Детская книга для девочек Акунин Борис
– Ты виноват? Ты?! – снова вспылила девочка. – Не ты, а эта ужасная, злая, нехорошая старуха!
– Да не по злобе она! Со страху. – Щур оперся спиной о шершавую стену, понурился. Так и говорил, глядя в землю. – Боится бабка, что я с господами спутаюсь и ее одну кину. Она старенькая, хворая – пропадет без меня. Вот и бесится – страшно ей. А я… Эх! – и не договорив, махнул рукой.
– Но как же быть? – Геля нервно стала грызть морковку, одну за другой.
– Не берите в голову. Мало меня били?
– О, думаю, более чем достаточно, – едко заметила Геля. – Пойдем, может, по дороге придумаем, как успокоить твою бабушку.
Щур не двинулся с места. Покраснел, еще ниже склонил голову и смущенно забормотал:
– Попросить хотел… Только вы уж не серчайте. Ни к чему нам покуда вместе светиться. Бабка прознает, а ей и без того довольно. К Вильгельмовичу приходите, там и свидимся. Лады? – он умоляюще посмотрел на Гелю.
– Это что же, – она едва сдерживала смех, – твоя бабушка считает, что я оказываю на тебя дурное влияние?
– Около того. – Щур, увидев, что барышня не сердится, и сам улыбнулся.
– Умереть-уснуть! – Геля все-таки расхохоталась. – Гангстеру из местного Гарлема запрещают дружить с пай-девочкой!
– Чего?
– Ничего, я пошутила. Завтра приду к Григорию Вильгельмовичу. А сегодня… Ты извини, меня родители ждут. И еще спать ужасно хочется.
– Ну, бывайте, барышня хорошая.
– До завтра, – кивнула Геля.
Щур сдвинул козырек на глаза и, небрежно насвистывая, зашагал прочь. Геля выждала некоторое время, чтобы он отошел подальше, и отправилась следом, раздумывая о том, как бы обуздать зловредную гарпию бабу Ясю. Наябедничать доктору? Нет, не пойдет. Очень уж он вспыльчивый. О! Надо поговорить с мамой, то есть с Аглаей Тихоновной, вот кто сможет…
Не додумав этой прекрасной мысли, врезалась лбом во что-то мягкое, упругое, шуршащее и, захлебнувшись удушающим ароматом лаванды, оглушительно чихнула.
– Ой! Какая я неловкая! – послышался тоненький голосок откуда-то сверху.
Геля отступила на шаг и увидела перед собой важную пожилую даму в черном. Пожалуй, это была первая дама, похожая на даму из тех, кого она здесь встречала. То есть именно такими Геля представляла себе дам, насмотревшись старинных картинок и книжных иллюстраций, – платье у нее было хоть и черное, но все в оборочках: подол пенился кружевами, рукава на плечах прихвачены атласными лентами, а понизу украшены фестонами, лиф и то весь в мелкую рюшечку. Седые волосы гладко зачесаны на две стороны и уложены под кружевной же чепец.
Лицо круглое, гладкое, и все в нем тоже миленько: губки – бантиком, щечки – с ямочками, бровки вежливо приподняты. Только взгляд чистых голубеньких глазок был чуть холодноват, но Геля уже знала по Василию Савельевичу, что так бывает просто от ума.
Дама выглядела величественной, как античная богиня Гера, жена Зевса (ну, если бы античные богини носили рюши, конечно).
Ни на какого зверя дама не была похожа. Она была похожа на горделивый траурный фрегат под черными парусами, бороздящий почему-то просторы Чистопрудного бульвара.
В руках у фрегата, то есть у дамы, был нарядный, но, к сожалению, слегка надорванный пакет, из которого на тротуар просыпалась целая куча мелких коробочек, мешочков и свертков. Вероятно, не что иное, как столкновение с Гелей послужило причиной этого бедствия, и виновница бросилась собирать коробочки и сгружать их обратно в пакет:
– Извините, пожалуйста! Я сейчас! Одну минуту!
– Благодарю вас, милое дитя, но ах, не вините себя, я такая неловкая! – произнесла дама поразительно тонким для такой представительной особы голосом. – Накупила в ювелирной лавке всяких милых пустяков в подарок племянникам, у бедных крошек экзамены, они так настрадались!
– Да уж! Могу вас заверить, сама только что сдала последний экзамен.
– Ах, какая прелесть, – залепетала дама и улыбнулась ей так сладко, что Геле захотелось глотнуть воды. – Надеюсь, сдали на отлично?
– На отлично, – гордо подтвердила гимназистка. – Еще раз прошу прощения.
– Ну что вы. Сердечно вас благодарю! – пискнула дама. – Вы учитесь в гимназии Ливановой?
– Да, – кивнула Геля. – А теперь, если позволите, мне пора.
– Ах, постойте, – дама схватила ее за руку, – скажите, как вас зовут. Мой покойный муж состоял в попечительском совете этой гимназии, и я хорошо знаю мадам Ливанову. Хочу лично сообщить ей о том, какие чудесные у нее ученицы!
– Не стоит. – Геля сделала книксен, собираясь уйти, но дама так и не отпустила ее руки.
– Позвольте хотя бы вас обнять, я такая чувствительная! – и, не дожидаясь разрешения, прижала девочку к своим благоухающим лавандой рюшам.
Геля снова захлебнулась приторным запахом, однако терпеть пришлось недолго, дама отпустила ее и, наконец, простилась.
Но не успела Геля сделать и нескольких шагов, как позади раздался тонкий, отчаянный крик:
– Мадемуазель! Мадемуазель, умоляю, стойте!
Девочка вздохнула поглубже, нацепила любезную улыбку и обернулась.
Дама, отдуваясь, нагнала ее, погрозила пальцем:
– Ах, вы, лукавая феечка! Ну, будет шутить. Верните, пожалуйста, булавку.
– Какую булавку? – озадаченно наморщила лоб Геля.
– Не морщите лоб, это неприлично, – строго сказала дама и снова расплылась в сладкой улыбке. – В той сафьяновой коробочке золотая булавка с бирюзой, подарок для моей милой крошки Аделаиды, любимой племянницы. Самая дорогая – целых пятьдесят рублей!
– Но у меня нет никакой булавки, – пожала плечами Геля, – должно быть, я проглядела ее. Давайте вернемся, поищем!
– Вы подобрали все коробки, я смотрела. – Глазки дамы сделались колючими, ледяными. – Сейчас же верните булавку, гадкая девчонка!
– Да нету у меня никаких булавок!
– Ах, вот как? Ну, пеняйте на себя!
Геля едва успела подумать, что даже приторно-вежливой дама ей нравилась гораздо больше, как рука в кружевной митенке крепко ухватила ее за шиворот, будто паршивого котенка, и куда-то поволокла.
– Отпустите! Да отпустите же! Куда вы меня тащите! – забилась девочка.
– А вот сейчас я отведу вас к начальнице гимназии! И вы горько пожалеете о своем омерзительном поступке, лицемерная маленькая воровка, – прошипела странная особа прямо ей в лицо.
– Вы с ума сошли! Пустите! – Геля вырывалась изо всех сил, но хватка у дамы была стальной.
Прохожие с интересом глазели, как солидная дама тащит за шкирку гимназистку.
Девочка перестала сопротивляться. Понукаемая сумасшедшей, механически переставляла ноги и вяло думала: «Этого не может быть. Бред какой-то. Нет, сон. Я сплю. Все из-за бессонной ночи. Я уснула в подворотне, нет, наверное, прямо на экзамене. И мне приснился кошмар. Надо попробовать ущипнуть себя за руку».
Тем временем дама уже доволокла ее до самой гимназии. Швейцар, видимо, от удивления замешкался с дверью.
– Хватит таращиться, болван! Открывай! – приказала дама. Ее тоненький, детский голосок прозвучал так повелительно, что швейцар мгновенно подтянулся и распахнул перед ними дверь.
Дама уверенно двинулась к лестнице, но тут в вестибюле возникла дежурная надзирательница:
– Мадам Павловская? Что вам угодно?
Геля мысленно застонала. На ее беду, нынче дежурила Клара Карловна.
– Мне необходимо поговорить с начальницей. Эта девочка – воровка, – заявила мерзкая жаба (Геля решила, что сейчас самое время перестать называть ее дамой).
Глаза Клары Карловны полыхнули радостью, по губам зазмеилась едва заметная злорадная улыбка:
– Воровка?! Какой позор! Я немедленно пошлю за Ольгой Афиногеновной!
Отправив швейцара за Ливановой, Клара Карловна поинтересовалась у гнусной каракатицы (ну надо же, а сперва Геля решила, что дама не похожа ни на одно животное), что произошло. Отвратительная бегемотиха (да!) пространно и громогласно поведала о похищении драгоценной булавки.
– Стыд! Позор! Бесчестье! – жмурясь от удовольствия, повторяла Клара Карловна. – Бедные родители!
– Я ничего не крала! – выкрикнула Геля так громко, что по залу прокатилось эхо.
– А вас, Рындина, никто не спрашивает, – отчеканила Клара Карловна.
– Что здесь происходит?
К ним подошла Ливанова. Геля никогда не боялась начальницу гимназии. Ольга Афиногеновна даже нравилась ей. Но сейчас девочке стало страшно.
– Рындина украла у милой Мелании Афанасьевны булавку. Только представьте себе, какой ужас! – злорадно доложила Клара Карловна.
– Вот как? – Директриса поправила очки и внимательно взглянула на Гелю. Сердце у той ушло в пятки. – Здравствуйте, Мелания Афанасьевна. Будьте добры, отпустите девочку.
– Но она воровка! – окрысилась Павловская. – Я требую ее обыскать! Сейчас же!
– Я не воровка! Не смейте! – завопила Геля.
– Рындина, ведите себя достойно, – негромко приказала Ольга Афиногеновна и обратилась к Мелании Афанасьевне: – Никого и ни при каких обстоятельствах не будут подвергать столь унизительной процедуре в стенах этого заведения. Отпустите девочку и…
– Но Мелания Афанасьевна права! Мерзавку нужно обыскать! – горячо поддержала Павловскую надзирательница.
– Благодарю вас, вы свободны, Клара Карловна. – Ливанова холодно взглянула на надзирательницу. – А вас, мадам, прошу подняться ко мне в кабинет.
Павловская еще пару секунд прожигала Ливанову взглядом, но, в конце концов, неохотно выпустила Гелин воротник и прошествовала вверх по лестнице.
В кабинете директриса предложила Павловской кресло, сама села за стол, терпеливо выслушала вопли о воровстве и чудовищном падении нравов среди гимназисток и негромко обратилась к Геле, застывшей у двери:
– Подойдите ко мне, Рындина.
Геля подошла к столу, стараясь сохранять спокойствие. Плакать и скандалить при Ливановой было стыдно.
– Будьте добры, покажите, что у вас в карманах.
Геля сгребла все, что было, выложила на стол и не поверила собственным глазам.
Среди увядших морковных хвостиков лежала небольшая сафьяновая коробочка.
– Вот она! Я же вам говорила! – Павловская, оттолкнув девочку, коршуном кинулась к столу и схватила футляр.
Глава 25
– Моя прелесть! – Павловская расплылась в улыбке, прижимая к груди коробочку. Потом повернулась к Геле, и улыбка ее стала злобной, торжествующей: – А ты, паршивка, поплатишься за это!
– Я не брала! Не брала! Вы все врете! – выкрикнула Геля сквозь слезы, топнув ногой.
– Тогда объясните нам, Рындина, как эта вещь попала в ваш карман, – спокойно предложила Ливанова, – и я буду признательна вам, если на этот раз обойдется без неподобающих воплей и слез.
«Сон, это сон, этого просто не может быть», – стучало в висках у Гели. Она посмотрела на Ольгу Афиногеновну и встретила ее невозмутимый, внимательный взгляд, совсем как в классе, на уроке алгебры, когда Ливанова задавала очередную задачку, приговаривая: «Думайте, девочки, думайте. Господь дал вам мозги – так используйте их наилучшим образом».
И Гелю осенило – она вспомнила, как Павловская полезла к ней обниматься.
– Да она сама подбросила мне эту коробку! – И обличающе ткнула пальцем в Меланию Афанасьевну. – Когда меня обнимала!
– Что?! – взвизгнула Павловская. – Да как ты смеешь, мерзавка! Я требую с позором изгнать эту порочную, лживую девчонку из гимназии!
– Пожалуй, ваша версия малоправдоподобна, Рындина, – скупо улыбнулась Ливанова. – Мелания Афанасьевна известна своей богомольностью и добротой, в ее доме никогда не откажут в подаянии нищему, она состоит в нескольких благотворительных обществах. С какой стати ей совершать столь низкие, да и попросту бессмысленные поступки?
– Я не знаю, – тихо ответила Геля, глядя Ливановой в глаза. – Но могу дать вам честное слово, что не брала эту булавку.
Ливанова испытующе смотрела на нее несколько секунд, а потом обратилась к Павловской:
– Я уверена, что девочка не врет. Возможно, произошло какое-то недоразумение.
– Конечно, врет, чтобы избежать заслуженной кары! – взвизгнула Павловская. – А вы ее покрываете!
– Я преподаю почти двадцать лет, – все с той же невозмутимостью ответила Ливанова, – и поверьте, научилась отличать правду от лжи.
– Не смейте ее выгораживать! – возмущенно кудахтала Павловская. – Она лжет, а все лжецы получат по делам своим в озере огненном и серном! Она ворует, нарушая заповеди господа нашего! Мало того, – Мелания Афанасьевна понизила голос, доверительно склонилась к Ливановой, – я видела, как несчастное дитя шепталось в подворотне с каким-то хитрованцем! Это не просто воровство – это преступный сговор!
– Благодарю вас за бдительность и добрые намерения, Мелания Афанасьевна. Обещаю, что разберусь с этим вопиющим происшествием и непременно сообщу вам о результатах. На этом, с вашего позволения, закончим, – Ливанова встала, – я отвезу девочку домой и поговорю с ее родителями. У Поли недавно была тяжелая травма – сотрясение мозга. И столь сильное нервное потрясение может ей серьезно навредить.
– Не просто воровка, а сумасшедшая воровка! – Мелания Афанасьевна издевательски улыбнулась Ливановой. – Она опасна! Ее нужно срочно изолировать от других детей! Подвергнуть освидетельствованию врача! Держать под домашним арестом! А может быть, и не под домашним! Я немедленно иду в полицию!
Павловская нависла над столом Ливановой. Казалось, от злости она раздулась еще больше и теперь возвышалась над Ольгой Афиногеновной, как гора. Огнедышащая гора.
– Это ваше право, – холодно улыбнулась директриса. – Прощайте.
– Вы пожалеете, – бросила Павловская, направляясь к двери, – мой муж был членом попечительского совета, я знакома с председателем и сейчас же уведомлю его о вашем возмутительном поведении! – Она с ненавистью взглянула на Гелю и выплыла из кабинета, сильно хлопнув дверью.
– Что ж, Поля, едем. – Ливанова вышла из-за стола и направилась к двери.
– Я ничего не воровала, – упрямо повторила девочка, не двигаясь с места, – а тот хитрованец…
– А тот хитрованец, вероятно, один из тех хитрованцев, которых лечит твой отец, – подхватила Ольга Афиногеновна, – а возможно, он из тех хитрованцев, которым покровительствует твоя мать. В любом случае твое знакомство с какими бы то ни было хитрованцами нисколько меня не удивляет.
– Вы мне не верите? – Геля постаралась сказать это спокойно, но голос предательски дрогнул.
Ольга Афиногеновна остановилась, сдвинула очки на кончик носа и посмотрела на Гелю с мягкой насмешкой.
– Верю. Но, согласись, случай не рядовой. И я должна все обдумать. Так что, будь добра, помолчи. Ну, пойдем. – Она взяла Гелю за руку, и у девочки потеплело на душе.
Внизу Ольга Афиногеновна послала швейцара за извозчиком. Клара Карловна проводила Гелю злобным взглядом, но комментировать происшествие при Ливановой поостереглась.
К дому Рындиных ехали молча, но директриса так и не выпустила руки своей подопечной, и Геля почти успокоилась – ведь никто бы не стал держать за руку человека, если бы считал его бессовестным вором, правда?
Самым худшим было то, что дома ей приготовили торжественную встречу (Аннушка даже испекла шоколадный торт).
– Леля? Какой сюрприз! Рад, рад – Василий Савельевич пожал Ливановой руку, а Гелю обнял за плечи. – Но дочь-то наша какова! Все до одного экзамены на отлично, а? И не надо на меня так смотреть! Да, я горд своей умницей!
Аглая Тихоновна, однако, оказалась гораздо проницательнее:
– Леля, что случилось? Почему ты здесь?
Геля съежилась и мысленно застонала. Ой, что сейчас будет!
– Боюсь, новости у меня неважные, – с сожалением сказала Ливанова, – вам лучше присесть и выслушать меня.
– В чем дело? Поля провалила экзамен? – Василий Савельевич пытливо заглянул дочери в лицо. – Что ж, действительно, неважная новость. Но, как говорят, и конь о четырех ногах спотыкается. Это от нервов, голубчик, я знаю, что ты готовилась. Ничего, осенью пойдешь на переэкзаменовку…
– Базиль, пожалуйста, дай Леле сказать, – попросила Аглая Тихоновна.
И Леля сказала. То есть Ольга Афиногеновна рассказала о безобразном происшествии.
Геле хотелось провалиться сквозь землю, но поскольку о таком счастье оставалось только мечтать, она просто закрыла глаза.
Когда в столовой воцарилась убийственная тишина, Геля вспомнила о том, что следует вести себя достойно. Глаза пришлось открыть.
Выражение лиц присутствующих кардинальным образом изменилось.
Аннушка, занявшая свой любимый стратегический пост – у двери на кухню, озабоченно хмурилась. Аглая Тихоновна смотрела на дочь с жалостью. А вот Василий Савельевич был попросту ужасен. Ах, не зря Геля его так боялась!
– Украла?! Моя дочь – воровка?! – прогремел он, и Геля, втянув голову в плечи, подумала, что явно поторопилась открывать глаза.
– Это неслыханно! Нес-лы-хан-но!!! – продолжал бушевать доктор. – Убирайся с глаз моих долой! Мне на тебя смотреть противно!!!
Геля, сжавшись, как перепуганный заяц, метнулась к выходу.
– Поля, сядь, – остановила ее Ольга Афиногеновна. – А вам, Василий Савельевич, должно быть стыдно.
– Вы абсолютно правы, аб-со-лют-но! – ядовито согласился доктор. – Мне стыдно. Я за всю свою жизнь ни разу не взял ни одной чужой копейки, нитки чужой не взял! Но я вырастил дочь-воровку!!! И как мне теперь смотреть приличным людям в глаза?! – и рыкнул как лев в саванне: – Да, мне стыдно!
Аннушка бросилась к Геле и порывисто обняла ее:
– Да уж там, где вы бываете, приличных людей днем с огнем не сыщешь! Со всяким, стесняюсь сказать, ворьем шалдохаетесь, а на родного ребенка всех собак спустили, не разобравшись! То-то верно Ольга Афиногеновна говорит – стыдно вам должно быть, Василь Савельич.
– Анна Ивановна! Я попрошу вас не вмешиваться! – гаркнул доктор.
– Да хоть от места отказывайте, я молчать не стану!
– Вы не можете сравнивать, это другое дело, – доктор заметался по комнате, как тигр в клетке. – Люди воруют от голода, от безысходности, оставшись без работы… Но ведь сами понимаете – развращает человека воровская жизнь, легкие деньги, вот он и втягивается, и уж не вытащишь из этого болота… Но моя дочь никогда ни в чем не знала нужды! Это мерзость! Это безнравственно! Стащила, как сорока, какую-то побрякушку!
Нет, пожалуй, Геля никогда не сможет вести себя достойно и сдержанно. От последнего вопля Василия Савельевича она вжалась в Аннушкино плечо и заревела. Горько, громко, до икоты.
– Ничего. Пусть поплачет. Пусть, – Василий Савельевич продолжал метаться по столовой, но голос его звучал уже не столь уверенно.
Аннушка, бросая сердитые взгляды на доктора, отвела девочку к дивану. Аглая Тихоновна принесла стакан воды. Но Геля никак не могла успокоиться – руки дрожали, зубы выбивали дробь по кромке стакана.
– Тебе не кажется, Базиль, что резкая смена тактики в таком деле, как воспитание ребенка, может только навредить? – произнесла Аглая Тихоновна.
Геля икнула и перестала плакать. От изумления. Она и подумать не могла, что голос прапрабабушки может звучать так резко.
– Не понимаю, что ты имеешь в виду? – доктор остановился и озадаченно посмотрел на жену.
– Двенадцать лет ты был примерным отцом. Добрым. Умным. Справедливым. А теперь вдруг превратился в тупого, жестокого тирана. Ты еще розги возьми. Или ремень.
– Туше, – тихо сказала Ливанова.
– А что вы все на меня напустились? – возмутился Василий Савельевич. – Это я, что ли, украл эту… заколку… булавку… да черт с ней совсем!
– Давайте сядем и во всем спокойно разберемся, – предложила Ольга Афиногеновна.
– В чем тут разбираться? Все ясно! – снова вспылил доктор. – Булавка… Заколка… Да чтоб ее! Была в кармане у моей дочери! Как вы это объясните?
– Случайность, – подсказала Ливанова.
– Случайность?! – Василий Савельевич сардонически расхохотался. – Ну, знаете ли…
– Я подумала над тем, что сказала Поля, – бесстрастно продолжила Ливанова. – В руках у Мелании Афанасьевны был пакет с кучей мелких безделушек. Разорванный пакет – и это как раз, несомненно, Полина вина. Девочка слишком порывиста и несдержанна, налетела на Павловскую, едва не сбила с ног.
– К чему вы клоните? – Доктор, наконец, сел.
– Вы плохо меня слушали, Базиль. Когда Поля собрала рассыпанные безделушки и сложила обратно в пакет, мадам Павловская, всегда отличавшаяся излишней сентиментальностью, обняла ее. Коробочка могла завалиться Поле в карман. Случайно. И вот вам результат – водевиль. Комедия положений. Много шума из ничего.
– Ерунда какая-то, – проворчал доктор.
– Именно. Ерунда. Глаша права – вы ведь были не таким уж плохим отцом. Так попробуйте поговорить с Полей сами. – Ливанова едва заметно усмехнулась и уточнила: – Не орать, как расходившийся купчина в кабаке, а спокойно поговорить.
– «Не таким уж плохим»? – Доктор хмыкнул. – Если мне не изменяет память, Аглаша сказала – «примерным». Да-с. Поля, голубчик, – обратился он к дочери, и та инстинктивно зажмурилась и вжалась в спинку дивана. – Да-с… Похоже, наломал я дров. – Он подтащил свой стул поближе к дивану, сел и взял девочку за руки. – Послушай… Я, пожалуй, погорячился… И мне, должно быть, следует…
– Не надо, не извиняйся, – быстро сказала Геля, и доктор с облегчением вздохнул.
– Так что ты скажешь об этом… инциденте? – осторожно поинтересовался он.
– Я вела себя недостойно, – начала Геля, и доктор снова напрягся. – То есть орала. И ругалась. И плакала…
Доктор выдохнул, пробормотал «ну-ну!» – и она продолжила:
– Потому что мне было ужасно обидно, понимаешь? А что касается булавки – она нашлась в моем кармане. Но как она туда попала – я не знаю. Честное-пречестное слово, я ее не воровала!
– Не знаешь? Или не помнишь? – Доктор остро взглянул на нее.
– Не знаю… – нерешительно ответила Геля.
– Так-так… Возможно, дело не в случайности… Все гораздо хуже. – Василий Савельевич вскочил и стал нарезать круги по комнате. – Избыточное нервное напряжение негативно сказалось на состоянии твоей психики… Экзамены… Недостаток сна… Ты переутомилась… Ах, зачем я послушал Гильденштерна…
– Вы что же, подозреваете, что Поля страдает клептоманией? – прищурилась Ливанова.
– Это вполне вероятно… Последствия травмы могут сказаться позднее, и…
– У вас дома пропадают серебряные ложечки? – перебила доктора Ольга Афиногеновна.
– Нет, но…
– Девочки в классе тоже не жаловались на воровство.
– Но это могло быть минутное затмение, как вы не понимаете!
– Ну, вы врач, вам виднее, – Ливанова с нарочитым безразличием пожала плечами. – Но, если бы к вам привели пациента с подобной жалобой, что бы вы порекомендовали?
– Наблюдать… Я бы сказал, что следует понаблюдать его, не делать поспешных выводов. Ах, черт… Вы невыносимы, Леля.
Ливанова приподняла бровь и ничего не ответила.
– И что же нам делать? – Доктор остановился и развел руками.
– Ну, во-первых, чай и шоколадный торт. Поля все-таки сдала экзамен на отлично. Кроме того, нам всем не повредит немного успокоиться, – сказала Ливанова.
Геля думала, что не сможет проглотить ни кусочка замечательного Аннушкиного торта, такой несчастной и усталой она была, но, как, впрочем, и всегда, Ливанова оказалась совершенно права – от горячего душистого чая и умопомрачительного десерта все успокоились и повеселели. Казалось, все ужасы позади, но неожиданно застольный разговор принял еще более неприятный оборот.
– Думаю, теперь самое время перейти к «во-вторых», – сказала Ливанова, отставляя чашку. – Боюсь, что скоро на меня насядет педагогический совет, требуя исключить Полю из гимназии.
– Исключить? – вскинулся Василий Савельевич и тут же поник. – Ах да. Сегодняшний случай.
– Я сейчас же отправлюсь к Мелании Афанасьевне и все ей объясню, – сказала Аглая Тихоновна.
– Рекомендую сделать это завтра. Сегодня я отправлю ей письмо с извинениями. – Ливанова задумчиво сдвинула брови. – Да, Глаша. Визит неизбежен, но от него не будет никакой пользы. Выслушаешь нотацию вперемешку с завуалированными оскорблениями и совет отправить дочь в лечебницу для душевнобольных. Ну, или в тюрьму для малолетних преступников – на твой выбор. – Ливанова обвела взглядом всех присутствующих. – Вас ждет грандиозный скандал, дорогие мои. Мадам Павловская станет трубить на всех углах о том, что ваша дочь – исчадье ада, источающее яд и пламень. Через три дня в нашей гимназии – церемония вручения аттестатов. К этому времени стараниями Мелании Афанасьевны в Российской империи не останется ни одного человека, не осведомленного о дурных наклонностях мадемуазель Рындиной. Девочки станут шушукаться у Поли за спиной, их родители – скандалить и угрожать мне. А с вами, вероятно, перестанут здороваться. От всей души рекомендую сбежать. Увезти Полю из Москвы хоть на дачу. А к будущему году, надеюсь, все позабудется.
– Нет. Я никуда не поеду, – твердо сказала Геля.
Неожиданно ее поддержал Василий Савельевич:
– Конечно, голубчик. Трусость – это низко.
– Но, Леля, как же ты? – Аглая Тихоновна обеспокоенно посмотрела на подругу. – У тебя ведь тоже будут неприятности? Может быть, нам не следует дразнить гусей? Что поделаешь, переведем Полю в другую гимназию.
– Вот еще, – скривила губы Ливанова, – гимназия принадлежит мне. Это частное заведение. И только я решаю, кто будет там учиться, а кто – нет. – Она коротко улыбнулась и встала. – Что ж, дорогие мои. Мне пора. Могу я надеяться, что вы вполне овладели собой, Базиль, и теперь не задушите дочь подушкой за то, что она опозорила доброе имя Рындиных?
– Дайте-ка подумать, – насупился доктор.
Пока Аглая Тихоновна и Ливанова обнимались в передней, Геля ускользнула в свою комнату и свернулась клубочком на кровати.
После бессонной ночи и кошмарного дня стучало в висках и словно бы покачивало. «Мне приснится, что я еду в поезде, – подумала девочка и закрыла глаза. – Еду домой. К маме».
Но через несколько минут раздался вполне реальный стук – в дверь, и Геля, накрыв голову подушкой, крикнула:
– Не входите! Пожалуйста!
Но дверь все-таки открылась. Сперва по комнате просеменили Силы Зла, вспрыгнули на кровать и устроились прямо на подушке. Пришлось вылезать. За кошкой вошла Аглая Тихоновна со стаканом теплого молока, склонилась к дочке, ласково провела рукой по волосам:
– Устала? Хочешь почистить зубы и лечь спать?
– Зубы чистить точно не хочу, – проворчала Геля. – Можно, я сегодня посплю в одежде? И в ботинках.
– Нет, – мягко сказала Аглая Тихоновна, поставила стакан на прикроватный столик и принялась расшнуровывать Гелины ботиночки. – Не сердись на папу, хорошо? Честное имя для него очень много значит.
– Что поделать, таковы мужчины, – вздохнула Геля, прижимая к себе мурлыкающую кошку, – для них справедливость всегда важнее любви. Хотя в этот раз папа был несправедлив!
Аглая Тихоновна наклонила голову, чтобы скрыть улыбку. Раздела Гелю, закутала в одеяло, поцеловала в лоб и вышла.
Силы Зла, воровато оглянувшись, потянулись к стакану и стали торопливо лакать молоко.
Геля не возражала. Она уже спала. И снились ей вовсе не поезда, а космос. То есть космос, как его обычно показывают по телику, – глубокая манящая чернота, нудная музыка и маленькие яркие звездочки.
Глава 26
Спалось в темном мурлыкающем космосе прекрасно. Геля проснулась бодрой и полной сил.
С вечера никто не задернул шторы, и комнату наполнял розоватый утренний свет.
Пахло дождем, хотя небо было ясным, нежным, розово-голубым. Но девочка знала, что с начала лета по бульвару разъезжают несуразные машины-цистерны, поливающие улицы. Однажды она видела заметку в «Голосе Москвы», где водителей поливалок ругали за склонность устраивать гонки. Даже запомнила чуть-чуть – «вообразите себе это чудовище, разбрасывающее вокруг себя на несколько сажен воду, мчащимся взад и вперед со скоростью хотя бы трамвая». Подумаешь, скорость трамвая, ха. Геля бережно сняла кошку с головы и села в кровати. Силы Зла с осуждением взглянули на нее, полезли обратно на подушку и свернулись там сонным кренделем, трогательно прикрыв морду передней лапкой.
Девочка прислушалась – похоже, было очень рано и все еще спали. Она вылезла из постели и, потягиваясь, как кошка, подошла к окну.
Утро выдалось восхитительное. Свежий ветер теребил ветки лип, солнце, румяное со сна, рассыпало сияющие блики на влажной брусчатке, по почти еще пустому бульвару весело катил новенький красный трамвай.
Даже не верилось в ужасное вчера и в еще более ужасное завтра. Ну ладно – послезавтра. День выдачи аттестатов. Геля словно услышала голос Ливановой: «Девочки станут шушукаться у Поли за спиной, их родители – скандалить и угрожать мне. А с вами, вероятно, перестанут здороваться» – и содрогнулась.
Нет, никогда ей не стать такой храброй и невозмутимой, как Ольга Афиногеновна. Мысль о всеобщем осуждении, пусть и незаслуженном (ведь она не брала, не брала эту гадскую булавку!), пугала ее.
А бедная, кроткая Аглая Тихоновна? Сегодня она пойдет к этой жабе Павловской и наслушается всяких гадостей. А бедный Василий Савельевич, который так дорожит добрым именем или чем-то там в этом роде?
Читать бесплатно другие книги:
