, он снова зарылся своей любопытной мордой в густую придорожную растительность.

– Чтоб тебя… – Кленовый с неохотой потянулся за притороченным к седлу стеку, когда вынырнувший из плотной воинской массы посыльный оторвал его от разборок с упрямой животиной.

– Объявлен привал. Король желает видеть тебя, Ирвин Кленовый Лист. – Торопливо поклонившись, гном сразу же убежал, по-видимому, спеша передать другие королевские приказы. Решив, что ему не стоит являться пред венценосные очи верхом на осле, травник спешился, передав поводья одному из находившихся поблизости охранников.

– А-а-а, вот и мое тайное оружие! – приветливо воскликнул Кормак, когда Ирвин вошел в королевский шатер. Взмахом руки отпустив вошедших за Ирвином стражников, король первым делом скинул с себя пропахшую потом кольчугу и принялся со скрипом чесать покрытую рыжими курчавыми волосами бочкообразную грудь. – Ну что, гноме, твоих запасов хватит, чтобы превратить в берсерков все десять кланов?

– Да, ваше величество, – травник слегка поклонился, – я взял с собой ровно десять бочонков с отваром, как вы и приказывали. Учитывая, что для каждого гнома достаточно будет всего пары капель, можно быть абсолютно спокойным, планируя предстоящее сражение. Только, – Ирвин замялся, – осмелюсь напомнить вашему величеству, что по окончании действия отвара выжившие проспят не менее полных суток, прежде чем будут готовы снова выполнять ваши приказы.

– Знаю, знаю, – поморщился рыжеволосый. – Я не дурак, чтобы поить разом все свое войско. Для моих нужд будет достаточно одного полного хирда.

Подсчитав в уме, что каждый выставленный кланом хирд составляет около трех тысяч мечей, Кленовый согласно кивнул.

– Но, собственно говоря, я вызвал тебя не за этим. – Кормак взглянул в глаза травнику тем самым холодным неподвижным взглядом, который каждый раз вызывал у Ирвина приступы едва контролируемого ужаса. – Похоже, твоя старшая дочь связалась с опасными бунтовщиками. В связи с этим обстоятельством я больше не могу гарантировать ее полную безопасность. – Король схватил со стола пузатый позолоченный кубок, одним махом осушив его до дна. – Пойми меня правильно, Ирвин. Ты сам виноват в том, что Хлоя сбежала из дома, став невольной свидетельницей убийства Трая. Да, Дитра тебя подери, – король смял в могучем кулаке опустевший сосуд, – она все видела и все слышала! Все, до последнего слова! Мне глубоко наплевать на ваши внутрисемейные разборки, но кто просил тебя исповедоваться перед умирающим, описывая ему в мельчайших подробностях историю нашего знакомства? В результате твоя девчонка связалась с Дрофаном, по старческой глупости решившим, что совет пятнадцати может поверить в бредни малолетней гномы. Слава богам, что сперва этот кретин решил посоветоваться с Нориком. Сейчас мятежники уже схвачены и ожидают моего решения, сидя за решеткой. – Отбросив искореженную посудину, Убийца схватил Ирвина за ворот туники, приблизив к нему свое искаженное от гнева лицо. – Имей в виду, гаденыш, если еще хоть одна живая душа узнает о том, что я приложил руку к смерти своих родственников, ты лично познакомишься с только что вступившим в должность новым королевским палачом!

– Ваше величество, – слезы ручьями потекли по трясущимся щекам травника, – прошу, не спешите с выводами. Уверен, Хлоя является всего лишь марионеткой в руках мятежников. Молю вас, государь, сохраните жизнь моей глупой дочери. Ну подумайте сами, кто же поверит простой, ничего не смыслящей в дворцовых интригах девчонке, когда на другой чаше весов будут мои или ваши личные показания? Прикажите не убивать ее, всего лишь оградив от тлетворного влияния этого Дрофана. – Видя, что лицо короля приняло задумчивое выражение, Ирвин бросился на колени: – Государь, я ведь уже принадлежу вам и душой, и телом. Мои знания и умения всегда будут опорой по праву принадлежащего вам королевского трона. С моей помощью вы станете величайшим правителем Иберии из всех когда-либо надевавших корону гномов. Взамен я прошу всего лишь покоя и безопасности для членов моей семьи. Ваше величество, ради спасения Хлои я готов пойти на любые жертвы. Все что угодно. Только прикажите.

– Все что уго-о-одно? – протянул Кормак. – Что ж, этот вариант меня, пожалуй, устроит. Садись, Ирвин. Бери перо и бумагу. Надеюсь, именная печать, выданная гильдией травников, сейчас при тебе?

Получив утвердительный ответ, Кормак зловеще усмехнулся и стал медленно диктовать. Через несколько минут Ирвин покинул королевский шатер, слегка пошатываясь и рассеянно вытирая холодный пот, насквозь пропитавший длинную шелковую тунику.

Вечерело. Тяжелые северные облака грузно скользили по быстро темнеющему небу, угрожающе клубясь над не знающим усталости иберийским войском. Впервые со времен Хорфа Завоевателя, огнем и мечом раздвинувшего пределы некогда крохотного государства, армия гномов вторглась в соседние земли. Хорф был великим королем и единственным среди берсерков, кто мог контролировать себя во время приступов боевого безумия.

Вообще берсерки, или, как их еще называли в Иберии, дети Артаса, нередко встречались среди потомственных гномов. По преданиям, бог пламени временами лично вселялся в их бренные тела, даруя храбрецам необыкновенную силу, ловкость, живучесть и при этом напрочь отбивая всякий страх перед болью и даже смертью. Таких воинов уважали почти так же сильно, как и боялись. Ведь во время каждого приступа единственное, на что был способен берсерк, – это крушить все, до чего он мог дотянуться, совершенно не заботясь о последствиях. Друг ты или враг, один противник или целая тысяча – охваченному безумием гному было абсолютно все равно. Поэтому, когда молодой король вернулся из чертогов Ланы с меткой красного вепря, его родной дядя приказал уничтожить племянника, так как считал, что безумцу не место на священном троне. Однако Хорф не только вышел победителем из схватки с полусотней стражников, но и умудрился при этом не прикончить ни одного из них. В итоге Завоеватель прожил целых сто четырнадцать лет, успев за свою бурную жизнь объединить постоянно враждующие между собой кланы гномов, а затем стереть с лица земли соседние воинственные племена, обитающие на равнине между Красными и Соганийскими горами. Его потомки успешно закрепились на завоеванной территории, назвав вновь созданное королевство Иберией. С тех пор прошла не одна тысяча лет, однако ни одному из детей Артаса больше не удавалось сохранить в бою ясную голову и трезвый расчет. Постепенно о единственном в своем роде «здравомыслящем берсерке» все просто забыли, и только жрецы хранили полуистлевшие свитки, свидетельствующие о том, что понятия «разум» и «берсерк» могут составлять единое целое.

Один из таких свитков и попался на глаза Ирвину, когда он с личного разрешения самого Трая Огненного копался в храмовой библиотеке. Детальное описание тех далеких событий натолкнуло травника на мысль о создании вещества, способного сделать любого нормального гнома берсерком, не вызывая у него при этом никакого безумия. Тщательно перепробовав великое множество различных комбинаций, Кленовый постепенно смог подобрать то единственное сочетание стимуляторов, которое не вызывало у выпившего зелье абсолютно никаких побочных эффектов. Пытаясь внушить Кормаку мысль о своей незаменимости, Ирвин среди прочих достоинств продемонстрировал королю действие волшебного напитка, испытав его на одном из головорезов его величества.

По достоинству оценив открывшиеся перед ним перспективы, Кормак долгое время вел себя с травником подчеркнуто дружелюбно. Все это привело к тому, что забывший, с кем имеет дело, Ирвин был просто растоптан таким молниеносным переходом от мнимого благодушия к смертельным угрозам. Однако сейчас гном в полной мере ощутил все «прелести» своего выбора. Пригибаясь от резких порывов дующего ему навстречу ветра, травник брел, безуспешно пытаясь справиться с охватившим его душу отчаянием. Когда он наконец-то добрался до своей повозки, на землю упали первые тяжелые капли, быстро превратившиеся в один сплошной звенящий поток. Опустившись на холщовый, доверху наполненный сушеными травами мешок, гном спрятал осунувшееся от переживаний лицо у себя в ладонях и хрипло, мучительно застонал. Потом откинул со лба влажные пряди и принялся лихорадочно копошиться в своей походной сумке.

– А, вот оно! – В руках у него оказался набор письменных принадлежностей, по иронии судьбы точно такой же, как у короля. Решив идти с Кормаком до самого конца, он постепенно стал заложником череды своих собственных безумных поступков. Если раньше рыжеволосый никогда напрямую не угрожал его семье, то, получив долгожданную корону, наконец-то явил свою истинную сущность. Заставив травника лично написать признание, в котором он брал на себя всю ответственность за смерть двух королей Иберии и верховного жреца, Кормак одним махом убил сразу двух зайцев. Во-первых, любым показаниям Хлои отныне была грош цена. Всегда можно заявить, что она всего лишь пытается выгородить собственного отца, уже покаявшегося в совершенном им тройном убийстве. А во-вторых, сам Ирвин из ранга благодарного за спасение соучастника был беспощадно опущен до статуса покорного раба. Теперь если королю взбредет в голову предать огласке сей документ, травника тут же прикончат, не дав даже пискнуть в свое оправдание. Самым ужасным было то, что сказать нет в подобной ситуации Ирвин просто не мог. Этим он немедленно развязал бы руки королевским головорезам, особенно рьяно выполняющим приказы, которые касались красивых молоденьких девушек. Памятуя об этом, травник даже не пикнул, ставя свою печать под таким смертельно опасным документом.

Обмакнув перо, Ирвин успел написать всего лишь несколько строчек, когда запрыгнувшая в повозку фигура, плотно закутанная в намокший под дождем черный плащ, заставила его испуганно прервать свое занятие. Когда незнакомец откинул с лица капюшон, Ирвину пришлось зажать себе рот, чтобы погасить в самом зародыше рвущийся наружу вскрик.

– Успокойтесь, господин, – на травника, ухмыляясь, смотрело покрытое шрамами лицо Эрика Три Росомахи. – Я уже давно привык, что мое внезапное появление чаще всего вызывает такую реакцию.

– Чего тебе? – Усилием воли Ирвин успокоил свое пытающееся выскочить из груди сердце.

Выглянув из повозки, Эрик сперва убедился, что поблизости нет лишних ушей, и только после этого выпалил фразу, заставившую Кленового вновь ощутить бухающие сквозь грудную клетку толчки.

– У меня известие от Хлои, вашей дочери.

– О боги! – Травник вцепился в Эрика с силой утопающего, хватающегося за последнюю соломинку. – Говори скорее! Где она? Что с ней? Ну не томи же!

– Она недавно сбежала из замка моего дяди. – Три Росомахи подождал, пока смысл сказанного дойдет до лихорадочно трясущего его широкие плечи Ирвина. – Когда я уходил, ваша дочь была в относительной безопасности. Девчонка вбила себе в голову, что должна восстановить честь вашей семьи. Да, Ирвин, – вздохнул Эрик, видя, как травник стыдливо отводит глаза в сторону, – я все знаю. Поэтому прошу, не проси меня привести Хлою домой или выдать тебе место ее пребывания. Поверь, так будет лучше. Однако ты должен знать, что теперь у нее появился еще один защитник. – Воин торжественно прижал кулак к могучей груди. – Клянусь тебе, мой спаситель, Ирвин Кленовый Лист, что, пока я жив, я сделаю все возможное, чтобы с головы твоей дочери не упал ни единый волосок.

Он низко поклонился, слегка коснувшись своей покрытой шрамами головой намокшего одеяния травника.

– А теперь прости, я должен тебя покинуть. И да, не пытайся проследить за мной. Ни к чему хорошему это не приведет.

– Спасибо тебе, Эрик! – Кленовый глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. – Не сочти за дерзость, но если ты собираешься отправиться обратно в столицу, то не мог бы ты заодно доставить небольшое письмо, передав его лично в руки моей супруге?

– Я не говорил, что вернусь в Аркос, – гном немного помолчал, – но помочь тебе в этом деле, пожалуй, смогу. Есть у меня посыльный, который выполнит твою просьбу и не будет при этом задавать лишних вопросов. Давай, пиши. Об остальном я позабочусь.

Благодарно кивнув, Ирвин снова присел на один из мешков и склонился над еще не оконченным посланием. Исписав пол-листа своим корявым врачебным почерком, он протянул свернутое в трубочку послание нетерпеливо переминающемуся с ноги на ногу Эрику.

– Вот, держи. Передай Клариссе, чтобы поторопилась. Хотя она и так знает, что делать. Просто передай, что я ее очень люблю. И еще, Эрик. Когда увидишь Хлою, скажи ей, что все, что я сделал, каким бы ужасным это ни выглядело, служило одной-единственной цели – обеспечить спокойствие и безопасность моей семьи.

Коротко кивнув, воин выпрыгнул из медленно ползущей в жидкой грязи повозки, мгновенно исчезнув за плотной стеной льющейся с неба воды. Проводив его широкую спину полным надежды взглядом, Ирвин тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли, накинул плащ и, оседлав привязанного к оглобле ослика, отправился вслед за уходящей в сторону Красных гор армией.

Миланика

– Хай!

С гортанным выкриком шестеро закованных в пластинчатые доспехи фигур окружили облаченного в просторное темно-серое кимоно Ивара. Держа обеими руками заточенные до уровня бритвенного лезвия полуторные мечи, воины замерли в ожидании сигнала. В наступившей тишине было слышно, как за тонкой бумажной перегородкой, стрекочет неугомонный кузнечик. Подчеркнуто медленно принц положил левую руку на пропитанный древесной смолой боккэн.

Внезапно Ивар как будто бы взорвался, стремительной тенью метнувшись к своему ближайшему противнику. Раздался сухой звучный хлопок, и голова эльфа откинулась назад от хлесткого удара буковым лезвием прямо в защищающее лицо забрало. Прикрывшись оглушенным телом, словно живым щитом, принц успел вывести из строя еще одного бойца, прежде чем остальные противники синхронно атаковали его, заставив уйти в глухую защиту. Сидя в дальнем конце зала, Миланика с тревогой наблюдала за тем, как отец, проявляя чудеса изворотливости, в последний момент уходит от очередного смертельного выпада.

Когда Ивар приказал выставить против себя сразу шестерых арлингов, девушка поначалу ни капельки не удивилась. С раннего детства наблюдая за его тренировками, Миланика привыкла к тому, что Охраняющий любит схватки на пределе своих возможностей. Однако сегодняшний поединок все отчетливей и отчетливей отдавал безумием. И дело было даже не в количестве противников, а в том, что принц вышел против них с простым деревянным мечом в руках. Будь здесь один или даже два одетых в доспехи и вооруженных боевыми мечами эльфа, Миланика бы ни капли не волновалась. Но сразу шестеро, в броне, с боевыми катанами… Это уже перебор. Постепенно опытные фехтовальщики подстроились под стиль, выбранный Иваром для защиты. С этого момента исход поединка был практически предрешен. Получив несколько легких, но обильно кровоточащих порезов, принц постепенно оказался зажатым в угол. Тяжело дыша, он попытался прорваться сквозь неумолимо сжимающийся строй, на мгновение потеряв из виду одного из противников. Воспользовавшись этой оплошностью, воин ловко сбил Ивара с ног, а затем коротким точным движением перерубил лезвие боккэна возле самой рукояти. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы в этот момент не прозвучал сочный бас вбежавшего в тренировочный зал Ошгана.

– А ну стоять!

Онемев от подобной наглости, арлинги растерянно опустили оружие, а гном, как ни в чем не бывало, продолжил:

– Простите, что вмешиваюсь, ваше высочество, только мне уже до колик в печенках надоела эта извечная эльфийская трусость. Стоит судьбе пару раз щелкнуть вашего брата по длинному носу, как вы тут же пытаетесь окончить жизнь самоубийством. А самое противное то, что окружающие не пытаются уберечь вас от гибели, а делают все возможное, чтобы лично, так сказать, поучаствовать в процессе.

Повелительно махнув воинам, уже готовым было растерзать дерзкого иберийца, принц молча поднялся и вышел, так и не сказав ни слова.

– Спасибо. – Миланика низко поклонилась все еще сохраняющему сердитый вид гному.

– Да ладно, – Полбочки смущенно махнул рукой, – я сам в неоплатном долгу за все, что вы для меня сделали.

– Ему сейчас нелегко. – Эльфийка вздохнула, вспомнив о событиях, лишивших ее отца покоя, сна и, по-видимому, еще и разума.

Она разыскала Ганируса в бамбуковой роще, растущей неподалеку от замка, успев вмешаться буквально в самый последний момент. Броненосец уже сидел, обнаженный по пояс, крепко сжимая в руках частично обернутый шелковой тканью ритуальный нож, направив его острием прямо в свой мерно вздымающийся чешуйчатый живот. Возле него, подобно каменному изваянию, возвышался Ираус, держа наготове катану и терпеливо дожидаясь последней команды своего господина. Увидев Миланику, он коротко поклонился, а затем снова перевел взгляд на открытую шею Ганируса.

– Господин, – голос эльфийки дрогнул, – вам совсем не обязательно это делать. Ничего страшного ведь не произошло. Принц понимает, что ваши поспешные действия продиктованы исключительно заботой о благе империи.

– Спасибо за добрые слова, – Броненосец грустно улыбнулся, – однако выбор уже сделан. Мой выбор. Лишь император может встать между истинным арлингом и его долгом. Ни вам, ни даже вашему отцу это не по силам.

– Вот тут вы ошибаетесь. – Железные нотки, зазвучавшие в ее голосе, заставили Ганируса удивленно приподнять голову. – Ираус, оставь нас. Ну же, – голос эльфийки хлестнул, словно бичом, – не заставляй дочь Ивара Охраняющего дважды повторять свой приказ!

Стоило Ираусу скрыться из виду, как она набрала воздуху и, положив ладони на плечи Ганируса, торжественно произнесла:

– Я, Миланика Стремительная, единственная дочь принца Ивара Охраняющего, внучка великого императора арлингов Арувала Правдивого, властью, данной мне при рождении, дарую тебе, Ганирус Броненосец, честь принять из моих уст печать феникса.

Даже если бы в этот момент земная твердь разверзлась перед его ногами, арлинг не был бы так изумлен. Ведь с тех самых пор, когда Эйркар Вечный, первый император эльфов, вышел из чертога Ланы с меткой сатройского феникса, никогда еще древний, как само время, ритуал не был инициирован женщиной.

Вернувшись домой, Эйркар обнаружил, что, стоит ему коснуться губами любой из своих подданных, как она тут же становится одержимой чувством, которое можно сравнить ну разве что с первой любовью. Сходя с ума от проснувшегося в них нестерпимого желания, прекрасные эльфийки сотнями и тысячами становились покорными наложницами императора, с радостью выполняя любую его прихоть. Отныне все, что не было так или иначе связано с Эйркаром, их больше не интересовало. Это было суровое время для большинства живущих при дворе эльфов. Молодой император был поистине ненасытен, вожделея любую красотку, ненароком попавшуюся ему на глаза. Примерные дочери сбегали из дома, целомудренные невесты бросали своих возлюбленных, верные жены уходили от мужей, ибо такова была сила поцелуя сластолюбивого императора. Естественно, количество врагов Эйркара росло в геометрической прогрессии. Настал момент, когда остальные мужчины не выдержали творящегося во дворце разврата и во время совращения очередной юной подданной император был заколот в собственной постели обезумевшим от потери любимой стражником. Взошедший на трон младший брат Эйркара, принц Аурис, даровал провинившемуся воину право на ритуальное самоубийство, сохранив его честь и избавив семью спасителя империи от неминуемой потери имущества.

Однако на этом история не закончилась. Любовный дар передался большинству отпрысков Эйркара, лишь слегка изменив свои чудесные свойства. Воспользоваться печатью феникса теперь можно было один-единственный раз в жизни. Любовным даром обладали прямые бездетные потомки Эйркара, не достигшие тридцати лет. Потом метка феникса постепенно бледнела и бесследно исчезала. Таким образом, дар, при жизни доступный только императору, после его смерти стал привилегией многих. Причем нехитрый в принципе ритуал автоматически становился брачным, так как после волшебного поцелуя дети рождались исключительно от данного союза. Нет, конечно, никто не запрещал «дарующему печать» иметь связи на стороне. Да что там связи. Разрешалось даже вступать в законный брак с любой другой эльфийкой, желая, например, упрочить свое политическое или финансовое положение. Вот только девушек, готовых составить такую сомнительную партию, было, естественно, днем с огнем не сыскать. Поэтому счастливые обладатели любовного дара не спешили пускать его в ход, предпочитая настоящую любовь трезвому расчету.

Теоретически можно было сказать дарующему поцелуй «нет», только правом на отказ владел лишь тот арлинг, который стоял выше дарующего на ступеньках социальной лестницы. Во всех остальных случаях слово «нет» автоматически означало потерю чести и каралось смертью не только преступившего закон, но и всех его родственников вплоть до седьмого колена.

Поэтому когда Миланика потянулась губами к ошарашенному таким неожиданным поворотом событий Ганирусу, тот не сделал ни единого движения, чтобы уклониться от поцелуя. По мере того как их лица постепенно сближались, девушка ощутила, как доселе дремавшая в глубине ее сознания сила будто магнитом притягивает стоящего на коленях воина. Коснувшись наконец его теплой, слегка пахнущей морем и травами кожи, Миланика застонала от мощи извергающейся из ее полуоткрытого рта энергии. Никогда еще простой поцелуй не приносил ей такого неземного удовольствия. Эмоции, охватившие девушку в этот миг, были настолько сильны, что, почувствовав, как чешуйчатые руки жадно потянули в стороны полы ее шелкового кимоно, Миланика лишь слегка повела плечами, помогая Ганирусу избавить ее от одежды.

Потом они тихо лежали, прижимаясь друг к другу разгоряченными после любовной утехи телами, не обращая никакого внимания на то, что багровеющий солнечный диск давно уже скрылся за кронами высоких деревьев.

– Не думал, что это может быть так… – Ганирус помолчал, стараясь подобрать точное слово, – сладко. Любимая, – он бережно коснулся обнаженного плеча девушки, – спасибо тебе за то, что вернула мне смысл жизни. Впервые за многие, многие годы я счастлив, – эльф улыбнулся, – снова счастлив.

Ну какая женщина могла устоять после таких слов? Миланика нежно потянулась губами к покоящейся у нее на груди мускулистой руке, когда донесшийся из замка вопль Тиберия заставил ее буквально подскочить на месте.

– Началось! – Звонкий голосок мальчонки, денно и нощно караулившего драконий выводок, был полон ликования. Подхватив с земли свое усыпанное сухими травинками кимоно, девушка опрометью бросилась к распахнутым воротам замка, одеваясь буквально на бегу и безжалостно обжигая босые ноги о придорожную крапиву.

Миновав почтительно склонившихся перед дочерью принца стражников, она остановилась и пару раз глубоко вздохнула, прежде чем войти в небольшое квадратное помещение, которое Ивар шутливо именовал драконьим курятником. Принц был уже на месте. Возле него, притопывая от нетерпения, крутился Тиберий. Чуть позади стояли облаченные в нарядные детские кимоно гномы. Увидев двух суровых бородатых коротышек, забавно путающихся в светло-зеленых широких одеяниях, Миланика собрала всю свою волю в кулак, чтобы не рассмеяться.

– Чего лыбишься? – Орли сердито запахнул забавно расходящееся на бочкообразной волосатой груди кимоно.

– Ты о чем? – с трудом сохраняя невинное выражение лица, ответила эльфийка.

– Вот только не делай вид, будто ничего не понимаешь! – Возмущению гнома не было предела. – Говорил же я Ошгану, что не стоит на ночь стирать наши вещи! Грязь не стыд, глаза не выест. Не послушался! Вот и маемся теперь в этом проклятом тряпье! Предполагалось, что до завтра мы из дома ни ногой, а тут на тебе.

Орли кивнул на сооруженное для пернатой наседки гнездо, возле которого, взволнованно разевая клюв, покачивался Гуамоко. Прищурившись, Миланика разглядела на гладкой поверхности яиц несколько длинных извилистых трещин. Временами из-под скорлупы доносился глухой требовательный писк рвущихся на свободу малышей.

– Хорош ворчать. – В отличие от соплеменника, Ошган даже не повернул головы. Все его внимание было приковано к двум ритмично раскачивающимся шарам. Получив недвусмысленный приказ, Беспощадный обиженно засопел, однако возразить уже не осмелился. Тем временем Ивар нацепил на филина сшитый для него по специальному заказу плотный кожаный наглазник. Ослепнув, Гуамоко сразу же успокоился и безропотно дал перенести себя на насест.

– Тиберий, на выход. Идем, Орли. – Принц вежливо, но твердо подтолкнул гнома к выходу. – Все, что могли, мы с тобой уже сделали.

Оставшись наедине с Ошганом, Миланика не спеша опустилась на колени, сплела свои тонкие изящные пальцы в замок и приготовилась к встрече с одним из самых удивительных созданий этого мира.

– Первый, кто вылупится, – мой, – почти не разжимая губ, прошипел ибериец. Однако тут же, похоже, устыдившись приступа алчности, уточнил: – Хотя нет, пусть сами выбирают.

В этот момент скорлупа одного из яиц наконец не выдержала, явив охнувшей от неожиданности девушке уменьшенную в несколько десятков раз копию Крайсы. Растерянно покрутив блестящей от слизи головой, рептилия открыла пасть, издав при этом громкий призывный полускрип, полусвист. Ошган искоса посмотрел на эльфийку, но тем не менее сдержался и не произнес ни слова. Пока дракончик озирался, другое яйцо тоже раскололось. Второй малыш оказался, в отличие от своего зеленовато-коричневого собрата, темно-бордовым. Выгнув шею, он сделал первый осторожный шажок навстречу замершему от восторга Ошгану.

– Кис-кис-кис, кис-кис, – только и смог вымолвить ошарашенный гном, похоже, ляпнув первое, что в голову пришло. Так или иначе, но его сумбурный призыв не остался без ответа. Расправив для равновесия свои кожистые крылья, оба малыша засеменили в сторону присевшего на корточки гнома.

– Эй! – Видя, что события развиваются совсем не так, как было запланировано, Миланика протянула руку к одному из «младенцев». Тот отреагировал недовольным шипением, попытавшись тут же тяпнуть эльфийку за палец. – Как же так, Ошган? – Девушка обиженно повернулась к гному.

– Сам не понял, – оторопело промямлил ибериец, глядя, как обе чешуйчатые рептилии, урча, трутся о его правую ногу. – Чего это они вместе-то ломанулись? Я ж звал только красного. Слушай, – гном бросил тревожный взгляд на Миланику, – ты это, подойди сюда, попробуй еще разок. Может, они еще не прочухали, что к чему?

Но вторая попытка оказалась даже хуже, чем первая. Стоило девушке приблизиться, как дракончики разгневанно защелкали зубами, а когда она попыталась коснуться одного из них, дружно сиганули Ошгану на спину, ловко цепляясь за его кимоно своими когтистыми лапками.

– Может, им вообще женщины не нравятся? – Полбочки поскреб высунувшуюся из-за плеча голову дракончика.

– Не знаю. – Миланика готова была расплакаться от расстройства. – Я вообще почти ничего в драконах не смыслю. Даже отец, знающий историю арлингов как свои пять пальцев, и то растерянно разводил руками, когда речь заходила о привычках драконов.

– Ну дела-а-а, – протянул Ошган. – Похоже, я всего-навсего оказался в нужном месте в нужное время. Не думаешь же ты, что простое «кис-кис» вызвало такую, – гном вздрогнул, ощутив прикосновение жаркого липкого языка к своей шее, – реакцию?

– Все может быть. – Девушка нервно дернула острыми ушками. – Только теперь у нас появилась одна очень серьезная проблема.

– Какая проблема?

– А ты будто не понимаешь?

– Ивар? – До гнома наконец дошло, во что он только что вляпался.

– Именно! Отец, пытаясь сдержать данное Арту обещание, затащил нас в эту глушь в надежде хотя бы на время скрыть от взора Арувала сам факт, – Миланика кивнула на дракончиков, – их существования. Как ты думаешь, что скажет, а вернее, что сделает император, узнав, что его родной сын тайно передал в руки гнома оружие, способное со временем изменить весь ход истории арлингов? Причем не одно, как планировалось, а целых два. Уверена, такой расклад Ивар даже не рассматривал.

– Что ж, – Ошган грозно встопорщил бороду, – тогда, значит, пришло время мне умереть. Только имей в виду, – он потянулся за висящим на поясе гладиусом, – я собираюсь очень дорого продать свою жизнь.

– А это идея! – Эльфийка уставилась на меч, лихорадочно пытаясь придумать наиболее достойный выход из сложившейся ситуации. – Окажись я у тебя в заложниках, отец, может быть, согласится на переговоры.

– А Ганирус? – Мозг гнома заскрипел, с трудом перемалывая царящую у него в голове кашу.

– С этим проблем не будет.

– Не пояснишь? – Лицо Полбочки приняло подозрительное выражение. – Или он уже того?..

– Нет. – Миланика загадочно улыбнулась, вспомнив сладость недавних поцелуев. – Броненосец жив и здоров, но для нас не представляет никакой опасности.

Видя, с каким скептическим видом гном отнесся к ее заявлению, девушка сочла необходимым пояснить:

– Про печать феникса что-нибудь слыхал?

– О?! – Гном удивленно поднял кустистые брови.

– Вот тебе и о, – Миланика победно улыбнулась.

– Стало быть, ты теперь полноправная хозяйка этого замка? – Настал черед Ошгана расплыться в широкой улыбке. – Так это же все меняет. Только, – он замялся, – ты точно уверена, что принц согласится на переговоры? Угрозы угрозами, но твой отец далеко не дурак. Может и не поверить в наш маленький спектакль. А я скорее соглашусь добровольно расстаться с жизнью, чем причиню тебе или ему хоть какой-нибудь вред.

– Спасибо за теплые слова, друг мой, – двери захлопнулись за неслышно вошедшим в комнату Иваром, – но, думаю, тебе не придется зайти так далеко.

– Отец! – Поняв, что принц все это время их слышал, Миланика опустила голову, сгорая со стыда.

– Дочь моя. – Ивар ласково положил руку на ее плечо. – Я горд тем, что, несмотря на случившееся, ты нашла в себе силы и попыталась спасти мою честь, принимая главный удар на себя. Однако я привык сам расплачиваться за совершенные мной ошибки. В том, что произошло, – он бросил взгляд на копошащихся за спиной Полбочки дракончиков, – нет вашей вины. Я должен был предвидеть такое развитие событий и заранее перенести яйца в разные комнаты. И не спорь, Миланика. – Принц повелительно сжал плечо дочери. – Что случилось, то случилось. А теперь о нашей с тобой проблеме. – Ивар повернулся к иберийцу. – Можешь ли ты поклясться мне в том, что, когда эти драконы вырастут, они не будут угрожать Арлингу?

Гном ответил принцу твердым взглядом:

– Я могу поклясться лишь в том, что скорее умру, чем допущу это.

– Такой ответ меня устраивает. – Охраняющий чопорно поклонился. – Властью, данной мне императором Арувалом Правдивым, я, принц Ивар Охраняющий, разрешаю тебе, Ошган Полбочки, отвезти в Иберию этих драконов. Уедешь, как только малыши окрепнут для дальней дороги.

Не найдя что сказать на этот поистине королевский жест, гном, в свою очередь, склонил перед Иваром свою косматую голову.

С тех пор прошло уже несколько дней, в течение которых Миланика с беспокойством следила за тем, как Ивар постепенно замыкается в себе. И раньше не отличавшийся болтливостью принц как будто позабыл, что вообще может говорить. Все его общение теперь ограничивалось парой фраз, невнятно брошенных вышколенным слугам, которые скорее угадывали желания принца, чем действительно понимали, о чем идет речь. Единственное, что еще хоть как-то интересовало Охраняющего, так это ставшие почти ежедневными тренировки с сильнейшими воинами замка. В первое время Миланика даже радовалась, считая, что таким образом Ивар потихоньку справляется с грызущей его душу виной перед императором. Но сегодняшний поединок заставил девушку поменять свое мнение. Принц явно нарывался, все настойчивей и настойчивей заигрывая со смертью. Очевидно, что, не вмешайся сегодня в схватку Ошган, ее отец был бы уже мертв. Гном тоже понимал это, поэтому и глазел на эльфийку со смесью благодарности и раскаяния.

– Надо срочно чем-нибудь отвлечь Ивара. – Полбочки растерянно запустил пятерню в свою густую, с проседью шевелюру. – Такими темпами он протянет недолго.

Эльфийка согласно кивнула:

– Принц считает себя виновным в потере драконов, разрываясь между долгом перед империей и данным тебе словом. Нужна четкая цель, которая придаст ему сил, став хотя бы на время барьером между жизнью и смертью.

– Если госпожа позволит, я готов помочь вам в этом вопросе.

При звуках этого низкого бархатистого голоса Миланика просияла, ощутив, как ее сердечко сразу же забилось в несколько раз быстрее. Так уж вышло, что, получив неограниченную власть над Ганирусом, она сама незаметно попала под обаяние влюбленного хозяина замка. За несколько совместно проведенных дней арлинг раскрыл перед ней совершенно другого Ганируса. Не гордого неприступного воина, известного своим крутым нравом, а нежного и заботливого эльфа, готового часами вести разговоры с любимой на самые сокровенные темы. И это только днем. Каждую ночь Броненосец настолько умело сочетал вспыхнувшую в нем страсть и накопленный годами отнюдь не монашеской жизни опыт, что девушка буквально таяла от наслаждения. Сделав над собой невероятное усилие, Миланика уняла предательскую дрожь в коленях и дала Ганирусу знак продолжить.

– В день вашего прибытия Ивар рассказал мне о странном юноше, дважды отмеченном печатью Ланы. Принц утверждает, что обязан ему своей жизнью и что парень, скорее всего, геройски погиб во время морского сражения с веспийцами. Так вот, я навел справки и выяснил, что похожий как две капли воды по описанию человек уже несколько месяцев считается одним из сильнейших гладиаторов лудуса, принадлежащего некоему Нумерию. А вот покровителем и, следовательно, настоящим хозяином этой школы является хорошо знакомый всем вам Луций Флавий Рустик.

– Арт жив?! – Ошган звонко хлопнул себя по ляжкам и раскатисто захохотал. – Говорил же я тебе, – он подмигнул Миланике, – что этот счастливчик нигде не пропадет!

– Гладиатор? – Девушка посмотрела на Броненосца с сомнением. – Тогда нам надо спешить. Сенатор хитер и никогда не допустит, чтобы такой необыкновенный раб получил однажды свободу. Спорю на что угодно: веспиец наиграется вдоволь, продав в итоге жизнь Арта на выгодных для себя условиях.

– Это точно. – Гном помрачнел. – Парень, конечно, необыкновенно силен и быстр, вот только мечом он владеет, ну, скажем, как я прялкой. По-настоящему опытного фехтовальщика ему не осилить.

– Так чего же мы ждем? – Ганирус, в свою очередь, подмигнул любимой. – Собираемся и едем в Весп. Вернем вашему другу Арту свободу, а твоему отцу, – он нежно обвил рукой талию Миланики, – смысл жизни.

Артем

– А теперь, уважаемые веспийцы, а также гости нашего прекрасного города, вас ждет поединок века! Бой, который, уверен, войдет в историю как один из самых жестоких. Ибо сейчас перед вами предстанут кровавый пожиратель сердец, дважды вернувшийся из царства Орба Кратер Острозубый и тот, чье имя заставляет многих мужчин трепетать от страха, а женщин – от желания. Встречайте: стремительный и ужасный Арт Невредимый!

Сколько раз он уже слышал хвалебные речи, призванные еще больше раззадорить и без того безумствующую толпу? С тех пор как он чудом выжил, благодаря редкой травке Арторианина, минуло уже около года. За это время его и в прошлой жизни не обделенное нагрузками тело стало еще более крепким, поджарым и гибким. Еще бы. Ведь одно дело – четыре раза в неделю бороться или тягать железо, и совсем другое – посвящать тем или иным видам тренировок ежедневно по шесть – восемь часов. Решив в кратчайшие сроки вылепить из талантливого новичка настоящего чемпиона, Тарбиш, кажется, не ведал покоя, каждый раз ставя Артема в пару с самыми разными противниками. Надо сказать, что арлинги, гномы и коренные веспийцы почти не встречались среди гладиаторов. Основную массу составляли жители давно уже покоренных Веспом народов, являющихся своеобразной игрушкой в руках победителей. Тут были и смуглые мирийцы, и милирии, вооруженные круглым щитом и коротким гладиусом, и их извечные оппоненты ретории. Анрикийцы и ностиксы, пармусы и эрсины, васкусы и ворстумы… И многие, многие, многие другие. Все они со временем превратились для юноши в один сплошной водоворот, состоящий из копий, мечей, кинжалов, а порой и клыков. Постепенно усилия наставника стали приносить свои плоды. Нет, конечно, настоящим мастером фехтования Артем еще не стал, однако теперь он мог смело выйти против почти любого из гладиаторов близлежащих лудусов, не прибегая при этом к помощи божественных даров. Помимо этого он научился ловко манипулировать постоянно алчущими крови веспийцами, став востребованным не только на общей арене, но и на большинстве закрытых представлений, регулярно устраиваемых знатнейшими лицами столицы. Вот и сейчас бой проходил на вилле одного из сенаторов, решившего таким образом развлечь дорогих гостей. Его противником стал вооруженный дубиной, щитом и длинным кнутом арвонус, грозно клацающий на Артема острыми подпиленными зубами.

После сигнала гладиатор взревел, стал раскачиваться, со скрежетом кусая край своего щита, и наконец, пустив пену изо рта, кинулся на своего противника. Будь юноша чуть менее опытен, он, может, и поддался бы на эту провокацию. Но Артему уже было известно, что только среди иберийцев действительно встречаются настоящие дети Артаса. Все остальные лишь копируют манеру ведения боя берсерка, не обладая на самом деле его качествами. Поэтому юноша лишь усмехнулся и, покрепче сжав рукоятку Альструма, ринулся навстречу Острозубому. В самый последний момент он на полшага сместился в сторону, пропуская мимо себя воняющую потом тушу и ловко зацепив при этом оппонента за лодыжку. Впечатавшись в одну из поддерживающих балконы колонн, тот замотал головой, успев, однако, выставить перед собой щит. Звонко хрястнуло, и в руках у арвонуса осталась лишь рукоятка с болтающимися на ней деревянными половинками. Дальше Артем уже не спешил. Он знал, что слишком быстрые поединки не доставляют удовольствия местной публике, поэтому сделал все от него зависящее, чтобы Острозубый протянул как можно дольше. Только когда Кратер вдоволь набегался, рыча, брызжа слюнями и размахивая огромной дубиной, юноша позволил ему зацепить себя кнутом за талию. Последовал мощный рывок, бросивший его прямо в раскрытые объятия осклабившегося от радости противника. Правда, эта улыбка очень быстро померкла. Стоило лишь Артему, в свою очередь, словно тисками сжать Кратера, сцепив руки у него за спиной, как из горла арвонуса хлынула кровь. После двухсекундной паузы пожиратель сердец рухнул на землю, судорожно царапая волосатую грудь в попытке добраться до своего проткнутого сломанными ребрами сердца. А его победитель тем временем отряхнулся, цапнул с земли Альструм, а затем свирепо воздел его над головой, тяжело дыша и впитывая в себя обрушившиеся со всех сторон овации. Потом юноша подошел к ложе, в которой горделиво восседал окруженный другими сенаторами Луций и, глядя прямо ему в глаза, воскликнул: «Во славу великого дома Флавиев!»

Довольный сенатор бросил к его ногам пальмовую ветвь, после чего принялся еще больше раздувать свои и без того пухлые щеки, принимая многочисленные поздравления от захваченных кровавым представлением патрициев. Получив на выходе с арены увесистый позвякивающий кошель, Артем, сопровождаемый стражниками, проследовал в комнату для омовения.

Смыв с себя пыль, кровь и пот, он принялся обильно смазывать свое тело мягким ароматным маслом, помня, что на этом шоу еще не закончилось. Хотя признаться, грядущая часть «Мерлезонского балета» нравилась ему все меньше и меньше. Вместе с остальными победителями сегодняшних схваток ему предстояло стать объектом вожделения находившихся на вилле знатных гостей. И если среди любительниц «попользоваться гладиаторами» попадалась иногда более-менее симпатичная особа, то это можно было считать настоящим везением. В основном молодыми пригожими рабами интересовались богатые веспийки, юность которых закончилась, когда Артем еще даже не успел родиться. Впрочем, когда он осмелился пожаловаться на это сенатору, тот лишь махнул на парня рукой.

– Тебе еще повезло, что я не даю обычно пользоваться лучшими своими воинами мужчинам. – Луций хохотнул, увидев неприкрытый ужас в глазах юноши. – Просто я заприметил, что мои соплеменники частенько калечат рабов, в порыве страсти позволяя себе лишнее.

После такого веского довода Артем решил помалкивать, надеясь, что молодость и буйная фантазия не дадут ему «сесть в лужу» перед развратными старушками. Однако сегодняшний день оказался богат неожиданностями. Заняв место возле длинного, ломящегося от всевозможных кушаний стола, юноша вскоре обратил свое внимание на небольшую группу людей, определенно держащихся особняком. Их внешний вид разительно отличался от предпочитающих легкие туники и тоги веспийцев. Одетые в длинные распашные кафтаны с перламутровыми пуговицами, незнакомцы восседали полукругом на высоких подушках, презрительно смотря перед собой раскосыми карими глазами. Некоторые даже не потрудились снять с головы остроконечные меховые шапки, оставаясь равнодушными к температуре «далеко за двадцать».

«Арторианины», – догадался Артем, вспомнив рассказы Бартука о далекой родине.

Молодой человек уже собрался было перевести взгляд на очередную по-хозяйски лапающую его ягодицы развратницу веспийку, когда в зал вошел еще один представитель племени кочевников. Вернее, не вошел, а вошла. Девушка, при виде которой сердце Артема сначала екнуло, а потом застучало в три раза быстрее. Причем не только сердце. Приняв возникшую у юноши эрекцию на свой счет, копошащаяся внизу пожилая дамочка довольно засопела. Артему было наплевать. Замерев, юноша любовался плавной, хищной походкой плывущей прямо ему навстречу воительницы. А иначе как воительницей назвать невысокую арторианку было сложно, ибо висящая у кочевницы на поясе длинная изогнутая сабля являлась неоспоримым доказательством ее статуса. Соблазнительно покачивающиеся бедра плотно обтягивали кожаные, мехом наружу, штаны, а высокую грудь подчеркивала украшенная серебряными пластинами рубаха. Искусно вплетенные в две тугие косы золотые монетки чуть слышно позвякивали при ходьбе. Взглянув проходящей мимо арторианке прямо в глаза, Артем буквально утонул в их бездонной синеве.

– Как смеет этот раб так дерзко пялиться на меня?

Обладательница синих, с коричневыми вкраплениями глаз, похоже, не разделяла вспыхнувшего у юноши желания.

– Прошу прощения, о несравненная хатун. – Подскочивший из ниоткуда Нумерий привычно изобразил на лице муки раскаяния. – Это ничтожество – всего лишь один из многих тысяч неотесанных варваров, сложивших оружие перед величием Веспа. Просто сегодняшняя победа и ваша божественная красота вскружили ему голову, заставив на мгновение забыть о своем положении.