Летальный исход Локк Джон

Личное послание Джона Локка читателям

Я люблю писать книги! Но еще больше я люблю получать отзывы моих читателей. Если вам понравился этот роман или любая другая моя книга, для меня будет иметь огромное значение, если вы пришлете мне короткое сообщение по E-mail, представитесь и просто скажете «Привет!». Я всегда сам отвечаю своим читателям.

Я также хотел бы включить вас в свой список рассылки, чтобы вы получали уведомления о выходе моих новых книг, обо всех новостях и конкурсах. Просто кликните по этой ссылке и представьтесь, чтобы я имел возможность лично поблагодарить вас за то, что вы прочли мою очередную книгу.

ДЖОН ЛОКК,

Автор бестселлеров по версии «Нью-Йорк таймс»

Первый среди авторов бестселлеров на «Амазон Киндл»

Пролог

Пожар в подвальном помещении под домом Грега и Мелани начался сразу после полуночи, и огонь быстро и бесшумно поднялся вверх по лестничной клетке, словно хищник, преследующий очередную жертву.

Грег никогда не видел соответствующую статистику, иначе знал бы, что домашние пожары могут стать смертельно опасными буквально за две минуты, а шансы вовремя проснуться обычно выходят три к одному.

Точнее, один против трех.

Но они с Мелани все же успели проснуться. Может, потому, что она закричала? Грег был не совсем уверен. Но вот теперь она точно кричала. Сонная, потерявшая всякую ориентацию, заходящаяся в кашле. Грег, пошатываясь и спотыкаясь, добрался до двери. Подобно миллионам других, он, конечно, видел фильм «Обратная тяга», и хотя событие, запечатленное в этом фильме, правильно нужно было называть «вспышкой», а не «обратной тягой», но он узнал из этого фильма вполне достаточно, чтобы сперва прикоснуться тыльной стороной ладони к верхней филенке двери, к дверной ручке и к щели между дверью и дверной коробкой, прежде чем распахнуть эту дверь настежь.

Пока он предпринимал все эти действия, Мелани откатилась на край постели и схватила свой сотовый телефон, вырвав его из подставки-зарядника на прикроватной тумбочке. Набрала 911 и прикрыла микрофон согнутой ковшиком ладонью. Теперь, когда Грег начал двигаться и действовать, Мелани чувствовала себя гораздо лучше и увереннее – как часть команды, а уже не как армия, состоящая из одного-единственного солдата. Всего пару минут назад Мелани впала было в панику и выплеснула этот приступ на безжизненное тело вроде как впавшего в коматозное состояние Грега, толкая его, колотя, щипая и вскрикивая в попытке его разбудить. Когда он в конце концов зашевелился, она сильно, несколько раз ударила его по лицу.

И вот теперь они действовали вместе. Молча оценили ситуацию и взяли каждый на себя конкретную роль, словно следуя не высказанному вслух плану. Он вытащит детей; она вызовет пожарных.

Мелани не слышала ничего в динамике телефона и даже решила, что неправильно набрала номер. Она отменила звонок и набрала номер снова. Внезапно налетевшая струя горячего воздуха подсказала ей, что Грег сумел открыть дверь. Мелани подняла взгляд, и их глаза встретились. Она секунду удерживала его взгляд, и ей показалось, что время остановилось, пока между ними произошел какой-то безмолвный обмен мыслями. Это длилось всего долю секунды, но они успели вместить в этот обмен все восемь лет своей совместной жизни.

Грег стиснул зубы и кивнул ей ободряюще, словно сообщая, что уже увидел, что творится за дверью, и что все будет хорошо.

Но Мелани на это не купилась. Она знала этого человека с первой недели учебы в колледже, отлично знала все его приемчики. То, что она увидела в его глазах, было полной беспомощностью. И страхом.

Грег отвернулся от нее, прикрыл лицо и бросился во вздымающееся пламя. За ревом огня она не слышала голоса оператора службы 911, но слышала, как Грег с топотом взбирается вверх по лестнице и громко зовет детей.

– Я люблю тебя! – выкрикнула она, но ее слова потонули в реве пламени.

Обжигающий жар терзал ее и без того воспаленное горло. Мелани прикрыла ладонью рот и вернулась к телефону. Услышали ли ее на том конце? Она уронила руки на колени, обхватила пальцами микрофон и еще раз прокричала в него свое сообщение, как можно четче, надеясь, что диспетчер ее слышит.

И тут она услышала грохот – такое впечатление, что в холле упали поддерживающие перекрытие балки. Мелани решила, что следующей рухнет лестница.

Комната детей располагалась прямо над нею. Мелани инстинктивно взглянула вверх, уже собираясь прочесть молитву, и тут увидела мощное, крутящееся облако дыма, повисшее у потолка. И издала долгий, пронзительный вопль. В голове сразу мелькнула жуткая мысль, пытаясь пробиться к сознанию. Мелани с усилием отогнала ее прочь. И снова пронзительно закричала – взывая к дочерям, взывая к Грегу, – и так и кричала, несмотря на то, что рот и легкие заполнил обжигающий жар, стараясь ее прикончить.

Но Мелани вовсе не желала умирать. Во всяком случае, не здесь, в собственной спальне. И без своей семьи. Кашляя, задыхаясь, она поползла, постепенно продвигаясь к дверному проему.

Теоретическое предположение, что воздух тем чище, чем ближе к полу, по всей вероятности, не относилось к пожарам, начавшимся в подвале. Толстенные серые потоки дыма пробивались наверх сквозь половые доски. У Мелани жутко пекло в легких, они словно протестовали против того, что жар и пламя увеличивали ее потребность в кислороде. Кровь тяжело и сильно стучала в ушах и на шее. Холл, располагавшийся всего в двенадцати футах от нее, стал недосягаем сразу после того, как Грег оставил ее здесь, бросившись наверх. В течение этих нескольких секунд пожар резко усилился, пламя поднялось еще выше и начало еще интенсивнее пожирать все вокруг, поглощая из воздуха и сжигая столько кислорода, что она едва могла сохранять сознание.

Когда Мелани наконец добралась до двери, окно спальни взорвалось с громким грохотом, обрушившись внутрь. Разогретые осколки стекла вонзились ей в голову и в верхнюю часть торса, словно заряд из дробовика, раздирая ей лицо, шею и плечи кристаллической расплавленной шрапнелью. Удар отбросил Мелани, она упала на бок, вскрикнула от боли и инстинктивно свернулась клубочком, стараясь защититься. Кожа, прежде обтягивавшая ее нежное лицо, исчезла, а плоть как будто зажарилась в яростном пламени.

Этого вполне хватило бы, чтобы прикончить Мелани, если бы она боролась только за собственную жизнь, но она сражалась и за Грега, и за близнецов, так что сдаваться отнюдь не собиралась. Она снова вскрикнула, на этот раз злобно. Приподнялась, встала на четвереньки, пробралась сквозь дверной проем, подползла к подножью лестницы и посмотрела вверх.

Лестничная клетка превратилась в пылающий ад, нижняя половина лестницы уже практически исчезла. У Мелани упало сердце. Она снова закричала, зовя Грега и детей, и прислушалась, ожидая ответа. Ответа не было.

После этого – словно ангел что-то шепнул ей на ухо – Мелани осенило. Она поднялась на ноги и направилась в ванную. Открыла краны и намочила полотенца, предназначенные для гостей. Шатаясь, выбралась обратно и подошла к лестнице, туда, где прежде были нижние ступеньки. Собрав последние силы, закричала: «Грег!» и сильным броском швырнула мокрые полотенца вверх, во вздымающееся пламя, в направлении детской.

Услышал он ее? Ответил ли на ее зов? Этого она так и не узнала.

Пожарные и спасатели прибыли на место всего через четыре минуты после того, как служба 911 зарегистрировала вызов. Соседи, заслышав вой сирен, собрались на улице, в ужасе наблюдая за огнем.

Позднее, восстанавливая последовательность событий в доме, пожарные установили, что Грег добрался до комнаты детей, открыл окно и вывесил наружу простыню, чтобы дать знать спасателям, где они находятся. У него еще хватило сообразительности и присутствия духа, чтобы прижать к себе обеих девочек, уложить их на пол и прикрыть собственным телом, прежде чем он перестал дышать.

Пожарные даже удивились, когда вошли в детскую и обнаружили, что лица детей прикрыты мокрыми полотенцами. Именно это и спасло их в ту ночь, поняли они, хотя одна из близняшек позже умерла, уже в больнице.

– Сукин ты сын! – заявил Огастес Куинн. – Какой же ты крутой сукин сын! Уж это-то я должен признать! – Да, это вам не какая-нибудь шекспировская драма. Крид к этому моменту уже должен был быть мертв, а он не был. – Ладно, на этом закончим. Ночь уже на исходе, – добавил Куинн.

Они стояли по разные стороны тюремной решетки, в шестидесяти футах под поверхностью земли. Донован Крид с трудом поднялся на ноги – на это у него ушло довольно много времени – и занял выгодную позицию, откуда теперь, улыбаясь, глядел на этого жуткого на вид гиганта, управлявшего пыточным устройством.

– Сколько я продержался? – спросил Крид. – Восемь секунд?

Неуклюжий гигант кивнул в ответ.

– А теперь пусть будет десять.

– Помрешь ведь, – сказал Куинн. Хотя эти двое уже много лет работали бок о бок, он произнес это предупреждение совершенно равнодушным тоном, без каких-либо признаков заботливости или теплоты.

Как полагал Крид, для Куинна все это было всего лишь очередным делом. Донован платил своему приятелю за то, что тот подвергал его испытаниям на этой пыточной машине, а Куинн лишь выражал свое отношение к мысли о продолжении этих испытаний. Вряд ли он станет сильно расстраиваться, если Крид и впрямь умрет нынче же ночью. Над этим соображением Донован раздумывал целую минуту.

Установка под названием АДС была создана в ходе войны в Ираке в качестве средства против гнусной практики террористов использовать гражданское население в качестве живого щита. Оружие это эффективно работало на расстоянии до четверти мили, испуская невидимый луч, который был способен проникнуть в тело человека сквозь кожу и во мгновение ока довести до точки кипения все содержащиеся в его теле жидкости. Идея была простая: наведи это оружие на толпу, щелкни выключателем, и все тут же падают на землю от жуткой, мучительной боли. Потом отключи подачу тока, убери установку и начинай выбирать террористов из кучи упавших людей. Через несколько минут все они придут в норму. К сожалению, в ходе проверочных испытаний вдруг появилось сообщение о некоторых солдатах, у которых возникли неизлечимые травмы – пострадало сердце или разорвалась селезенка. Когда в дело вмешались организации, озабоченные защитой прав человека, взрыв возмущения в обществе был настолько громким, что о практическом использовании этого оружия пришлось забыть.

Донован Крид был одним из первых, кто испытал на себе действие АДС, но не получил при этом никаких серьезных телесных повреждений. Впервые проверив его действие, он понял, что у этого оружия огромный потенциал, что его можно использовать как полевое пыточное устройство – при условии, конечно, что его можно будет усовершенствовать, модифицировать, доведя до таких размеров, чтобы им удобно было пользоваться одному человеку. С этой целью Крид убедил командование забыть про один из первых испытательных прототипов на достаточно долгий период времени, чтобы дать ребятам из его команды – большим прохвостам и любителям всяких жутких устройств – возможность попытаться превратить его в нечто вроде карманного радиопередатчика.

Оружие, в настоящий момент нацеленное на Крида сквозь прутья тюремной решетки, было одним из трех экземпляров, изготовленных к нынешнему времени. Другие два были заперты в укромном шкафу в двадцати футах отсюда. Эти три экземпляра были последним поколением, и это означало, что они гораздо меньше размерами, чем оригинал, но не такие уж небольшие, какими станут в конечном итоге, чтобы соответствовать целям Крида. И тем не менее, каждый этап их совершенствования требовал испытаний на человеке.

– Ты ж сам не веришь, что я помру, – сказал Донован. – Ты просто проголодался.

Куинн проигнорировал это замечание.

– Две сотни солдат прошли испытания с этой штукой, – провозгласил он. – Сорок шесть из них – с боевым опытом…

Крид лишь отмахнулся.

– Это давно известно, – заметил он.

Куинн повернулся лицом к видеокамере.

– Я хочу, чтобы мое предупреждение было записано. Я советую тебе прекратить это.

– Не говори вздор, – сказал Донован. – Даже если ты смоешься, я найду способ проделать это самому, без твоей помощи.

– Я что хочу сказать, – ответил Огастес, – если я уйду, а ты тут скопытишься, то кто отключит луч?

Крид изучающим взглядом смотрел в темные, словно мертвые глаза гиганта, пытаясь отыскать в них пресловутые признаки доброты и человечности.

– Ты что это, – спросил он наконец, – тебе меня жалко стало?

Куинн не ответил, и Донован понял, что если и имелся какой-то ответ на его вопрос, прочесть его в глазах Куинна было невозможно. Глаза Огастеса отнюдь не были воротами в его внутренний мир, в его душу. Это было скорее такое место, где могла найти гибель любая радость, любое веселье.

– Видишь ли, – сказал Куинн, вроде как пытаясь прояснить вопрос, – если я буду продолжать держать его включенным, все ассасины, все спецподразделения профессиональных киллеров и половина вооруженных сил страны тут же начнут старательно вбивать меня в землю.

– Ох, черт побери, Огастес, да эти парни пытаются убить меня всякий раз, когда изобретают новую подобную игрушку. Не забудь, мне за это дерьмо очень неплохо платят.

– Надеюсь, авансом?

Повернувшись к камере, Крид сказал:

– Если я сегодня умру, отыщите этого паскудного ублюдка и прикончите его, как бешеную собаку. Он вообще-то и есть бешеная собака.

Затем Донован подмигнул своему уродливому приятелю и встал поустойчивее.

Куинн пожал плечами.

– Я всегда могу стереть эту запись, – сказал он, еще секунду выдерживал взгляд Крида, потом проверил свой секундомер и щелкнул выключателем.

Десять секунд спустя Донован валялся на полу, на спине, без признаков жизни, хотя эхо его воплей еще продолжало звучать, отражаясь от тюремных стен.

Огастес Куинн, человек совершенно не отягощенный никакой сентиментальностью, оставил Крида лежать там, куда тот свалился, и достал видеокарту из видеокамеры. Завтра он отошлет копии записи в Агентство национальной безопасности, в ЦРУ и в Департамент внутренней безопасности.

Куинн сунул карту в карман, но в этот момент замер, услышав некий слабый звук. При отсутствии полной уверенности он предпочел бы не протискиваться в узкую дверь тюремной камеры – это ведь все-таки был Донован Крид, так что Куинн неохотно вошел в камеру, опустился на колени и взял Крида за руку, пытаясь нащупать пульс. Так его и не обнаружив, он пристроил голову мертвого в свою гигантскую ладонь и приложил ухо ко рту Донована.

И услышал хриплый шепот:

– И это все, на что ты способен?

Куинн резко отшатнулся.

– Ты настоящий сукин сын! – заявил он, уже во второй раз за эту ночь.

Когда-нибудь, в один прекрасный день, когда он будет выпивать в каком-нибудь баре с байкерами или висеть на крюке для мясных туш на какой-нибудь бойне, кто-нибудь непременно задаст ему вопрос, кто был самым крутым парнем из всех, кого он когда-либо встречал в своей жизни. И он ответит.

Он ответит, что это был Донован Крид, и приведет дюжину примеров того, каким крутым был этот Крид, не забыв про вот эти последние события. И перескажет их в точности так, как они происходили нынче ночью – нет никакой нужды что-либо приукрашать, – и закончит рассказ, процитировав вот эти последние слова Крида: «И это все, на что ты способен?». И парень, выслушав его историю, непременно улыбнется, потому что последние слова Крида – сущее золото.

Однако, как оказалось, это были вовсе не последние слова Крида.

– В следующий раз, – заявил он, – дашь мне двенадцать секунд.

Огастес тяжко вздохнул.

– Надо было мне с собою сэндвич сюда захватить.

Куинн не боится никого, ни человека, ни зверя, за исключением мужчины, который сейчас лежит у его ног. И особенно он боится той паскудной гадости внутри этого мужчины, которая заставляет его ночевать в тюремной камере всякий раз, когда он оказывается в их штаб-квартире в Вирджинии, или даже – во всех прочих случаях – на чердаках или в иных жутких помещениях, куда можно забраться только ползком, в домах, владельцами которых являются какие-то странные, никому не известные личности. Никак не может Куинн измерить и оценить запасы того топлива, которые питают безумное желание Крида всячески усиливать свою устойчивость и сопротивляемость пыткам, устраивая эти жуткие ночные сеансы, чтобы самому играть в них роль подопытного кролика, испытывая самые последние новинки смертельного боевого оружия, какое только успели разработать и создать на сегодняшний день.

Куинн идет обратно к двери и вставляет видеокарту обратно в девайс. Потом заглядывает в видоискатель и нажимает кнопку записи.

На экранчике – голая тюремная камера размером шесть на девять футов. Узкая откидная койка с голым матрасом висит на левой стене, отделенная от унитаза раковиной из нержавейки. Усиленные стены из шлакобетонных блоков и голый бетонный пол выкрашены в обычный серый цвет, как и положено. Стальные прутья диаметром в два дюйма отделяют камеру от коридора. Центральную секцию этой решетки можно сдвинуть в сторону, чтобы войти в камеру или выйти из нее. Потолок высоко, к нему прикреплены флуоресцентные лампы, защищенные решеткой, предназначенной для того, чтобы отбить у узника охоту швырять вверх пищу или одежду с целью обзавестись осколками стекла, которые можно использовать в качестве оружия.

Решетка превращает свет ламп в зеленоватое сияние, которое несколько искажает фигуру человека на полу в центре тюремной камеры… а он между тем с трудом снова поднимается на ноги.

Глава 1

Я проснулся от собственного крика, резко, рывком сел, потом спрыгнул с койки, словно подо мной горел матрас. Клетки моего головного мозга трещали и что-то бессвязно мне сообщали, перегруженные испытанной болью и паническим страхом. Я с трудом, шатаясь, сделал три шага и уткнулся в стальные прутья своей камеры. Ухватился за них и вцепился в железо так, словно от этого зависела моя жизнь. Мне потребовалась целая минута, но в итоге я все же вспомнил, как провел предыдущую ночь, играясь со смертельным лучом АДС-установки.

Зазвонил мой мобильник. Я проигнорировал его, прошел к унитазу и выблевал все, что было внутри меня, включая, возможно, и собственную селезенку. Звонки прекратились задолго до того, как я почувствовал себя в состоянии проверить, кто это мне звонил. Мой номер знают всего девять человек во всем мире, но это был не один из них. Впрочем, кто бы это ни был и чего бы он ни хотел, все это может подождать.

Отсюда, из моей тюремной камеры в Бедфорде, штат Вирджиния, добраться до рабочего места очень легко – надо лишь войти в лифт и нажать нужную кнопку. И как только я это проделал, то тут же сунулся в душ, и обжигающие струи воды в полную силу замолотили по мне. Через несколько минут этого блаженства я понял, что мое тело отнюдь не намерено восстанавливаться и омолаживаться самостоятельно, так что вышел из душа и вытряс из пачки с дюжину таблеток «Адвила».

Потом глянул в зеркало. Обычно, когда я себя чувствую так же скверно, как сейчас, мне нужно накладывать швы, много швов. Я оперся локтями на край раковины и опустил голову в ладони.

Этот тип оружия, АДС, было все, на что я мог надеяться, даже больше того. Я понимал, что в ближайшие несколько недель сумею отладить эту проклятую штуку и приспособиться к ней, но пока что она буквально вышибает мне мозги. Интересно, эти типы в строгих официальных костюмах из Департамента внутренней безопасности будут радоваться или же плакать, когда узнают, что я выжил после первого сеанса?

Когда комната наконец перестала крутиться и вертеться, я проглотил таблетки «Адвила». Потом побрился, натянул на себя кое-что из одежды и звякнул Лу Келли.

– Надыбал что-нибудь на Кена Чапмена? – осведомился я.

Возникла короткая пауза. Потом Лу ответил:

– Целую кучу всякого надыбал. Хочешь получить прямо сейчас?

Я вздохнул.

– Ага, тащи.

Я распахнул дверь своего кабинета, чтобы Лу мог войти без помех. Потом протащился в кухню, бросил несколько кубиков льда в блендер и плеснул туда воды. Потом добавил белкового порошка и горсть покрытых шоколадом орехов миндаля, после чего настроил блендер на максимальную мощность и нажал кнопку включения. К тому моменту, когда Лу явился ко мне, я уже наливал получившуюся жуткую смесь в высокий пластиковый стакан.

Лу держал в руке толстую папку из манильской бумаги.

– Спорим на сотню, не угадаешь, какая нынче у нас погода? – И положил папку на кухонную стойку прямо передо мной.

– И какой у меня выбор?

– Гроза, метель, облачно или солнечно, – ответил Лу Келли.

Мой кабинет расположен над землей, но окон у меня нет – через окно человека нетрудно застрелить, – так что от них я отказался. Стены кабинета имеют толщину два фута, они абсолютно звуконепроницаемы, так что я не в состоянии исключить ничего, даже грозу. Но сейчас у нас начало февраля, и я вчера был на улице. Я отпил немного этой своей белковой смеси. Вчера было ясно и солнечно.

– Пожалуй, я скажу «облачно», – сказал я ему.

Лу нахмурился.

– И зачем я с тобой связался?

Он достал из кармана две пятидесятидолларовые купюры и положил их рядом с папкой.

– Нет ничего хуже дебила, любящего заключать пари, – сообщил ему я.

Лу ткнул пальцем в папку.

– Можешь пока что воздержаться от окончательных суждений и выводов по этому поводу, – сказал он и два раза стукнул указательным пальцем по папке, словно подчеркивая сказанное.

Лу Келли – мой лейтенант, мой заместитель, моя извечная прислуга за всё. Мы уже пятнадцать лет вместе, включая наши совместные выступления в Европе под эгидой ЦРУ. Я отпил еще глоток своей смеси и уставился на папку.

– Давай, излагай самую суть.

– Твоя дочь была права, этому малому доверять нельзя, – сказал Лу.

Я кивнул. Я знал это с той минуты, когда неделю назад ответил на телефонный звонок и сразу понял, что что-то тут не так, не в порядке. Обычно Кимберли верно оценивает людей, особенно когда дело касается бойфрендов ее матери, и тут ей понадобилось сообщить мне о некоем весьма любопытном происшествии. «Нынче вечером, – сообщила она мне, – Кен разбил стакан, сжав его в руке. Вот только что держал стакан с выпивкой в руке – и в следующую секунду у него вся ладонь в крови!» И продолжила свои объяснения, рассказав, что ее мамочка (моя бывшая жена, Джанет) выдала какое-то злобное и язвительное замечание, которое должно было вызвать сокрушительный ответ ее нынешнего жениха. Но Чапмен вместо этого лишь заложил руки за спину и уставился в пространство. И ничего ей не ответил. А когда Джанет в ярости вылетела из комнаты, Чапмен с такой силой сжал в руке стакан, что он разлетелся на мелкие осколки. Кимберли сидела рядом и наблюдала за всей этой сценой. «С этим парнем что-то не так, папа. Он какой-то слишком… – Она поискала подходящее слово. – Ну, не знаю. Пассивно-агрессивный? С резко меняющимися настроениями? Что-то с ним не так».

Я согласился с нею и сказал, что разберусь с этим.

– Маме не говори, что я это тебе сказала, окей? – попросила Кимберли.

Стоявший передо мной Лу Келли прочистил глотку:

– С тобой все в поряде?

Я хлопнул ладонями.

– Я в прекрасном состоянии! – сказал я. – Ну, послушаем, что ты там надыбал.

Лу с минуту изучающе смотрел на меня. Потом сказал:

– Кен и Кэтлин Чапмен уже два года как развелись. Кену сорок два, он живет в Чарльстоне, штат Западная Вирджиния. Кэтлин тридцать шесть, она живет в Норт-Бергене, штат Нью-Джерси, а работает на Манхэттене.

Я махнул рукой, отмахиваясь от этой пустой информации.

– Суть давай.

Лу Келли нахмурился.

– Суть в том, что наш парнишка Чапмен имеет в прошлом серьезные проблемы, связанные со вспышками гнева и злобы.

– Насколько серьезные?

– Он считался законченным садистом. Избивал свою жену.

– Считался? – уточнил я.

– Есть свидетельства, дающие основания полагать, что он исправился.

– Какого типа свидетельства? – спросил я. – Эмпирические или медицинские?

Лу смотрел на меня, как мне показалось, очень долго.

– Ты давно держал в голове эти слова, дожидаясь момента, когда их можно будет пустить в ход? – наконец осведомился он.

Я улыбнулся и ответил:

– Богатый словарный запас есть верный признак интеллектуального превосходства.

– У тебя в башке теперь, видимо, полно свободного места, после того, как ты их из себя выпустил, – с кислой миной парировал он.

– Давай продолжим, – сказал я. – У меня башка трещит.

– А чего бы ей не трещать? – заметил он. Потом все же продолжил: – Судя по письму, которое его мозгоправ прислал в суд, Чапмен, как ему представляется, сумел справиться со своей агрессивностью.

– Наладил химический баланс в организме? – предположил я.

– В общем, все сводится к этому, – сказал Лу.

Я отдал парню обратно его деньги и потратил пару минут, просматривая содержимое папки – полицейские фотографии и рапорты о случаях домашнего насилия. Фото Кэтлин Чапмен в любом случае и по любым меркам вполне можно было счесть жутко отвратительными, но насилие и жестокость – это мои постоянные компаньоны, так что я видал картинки и похуже. И, тем не менее, я, к собственному удивлению, обнаружил, что все больше проникаюсь странным сочувствием по отношению к ее ссадинам и ушибам. Я то и дело возвращался к двум фотографиям. И у меня, кажется, начала возникать некая связь с этой несчастной женщиной, у которой два года назад хватило мужества предстать перед полицейским фотоаппаратом и пустым взглядом смотреть в его объектив.

– Что бы ты мог сказать женщине с фонарями под обоими глазами? – спросил я.

Лу пожал плечами.

– Ну, не знаю. А ты что мог бы сказать женщине с фонарями под обоими глазами?

– Ничего, – ответил я. – Все, что можно сказать, ей уже сказал ей муженек.

Лу покивал. Мы с ним частенько пускаем в ход черный юмор, чтобы как-то отрешиться от гнусности и жестокости своей профессии.

– Впечатление такое, что он тоже поспорил с нею на сотню.

Я извлек эти две фотографии из папки и провел указательным пальцем по лицу Кэтлин. И тут меня осенило. Я передал фото Лу.

– Вели нашим прохвостам убрать с ее лица на этом фото все ссадины и синяки, и путь они на компе состарят ее, чтоб представить, как она выглядит сегодня.

Лу с подозрением посмотрел на меня, но ничего не сказал.

– Потом сравним ее вот с этой леди. – Я открыл свой мобильник, кликнул несколько раз, пропустив пяток фото, пока не дошел до того, которое было мне нужно, и передал телефон Лу. – Как тебе кажется?

Он взял мой телефон правой рукой, а в левой зажал фотографии более молодой Кэтлин. Его глаза перебегали туда и обратно, с телефона на фотографии и назад. Потом он сказал:

– Они вполне могут быть близнецами.

– Согласен, – сказал я, забрал у него телефон и начал вводить кое-какие команды, нажимая на кнопки.

– Кто это? – спросил он. – Та, что на фото в твоем мобильнике.

Я пожал плечами.

– Знакомая. Приятельница.

– Наши прохвосты могут начать задавать вопросы по поводу этого задания.

– А ты просто скажи им, что мы пытаемся внедрить некую конкретную девицу в террористическую ячейку.

Он еще некоторое время поизучал фото Кэтлин.

– Подстава с двойником?

– Точно. И еще одно, Лу.

Он поднял взгляд:

– Да-да?

– Скажи нашим прохвостам, что мне это было нужно еще вчера.

Лу вздохнул.

– Вечно одно и то же!

И повернулся, собираясь выйти.

– Погоди минутку, – сказал я. – А что, если Кэтлин – не первая жертва Кена Чапмена?

– Думаешь, он еще и налево ходил, даже будучи женатым?

– Возможно. Или, может быть, встречался с кем-то уже после развода, до того, как познакомился с Джанет. Можешь поискать?

– Понял. Уже ищу, – ответил Лу.

Когда он ушел, я снова вернулся к своим досье. Пока знакомился с подробностями, занесенными в полицейские рапорты, в голове продолжала вертеться все та же мысль: Если я не предприму никаких мер, через пару лет на месте Кэтлин вполне может оказаться Джанет, и даже Кимберли.

Я все никак не мог поверить, что Джанет собралась замуж за этого кретина.

И тут вспомнил, что мне месяц назад говорила Кимберли, когда сообщила о помолвке матери. Она тогда сказала, что не верит, что мама любит этого Чапмена.

– Тогда зачем она выходит за него, если не любит? – спросил я.

– Думаю, мамочка предпочитает скорее быть несчастной, нежели одинокой.

Глава 2

Здание законодательного собрания штата в Чарльстоне, Западная Вирджиния (оно тоже именуется Капитолий), построено из светло-желтого известняка, доставленного из штата Индиана. Его купол поднимается на высоту 293 фута и позолочен. Крыша в виде золотых листьев, золото высшей пробы, 23,5 карата[1]. Я стоял в ротонде, прямо под этим куполом, уставившись на статую сенатора Роберта С. Берда, когда услышал легкий перестук ее высоких каблучков.

Элисон Дэйвид.

– Зовите меня Элли, – сказала она, протягивая мне руку.

Я пожал ей руку и представился.

– Ну, – сказала она, – что вы думаете по поводу нашего Капитолия?

На Элли Дэйвид был темно-синий жакет с рукавами три четверти и гармонирующая с ним стильная юбка. Глубокий вырез атласной блузки подчеркивал изящную шейку и предлагал роскошный вид на потрясающую ложбинку между грудками. Мне потребовалось сделать над собой усилие, чтобы не устроить смешное представление, восхищаясь ее умением одеваться.

– Впечатляет, – ответил я. – Вот только меня несколько смущает эта статуя.

– Почему это?

– Ну, понимаете, я знаю, что в Западной Вирджинии куда ни плюнь, непременно попадешь в дом с мемориальной доской в честь этого сенатора, – ответил я. – Только мне казалось, что надо умереть по меньшей мере лет пятьдесят назад, чтобы тебе поставили такой памятник.

Она улыбнулась и подмигнула мне.

– У нас, жителей Западной Вирджинии, заключен пакт с сенатором Бердом. Он присылает нам свинину, а мы позволяем ему давать имена свиньям.

Элисон Дэйвид была из тех карьерных служащих женщин, кто – не говоря и не делая ничего необычного – создает впечатление, что она – создание с повышенной сексуальностью. Интересно, это естественный феномен или же некое качество, которое она культивирует намеренно?

– А вот скажите, это лишь мое ощущение, или же ваш замечательный сенатор действительно указывает рукой прямо на мой карман?

Она заставила себя слегка улыбнуться, но я уже понял, что упустил ее. Вежливые беседы ни о чем – тут я не силен.

– Итак, – сказал я, – куда вы поведете меня на ланч?

– Куда-нибудь неподалеку, – ответила она.

Я молчал, ожидая, что Элли сообщит какие-то подробности, но она предпочла этого не делать. Не способный сказать что-нибудь остроумное, я остановился на том, что заметил: «Звучит неплохо», что вызвало у нее странную реакцию – она чуть приподняла одну бровь и бросила на меня непонятный взгляд.

Мы прошли квартал и вошли в небольшой японский ресторан «Геза», который оказался более милым и приятным, нежели можно было предположить, если судить по его бездарному, обезличенному внешнему виду. Внутри на ярко-красных стенах повсюду висели отличные японские гравюры. Свет был приглушенный, но достаточно яркий, чтобы свободно читать меню. В центре зала возвышалась барная стойка, ламинированная и украшенная бронзовыми завитушками; она отделяла готовящих суши поваров от посетителей, а холодильники со стеклянными передними стенками, громоздящиеся над баром, демонстрировали аккуратно расставленные образцы красочных блюд из даров моря. В зале оказалось два свободных столика, покрытых белыми льняными скатертями. Элли выбрала один из них, и мы уселись за него.

– Что такое «геза»? – спросил я.

Элли опустила взгляд и улыбнулась мне, и то, как она это проделала, заставило меня предположить, что «геза» вполне может означать нечто похабное.

– Геза, – ответила она, – это очень популярное блюдо в японской кухне. Этакие жареные «пальчики», похожие на маленькие сосиски, но с разной начинкой. Многие заказывают с мясной или из даров моря. А я предпочитаю овощную, вегетарианскую.

Появилась официантка, и Элли и в самом деле заказала вегетарианскую гезу. А я спросил, хорош ли у них ролл «Спайдер», «Паук» то есть.

Официантка несколько смутилась и сказала:

– Он очень остро! Очень-очень остро! Да, очень остро рулет!

– «Спайдер», – подтвердил я.

– Да, да! – сказала она. – «Спайдер» очень остро.

Я притворился шокированным.

– Вы хотите сказать, что у него внутри действительно паук?

Элли Дэйвид обвела глазами зал, чуть улыбнулась официантке, и они обменялись типично женским взглядом, словно мой вопрос подтвердил какие-то умозаключения на мой счет, к которым они уже пришли.