Сфера-17 Онойко Ольга

– Ты только языком треплешь больше, – буркнул Кейнс почти добродушно.

– Ну и что?

– А то, что либерал должен много болтать, иначе какой же он либерал. Я был бы неубедителен в этой роли.

Экран примитивного лэптопа не щадил глаз. Николас откинулся на спинку кресла, запрокинул голову и развернулся лицом к окну. «Немного посмотрю вдаль, – сказал он себе, – отдохну немного».

Он чувствовал себя как в лихорадке. Слишком много задач. Разум метался от одного предмета к другому, силился охватить всё и не удерживал ничего… памяти не хватало, как не хватало её лэптопу, но лэптоп мог позволить себе сломаться, а человек – нет.

«Мне нужно отвлечься, – подумал Николас, – нужно переключиться хотя бы на несколько минут, тогда появятся новые идеи и придут решения…» Мысль его последнее время металась по замкнутому кругу, доводившему его до отчаяния.

Он ждал от Стерляди ответного хода и дождался, на свою голову: проклятый ублюдок всё-таки был профессионалом в отличие от него. Все выкладки и планы Реннарда Шукалевич рассыпал как карточный домик. Николас судил по себе и полагал, что Стерлядь ориентируется прежде всего на аналитический аппарат своего Управления. Подняв корпус документов по социальному обеспечению, изучив подписанные Николасом приказы, хороший аналитик мог бы заподозрить, что функции главы контрразведки в действительности выполняет Реннард. Но Шукалевич действовал проще. Один из ключевых агентов Николаса в Управлении внутренней безопасности, второй заместитель начупра Дина Келли, вот уже полгода работала на своего непосредственного начальника. Стерлядь не просто подозревал Николаса – у него имелись надёжные доказательства.

Что он собирался предпринимать теперь, Реннард не знал и не пытался угадывать. В конце концов, операция «Стерлядь» когда-нибудь да должна была закончиться расстрелом заглавного героя. Как профессионал, он должен был чуять это шестым чувством и тянуть время так же, как преданные им товарищи. «Повиляет ещё хвостом в аквариуме, – устало подумал Николас, – поплавает…»

Вариантов развития событий было несколько. Во-первых, самый простой и самый худший – ещё одно покушение на Реннарда или на другого члена правительства. Но тут Стерлядь и сам рисковал жизнью. Это был ход ва-банк; скользкий тип Шукалевич не решился бы на такое. Во-вторых, Шукалевич мог продолжать линию Келли – потихоньку переманивать к себе людей Реннарда, а верных – устранять. Но классическая игра разведок требовала много, очень много времени. Навряд ли мантийским хозяевам Стерляди промедление пришлось бы по вкусу.

Николас не раз задумывался, почему на Циалеше Манта выбрала именно такого агента влияния. Он изучал истории мантийской интервенции на других планетах, как удавшиеся, так и неудавшиеся: все они в чём-то походили друг на друга. Тот сияющий образ, который создавала мантийская пропаганда, был чудовищной ложью, но ложью цельной и стильной. Манта самозабвенно любовалась собственной добротой, просвещённостью и свободой. Ни добротой, ни свободой на реальной Манте и не пахло, но агенты влияния должны были являть собой совершенный образ мантийца или по крайней мере человека, стремящегося к мантийскому идеалу. Благородный дух новых людей Манты, беспредельное могущество мантийской науки, лучезарные вершины мантийских талантов и несокрушимое здоровье общества будущего… Николас криво усмехнулся: на всём Циа не найти человека, который бы годился в мантийцы меньше, чем Стерлядь. Но чем-то он их привлёк, чем-то заинтересовал… Если бы только понять чем! Увы, нормальный человек в принципе не способен понять ход мыслей мантийца.

«Достаточно, – решил Николас, болезненно жмурясь и потирая веки. – Я больше не буду думать об этом. По крайней мере сегодня».

Он открыл глаза. Вдали, над приморскими районами, разошлись дождевые тучи. На крыши, скверы и улицы Плутоний-Сити падали розовые косые лучи. Малая провинциальная звёздочка, нежное солнце… Месяц циа кончился, наступил сентябрь, тёплый и тихий. «В это время на юге отличный лов, – вспомнил Николас. – Рыба и морской гад больше не прячутся от штормов, они поднимаются к поверхности и идут к берегу вслед за серой водорослью… Возле Плутоний-Сити рыба не водилась. Море за двести лет стало здесь слишком грязным. Дед рассказывал, что на Земле рыба никуда не уходила, так и жила в грязной воде, постепенно вырождаясь. Циалеш – не Земля… Дина Келли, товарищ Келли, как же вы меня подвели».

Николас коротко вздохнул и в задумчивости потеребил губу. Глупое суеверие, но подчас нельзя отделаться от мысли, что имя определяет судьбу. Принцесса Дина Тикуан отреклась от престола, предала и погубила всё, что строил её отец. Она согласилась на уничтожение Звёздного легиона, самую подлую бойню в истории человечества. До сих пор об этом снимают фильмы и будут снимать веками. «Узурпатор», «Последний легионер», «Стальная душа»… Теперешний гендиректор Неккена – дочь Дины, семейство Тикуан по-прежнему правит миром, но это уже не те Тикуаны. Гибель Звёздного легиона легла на них пятном несмываемого позора.

А сами фильмы – странные. Из тех, что сняли за пять послереволюционных лет, Николас не видел ни одного – не было времени. Но десять лет назад «Узурпатор» гремел по всему Сверхскоплению. Да, фильм заканчивался угрюмыми кадрами, на которых дряхлый, впавший в паранойю и маразм император разговаривал с призраками – но начинался он сценой битвы при Сердце Тысяч, где ослепительно молодой Роэн принимал командование обороной системы и переламывал ход сражения, казалось, безнадёжно проигранного… И даже в финале вокруг полубезумного живого бога оставались его боевые архангелы, люди со звёздами, вытатуированными на скулах, – легендарные легионеры. Вроде бы фильм был о том, как беспредельная власть уничтожает всё лучшее в человеке, но так откровенно режиссёр любовался своим героем, и столько мудрых и благородных решений принимал Роэн, и столько жизней спасал… Подтекст был очевиден. Что уж говорить о «Последнем легионере», где полковник Джерри Ли представал просто-таки рыцарем без страха и упрёка.

«Любопытно, что снимают у нас», – подумал Николас. Кинематографом Циа занималась товарищ Лайам в сотрудничестве с отделом мониторинга общественного мнения.

«Отдел мониторинга общественного мнения – подразделение Управления внутренних контактов, – вдруг вспомнил Николас, – это хозяйство товарища Лауфера.

Вот ещё о товарище Лауфере можно помечтать, – сам себе предложил он с блёклой усмешкой. – Мысли бесцельные и бессмысленные, кажется, они-то нам и нужны. Или кино какое-нибудь посмотреть, в самом деле? На книги меня не хватит».

Улли Красавчик… Представилось, как он сидит где-то в таинственных подземельях своего Управления, в датацентре, как паук посреди интранета планеты, Улли с девичьими запястьями, умными глазами и нежным ртом. Вокруг переливаются слабым блеском прозрачные облака, похожие на газовые туманности: это побочный эффект работы плюс-серверов. Из-за него кожа и глаза Улли чуть заметно фосфоресцируют в полумраке. Чем он занят? Он не любит административную работу, перепоручает её заместителям. Он лучший программист в своём Управлении, то есть и на всём Циа тоже, – он ищет уязвимости в Эмералде, или пишет фильтры для каналов мерцательной связи, или настраивает какого-нибудь ИскИна…

И ест шоколадку.

Николас усмехнулся, закрыл глаза и устроился в кресле поудобнее, наискосок, чтобы полулежать в нём. Время было послеобеденное, и его мучительно клонило в сон. Он пытался соблюдать режим, спать не меньше шести часов, но удавалось это редко.

«Даже если я засну, – подумал он, – то в такой позе не просплю долго. Спать нельзя, сегодня много дел…» По краю Николасова сознания мелькнула мысль, что даже нежная его склонность к Улли угасла, синеглазый Красавчик вызывает эмоций не больше, чем любое другое произведение искусства. «Я занят, – подумал Николас, – и я устал».

Кстати, о товарище Лауфере, а вернее, о мониторинге общественного мнения.

Реннард встрепенулся: подремать не удалось. Обнаружилась какая-то зацепка, ценная мысль.

Он развернулся к столу и начал писать запрос в Управление внутренних контактов.

«Когда Манта готовит интервенцию, – думал Николас, – она создает мечту, захватывающую разумы миллионов». До революции на мирном и сонном ещё Циа мантийцы испробовали вариант «здоровый дух» – свою систему воспитания. Тогда с ними разобрался Доктор. Есть вариант «свобода, равенство, братство», но на революционном Циа он не пройдёт – совсем недавно люди здесь с оружием в руках отстояли свою свободу, для них это реальность, а не мечта. Остаются варианты менее популярные. «Святая бюрократия» – образ бескорыстного чиновничества, «добрый царь», когда мантийский агент приходит к власти более или менее законным путём и начинает реформы сверху… В литературе перечислялись какие-то ещё, Николас их не помнил, но должны были знать специалисты.

«Я понятия не имею, чем занят Шукалевич, – думал Реннард. – Он снова обманет мои ожидания, любые ожидания. Меня учили, что современная разведка рассчитывает на аналитику. В реальности всё не так, как в теории, но поступим-ка по учебнику, проверим все известные схемы инфильтрации. Где уязвимые места общественного мнения Циа? Пусть Улли этим займётся».

Николас отправил письмо и вздохнул. Неделю предстояло ждать результатов, а за эту неделю предпринять ещё что-то нужное. Стерлядь не позволит себе терять время, Манта не любит ждать.

Питер, погубивший семейство Джонс, работал, как оказалось, на Келли. Его нельзя было трогать, как бы ни хотелось Реннарду устроить небольшую автокатастрофу. Келли активно его использовала. Отслеживая его действия, можно было кое-что понять о творящемся внутри Управления Шукалевича. Николас написал ещё одно письмо, на этот раз Ли Киа, начальнику своей СБ, с просьбой обратить пристальное внимание на Питера.

Что дальше?

Николас потёр виски и снова вздохнул. Нестерпимо хотелось выпить, но он запретил себе пить на работе и коньяк в шкафу больше не хранил. «Пошлю Айгара за кофе», – подумал он с тоской. Оставались самые важные дела на сегодня и на завтра, самые ненавистные – документы от начупра юстиции, смертные приговоры по обвинению в контрреволюционной деятельности. Линн запрашивал одобрения.

Одобрения смерти.

Николаса тошнило от этой мысли.

Тишину кабинета нарушил тихий звонок.

Реннард встрепенулся. Что бы ни заставило секретаря отвлечь его от работы, сейчас он был этому рад.

– Да, – сказал он, – Айгар, войди.

Ах, какого секретаря ему подобрали… Во-первых, он был похож на Улли Лауфера. Во-вторых, он был похож на Улли не только внешне. Айгар Сауле мгновенно вошёл в курс дел, за пару дней подстроился к ритму Николаса, а через неделю уже осторожно начал напоминать ему о времени и спрашивать, не стоит ли отложить решение текущего вопроса до завтра. Идеальность товарища Сауле поистине вызывала подозрения. Памятуя об инциденте с Джонсами, его проверили досконально, но Николасу всё время хотелось запросить повторную проверку, пусть он и запрашивал её уже два раза.

Он не мог понять, что не так. Скорее всего дело было не в Айгаре, а в нём самом. Но считать, что новый секретарь чересчур скользок, было проще, чем копаться в себе.

Проблема.

Месяц назад, после памятного праздника, Николас постановил, что проблему нужно решать. Если слишком долго игнорировать потребности организма, притом заставляя его работать на износ, он начнёт мстить. «Мне нужно расслабиться», – сказал себе Николас тогда, и мысль завела его в тупик.

Последний раз он думал об этом около года назад. И попытка получить физическую разрядку закончилась не то чтобы неудачно, но совсем не тем, чего он хотел. Николас тогда отпустил водителя и повёл машину в известный Сладкий квартал, где собирались проститутки обоих полов. Его службы крепко держали это место, бояться было нечего. Зачищать его не зачищали, чтобы не провоцировать общественное недовольство и не загонять любовную торговлю в подполье. С сексом у товарища Реннарда в тот вечер не сложилось. Зато наутро был возбуждён ряд уголовных дел по фактам торговли людьми и педофилии. Сутенёры полетели на Двойку копать гелий, некоторые были расстреляны. Их жертв отправили в спецдетдом с реабилитационным центром. Ознакомление с материалами дел у нормального человека на некоторое время отбивало всякое желание. У Николаса мысли идти по мальчикам больше не возникало вообще.

«Значит, отношения, – предполагал он. – Но какие отношения, мне нельзя отношений, это слишком опасно. Да и когда мне? Нужно завести секретаря, готового к употреблению, вот и всё».

Так он и поступил, но ничего хорошего из этого тоже не вышло.

Вид у Айгара был грустный. Он чувствовал, что Николас им недоволен, и не знал, что нужно исправить. Умный парень, он отлично понимал, какие особые услуги могли потребоваться от него на этой должности, и терпеливо ждал от начальства намёков или распоряжений. Кажется, товарищ начупр ему даже на самом деле нравился. Или Айгар был очень хорошим актёром.

«Вот я опять в чём-то его подозреваю пасмурно заметил Николас. – Ещё немного – и злость начну на нём срывать. Тьфу. Я собирался решить проблему, я её решил, осталось протянуть руку и взять решение. Или ласковее сделать, как я люблю, – позвать, улыбнуться, расспросить о семье, о свободном времени и нравится ли работа… Нет, не хочу. Я занят, – снова подумал он, – я устал».

– В чём дело? – спросил он сухо.

– Товарищ начупр, – чётко сказал Айгар, – от товарища Киа доклад по товарищу Фрайманну.

Николас вздрогнул.

Ничего тут не было особенного, текучка текучкой: Киа по приказу Реннарда пускал пыль в глаза людям Шукалевича, имитируя слежку за комбатом. Эрвин об этом прекрасно знал. Но рядовая новость отчего-то встревожила до сердцебиения, даже сон слетел. «Нервы сдают, – подумал Николас, – надо врача вызвать».

– Что случилось?

– Товарищ Киа сообщил, что комбат Фрайманн вчера в десять часов вечера был вызван в Управление внутренней безопасности.

Николас побарабанил пальцами по столу.

– Что ещё?

– Он был вызван к начупру Шукалевичу лично, – послушно отчеканил Айгар. – Встреча продолжалась пятьдесят восемь минут, эхограмму плюс-поля получить не удалось.

Николас прикрыл глаза и немного посидел молча. Секретарь замер и старался не дышать.

– Айгар, – наконец сказал Николас мягко, – сделай мне кофе, пожалуйста.

– Одну секунду, товарищ Реннард!

Стремглав кинувшись исполнять, аккуратнейший секретарь даже забыл придержать дверь, и дверь хлопнула.

«Пятьдесят восемь минут, – задался вопросом Николас. – О чём можно говорить пятьдесят восемь минут? Это был не короткий приказ, нет, Эрвину долго и обстоятельно разъясняли положение дел. И любопытно же, в каком ключе разъясняли. Не так давно Эрвин приходил к Шукалевичу с докладом, рассказывал, как ему подозрителен начупр соцобеспечения товарищ Реннард…»

Что-то дёргалось внутри. Николас сначала даже не понял, что происходит. Ему стало нехорошо, но ему всё последнее время было нехорошо от усталости и досады.

Комбат Фрайманн, Чёрный Кулак… До того как Николас узнал о предательстве Келли, он рассчитывал, что Стерлядь попытается завербовать его самого. Но Стерлядь рассматривал его не как фигуру на доске, а как противника. Он слишком хорошо был осведомлён, чтобы начать втираться к нему в доверие. «Он хочет вывести меня из игры, – подумал Николас, – и только. Он уже отправил ко мне убийцу и обязательно отправит ещё одного. Легенду прикрытия и обоснование для покушения готовить довольно долго, поэтому в данный момент он занят другим. Он делает ход. Кое-что я угадал верно, – подумал Николас, нервно выламывая собственные пальцы. – В соответствии с мантийскими инструкциями Стерлядь ищёт агентов в высших эшелонах власти. Только взяться он решил не за меня, а за Эрвина… Что же, разумный выбор, – заметил Реннард со злостью, – Эрвин прост душой, и что намного важнее – под его командованием находятся отлично подготовленные вооружённые люди. Я хочу знать, что сказал ему Шукалевич», – почти вслух сказал Николас.

Тихо, ловко проскользнул в кабинет Айгар, поставил на стол чашку кофе и блюдце с печеньем. Николас едва заметил секретаря. «Эрвин мне расскажет, о чём шла речь, – думал он, – но не в нём дело. За нами наверняка следят. Товарищ Киа обнаружил нескольких наблюдателей, но есть ли гарантия, что обнаружил всех? Гарантии нет. Поскольку по легенде мы с Эрвином относимся друг к другу с подозрением, – размышлял Николас, – любые частные разговоры между нами исключены. Писать или звонить друг другу мы тоже не можем. Все данные по электронной почте или телефонной связи граждан Циа начупр Шукалевич имеет полное право потребовать у Улли. У товарища Лауфера они имеются по долгу службы. А впутывать в наши игры ещё и Улли очень неразумно и просто нельзя. Товарищ Лауфер – на редкость тёмная лошадка, хоть и блондин.

Вызвать Эрвина в Управление по делу? На то потребен повод, а его ещё нужно подготовить! К тому же повод должен быть известного рода. Для чего задействуют элитные спецподразделения? Разгром каких-нибудь вооружённых формирований, штурмы, зачистки… Такое невозможно разыграть, тем более – разыграть для начупра внутренней безопасности. И что тогда? – Николас залпом проглотил полчашки кофе и откинулся на спинку кресла. – Что тогда?! Нужно что-то придумать, торопил он себя, пораскинуть умом… Какой у меня может быть повод для внеочередной встречи с Эрвином? Для того чтобы остаться с ним наедине? Если мы подозреваем друг друга в разных недоказанных злодеяниях?

А вот, собственно, подозрения-то и могут стать поводом». И неожиданно для самого себя Николас широко улыбнулся. Он вздохнул с облегчением: наконец-то он нашёл безупречное решение, хотя бы и для второстепенного по важности вопроса.

В Управление соцобеспечения постоянно поступали жалобы граждан, в том числе на уличную преступность. Ничего не было проще, чем составить анонимную (от страха, разумеется, анонимную) жалобу на бойцов Отдельного батальона, которые в увольнении отличились каким-нибудь дебошем, да хоть чью-нибудь жену напугали. Кстати, жалоба непременно должна оказаться клеветнической. «Мы ценим и уважаем наших солдат, – весело подумал Николас, – мы им верим».

Но пяток таких жалоб – отличный повод для того, чтобы устроить внеплановую инспекцию в расположение части и сурово отчитать командира.

Николас беззвучно засмеялся. Он допил кофе и позвонил товарищу Киа, потребовав немедленно зайти. На план «Анонимка» требовалось не больше суток. Стоило, кстати, проверить, не было ли таких жалоб в действительности, а если не было, то смонтировать парочку прошлогодних. Дел часа на четыре работы хорошего специалиста. Сутки нужны были на люфт-паузу между вызовом к одному начупру и визитом другого: слишком спешить не стоило.

«Раз нельзя вызвать Эрвина ко мне, – подумал Николас с улыбкой, – значит, я поеду к нему».

Было очень душно, моросило. Северный гранит-обманка, которым были облицованы здания казарм, от влажности менял цвет, сейчас стены сделались тёмно-алыми в черноту. Серебристые низкие облака казались отягощёнными светом, словно дождём. Казармы обступали высокие, ухоженные земные деревья, но рядом с контрольно-пропускным пунктом шуршали красной листвой местные кустарники. Цветы на клумбах тоже были местные, в сущности, просто причудливые разноцветные травы с островов: таких сложных приспособлений, как цветы, природа Циалеша не изобрела.

Выйдя из машины, Николас некоторое время стоял неподвижно, позволяя дождю падать на голову и плечи. В окно КПП на него с тревогой смотрел дежурный. Николас напустил на себя суровый вид и взглянул на солдата впрямую; лицо в окне вмиг исчезло, и революционный начупр тихо засмеялся.

Потом Реннард перевёл взгляд на здание штаба.

Казармы Отдельного батальона занимали огромную территорию, штаб отделяла от пропускного пункта площадь размером в полстадиона, а жилые помещения располагались ещё дальше. Николас думал, что в иное время всё это пустое пространство, сейчас пронизанное косым дождём, заполняется людьми. Ровные шеренги отборных бойцов в чёрной форме, умеющих видеть затылком, чуять как псы и исчезать с глаз, просто сменив тип дыхания… Как в кино, только настоящие. Если бы Доктор просчитался и пять лет назад на Циа пришли миротворцы, партизанская война дорого бы им обошлась. Поэтому они не пришли.

Впрочем, у миротворцев всегда остаётся вариант астероидной бомбардировки, как, бишь, она правильно называется на дипломатическом языке. Гуманитарный метеоритный дождь? И умение исчезать с глаз никому не поможет. Что сказал Легерт, когда Морелли заметил, что юморок у начупра внешней безопасности покойницкий? «Джанкин, – сказал он, – в моём распоряжении одна станция связи, три ракетных крейсера и шестьдесят истребителей класса «Фактор», и всё это добро списано в утиль ещё при императоре. Если б у меня не было чувства юмора, я бы, наверное, застрелился».

«Так и живём, – заключил Николас. – То ли миротворцы на голову свалятся, то ли Манта сожрёт изнутри. Лучше об этом не думать, а если нельзя не думать, то смейся».

Вдали показалась стройная тёмная фигура. Николас поднял подбородок, вглядываясь в дождевую дымку.

Через площадь быстрым летящим шагом шёл командир части.

Ему, несомненно, доложили с КПП. О своём прибытии Николас заранее не известил – как-никак, по легенде это была внеплановая проверка. Что-то Эрвин подумает на его счёт… «Мы договаривались действовать сообща, – напомнил себе Николас. – Я здесь по делу».

Он выпрямился и положил руку на дверь машины, чувствуя, как улыбка притрагивается к уголкам губ. «Ожившая лучевая винтовка? Я сравнивал его с винтовкой, – подумал Николас, – но тогда он стоял неподвижно. Чёрный волк или чёрный пёс, грозный страж… Какой красивый человек, рождаются же красивые люди…»

Он шагнул навстречу, и Фрайманн перешёл на бег.

Николас смутился.

Лицо Эрвина сияло. Он откровенно рад был видеть товарища Реннарда. Забавное и неуместное выходило начало для внеплановой проверки, которая должна была окончиться выговором. Оставалось надеяться, что бойцы Отдельного батальона не болтливы.

Комбат приблизился неторопливой волчьей рысцой. Он остановился, улыбаясь, сумрачно-чёрные глаза его потеплели; Николас крепко пожал протянутую руку.

Дождь падал и падал на них из серебряных облаков.

– Я вас не ждал, – сказал Фрайманн.

Они шли к штабу. Дождь усилился, Николасу постоянно приходилось смахивать капли с ресниц.

– Я по делу, – ответил он. – Мы обсуждали операцию «Стерлядь», Эрвин.

– Именно поэтому, – сказал тот. – Я ломал голову. Не знал, как безопасно с вами связаться. Я не мог подумать, что вы приедете сами, открыто.

Николас улыбнулся:

– У меня есть легенда.

Фрайманн посмотрел на него с уважением.

Николас заметил, что Эрвин мгновенно подстроился под ритм его шага и идёт теперь мягко и небыстро. Он чуть заметно подавался вбок, к Николасу, во всех движениях его сквозила скрытая заботливость. «Он на своей территории, – подумал Николас, – он принимает ответственность за меня…» Мысль эта развеселила его, а то, что Эрвин обрадовался его приезду, грело душу. Николас рассеянно подумал, что приехал по делу, но так быстро приехал вовсе не из-за срочной необходимости. Шукалевич сказал, что Фрайманн живёт в расположении части. Николасу любопытно было посмотреть на логово Чёрного Кулака. И увидеться с ним тоже хотелось, поговорить не только о Стерляди, просто так…

«Нам так мало достаётся положительных эмоций, – подумал Николас, – нужно ценить и ловить их крупицы, иначе воля станет слабеть. Я хотел сблизиться с Эрвином, чтобы поберечь ценного для нас человека, узнать его лучше и прикрыть в случае необходимости. Теперь я хочу этого ещё и потому, что он мне симпатичен. Это нормально».

– Она вам не понравится, – продолжил Николас со вздохом. – Но лучшей я не придумал.

Фрайманн озадаченно наклонил голову к плечу.

Николас помолчал, шутливо приподняв бровь.

– Кто из ваших бойцов был в увольнении неделю назад? – спросил он с напускной строгостью. – На них поступили жалобы.

– Строгофф, Коул, Перес, – ответил Фрайманн после паузы. – Не сомневаюсь. Эти могли. Что они натворили?

Вид у него был вместе суровый и послушный: он старательно подыгрывал Николасу, хотя это не слишком хорошо ему удавалось. Николас едва сдерживал смех. «Ах, железяка…»

– Разгромленное кафе, две разбитые машины, травмы лёгкой и средней тяжести у районного юношества, – скорбно сказал он. – Однако жалоба не подписана, никаких имён в ней нет, адреса не указаны, свидетельских показаний снять не с кого. Таким образом, нельзя точно установить, был ли это именно Строгофф с компанией или кто-то ещё. В сущности, дело дутое. Но я, как человек вам не доверяющий и не сим-патизирующий, намерен отнестись к нему со всей серьёзностью. И обругать вас на чём свет стоит.

Эрвин по-строевому вскинул голову и расправил плечи.

– Я готов.

Николас рассмеялся. Несколько секунд Фрайманн ещё строил подобающую мрачную мину, а потом присоединился к нему.

Купа зелёных земных деревьев осталась позади, открылся вид на стрельбища и плац. Стрельбища пустовали. По плацу под ритмичную непристойную речовку бегали трусцой полуголые бойцы. Капли дождя стекали по мускулистым спинам. «Без смены направления! – орал сержант. – Без смены темпа спиной вперёд марш! Команду выполнили непринуждённо и будто лениво, без рвения, но сержант явно остался доволен и что-то одобрительно пробурчал. Николас смутно удивился: разве в армии не добиваются чёткости, слаженности, бравого вида?..

– Это не бег, – сказал Эрвин, точно прочитав его мысли. – Бойцы отрабатывают элемент ки-системы. Николас, вы прибыли с проверкой. Возможно, вам в самом деле будет интересно посмотреть на нашу жизнь.

Реннард взглянул на него с улыбкой.

Улыбка вышла натянутой, потому что он чувствовал странную неловкость. Кажется, всё шло хорошо, Эрвин приглашал его в гости. Что может быть естественней взаимной симпатии? «Это нервы, – подумал Николас. – Остаточное нервное напряжение, которое всплывает в неподходящие моменты. Нужно обратиться к врачу. В менее спокойной ситуации такое может очень навредить делу. Хорошо, что хотя бы сейчас я в безопасности. Могу зафиксировать проблему и отложить решение».

Фрайманн ждал. Лицо его оставалось невыразительным, но во взгляде и во всей позе нарастало напряжение.

– После всех дел, конечно, – наконец неловко, отрывисто добавил он.

Николас осознал, что непозволительно затянул с ответом, и в стеснении стёр дождевую воду со лба.

– Конечно, Эрвин. Спасибо, – сказал он. – Для меня это честь.

Эрвин не повёл его в штаб. За стрельбищем комбат свернул на какой-то тихий проулок, весь утопавший в зелени, где и сообщил Николасу, что в его рабочем кабинете стоит чья-то наблюдательная плюс-камера. Фрайманн не знал чья. Это могла быть одна из обязательных камер товарища Лауфера или одна из необязательных – товарища Шукалевича, но кабинет свой Эрвин в любом случае не жаловал.

– Я живу в третьем корпусе, – сказал он. – То есть я там сплю. Камер там нет. Если вы не возражаете, Николас…

– Ничуть, – ответил тот.

Он не очень понимал, почему бы он мог возражать. Кажется, они с Эрвином сегодня то и дело заставляли друг друга чувствовать неловкость.

Впрочем, на то она и внеплановая проверка с выговором.

Они поднялись на крыльцо, и Эрвин открыл тяжёлую деревянную дверь.

В коридорах третьего корпуса было пусто и чисто – настолько чисто, что даже запах пота и ношеной одежды, обычный для казарм, почти не ощущался. На тумбочках по углам цвели земные цветы, подоконники блистали белизной и даже стулья, выстроенные рядами у стен, казались только-только отлакированными.

Из-за угла доносились голоса, искажённые и умноженные эхом большого пространства. Командами звучали слова на незнакомом языке, и Николас вспомнил про ки-систему: должно быть, там располагался крытый спортзал и кто-то проводил тренировку.

– Лейтенант Дерри обучает новобранцев, – сказал Фрайманн. – Основные элементы. Правильное дыхание. Как раз перешли к третьей фазе.

Николас о базовых элементах ки-системы имел представление довольно смутное, но понимающе кивнул. Они с Эрвином повернули за угол, и он увидел слева от себя распахнутые двери спортзала и услышал напряжённый гул кондиционеров. Фрайманн остановился – чуть в стороне, в тени, но так, чтобы видеть происходящее в зале. Реннард пристроился рядом.

В зале стояли шестеро рядовых в полевой форме, но босые. Бледный носатый лейтенант вколачивал в бритые головы основы ки.

– Тебя нет, – убедительно говорил он, остановившись перед светловолосым высоким парнем. – Нет тебя здесь. Стой так, чтоб я сквозь тебя стену видел! Третья фаза, раз, два!..

Тут он заметил комбата и на секунду замолк. Но по-видимому, такие проверки были обычным делом. Лейтенант сделал вид, что в упор не видит начальства, развернулся и прошёл к дальней стене зала.

– Рядовой Кун, – взрыкнул он, стоя к новобранцам спиной, – для чего нужна третья фаза дыхания в ки-системе?

Рядовой набрал воздуха в грудь:

– Для повышения безопасности личного состава при операциях!

– Чушь собачью несёшь, – сказал лейтенант и посмотрел через плечо.

Рядовые подобрались.

– Для того чтобы нервы гражданские беречь, она нужна, – сказал Дерри. – Поднимаешься ты на седьмой, скажем, этаж зачищать, скажем, притон. А ниже и выше спят порядочные люди. Чтобы они не обосрались в своих тёплых постельках, ты входишь в третью фазу. И тебя нет. Не видно, не слышно. Пришли бойцы Отдельного батальона, прибрались, стало чисто. Никто ничего не заметил. Понял?

– Так точно, товарищ лейтенант!

– Молодец. Третья фаза, раз, два!..

Николас посмотрел на Эрвина. Лицо Чёрного Кулака стало невыразительным. Несколько мгновений спустя Фрайманн подался вперёд, поймал взгляд подчинённого и безмолвно поманил его к себе. «Держать фазу!» – рявкнул тот бойцам и пошёл к комбату. Фрайманн отвёл его в сторону, так, чтобы не было видно из зала.

– Товарищ лейтенант, – очень тихо спросил он, – что у вас с левой ногой?

– Всё в порядке, товарищ комбат.

– Подойдите ко мне после занятий.

– Так точно, товарищ комбат.

Дерри вернулся на место. Николасу показалось, что он занервничал.

– Что смешного? – мрачно спросил он светловолосого.

И вдруг выполнил роскошный, точно в кино, кан-линг в высокой позиции с разворота. Николас так и ахнул. Бедный новобранец тоже ахнул и как стоял, так и сел на пол. Пальцы босой ноги лейтенанта остановились в пяди от его лба, но прямой энергетический удар при правильном кан-линге мог вышибить из человека дух.

– Когда так сможешь, – резюмировал лейтенант, – тогда и будешь улыбаться.

Глядя на всё это, Эрвин только укоризненно покачал головой.

– Идёмте, – сказал он Николасу, и тот послушно зашагал следом. Через несколько десятков шагов Фрайманн с сожалением пояснил:

– У лейтенанта «гуляет» нога. Из такой стойки рискованно делать кан-линг. Можно растянуть связки. Лейтенант мне доказывает, что это его личная особенность. Совершенно безопасная.

Николас промолчал.

Ему было неловко слушать об этих внутренних, частных делах, и он не понимал, зачем Эрвин о них рассказывает. Но он отметил, что Фрайманн говорит о подчинённых как отец о детях, с неизбывной теплотой: хулиганит, плохо учится, сорванец… Реннард снова вспомнил Шукалевича: кое в чём Стерлядь не врал. «Чёрный Кулак живёт их жизнями», – сказал он.

Каково же ему, наверное, было бросать их под огонь правительственных войск во время Гражданской… Но в частях, которыми командовал товарищ Фрайманн, ни один боец не погиб бессмысленно и случайно. Должно быть, сознание этого поддерживало командира.

Николас уставился в пол – и заметил, что чуть дальше часть коридора выложена паркетом самого дешёвого и пакостного вида, к тому же истёртым и взгорбившимся. Это его удивило. Зачем солдатам паркет, а если уж его положили, то почему поскупились? И почему личный состав не следит за состоянием помещения?

– Для тренировок, – сказал Эрвин, проследив за его взглядом.

Подтверждая свои слова, он быстро и совершенно бесшумно прошёлся по паркету туда-сюда. Николас ступил следом и содрогнулся, когда дерево под ногами тошнотворно заскрипело.

– Хорошего бойца, – умудрённо докончил Эрвин, – должно быть не только не видно, но и не слышно.

Николас улыбнулся.

– Ки-система, кажется, единственное боевое искусство, которое в реальности выглядит так же эффектно, как в кино. – Это было самое умное, что пришло ему в голову.

– Потому что эти приёмы не предназначены для реального боя, – неожиданно ответил Эрвин. – Чтобы вступить в рукопашный бой, боец должен потерять всё оружие и стоять один среди чистого поля перед другим таким же дураком. Красивые кан-линги и ше-данги нужны только для тренировок. Во время операций требуется другое. Проще и сложнее. Мы пришли.

И он отворил простую дверь без таблички.

Комната оказалась крохотная, как кладовка. В ней не нашлось места даже для стула – только шкаф, тумбочка и узкая солдатская койка. Нигде не было ни пылинки, и Николас подумал, что Эрвин настоящий маньяк чистоты. Чистота здесь властвовала: мужская, казённая, не знающая уюта.

– Снимите пальто, Николас, – сказал Фрайманн. – Вы промокли.

Замечание было здравое, и Реннард стал расстёгивать пуговицы. Со смутным удивлением он отметил, что пальцы слушаются плохо. Он замешкался и заставил Эрвина ждать. Чувство неловкости стало мучительным. Когда Эрвин взял из его рук мокрое пальто, чтобы повесить на плечики и в шкаф-сушилку, Николаса словно окатило жаром.

Путать одно с другим стало сложно.

«Нет, – упрямо подумал он. – Тогда я был пьян. Я напился и перестал контролировать себя. А сейчас я занят, я бросил пить, я очень давно не отдыхал, и мне уже ничего не нужно. Я не могу потерять возможную дружбу с Эрвином из-за собственной глупости и невыдержанности.

Нужно говорить, – приказал он себе, – это лучший способ отвлечься. Говорить о чём угодно. Только на Шукалевича лучше переключиться позже, а то я забуду что-нибудь важное».

– Я слышал, – выговорил Николас почти спокойно, только немного торопливо, – ки-система входила в программу подготовки бойцов Звёздного легиона.

– Не совсем так.

Эрвин сел на койку. Николас вдруг заново увидел, что стула в комнатке нет и у него нет иного выхода, кроме как сесть рядом с хозяином на его, хозяина, постель… Снова накатило безумное, полудетское какое-то смущение.

«Разговаривать, – напомнил он себе, – только не молчать. Во всём этом нет ничего особенного».

– Ки-система – это обломок того искусства, которому учили в Звёздном легионе, – продолжал Фрайманн. – И на самом деле оно называлось кэ-система. Но большая его часть утеряна, поэтому неверное название приняли.

– Я знаю, что Ки – по-китайски «жизненная энергия».

– Кэ – по-тибетски «музыка». Музыкой оставшееся назвать сложно. – Эрвин с хмурым видом опустил глаза и коротко развёл руками.

«Сейчас он на своём поле, – подумал Николас с беспокойной полуулыбкой, ему стало просто и легко говорить. – Это хорошо, очень хорошо. Нужно разговаривать. Пожалуй, время перейти к делу. Сейчас я подойду ближе и сяду. Просто сяду и ничего лишнего по этому поводу не подумаю».

Он медлил. Во рту пересохло. Эрвин смотрел в пол, облокотившись о собственные колени. В крохотной комнатке не было окон, но Николас чувствовал себя так, словно стоял посреди людной площади, где каждый человек был мантийцем. «Что за чертовщина, – подумал он. – У меня непорядок с нервами, эту проблему надо решать срочно. Она может перейти в патологию, как у товарища Кейнса. Нельзя этого допустить».

– Садитесь, пожалуйста, – неуклюже попросил Эрвин. – Я сожалею, что тесно.

Николас незаметно закусил губу, пытаясь хотя бы болью привести себя в рабочее состояние.

– Всё в порядке, – соврал он, светски улыбнулся и сел на тщательно заправленную солдатскую койку рядом с комбатом.

Фрайманн поднял глаза. При искусственном освещении они казались ещё темнее, чем были, – словно бы состояли только из белка и зрачка. На миг Никола-су показалось, что они горячие. Раскалённые, как чёрные угли.

«Вот и галлюцинации начались, – в тоске подумал он. – Один вопрос остался – дёргать Доктора или довериться врачу из медкомиссии? Да что со мной, кажется, выспался сегодня».

– Перейдём к делу, – сказал он, слыша собственный голос будто со стороны.

– Да, – сказал Эрвин, – да. Я получил от Стерляди вызов первого сентября. Срочность он не проставил. Вызов был похож на личное письмо. Так часто пишут особисты. Даже моя батальонная разведка в войну иной раз таким грешила. Я не стал торопиться. Когда я послал запрос на приёмное время, мне ответили через две минуты.

– Вас ждали, – понимающе сказал Николас.

– Да, – Эрвин кивнул. – Меня пригласили на удобный для меня час. Мне это показалось подозрительным. Я знаю, сколько свободного времени у начупров.

Николас отвёл взгляд, невесело улыбнувшись.

– Стерлядь продолжил линию личного общения, – продолжал Фрайманн. – Вёл себя по-домашнему. Был гостеприимен. Расспрашивал о жизни батальона, о настроениях среди солдат. Интересовался, что они думают о внешней угрозе. И о внутренней.

– Нас всех это интересует, – заметил Николас. – Я недавно отправил товарищу Лауферу запрос, близкий по смыслу.

Отвратительная умственная слабость, внезапно его одолевшая, постепенно отпускала. Мысли о Шукалевиче неожиданно помогли: даже воображаемый, Стерлядь не позволял утратить бдительность.

Мешало другое.

Как ни мелко, ни глупо это было, но солдатская койка не предназначалась для сидения. Сетка прогибалась, железная боковина врезалась в ноги, держаться спокойно и прямо не получалось. Это отвлекало. Подавив вздох, Николас развернулся, чтобы сидеть боком.

Фрайманн едва заметно подался к нему.

Теперь их колени почти соприкасались.

Николас мысленно застонал. «Чёрт меня подери, – подумал он в отчаянии. – Почему я не могу просто отключить эту сферу эмоций?! Просто отключить её. Она не нужна. Сейчас не то время, сейчас вообще не то время!..»

Эрвин смотрел на него неотрывно, со странным рассеянным ожиданием – словно завороженно.

– Что вы ответили Стерляди, Эрвин? – выговорил Николас сухими губами.

– То же, что ответил бы любому. Бойцы Отдельного батальона верны делу Революции. Борьба с внутренней угрозой является одной из их основных задач. О внешней угрозе они думают мало, потому что всецело доверяют нашему военному космофлоту.

«…три ракетных крейсера, шестьдесят истребителей… – вспомнил Николас. – И всё списано ещё при Императоре». Фрайманн не мог этого не знать. «Действительно, о таком лучше вообще не думать, лучше ограничиваться гладкими, обкатанными как галька, пафосными фразами пропаганды… Даже железяка это понимает».

– Это всё?

Николас не стал упоминать про пятьдесят восемь минут. Эрвин, конечно, знал о слежке, Реннарду просто не хотелось поднимать эту тему.

– Нет. Потом Стерлядь заговорил о вас.

Николас молча кивнул.

– Он рассказал любопытные вещи, – проговорил Фрайманн. – Он рассказал правду. Я не знаю только, всю правду, которая ему известна, или часть её. Это меня беспокоит.

– Правду? – переспросил Николас.

– Управление соцобеспечения перетягивает на себя функции Управления внутренней безопасности. Нач-упр товарищ Реннард находится в связи с известным журналистом Зондером, которого подозревают в измене Родине.

«Вот те раз, – подумал Николас. – Для непосвящённого звучит и впрямь впечатляюще. Неудивительно, что Стерляди удаётся переманивать к себе моих агентов. «Связь с Зондером» – настоящее клеймо предателя… Утечка информации, – подумал он. – Произошла утечка. Через кого? Самый простой ответ – через Каэлу. Идиотка! Если бы только можно было что-то с этим поделать теперь… Виновная давно казнена, а что толку».

– Ясно, – коротко ответил он.

Фрайманн помолчал.