Пентаграмма Несбё Ю

Глава 9

Среда. Исчезновение

Водитель нехотя нажал на тормоз, и машина остановилась перед светофором на площади Александра Кьелланда.

– Или поедем с мигалкой и визжалкой? – спросил он, оборачиваясь к заднему сиденью.

Харри отрешенно покачал головой, глядя на парк. Когда-то этот парк был простым газоном с двумя скамейками, на которых обитали друзья «зеленого змия», перекрикивающие шум движения песнями и руганью. Но пару лет назад на площади имени писателя решили навести порядок. За несколько миллионов парк вычистили, добавили зеленых насаждений, положили асфальт, устроили дорожки для прогулок и даже оборудовали миленький каскадный фонтан. Без сомнения, такой парк еще больше располагал к песням и ругани.

Машина повернула направо, к Саннергата, проехала мост через Акерсельву и остановилась у дома, указанного Мёллером.

Сказав водителю, что обратно он доберется сам, Харри вышел из машины и огляделся. Через дорогу находилось новое офисное здание, пока оно пустовало и, если верить газетам, обещало пустовать еще долго. Его окна отражали табличку с нужным Харри адресом на белом, недавно отремонтированном доме, построенном в стиле, чем-то напоминающем функционализм. Фасад уже был щедро украшен граффити. На автобусной остановке неподалеку Харри увидел темнокожую девушку, она стояла, скрестив руки на груди, жевала резинку и разглядывала рекламный плакат «Дизеля» на другой стороне улицы.

Отыскав нужное имя у верхнего звонка, Харри представился и пошел вверх по лестнице. Человек, который вышел его встречать, выглядел весьма примечательно: черная бородка, буйная шевелюра, лицо цвета красного бургундского вина и подходящего цвета рубаха, которая доходила до сандалий на босых ногах.

– Хорошо, что вы так быстро приехали, – сказал он, протягивая Харри свою лапищу.

Только так ее и можно было назвать: кисть Харри утонула в ладони мужчины, который представился как Вилли Барли.

В ответ Харри назвал свое имя и попытался выдернуть руку. Физических контактов с мужчинами он не любил, а это рукопожатие тянуло на объятия. Но Вилли Барли вцепился в него, как в спасительную соломинку.

– Лисбет пропала, – произнес он срывающимся, на удивление высоким голосом.

– Нам сообщили, Барли. Можно пройти?

– Пошли.

Следуя за ним, Харри оказался в еще одной мансарде. Но если в маленьком жилище Камиллы Луен господствовал минимализм, в этом – не в пример большем – хозяин пытался воссоздать дух неоклассицизма, и делал это так усердно, что гостиная стала походить на интерьер для вечеринки в античном стиле. Вместо стульев здесь были ложа, словно из голливудской версии Древнего Рима. Деревянные балки украшала лепнина, придавая им вид дорических и коринфских колонн. Их Харри так и не научился различать, зато сразу узнал рельеф на стене в коридоре – «Ясон с золотым руном» Бертеля Торвальдсена. Он видел его в детстве, когда с мамой и Сестрёнышем ездил в музей в Копенгагене. Очевидно, квартиру совсем недавно отремонтировали: Харри заметил свежую побелку, даже почувствовал запах раствора.

В гостиной был накрыт стол на двоих. Вилли провел гостя дальше, на крышу, на большую, выложенную плиткой террасу, выходящую во внутренний двор, образованный стенами четырех соседних домов. Об античности здесь ничто не напоминало – обычная норвежская терраса. На гриле дотлевали какие-то угли.

– Вечером в мансардах так душно, – извиняющимся тоном сказал Барли, предлагая Харри пластиковый стул рококо.

– Я заметил. – Харри подошел к краю площадки и глянул вниз, во двор.

Высоты он обычно не боялся, но после длительных запоев у него даже от скромных высот начинала кружиться голова. Харри успел различить два старых велосипеда, развевающуюся на ветру белую простыню и быстро отвел взгляд.

Напротив, через двор, на балконе с черной железной решеткой, за столом, заставленным темными пивными бутылками, сидели двое молодых мужчин. Увидев Харри, они приветственно подняли бокалы, он кивнул в ответ и подумал: «Как странно, что внизу ветер, а здесь – нет».

– Бокал красного вина? – Барли уже начал наливать себе из початой бутылки. Харри заметил, что руки у него дрожат. На бутылке красовалась надпись: «Domaine La Bastide Sy…» Название должно было быть длиннее, но нервные пальцы уже успели отодрать кусок этикетки.

Харри присел:

– Спасибо, я не пью на работе.

Барли скривился и со стуком поставил бутылку на стол.

– Конечно. Простите меня, я просто не в себе. Господи, да и мне сейчас лучше бы не пить.

Он поднес стакан к губам и начал громко глотать, роняя на рубаху капли, которые расползались по ней темными пятнами.

Харри посмотрел на часы, давая Барли понять, что надо бы поторопиться.

– Она хотела только дойти до магазина, купить картофельного салата для котлет. – Барли с трудом переводил дыхание. – Всего два часа назад она сидела на вашем месте.

Харри поправил солнечные очки.

– Ваша жена отсутствует всего два часа?! – с удивлением спросил он.

– Да-да, знаю, это не так долго, но она собиралась дойти до магазина «Киви» за углом и тут же обратно.

На балконе напротив сверкнула следующая бутылка. Харри провел рукой по лбу, посмотрел на мокрые пальцы и задумался, обо что бы вытереть пот. Впрочем, стоило положить руку на раскаленный пластиковый подлокотник, и влага моментально испарилась.

– Вы звонили друзьям и знакомым? Были в магазине, разговаривали с продавцом? Может, она с кем-то встретилась и решила выпить пива. Может…

– Нет, нет, нет! – Барли вытянул перед собой руки с растопыренными пальцами. – Она не могла! Она не из таких.

– Не из каких?

– Она из тех… которые возвращаются.

– Ну…

– Сначала я позвонил ей на сотовый, но она, конечно, оставила его здесь. Потом друзьям, которых она могла бы встретить. Потом в магазин, в Полицейское управление, в три полицейских участка, Уллеволскую больницу и Государственный госпиталь, обзвонил все отделения неотложной помощи. Ничего. Nothing. Rien[9].

– Понимаю, Барли, вы нервничаете.

Барли наклонился над столом и произнес дрожащими, мокрыми от вина губами:

– Я не нервничаю. Я боюсь до смерти. Разве это возможно: выйти из дома в одном купальнике и с пятьюдесятью кронами, зная, что дома жарятся котлеты, и потом решить погулять?

Харри задумался. Он уже хотел было принять предложение Барли насчет вина, но тот успел вылить остатки в свой бокал. Самое время встать, поблагодарить за гостеприимство и уйти, напоследок попросив Барли перезвонить, если супруга не вернется к ночи, и успокоив рассказами о том, что подобные случаи не редкость, но, как правило, все заканчивается благополучно. Но что-то ему мешало так поступить. Возможно, деталь про бикини и пятьдесят крон? Или, может быть, то, что он весь день чего-то ждал и вот теперь выпала возможность отсрочить одинокий вечер в захламленной квартире? Но скорее всего, неприкрытый панический страх Барли. Раньше Харри часто недооценивал интуицию, и свою, и чужую. И это всегда дорого ему обходилось.

– Мне нужно сделать пару звонков, – сказал он.

Без пятнадцати семь в квартиру Вилли и Лисбет Барли пришла Беата Лённ, а еще через пятнадцать минут – кинолог в сопровождении немецкой овчарки. Он представил себя и своего пса – обоих звали Иванами.

– Так вышло случайно. Это не моя собака.

Харри заметил, что Иван ждет от него насмешливого комментария, но промолчал.

Пока Вилли Барли искал в спальне недавние фотографии Лисбет и одежду, по которой Иван-пес мог бы взять след, Харри быстро и тихо делился мыслями с Беатой и кинологом:

– Значит, так. Она может быть где угодно. Возможно, она его бросила, или почувствовала недомогание, или тайком пошла куда-нибудь. Миллион вариантов. Но ее также могли бросить на заднее сиденье и изнасиловать четверо подростков, загоревшихся от вида женщины в купальнике. Мне не хочется, чтобы вы искали ее по какому-то одному из этих вариантов. Просто ищите.

Беата и Иван кивнули: им было ясно.

– Скоро тут появятся патрульные. Беата, прочеши с ними окрестности, поговори с народом. Особенно в магазине, куда она собиралась. Потом переговори со здешними жильцами. А я пойду вон к тем друзьям на балконе напротив.

– Думаешь, они что-то знают? – спросила Беата.

– У них отличный обзор, а сидят они, судя по количеству пустых бутылок, уже прилично. Лисбет, по словам мужа, весь день была дома. Я хочу узнать, видели ли они ее на террасе, а если видели, то когда.

– А смысл? – спросил кинолог, дергая за поводок Ивана.

– Потому что если дама в бикини не выходила на террасу из этой парилки, то это очень и очень подозрительно.

– Конечно, – шепнула Беата. – Подозреваешь мужа?

– Мужа я подозреваю из принципа, – сказал Харри.

– А смысл? – повторил Иван.

– Ищите мужчину. Всегда виноват муж, – выдал Харри.

– Первый закон Холе, – пояснила Беата.

Иван поочередно смотрел то на Харри, то на нее:

– А… разве не он заявил о ее исчезновении?

– Он, – согласился Харри, – но все равно ищите мужчину. Поэтому вы с Иваном начинаете работать не на улице, а тут. Придумайте какое-нибудь объяснение, но мне нужно, чтобы вы сначала проверили квартиру и чердак с подвалом. Хорошо?

Кинолог Иван пожал плечами и обменялся удрученным взглядом с тезкой.

Те двое на балконе напротив оказались на поверку вовсе не парнями, как решил было Харри, увидев их с террасы, а взрослыми женщинами примерно одного возраста. Одна из них была большой любительницей постеров Кайли Миноуг, а другая носила прическу-«ежик» и футболку с надписью «Тронхеймский орел». У Харри не было никаких доказательств того, что они лесбиянки, но он позволил себе такое предположить. Расположившись в кресле перед хозяйками – совсем как пять дней назад перед Вибекке Кнутсен и Андерсом Нюгордом, – Харри начал разговор:

– Извините, что вытащил вас с балкона.

Одна из женщин, представившаяся Рутой, рыгнула, прикрыв рот ладонью, и ответила:

– Да все в порядке. Верно? – Она хлопнула соседку по колену.

Мужской жест, подумал Харри, вспоминая при этом слова психолога Эуне: «Стереотипы укрепляются, потому что люди бессознательно ищут их укрепления». Именно поэтому полицейские, исходя из так называемого опыта, считают преступников дураками. А преступники считают дураками полицейских.

Харри вкратце обрисовал собеседницам обстоятельства дела, те воззрились на него с удивлением.

– Конечно, все скоро выяснится, но нам в полиции приходится и такими случаями заниматься. Для начала надо установить время.

Женщины серьезно кивнули.

– Отлично. – Харри изобразил им «улыбку Холе» – так Эллен называла гримасу, которую он делал, когда хотел выглядеть мягким и приветливым.

Рута рассказала, что они с полудня сидели на балконе. Видели, как до полпятого Лисбет и Вилли Барли лежали на террасе, потом Лисбет вошла внутрь, а Вилли разжег огонь. Он крикнул что-то про картофельный салат, жена отозвалась из комнаты. Потом он тоже зашел внутрь и вернулся минут через двадцать уже с биточками («А, это те угли», – подумал Харри). Через некоторое время – соседки сошлись на пятнадцати минутах шестого – они увидели, как Барли звонит по телефону.

– У нас через двор все отлично слышно, – сообщила Рута. – И мы услышали, как другой телефон зазвонил в комнате. По Барли было заметно, что он раздражен, – он швырнул на стол свой мобильник.

– Наверное, пытался дозвониться жене, – прокомментировал Харри, но, заметив, как женщины переглянулись, пожалел о том, что сказал «наверное». Он сменил тему: – А сколько времени требуется, чтобы дойти до магазина за углом и купить там салат?

– До «Киви»? Я добегаю минут за пять, если нет очереди.

– Лисбт Барли нь-бегает, а хоит мельно, – тихо сказала ее подруга на жутком диалекте.

– Так вы с ней знакомы?

Рута и «Тронхеймский орел» снова переглянулись, будто согласовывая ответ.

– Нет. Н-мы ё знаем.

– Да? Откуда?

– Кажется, в «Верденс Ганг» была статья о том, что Вилли Барли этим летом ставит в Национальном театре мюзикл?

– Не, Рут, эт-была ток-заметка.

– Нет, статья, – раздраженно откликнулась Рута. – Лисбет в главной роли. Большое фото, все дела. Наверняка вы видели.

Харри хмыкнул:

– Этим летом я… не столь активно следил за газетами.

– Да вы что! Был скандал! Эти зазнайки-театралы считают, что это лето станет для Национального театра позором. Ты название мюзикла помнишь? «Моя красная леди»?

– «Прекрасная», – буркнула «Тронхеймский орел».

– То есть они занимаются театром? – вмешался Харри.

– И театром тоже. Вилли Барли везде поспевает: эстрада, фильмы, мюзиклы…

– Он пр-дюсер, а она – пьвица.

– Вот как?

– Да, вы ведь помните: до замужества ее фамилия была Харанг.

Харри покачал головой, будто извиняясь за собственное невежество.

Рута глубоко вздохнула:

– Лисбет с сестрой пели в «Спиннин Уил»[10]. Лисбет была просто куколка, вроде Шанайи Твейн. А голос такой… низкий, с хрипотцой!

– Они не б-ли так уж п-пулярны, Рут.

– Зато пели в программе Видара Лённ-Арнесена. И продали кучу дисков.

– К-сет, Рут.

– Без разницы. Я видела, как «Спиннин Уил» продавали в том большом музыкальном магазине на улице Карла Юхана. Ничего так разбирали! Они хотели записать диск в Нэшвилле, все дела. Но потом ее нашел Барли и решил сделать из нее звезду мюзикла. Но это случилось уж давно.

– Восьмь лет н-зад, – сказала «Тронхеймский орел».

– Лисбет Харанг завязала со «Спиннин Уил» и вышла за Барли. Деньги, известность… Неужели не слышали?

– И колесо больше не вращалось?

– А?

– Он пр-группу, Рут.

– А, да! Сестра продолжала петь одна, но звездой-то была Лисбет. Думаю, «Спиннин Уил» сейчас выступает в каком-нибудь горном отеле или на теплоходе.

Харри встал:

– Ну и последний вопрос: как, по-вашему, протекает семейная жизнь Вилли и Лисбет?

«Тронхеймский орел» и Рута вновь обменялись взглядами-позывными.

– Здесь все хорошо слышно. У них и спальня выходит во двор.

– Вы слышали, как они ругаются?

– Они не ругаются. – Они выразительно на него посмотрели.

Смысл сказанного пару секунд доходил до Харри, после чего он, к своему неудовольствию, почувствовал, что краснеет.

– Стало быть, у них все было замечательно, – смущаясь, сказал он.

– Дверь на террасу все лето распахнута. Порой мне даже хотелось забраться на крышу, обойти вокруг двора и спрыгнуть к ним на террасу, – осклабилась Рута. – Немножко пошпионить, а? Несложно ведь: встаешь на перила, потом – ногу на водосточный желоб, и…

«Тронхеймский орел» толкнула ее в бок.

– Но это и не требуется, – очнулась Рута. – Лисбет мастер… как это?

– Звуковых эффектов, – подсказала «Тронхеймский орел».

– Вот-вот. И все интересное можно представить по голосу.

Харри почесал в затылке.

– Такому низкому, с хрипотцой, – осторожно улыбнулась «Тронхеймский орел».

Вернувшись, Харри застал в квартире работающих Ивана и Ивана. Кинолог Иван обливался потом, а пес Иван вывалил из пасти язык, красный, как банты на День Конституции.

Харри осторожно сел на одно из лож и попросил Вилли Барли рассказать все еще раз, с самого начала, о том, что и когда произошло после обеда. История Барли подтверждалась показаниями двух женщин.

Харри заметил в его глазах искреннее отчаяние и начал уже думать, что, если что-то криминальное и произошло, этот случай – исключение из статистических данных. Но он все больше уверялся в том, что Лисбет скоро вернется. Или муж – или никто. Статистически рассуждая.

Вернулась Беата и сказала, что во всем доме застала жильцов только в двух квартирах и они не слышали и не видели ничего подозрительного ни на лестнице, ни на улице.

Постучали, Беата открыла. Явился патрульный в форме. Харри сразу его узнал – тот самый, что стоял на посту на Уллеволсвейен. Не обращая внимания на Харри, он заговорил с Беатой:

– Мы поговорили с людьми на улице и в «Киви», проверили соседние дворы и подъезды. Ничего. Но многие ведь в отпусках – на улицах тут пусто, женщину могли затолкать в машину так, что никто бы и не заметил.

Харри увидел, как съежился Вилли Барли.

– Наверное, стоило бы проверить парочку пакистанцев, которые держат тут лавки, – добавил патрульный, ковыряясь мизинцем в ухе.

– А почему именно их? – спросил Харри.

Полицейский наконец повернулся к нему:

– А вы разве не читали криминальную статистику, инспектор? – Он сделал особое ударение на последнем слове.

– Читал, – ответил Харри. – Насколько я помню, лавочники там не на первых позициях.

Патрульный ответил, внимательно разглядывая мизинец:

– Мне кое-что известно о мусульманах, как и вам, инспектор. Для их народа женщина в бикини будто сама просит, чтобы ее изнасиловали. Можно сказать, это даже их долг.

– Хм?

– Такая уж религия.

– Думаю, вы путаете ислам и христианство.

С террасы спустился кинолог:

– Нам с Иваном тут больше делать нечего. Нашли в мусоре пару обугленных котлет, ну и все. Кстати, другие собаки здесь недавно бывали?

Харри посмотрел на Вилли. Тот только покачал головой. Судя по выражению лица, голос его сейчас не слушался.

– На входе Иван вел себя так, будто почуял другую собаку, хотя это мог быть какой-нибудь еще запах. Мы готовы идти на чердак и в подвал. Кто-нибудь нас проводит?

– Да. Конечно. – Вилли встал.

Они исчезли за дверью, и полицейский поинтересовался у Беаты, может ли он идти.

– Спроси у старшего, – ответила она.

– Он уснул. – Полицейский с ухмылкой кивнул в сторону Харри, который как раз примерял древнеримское ложе.

– Патрульный, – не открывая глаз, тихо позвал Харри, – подойдите ближе, будьте добры.

Полицейский подошел и встал перед Харри, широко расставив ноги и засунув большие пальцы за ремень.

– Да, инспектор?

Харри открыл один глаз.

– Если вы еще хоть раз, поддавшись убеждениям Тома Волера, напишете на меня докладную, я позабочусь о том, чтобы вы проходили в патруле до конца службы. Ясно, патрульный?

Полицейский изменился в лице. Когда он открыл рот, Харри был готов выслушивать мольбы или желчные тирады, а услышал тихую и спокойную речь.

– Во-первых, никакого Тома Волера я не знаю. Во-вторых, считаю своим долгом докладывать, когда сотрудники полиции появляются на работе в пьяном виде, подвергая себя и коллег опасности. А в-третьих, у меня нет желания служить нигде, кроме как в патруле. Разрешите идти, инспектор? – закончил полицейский.

Харри обвел его взглядом Циклопа. Потом снова закрыл глаз и, сглотнув, сказал:

– Будьте так любезны.

Услышав, как хлопнула дверь, он тихо застонал. Хотелось выпить. Внутри все горело.

– Пошли? – спросила Беата.

– Ты иди, – откликнулся Харри. – Я останусь, помогу Ивану обойти улицы, когда они разберутся с чердаком и подвалом.

– Уверен?

– Абсолютно.

Харри поднялся на террасу. Посмотрел на ласточек, послушал звуки, доносящиеся из открытых окон. Поднял со стола бутылку красного вина. Там еще оставалось на донышке, и он допил. Помахал Руте и «Тронхеймскому орлу», которые этого все равно не заметили, и вернулся в квартиру.

В спальне тоже были видны следы ремонта.

Перед шифоньером стояла незакрепленная дверца с зеркалом. Рядом с застеленной двуспальной кроватью стоял открытый ящик с инструментами. Над кроватью висела фотография Вилли и Лисбет. Харри особо не вглядывался в снимок, который Вилли отдал патрульному, но теперь увидел, что Рута подметила верно: Лисбет и вправду была просто куколкой. Светлые волосы, голубые блестящие глаза, стройная фигура с почти что осиной талией. Минимум на десять лет младше Вилли. На фотографии они выглядели загорелыми и счастливыми. Наверное, это был снимок, сделанный во время их поездки за границу. На заднем плане виднелись величественный старый замок и конная статуя. Может быть, Франция. Нормандия.

Харри сел на край кровати и с удивлением заметил, как та просела. Водяной матрац. Он лег и ощутил, как кровать подстраивается под форму его тела. Приятно было чувствовать кожей прохладное покрывало. Вода в резиновом матраце переливалась при каждом его движении. Харри закрыл глаза.

Ракель… Они плыли по реке. Нет, по каналу. Вниз по течению на теплоходе, и вода звонко целовала его борта. Они были в каюте, и Ракель лежала рядом с ним в постели. Тихо смеялась, когда он с ней шептался. А потом притворялась, будто спит. Ей это нравилось – притворяться. Такая игра. Харри повернулся посмотреть на нее. Взгляд упал сначала на зеркало, в котором отражалась кровать целиком, потом – на открытый ящик с инструментами. Сверху лежал небольшой шпатель с зеленой рукояткой. Он поднял инструмент. Легкий и маленький, слегка испачканный в штукатурке.

Харри уже собирался положить резец обратно, когда рука вдруг замерла.

В ящике лежала часть человеческого тела. Они и раньше попадались ему на месте преступления – отрезанные части тела. Но секунду спустя он сообразил, что видит весьма реалистичный фаллоимитатор телесного цвета.

Он снова лег, так и не выпустив из рук шпатель. К горлу подкатил ком.

После стольких лет работы, когда каждый день приходилось копаться в чужих вещах, фаллоимитатор не был таким уж потрясением. И ком к горлу подкатил по другой причине.

Эта кровать.

Нет, надо выпить.

Здесь все очень хорошо слышно.

Ракель.