Гренадер Быстров Олег
Дальше Саблин не слушал. Спустился с ринга и пошёл в душ.
На следующий день, лишь Саблин успел размяться, в зал заглянул Ежи.
— Пан Гусар, можно на пару слов?
Поручик вышел. В коридоре стоял Ежи Мазур.
— Я должен поблагодарить вас, поручик, за благородный поступок, — начал поляк. Лицо его было серьёзно. — В приличном обществе это норма, но здесь, посреди этого сброда… Очень не хотелось, чтобы Леон валялся перед ними на настиле ринга. Поэтому от имени пострадавшего и всех нас — благодарю.
Он протянул руку. Саблин принял рукопожатие.
— Мы считаем, устной благодарности недостаточно, — теперь Ежи улыбнулся, широко и открыто, как умел только он. — Приглашаем вас сегодня вечером в ресторан «Атлас» на Друкарской, в шесть часов. Найдёте? Это на углу ратушной площади, напротив аптеки. Столик будет заказан.
— Найду, — кивнул Саблин, не вдаваясь в то, что все рестораны вблизи Рынка он обошёл, когда изображал пьяницу. — Благодарю за приглашение.
— До вечера, пан офицер, — Мазур приподнял элегантную шляпу.
Ресторан «Атлас» считался шикарным заведением. После пришествия русских войск лоск заведения несколько потускнел. Раньше здесь можно было встретить самых известных людей города, от модного художника до финансового туза, и князя с генералом, и поэта-бунтаря. После бегства поляков из Львова богатых и знаменитых посетителей заметно поубавилось, но богема продолжала считать «Атлас» своей вотчиной, и братство «атласовцев» — некое сообщество людей, проводивших здесь досуг постоянно, — это братство продолжало жить.
Вот куда пригласили Саблина. Однако паны не испытывают недостатка в средствах, подумал поручик. А мне, стало быть, предстоит сыграть роль униженного, да ещё и нуждающегося в деньгах русского офицера…
5
Поляки заказали столик в Белом зале, в глубине, подальше от любопытных глаз и ушей. Ежи и Леон ждали за сервированным столом. Мазур поднялся навстречу Саблину, обменялись рукопожатием. Качмарек приветливо помахал левой рукой, на правой кисти виднелась гипсовая лангета.
— Прошу, пан поручик, присаживайтесь, — порадовал широкой, добродушной улыбкой Ежи. — Мы сделали заказ сами, надеюсь, вы простите нам эту вольность. Кормят здесь очень прилично. А водка «атласовка», как уверяют местные, обладает удивительными целебными свойствами. И сейчас она ничем не хуже довоенной.
— По-вашему, идёт война? — удивился Саблин.
— А по-вашему, нет? — ответил вопросом на вопрос поляк.
— Государь объявил, что мы пришли охранять мир в здешних краях.
— Никто не ставит под сомнение добрую волю российского императора. Попробуйте вот этого мяса, очень вкусно. И давайте выпьем, господа.
Они подняли рюмки.
— За благородство! — несколько выспренно вступил Качмарек. — В спорте, в жизни, во всём.
— Бедняга Леон, — вновь улыбнулся Ежи. — Ему вчера от вас досталось. Но мы действительно считаем ваш поступок благородным. Многие их тех, кто выходят в ринг Атлетического клуба, не отказались бы от боя. Наоборот, почувствовав слабину соперника, бросились бы его добивать.
Они чокнулись. Выпили.
Какое-то время отдавали должное здешней кухне, потом Саблин спросил как бы невзначай:
— А что ваш третий друг, Возняк? Не захотел присоединиться к ужину?
— Станислав немного задержится. У него неотложные дела.
— Я почему-то был уверен, что молодые люди во Львове развлекаются, — слегка конфузливо улыбнулся Саблин. — Утром спортзал, вечером ресторан, девушки…
— По сути, так и есть. — Разговор поддерживал Мазур, Качмарек работал челюстями, ловко управляясь с прибором одной рукой. — Но попутно выполняем несложные поручения моего дядюшки. Он живёт в Кракове, у него там своё дело. Поймите правильно, власть сменилась, но связи и деловые интересы остались. Деньги нужны всем.
— Здесь я с вами совершенно согласен, — Саблин придал голосу тоскливую нотку. — С деньгами хорошо везде: и в армии, и в статской жизни.
Между разговором Ежи не забывал наполнять рюмки «атласовкой», а Саблину не стоило труда изображать лёгкое опьянение.
— Что, жалованье поручика не позволяет разгуляться? — усмехнулся поляк.
— Где там. Особенно сейчас, когда на службе образовалась некоторая заминка. Иногда мне кажется, что чем больше рвешься служить Отчизне, тем меньше она о тебе заботится…
— Не стоит расстраиваться, пан офицер. Деньги, это всего лишь деньги.
— Обычно так говорят те, у кого они водятся. Впрочем, вы правы, есть ещё и честь. Мы, русская армия, защитники Галиции, а где уважение? Не говоря уже об обычной благодарности. Украинцы нашим приходом недовольны. Вы, поляки — сознайтесь, Ежи! — вы тоже нас не любите! — Саблин разгорячился. — Так какого чёрта?! Что мы здесь делаем, кого защищаем?
Мазур продолжал улыбаться, а Качмарек смотрел остро, словно просвечивая захмелевшего русского офицера рентгеном. И неожиданно вмешался:
— Хороша защита! Вы сами видите, что творится, господин офицер. Банды украинских националистов бесчинствуют в городе. Гибнут люди, и не только солдаты, но и некомбатанты. Обычные обыватели гибнут, а среди них и заслуженные люди. Так случилось у клиники на Пияров, так было на объединительном съезде. Впрочем, что я вам рассказываю. Вы ведь сами участник этих событий.
— Для молодых людей, увлечённых спортом и хорошей кухней, вы неплохо осведомлены обо мне, — пьяновато удивился Саблин.
— Полно, поручик! — напористо продолжал вчерашний соперник по рингу. — Об этих событиях гудит весь город. Ни за что не поверю, что вы в них не участвовали!
— Вы правы, я там был, — отяжелел взглядом Саблин. — Чёртовы оуновцы лезут из всех щелей, как тараканы. Давить безжалостно! Все неприятности от них. Если дерево в червоточинах, его надо рубить, выкорчёвывать. Чтоб не заболел весь сад.
— Хорошая мысль, — поддержал Ежи. — Мы тоже не любим этих безголовых бандитов. Да и как ещё можно относиться к людям, которые жгут и взрывают всё подряд, не считаясь с жертвами среди мирного населения? Одно слово — бандиты. Во всём должен быть порядок. Орднунг, как говорят немцы.
— О, пан Ежи, — Саблин шутливо погрозил поляку пальцем, — не надо про немцев. Это наш потенциальный противник…
Подошёл официант, склонился к плечу Мазура. Тот кивнул.
— Извините, господа, я отлучусь ненадолго. Просят к телефону. Леон, налей господину офицеру, выпейте за дружбу.
Саблин выпил с Леоном за дружбу. Трудно, что ли? Но Ежи быстро вернулся, улыбка с его лица пропала, будто стёрли влажной тряпкой со школьной доски. Кожа на скулах поляка натянулась, глаза сузились. Саблин с Качмареком замолкли на полуслове.
— Станислав убит, — шершавым голосом произнёс Мазур.
Над столом повисло молчание.
— Где?! — сдавленно проговорил Саблин.
— Около Клуба, — нервно ответил Мазур. — Там сейчас следователь. — И обернулся к Качмареку: — Леон, нам нужно ехать.
— Я с вами, — поднялся Саблин.
Качмарек уже двинулся между столиков к выходу.
— Едем, — согласился Ежи.
Такси удалось поймать быстро. Через полчаса они были в Клубе. У входа стоял русский стрелок, встретил их прапорщик комендантской роты. Поляков сразу отвели в отдельное помещение к следователю. Саблин прошёл в боксёрский зал и присел на скамейку.
Такого оборота он не ожидал. Кто мог убить Возняка и за что? Не наши, точно. Нам нужно подружиться со странными поляками, узнать их планы. Поразмыслив, поручик пришёл к выводу, что пока всё складывается удачно. Ежи мог сказать, мол, не его это, русского офицера, дело. Отправляйтесь-ка вы, пан поручик, к себе в казарму, сами разберёмся. Не сказал, взял с собой. Значит, поляки на него рассчитывают. Хотят что-то предложить. Уже хорошо. Знать бы ещё, куда заведёт начинающаяся дружба? С полчаса Саблина никто не беспокоил, потом в зал заглянул Мазур.
— Иван Ильич, можно вас? — Саблин встал, Ежи показал рукой вправо по коридору. — Стефан любезно предоставил нам во временное пользование свой кабинет. Есть разговор.
Какое-то время они молча сидели в кабинете. Мазур разлил коньяк.
— За нашего боевого брата, — тихо сказал он, поднимая рюмку.
— У нас это называется: помянем, — добавил Саблин. — И пьют не чокаясь.
— У нас это называется примерно так же, — откликнулся Ежи.
Выпили.
— Как это случилось? — спросил Саблин.
— Следователь сказал, удар тупым тяжёлым предметом по голове. Сзади, подло… Бедняга Станислав кончился сразу. Лежал в луже, как собака, — в голосе поляка прозвучала горечь. — Леон, мысли есть? — обратился он к товарищу.
— Что здесь думать? Кто мог напасть сзади, исподтишка? Конечно, оуновцы! Вся эта кретиническая троица. Хотя против Кузнеца могли и подмогу вызвать. — В голосе Качмарека звучала жгучая ненависть.
— Согласен, — поддержал Мазур. — В ринге они против нас слабаки, потому бесятся. И не придумали ничего лучшего, чем огреть Стася ломом по голове. Леон, этого спустить нельзя!
— В чём вопрос? — с готовностью даже привстал Качмарек. — Хавиру их мы знаем. Сейчас они наверняка пьют свою горилку, празднуют победу. Вот по горячим следам и…
— Их там будет не трое. Больше. Пан поручик, — Ежи обернулся к Саблину, — недавно вы признавались в своей нелюбви к украинским националистам. Есть возможность поквитаться. К тому же вы лихо всыпали Лосю, такое не забывается. Никто не знает, кто следующий на очереди у этих батяров. Кому достанется железом по голове в тёмном углу.
«Боевого брата» Саблин для себя отметил сразу и всё же на миг замешкался с ответом. Ему предлагали налёт, убийство, и не одного человека. Без всяких доказательств, расследования, исходя только из слов этого бешеного Качмарека. Хотя Андрей подтвердил принадлежность украинцев к ОУН, и на убийство они вполне способны. Так что… Дальше мешкать было невозможно.
— Я с вами, — твёрдо сказал поручик. В конце концов, уничтожение членов националистической организации ему простят, а дружба с поляками дорогого стоит. И резидент нужен позарез — так говорил Анджей…
— Отлично. Втроём мы уже сила. У вас есть оружие?
— На дружескую встречу я шёл безоружным, — пожал плечами Саблин. — Но здесь, в раздевалке, у меня припрятан на всякий случай браунинг.
— Хороший пистолет, — кивнул Ежи. — Возьмите его, но для сегодняшнего случая мы припасли кое-что посильнее. Леон, едем.
Они вышли из Клуба. Часы показывали половину девятого, уже стемнело. Вдобавок зарядил нудный ноябрьский дождь. Подняв воротники плащей, они двинулись в мокрую темень, но шли недолго. Недалеко от клуба обнаружилась припаркованная машина. У панов всё предусмотрено, убедился Саблин. Да, ребята в городе не просто так. Всегда готовы к действию.
Дальше ехали по Потоцкого, не доезжая Сапеги, закружили среди домов, пока не остановились у громоздкого трёхэтажного здания. Судя по всему, поляки здесь снимали конспиративную квартиру. Хавира, как здесь называли жильё, была совершенно неухоженной. Мебели почти нет, толстый слой пыли на подоконниках и редких предметах обстановки. Зато в шкафу скрывался целый арсенал: СТГ с глушителями, гранаты, патроны в рожках и цинках, пистолеты вальтер П-38. Всё стрелковое оружие в трёх экземплярах. Видно, в расчёте на Возняка.
Ежи подал Саблину немецкую штурмовую винтовку.
— Разберётесь?
— Я же офицер, — слегка обиделся поручик. Он вскинул оружие к плечу. Винтовка оказалась тяжелее «шестёрки», глушитель, или, правильнее, ПБС, заметно смещал баланс, и приходилось прилагать усилие при прицеливании. Но в целом оружие показалось удобным и мощным. Саблин примкнул магазин, легко разобравшись, как управляться с новинкой, дослал патрон в патронник и поставил на предохранитель.
Поляки, помимо автоматов, взяли пистолеты. Мазур с сожалением покачал на ладони третий вальтер и сунул его в карман плаща.
— Одной рукой справишься? — мимоходом спросил он Качмарека.
— Не беспокойся, — ответил тот, ловко подхватывая автомат левой и пристраивая его на правую руку. — Так даже удобнее целиться.
— Берите больше патронов, — предупредил Ежи. — И поехали, матка боска.
Через двадцать минут они были где-то за площадью Бема, в хаотичном скоплении домов и домишек. Редкие фонари освещали узкие улицы, на дощатых тротуарах ни души. Дождь усилился и теперь лил как из ведра. Брусчатка тут лежала не везде, и порой машина попадала в рытвины, заполненные водой, поднимая фонтаны брызг. Но Ежи рулил уверенно, наверняка зная конечную цель.
Ею оказался одноэтажный дом на отшибе. Далее простирался пустырь, и лишь вдалеке виднелись огни Яновской улицы. Входная дверь делила дом надвое, справа и слева по два окна. Окна закрывали ставни, справа сквозь щели пробивался свет, мелькали тени, даже играл патефон. Саблину показалось — «Милый Августин». Жизнь там била ключом. Слева царила темнота, не раздавалось ни звука. Вокруг никого.
— Празднуют, — с ненавистью прошипел Качмарек. — Убили Стася и радуются. Сволочи!
— Внимание, господа, — оборвал товарища Мазур. — Леон, спрячь нервы. Разрешаю тебе попинать трупы поверженных врагов, но лишь по окончании дела. Итак, ни охраны, ни караульных не видно. Оуновцы беспечны, чувствуют себя здесь в полной безопасности. И наверняка сейчас пьют. Это нам на руку. В доме две квартиры. Внутри, соответственно, тамбур и два входа. Гуляют справа. Разбираемся с замком входной двери, входим. Мы с поручиком в правую хавиру, ты, Леон, караулишь левую. Там тоже могут быть боевики. Трудно представить, чтобы кто-то отказался от выпивки, но всяко может быть. Отдыхают или ещё что. Дальше по обстановке. Вопросы.
Вопросов возникла масса: если охранник всё же есть, то он сразу за дверью? Сколько внутри людей? Как вооружены? Нет ли посторонних? Саблин озвучил лишь один:
— А если у них там женщины? Ну местные проститутки, к примеру. Они-то ни в чём не виноваты…
— Я и говорю, по обстановке, — несколько нервно ответил Ежи. — Если на коленях оуновца будет сидеть дзюня, меня это не остановит. Значит, такая ей судьба. Ну, господа, покажем недоноскам — каково убивать благородных людей!
— С Богом, — смягчил пафос поляка Саблин.
Они покинули салон, стараясь не хлопать дверцами. Тёмными тенями в косых струях дождя просочились к входной двери. Саблин стал справа, поглядывая вокруг, Леон слева, нацелив автомат на дверь. Ежи поколдовал с замком и резко распахнул створку, отпрянув в сторону.
Он таки был — не часовой, но наблюдатель. Пьяненький, с вместительной бутылью в руках. В случае появления чужих наверняка должен подать знак. За спиной его, на площадке, горела тусклая лампочка, и человек выделялся тёмным контуром. Отличная мишень.
Страж только что приложился к бутыли, он ничего не успел понять, лишь рыгнул сивушным духом, как Леон снял его одной короткой очередью. Выстрелы, благодаря глушителю, звучали едва слышными хлопками, громче лязгал затвор да звенели стреляные гильзы по бетону ступеней. Тело отбросило вглубь тамбура, группа рванулась вперёд: первым Ежи, следом поручик и в завершение Качмарек.
И как всегда бывало в таких случаях, время для Саблина остановилось. Вот Мазур приставил ствол с глушителем к замку правой двери — очередь — летят обломки дерева, и вместо замка образуется дыра с кулак размером.
Сильный удар ногой — Ежи внутри — Саблин следом. Прихожая. Чья-то пьяная удивлённая рожа высовывается из комнаты. Мазур уходит вправо. Саблин берёт левее. Хлопает СТГ, и рожу сметает — только тёмные пятна на стене.
Вперёд!
Прихожую в два прыжка, и вот они в комнате. Человек пять у стола с выпивкой и закуской. Огонь из двух стволов! Люди валятся со стульев, летят осколки посуды и куски снеди. Кто-то суётся к лавке с наваленным оружием, но тут же падает ничком. Саблин видит, как вздрагивает тело под ударами пуль.
Из этой комнаты проход в следующую — оттуда начинают лупить из МП — над головой противно свистит и жужжит, но Ежи, пригнувшись, уходит ещё правее, к столу, а Саблин, согнувшись в три погибели, перезаряжает автомат и открывает ответный огонь.
К первому МП присоединяется второй, но противникам тесно в узком проходе, нет пространства для манёвра, потому стреляют в одну точку. Туда, где Саблина уже нет. А Ежи, подкравшись чуть ближе, с криком «Ложись!» бросает в проход гранату.
Саблин едва успевает выполнить команду. Оглушительный грохот. Поют осколки над головой. Комнату затягивает удушливый дым. Саблин, молниеносным броском преодолев кучу из тел и стульев, оказывается в проходе, падает вправо, чтоб противнику было труднее целиться, навскидку поливает из автомата дымную муть и неясные тени в ней. Как уцелела лампочка под потолком, уму непостижимо!
Кто-то кричит страшным голосом, на пределе слышимости, кто-то хрипит тяжко, предсмертно…
«Клац!» — затвор стал. Но сверху, с высоты человеческого роста, подключается автомат Мазура. Саблин судорожно меняет магазин.
Вдруг Ежи кричит: «Стоп!»
Отчётливо слышны выстрелы на площадке. Там один Леон.
Клубы дыма и пыли чуть редеют, становится ясно — в комнате живых не осталось.
Оба бросаются обратно, но в прихожую не войти, по стене, заляпанной кровью, бьют пули. Часто, как град по крыше.
Саблин ложится на пол, осторожно выглядывает. Качмарек залёг ногами к комнатам, вжимается за дверную притолоку и остервенело лупит из автомата по противоположной двери. Через неё отвечают столь же яростно, но в несколько стволов. Дверь еле держится, от неё откалываются крупные щепы и куски филёнки. Посередине образовалась крупная дыра.
Поручик достаёт гранату и, крикнув: «Леон, берегись!» — выбирает секундное затишье и бросает лимонку прямо в эту дыру. Взрыв! С грохотом летят на площадку щепа, куски штукатурки, чья-то оторванная кисть.
Леон, вжавшийся во время взрыва в пол так, что, кажется, стал не толще газетного листа, очумело трясёт головой. Всё же ему досталось ударной волной. Мимо ураганом проносится Ежи, врывается в хавиру, следом, не так быстро, ныряет в дым Качмарек.
Саблин оглядывается. Вон мёртвый Тарзан, очередь прошила грудь, а вот Лось, пуля в голове. Недавний соперник по рингу умер сразу, не мучаясь. Где-то недалеко, наверное, и Слон. Может, в следующей комнате, среди истерзанных взрывом и пулями тел, а может, в соседней хавире, среди таких же истерзанных.
Там, по соседству, вдруг грохнул выстрел. Тут же залопотал СТГ. Саблин бросился туда, у входа пригнулся, нырнул в тесную прихожую, с переворотом откатился в угол. Выглянул осторожно, шаря стволом. На полу сидел Мазур, уложив на колени голову Леона. Лицо Качмарека белее мела, грудь — прострелена. Слева, там, где сердце.
— Гад… — просипел Ежи, и было непонятно, то ли слёзы душат поляка, то ли дым. — Успел… выстрелить…
Саблин вышел из укрытия. Трупы, вокруг одни трупы. Месиво из искалеченных тел. Лимонка в замкнутом пространстве — страшная вещь.
Он встряхнулся. Накатывала смертельная усталость, отходняк после запредельного напряжения. Вот только расслабляться рано. Уже не таясь, прошёл в дальнюю комнату, толкнул посечённую осколками дверь. Чутьё опытного воина подсказывало: опасности больше нет. Никто не притаился в полутёмном углу с карабином. Вообще никого живого…
Оп-па! А живые-то как раз есть! Он как в воду смотрел, когда спрашивал Мазура о проститутках. Как раз представительница второй древнейшей профессии и притаилась у кровати. Голая, сжавшаяся в комочек, обезумевшая от ужаса. Саблин машинально набросил на девчонку какое-то покрывало.
— Мы сейчас уйдём, — сказал бесцветным голосом. — А ты ступай. Домой. И всё забудь…
Он не успел закончить. Снаружи ударил ослепительный свет. Саблин метнулся к окну: «Сокол», мощный прожектор освещает дом, пулемётный ствол шарит по фасаду. Рядом «летучка» ещё не закончила торможение, а из кузова уже сыплются стрелки. И все, как показалось Саблину, с «говорунами» наперевес. Наши. Только попадать к ним сейчас никак нельзя.
Поручик кинулся к Мазуру, тот был уже на ногах. Тоже смотрел через щель в ставнях.
— Эй, там, в хате! — прокричал голос, усиленный мегафоном. — Есть кто живой? Выходи с поднятыми руками, оружие сразу на землю. Иначе превращу хату в решето!
— Пся крев! — выругался поляк. — Поручик, ваши друзья пожаловали. Впрочем, иначе и не могло быть.
— Второго выхода я здесь не заметил. Да и окружили, наверное, — обронил Саблин.
— Эх, поручик, плохо вы знаете хавиры оуновцев. Зато я в этом кое-что понимаю. Где-то обязательно должен быть скрытый лаз. Они всегда так делают. Нужно только поискать. За мной!
Мазур бросился в квартиру напротив, начал опрокидывать мебель вначале в первой комнате, затем перешёл в другую, спальную. Здесь у стены стоял громоздкий комод.
В это время вошла, всхлипывая и дрожа, давешняя дзюнях[11], закутанная в покрывало. Видно, девчонке стало невмоготу одной в комнате, заваленной трупами. Она подскуливала, пытаясь что-то сказать, Саблин разобрал нечто вроде «не бросайте», но Ежи обрадовался.
— Иди сюда. — Он ухватил несчастную биню за руку и потащил к двери. — Иди туда, к ним! Живо! Или располосую… — и подтолкнул девушку стволом автомата к выходу. — Иди и голоси! Кричи, чтоб не стреляли, что ты гражданская.
Дзюня взвизгнула, но пошла.
— Идёмте! — Мазур кинулся к комоду, рывком сдвинул его — открылся люк. Откинул крышку.
— Быстрее, спускаемся, — бросил он Саблину. — Только осторожно, не сверните шею.
Вниз вела крутая лестница, было совершенно темно. Поляк добрался до пола и шарил там, искал что-то. Оказалось, лампу. Керосиновый фонарь неярко осветил окружающее, тут и Саблин поспел. Это был погреб, на стеллажах стояли банки с соленьями, в углу красовалась бочка высотой по грудь. В такой можно держать и квашеную капусту, и солёные огурцы.
Мазур без особого труда сдвинул ёмкость, оказавшуюся пустой, в сторону. Под ней открылся ход. Автоматы они оставили наверху, Ежи достал вальтер.
— Осторожно, Иван Ильич, — напряжённым голосом сказал он. — Держите ухо востро.
Мазур пропал в чёрном земляном провале. Саблин передёрнул затвор и полез следом.
Глава 6
Когда зазвонит «Колокол»
1
Они пробирались узким ходом, пробитым в грунте. Шляпу Саблин потерял, в волосы набилась глина. Ежи перед операцией предусмотрительно надел берет, и поручик ему сейчас слегка завидовал. Плащи у обоих постепенно превращались в грязные обноски. Ко всему прочему, Саблин умудрился пару раз хорошо приложиться головой о низкий свод. Света фонаря не хватало, и Иван продвигался в густых сумерках.
Наконец пахнуло свежим воздухом. Ход вывел в глубокую канаву, по щиколотку заполненную жидкой грязью, но надёжно скрывающую беглецов. Поверху светил прожектор, отдалённо каркал мегафон.
— Дьябел! Пшеклеты гжебни! Даже ход прорыть толково не смогли. Пошли быстрее.
Саблин шагал за Мазуром, сосредоточившись на том, чтобы не оставить туфлю в вязкой жидкой глине. Грязь с радостью вцеплялась в обувь, а отпускала неохотно, с противным чавкающим звуком. Будто подслушав его мысли, Ежи бросил через плечо:
— Не потеряйте обувку. Босиком далеко не уйдёшь, и мне придётся вас пристрелить.
И тут же сам поскользнулся и уронил лампу.
— А за потерю лампы мне завалить вас? — усмехнулся гренадер. Поляк только выругался.
Дальше продвигались по хляби в полной темноте. К счастью, скоро добрались до лесенки, вкопанной в стенку оврага. Беглецы поднялись наверх. Дождь не ослабевал, к нему прибавился ветер. Вдали раскачивался уличный фонарь, но света его явно не хватало, вокруг царила кромешная темень, в которой с трудом проглядывали силуэты домов. Ни лучика не пробивалось через плотно закрытые ставни. Только за домами, довольно далеко, всё светил прожектор «Сокола».
Саблин потерял ориентацию. Мазур, по-видимому, тоже. Они стояли, грязные и насквозь промокшие, не зная, что предпринять. Ежи крутил головой, вглядываясь во мрак, пропитанный влагой, и не мог решить, куда двигаться дальше. Неожиданно шелест дождевых струй заглушило тарахтение двигателя. Из темноты, без единого огонька, выплыл мотоцикл с коляской и затормозил возле них.
Старенькая модель с коляской, похожая на американский «Индиан Биг Чиф» двадцатого восьмого года. Однако аппарат подъехал довольно резво. Водитель наглухо закутался в просторный дождевик с капюшоном и теперь угадывался угловатой густой тенью на своём «индейце».
— Садитесь, быстро! — прозвучал молодой мужской голос.
Мазур выхватил вальтер.
— Не дурите, панове, — повысил голос неожиданный помощник. — Русские начали прочёсывать район, с минуты на минуту будут здесь. Будете играть в недоверчивых, уеду к чёрту, и пропадайте.
Мазур первым вскочил на заднее сиденье, уперев ствол вальтера в бок водителя.
— Если мне что-нибудь не понравится, парень, выпущу всю обойму.
Саблину досталась коляска. Он забрался, оружие держал наготове. Мотоцикл стрельнул выхлопом на прогазовке и бодро взял с места. Фару водитель так и не включил, но ориентировался в темноте свободно, угадывая повороты каким-то непостижимым образом. Трясло нещадно, но главное, беглецы быстро удалялись от схрона и возможной погони.
Где они находятся, Саблин так и не сообразил. Мотоцикл кружил в темноте, преодолевая бесконечные повороты, и в конце концов совершенно сбил поручику ориентиры. Казалось, выкинь его сейчас из люльки, он не выберется из этого района даже утром, не отыщет дорогу к знакомым местам в городе. Будто затягивало в болото, в трясину: и дна не достать, и ухватиться не за что.
Но поездка окончилась столь же неожиданно, как и началась. Мотоцикл резко затормозил, справа виднелась высокая ограда. Темнота не рассеялась, а, казалось, стала ещё гуще. Саблин не успел ничего понять, как сильные ладони сжали руку с пистолетом, выкрутили его из пальцев. Судя по возне рядом и польским ругательствам, то же происходило и с Мазуром. Потом в голове коротко сверкнуло, загудело, и поручик провалился уже в абсолютную темноту. Без теней, без ощущений, без памяти…
Сознание возвращалось медленно. Вначале посветлел фон, послышался неразборчивый бубнёж, но рук и ног Саблин не чувствовал. Слов не разбирал, что с ним происходит, не понимал. Только тупая боль в затылке была реальна, реальнее всего остального.
Потом заунывное «бу-бу-бу» превратилось в слова. Поручик ощутил запах табака, сивухи, мокрой овчины, ещё чего-то, что он не разобрал. Саблин разобрался, что сидит на стуле, руки его прикручены к спинке, ноги — к ножкам. Пошевелить ими невозможно. И кто-то совсем рядом быстро и непонятно говорит на украинском в несколько голосов.
Он попытался незаметно приоткрыть глаза, и попытка эта нашла живейший отклик у присутствующих.
— О, глянь, москаль прочухивается! — радостно воскликнул один из голосов. — Давай, ваше благородие, глазки-то открывай.
— А ты его цигаркой прижги, — посоветовал другой голос. — Вмиг прочухается.
— Геть! До времени шкурку не портить! — весело отозвался третий. — Устроим москалю баню с парилкой и прорубью, но позже.
— Когда это хохлы толк в бане понимали? — с трудом выговорил Саблин. — Она ж русской называется не зря.
— О, говорить, сокол ясный! — откликнулся первый голос. — Знать, в себя пришёл москаль. А пан чего ж, всё без памяти? Тодор, окатика его водичкой. Знать, мало под дождичком прохлаждался.
Саблин открыл глаза. Комната не большая, не маленькая. Накрытый стол: водка, немудрёные закуски. Вокруг стола трое. В центре — Слон. В мокрой овчинной телогрейке мехом наружу, оттуда и запах. О как! Значит, не убили тебя в схроне, громила? Не накрыло взрывом гранаты, не нашла пуля из СТГ. Или тебя там и не было, или драпанул вовремя? Скорее не было, уйти можно только лазом, но тогда Ежи заметил бы следы.
По сторонам от Слона расположились двое незнакомцев с неприятными лицами. Рожами, прямо сказать, а не лицами. Оба глумливо скалились, а Слон елейно улыбался. Тоже издевается, гад. Оно конечно, попинать связанного льва и зайцу не зазорно.
Слева послышалось: «Пся крев». Саблин чуть повернул голову и боковым зрением увидел Мазура в том же, примерно, положении, что и он сам. И тотчас получил сильный удар в нос. Слезами заволокло глаза, на подбородок закапало горячим.
— Головой не крутить! — последовал повелительный окрик. — Смирно сидеть!
И ещё удар. Теперь в ухо. В голове загудело.
— А пана ты всё ж цигаркой прижги, — посоветовал Слон кому-то за спиной Саблина. Третий весёлый голос, обещавший баню, принадлежал ему. — Пусть приходит в себя побыстрее.
Сдавленный вскрик, сдавленное, с придыханием: «За всё ответите, гжебни!»
Весёлый смех за столом и сзади.
Саблин лихорадочно соображал, что делать. И не видел выхода. Их купили как котят! Подсунули спасителя с мотоциклом, и они, самоуверенные, ни на миг не усомнившиеся в своей ловкости и силе, угодили в западню. Поделом. Однако ж и выкручиваться теперь надо. Но как?
— Ты рано веселишься, Слон, — проговорил поручик. — Кое-кто в курсе, куда мы с Мазуром направлялись и зачем. Скоро здесь будет взвод стрелков, дом окружат…
Тот, кто был за спиной, вышел и влепил Саблину по зубам. Из разбитых губ брызнула кровь.
— Сказано сидеть смирно. И не болтать, пока не спросят. — Говорил бандит на чистом русском языке, без всякого акцента. Значит, и такие здесь есть…
— Да, ваше благородие, господин поручик, — участливо покачал головой Слон. — Конечно. Русская армия примчится вызволять своего офицера. Вот только беда, не знает никто про этот домишко. И вы российской армии, судя по всему, не слишком нужны. Так, стреляная гильза, а не офицер. Да и всё остальное враньё. Товарищ ваш, тоже, кстати, поручик, только польской армии, грубо нарушил дисциплину, плюнул на порученную ему миссию и, повинуясь душевному порыву, бросился очертя голову мстить за убитого товарища. При этом, естественно, не сообщил о своих планах никому ни слова.
Мы за ляхами этими давно приглядываем. Так что надеяться на помощь глупо. Тарзан, конечно, самовольный дурак. Никто не заставлял его валить Кузнеца, сам надумал. Но вы, я думаю, с ним поквитались? Мой мотоциклист видел, как рванули из ресторации в Клуб и дальше… Слышал перестрелку в схроне. Я подумал, что настал удобный момент познакомиться поближе…
Саблин был поражён. И осведомлённостью Слона, и его правильной, почти академической речью. Куда делась звероподобность, личина тупого бугая, пробивающего кулаком стены? Перед ним сидел умный и хитрый.
Единственное, что радовало, — Слон не знает об истинной роли Саблина. Принял игру поручика за чистую монету. Но что это даёт сейчас, когда гренадер в плену, обездвижен, лишён связи со своими? Убьют за компанию, да и все дела.
— Да, горяч был Тарзан, — продолжал преобразившийся боевик, — но за смерть наших товарищей вы ответите сполна. Тебе, москаль, я не завидую. За кровь братьев примешь смерть лютую. А ты, лях, можешь облегчить свою участь. Кто твой руководитель? Имя, кем представляется, как найти? Ответишь как на духу, получишь смерть лёгкую. Пуля в голову, и никаких страданий. Будешь кочевряжиться, помучаем всласть. Всё равно скажешь, но боль претерпишь адскую. Двадцать секунд на размышление. Панас, налей пока.
За столом принялись разливать водку, подхватывать жменями квашеную капусту. Тот, что был за спиной, тоже двинулся к столу: ничем не примечательный мужичок, но бить умеет, сволочь. Что же делать?
Саблин посмотрел на Мазура. Ежи сидел бледный, закусив губу. Намертво прикрученный к стулу, как и Саблин, поляк не делал попыток освободиться и не смотрел на недавнего товарища. Видно, решал для себя непростой вопрос: сдавать резидента или нет.
А ты не так силён, поляк, подумал Иван Ильич. Глаза бегают, губа закушена. По всему видно, готов заговорить. Но это его беда. А что делать поручику Саблину?
Упасть вместе со стулом, попробовать достать того, который бил по зубам, когда он вернётся? Вернётся обязательно, чужая боль доставляет ему удовольствие, это заметно. А правую ногу прикрутили плоховато, он путы незаметно расшатал. Если сильно дёрнуть и если повезёт, можно освободить… Да, упасть, достать. Если повезёт… А если начнут стрелять, смерть придёт быстро и безболезненно. Как обещано Мазуру.
Такие мысли крутились в голове поручика.
— Слышишь, Слон, а ты на кого работаешь? — Саблин постарался вложить в голос максимум насмешки, но сам не понял, получилось ли.
— Тебе какая разница, москаль? — спросил Слон, выдохнув после рюмки. — Ты в любом случае умрёшь.
— Из чистого любопытства. Напоследок, так сказать. Да, я карта битая. Мне теперь только Бог судья да совесть. Украинцев, народ трудолюбивый и весёлый, — уважаю. Вас, ублюдочных националистов, — ненавижу. А всё равно интересно, зачем тебе поляк?
— Ты труп, поручик, поэтому могу сказать, я борюсь за свободную Украину. И если эта борьба началась здесь, в Галиции, я буду воевать здесь, но в будущем мы погоним и москалей, и ляхов со всей Украины. А твой друг, лях, хочет оставить здешние места за Польшей. Это самое малое, а после аппетит разыграется, и будут они править в Киеве. Поэтому всех их нужно того… под корень. Ясно?
— И чьим оружием сражаешься ты за свободу Украины? А на какие деньги? И у кого получает инструкции Степан Бандера?
— Мы — мельниковцы. — Глаза Слона налились кровью. — Но вас, москалей, будем бить не хуже бандеровцев! И мне плевать, кто даёт стрелялку, — автомат, он и есть автомат.
— Врёшь, Слон. Оружие вам дают немцы. И деньги, и приказы. Не зря ты польского вожака ищешь. Хочешь напрямую с «Гансами» законтачить? Без посредников? Вот и вся свобода. Шкурные у тебя интересы. У всех у вас, оуновцев, интересы шкурные. Власти вам надо и денег. И приведёте вы Украину не к свободе, а в шляхецкий полон. Или в немецкий.
— А всё лучше, чем в москальский! — выкрикнул Слон вне себя. — С немчурой мы потом договоримся, а вас давить будем всегда! Никола, врежь ему!
— Одни уже договорились! До генерал-губернаторства! — кричал Саблин, глядя, как приближается садист Никола. — Теперь дёргают их за ниточки, они и рады!
Одновременно прапорщик изо всех сил напрягал мышцы правой ноги, ослабляя шнур, коим был примотан к стулу. В миг, когда бандит занёс руку для удара, а путы соскользнули к лодыжке, Саблин вырвал ногу и с наслаждением вонзил носок туфли в голень противника. Никола уже начал движение, потому удар в опорную ногу «провалил» его, и Саблин, опрокидывая себя вместе со стулом, на махе добавил боевику сводом стопы прямо в эту разинутую пасть. Как в футболе, в который поручик тоже играл.
Наподобие футбольного мяча, Никола отлетел и обрушился на стол с выпивкой-закуской. В следующий миг единственное в хате окошко, задраенное ставнями, взорвалось осколками стекла, обломками рамы и тех самых ставен. И тотчас начали хлестать выстрелы. Стреляли из «пятёрки», её негромкий бой Саблин не спутал бы ни с чем на свете. Он перекатился вместе со стулом набок.
Всё произошло так быстро, падение Николы и начало стрельбы столь удачно совпали, что никто из боевиков не успел тронуться с места. Лысая голова Слона вдруг вспухла кровавым пузырём и лопнула, обрызгав всё вокруг сгустками серой слизи и тёмной крови.
Повалились Панас и второй, имени которого Саблин не запомнил. По ним, уже мёртвым, продолжали стрелять, и тела дёргались, будто живые. Николе пуля угодила в горло, разбила гортань, зацепила артерию. Оуновец зажимал рану руками, но кровь хлестала из-под пальцев, а изо рта валила розовая пена.
Пальба закончилась, и сразу стало слышно, как по соседству тоже стреляют из «пятёрок». Саблин различал сдавленные крики. Неизвестная сила уничтожала националистов быстро и эффективно.
С пола поручик видел замершего Мазура. Белого как первый снег, с выпученными глазами, но без единой царапины. Сам он сжался, насколько позволял стул, и тоже замер. Хоть мёртвым притворяйся, ей-богу! Что за люди безжалостно положили бандитов? Не примутся ли они теперь за господ поручиков, польского и русского?
Наконец стрельба стихла, наступила тишина. И в этой тишине послышались лёгкие шаги. Вначале Саблин увидел туфли, женские туфли на маленьком каблучке. Потом руку с парабеллумом, тоже женскую. Следом над ним склонилось лицо, столь знакомое и дорогое…
Второй раз за вечер мир опрокинулся, и Саблин полетел в чёрную пропасть — бездонную, бесконечную, безнадёжную.
На этот раз он очнулся легко, без боли, сизого тумана перед глазами, без скрученных за спиной рук и привязанных ног. Его даже уложили на тахту, прикрыли одеялом. И он не жмурился, не играл в беспамятство, сразу распахнул глаза. Рядом сидела Хелена.
— Я искал тебя, — прошептал Саблин, почему-то в полный голос не получалось. — Я вглядывался во всех женщин, что проходили мимо, рассылал запросы, ждал, вдруг ты появишься — где-нибудь, как-нибудь. И не находил…
— Бедный мой поручик, — ответила она негромко. — Ты и не смог бы найти меня. Я пряталась, скрывалась, была невидимой для многих-многих людей. И для тебя в том числе. Прости.
— Ты не студентка университета. Но кто? Хелена покачала головой.
Читать бесплатно другие книги:
