Зрелость. Ответственность быть самим собой Раджниш (Ошо) Бхагаван

Если все идет правильно – как не бывает никогда, потому что я говорю об абсолютно естественном развитии, – к возрасту двадцати восьми лет человек никаким образом не пытается войти в жизнь приключений. С двадцати одного до двадцати восьми лет он живет приключениями; к двадцати восьми годам он становится более бдительным к тому, что желания невозможно удовлетворить. В нем больше понимания того, что многие желания невыполнимы. Если ты дурак, ты будешь за ними гнаться, но люди, которые разумны, в двадцать восемь лет входят в другую дверь. Их начинает интересовать более безопасность и комфорт, чем приключения и амбиции. Они начинают устраиваться. Двадцать восемь лет это конец хиппования.

В двадцать восемь лет хиппи становится домовладельцем, революционер перестает быть революционером; они начинают склоняться к оседлой жизни, ищут комфорта, стремятся иметь небольшой счет в банке. Они хотят небольшой, но устроенный дом, уютное место жизни, безопасность, чтобы, по крайней мере, это у них всегда было, – небольшой счет в банке. В районе двадцати восьми лет люди начинают обращаться в страховые компании. Они начинают устраиваться. Теперь бродяга больше не бродяга. Он покупает дом, начинает в нем жить, становится цивилизованным. Слово цивилизация происходит от корня сивис – гражданин. Теперь он становится частью города, страны, установленного порядка. Он больше не бродяга, не скиталец. Теперь он не поедет в Катманду или в Гоа. Он никуда не поедет – кончено, путешествий с него достаточно; теперь он хочет осесть и немного отдохнуть.

К тридцати пяти годам жизненная энергия достигает критической точки. Круг наполовину завершен, и энергия начинает идти на спад. Теперь человека интересуют только безопасность и комфорт, он становится тори, ортодоксом. Его не просто более не интересует революция; он становится антиреволюционным. Теперь он против любых перемен, он – конформист. Он против всех революций; он хочет сохранить статус-кво, потому что он устроился, и если что-то изменится, все расстроится. Теперь он выступает против хиппи, против бунтарей; теперь он хочет по-настоящему стать частью установленного порядка.

И это естественно – если все идет правильно, человек не останется хиппи навсегда. Это было фазой, через которую хорошо пройти, но в которой плохо застрять. Это значило бы, что ты застрял в определенной фазе. Хорошо быть гомосексуальным между семью и четырнадцатью годами, но если человек остается гомосексуальным всю жизнь, это значит, что он не вырос, он не взрослый. Нужно прийти в связь с женщиной, это часть жизни. Противоположный пол становится важным, потому что только тогда ты сможешь узнать гармонию противоположностей, конфликт, страдание и экстаз – одновременно агонию и экстаз. Это обучение, необходимое обучение.

К тридцати пяти годам человек становится частью традиционного мира. Он начинает верить в традицию, в прошлое, в Веды, в Коран, в Библию. Он абсолютно против перемен, потому что любая перемена означает, что его собственная жизнь будет потревожена; теперь ему есть что терять. Ты не можешь быть за революцию – ты хочешь защитить… Человек уважает закон, суды и правительство. Он больше не анархист; он всецело за правительство, правила, инструкции, дисциплину.

К сорока двум годам взрываются всевозможные физические и умственные болезни, потому что теперь жизнь идет на спад. Энергия движется к смерти. Как и в начале – твои энергии увеличивались, и ты становился все более живым, энергичным, сильным, – теперь происходит противоположное, и с каждым днем ты слабеешь. Но теперь продолжаются твои привычки. Ты ел достаточно до тридцати пяти лет; если теперь ты будешь продолжать эту привычку, то начнешь набирать вес. Теперь столько еды не нужно. Это было необходимо раньше, но теперь это ненужно, потому что жизнь движется к смерти, ей не нужно такого количества пищи. Если ты продолжаешь наполнять живот как и раньше, случатся всевозможные болезни: высокое кровяное давление, сердечные приступы, бессонница, язва желудка – все это происходит в районе сорока двух лет; сорок один год это одна из самых опасных точек. Волосы начинают выпадать, седеть. Жизнь превращается в смерть.

В возрасте сорока двух лет впервые становится важной религия. Может быть, раньше ты время от времени валял дурака с религией, но теперь впервые религия становится важной – потому что религия глубоко связана со смертью. Теперь приближается смерть, и впервые возникает желание религии.

Карл Густав Юнг написал, что всю жизнь он наблюдал, что люди, приходившие к нему в возрасте сорока лет, всегда нуждались в религии. Если они сходили с ума, страдали неврозом или психозом, им нельзя было помочь, если они не становились глубоко укорененными в религии. Им нужна религия; их основная потребность – религия. И если общество нерелигиозно, и тебя никогда не учили религии, величайшая трудность случается, когда тебе около сорока двух лет – потому что общество не дает тебе никакого дальнейшего пространства, никакой двери, никакого измерения.

Общество было хорошо, когда тебе было четырнадцать лет, потому что общество дает достаточно секса – все общество сексуально; кажется, секс это единственный товар, скрытый в любом товаре. Если ты хочешь продать десятитонный грузовик, даже в этом случае тебе придется использовать голую женщину. Или зубную пасту – то же самое. Грузовик или зубная паста, неважно: где-то на заднем фоне все равно улыбается голая женщина. На самом деле, продается эта женщина. Продается не грузовик, не зубная паста, продается женщина. И поскольку женщина, улыбающаяся женщина продается вместе с зубной пастой, тебе приходится купить и пасту. Везде продается секс.

Таким образом это общество, нерелигиозное общество, хорошо для молодых людей. Но они не останутся молодыми вечно. Когда им исполняется сорок два года, общество оставляет их в вакууме. Теперь они не знают, что делать. Они становятся невротичными, потому что не знают, не умеют, их никогда не учили смотреть в лицо смерти. Общество подготовило их для жизни, но никто не учил их, как подготовиться к смерти. Для смерти нужно столько же образования, что и для жизни.

Если бы мне позволили поступить по-своему, я разделил бы университеты на две части: одна для молодых людей, другая для старых. Молодые люди приходили бы, чтобы научиться искусству жизни – сексу, амбициям, борьбе. Тогда, когда они стали бы старше и достигли точки сорока двух лет, они снова приходили бы, чтобы учиться смерти, Богу, медитации – потому что теперь старые университеты не смогут им помочь. Им нужно новое образование, новая дисциплина, чтобы они могли укорениться в новой фазе, случающейся с ними.

Общество оставляет их в промежутке; именно поэтому на Западе так много умственных болезней. На Востоке их не так много. Почему? – потому что Восток дает некоторое образование в религии. Оно не исчезло полностью; как бы оно ни было фальшиво, ложно, оно все еще есть, оно существует прямо перед носом. Пусть больше не на рыночной площади, не в гуще жизни, пусть в стороне – но храм есть. Пусть на обочине, но он все еще есть. Тебе нужно пройти несколько шагов, и ты можешь в него войти, он есть.

На Западе религия больше не является частью жизни. В возрасте около сорока двух лет западный человек переживает психологические проблемы. Случаются тысячи видов неврозов и язв желудка. Язва желудка – это след амбиций. Амбициозный человек обречен на язву желудка: амбиции кусают, едят тебя. Язва желудка это не что иное как поедание самого себя. Ты так напряжен, что начинаешь есть слизистую оболочку собственного желудка. Ты так напряжен, твой желудок так напряжен, что он никогда не расслабляется. Когда напряжен ум, напряжен и желудок.

Язва – это след амбиций. Если у тебя язва, это показывает, что ты очень успешный человек. Если у тебя нет язвы, ты бедный человек; твоя жизнь была неудачей, ты неудачник. Если у тебя случается первый сердечный приступ в сорок два года, ты добился великого успеха. Наверное, ты, по крайней мере, в кабинете министров, или богатый индустриалист, или известный актер; чем иначе объяснить сердечный приступ? Сердечный приступ – это определение успеха.

У всех успешных людей случаются сердечные приступы, это неизбежно. Вся их система так обременена токсичными элементами: амбициями, желанием, будущим, завтра, которого никогда не бывает. Ты жил в снах, и теперь твоя система больше не может этого терпеть. И ты остаешься таким напряженным будущим, что это напряжение становится самим твоим стилем жизни. Теперь это глубоко укоренившаяся привычка.

В сорок два года снова происходит прорыв. Человек начинает думать о религии, о другом мире. Кажется, жизни с него довольно, и времени остается не так много – как теперь тебе достичь Бога, нирваны, просветления? Отсюда вся теория реинкарнации: «Не бойся. Ты будешь рождаться снова и снова, и колесо жизни будет продолжать вращаться. Не бойся: времени достаточно, остается достаточно вечности – ты можешь достичь».

Именно поэтому в Индии родились три религии – джайнизм, буддизм и индуизм, – которые не соглашаются ни в чем, кроме реинкарнации. Такие противоречащие друг другу теории, не соглашающиеся даже об основных положениях Бога, о сущности «я»… но все три соглашаются в том, что касается реинкарнации – наверное, в этом что-то есть. Всем им нужно время, потому что чтобы достичь брахмана – индуисты называют это брахманом, – понадобится много времени. Это такая великая амбиция, а интерес возникает только в возрасте сорока двух лет. Остается всего двадцать восемь лет.

И это только начало интереса. Фактически, в возрасте сорока двух лет ты снова становишься ребенком в мире религии, а остается всего двадцать восемь лет. Кажется, этого времени слишком мало, недостаточно, чтобы достичь таких великих высот – индуисты называют это брахманом. Джайны называют это мокшей, абсолютной свободой от всех прошлых карм. Но тысячи и миллионы жизней случились в прошлом, как тебе с этим справиться за двадцать восемь лет? Как тебе отменить все это прошлое? Прошлое так безгранично, хорошие и плохие кармы – как тебе полностью очиститься от грехов за эти двадцать восемь лет? Это кажется несправедливым! Бог требует слишком многого; это невозможно. Если тебе дается только двадцать восемь лет, ты почувствуешь себя разочарованным. И буддисты, которые не верят ни в Бога, ни в душу – даже они верят в реинкарнацию. Нирвана, последняя пустота, полная пустота… если ты столько жизней остаешься наполненным таким количеством мусора, как тебе освободиться от этого бремени за двадцать восемь лет? Это непосильно; это кажется невозможной задачей. И все они согласились в одном: нужно больше будущего, больше времени.

Каковы бы ни были твои амбиции, они требуют времени. А для меня религиозный человек это тот, кому не нужно времени. Он освобожден здесь и сейчас, он достигает брахмана здесь и сейчас, он освобожден, просветлен здесь и сейчас. Религиозному человеку вообще не нужно времени, потому что религия происходит в безвременном мгновении. Она происходит сейчас, она всегда происходит сейчас; она никогда не случалась никак иначе. Она никогда не случалась по-другому.

В возрасте сорока двух лет возникает первый порыв, неопределенный, неясный, спутанный. Ты даже не осознаешь, что происходит, но начинаешь смотреть на храм с интересом. Иногда по пути, как бы невзначай, ты заходишь в церковь. Иногда – когда у тебя есть время, и ты ничего не делаешь – ты начинаешь заглядывать в Библию, которая всегда собирала пыль на полке. Туманно, не очень ясно, точно как маленький ребенок, движимый невнятным сексуальным импульсом начинает играть со своим половым органом, не зная, что делает. Туманный позыв… Иногда человек сидит один, молча, и внезапно чувствует покой, не зная, что он делает. Иногда он повторяет определенную мантру, услышанную в детстве. Это обычно делала моя старая бабушка: начинала повторять мантру, когда чувствовала себя напряженной. Человек начинает искать гуру, кого-то, кто послужил бы ему проводником. Он принимает посвящение, начинает учить мантру, иногда повторяет ее, снова забывает на несколько дней, снова повторяет… туманный поиск, нащупывание.