По секрету всему свету Серова Марина
Воскресный денек явно не задался, и кофе я выпила без всякого удовольствия. Любимый напиток отравил чувство смутной вины и откровенной досады.
Досада охватывает меня всегда, когда случается непоправимое – особенно со смертельным исходом. Может быть, это называется совестью, может – человеческой душой, не знаю… В такие дебри я стараюсь не углубляться: можно там увязнуть. Не исключено, что это всего-навсего срабатывает профессиональный инстинкт: если, как говорится, «кто-то кое-где у нас порой…» – значит, это мы плохо ведем наш «незримый бой», ошибаемся в стратегии и тактике.
Но досада досадой, а вот ощущение вины… Откуда оно? Анализируя свое бездействие в отношении Варвары Петровны Прониной (с которой я даже знакома не была!), я – хоть убей! – не могла усмотреть в нем состава «преступной халатности». Да, я не встретилась со старушкой, хотя обещала, – вот и вся «халатность»! И даже не по своей вине не встретилась: я не соврала Гарику – действительно забегала к ней. Дала целых три звонка с хорошими промежутками (за это время даже черепаха подползла бы), но за скромной дверью с номером «51», выкрашенной светло-коричневой краской, так и не послышалось ни звука… Что же мне – поселиться под этой дверью надо было?! Нет уж, увольте: у меня есть работа, между прочим, хорошо оплачиваемая!
Шатаясь по квартире, бесцельно переставляя и роняя вещи, я все больше распаляла себя контраргументами. И вообще: какие у меня были факты, чтобы подозревать покушение на бабушку Варю? Так, ерунда собачья: домыслы Альбины Михайловны, «сыщика без лицензии». Одни разглагольствования о «явлениях», а на деле – только «неопознанный» стук в дверь… Курам на смех! Ты вот, Таня дорогая, давеча съязвила по поводу женской логики своей соседки, а ведь она права: нет ровным счетом никаких причин, чтобы связывать смерть Варвары Петровны с этими самыми метаморфозами, если даже они и имели место!
Вернее, не было – до вчерашнего вечера. Когда я узнала от капитана милиции Папазяна некоторые интересные детали «дела десяти стариков». Тьфу ты, черт – девяти! Де-вя-ти! И еще тогда, сразу, мелькнуло смутное подозрение: а не является ли Варвара Петровна кандидаткой на десятое место? Правда, основания для таких подозрений были более чем жидкие: никакие «опекуны» к Прониной не набивались (по крайней мере, об этом ничего не известно), да и квартира ее уже завещана внуку… Но ведь – мелькнули же они, эти проклятые подозрения! А ты отмахнулась… Хотела пойти к ней вчера – и не пошла. А пошла бы – могла б вызвать «Скорую», и бабулька была бы жива! Она ведь, кажется, именно в то время умерла…
Проклятие!!! Получается – я кругом виновата. Вот тебе и «смутная» вина! Все яснее ясного, Таня дорогая. Э, а это еще что такое?.. Куда намылилась?!
Я вдруг обнаружила, что стою в прихожей, уже в шубе и сапогах, и нахлобучиваю шапку перед зеркалом. Объяснение могло быть только одно: я собиралась отправиться в дом номер пятьдесят два на своей улице, в ту однокомнатную квартирку на пятом этаже, дверь которой сейчас наверняка не заперта…
Ч-черт… Черт бы побрал этих газетных писак: накликали еще одну смерть, это уж точно!
Разумеется, ругать журналистов – да и вообще кого угодно – было гораздо приятнее, чем сказать себе прямо: дура ты, Таня, дура! Куда прешься? Что ты там будешь делать – рыскать вокруг гроба, выискивая вещдоки? Набиваться в работники к примерному внучку покойной?.. Раньше надо было идти, а теперь – сиди уж!
Я злобно швырнула шубу на вешалку, шапку – в другую сторону и стянула дорогую обувку из бутика с таким остервенением, точно это были пыточные «испанские сапоги» средневековых инквизиторов. Покончив с этим, в раздумье остановилась посреди передней. Потом аккуратно водворила поверженные сапоги на их законное место на подставке, подобрала шапку, бережно повесила шубу на плечики… И уже совсем другим манером – уверенным, хозяйским – обошла дозором свои владения: что бы еще сделать полезное и созидательное?
Хватит, в самом деле, заниматься самоедством. Какого черта?! В конце концов, нельзя же думать только о работе, частные детективы тоже имеют право на отдых! Ах да: судьба прописала мне в качестве лекарства от лени «увлечение делом»? Прекрасно: давно пора устроить большую стирку!
Глава 4
Когда через три дня – часов в двенадцать – раздался тот самый телефонный звонок, я уже почти совсем забыла и Варвару Петровну Пронину, и свои виноватые сомнения. Однако голос с едва заметным армянским акцентом сразу вернул меня к исходной точке давешних самокопаний.
– Привет, дорогая! Конечно, ты еще не вылезла из постели, старая бездельница? Черт, как бы я хотел сейчас послать к дьяволу служебные обязанности и оказаться на месте твоего одеяла…
– Не мурлыкай, Кобелянчик: еще не март месяц! Ты только затем и позвонил мне в такую рань, старый развратник, чтобы смущать бедную девушку бесовскими речами?
– Увы, увы! Ты прямо как наш подполковник Колесниченко: здорово умеешь сломать кайф… Конечно, «в такую рань» я могу тебе звонить только по делу.
Призывное мартовское мяуканье сразу превратилось в деловой, почти что официальный тон: еще одно поразительное свойство капитана Гарика Папазяна.
– Помнишь, ты говорила про старушку, свою соседку? Ну, у которой какие-то там проблемы? Давай-ка мне ее координаты: надо все-таки проверить. Открылись, понимаешь, кое-какие новые факты по тому делу.
Сердце сразу упало куда-то в желудок – хотя в лежачем положении тела такое представить трудновато…
– Поздно, Гарик. Ее позавчера похоронили.
– Что?!! Как… Да ты сечешь, что это значит, сыщица хренова?!
Далее последовала такая крутая подборка ненормативной лексики из двух языков, что мне пришлось отодвинуть трубку от уха. Еще один несомненный талант моего друга, который сейчас, правда, отнюдь не показался мне забавным.
– Потише, кэп. Сбавь обороты и побереги свое красноречие для более подходящего случая! Смерть Прониной не имеет никакого отношения к «делу десяти стариков». И вообще ни к какому делу, понимаешь? Дурацкое совпадение, Гарик, не больше! Да, соседи-алкаши доставали старушку – это одно. А тут у нее случился сердечный приступ – это другое!
Не отдавая себе отчета, я начала шпарить словами Альбины Михайловны.
– Поблизости никого не оказалось, телефона нету. Даром что ветеран войны: четыре года простояла в очереди, а проклятого телефона так и не дождалась… Вот и все: гроб и поминальная кутья. Может, кто-то и ответит перед богом на страшном суде за ее сердечную недостаточность, но нашему земному Уголовному кодексу тут зацепиться не за что, Папазянчик!
– Ишь ты, как заговорила! Больно умная стала! Давай адрес старухи, быстро!
Я покорно назвала ему номер дома и квартиры, в которой больше никто не жил. Прибавила сюда же и имя внука Варвары Петровны – «славного мальчика», о котором я, как выяснилось, не знала ничего, кроме имени. Гарик злобно сопел на другом конце провода.
– Дурацкое совпадение, говоришь? – ехидно выдавил он, когда я кончила свои краткие показания. – Ну, Татьяна, молись, чтобы это было так!
И капитан швырнул трубку – как мне показалось, прямо на мою барабанную перепонку. Я уронила руку с мобильником и с отвращением отпихнула от себя телефон.
Да что же это такое, господи?! Почему меня никак не оставят в покое? Единственное, чего я хочу – чтобы мне хотя б недельку не портили настроение с утра! Но, похоже, я хочу слишком многого.
Ни контрастный душ, ни питательная маска из грецких орехов с медом, ни кофе с гамбургерами, доведенными до кондиции в микроволновке, не вернули мне утраченного душевного равновесия. Я попробовала бороться с моральным дискомфортом теми же средствами, что и с ленью физической, но тоже не имела успеха. Только зря выбросила на кровать все вещи из платяного шкафа. Отчаявшись навести в нем порядок и убедившись, что лень в этот раз торжествует победу, я просто завалилась на кровать поверх своих вечерних туалетов от Версаче и деловых костюмов от нашего отечественного Тома Клайма. На сердце у меня скребли все мартовские коты, вместе взятые.
Неужели этот грубиян прав и я в самом деле так лажанулась с Варварой Петровной? Да нет, не может быть… А почему, собственно, не может? Потому что тебе, Таня дорогая, не хочется признавать, что ты попросту поленилась, матушка! Но ведь это для преступников не аргумент, ты должна понимать. Преступления имеют неприятное свойство совершаться даже тогда, когда некоторым частным сыщикам очень не хочется с ними возиться!
«Ты, конечно, можешь возразить, – продолжало меня отчитывать мое „альтер эго“, – что частные сыщики тем и отличаются от своих коллег с погонами, что могут выбирать, какое преступление им расследовать, а какое – нет. Да, это так. Ну, а где же „наше чувство долга“? Где совесть? Где чувство благодарности по отношению к старшему поколению, где, наконец, социальная ответственность богатых и здоровых перед бедными и больными?.. И то, что на твоем банковском счете лежит кругленькая сумма – разве это недостойная причина, чтобы оторвать, извини, свою задницу от койки ради бедной одинокой старушки?..»
«Хватит, заткнись! – рявкнуло, не выдержав, первое и главное „я“. – Раскудахталась, понимаешь… Слышал бы тебя Гарик Папазян – помер бы со смеху: „благодарность“, „социальная ответственность“… Просто скулы набок воротит!»
«А вот и нет: Гарик как раз со мной согласился бы! Уж он-то знает, что такое долг и социальная ответственность, и не станет смеяться над этими святыми понятиями…»
«Ладно, сама знаю, что согласился бы. У этого утконоса служебный долг – такой же „пунктик“, как и сексуальный долг перед всеми бабами на свете. К черту Гарика! Не поднимай бурю в стакане воды. Я все равно не смогла бы ничего сделать для этой бабульки, тем более теперь, когда она сыграла в ящик… Кстати, никакая она не одинокая: у нее внучек есть – тоже, между прочим, молодой и небедный. Постой, постой… А как ты смотришь на то, что именно он и мог спровадить бабулю на тот свет?!»
Неожиданная версия ошарашила не только «альтер», но и основное «эго». Признаться, мысль о возможной причастности Андрея посетила меня впервые. Впрочем, это, конечно, случилось бы раньше, если б я вообще дала себе труд задуматься об этом дельце всерьез. Но, говорят, пока гром не грянет, мужик не перекрестится… К сожалению, к представительницам прекрасного пола это также относится – даже к имеющим лицензию частного детектива!
А в самом деле: он чертовски подозрителен, этот «примерный мальчик»! Начать с того, что восторженная Альбина Михайловна – кстати, собственных внуков не имеющая, впрочем, как и детей, – восхваляла его буквально через слово. Одно это настораживает: может, он только хотел казаться примерным? Правда, видимых причин устраивать бабушке искусственный «карачун» у парня не было – квартирка-то и без того была завещана ему… Но ведь могли быть причины невидимые, о которых я и предполагать не могу. К примеру, ему могли срочно понадобиться деньжата, а тут бабкино благоустроенное жилище в самом центре города: приличные «бабки», я вам скажу… Ха, вот и каламбурчик получился!
Однако невысокого же вы мнения о роде человеческом, Татьяна Санна… Чтобы внучек единственную бабушку… за какую-то поганую квартиру… Брр! Впрочем, бывали случаи, что не токмо за квартиру, а за какой-нибудь последний стариковский червонец от пенсии. Вот так-то, господа человеколюбы и душеведы!
А ну его, в самом деле! Какая мне забота? Уж теперь-то я могу не волноваться за этого парнишку: доблестный Гарик Папазян навалится на него всей мощью милицейской машины. Уж он-то вытрясет из этого компьютерного щенка правду – если там есть что вытряхивать! И даже если нечего – тоже: капитан по этой части большой спец…
Я сладко потянулась на своих тряпках. Что-то опять в сон клонит… Батюшки, да и немудрено: уже седьмой час! На улице тьма-тьмущая… Вот и денек пролетел! Все в делах да в заботах, а о себе подумать некогда… Но ведь еще не вечер: соображай, Таня!