Родовое проклятие Робертс Нора

— Олень? — переспросила Брэнна. — Он был настоящий, или это ты его туда вызвал?

— Мне бы и в голову не пришло. Если бы мне понадобился проводник, я бы скорее взял Ройбирда. Это был крупный самец, роскошный. Царственный, с рогами — скорее золотыми, чем коричневыми.

— И голубыми глазами, — припомнила Мира.

— Верно. Глаза были голубые. Синие и бесстрашные. Если вдуматься — в точности как у Эймона.

— Или у его отца, — напомнила Брэнна. — Сорка пишет в своей книге, что сын цветом глаз и волос пошел в отца.

— То есть ты думаешь, олень был Дайти, — рассудил Коннор. — Или его перевоплощение. Может быть, он принял такой облик, чтобы находиться рядом с детьми и по возможности защитить их от опасности.

— Надеюсь, что так, — тихо проговорила Айона. — Ведь Дайти погиб, когда спешил домой, как раз чтобы их защитить.

— Ну так вот. Этот олень — будем считать, что это была душа Дайти, — привел нас к свету, и этим светом оказался Эймон. Для него это все происходило спустя три года после нашей прошлой встречи. Он стал выше ростом, черты лица его заострились — как бывает, когда кончается детство. Красивый парнишка.

Он улыбнулся Мире.

— Другого от тебя и ждать не приходится: вас же друг к другу так и тянет, — заметила она. — И хотя волосы и глаза у вас разного цвета, сразу видно, что вы родня.

— А Миру он принял за Анью. Цыганку, — продолжал Коннор. — Та однажды проходила мимо их жилья и нагадала Эймону, что настанет день — и они с сестрами непременно вернутся домой.

— Любопытно. В тебе же есть цыганская кровь, — заметила Айона.

— Есть.

— А Фин назвал Аньей кобылу, которую подобрал для Аластара.

— Об этом я тоже думала, но надеюсь, на кобылу я все же не похожа.

— Это не просто кобыла, а лошадь необычайной красоты и темперамента, — возразил Фин. — Это имя ей так подходило, что ни о каком другом я даже и думать не стал. Как увидел ее — сразу понял, кто она и как ее зовут. Поневоле поражаешься, насколько в жизни все взаимосвязано и переплетено!

— Но главное, — продолжал Коннор, — что, пока мы с Эймоном разговаривали, стоя перед домом, ни он, ни я ничего не чувствовали. Мы его расспрашивали о семье. Я рассказывал о магии теней. Все произошло в тот момент, когда парнишка пригласил нас в дом. Только что я ничего не чувствовал — и вот он уже здесь. А в следующее мгновение прямо из воздуха на нас выскочил волк. И Эймон это все тоже чувствовал.

— Я видела: вы с ним развернулись синхронно — как будто это были не два человека, а один, — добавила Мира. — Все произошло моментально. Коннор отпихнул меня себе за спину, но я ему была не нужна — он жаждал добраться до мальчика.

— И тогда Мира оттолкнула Эймона в сторону, бросилась вперед и взмахнула мечом, а в следующий миг — я даже блока поставить не успел — он ударил что было сил, стал рвать зубами. Брызнула ее кровь. И его. В этот момент напал пес. Мы с Эймоном тоже вступили в бой, а тут и девочки подоспели. Они-то как раз поставили блок и не дали мне ринуться вперед, а направили свою энергию на него, мне осталось лишь присоединиться к ним, в эти несколько секунд я просто больше ничего не успел. Но нашего совместного удара оказалось достаточно, чтобы причинить ему боль, тем более что вместе с нами его атаковали Катл, Ройбирд и Аластар. Он кричал, как девчонка.

— Полегче! — возмутилась Айона.

Коннор улыбнулся.

— Без обид! И тогда, зажатый между нами и Катлом, между копытами Аластара и когтями Ройбирда, он ретировался так же, как пришел. Исчез, испарился, оставив после себя только запах преисподней. И истекающую кровью Миру на земле. И двух минут не прошло: сейчас, оглядываясь назад, я это могу сказать наверняка. Две минуты — от начала и до конца схватки.

— Ведь все последние столкновения с ним были краткими, да? Над этим надо поразмыслить, — сказала Брэнна. — Не исключено, что, когда он применяет магию теней, его энергии хватает только на такие короткие вылазки.

— Пока что, — добавил Фин.

— На данный момент это все, что мы можем заключить. Он проник в сон Коннора, просочился в него, чтобы добраться до мальчика — или до одной из сестер, если бы они вышли тебя поприветствовать, Коннор. В дом он попасть не может, зато может проникнуть в сон, стоит тебе выйти из-под защиты… Мне все ясно. Он не может добраться до них в их времени и в этом месте, но он может войти в сновидение и таким образом попасть туда.

— Туда, где мальчик уязвим, — добавил Фин. — То есть когда находится в состоянии активного сна, когда спит и одновременно совершает какие-то действия. Вот тогда-то Кэвон и караулит его на краю этого мира, ждет, чтобы наброситься — пока не обратит вас в бегство.

— Жалкий трус! — проворчал Бойл.

— Вы говорите, Мира пролила его кровь. А где сейчас твой меч? — спросила Брэнна.

— Дома. Я его сюда не приносила. Он был у меня в руке только во сне.

— Я сгоняю, — вызвался Фин. — Где он у тебя?

— На полке в шкафу в моей спальне. Я дам тебе ключи. — Видя его улыбку, Мира выпрямила спину. — Ну конечно, они тебе не нужны, да? Совсем из головы вылетело. Ведь вы четверо можете входить в любой дом, когда заблагорассудится.

— Я его добуду. Всего секунду…

— Ты знаешь, что я сторонница уважительного отношения к магии и против того, чтобы выбирать легкий путь, когда затраты времени и сил совсем невелики. Но… — Брэнна вздохнула. — Сейчас не тот случай, и было бы глупо гонять тебя в деревню и обратно.

Фин коротко кивнул. Он поднял руку — и меч Миры оказался у него.

Мира ахнула и рассмеялась.

— Блестяще! Вы так редко балуете исполнением подобных вещей, что я порой забываю, что вы это умеете.

— Фин не настолько принципиален в этом вопросе, как Брэнна, — заметил Бойл.

— У каждого из нас свои принципы. — Фин перевернул клинок. — Здесь кровь, причем вполне свежая.

— На столе окровавленным мечам не место. — Брэнна поднялась и забрала клинок. — Будет над чем поработать. И еще от солнцестояния кое-что осталось. Но ты сказал, кровь свежая — и это его кровь, и пролил он ее под защитой магии теней.

— Как только освобожусь, я приеду, и мы с тобой вдвоем поработаем, — пообещал Коннор.

— И я тоже, — добавила Айона. — Утро у нас сегодня напряженное, но после обеда, надеюсь, мои боссы дадут мне послабление.

Бойл погладил ее по коротко стриженной голове.

— Боссы же у тебя люди вменяемые. Я и Миру привезу, если от нас с ней есть толк. Ну, хоть еды привезем.

— Это уже кое-что. — Брэнна продолжала рассматривать меч. — Поскольку французского жаркого на всю ораву у меня уже не хватит.

— Тогда мы с Мирой берем это на себя и приедем сразу, как закончим дела на конюшне. А как только получится, пришлю Айону.

— Я за ней заскочу, — вызвался Коннор. — Думаю, нам надо хотя бы на время вернуться к такому порядку, чтобы никто в одиночку никуда не ходил и не ездил. Сегодня я могу перетасовать график и освободиться часам к трем, если это всех устроит.

— Отлично.

— А я пока останусь здесь, — заговорил Фин, и все умолкли. — Если никто не против.

— Не против. — Брэнна опустила меч. — А сейчас можете дружно привести в порядок мою кухню. Как освободишься, — повернулась она к Фину, — найдешь меня в мастерской.

Она вышла.

Следующий день у Миры был выходной, и большую его часть она провела у матери, помогая собирать вещи для «долгого визита», как они все это называли. А поскольку сборы требовали принятия решений — что брать, что оставлять, что отдать, а что просто выбросить на помойку, — то почти весь выходной день прошел у Миры под знаком пульсирующей головной боли.

Необходимость принимать какие бы то ни было решения приводила Колин Куинн, Мире ли не знать, в состояние мятущегося беспокойства. Простое, казалось бы, решение — брать или не брать три свои любимые узамбарские фиалки, — повергло ее в рыдания.

— Ну конечно, ты их возьмешь. — Мира всеми силами старалась балансировать на тонкой грани, разделяющей оптимизм и жесткость.

— Если я их оставлю, вам с Доналом придется забивать голову поливом и подкормками. А вдруг вы забудете?

— Обещаю не забывать. — Надо будет сразу отвезти их к Брэнне, которая умеет ухаживать за цветами. — Но думаю, тебе лучше взять их с собой.

— А вдруг Морин не захочет, чтобы они у нее в доме стояли?

— С чего бы Морин отказываться от цветов? — Балансируя на той же зыбкой грани, Мира нацепила решительную улыбку и взяла в руки одно из растений с пушистыми листочками и фиолетовыми бутонами. — Они такие очаровательные!

— Но ведь это ее дом, ты не забыла?

— А ты — ее мама, и это твои цветы.

Когда решение — хвала Господу! — наконец было принято, Мира с облегчением рассовала горшки с цветами в коробки, которые заранее выпросила в какой-то лавке.

— Но ведь…

— Прекрасно доедут, не волнуйся. — Семью семь — черт побери! — сорок девять. — Ты мне сама говорила, цветы — живые существа и чутко реагируют на музыку, человеческую речь и заботу. Без тебя они затоскуют и, скорее всего, завянут, как бы тщательно я за ними ни ухаживала.

Вдохновленная успехом, Мира запела «Снова в дорогу» и заложила пустоты в коробках скомканной бумагой. Пение дочери вызвало у Колин улыбку.

— Какой у тебя чудесный голос!

— От мамы достался, разве нет?

— У отца тоже был сильный, красивый голос.

— Хмм… — только и ответила Мира, продолжая повторять в уме таблицу умножения. — Так. И еще тебе понадобятся любимые фотографии, чтобы повесить на стену.

— Ой! — Колин моментально сомкнула пальцы рук — этот жест выражал у нее высшую степень неуверенности. — Даже не знаю… А как я их отберу?

— Я сама отберу, а ты потом их откроешь — и будет для тебя сюрприз. Слушай, я бы не прочь чайку выпить.

— Ой! Сейчас заварю.

— Было бы здорово. — Пять минут покоя.

Пока Колин хлопотала на кухне, Мира быстро выбрала фотографии — заключенные в рамки моменты прошлого: ее детство, братья и сестры и, хоть это было и не совсем кстати, родители вместе.

На одного из родителей она посмотрела особенно пристально — на снимке он стоял на фоне цветущего сада при солидном доме, где они жили когда-то, и улыбался. Красивое лицо. Приятный, статный мужчина — и море обаяния.

И полное отсутствие внутреннего стержня.

Мира обернула фотографию тканевой салфеткой, чтобы не пострадало стекло, и сунула в коробку. Может, матери лучше бы обойтись без постоянных напоминаний о том, что было, но, в конце концов, решать ей, ведь это ее жизнь.

И в данный момент эта жизнь уложилась в два чемодана, сумку через плечо и три картонные коробки.

Если визит превратится в переселение, то будут еще вещи, но пока Морин об этом и слышать не желает. Будут новые сборы, но главное, по мнению Миры, — будет и новая жизнь.

Сочтя, что дело сделано — или почти сделано, — она прошла в заднюю часть дома на кухню, где застала маму в слезах. Она тихо сидела за столом, спрятав лицо в ладонях.

— Ну, мам…

— Прости, прости. Чай так и не сделала. Мира, я в полной растерянности! Я всю жизнь прожила в Конге, знаю здесь все окрестности. А теперь…

— Мам, это совсем рядом. Ты уезжаешь не за тридевять земель. — Мира села и взяла мать за руки. — Меньше часа езды.

Колин подняла заплаканное лицо.

— Но я перестану видеться с тобой и Доналом!

— Мам, ты едешь погостить.

— А вдруг я никогда не вернусь? Вы же только об этом и мечтаете!

Загнанная в угол, Мира устыдилась.

— Мы мечтаем не о том, чтобы тебя сплавить, а чтобы тебе было хорошо. Я уверена: ты скоро сама захочешь там жить. А если надумаешь остаться с Морин, Шоном и ребятишками в Голоуэе, то мы будем вас навещать. Конечно! А как же? А если тебе там не понравится — вернешься сюда. Разве я не говорила, что оставлю дом за тобой?

— Я ненавижу этот дом! Мне здесь все ненавистно!

Ошеломленная, Мира разинула рот, но так и не нашлась, что на это сказать.

— Нет, нет, это не так, это неправда. — Колин, раскачиваясь, снова закрыла лицо руками. — Я люблю палисадник и сад за домом. Правда! Мне нравится смотреть на цветы и работать в саду. И я благодарна тебе за этот домик, он просто очаровательный!

Колин вынула из кармана бумажный платок и промокнула слезы.

— И спасибо Финбару Бэрку, что сдает мне его по цене гораздо ниже рыночной. И тебе — за то, что его оплачиваешь. И Доналу — за то, что так долго жил со мной. Всем вам за то, что вы не забывали мне звонить и справляться о моих делах. За то, что брали меня в поездки. Я знаю, вы все сговорились, чтобы я переехала к Морин в Гэлоуэй, но это ради моего же блага. Я же не совсем глупая.

— Ты совсем не глупая!

— Ну да, «не глупая»! Мне пятьдесят пять лет, и я не в состоянии запечь баранью ногу!

Поскольку это вызвало новый поток слез, Мира попробовала сменить тактику:

— Кулинар из тебя действительно никудышный. Помню, как я приходила из школы и, унюхав запах твоей стряпни, спрашивала Господа, чем я заслужила такое наказание.

Колин долго смотрела на дочь с недоумением, и на щеках ее блестели слезы. И вдруг она расхохоталась. Звук был несколько диковатый, но все равно это был смех.

— Моя мать готовила еще хуже.

— А это возможно?

— А ты думаешь, почему бабушка держала кухарку? Потому что в противном случае мы бы умерли с голоду. Да и Морин не лучше, Господи прости.

— Вот для этого и существует еда на вынос. — В надежде, что слез больше не последует, Мира поднялась и поставила чайник. — Я не знала, что тебе в этом доме не нравится.

— Да нравится, нравится! Это я сгоряча брякнула. Неблагодарная я! У меня есть крыша над головой, есть сад, которым я горжусь. Соседи хорошие, вы с Доналом рядом. Мне не нравилось то, что это единственное, что у меня осталось — очередное жилье, за которое платит моя дочь.

— Это не единственное, что у тебя осталось. — Как же она была слепа, подумала о себе Мира, что не видела, насколько ее мать уязвлена тем, что живет в арендованном доме, оплачиваемом дочкой.

— Мам, это всего лишь место, где жить. Всего лишь дом. Но у тебя еще есть твои дети и внуки, которые любят тебя так сильно, что сговариваются, как лучше устроить твое счастье. У тебя есть ты, ужасная повариха, но замечательный садовник. И внукам от тебя будет только польза.

— Думаешь?

— Ну конечно! Ты же такая терпеливая, и тебя всегда интересует, чем они занимаются и что у них на душе. С родителями совсем по-другому, ведь правда же? Ребятам вечно приходится терзаться, ответить «да» или «нет», сказать сейчас или потом… Но им же не только дисциплина и порядок нужны, им нужна любовь и нужна забота. От тебя требуется только любовь, и они будут ее впитывать, как губка.

— Я правда жалею, что они не рядом, что я не могу их баловать.

— Так вот тебе шанс!

— А вдруг Морин не позволит их баловать?

— Тогда я приеду в Гэлоуэй и надаю ей по заднице.

Колин опять улыбнулась. Мира заварила чай.

— Ты у меня всегда была боевая. Такая дерзкая и отважная. Я очень надеюсь, что однажды мне доведется побаловать и твоих ребятишек.

— Хорошо.

— Я слышала, вы с Коннором О’Дуайером… встречаетесь?

— Я встречаюсь с Коннором О’Дуайером всю свою жизнь.

— Мира!

Решив, что скрыть правду все равно не удастся, Мира сдалась:

— Ну хорошо, мы… встречаемся. — Она поставила на стол чай и чашки.

— Мне он очень и очень симпатичен. Человек хороший, да еще и красавчик в придачу! Отзывчивое сердце, добрая душа. Он иногда меня навещает — просто поинтересоваться, как у меня дела и не нужно ли помочь по дому.

— Я не знала. Но это на него похоже.

— Есть в нем что-то такое… Но, хотя я понимаю, какая теперь жизнь пошла, все же не могу одобрить… ну… секса до брака.

Пресвятая богородица, взмолилась Мира, спаси и сохрани. И избави меня от разговоров о сексе.

— Ясно.

— У меня такое же чувство в отношении Донала с Шэрон, но… В конце концов, мужчина есть мужчина, а все они только этого и хотят, и лучше, если без всяких брачных уз.

— Как и женщины, мам. И, как мне ни неприятно тебе это говорить, я уже давно взрослая женщина.

— Хоть и взрослая женщина, — Колин поджала губы, — а все равно моя дочь. И вдобавок к тому, что говорит на этот счет святая церковь, я рассчитываю на твою осмотрительность.

— В этом можешь не сомневаться. Не волнуйся.

— Я перестану волноваться, когда ты будешь счастлива, выйдешь замуж и заживешь своей семьей в своем доме. Я уже сказала, Коннора я очень люблю, но не секрет, что он порядочный бабник. Так что будь осмотрительна, Мира! — повторила она.

Послышался звук отпираемой двери, и Мира энергично закивала головой.

— А вот и Донал. Сейчас повезет тебя в Гэлоуэй, — бодро объявила она. — Достану ему чашку.

Мира думала поехать домой, посидеть, глядя в стену, пока не пройдут усталость и угрызения совести и она не почувствует себя в своей тарелке, а кончилось тем, что она проследовала прямиком к Брэнне.

Но едва она ступила на порог мастерской, как стало ясно, что это была ошибка.

Возле большого рабочего стола стояли Брэнна с Фином и держали руки над серебряной чашей. То, что в ней варилось, сверкало и излучало ярко-оранжевый свет, от которого спирально вверх уходила тонкая струйка дыма.

Брэнна подняла палец свободной руки, делая ей знак: обожди!

— Ты с даром твоим, я с даром моим, жизнь и смерть вместе соединим. Кровь и слезы, что пролились, в гущу красную превратились. Сплавом дыма и огня решится пусть судьба твоя.

Содержимое чаши, ядовито-оранжевого цвета, забурлило, поднялось и пошло через край.

— Черт побери! — Брэнна отпрянула и уперла руки в бедра. — Опять не то! Должно быть красного цвета, кроваво-красного. Убийственно-красного! И густое. Мы опять что-то упустили.

— Только чур на этот раз без моей крови! — взмолился Фин. — Я тебе уже литр пожертвовал.

— Всего несколько капель! Что ты как маленький! — Брэнна в расстройстве потянула себя за волосы, собранные в хвост на макушке. — Я брала свою, Коннора и Айоны, так?

— Вас трое, а я один.

— Плюс из пузырька, где хранится его кровь, еще с солнцестояния, и то, что мы наскребли с меча.

— Если надо, можете взять мою, — предложила Мира. — В противном случае — не буду вам мешать.

— Ты не мешаешь. Вполне вероятно, нам как раз и нужен свежий глаз, свежий взгляд со стороны. Но пока сделаем перерыв. Мне необходимо подумать, — вздохнула Брэнна. — Давайте чаю выпьем.

— Ты чем-то расстроена, — обратился Фин к Мире, когда Брэнна принялась вытирать стол. — Ты же сегодня маму в Гэлоуэй провожала?

— Только что отправила, да. Не обошлось без слез и зубовного скрежета.

— Сочувствую! — подскочила Брэнна и потрепала подругу по руке. — Я так увлеклась собственными заботами, что совсем не подумала о твоих. Нелегко пришлось, да?

— В каком-то смысле — хуже, чем я ожидала, а в каком-то, наоборот, лучше. Но в общем и целом весьма утомительно.

— У меня есть кое-какие дела, а вы пока поболтайте, — вмешался Фин.

— Нет, не надо из-за меня уходить! Мне как раз нужно обсудить с тобой вопрос аренды.

— Тут тебе не о чем беспокоиться. Я уже говорил, я могу подождать, пока она не решит, чего хочет. Как-никак, она в этом доме почти десять лет прожила!

— Спасибо тебе, Фин. Правда, спасибо!

Брэнна молча углубилась в приготовление чая.

— Не думаю, что она вернется, разве что погостить приедет, — сказала Мира. — Надеюсь, что перемены ее встряхнут. И, конечно, внуки. Главным образом — внуки, поскольку с одними она будет жить под одной крышей, да и другие тоже совсем недалеко. Кроме того, мой зять Шон начнет ее обхаживать, он всегда тещу обожал. И она действительно не может жить одна, это факт. Ей нужен кто-то рядом, и не только для общения, но чтобы ее направлять, подсказывать, что к чему. Вот Морин как раз и обеспечит ей то и другое.

— Тогда перестань себя корить! — откликнулся Фин.

— С этим надо свыкнуться. — Стремясь успокоиться, Мира надавила пальцами на глаза. — Она так плакала… И говорила вещи, которых я от нее никак не ожидала услышать! Тебе, Фин, она передавала большое спасибо за дом, за то, что столько лет брал с нее смехотворную плату — а я-то была уверена, что для нее цены — темный лес. Оказывается, мама в курсе дела, и она тебе очень признательна, а я и того больше.

— Пустяки, Мира.

— Ничего не пустяки! И для нее, и для меня. Разве я потянула бы свою квартиру и ее домик, если бы ты не брал за него сущие гроши? И это при том, что Донал тоже нет-нет, да и подбросит деньжат. А если бы мы жили вместе, без смертоубийства бы не обошлось. Считай, ты уберег ее от смерти, а меня — от тюрьмы, так что от благодарности не отмахивайся.

— Ну, тогда на здоровье. — Он подошел к ней и обнял, потому что глаза у нее уже были на мокром месте. — Хватит, моя милая. Довольно.

— Понимаешь, когда мы с Доналом грузили мамины вещи в его пикап, она опять разрыдалась и повисла на мне так, словно я ухожу на войну. Что отчасти соответствует действительности, только она об этом не догадывается. Бьюсь об заклад, она все эти годы закрывала глаза на то, чем заняты трое моих лучших друзей, и теперь ее беспокоит одно — как это мы с Коннором спим, не будучи связаны священными узами брака.

Фин не сдержал улыбки и погладил Миру по спине.

— Да уж, ну и денек у тебя выдался…

— Ага. А в довершение я выставила родную мать из ее дома.

— Ничего подобного! Ты помогла ей разрубить цепь, которая удерживала ее в клетке, а в доме, где живет семья и звучат детские голоса, ей будет намного лучше. Спорим, и года не пройдет, как она тебе спасибо скажет. Ну же, моя красавица, хватит плакать!

Фин отошел, похлопал себя по карманам, извлек из одного цветастый носовой платок и протянул ей. Она рассмеялась.

— Это еще что такое?

— После грозы всегда бывает радуга. — Он со щелчком пальцев вынул из ее волос розовую маргаритку. — И в дождь распускаются цветы.

— Ты бы мог озолотиться на семейных праздниках!

— Попридержу на черный день.

— А я стопроцентная дура.

— Вовсе нет. — Фин снова прижал ее к себе. — Максимум — на пятьдесят процентов.

Поверх ее головы он перехватил взгляд Брэнны. И улыбка, которую она ему послала, острым кинжалом вошла в его сердце.

Мира выпила чаю, съела предложенное Брэнной лимонное печенье в количестве аж трех штук и, хотя ровным счетом ничего не смыслила в составлении заговоров и заваривании зелий, старалась быть полезной изо всех сил.

Она перетирала в ступке сушеные травы — шалфей, полынь, розмарин — для изгнания злых сил. Отмеряла черный порошок размолотого кристалла плавикового шпата, отрезала куски витой медной проволоки и дозировку скрупулезно заносила Брэнне в тетрадь.

К тому моменту как вместе с Айоной и Бойлом прибыл Коннор, все необходимые ингредиенты были подготовлены.

— Мы уже дважды сегодня потерпели фиаско, — доложила Брэнна. — Остается уповать на то, что бог любит троицу. Кроме того, на сей раз нам помогала Мира, а это должно принести удачу.

— Ты теперь у ведьмы в подмастерьях? — Коннор быстро притянул ее к себе и поцеловал.

— Едва ли. Но молоть и отмерять могу.

— С мамой попрощалась?

— Да. Пришлось утирать ей слезы — она их ручьями лила. Потом приехала сюда, и тут уже Фин утирал слезы мне.

— Ты должна радоваться! — Теперь Коннор поцеловал ее в лоб. — Потому что ей там будет хорошо.

— Час назад Донал написал, что семейство Морин устроило ей грандиозный прием, с гирляндами и цветами, шампанским и тортом, так что я уже немного успокоилась. Мне даже чуточку стыдно, что я не подозревала, что Морин способна затеять целый праздник, но это у меня скоро пройдет — стоит только сестренке вывести меня из себя. Донал говорит, она разволновалась, как девчонка — мама, конечно, а не Морин. Так что один камень у меня с плеч, считай, свалился.

— Как только получится выбраться, мы туда съездим и сводим ее в ресторан.

Отзывчивое сердце, сказала ее мать. И добрая душа.

— Ты будешь сильно рисковать, ведь ты спишь с ее дочерью, не будучи связан с ней священными узами брака.

— Что?

— Потом объясню. Мне кажется, Брэнне требуется твоя кровь.

— Мне нужна кровь от каждого, — возразила Брэнна. — Как мы делали, когда готовились к солнцестоянию.

— Но тогда это не помогло. — Бойл, насупясь, смотрел, как Брэнна аккуратно смешивает ингредиенты. — Почему ты думаешь, что поможет теперь?

— У нас есть и его кровь — с земли и с меча, — пояснил Фин. — Это прибавит нашим чарам его силу, черную силу, которую мы против него же и обратим.

— Коннор, возведи над мастерской защиту. — Брэнна отмерила соли и всыпала в чашу. — Айона, будь так добра, подай мне свечи. На этот раз будем делать все вместе, раз уж мы все здесь. И внутри магического круга.

— Внутри и снаружи, вовне и внутри, — нараспев начала она, — мы дьяволу нынче конец сотворим. — Брэнна взяла кусок медной проволоки и согнула в форме человеческой фигурки. — Пусть он в тени заляжет, мы тоже в тень войдем и изнутри прикончим, когда его найдем. Мы чарами своими его воспламеним и порожденье ада мы в пепел обратим.

Она поставила медную фигурку на серебряный поднос, где стояли склянки, магический кристалл и ее самый старый атам[9].

— Строим круг.

Этот ритуал Мира видела многократно, но всякий раз ее по коже пробирал мороз — от того, как по мановению руки разом зажигались расставленные по кругу свечи и как воздух внутри этого круга затихал и делался совершенно неподвижным.

А потом начинал двигаться.

Трое потомков Смуглой Ведьмы и четвертый участник, Фин, встали по четырем частям света, и каждый воззвал к стихиям, богам, богиням и своим советчикам.

Вызванный Айоной огонь вспыхнул белым пламенем на фут от земли, и над ним воспарила серебряная чаша.

Травы и кристаллы плюс заговоренная вода, льющаяся из руки Брэнны и колеблемая вызванным Коннором дуновением. Из сжатого кулака Фина сквозь пальцы выдавилась черная земля, смоченная пролитыми ведьмой слезами.

И кровь.

— Кровь храброго сердца, верней не бывает, — Айона взяла свой ритуальный нож и рассекла Бойлу ладонь, — я с кровью своею соединяю.