Ну и дела! Серова Марина
Помню, я секунд за тридцать раскрыла прозрачный псевдоним, за которым укрылся молодой, но уже скандально известный тарасовский журналист, и, позвонив ему в редакцию, посоветовала уехать из города, пока взволнованная свалившейся на нее информацией уголовка будет сажать его героев и читать вместе с ними справочник страничку за страничкой. Он тогда бросил трубку, а через три дня попал в очень сложную дорожную ситуацию, когда обнаружил, что тормоза в его машине испорчены, а впереди крутой спуск на трассе с интенсивным движением. Проявляя чудеса вождения, он почти преодолел весь спуск, но в конце вылетел за обочину и врезался в кооперативный гараж, пробив металлические ворота и изуродовав не только себя, но и стоявшую в гараже машину. Не знаю даже, остался ли он жив, помню только, что его отвезли в спецгоспиталь УВД.
Надо ли говорить, что справочник разошелся мгновенно, причем знакомые мои книжные лоточники рассказывали, что книга уходила партиями, причем по астрономической цене. Сейчас «Криминальный Тарасов» можно найти только у коллекционеров-библиофилов. Можно даже и купить. Он стоит чуть дороже, чем подержанная «шестерка» выпуска начала девяностых с разумным износом двигателя.
О Когте там сообщалось следующее:
«Когтев Иван Дмитриевич. Год рождения – 1964. Образование – среднее. Женат. Жена – Когтева Людмила Анатольевна, 1966 года рождения, образование – незаконченное среднее, домохозяйка. Детей нет.
Руководитель организованной преступной группировки (ОПГ) „Зона отдыха“, включающей 20—25 постоянных членов. Криминальную деятельность начал в 1980 году, объединив вокруг себя рэкетиров-индивидуалов, работавших в микрорайоне тарасовской городской Зоны отдыха имени Короленко. При переделе сфер влияния в 1988 году был тяжело ранен в разборке с чеченской группировкой. Его группа была ликвидирована чеченцами. Сведений о деятельности в 1989—1992 годах нет. В 1993 году вновь появился в Тарасове и захватил лидерство в группировке того же микрорайона. До 1996 года его группа ликвидировала не менее 27 человек, в том числе 80 процентов чеченской группировки. За это время 8 раз был арестован, но не судим, поскольку его участие в ликвидациях ни разу не было доказано. В 1996 году перешел на легальное положение, открыв посредническую фирму „Зона отдыха“. Уставной капитал при регистрации – 5 миллионов рублей. В 1997 году двое когтевских соучредителей по „Зоне отдыха“ утонули в Волге. Есть основания предполагать, что не без помощи Когтева. Тела их не найдены. Сегодняшний оборот „Зоны отдыха“ – около пяти миллионов долларов. Число работающих –14 человек: директор, секретарь, два охранника, десять менеджеров. Неофициально фирма располагает двумя опергруппами боевиков численностью по 8 – 9 человек. Контролирует западный сектор города и завокзальный район. Преимущественные интересы – оптовая торговля продуктами питания, недвижимость, медикаменты. Осуществляет в своем секторе контроль за торговлей оружием и наркотиками. Зависимым от „Зоны отдыха“ фирмам принадлежат 2 промышленных предприятия, 7 магазинов, 18 ларьков».
Теперь припомним психологические моменты нашего утреннего разговора.
Во-первых, он явно нервничал.
Хорошо бы знать почему?
Из-за Саида? Боится его?
Ну да – чеченцев он не боится, а узбеков боится.
Я мысленно пожала себе руку и произнесла ритуальную фразу: «Поздравляю вас, гражданка, соврамши!»
Что же тогда? Боится, что из-за разборки с узбеками сорвется все дело и ему не достанется лакомый кусочек?
Почем у нас, кстати, сегодня заводы? Авиационные?
Сказать трудно. Наш авиационный, конечно, банкрот. С полгода уже как стоит и только митингует, зарплату требует. Но ведь там основных средств сколько! Горы корпусов. Километры площади. Если все это сейчас по дешевке купить… Да по-умному распорядиться… Да потом махнуть куда-нибудь подальше от Тарасова…
Наверное, соблазнительно.
Только вот есть одна неувязочка.
Не будет Саид с Когтем связываться. Он Когтя, конечно, не боится, но рисковать своей легальной стабильностью не будет даже из-за авиазавода. Осторожный он. И предусмотрительный. Кстати, его фамилии не было в «Криминальном Тарасове». Хотя ее там не могло не быть. И скорее всего она там была. Девяносто девятой. Или сотой. Но вышел справочник без Хашиева. Сколько бы ему это ни стоило, теперь у него проблем нет: так же спокойно и уверенно правит своим туалетным ханством, а не торчит на допросах в уголовке.
И что же из этого следует?
Да ничего не следует.
Я наконец поняла, что избегаю главной проблемы: мне поручили не только найти, а убрать, ликвидировать, убить человека. И это самое неприятное.
Конечно, мне приходилось убивать людей.
Моя профессия предполагает опасные ситуации, и слишком часто. И от того, кто выстрелит первый, зависит, кто останется в живых. А поскольку жить мне всегда хочется, я обычно не дожидаюсь, когда будет нажат курок наставленного на меня пистолета.
На моем счету не столько трупов, сколько у Когтя, но дело, собственно, и не в этом. Я убивала только защищаясь. И никогда, и никто не может заставить меня убить человека, который не угрожает мне немедленной смертью.
Никто и никогда.
Коготь совершенно недвусмысленно поставил меня перед выбором: или я убиваю его пропавшего заместителя, или он убьет меня. Учитывая его квалификацию, я не сомневаюсь в реальности угрозы.
Проблема заключается в следующем: можно ли расценивать обещание Когтя меня пристрелить как угрозу немедленной смерти?
Наверное, нельзя. Или можно?
От того, как я отвечу на этот вопрос, зависит, что мне делать дальше.
Пора посоветоваться с высшими силами.
Я достала гадальные кости, которые всегда при мне. Они столько раз помогали мне принимать правильные решения в сложных ситуациях. Три косточки, отполированные прикосновениями пальцев нескольких поколений индийских и индонезийских колдунов. Двенадцать граней на каждой. Три набора цифр, которые складываются в тысячи комбинаций, для каждой из которых есть свое толкование. Все они записаны в гадательных книгах. Но с моей памятью не нужно в них постоянно заглядывать, символическое значение каждой комбинации я помню наизусть.
Кости матово блеснули и застыли на кухонном столе.
2+32+20.
«Воздержитесь от решений, наверняка они провалятся».
Ну что, съела?
Кости-то сегодня заодно с Когтем.
Сказано же тебе было: работать начнешь завтра. Вот и не рвись в бой, как застоявшийся Россинант. До субботы успеешь еще и набегаться, и голову поломать.
Я невольно взялась за макушку. Каламбурчик получился не слишком удачный.
Короче – все. Отдыхать. Активных действий не предпринимать, ждать, когда само что-нибудь свалится на голову.
О-о-о! Опять про голову…
Думать о чем-либо вообще расхотелось.
Осталось единственное желание: как можно скорее оказаться там, где застало меня сегодняшнее утро, – в своей антикварной кровати.
Это ли не цель желанная? Забыться сном. Уснуть… и видеть сны?
Хватит цитировать классику. Подъем. И марш в постель.
Пять шагов по коридору показались мне десятью километрами степной дороги, если судить по насыщенности дорожных впечатлений.
Но стоило мне увидеть свой письменный стол, как оцепенение с меня мигом слетело.
Помнится, на нем должен стоять тазик, в который лилась вода с потолка. И еще должен валяться в луже воды испорченный журнал.
Ничего этого на столе не было. Он сиял насухо вытертой полировкой, и на нем красовалась белая пластмассовая папка для бумаг. Сверху было типографски оттиснуто «CLIP FILE A4», и больше ничего не было.
Кажется, уже что-то свалилось, хотя и не на голову.
Я даже посмотрела вверх, но, кроме обезображенного мокрым пятном потолка, ничего, конечно, не увидела.
«Посмотрим, что за папочка», – сказала я себе, плюхаясь на постель.
Внутри оказалась целая куча каких-то документов.
Я перелистала их все и поняла, что Коготь позаботился собрать информацию о своем пропавшем Сапере и доставил мне ее на дом. Пока я сидела наверху без сознания.
Спасибо и на этом. Значит, я сэкономлю как минимум полдня, которые ушли бы на добывание подобной информации.
Мое внимание привлекла одна странность в подборе документов: их как будто вытряхнули из традиционной бабушкиной картонной коробки, которая затем переходит в наследство дочери, потом внучке и в которой хранятся документальные следы существования поколений.
Сверху лежало свидетельство о рождении Сапелкина Дмитрия Ивановича, выданное Октябрьским районным загсом города Тарасова в 1964 году. Под ним – несколько табелей успеваемости за разные классы средней школы, аттестат об окончании. («Смотри-ка, ни одной тройки», – искренне удивилась я.) Совершенно сбила меня с толку следующая бумажка – почетная грамота, которой был награжден в 1972 году токарь-фрезеровщик шестого разряда Иван Николаевич Сапелкин за успехи в социалистическом соревновании. Затем следовало свидетельство о разводе родителей Дмитрия Сапелкина, датированное тем же 72-м годом.
Потом я просто листала какие-то бумажки, пока не наткнулась на написанный от руки список, озаглавленный следующим образом: «Статьи, под которыми ходит Сапер». В нем было восемь строк, состоящих из цифрового кода статей Уголовного кодекса РФ последней редакции без всякой расшифровки и комментариев. Это не помешало мне тут же прикинуть общую сумму маячившего Саперу срока.
М-м-м-да-а… Если бы в судейской практике не существовало правила поглощения меньшего срока большим, Саперу светило бы тридцать четыре года пребывания в местах лишения свободы. Как раз столько, сколько он успел уже прожить на свете.
Одно убийство, два ограбления, одно вымогательство, остальные – мошенничество. Вот, значит, кого мне предстоит ликвидировать.
Хотелось бы взглянуть на внешность этого героя моего «криминального романа». Я не верю Ломброзо и Лафатеру, но почему-то не думала, что Сапер окажется обладателем слишком уж облагороженной интеллектом физиономии. Внутреннее чувство подсказывало мне, что фотографий я в этой папочке не найду.
Я быстро пролистала оставшуюся пачку бумаг. Так и есть.
Ни одной фотографии.
Не тем я занимаюсь. Иду на поводу у Когтя. Он мне для чего-то эту папочку подсунул.
Я потеряла всякий интерес к подброшенным мне бумагам и швырнула папку на влажный еще пол. Пошел он к дьяволу со своим Сапером, кто бы там его ни похитил.
Вот позвоню сейчас в ФСБ, и пусть они разгребают сами эту кучу дерьма.
Я даже потянулась к лежавшему на подушке телефону.
Но что-то меня остановило. Ах, да – кости: «Воздержитесь от решений…»
Не бросить ли еще разок? Вопрос принципиальный: звонить или разгребать вышеозначенную кучу самой?
Я вновь достала кости.
То, что произошло потом, повергло меня в состояние оцепенения. Я попыталась подсчитать вероятность случившегося, но число вырисовывалось настолько нереальное, что я невольно взглянула на кости – они-то хоть существуют.
Трогать руками я их боялась, уверенная уже, что и третий раз подряд выпадет: 2+32+20 – «Воздержитесь…» и т. д.
Все. Теперь я настолько воздержусь, что даже пальцем не пошевелю. Одна и та же комбинация чисел подряд два раза – это уже не предсказание, это предупреждение. А когда кости предупреждают, не стоит проявлять строптивость и настаивать на своем.
Через минуту я откровенно засыпала. Сознание вяло барахталось на поверхности, цепляясь за обломки еще недавно столь важных для меня мыслей.
«Информации – море…
Если я одного из них не убью, другой…
Нет, ни за что на свете…
Я вам не киллер, я…
Куда ж нам плыть?
Зачем мне вообще куда-то плыть? Зачем трогаться с места, с моей шикарной уютной кровати? Зарыться в нее, забыться в ней… уснуть, погрузиться, утонуть…»
Темная, желанная, туманная мгла рванулась мне навстречу. Я растворялась в ней, принимая в себя ее и отдавая ей всю себя. Я сама стала этой мглой, я знала все и обо всем.
Передо мной не стояло ни одного вопроса, ни одной проблемы. Мои желания тут же превращались в действия, не давая мне возможности даже сформулировать их.
Все вокруг заливал резкий, яркий свет.
Какие-то бесконечные коридоры с уходящими вверх и вниз лестницами, по которым я немедленно устремлялась, стоило мне почувствовать под ногами первую ступеньку.
Путь был бесконечен, я уже задыхалась, я торопилась, но ступеньки возникали одна за другой без малейшей надежды, что они когда-нибудь закончатся. Ступени были крутыми и высокими, стертые ежедневными подъемами и спусками тысяч подошв, они были скользкими и делали каждый шаг обманчивым и опасным. Иногда я срывалась и проезжала целую лестницу по этим скользким ступеням, охваченная волной радости от того, что так быстро удаляюсь от преследования.
Там, у начала первой лестницы, я смогу остановиться и, оперевшись на широко расставленные ноги, поднять свой пистолет и уверенно ждать падающее на меня огнедышащее чудовище, гнавшее меня сверху вниз по лестницам.
Я чувствовала обжигающие языки огня на своем лице, волосы мои вспыхивали каждый раз, когда меня охватывало клубом пламени.
Как только я четко увижу его голову, я выстрелю.
Наконец-то из клубов дыма выныривает знакомая голова в черной капроновой маске, торчащая на отвратительной длинной драконьей шее. Я знаю, что это Коготь и мне нужно первой нажать курок.
И, уже нажимая его, я замечаю вторую голову в такой же капроновой маске слева от Когтя – и ее я знаю: это голова Сапера, и сейчас она сожжет меня огромным клубом ядовитого пламени. Уже практически после выстрела, когда пуля выходила из ствола пистолета, я чуть качнула стволом влево и подрезала пулю, как футбольный мяч или теннисный шарик.
Медленно, очень медленно, так, что я видела, как она вращается в плоскости, перпендикулярной направлению выстрела, пуля летела в Когтя, все больше и увереннее отклоняясь в сторону головы Сапера…
Глава 3
Меня разбудил выпуск телевизионных новостей.
Чтобы не пропустить чего-нибудь важного из текущей официальной информации, я заранее программирую таймер своего телевизора на неделю вперед, и голоса дикторов врываются в мою жизнь организованными мною самой неожиданностями.
Еще отстреливаясь во сне от кошмара, я слушала сухие официальные фразы, половина которых вообще не содержала никакой информации, кроме свидетельства о недостаточном владении их авторов нормальным русским языком.
Середина очередного стилистически-грамматического феномена заставила меня широко раскрыть глаза и уставиться на вещавшую с экрана перезрелую девицу, интонации и движения которой говорили о ее непреодолимом желании походить на Арину Шарапову. Она точно копировала слова и жесты, но провинциальные дикторы отличаются от звезд информационной службы Центрального телевидения так же сильно, как заводные куклы от настоящих младенцев: жизни в них нет, непосредственности.
Впрочем, в тот момент я об этом не думала, слова, произносимые вполне посредственной телевизионной девицей, сами влетали в меня и прочно во мне застревали, поскольку были адресованы именно мне, я в этом была уверена.
«Губернатор Тарасовской области поставил перед правительством Тарасовской области задачу перепрофилировать находящийся, как известно, в очень сложном финансовом положении авиационный завод на выпуск сельскохозяйственной техники, в которой так нуждаются сегодня труженики тарасовских полей. Перед ними стоит почетная и ответственная задача…»
Что там стоит в сельской местности перед нашими тарасовскими крестьянами, я дослушивать не стала. Хотя предположить можно было лишь одно: стоит то же, что всегда стояло и стоять будет. И не изменится положение наших полукрепостных-полураскрепощенных свободным рынком крестьян, даже если мы на авиационных заводах начнем выпускать сеялки с веялками, Байконур засеем свеклой, а стратегическую авиацию переклепаем на химическую обработку полей. Как была у нашего российского хлебороба единственная свобода выбора – трахнуть смазливую поселянку в живописной копне душистого сена или сделать лишний круг на своем тракторе по необъятному полю – так и будет он вечно совершать свой выбор не в пользу повышения производительности сельскохозяйственного труда.
Но я даже не стала думать об этом, мысль мелькнула так… метеором в сознании. Сегодняшняя я нисколько не напоминала вчерашнюю.
Мельком поразившись, что за окном – солнечное утро, вероятно, уже среды, я отправилась под душ и устроила себе такую контрастную встряску, что от моих вчерашних размышлений, полных сомнений, не осталось и следа. Я точно знала: что делать, как делать и зачем.
Работа есть работа, ее система сидит у меня в крови: обработка информации, выработка версии, проверка ее соответствия реальности. И так последовательно по всем вариантам.
Конечно, иногда, и даже очень часто, я выбираю единственный истинный вариант из 10—15 возможных; иногда я прибегаю к помощи магии; иногда я настраиваюсь в резонанс с нужным мне человеком и получаю всю информацию, интуитивно угадывая его действия. Недаром же сложилась моя репутация ясновидящего сыщика.
Но если я когда-нибудь стану превозносить свою интуицию и утверждать, что распутываю узлы криминальных загадок и раскрываю абсолютно «мертвые» дела с помощью методов исключительно ментальных и магических, пожмите мне руку и произнесите ритуальную фразу: «Поздравляю вас, гражданка, соврамши!»
Успех сыщика лишь на пять, ладно, пусть на десять процентов зависит от его интуиции. Остальное – сплошная логика, которую лишь изредка разнообразят физические разминки: погони, преследования, драки, перестрелки, несанкционированные проникновения на охраняемые объекты и тому подобные каскадерские штучки. Девяносто процентов логики плюс десять процентов интуиции – вот формула моего труда.
Рассуждая о трудностях своей профессии, я набрала номер ответственного секретаря газеты «Тарасовские вести» Лешки Алексеевского.
Вот кто мне сейчас нужен. Стоит мне только сказать: «Леха! У меня срочное дело на авиационном», и через три минуты у меня будет временное удостоверение внештатного корреспондента «Тарасовских вестей», а Лешка уже будет просить по телефону какого-нибудь заместителя директора, чтобы меня встретили у проходной и не дали заблудиться в лабиринте заводских корпусов.
Ну, давай же, борода, бери трубку.
«Алло-о!»
Вместо скрипучего Лешкиного баритона меня приветствовал профессионально призывный женский голос. Знаете, сейчас все секретарши изображают этаких ласковых дурочек, ошарашивающих тебя интонациями, более всего соответствующими ситуации, в которой, находясь в сексуальной зависимости от мужчины, ты приносишь утреннее кофе ему в постель. Не знаю, как на мужиков, а на меня от этого веет плохо замаскированной фригидностью. На пэтэушных курсах им голоса ставят, что ли?
Так. Лешки на месте нет. Ладно, работаем по запасному варианту.
– Девушка, подскажите, пожалуйста, телефон отдела экономики.
Через сорок пять минут я уже ехала на «девятке» своей подружки Светки в сторону авиационного по пыльной улице Достоевского, с которой по распоряжению нашего охваченного реформаторским зудом губернатора сдирали трамвайные рельсы. Это воплощалась в жизнь одна из его кардинальных реформ – замена рельсового транспорта автобусным и троллейбусным.
Мне, собственно говоря, было бы до лампочки, если бы не постоянные заторы и объезды из-за переполнявшей проезжую часть дорожно-строительной техники. Что трамваями, что троллейбусами я пользуюсь только в крайних случаях – уходя от слежки или заметая следы.
Номер моей машины слишком хорошо известен и тарасовскому горГАИ, и моим потенциальным клиентам. Поэтому я часто пользуюсь Светкиной машиной.
В редакции все прошло именно так, как я и предполагала.
Я ни минуты не сомневалась, что никакие внештатные корреспонденты в отделе экономики не нужны. В «Тарасовских вестях», плативших в отличие от других газет умопомрачительные гонорары, даже штатные сотрудники вечно дрались за место в очереди на публикацию. Но из дружеской болтовни с Лешкой Алексеевским, которой мы изредка предавались за чашкой кофе в летнем кафе на Турецкой улице, я достаточно хорошо представляла себе профессиональные достоинства и житейские слабости журналистов этой газеты.
Отделом экономики руководил талантливый неудачник Саня Клейстеров, у которого в годы брежневского правления ушла почва из-под ног вместе с женой и уверенностью в своих профессиональных и мужских способностях. Сегодня он писал очень язвительные и ироничные материалы об экономической политике нашего новоиспеченного губернатора, на которые абсолютно никто, ни читатели, ни сам губернатор, не обращал внимания, ежедневно пил разливную «Анапу» в забегаловке на соседней с редакцией улице и страдал. Страдать в одиночку сорокапятилетний Александр Софронович не умел, а потому цеплялся за каждую попадающую в поле зрения юбку и часто искал забвения между грудей ее обладательницы, орошая их пьяными, но искренними слезами.
Каюсь, я воспользовалась знанием психологических проблем Александра Софроновича и, подав ему вполне определенную надежду на возможность совместного и очень внимательного обсуждения моего первого материала, тут же получила не только статус посланца редакции, но и задание побывать на авиационном, стоило лишь мне на это намекнуть.
В моей жизни никогда не было таких мужчин и, смею думать, никогда не будет, если, конечно, меня не поразит какое-нибудь патологическое слабоумие. Они никогда не вызывали у меня ни интереса, ни жалости, ни презрения. Но чем они, собственно, хуже или лучше всех этих «крутых» ребят, всаживающих пули друг другу в лоб только потому, что по-другому не умеют решать свои проблемы?
Просто таковы правила игры мужчин, покинутых в детстве женщинами. Игры «сироток», замышлявших втайне от себя убийство отца и не простивших «предательство» матери…
Минут пять я решала проблему парковки, безуспешно пытаясь всунуть «девятку» между приподнятых задов «бээмвэшек» и самоуверенно-безразличных спин джипов. Небольшая площадь перед проходной была до отказа забита средствами передвижения: это было похоже на выставочный зал автомобильного салона – разве что «Запорожца» не удалось мне встретить в стройных шеренгах скучающих без хозяев автомобилей.
Пристроив наконец машину метрах в трехстах от проходной, я спокойно направилась к огромным стеклянным дверям, на ходу обдумывая последовательность вопросов, с помощью которых намеревалась добыть необходимую мне информацию.
У турникета путь мне преградила в буквальном смысле неохватных размеров вахтерша.
На непрофессионала она скорее всего должна была производить грозное впечатление: головы на две выше меня, одета в форму защитной расцветки, на боку – кобура с торчащим из нее «макаровым», как я определила по рукоятке, но главное – свирепый взгляд и сдвинутые к переносице широкие черные брови. Меня это все, конечно, не обмануло, я сразу увидела и маскарадный, а не маскировочный костюм, и крайне неудобно для руки расположенную кобуру, и напряжение мышц лица, искусственно фиксирующих свирепость взгляда.
«В чью честь спектакль? – подумала я, молча подавая свою редакционную ксиву. – Высокие гости?»
– Андреич! Проводи еще одну, – высоким и совершенно несоответствующим ее внешности, каким-то бабьим голосом закричала свирепая охранница. – Что ж опаздываешь-то? – по-дружески проворчала она, возвращая мне бумажку. – Иди-иди, в сборочном они. Андреич проводит.
Андреич оказался хмурым юношей лет восемнадцати, у которого было неважное настроение, вероятно, из-за того, что ему очень хотелось в сборочный цех, туда, где все, а он вынужден был торчать у проходной, карауля опоздавших.
Сейчас в роли опоздавшей оказалась я. Интересно, на что это я опаздываю?
Доведя меня до дверей сборочного и вконец расстроясь, Андреич побрел обратно, а я проскользнула в цех.
– …и думал: чем же они лучше нас, тарасовцев? Да ничем. Такие ж люди, только японские, – усилитель разносил по гулкому цеху хорошо знакомый и даже уже набивший оскомину за предвыборную кампанию голос нашего губернатора. – Почему же они живут лучше нас? Ведь у нас земли в тысячу раз больше. И мы столько зерна вырастим за год, что эту Японию будем десять лет кормить со всеми ее японцами. Если, конечно, наладим выпуск комбайнов. Пусть только попробуем не наладить, – туманной фразой закончил свою тираду губернатор. Но, наверное, для директора завода в ней не было никакого тумана.
Я провела рекогносцировку.
В цехе – человек триста народу, причем как минимум половина – чиновники, их сразу узнаешь среди других людей, не по одежде, не по манере себя вести – по тусклому, безжизненному какому-то взгляду, в котором, кроме тупой исполнительности и непроходимой лени, можно различить только ненасытное корыстолюбие.
На чем-то вроде авиационного трапа – губернатор, общающийся с народом. Чиновники каждую паузу в его речи заполняли довольно оживленными аплодисментами.
Народ, правда, пока безмолвствовал и явно что-то обдумывал.
Я потихоньку двинулась в сторону народа. Надо же узнать его мнение.
Пристроившись к плечу пожилого мужчины лет шестидесяти и слегка оттеснив его, чтобы он понял, что я стараюсь получше разглядеть присутствующих и самого губернатора, я через минуту произнесла мрачно-озабоченным тоном:
– Сколько набралось-то, как тараканов.
Пожилой чуть повернул в мою сторону голову.
– Сама-то ты кто…
– Уж если мы кто и есть, так во… – я постучала костяшками пальцев по голове.
– Нам крошек с этого стола не перепадет. А кто митинговать будет, всех на улицу – под зад коленкой…
Пожилой в сердцах сплюнул. Я взглянула на него, изо всех сил стараясь передать взглядом ощущение безвыходности затравленной жизнью женщины.
Пожилой наконец решил, в каком из цехов я, на его взгляд, должна работать.
– Вас всех из конструкторского первых попрут. На хрена ему наши самолеты, ему комбайны нужны. Он одной рукой деньги из бюджета вынимать будет, а другой себе в карман класть, через наш завод и через комбайны, которые мы клепать начнем…
– Как это? – Недоуменный вопрос выскочил у меня совершенно искренне, не как у мифической авиационной конструкторши, а как у старшего детектива Т. Ивановой.
Но в сложившейся ситуации это, видимо, особой разницы не имело. Пожилой повернулся ко мне всем корпусом и посмотрел на меня как на дуру.
– Как? А вот так!
Он сделал характерный жест, смысл которого можно передать выражением: «поимели как хотели».
– У него тридцать процентов наших акций. А у нас с тобой по сколько? По пять штук? Вот и выходит, что мы с тобой во…
И он тоже постучал костяшками пальцев по лбу. Признаюсь, у него это вышло гораздо убедительнее, чем у меня.
Он еще раз плюнул себе под ноги и пошел к выходу. Я отправилась следом. В спины нам летело:
– …потому что Тайвань не жалеет инвестиций для своих предприятий. Это очень умная экономика. Я уже поручил министерству разработать наш, тарасовский вариант тайваньского варианта. Для инвестиций в производство комбайнов я выбью деньги из кого угодно. Вы должны уже были понять, что я просто так ничего не говорю, слов на ветер не бросаю. Ну а если не поняли….
Я не стала дослушивать, чем грозит непонимание туманных губернаторских намеков, и прикрыла за собой громоздкую дверь.
Впрочем, намеками губернаторские слова звучали только для непосвященных, если таковые в зале были, и для присутствующих на встрече журналистов – в качестве смыслового образца: пиши что хочешь, как хочешь и о чем хочешь, но смысл должен быть именно тот, что прозвучал у губернатора.
Результатами своей псевдожурналистской вылазки я не была ни удивлена, ни разочарована. Можно сказать, я ждала чего-то подобного. Ждала с самого начала, как только услышала о предполагаемой покупке Когтем авиационного завода.
В достоверности полученной в цехе информации я не сомневалась.
Пожилой мужчина, как я запросто выяснила у вышедшего меня проводить за проходную и плотоядно блестящего глазами Андреича, был председателем профсоюза сборочного цеха и, что самое главное, членом комиссии, наблюдающей за действиями администрации. Знать главных держателей акций он не только мог, но и должен был.
Конечно, губернатор сам не будет светиться в качестве акционера, его интересы кто-нибудь тайно представляет. Но не только шила в мешке, не утаишь и пакет акций, дающий право контроля. К тому же деньги доверяют только близким и преданным людям. И достаточно взглянуть на список акционеров…
Что мы сейчас и попытаемся сделать.
Я вновь набрала телефон Алексеевского. На этот раз он был на месте.
– Кто из близкого окружения или родственников губернатора является акционером АО «Авиатор»? – переспросил Лешка. – Отвечу тебе сразу – никто. Мы уже анализировали эту ситуацию.
А я, между прочим, ему ничего не говорила. Сам сообразил. Идея-то, оказывается, носится в воздухе.
– Но это не говорит о том, что ее не существует. Я имею в виду ситуацию, – продолжал Алексеевский. – Интересный факт: среди держателей акций авиационного числится бывший соратник губернатора – Днищев, который пропал из поля зрения полтора года назад, когда губернатор еще только собирался в свое нынешнее кресло. Мы располагаем общим списком акционеров, количественное распределение – это закрытые сведения.
– У него тридцать процентов, поверь мне на слово…
– На картах, что ли, нагадала? – съязвил Лешка. – Нужны доказательства…
Я повесила трубку. Доказательства нужны Лешке, мне доказывать ничего не нужно.
В результате всей моей сегодняшней суеты один факт оказался для меня неоспоримо доказанным.
Коготь врал о покупке им авиационного завода.
Зачем?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно провести логико-семантический анализ предыдущего высказывания.
Не подвергающаяся сомнению ложность утверждения о покупке конкретного завода должна обладать функциональностью высказывания, то есть иметь имманентно содержащуюся в ложном утверждении цель.
Какие цели можно вообще выразить данной семантической структурой?
Можно, например, дезинформировать получателя информационного сообщения. То есть меня.
В чем дезинформировать? Вариантов немного.
Первый: не Коготь покупает авиационный завод.
А кто?
И если это не Коготь, то при чем же здесь его заместитель Сапер и что у него хотят выпытать?
Здравого смысла в первом варианте слишком мало.
Второй: Коготь не покупает авиационный завод.
Опять-таки непонятно, при чем здесь Сапер? И если речь не идет о денежной операции, то кто его похитил и зачем?
Третий: Коготь покупает не авиационный завод.
А что же он покупает?
А что угодно: другой завод, магазин, вертолет, космический корабль, килограмм соленых огурцов, наконец. Что хочет, то и покупает. Зачем, собственно, об этом сообщать мне?
Это высказывание слишком общего плана, чтобы им можно было что-либо сообщить конкретное или, наоборот, с помощью него утаить что-либо конкретное.
Наконец, еще один вариант: не Коготь врал о покупке авиационного завода…
Стоп, стоп, стоп, ну это вообще белиберда какая-то получается. Видно, ничего толкового из этой фразы уже не выжмешь.
Суммируем позитивные утверждения.
Что у нас получается? Что суммировать, собственно говоря, и нечего.
Вывод однозначен – похищение Сапера не имеет отношения к финансовой сделке.
На этом, однако, анализ не исчерпал своих возможностей.
Коготь наверняка знал, что губернатор собирается выпускать комбайны вместо самолетов.
Узнать об этом не стоит совершенно никакого труда. В правительстве можно купить сведения о чем угодно. Оно мне напоминает восточный базар: ты найдешь информацию обо всем, что тебя интересует, стоит только хорошо поискать, да и купить ее можно будет за любую цену – все зависит от того, насколько опытен продавец и умеешь ли ты торговаться.
Так или иначе, я никогда не поверю, что Коготь случайно упомянул авиационный завод накануне сообщения о крутой перемене в судьбе этого завода. А раз не случайно – то намеренно был выбран именно авиационный завод.
Почему? Ответ довольно прост: в случае с АО «Авиатор», курируемым губернаторской группировкой, легче всего проверить слова Когтя и убедиться, что он врет.
То есть Коготь врет демонстративно, как бы подчеркивая сам факт своего вранья, обращая на него мое внимание. И тем самым подтверждает уже полученные мною выводы: похищение Сапера не имеет отношения к деньгам и еще – что-то не совсем понятно в поведении самого Когтя.