Сто имен Ахерн Сесилия
— Так что у тебя сегодня?
— Завтрак с бывшим зеком, бранч с женщиной, которая специализируется на покупке подарков, днем встреча с больничным парикмахером, вечер в доме престарелых, а вернувшись, возьму ведро отбеливателя и примусь счищать навоз.
— Что-что, а скучной твою жизнь не назовешь.
— Только не скучной. Тем более что придется подыскивать себе новое жилье.
— Можешь гостить у нас сколько вздумается, — пригласила Салли.
— Я знала, что ты так скажешь, и большое тебе спасибо, но нельзя — я должна справиться сама. — Китти старалась, чтобы страх, который она испытывала в глубине души, не прорвался в голосе. На свои деньги ей не снять отдельную квартиру, придется искать соседей. Только она вообразила, что жизнь устроилась, заработки достаточные, дружок платит свою долю за студию, — а теперь и денег почти нет, и она осталась одна. Удастся ли сохранить работу в «Etcetera»? Пусть даже Пит в последнее время сделался необычайно дружествен, полон сочувствия, но рекламодатели давят на журнал, не хотят, чтобы Китти публиковалась в нем, а если фрилансер не печатается, то и денег ему не платят, тут все просто. И вряд ли какое-то другое издание заинтересуется ее творчеством.
Щеки Салли побагровели, она задыхалась и начала потихоньку закатывать рукава свитера. Китти постаралась скрыть улыбку. Прощаясь, Салли полезла в карман, достала визитку и вручила ее Китти.
— Дэниел Мира. Знакомое имя, — сказала Китти.
— Он работает в Эшфордском университете. — В этом частном колледже Китти и Салли познакомились пять лет тому назад. — Недавно он предложил мне вести вечерние занятия. Я сказала, что сама не смогу, но предложу эту работу квалифицированному человеку.
Китти уставилась на карточку. Это была подачка, приятного мало, но Китти понимала, что Салли, как может, в своей легкой и небрежной манере старается представить дружескую помощь словно пустяк, не стоящий внимания.
— У меня нет преподавательского опыта, — пробормотала Китти, все еще вертя в руках визитку.
— Не важно, есть опыт работы на телевидении. Им это и нужно: человек, который расскажет, что делается за кулисами. И забудь про отсутствие опыта, покажи им класс — деньги-то неплохие.
Китти кивнула.
— Позвони ему, заведи разговор, убедишься, подходит ли тебе это. Может, это не твое, но попробовать-то стоит.
Китти снова кивнула, вчиталась в слова на карточке:
— Почему ты сама этим не займешься?
— И так полна коробочка, — улыбнулась Салли. — Полный рабочий день, иногда и рабочий выходной — я почти не вижу Финна, о Дугласе уж и не говорю. Давай-ка ты.
— Спасибо. — Китти обняла подругу.
— Не переживай! — Салли крепко прижала ее к себе. — У каждого случается черная полоса. Помнишь, как было со мной, когда мы познакомились?
Салли тогда только что уличила Дугласа в супружеской измене, она пыталась сохранить свой брак, пыталась изменить свою жизнь и начать работу на телевидении, каждый день давался ей дорогой ценой.
— Вот видишь: каждый через это проходит, настал и твой черед. Это даже справедливо. — Салли поцеловала ее, и на том они расстались.
Китти спешила в кафе «Брик Эли», ей не терпелось выслушать окончание истории Арчи. Арчи она застала за стойкой, на том же стуле, — он сидел вполоборота, чтобы есть и одновременно следить за помещением.
— Должно быть, и сегодня расплачиваться предстоит мне, — заметила Китти, усаживаясь рядом с ним.
Арчи улыбнулся.
— Фрукты и вода без газа? — спросила официантка — та же, что и вчера.
— Да, спасибо, — ответила Китти. Надо же, ее запомнили.
— Вымирающий вид, — заметил Арчи, обсасывая шкурку бекона. — Таких мест уже почти не осталось. Они помнят, что вы любите, и лишний раз не надоедают. Удачное сочетание.
Дверь открылась, вошла вчерашняя женщина-мышка.
— День сурка[9], — удивилась Китти.
Женщина огляделась по сторонам, вновь на ее лице засветилась, а потом угасла надежда. Присела в углу, разочарованная.
— Как обычно? — спросила ее официантка.
Женщина кивнула.
— Почему бы вам просто не подойти к ней? — спросила Китти.
— Что? — рявкнул Арчи и даже тарелку от себя оттолкнул, возмущенный тем, что за ним наблюдают.
— Подойдите к той женщине, — улыбнулась Китти. — Вы же всегда на нее смотрите.
— О чем вы говорите? — Его щеки залил румянец. — «Всегда»! Вы тут всего второй раз.
— Ну, как знаете, — снова улыбнулась Китти, не желая раздражать своего собеседника, и перешла к основной теме: — Сегодня я приготовилась. — И достала блокнот и диктофон.
Арчи так покосился на диктофон, что Китти испугалась: сейчас он откажется от интервью! Надо же было сделать такую глупость! Многие люди дергаются при виде звукозаписывающих устройств. Это камера привлекает идиотов, а диктофон повергает их в ступор. Никому не нравится звук собственного голоса — ну, или большинству людей он не нравится, — а сам вид диктофона напоминает, что к каждому твоему слову прислушиваются, что это уже не разговор, а интервью.
— Я могу не включать, если вы против.
Арчи отмахнулся — ему было все равно.
— Мы говорили о том, как погибла ваша дочь…
— Как ее убили, — тут же прервал он.
— Да. Мы говорили об убийстве. И о том, что полиция с самого начала подозревала вас и вы видели, что это мешает поискам настоящего убийцы.
Арчи кивнул.
— Я подумала, нам бы надо подробнее поговорить об этом. Что вы чувствовали, каково это — когда тебя не желают выслушать, хотя ты располагаешь жизненно важной информацией.
Насмешливый блеск вновь появился в глазах Арчи:
— Думаете, читателям это будет интересно?
— Конечно, Арчи! Для каждого человека это самое страшное, что он может себе вообразить, а вы через это прошли. Никто оторваться не сможет от реальной истории, и, мне кажется, благодаря этому люди станут по-другому к вам относиться. Да и при приеме на работу в вас будут видеть не человека, отбывшего срок, а отца, до последнего защищавшего свою дочь.
Взгляд Арчи смягчился, смягчилась линия челюсти, линия плеч.
— Благодарю вас.
Она ждала.
— Но моя история не об этом.
— То есть?
— Убийство моей дочери, конечно, входит в мою историю. Да, с него все началось, и тогда моя история к этому и сводилась, но теперь это уже другая история.
Китти глянула на свои записи. Она бодрствовала над ними до полчетвертого утра в гостевой спальне Салли — такой же добропорядочной, как и весь дом.
— Так что же?
Арчи опустил взгляд.
— Я никогда не верил в Бога. Ни в школе, где набожные учителя старались вбить в нас страх и чувство вины. Они-то в Бога верили, но я считал, что они заблуждаются, что они — безумцы. Мне казалось: если меня силой принуждают верить во что-то, в это не стоит верить, это что-то неправильное, — вы меня понимаете?
Китти кивнула.
— Перед сном я молился, но это была рутина, как зубы почистить. Я верил в Бога примерно так же, как в микробов: что-то, чем взрослые запугивают детей, определенная привычка, повинность. Я не верил в Бога, когда мне было шесть, на похоронах моей матери, не верил в семь лет, подходя к первому причастию, в двенадцать, на конфирмации. Я не верил в него, когда, стоя в его храме, клялся вечно хранить верность моей супруге. Но, — он глянул на Китти остекленевшими глазами, — я возблагодарил его в тот день, когда родилась моя дочь. — После паузы Арчи продолжал: — Почему я его благодарил? Как возможно благодарить того, в кого не веришь? И все же. Не задумываясь. Словно это было естественно и правильно. — Он призадумался и добавил: — А потом начались бессонные ночи, и я вновь забыл про него. Иногда, если у дочки был жар или когда она упала и ударилась головой и мы помчались в больницу накладывать швы, я вспоминал о нем. Но стоило ее слезам высохнуть, едва на ее лице появлялась эта очаровательная улыбка и освещала мой мир, я опять забывал о нем.
И лишь когда она пропала и мы целую неделю тщетно искали ее и уже обратились к общественности с просьбой начать поиски, я опять воззвал к нему. Я молился. Сперва по утрам, дома, в ту секунду, когда просыпался. Молился о том, чтобы в этот самый день она вернулась домой. Потом молитва стала занимать все больше времени, почти весь день. Я пошел в церковь. Ходил туда каждый день. Я вспоминал о Боге так же часто, как о дочери. Все время торговался, заключал сделки, давал обещания: возврати ее мне, и я сделаю то-то и то-то, на все пойду, лишь бы она была жива. Помоги нам найти ее, и я стану самым заправским праведником, какого ты только видел. Я умолял. Взрослый человек, я валялся у него в ногах, умоляя. Я так крепко верил в него, как никогда в жизни.
А потом ее нашли — мертвой, изувеченной. И я не только утратил веру, я так уверился в его несуществовании, что злился на тех, кто верил. Я не мог общаться с ними, двух минут не выдерживал в их компании, а они, христиане, так и полезли из всех щелей, когда Ребекку нашли, явились поддержать нас. От их веры, их наивности, готовности принять самые идиотские теории у меня кровь закипала в жилах. Их вера казалась мне приспособленческой, они перекладывали на Бога ответственность, ничего не желали сделать сами, им недоставало самостоятельности, бездумные они какие-то. У них, мол, есть Спаситель, Он руководит ими — чушь собачья! Слабаки, неспособные взять на себя ответственность за собственную жизнь. Я не желал иметь с ними дело. Вы меня понимаете?
— Понимаю. То есть вы не верите в Бога? — Она слегка поощрительно улыбнулась собеседнику.
— Не верил. Сперва я не верил, потом уверовал, а он подвел меня, и следующие семь лет я ненавидел его до глубины души, слышать о нем не хотел. Однако ненависть к Богу утверждает его существование точно так же, как благодарность. Нельзя же ненавидеть того, кто не существует.
Китти вся погрузилась в слух и едва заметила, как ей принесли завтрак. Она отхлебнула глоток воды, гадая, к чему клонит Арчи, куда он ее ведет.
Он наблюдал за ней:
— Вы не верите мне.
— Верю, — возразила она.
— Ничего, сейчас я скажу такое, во что вы точно не поверите.
— Испытайте меня.
Арчи уставился в чашку с чаем — чай, должно быть, давно остыл, на поверхности осталась тонкая пленка пузырьков. Он замолчал надолго.
— Ваши родные знают о том, что вы собираетесь мне рассказать? О том, во что я, как вы думаете, не поверю? — спросила Китти, чтобы подтолкнуть его.
Он покачал головой:
— Никто этого не знает.
— Значит, я получу эксклюзив.
— Ага, профи не сдаются.
Китти расхохоталась.
— Нет, — тихо продолжал он, — никто не знает. Мы общаемся иногда, но… У меня брат в Майо. Фрэнк. Ему стукнуло пятьдесят, и он надумал жениться, можете себе это представить?
— Любви все возрасты покорны. — Китти особо и не пыталась скрыть иронию.
— Вы не верите в любовь?
— За эту неделю я во многом разуверилась.
— И все же вы готовы поверить в мою историю?
— Вы были очень откровенны. К тому же от вашей истории зависит мое будущее.
Он улыбнулся:
— А как вы относитесь к Богу?
— Я в него не верю, — откровенностью на откровенность ответила Китти.
Арчи принял ее ответ.
— А знаете, что я думаю про любовь? Думаю, что она меняет человека до неузнаваемости, превращая его в мягкотелого идиота, в одержимого одной идеей глупца.
— Уж с вами такого не случалось! — поддразнила его Китти.
— А как же! Когда я познакомился с моей будущей женой. Она была красавицей, и я тут же свихнулся. Любовь смягчает человека, это я знаю. Но теперь любовь во мне стала гневом, раскаленным гневом, который проник в мою плоть и кровь и пробуждает во мне самое худшее. Вот почему близким лучше любить меня издали. Из Майо, из Манчестера и так далее.
Китти попросила объяснить эту мысль.
— Любовь во мне повернулась оборотной стороной, — сказал он. — Стала темной, грозной, ничего общего с тем сладким сиропом, который пишут на открытках, с теми глупостями, которые влюбленные шепчут друг другу на ухо. От любви у кого-то вырастают крылья, а меня она пригибает к земле, загоняет в ад. Я — словно демон на страже, готовый рвать, убивать, только бы защитить тех, кого люблю.
— Вполне понятно, учитывая, через что вам пришлось пройти.
— Разве? — Он удивленно поглядел на нее.
— Разумеется.
— Последние семь лет я чувствовал себя монстром, не умеющим любить, как все любят. Я понимаю, и все же… — Он погрузился в размышления.
Китти видела, как Арчи отстраивает барьеры, как в нем нарастает напряжение. Еще немного, и он вновь превратится в того закрытого парня, из которого слова не вытянешь. Китти поспешила удержать другого, откровенного Арчи:
— Расскажите мне все-таки, в чем суть вашей истории.
Он уперся взглядом в доску с меню и долго молчал, потом обернулся и глянул на ту женщину. Вздохнул, собираясь с духом.
— Расскажите! — настойчивее попросила Китти.
— Иногда… — Он опять смолк, потом выдавил из себя: — Я слышу чужие молитвы.
Китти приподняла брови, ожидая услышать смех, услышать, что это была шутка, но лицо Арчи оставалось неподвижным. У Китти было всего несколько секунд, чтобы поймать сюжет или раз и навсегда потерять его. Та женщина поднялась и вышла из кафе. Арчи проводил ее взглядом. Затем он перевел взгляд на Китти, ожидая, вероятно, что уйдет и она. Китти предпочла рискнуть:
— И о чем же она молится?
Он вроде бы опять удивился и такой прямоте вопроса, и тому, что Китти не отмахнулась сразу же от его странных слов.
— «Пожалуйста», — сказал он, усаживаясь поудобнее. — Она сидит здесь каждое утро и полчаса повторяет одно и то же: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».
По дороге на следующую встречу Китти потирала виски, неуверенность одолевала ее. Человек, который слышит чужие молитвы? Что делать с таким сюжетом? Она могла отказаться от него прямо сейчас, забыть об Арчи, заняться другими людьми из списка. Нормальными людьми. Надвигался дед-лайн, Пит дышал ей в затылок, наверное, разумнее всего было бы поступить именно так, но не она составляла этот список, а Констанс. Китти вспомнила себя прежнюю — господи, она мечтала о встречах с такими людьми, как Арчи, мечтала выслушивать подобные истории. Ей припомнились наставления Констанс: именно такую историю та захотела бы напечатать. Такую историю двадцатитрехлетняя Китти, только что из колледжа, с восторгом принесла бы на первую встречу с главным редактором, и Констанс откликнулась бы на нее: ее привлекало все необычное, нетрадиционное, она бы постаралась докопаться до самой сути. Сердце Китти билось все чаще, когда она прикидывала возможности: что, если Арчи слышал молитвы Мэри-Роуз, Берди, Эвы или Эмброуз? Быть может, он и есть связующее звено? Она обязана во всем разобраться.
Слова, почти бессознательно выведенные ее рукой на листке блокнота, бросились Китти в глаза:
Номер 67: Арчи Гамильтон.
Заголовок: Человек молитвы.
Преступный — преследуемый — просвещенный.
Глава девятнадцатая
До назначенного Питом дедлайна осталось меньше недели, новых наводок не появляется, в Китти нарастает паника. Она позвонила Арчи и убедилась, что ни с кем из списка он не знаком. «Нет», — резко и нетерпеливо повторял он после каждого из имен. И тех, чьи молитвы он слышит, он тоже не знает лично, сколько раз повторять, не знает их имен. Китти удалось прочесть всего восемь имен, прежде чем Арчи положил трубку. Попробуем рассуждать здраво (ага, попробуй, когда имеешь дело с человеком, утверждающим, будто он слышит чужие молитвы): допустим, он слышал молитвы каждого человека в этом списке и просто не знает их имен. Но тогда как узнала об этом Констанс? Ответ: никак. Если есть связующее звено, оно не в том, что Арчи слышал их молитвы.
Нужно встретиться с другими, решила Китти. Найти еще какие-то наметки, ключи. Она присела на ступеньку с краю площади Темпл-бар и позвонила четвертому номеру.
— Мистер Высотски, меня зовут Китти Логан, я пишу для журнала «Etcetera» и обращаюсь к вам в связи с…
— Вы получили пресс-релиз? — взволнованно прокричал человек с иностранным акцентом.
— Прошу прощения?
— Пресс-релиз. Мы только вчера разослали. Как я рад, что вы его получили. Приедете на пресс-конференцию? — Он был так взволнован, так счастлив, трещал без умолку.
— Конечно, мистер Высотски, но…
— Зовите меня Ендрек!
— Ендрек, где состоится пресс-конференция?
— Там же написано! Сегодня в полдень. Клуб ГАА[10] на Эринайл. Не пропустите, хорошо?
— Нет-нет. Я буду вовремя.
— Обещаете? Мы накроем чай, кексы. Все будет хорошо, да? Миссис Высотски очень прекрасно печет.
— Я приеду, Ендрек. — Она положила трубку, улыбаясь. Вот и еще один чудик прибавился к собранию и без того странных персонажей.
Непростой выбор: раньше она договорилась увидеться с Эвой Ву за бранчем в «Четырех сезонах», где Эва должна была впервые встретиться с семейством Джорджа Уэбба. Китти поспешно набрала номер Эвы и отменила встречу с ней (уже во второй раз). Затем она достала визитку, врученную ей Салли, и позвонила по этому номеру.
— Здравствуйте, я звоню по поводу вакансии преподавателя телепрезентации. Ваш номер дала мне моя подруга Салли.
В клуб ГАА на Эринайл Китти добралась к четверти первого, на пятнадцать минут опоздав к началу пресс-конференции. Путь лежал через Финглас, территорию Колина Мерфи, так что в автобусе Китти ехала, низко опустив голову, чтобы ее никто не узнал, и вместе с тем все время исподтишка бросала взгляды по сторонам, высматривая Колина. Дверь клуба Китти приоткрыла осторожно, хотела проскользнуть незаметно, чтобы никому не помешать, но ее план не сработал: за дверью оказался вытянутый в длину зал, в глубине его за большим столом сидели двое мужчин, ряды стульев перед столом оставались пустыми, лишь в первом ряду сидел единственный зритель, а фотограф, повесив камеру на шею, отошел к накрытому столику и угощался пирожными.
Все четверо уставились на Китти.
— Простите за опоздание, — извинилась Китти, пробираясь под их взглядами к стульям. — Я — Китти Логан из «Etcetera». Мы с Ендреком говорили по телефону.
— Да-да! Мисс Логан! — Мужчина-колобок выкатился из-за стола. По голосу и по напору Китти сразу признала того человека, который пригласил ее на пресс-конференцию. Лет пятидесяти с небольшим, ростом невелик, пузо как на сносях. Голова выбрита наголо, но рот окружен темной бородкой. Он подкатился к Китти, протягивая ей навстречу руку, ухватил ее ладонь, сдавил в своих крепких пальцах, принялся яростно трясти. — Добро пожаловать, мисс Логан. Я знал, что вы приедете, — с энтузиазмом повторял он. Большущий блаженный будда. Он ткнул пальцем ей в лицо, как бы говоря: «Попалась!» — и Китти расхохоталась, до того заразительна была его непосредственность. — Аленка! — окликнул Ендрек женщину, стоявшую у стола с пирожными. — Налей нашему корреспонденту чаю или кофе.
— Кофе, если можно.
— Садитесь, садитесь! — Он обхватил ее за плечи и только что не силой усадил на стул.
Голова Китти шла кругом. Она покосилась на сидевшую рядом с ней журналистку.
— Вы — Кэтрин Логан? — подозрительно сощурилась та.
— Да. — Китти проглотила комок. — А вы?
— Шейла Рейли из «Нортсайд пипл», — поспешил представить журналистку Ендрек. — А это ее фотограф Том, — махнул он рукой в сторону фотографа, и тот, закрасневшись, так и замер под прицелом всеобщего внимания с сэндвичем в зубах. Пробормотал что-то неразборчивое, помахал рукой. — Мисс Рейли, вы знаете ее? Она пишет о знаменитостях? — взволнованно допрашивал Ендрек, глаза его так и сверкали.
— Э-э… — неуверенно протянула Шейла. Китти выстояла под ее взглядом, гордо вскинула голову. — Да. — Она что-то еще неразборчиво пробормотала и предоставила инициативу Ендреку.
— Замечательно! Замечательно! — захлопал в ладоши Ендрек. — Мисс Логан, познакомьтесь вот с этим человеком. Это Ачар Сингх.
Сверстник Ендрека, сикх в ярко-оранжевом тюрбане, кивнул и улыбнулся Китти.
Дружелюбная полька подала Китти кружку кофе и большой кусок пирога.
— Моя жена Аленка, — радостно представил Ендрек и ее тоже. — Лучшая повариха во всей Польше.
Стол ломился от еды, судя по этим припасам и множеству стульев, здесь ждали наплыва журналистов, но, хотя от прессы явилось всего трое представителей, организаторы пресс-конференции не тушевались. Стоило Китти оторваться от процедуры обмакивания домашнего печенья в кофе и поднять взгляд, как она убедились, что все выжидательно смотрят на нее. Она поспешила закрыть рот, и печенье так и осталось ненадкусанным. Размокшая его половинка упала в кружку, немного жидкости по закону Архимеда выплеснулось на подбородок. Китти утерлась.
— Извините. Мы еще кого-то ждем, прежде чем начать?
— Уже началось, — заявила репортерша из «Нортсайд пипл» и грозно поднялась. — И закончилось. Мне пора возвращаться в редакцию, так что прошу прощения. — Мужчины поднялись и протянули ей руки, репортерша пожала им ладони и пожелала удачи. — До скорого, Том! — попрощалась она с фотографом, и тот приподнял кружку, словно в тосте.
— Когда выйдет статья? — крикнул ей вслед Ендрек.
— Э… ну… Сперва надо поговорить с редактором. Будем на связи, — торопливо добавила репортерша и прикрыла за собой дверь. Мужчины горестно переглянулись и сосредоточили свое внимание на Китти.
— О’кей, — сказала Китти, с сожалением пристраивая отлично заваренный кофе на стул и доставая бумагу и ручку. — Ваш пресс-релиз я не получала. Я связалась с Ендреком по другому поводу, но мне интересно знать, что тут происходит. Вы не против посвятить меня?
Ендрек, говоривший от имени обоих, явно не был против.
— Я приехал из Польши, а мой друг Ачар — из Индии. Мы оба переселились в Ирландию в поисках лучшей жизни и нашли ее. К несчастью, мы остались без работы, когда наша компания, «СР Текникс», покинула Дублин. За месяц тысяча сотрудников лишилась места. Нам было очень трудно найти другую работу.
— Какая у вас профессия?
— «СР Текникс» занималась обслуживанием самолетов. Мы чинили внутренние детали турбинных двигателей, меняли лопасти на винтах, ремонтировали и проверяли двигатели больших коммерческих самолетов. Компания находилась в Дублинском аэропорту. Она потеряла большие контракты и налоги в нашей стране, очень большие, — они сказали, что не видят для себя будущего в Ирландии. А наше будущее — здесь. Наши дети, наши семьи счастливы здесь, дети ходят в школу, хорошая жизнь. Сын Ачара — лучший игрок молодежной команды по хёрлингу. Поэтому нам позволили устроить пресс-конференцию в зале клуба.
У Ачара вид был гордый. У возникшего в дверях сторожа — скучающий. Он выразительно побренчал ключами.
— Поздравляю, — сказала Китти.
— Спасибо.
— Итак… — Китти попыталась нащупать суть. — Вы хотите сделать заявление? О своей сложной ситуации? — Горести этих людей не оставили Китти равнодушной, но с профессиональной точки зрения… только не еще одна печальная повесть о рецессии.
Мужчины переглянулись, снова уставились на нее.
— Если надо… — без особой уверенности заговорил Ендрек. — Если, по-вашему, это поможет… Но мы бы предпочли рассказать о постановке.
— О постановке? Вы готовите спектакль?
— Нет. — Ендрек перегнулся через стол, глаза его засияли. — Постановка рекорда. Мы хотим попасть в Книгу Гиннесса как самая быстрая мужская пара в гонке на сто метров на педальной лодке, и нам нужна поддержка публики — чтобы пришли и поддержали нас и болели за нас. Стране нужны позитивные примеры, мы тренируемся каждый день, если только Ачар не занят — он водит такси, — мы тренируемся уже девять месяцев. Местный яхт-клуб предоставил нам лодку, и мы очень хотим поставить свой рекорд. Мы продавали выпечку, устраивали гаражные распродажи, всякие другие мероприятия, но собрали только четыреста двадцать один евро и девять центов. Этого не хватает, придется делать постановку одним, но нужны зрители.
— А зачем вы собирали деньги?
— Судьи стоят от четырех до пяти тысяч евро в день в зависимости от места. Пришлось бы везти судью из Лондона. Мы поняли, что денег не хватит, и будем делать это сами.
— Разве присутствие судьи не является обязательным?
— Нет. Мы можем сделать попытку без него и послать им сообщение, но тогда они вправе не отвечать.
— Но в четверг в Ирландии будет один судья, — заговорил Ачар. — Наш друг в Корке сообщил, что там будет постановка рекорда, на которой присутствует судья.
— Ачар, мы это уже обсуждали, — отрезал Ендрек. — Нельзя предлагать судье другую постановку. Так не делается.
— Я говорю: можно хотя бы попробовать, Ендрек.
Теперь они уставились друг на друга.
— Обсудим позже, — твердо заявил Ендрек и вновь занялся Китти. — Итак. Вы напишете нашу историю, мисс Логан?
Китти оглянулась на Тома-фотографа. Тот закинул в рот вишневый пирожок и высматривал, что бы еще ухватить. Он вообще слышал, о чем тут идет речь?
— Давайте уточним, — предложила Китти. — Вы двое — инженеры по самолетным двигателям, три года назад вы лишились работы, другой найти не смогли, и теперь вы пытаетесь попасть в Книгу Гиннесса, установив рекорд в гонках на сто метров на педальной лодке?
— Все верно, — торжественно подтвердил Ендрек.
Китти расхохоталась.
— Я так и знал, что она будет смеяться! — в гневе поднялся Ачар.
— Нет! Погодите! Простите, что я засмеялась. Вы меня неправильно поняли. Я смеюсь потому, что счастлива, взволнованна, мне хорошо! — Улыбка расплылась по лицу Китти. — Я очень хочу написать о вас.
— Правда? — недоверчиво переспросил Ачар.
— И я считаю, вам нужно сделать попытку на этой неделе, в Корке.
— Я же тебе говорил! — Ачар глянул на Ендрека, но тот не разделял его энтузиазма. — В чем дело, Ендрек? Ведь ты на это рассчитывал?
Ендрек, сощурившись, всматривался в Китти:
— Мисс Логан сказала, что не получала наш пресс-релиз и сюда приехала по другому поводу. Прежде чем я разрешу ей писать о нас, я должен знать, что привело ее сюда.
Ендрек занял свое место в лодке и оглянулся на ту журналистку. Всего двое представителей прессы соизволили явиться на их конференцию, а они-то разослали приглашение по всем журналам, газетам и радиостанциям Ирландии. Теперь эта журналистка стоит на берегу устья реки Бродмедоу в Малахайде, и лебеди донимают ее, требуя угощения. Она отмахивается от длинношеих и что-то говорит в мобильный телефон.
— Ну как? — спросил Ачар друга. — Вроде бы она заинтересовалась нами?
— Да, — рассеянно ответил Ендрек. С кем-то она там спорит, похоже, со своим редактором, и, по мнению Ендрека, это плохой знак, хотя Ачара лучше сейчас не волновать. Она твердит, что все расскажет в пятницу, и ни днем раньше. Хорошо, что она так отважно борется за них, думал Ендрек. Пора бы уже удаче повернуться к ним с Ачаром лицом. Но эта леди борется еще за что-то, это уж он видит.
Ачар с тревогой посмотрел на Ендрека:
— Она хочет, чтобы мы управились до конца недели. Мы сможем подготовиться за три дня?
— Ачар, мы давно готовы. Сколько мы уже тренируемся, друг мой?
— Девять месяцев.
— Сколько тренировок в неделю?
— Не меньше пяти.
— Вот именно. И разве мы пропустили хоть одну тренировку — в дождь или ветер, под снегом или градом?
— Нет, Ендрек.
— И даже во время болезни. Помню, как мы с тобой сидим в лодке, у обоих грипп, кашель, температура. Каждую свободную минуту мы тренировались. Наши родные, друзья, ребята из паба, и из клуба, и из яхт-клуба — все за нас. Мы готовы, Ачар.
— Да, Ендрек! — Ачар выпрямил спину, развернул плечи, казалось, древнее искусство левитации приподняло его на полметра над землей.
Ачара настроить нетрудно, а Ендрек — мастер пламенных речей, он согревался собственным красноречием длинной холодной зимой, когда друзья усомнились в своем призвании, а гады-подростки поломали им лодку и не было надежды ее отремонтировать, — тогда Ендрек устроил сбор средств и отремонтировал лодку, и они продолжили тренировки. Три недели потеряли, но от своего не отступились.
Многим, как догадывался Ендрек, их затея казалась пустой и нелепой, но для двух друзей это не просто забава. У Ендрека уже три года нет нормальной работы. Дипломированный инженер, он привык честно зарабатывать деньги для семьи — у него трое детей. Он любил свою работу, дружил с коллегами и был доволен своим жизненным предназначением — обеспечивать семью. Работа для него была не только долгом, но и радостью, и, лишившись ее, Ендрек пал духом, утратил смысл жизни. Он чувствовал себя обузой для близких, он разочаровался в самом себе, неделю за неделей обивая пороги в поисках работы. В профессиональной сфере ему ничего не светило, но Ендрек далеко не сразу это осознал. Он впал в депрессию — теперь-то он и сам это понимал, но тогда стоило кому-нибудь намекнуть на его состояние, и депрессия сменялась яростью. С ним стало невозможно иметь дело — постоянные перепады настроения, раздражительность, он только и высматривал, с кем бы подраться, весь мир был против него, любое замечание выводило его из себя. И все-таки он продолжал искать свое место в жизни, пытался вернуть себе привычную роль отца и опоры семейства.
Кто-то из соседей посоветовал ему — не со зла, искренне — вернуться на родину, раз в Ирландии перспектив нет. Этот человек не понимал: здесь его родина. Ендрек прожил в Ирландии четырнадцать лет, все трое его детей родились здесь, у них ирландские паспорта, они даже по-польски говорят с акцентом. Дети учатся в школе, обзавелись друзьями, не мыслят себе жизни вне Дублина. Никто из них не считает своей родиной Польшу. Да и другие родственники поразъехались: брат в Париже, сестра в Нью-Йорке, родители умерли, домашний очаг угас, не осталось ничего, кроме их с Аленкой воспоминаний, и эти воспоминания они старались передать детям, оживить их, регулярно проводя летние каникулы в Польше. Однако старшенький, тринадцатилетний, уже бунтовал против навязанного паломничества в места, которые не хранили для него никаких воспоминаний, никакого смысла и чувства. Впрочем, в последние три года и денег на поездки не было. С семейным отпуском покончено, покончено с поиском корней.
Вскоре после того как Ендрек лишился работы, он устроился под Рождество в супермаркет — раскладывать по ночам товары. Ему было стыдно, он никому не говорил об этой работе, но вскоре, к своему облегчению, обнаружил среди товарищей довольно известного архитектора — и этот человек забыл о гордости и видел смысл своей работы не в ее престижности, а в том, что таким образом кормит семью. Это знакомство помогло Ендреку лучше понять свое положение, но, когда жена устроилась на работу в несколько богатых домов — уборщицей, прачкой, — чувство вины едва не убило Ендрека и чуть не разрушило его брак. Жена была само терпение. Им не раз приходилось переживать тяжелые времена, и часто выходило, что, когда у одного из супругов дела не ладились, у другого начинался подъем. Такой вот брак-качели: все время кто-нибудь висит в воздухе.
За подработкой в супермаркете последовали другие временные занятия — Ендрек водил грузовик, перевозил мебель, но не было ни постоянной работы, ни возможности применить свои знания и опыт или хотя бы вздохнуть с облегчением: все, семья обеспечена. Девять месяцев назад что-то в нем повернулось. Девять месяцев назад Ендрек встретился со своим другом Ачаром в клубе на Эринайл, и давно угасшая в нем искра вдруг вновь ярко разгорелась.
Ачар был его коллегой по «СР Текникс», и эта встреча словно пробудила их обоих — по двум причинам. Во-первых, восстановилась их прежняя дружба семьями, дети у них были ровесниками и с удовольствием играли вместе, радость вернулась в дом, жены тоже нашли общий язык, и повседневная жизнь сделалась более сносной. Во-вторых, беседы с человеком, переживавшим такие же невзгоды, ободряли и укрепляли дух. Прежде Ендрек не мог толком объяснить, что с ним творится, теперь же говорил с тем, кто его понимает. И вот когда оба семейства отправились на пикник, устроенный яхт-клубом Малахайда, Ачар и Ендрек привлекли к себе внимание досужих зрителей, собравшихся на берегу в теплый денек: двое разномастных отцов обошли всех, с ветерком прокатив сыновей на педальной лодке. Другие мужчины вызвали их на соревнование — Ендрек и Ачар обошли их. И с легкостью побили всех, кто бросил им тогда вызов. То, что началось как забава в погожий денек, вдруг стало для этих двоих чем-то существенным: оказывается, они что-то умеют делать лучше других, они чего-то достигли, близкие могут ими гордиться. У них обнаружился талант, и талант требовал признания. Времени у обоих хватало, обоих терзала потребность в одобрении чужих людей, а не только собственных жен. Да, эта «постановка рекорда» стала для них не просто игрой.
Китти наконец закончила разговор с редактором. Вид у нее был замученный — Ендрек хорошо знал, как выглядит человек, на плечи которого давит весь мир.
— Готовы? — спросил он.
Читать бесплатно другие книги:
