Легенды о героях и злодеях Туровников Юрий

– Давайте, – слуга Закона оттянул ворот и сглотнул, – давайте выслушаем другую сторону. Госпожа Йагга, вам есть, что сказать в свою защиту?

Женщина хмыкнула, тряхнула копной своих волос и проплыла в центр зала.

– Мне есть, что сказать, ваша честь, – она демонстративно поправила грудь, и весь зал ахнул. – Уважаемый жители и гости Кромстена, кого вы слушаете? Этого маленького и никчемного карла? Он просто оговаривает меня в надежде, что бедную и несчастную вдову принудят стать его женой! Посмотрите, неужели вы и вправду хотите, чтобы я досталась этому… этому… этому…

Она стала задыхаться и даже сделала попытку упасть в обморок и оперлась на судебного пристава, оттягивая тугой корсет.

– Если вам плохо, мы отложим заседание, – облизнулся судья.

– Нет, нет, ваша честь, – вдова заправила за ухо прядь волос. – Я продолжу, все должны узнать правду. Дело было так. Еще до того, как моего благоверного и горячо любимого супруга прибрала сыра земля, я стала замечать, что данный субъект стал проявлять ко мне неподдельный интерес, граничащий с навязчивостью. Куда бы я ни шла, везде чувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Даже к лекарю ходила, тот предположил странную болезнь – маниус преследовус. Но со временем я стала замечать, что везде, где бы ни появилась, мне встречается мерзкого вида создание. Препротивнейший тип, знаете ли. Дальше – больше. Он перестал прятаться и начал открыто ходить за мной по пятам. Сперва я не придавала этому значения, мне даже казалось это забавным, а потом… Потом мой муж скончался, и этот негодяй стал позволять себе всякие вольности, подкрадывался и старался ущипнуть, а после и вовсе обнаглел, хватал за всякое, до чего мог дотянуться, якобы случайно, но я понимала, что специально. Я делала ему замечания, угрожала пожаловаться начальнику гвардейцев, просила, чтобы отстал от меня и перестал следить. Он, вроде бы, отстал, но около моей двери стали появляться цветы. Каждый вечер. Страха не было. Ну что, думала я, мне может сделать этот недомерок, которого из-за кустов еле видать? Однако я его недооценила. Как-то в самом начале зимы, одним поздним вечером я шла домой со спектакля, что давал заезжий балаган. Как назло, возле театра не осталось ни одного экипажа, и пришлось идти пешком. Мела поземка, и я подняла воротник пальто. Завывал ветер, и я не услышала, что кто-то за мной крадется, а когда сообразила, что к чему, было уже поздно.

Я услышала чье-то натужное дыхание, а в следующий момент меня с силой втолкнули в сарай. Темнота навалилась на меня, лишив возможности что либо разглядеть, ни нападавшего, ни пути к отступлению, ибо дверь тут же захлопнулась. Тот, кто замыслил недоброе, пыхтел, хрюкал, как поросенок, и напирал все сильнее, заталкивая меня все дальше. Я упиралась, как могла, и даже пыталась отбиваться, но мои руки ловили только пустоту. В конце концов, я обо что-то споткнулась и упала, в тот же миг неизвестный навалился на меня и стал хватать меня за всякое, пытаясь сорвать одежду. Пуговицы моего пальто не выдержали и разлетелись в разные стороны. Едва я попыталась закричать и позвать на помощь, как мне рот закрыли мерзкой, шершавой ладонью, затем некто приблизился к моему лицу и прошептал, извергая зловонный запах из своего поганого рта.

«Никто не услышит. Ты будешь моей!».

И тут я поняла, кто пытался овладеть моим телом. Насильником оказался никто иной, как Иоганн, сын мясника. Все знают, что еще будучи мальчишкой, он упал в погреб и едва не погиб, сломав хребет. С тех пор он сам перестал расти, в отличие от горба на его спине. Мерзкий голос карлика я не спутала бы ни с чьим другим! Этот негодяй уже успел стянуть пальто и с меня и с себя, задрал мне все юбки и уже нацелился, прошу прощения за столь интимную подробность, на мои панталоны. Нужно было что-то делать. Я прекрасно понимала, что не смогу совладать с ним, ибо он оказался на удивление проворным. Никогда бы не подумала, что горбуны обладают такой силой! Желая потянуть время, я сделала вид, что смирилась со своей участью, и сказала, что разденусь сама. Иоганн купился и ослабил хватку, отпустив мои руки. Я молила небеса, чтобы мне на помощь пришли хотя бы крысы, что жили на сеновале, и отъели этому карлу окаянный отросток. Я в панике стала шарить руками по сторонам и, о счастье, нащупала рукоять топора. Моей радости не было предела! Я мысленно поблагодарила всех богов и наугад нанесла удар настолько сильно, насколько могла. В следующий миг меня оглушил вой такой силы, что даже уши заложило, а спустя мгновение, я услышала топот и грохот распахиваемой двери. Мне пришлось выскочить следом, чтобы посмотреть на результат своих трудов, благо горбун не успел меня раздеть, и я не боялась замерзнуть. Иоганн несся по ночной улице с топором, что вонзился прямо ему в горб, и орал, как ошпаренный. Вот такая моя история, господин судья. Я, в свою очередь, обвиняю сына мясника, Иоганна, в попытке надругаться надо мной, и требую для него смертной казни.

Горбун закашлялся и пошел пятнами. В зале повисла тишина. Судья посмотрел на своих помощников.

– Ну, история вдовы мне показалась более правдоподобной, вы не находите? – те покивали в знак согласия.

– Ваша честь, – взвизгнул Иоганн. – Я прошу вызвать моего свидетеля, лекаря Воона, из больницы Благочестивой Марты.

– Да там никого больше не было! – вскочила со своего места вдова, но стражи силой усадили ее обратно. – Или у тебя диссоциативное расстройство идентичности?

Карлик слетел со стула и подбежал к стойке, за которой сидела обвиняемая.

– Ваша честь, прошу оградить меня от этой особы, которая пытается очернить меня в глазах общественности этими непонятными словами! – вдова закатила глаза и покачала головой.

Судья постучал молоточком.

– В самом деле, госпожа Йагга, говорите понятным нам языком или молчите вовсе.

Та склонила голову.

– Прошу прощения. В народе эта болезнь именуется раздвоением личности.

Кто-то в зале хихикнул, а горбун, вернувшись на свое место при помощи судебного пристава, пробубнил.

– Это просто возмутительно. Я требую наложить на нее штрафные санкции за оскорбление. Теперь меня все станут считать ненормальным.

– А с чего вы взяли, что у жителей Кромстена о вас противоположное мнение?! – с усмешкой спросила вдова. – Нечего на зеркало пенять…

Все присутствующие на заседании не смогли сдержать смеха. Судья даже чуть не сломал молоток, пока пытался призвать всех к тишине. Все уже забыли, что на рассмотрение их собственных дел может не хватить времени. Всех интересовал исход именно этого процесса: сможет ли горбун женить на себе пышногрудую красотку, или же та отправит его на виселицу. Тем временем в Зале суда появился тот самый свидетель, которого запрашивал карлик.

– Представьтесь, – попросил судья.

Одетый в поношенное, штопаное пальто мужчина, мял руках старенькую шляпу и шмыгал носом.

– Воон. Джеймс Воон. Работаю лекарем в больнице Благочестивой Марты, Ваша честь.

– Истец призвал вас в качестве свидетеля. Что вы можете сказать по существу данного дела?

Тот почесал небритую щеку, высморкался в платок не первой свежести и стал держать речь.

– Сомневаюсь, что мои слова прояснят ситуацию, однако, как скажите. Тот вечер выдался тяжелым, рук не хватало. Сестры остались работать вместо того, чтобы пойти домой. Поступило много больных: привезли странного вида незнакомца с пробитой головой. Он спешил на празднование Дня рождения Государя, но на подъезде к городу с горной вершины сорвался камень и угодил ему в голову. На его счастье мимо проезжала почтовая повозка. Служащие подобрали несчастного и доставили к нам. Травма оказалась очень серьезной, череп треснул, и мне еле удалось сохранить бедняге жизнь. Он до сих пор находится на полном пансионе. Потом принесли гвардейца, который пострадал на рыцарском турнире. Пришлось даже вызвать кузнеца, чтобы выковырить несчастного из помятых доспехов. Мало того, что бедолагу пронзило копьем, так еще лошадь, с которой он пал, изрядно потоптала его копытами.6 Еще косаря принесли, что ногу себе отсек, моряка, что сорвался с реи, нескольких пьянчуг из таверны «Золотой дракон», что подрались во хмелю и поломали руки. Всех не упомню. И тут я услышал визг сестры Терезы, а потом увидел, как с ней случился обморок. И немудрено, я, когда узрел, что так впечатлило девушку, сам чуть не потерял сознание. Представьте: все служащие больницы занимаются перевязками, меняют окровавленные бинты на чистые, пеленают немощных, разливают микстуры, и тут распахиваются двери, и с диким криком в помещение врывается, как позже выяснилось, господин Карел. Сначала-то я подумал, что это ребенок, сами понимаете. Я нисколько не хочу вас обидеть, – обратился лекарь к Иоганну. – Так вот. Господин Карел носился по проходу между койками и размахивал руками, тыча пальцами за спину. Только тогда я увидел, что в его гор… спине торчал топор. Подоспевшие санитары помогли успокоить раненого. К слову сказать, это далось им не очень легко, больной оказался не на шутку сильным. Затем, вколов пациенту успокоительное, я удалил инородный предмет из его гор… спины и наложил десяток швов. Вот, в принципе, и все, что я могу вам рассказать, Ваша честь.

– Ну, теперь все встало на свои места! – с сарказмом произнесла вдова. – Я таких свидетелей могу с полсотни позвать.

– В самом деле, какой-то ненадежный свидетель, – согласился судья. – Господин Воон, вы что-нибудь знаете о том, кто сотворил это с господином Карелом.

Тот потер свой крючковатый нос.

– Больной сказал, что топором его приласкала вдова покойного ядодела, а за что – не сказал, а, может, и говорил, но того я не помню.

Судья вздохнул.

– Вы свободны, – лекарь поклонился и покинул зал заседаний, помедлив у выхода, задержав взгляд на округлостях вдовы. – Выслушав обе стороны, я выношу решение по данному делу. Обвиняемая слабая, беззащитная женщина, истец, хоть и малого роста, но обладает огромной силой, и при желании мог бы справиться с госпожой Йаггой и овладеть ею. Та, в свою очередь, одевается слишком вызывающе, поэтому ничего удивительного нет в том, что даже этот обиженный небесами человек возжелал ее. Покойник бы встал. Оба получили по заслугам. Обвиняемая впредь будет вести себя приличней, а истец за попытку обесчестить даму уже расплатился. Вдова остается незамужней, а горбун живым.

Судья занес молоток, чтобы поставить точку в этом деле и приступить к следующему, как его остановил вопль недовольного Иоганна.

– Тогда я еще имею что сказать!

– Ну что еще?! – возмутился вершитель судеб.

– Ну что еще?! – удивилась вдова.

– Давай еще! – раздались крики из зала.

Людям стало наплевать на свои собственные дела. Всех интересовал исход данного процесса, тем более, что их собственные проблемы не столь интересны, как эта. Вид злобного карла заставлял вздрагивать, а созерцание соблазнительной красотки возбуждало желание писать хвалебные оды. Такого представления даже в балагане не увидишь. Хотя… Однажды и в театре произошло одно событие, которое потом обсуждалось почти целый год. Прямо посреди спектакля на сцену вышел актер в костюме волка и сказал, что все смерти в селе Холмистое, что произошли месяц назад, его рук, в смысле лап, дело. Потом выскочил пастух и сказал, что может выстрелить себе в голову и выплюнуть пулю. Череп несчастного разлетелся, а зрителей в первом ряду забрызгало кровью. Самоубийцу сменила голая дама, которая просто бегала из одной кулисы в другую и дико верезжала. Закончилось все тем, что появился некто в костюме огромного кролика и поджег здание театра. Началась паника, троих затоптали насмерть. Пожар тушили всем миром, благо море рядом. Люди носились с ведрами, тазами, кувшинами. Как потом выяснилось, это были вовсе не актеры, а сбежавшие пациенты из клиники для душевнобольных, что размещалась на острове, неподалеку от берегов Кромстена. После этого случая представления случались крайне редко и только после тщательной проверки лицедеев и предъявления ими лицензии на право ведения подобных шоу, которая выдавалась специальной комиссией, что заседала в Броумене. И стоило такое разрешение недешево!7

– У вас есть что-то еще по существу? – переспросил судья.

Горбун поерзал на стуле, злобно захихикал и потер ладони.

– А пусть она расскажет, что произошло с ее мужем!

Вдова покраснела, как помидор, и резко встала со своего места, оттолкнув гвардейцев в стороны.

– Что ты хочешь этим сказать, мерзкий коровий шлепок? Намекаешь на то, что это я его отравила? Да каждый житель Кромстена знает, что мой покойный супруг за милю мог учуять любой запах и безошибочно его распознать! Это несчастный случай. И все из-за его дурацкой привычки проверять на себе свои снадобья. Я его предупреждала. С какой стати мне его травить? Из-за сбережений? Так их не так и много. Кто меня будет обеспечивать? Да, я сама неплохо разбираюсь в травах, особенно в тех, что помогают старость отсрочить, но не так хорошо, как мой муженек. Я его любила! – вдова смахнула набежавшую слезу и прикусила губу. – И раз уж вы завели речь о странных смертях, то лично меня удивляет, как это ваш покойный папенька умудрился сам себе голову оттяпать. Простите меня, Ваша честь, но мясник был здоровым, как бык. С ним в таверне никто справиться не мог, он, по слухам, семерых одним ударом валил. А вот вы, господин Карел, могли это сделать. Силы у вас вполне бы хватило.

– Ты ничего не докажешь! – рявкнул горбун и до посинения сжал свои маленькие кулачки. – Ты расскажи про своего первого мужа, про то, как ты его в осла превратила. Ваша честь, она ведьма! Мне про это отец поведал.

Все присутствующие ахнули. Судья подался вперед.

– Это серьезное обвинение, вам грозит костер. В лучшем случае усекновение головы. Что вы скажете в свое оправдание, госпожа Йагга?

Вдова побледнела, опустила веки и попыталась восстановить дыхание. Ее грудь вздымалась и грозилась выскочить из огромного декольте ее платья. Наконец женщине удалось совладать с эмоциями. Она вновь открыла глаза, поправила прядь волос и гордо вздернула подбородок.

– То-то мне его лицо показалось знакомым! А еще думала, что это он меня сторонится и в глаза не смотрит, – сказала себе под нос вдова и в голос добавила. – Не стану отрицать. Эта история имела место, но она не придавалась огласке, про нее могли знать только двое…

– Так поведайте ее нам всем, – сказал судья, а его помощники вновь приготовились записывать показания. – Что знают двое, знает и свинья, как говорится.

Зал окутала тишина, люди замерли на своих местах, боясь пошевелиться. Даже ветер стих и перестал скрипеть распахнутыми створками окон. Снаружи смолкли все звуки. Казалось, город умер. Госпожа Йагга соединила ладони, переплела пальцы, горько улыбнулась, закрыла глаза и, вздохнув, погрузилась в воспоминания.

– Это случилось лет десять назад, может, чуть больше. Я тогда была еще совсем юной, доверчивой девушкой. Родители мои умерли, когда мне едва исполнилось пятнадцать, и пришлось заботиться о себе самой, благо я многое умела: и стряпать, и шить, и в огороде спину гнуть не гнушалась. Дом наш стоял недалеко от леса, где я собирала грибы, ягоды, травы всякие и носила на ярмарку. Много денег не возьмешь, но хоть что-то. Раз в год сменить платье да обувку хватит, тем более от матери много чего осталось и от отца. Почти все продала, не самой же ходить. Я бы такое никогда не надела, разве что в гроб, тогда уже все равно в чем. Пригород к тому времени еще не успел разрастись, домов сто, не больше, поэтому все друг друга знали. Положил на меня глаз юноша один, сын мясника. Парень видный: высокий, сильный, глаз озорной. Всегда здоровался со мной, подмигивал. Случалось, цветочек подарит, а я засмущаюсь, зальюсь краской и спешу в толпе скрыться. Он с отцом жил за стенами города. К нам, кто жил по ту сторону, относились с открытым пренебрежением, и я сначала принимала его внимание за какую-то издевку. Не мог же он, горожанин, всерьез испытывать ко мне чувства. Не принято так, не ровня я ему. Это сейчас богатей может взять в жены нищенку, ему и слова никто не скажет, а тогда… Помню одна дама, хозяйка посудной лавки, влюбилась в своего работника, соблазнила, и стали они втайне придаваться любовным утехам. А однажды забыли затворить окна и запереть лавку, и все их деяния стали достоянием десятка зрителей, что столпились возле магазина на просмотр. Парню-то что, пожал плечами и всего делов, а бедняжку заклевали, и она наложила на себя руки, утопилась в пруду. Теперь, говорят, там живет ее мятежный дух. Некоторые даже его видали, может, конечно, брешут, сама не видела, но художник знакомый рассказывал.8