По большому льду. Северный полюс Пири Роберт

Предисловие Президента США Теодора Рузвельта к первому изданию книги Роберта Эдвина Пири «Северный полюс»

Несколько лет назад, на обеде в Вашингтоне я познакомился с известным норвежским исследователем Арктики, Нансеном, героем полярных путешествий. В беседе со мной он отметил: «Пири – лучший из ваших людей, даже, думаю, самый лучший из всех, кто сейчас находится на пути достижения полюса, и скорее всего, именно ему это удастся». Я не помню в точности его слов, но смысл их был именно таков. Они произвели на меня сильное впечатление. Я вспомнил о них летом 1908 года, когда, как президент Соединенных Штатов, взошел на борт судна Пири, чтобы пожелать ему успехов и божьей помощи накануне события, которое стало прорывом в покорении Полюса. Годом позже, когда мы стояли лагерем у северного подножия горы Кения, прямо на экваторе, местный гонец принес мне весть о его победе. Таким образом, открытие Северного полюса продолжило почетный список тех подвигов, которыми мы особенно гордимся, потому что они были совершены нашими соотечественниками.

Вероятно, мало кто из непосвященных может представить себе, какую титаническую работу нужно проделать и сквозь какие лишения пройти, чтобы достичь того, что удалось Пири; еще меньше тех, кто понимает, сколько лет нужно потратить на обучение и подготовку, чтобы получить хоть какой-то шанс на успех. «Бросок к Полюсу» смог стать успешным только после многих лет кропотливого изнурительного труда. Огромная физическая сила, выносливость, железная воля и несокрушимое мужество, владение собой, жажда победы, пытливый ум и умение предвидеть – вот те качества, без которых невозможен успешный полярный исследователь. Но еще больше требований предъявляется к тому, кто берется руководить другими, чтобы успешно справиться с задачей, которая порой не под силу даже самым лучшим и самым храбрым.

Все цивилизованное человечество в долгу перед командором Пири, но, прежде всего, перед ним в долгу мы, его соотечественники – американцы. Он совершил один из величайших подвигов нашего времени; он отстоял свою честь и честь своей страны; мы отдаем дань уважения его личной победе, которую он одержал в борьбе с бескрайней пустыней враждебного Севера.

Белый Нил, 12 марта 1910 года.

О Роберте Эдвине Пири. Введение к первому изданию книги «Северный полюс»

Борьба за Северный полюс началась приблизительно за сто лет до высадки в Америке (в Плимуте) английских колонистов (отцов-пилигримов), отправленных туда в 1527 году королем Англии Генрихом VIII, прославившимся многими своими деяниями.

В 1588 г. Джон Дэвис обогнул мыс Фэрвел на юге Гренландии и прошел 800 миль вдоль побережья до горы Сандерсон-Хоуп. Он открыл пролив, который носит теперь его имя, и тем снискал себе славу в Великобритании, т. к. сумел достичь самой северной точки земли, 72°12', в 1128 милях от географического Северного полюса. После него многие отважные мореплаватели Англии, Франции, Голландии, Германии, Скандинавии и России пытались проложить короткий путь в Китай и Индию – через Северный полюс. Это была жесточайшая борьба, в которой плата взималась жизнями, кораблями, сокровищами, но еще три с половиной столетия после Генриха VIII, т. е. до 1882 г. (исключая период с 1594 по 1606 гг., в течение которого, благодаря У. Баренцу, рекорд удерживали голландцы) ближе всех к вершине глобуса развевался флаг Великобритании.

В год основания Джеймстауна (1607) Генри Гудзон в поисках короткого пути в Индию, открыл Ян-Майен, обошел Шпицберген и сместил северный предел освоенных человеком земель до координат 80°23'. И что важнее всего – благодаря Гудзону возобновился промысел китов и моржей, и в последующие годы в этих новооткрытых водах не протолкнуться было от китобойных флотилий всех морских держав. Но наибольшую выгоду от открытия Гудзона получили голландцы. На протяжении XVII и XVIII веков они каждое лето отправляли не менее 300 судов и 15000 человек на северный рыбный промысел, а на Шпицбергене, в пределах северного полярного круга образовался удивительнейший из когда-либо существовавших летних городков – с магазинами, складами, разделочными пунктами, бондарными мастерскими и множеством других производств, – который процветал во время рыболовного сезона. С приближением зимы все здания запирались, а население летнего городка, которое составляло несколько тысяч, в полном составе возвращалось домой.

165 лет никому не удавалось побить рекорд Гудзона, пока в 1773 г. Константин Джон Фиппс не продвинулся еще на 25 миль к северу. Для нас сейчас самым интересным фактом, связанным с экспедицией Фиппса, является то, что Нельсон, герой Трафальгара и битвы на Ниле, а в то время 15-летний мальчишка, был участником этой экспедиции. Значит, только самые дерзкие и сильные духом решались посвятить себя рискованному и требующему незаурядного мужества делу – борьбе с суровой стихией севера.

Первая половина XIX века видела много отважных кораблей и доблестных мужей, отправившихся в северные края. Хотя большая часть этих экспедиций и не была направлена непосредственно на север, чтобы проложить путь в Индию вокруг Северной Америки (Северо-западный курс) и вокруг Азии (Северо-восточный курс); многие из них так или иначе были вовлечены в процесс завоевания полюса и внесли неотъемлемый вклад в его последующее открытие. Англия бросала экспедицию за экспедицией, мобилизовав весь талант и энергию своего морского флота на борьбу со льдом, который, казалось, перекрыл все пути к ее стремлениям завоевать северный путь на восток.

В 1819 г. Уильям Эдуард Парри совершил множество сложных переходов и преодолел половину расстояния между Гренландией и Беринговым морем; он получил от Британского Парламента вознаграждение в 5000 фунтов, предназначавшееся первому мореплавателю, который пройдет 110-й меридиан к западу от Гринвича. Кроме того, он был первым мореплавателем, которому удалось пройти севернее северного магнитного полюса, местонахождение которого он приблизительно определил и, таким образом, оказался первым, кто сообщил свое наблюдение о странном явлении, когда стрелка компаса указывала на юг.

Успех Парри был столь блестящим, что Британское правительство поручило ему возглавить две другие экспедиции для поиска Северо-Западного прохода. Результаты исследований и открытия этих двух более поздних экспедиций были не очень существенными, но опыт работы в ледовых условиях позволил Парри получить очень важные выводы, которые произвели революцию в методах арктической навигации.

До того времени достичь Полюса пытались только морским путем. В 1827 г. Парри предложил план сделать бросок к Полюсу пешком с базы на суше. Он получил помощь от правительства и был отправлен его в Арктику в четвертый раз. Его обеспечили прекрасно оборудованными судами, квалифицированными морскими офицерами и младшим персоналом. На базу в Шпицбергене он взял несколько северных оленей для перевозки грузов на нартах. Однако эта схема не сработала на практике, и он вынужден был прибегнуть к физической силе своих людей, чтобы тащить две санных упряжки, которые на самом деле были шлюпками, поставленными на металлические полозья. 23 июня он с 28 своими людьми покинул Шпицберген и двинулся на север.

Но летнее солнце растопило поверхность льда и членам группы пришлось снять полозья, чтобы переправиться через участки открытой воды. После 30 дней непрерывного изнурительного труда Парри достиг 82°45', приблизительно в 150 милях севернее его базы и в 435 географических милях от северного полюса. Здесь он обнаружил, что пока его группа отдыхает, ледяные массы каждый день относят его назад приблизительно на такое же расстояние, которое они могут проделать за 1 рабочий день. Поэтому пришлось повернуть в обратный путь

Достижения Парри, ознаменовавшие новую эру полярных исследований, стали потрясающей сенсацией. Король сразу же присвоил ему рыцарское звание, а британцы стали оказывать ему всяческие почести и неизменно награждали его аплодисментами, равно как и всякого исследователя, возвращавшегося с севера хоть с каким-то успехом. По оригинальности плана и по оснащению экспедиции Парри не уступили и даже превзошли его только Нансен и Пири.

В те давние дни очень мало кто был настолько богат, чтобы оплачивать экспедиции на север из собственного кармана, практически каждого из исследователей финансировало правительство, которое и руководило его действиями. Однако, в 1829 г. капитан Джон Росс, английский морской офицер, успехи которого в предыдущей экспедиции были весьма посредственными, получил от шерифа Лондона, Феликса Бута, небольшой колесный пароход «Виктория» и предписание выполнить рейс по северо-западному курсу. Помощником у него был его племянник, Джеймс Кларк Росс. Он был молодым и энергичным, и ему впоследствии суждено было получить лавры победителя на противоположном конце земного шара.

Эта первая попытка использовать энергию пара для навигации во льдах провалилась, то ли из-за того, что двигатель оказался слабым, то ли из-за некомпетентности инженеров, но тем не менее Россы завоевали себе славу. За 5 лет своего отсутствия (1829–1834) они сделали важные открытия в районе полуострова Бутия-Феликс[1], но самым ценным было то, что они определили местонахождение магнитного северного полюса и привезли с собой потрясающую серию записей магнитных и метеорологических наблюдений.

Никогда еще ни одна группа людей не отправлялась навстречу неизведанному с более радужными яркими надеждами и более явным предчувствием успеха, чем экспедиция сэра Джона Франклина 1845 года. Ужасающая трагедия, которая постигла их и тайна их исчезновения, которая просто оглушила весь мир и до сих пор не нашла полного объяснения[2], дает основания для самых ужасных повествований из истории арктических путешествий. Франклин получил рыцарское звание одновременно с Парри, в 1827 г., за ценные и обширные исследования, которые он провел, имея в распоряжении лишь снегоступы и каноэ, на побережье Северной Америки между реками Коппермайн и Грейт Фиш. Парри в это время завоевывал себе славу на севере.

В тот период Франклин занимал пост губернатора Тасмании в течение 7 лет. Его блестящая репутация и организаторские способности послужили для правительства основанием, чтобы прийти к единогласному решению доверить ему (не смотря на то, что ему было уже тогда 59 лет) руководство самой сложной арктической экспедицией, которая готовилась много лет. Слава и опыт Франклина; высокий профессионализм Крозье и других его помощников, имевших большой опыт работы в условиях севера; могучие корабли, «Террор» и «Эребус», только что вернувшиеся из необычайно успешного путешествия в Антарктику, а также великолепное оснащение, – все это поднимало энтузиазм англичан до наивысшей точки и давало основания надеяться, что изнурительная борьба за северо-западный морской путь должна очень скоро завершиться.

Более года дела экспедиции шли блестяще. К сентябрю 1846 г. Франклин почти достиг пределов видимости побережья, которое он исследовал за 20 лет до этого, а дальнейший курс на Берингово море был ему хорошо известен. Приз был уже почти завоеван, когда суда попали в ледяной плен на всю зиму, в нескольких милях севернее Земли Короля Вильгельма. В июне следующего лета Франклин умер. Лед оставался непреодолимым и не отпускал своих тисков весь тот год. В июле 1848 г. Крозье, принявший к тому времени на себя руководство, получил распоряжение покинуть суда и, вместе со ста пятьюдесятью оставшимися в живых членами экипажа, которые были крайне ослаблены после трех полярных зим, двинулся по суше в направлении Бэк-ривер. Сколько им удалось пройти, мы, наверное, так никогда и не узнаем.

Когда Франклин не вернулся в 1848 г. (а его снарядили только на 3 года), Англия стала бить тревогу и направила вспомогательные морские экспедиции от Берингова моря, с Атлантики и сухопутную – к северу от Канады, но все попытки получить какие-либо сведения о Франклине оставались безуспешными до 1854 г., когда д-р Джон Рей не встретился случайно с эскимосскими охотниками недалеко от Земли Короля Вильгельма, которые рассказали ему, что несколько лет назад 2 корабля были зажаты во льдах и все члены экипажа погибли от голода.

В 1857 г. леди Франклин, до которой не дошли эти скупые, пересказанные третьими лицами сведения о судьбе ее мужа, пожертвовала своим состоянием, чтобы снарядить поисковую группу во главе с Леопольдом Макклинтоком, одним из самых выносливых и напористых покорителей севера, каких когда-либо знал мир. В 1859 г. Макклинток получил подтверждение печальной истории, поведанной эскимосами, когда обнаружил на Земле Короля Вильгельма записи, датированные апрелем 1848 г., в которых сообщалось о смерти Франклина и о покинутых кораблях. Он нашел также у эскимосов серебряную тарелку и другие реликвии экспедиции. Позднее он видел еще шлюпки Франклина на полозьях, и два скелета в них, и покрывало, и шоколад, в другом месте он обнаружил палатки и флажки. Позднее ему довелось сделать еще более страшное открытие: он увидел побелевший человеческий скелет, лежащий ниц, как подтверждение слов эскимосской женщины, которая рассказывала, что в конце 1848 г. видела человек 40 людей, которые, как она сказала «упали и умерли прямо на ходу».

Слава первопроходцев Северо-Западного морского пути, к которому был так близок Франклин, досталась Роберту Макклюре[3] (в 1850–1853 гг.) и Ричарду Коллинсону[4] (в 1850–1855 гг.), которые командовали двумя кораблями, посланными в Берингов пролив на поиски Франклина. Макклюре прошел этот путь пешком после того, как потерял свой корабль во льдах в проливе Барроу, Коллинсон же благополучно провел свое судно и вернулся в Англию.

Больше этим курсом не ходил никто до тех пор, пока Руаль Амундсен не провел свой небольшой парусник «Йоа» с бензиновым двигателем из Атлантики в Тихий океан в 1903–1906 гг.

Американские китобойные суда каждый год все смелее продвигались дальше на север в пролив Дэвиса, залив Баффина и Берингово море, но Америка не принимала активного участия в полярных исследованиях, хотя сочувствие по поводу трагического исчезновения Франклина побудило Генри Гриннелла и Джорджа Пибоди выделить сумму денег в распоряжение Э. К. Кейна для поисков Франклина к северу от пролива Смит-Саунд. Несмотря на отсутствие опыта, которое привело к заболеваниям цингой, смертельным случаям, всяческим лишениям и гибели корабля, успехи экспедиции Кейна (1853–1855 гг.) были блестящими. Он первым прошел в Бассейн Кейна, который открывает путь в северные воды, исследовал оба его берега и наметил тот курс, который с тех пор называется Американским путем к северному полюсу.

16 лет спустя (в 1871 г.) другой американец, Чарлз Фрэнсис Холл, внес значительный вклад в полярные исследования своими успешными находками следов и реликвий экспедиции Франклина (1862–1869 гг.). Он провел свой «Полярис» через Бассейн Кейна и канал Кеннеди, затем через им же открытые Холл Бейсин и Робсон Ченнел, и вышел непосредственно в Северный Ледовитый океан, завершив таким образом исследование выхода, который начал когда-то Кейн. Он достиг на своем судне на тот момент беспрецедентной (для плавучего средства) координатной точки, 82°11'. Однако исследования Холла, которые имели такое благоприятное начало, в ноябре были неожиданно прерваны его трагической смертью в результате перенапряжения во время длительного санного похода.

Когда на следующий год двинулся лед, его экспедиция стала возвращаться, но непроходимые льды сковали «Полярис» мертвой хваткой. Два месяца они дрейфовали; часть экипажа и несколько эскимосских мужчин и женщин находились в лагере на плавучей льдине. Однажды, во время жестокого осеннего шторма они, к своему ужасу, услышали рев и треск льда, и вскоре их льдина отделилась от судна. В течение пяти месяцев, с декабря по апрель, они жили на этом холодном покинутом плоту, который перенес их без человеческих потерь на 1300 миль до Лабрадора, где их подобрала «Тигресс»[5]. Зимой одна из эскимосских женщин благополучно разрешилась младенцем, увеличив таким образом численность тех, кому довелось пройти через эти тяжкие испытания. «Полярис» в это время выбросило на берег Гренландии, так что те, кто оставался на его борту, тоже в конечном итоге были спасены.

В 1875 г. Великобритания начала тщательно подготовленное наступления на Северный полюс по теперь уже известному американскому маршруту. Два великолепно оснащенных судна были отправлены под командованием Джорджа Стронга Нэрса[6]. Ему удалось пройти до Алерта, на 14 миль севернее, чем четырьмя годами ранее пошел «Полярис». До наступления зимы Олдрич дошел по суше до 82°48', т. е. на 3 мили ближе к полюсу, чем Парри за 48 лет до этого; следующей весной Маркхэм достиг отметки 83°20' в Северном Ледовитом океане. Другие партии исследовали сотни миль береговой линии. Но Нэрс не смог справиться ни с цингой, сделавшей нетрудоспобными 36 членов его группы, ни со свирепыми морозами, которые стоили жизни одному из его людей и нанесли серьезный ущерб здоровью других.

Следующей экспедицией, которая была отправлена под эгидой правительства Соединенных Штатов (в 1881 г.), руководил лейтенант США (а ныне генерал-майор) A. В. Грили; экспедиции была поставлена цель: установить американскую полярную станцию в заливе леди Франклин. В течение 2 лет пребывания в Форт-Конгер Грили проводил обширные исследования Земли Эльсмир и побережья Гренландии, и, с помощью двух своих лейтенантов, Локвуда и Брэйнарда, отнял у Великобритании пальму первенства, которую она удерживала 300 лет. Грили достиг отметки 83°24', получив превосходство над англичанами в 4 мили. Но поскольку вспомогательный корабль, планировавшийся на 1883 г., не смог ни подойти к ним, ни выгрузить предназначавшиеся им грузы в условленном месте южнее Форт-Конгера. Зима 1883–1884 гг. оказалась настоящим бедствием для экспедиции. Когда наконец подошла помощь к мысу Сабин, в живых осталось только 7 человек.

В то время как эти важные события происходили в районе Гренландии, интересные разработки шли и в другой области исследований арктического бассейна, к северу от Сибири. Когда в 1867 г. американский китобой Томас Лонг сообщил о существовании новой земли, Земли Врангеля[7], приблизительно в 500 милях на северо-запад от Берингова пролива, многие живо откликнулись на это открытие, т. к. считали эту землю краем некоего предполагаемого континента, простирающегося от Азии к Гренландии через Северный полюс, а традиции аборигенов, населяющих скованные льдом и уходящие далеко за горизонт территории вокруг Берингова пролива, издавна вызывали огромный интерес исследователей. Когда эти экстравагантные заявления были сделаны относительно этой новой территории, капитан корабля де Лонг (морской флот США) поставил себе задачу исследовать ее и использовать как базу для достижения Северного полюса.

Однако его судно, «Жанетта», замерзло во льдах (в сентябре 1879 г.) и течение пронесло его как раз там, где должен был находиться новый континент. Почти 2 года, вплоть до июня 1881 г. члены экспедиции де Лонга оставались в положении беспомощных пленников; судно потерпело крушение и затонуло, люди вынуждены были высадиться на льдину посреди океана в 150 милях от Новосибирских островов. Им удалось спасти несколько шлюпок, саней и небольшое количество провизии и воды. 26 сентября Джордж Мелвилл, главный инженер, под ответственностью которого оказалась одна из шлюпок с 9 людьми, пройдя через немыслимые испытания и страдания, добрался до какой-то деревни на берегу Лены. Все остальные погибли: одни пошли ко дну вместе со шлюпками, другие, – в том числе и де Лонг, – умерли от истощения, высадившись на безлюдном сибирском берегу.

Три года спустя несколько эскимосов нашли на северо-восточном побережье Гренландии вымытые водой поломанные ящики из-под печенья и списки предметов, которые, как говорили, были написаны почерком Де Лонга. Поразительные обстоятельства, при которых эти реликвии совершили свое долгое путешествие от места, где затонуло судно, и, несомненно, прошли через полюс или в непосредственной близости от него, вызвало множество гипотез относительно того, какие течения действуют в северных водах. По мнению Нансена, которому к тому времени уже довелось пересечь ледяную шапку Гренландии, вряд ли течение, перенесшее эти реликвии на такое большое расстояние, могло с такой же легкостью справиться с судном.

Поэтому он создал уникальное плавучее средство, «Фрам», которое было сконструировано таким образом, что когда его сжимали льды, оно не разрушалось, а поднималось и оставалось на поверхности льда. Он загрузил его провизией на 5 лет и оставил, чтобы оно замерзло во льдах возле того места, где погибла «Жанетта», в точке с координатами 78°50' северной широты и 134° восточной долготы.(25 сентября 1893 г.).

Когда, по истечении 18 месяцев, судно приблизилось к полюсу на 314 миль, Нансен и один из его компаньонов, Иоханссон, с каяками, собаками, нартами и провизией на 3 месяца, покинули судно, как и было задумано, и уверенно направились в сторону Северного полюса. Это было 14 марта 1895 г. За 23 дня эти они преодолели треть расстояния до полюса и достигли точки координат 86°12'. Продолжать путь значило идти на верную смерть, поэтому они повернули назад. Когда их часы остановились, их вело провидение, и только благодаря своим невероятным физическим данным эти двое выстояли во мгле и пурге, и в конце августа, когда они были уже на грани голодной смерти, добрались до Земли Франца-Иосифа. Там они построили себе хижину из камней и убили несколько медведей, чтобы запастись мясом на зиму. В мае 1896 года они возобновили путешествие, двинувшись на юг, где им посчастливилось повстречаться с Джексоном, англичанином, который в то время исследовал архипелаг.

Тем временем «Фрам», после того как его покинул Нансен, продолжал свой извилистый дрейф в северных водах. В какой-то момент он приблизился к полюсу до отметки 85°57', не дойдя всего 15 миль до рекордной точки Нансена. Наконец, в августе 1896 г. судно с помощью динамита было освобождено из ледяных тисков и поспешило домой, прибыв как раз вовремя, чтобы принять участие в чествовании Нансена, высадившегося на берег несколькими днями раньше.

Земля Франца-Иосифа, где Нансен был спасен Джексоном, много раз использовалась как база для следующих бросков на Северный полюс[8]. Именно отсюда, с самого северного ее пункта, прославленный юный член королевской семьи Италии, герцог Абруцци, отправил экспедицию во главе с Каньи, который в 1901 г. отвоевал у Нансена почетное звание победителя в гонках, дойдя дальше всех на север – до 86°34'.

Эту землю, состоящую из множества островов, назвали именем императора Австро-Венгрии Вейпрехт и Пейер, руководители австро-венгерской полярной экспедиции 1872–1874 гг., открывшие и впервые исследовавшие Архипелаг.

И именно со Шпицбергена С. А. Андре с двумя компаньонами пустился в путь на своем воздушном шаре к полюсу в июле 1897 г., чтобы кануть в неизвестность и не оставить миру ничего, кроме трех буйков, оброненных в море в нескольких милях от места старта[9].

Прохождение по северо-восточному пути впервые было совершено Адольфом Эриком Норденшельдом в 1878–1879 гг. Продвигаясь шаг за шагом, отважные исследователи, главным образом, русские, наносили на карту арктическое побережье Европы и Сибири до тех пор, пока не были четко обозначены все контуры мысов и островов.

Норденшельд, чье имя уже знал мир благодаря важным исследованиям Гренландии, Новой Земли и северной Азии, менее чем за 2 месяца провел китобойное судно «Вега» из Тромсе (Норвегия) до самого восточного полуострова Азии. Но едва он успел пройти чуть более 100 миль от Берингова пролива, как лежавший на пути лед перекрыл его надежды пройти из Атлантического океана в Тихий за один сезон и прочно удерживал его в течение 10 месяцев.

Однако ни один отчет о полярных исследованиях не может быть полным, если не перечислить следующих имен: У. Баренца (1594–1596), который как представитель голландцев Амстердама сделал три попытки пройти по северному пути вокруг Новой Земли; У. Баффина, открывшего Баффинов залив и пролив Смит-Саунд (1616 г.); У. Скорсби, достигшего морским путем координат 81°30' с. ш. и 19 в. д. (1806 г.) и удерживавшего этот рекорд, пока его не затмил Пэрри; сэра У. Скорсби-младшего, изменившего все представления о Восточной Гренландии (1822 г.) и сделавшего ценные научные наблюдения, а также Германскую Северную Полярную экспедицию 1869–1870 гг. Одно из судов этой экспедиции потерпело крушение во льдах и затонуло. Члены экипажа высадились на льдину, которую в полной темноте полярной зимы отнесло на 1300 миль вдоль берегов Гренландии до Фредериксдаля.

Данное резюме не дает адекватного представления о том, сколькими материальными сокровищами и человеческими жизнями жертвовали страны, чтобы исследовать ледяной мир севера и достичь вершины земли. Все попытки добраться до Северного полюса оканчивались неудачно, несмотря на бесчисленные затраты золота, энергии и крови, которые неограниченным потоком лились из четырех стран. Но эти жертвы не были бесполезными. Те, кто рисковал своей жизнью в этой конкурентной борьбе, стремились не к тому, чтобы победить в этой гонке – разорвать финишную ленту первыми, – а внести свой вклад, или, как сказал сэр Джон Франклин «чтобы расширить границы науки». Кроме новых географических открытий, к заслугам этих экспедиций можно отнести также огромный массив информации о жизни животных и растений, о ветрах и течениях, о температурах в морских глубинах, о магнетизме земли. Ими также измерены глубины, собраны образцы окаменелостей и горных пород, данные о приливах и отливах и т. д. Все эти сведения обогатили многие области науки и оказали огромное влияние на сумму знаний человечества.

Кратковременная летняя поездка в Гренландию в 1886 г. пробудила у Роберта Э. Пири, инженера-строителя, состоявшего на службе в военно-морском флоте Соединенных Штатов, интерес к проблемам Севера. За несколько лет до этого Пири окончил Боудонский колледж, показав второй результат в учебе, а это означает, что он должен был обладать необычайной умственной энергией, т. к. учеба в этом учебном заведении требовала высокого интеллекта. Он сразу же понял, что для достижения цели, которая ускользала от многих сотен честолюбивых и бесстрашных людей, необходим совершенно новый подход.

Проблема севера, с которой Пири впервые столкнулся вплотную, была в то время по важности на втором месте после покорения полюса; а состояла она в том, чтобы определить, насколько изолированной является Гренландия и насколько далеко она простирается на север. В самом начале своей первой экспедиции в Гренландию, в 1891 г., он пережил несчастный случай, который подверг тяжелому испытанию как его дух, так и тело, и об этом стоит упомянуть здесь, чтобы продемонстрировать стойкость духа и прекрасные физические данные этого человека. В то время как его корабль, «Кайт», пробивал себе путь сквозь ледяные поля около берегов Гренландии, огромный кусок льда заклинил руль, румпель дернуло в противоположную сторону, и он зажал его ногу Пири так, что он не мог ее высвободить, пока обе кости не сломались.

Команда требовала, чтобы он немедленно возвратился в Соединенные Штаты на зиму и продолжил исследования на следующий год. Но Пири настоял на том, чтобы высадиться на сушу, как и планировалось в бухте Мак-Кормик, т. к. в этот проект вкладывали деньги его друзья и он должен «держать слово». Неусыпный уход миссис Пири, которая прибыла, чтобы подбодрить его, так быстро восстановил его силы, что во время празднования наступающего Рождества, которое он организовал для эскимосов, он, вместе с местными жителями и своей командой, участвовал в гонках на снегоступах!

В мае следующего года он, вместе с Аструпом, одним из своих товарищей, взошел на вершину огромной ледяной шапки, покрывающей внутреннюю часть территории Гренландии (от 5000 до 8000 футов высоту) и продвинулся на 500 миль в северном направлении – туда, где никогда не ступала нога человека, а воздух охлажден до температуры от 10° до 50° ниже нуля, – до бухты Независимости, которая была открыта им 4 июля 1892 г. и названа так в честь дня Независимости Соединенных Штатов. Представьте себе его изумление, когда он спустился с плато и попал в маленькое селение, где пестрели яркими красками великолепные цветы, все оживлялось жужжанием пчел и лениво пощипывали траву быки.

Это лыжное путешествие через ледяную шапку он повторил 3 года спустя, и оно имело не меньшее значение, т. к. определило северные границы Гренландии и явилось впоследствии доказательством того, что это остров, а не континент, простирающийся до Северного полюса. По смелости концепции и блеску результатов эти два перехода остаются непревзойденными в истории исследований Арктики. Масштаб подвига Пири лучше осознается, если вспомнить, что Нансен совершил свой исторический переход острова ниже Северного полярного круга, на 1000 миль южнее широты Пири, где Гренландия имеет ширину около 250 миль.

Теперь внимание Пири привлек Полюс, который лежал на 396 географических миль севернее точки, которой когда-либо удавалось достичь человеку в западном полушарии. Чтобы добраться туда Американским маршрутом, ему предстоит отмечать новый путь каждой милей к северу от 83°24', т. е. точки, до которой продвинулся Грили. Никто до этого не продвигался так глубоко на север. Макхэм со своим отрядом добились прочной славы, продвинув национальный флаг значительно меньше, чем на 100 миль, Пэрри был первопроходцем на 150 миль, а Нансен прошел 128 миль от своего судна.

Успехи экспедиций в Гренландии возможно, больше, чем раньше, убедили Пири, что единственный путь преодолеть последний и самый грозный барьер – это приспособиться к образу жизни, питанию, снежным хижинам и одежде эскимосов, которые столетиями приобретали опыт и изучали самые эффективные методы борьбы с суровыми погодными условиями Арктики; принять правила жизни в северном крае, пользоваться северными оленями и мускусными быками (ведь во время своих исследовательских экспедиций он успел накопить значительный опыт, и, введя в рацион экспедиции сырое мясо, смог сохранить своих людей в хорошей физической форме и в бодром расположении духа обычно в течении полярной ночи, обычно вызывающей депрессию); и, наконец, обучить эскимосов, чтобы они могли участвовать в его лыжной экспедиции.

Во время первой северной полярной экспедиции, длившейся 4 года (1898–1902 гг.) Пири не удалось подойти к полюсу ближе, чем на 343 мили. Каждый последующий год плотные ледяные торосы не давали пройти к Северному Ледовитому океану, вынуждая останавливаться и базироваться примерно в 700 милях от полюса или в 200 милях от стоянки Нэрса, а это слишком далеко от полюса для перехода за один короткий сезон. Во время этого испытательного периода, когда по количеству пройденных на лыжах расстояний и преодоленных препятствий были побиты все рекорды Гренландии, он исследовал и нанес на карту сотни миль береговой линии, а также острова к западу и северу от Гренландии.

При следующей попытке Пири сделал все возможное, чтобы достичь Северного Ледовитого океана, спроектировав и построив «Рузвельт», крепкий корпус которого пробивал себе путь к желанной гавани на берегах северного океана. Именно отсюда он совершил свой великолепный переход 1906 года до точки 87°6', установив таким образом новый мировой рекорд. Ветры редкой свирепости, открывая перед ним огромные просторы, стремились отнять у него Полюс и чуть не отняли жизнь.

Историю последней экспедиции Пири, которая закончилась открытием Северного полюса, окруженного глубоким океаном, рассказана в настоящей книге командором Пири. 396 миль, которые отделяли самую северную точку Грили от полюса, отвоевывались в следующем порядке: 1900 г. – 30 миль; 1902 г. – 23 мили; 1906 г. – 169 миль; 1909 . – 174 мили.

Нет лучшего доказательства того, с какой тщательностью готовилась каждая кампания, чем тот факт, что хотя Пири брал с собой в разные экспедиции на север сотни людей, он всех их вернул домой в добром здравии, за исключением двух, погибших от несчастных случаев, в которых не было никакой вины их руководителя. Каким контрастом это представляется по сравнению с длинными перечислениями смертных случаев от болезней, холода, крушения судов, голода, со всем тем, что в обычном сознании сделало мир севера синонимом трагедии и смерти.

Так Роберт Э. Пири увенчал славой свою жизнь, которую он посвятил исследованиям ледяного Севера на благо науки, завоевав Северный Полюс в тяжелом труде и пройдя все испытания. Через 4 столетия упорных стремлений пришла, наконец, награда, за самый яростный напор научной мысли и человеческих усилий, какие когда-либо предпринимались в этом направлении. Успех Пири стал возможным благодаря использованию накопленного долговременного опыта, давшего ему знание всех трудностей, которые предстояло преодолеть. Природа наделила его необыкновенным сочетанием умственных и физических возможностей, и если учесть такие качества характера Пири, как редкое упорство и мужество, то это и был тот ресурс, который позволил ему найти путь к победе.

Кто-то хорошо сказал, что слава достижений Пири принадлежит миру и ее нужно разделить между всем человечеством. Но мы, его соотечественники, знавшие, как ему все эти годы пришлось бороться с малодушием, насмешками и финансовыми трудностями, которых не вынесли бы и более крепкие плечи, испытываем особую радость от того, что он «сделал, в конце концов, это доброе дело», и что американец стал в один ряд с Гудзоном, Магелланом и Колумбом.

Гилберт Н. Гросвенор. Национальное Географическое общество, Вашингтон, округ Колумбия, США. 30 августа 1910 года

ПО БОЛЬШОМУ ЛЬДУ К СЕВЕРУ

Рассказ о жизни и работе вдоль берегов и на внутреннем ледяном покрове северной Гренландии в 1887 и 1891–1897 гг.

Предисловие автора к первому изданию

Рассказ этот был написан с целью дать полный достоверный отчет о моих полярных путешествиях, который я просто обязан сделать для моей семьи, друзей и для самого себя. Это моя первая и единственная книга, и она заключает в себе результаты всей моей полярной работы.

В ней подытожено все, что я собрал в полярных странах. Читатель не найдет в ней разглагольствований, ибо я постоянно стремился излагать все сжато. Нет в книге и изложения других путешествий и ссылок на сочинения других исследователей. Не потому, что я не ценю их открытий и не воспользовался опытом Кена, Хейса, Холла, Грили, Мелвилла и других путешественников, как моих соотечественников, так и иностранных, бывших моими предшественниками, но потому, что я не имею ни права, ни времени рассказывать об их путешествиях и их результатах. Любознательный читатель обратится к оригинальным сочинениям; обычный читатель редко интересуется библиографическими ссылками на другие сочинения, специалисту же они и так известны.

Работу мою постоянно подстегивало неотступное чувство, что есть нечто, что можно и должно исполнить; и я не мог успокоиться до тех пор, пока не сделал этого.

Я надеюсь, что рассказ мой и сам по себе не лишен интереса, но думаю также, что точно подобранные и многочисленные иллюстрации, большинство которых представляет не просто «картинки», но типичные виды и предметы, имеют выдающееся воспитательное значение, показывая в истинном свете полярные области, их обитателей и условия жизни.

Заботливо стараясь суммировать на этих страницах общие положения и заключения моей работы, я предупреждаю, что не стремился изложить собранные мною данные с научной полнотой и подробностями.

Моей целью было сделать достойную и полезную для широкого круга читателей книгу, придав, ей, однако, такой характер, чтобы она была интересна и тем, кто серьезно интересуется полярными областями, ученым и специалистам.

Во время своих экспедиций я собрал ценный научный материал по этимологии, метеорологии, географии и естественной истории. Материал этот еще не разобран и не изучен специалистами. Когда это будет сделано, результаты будут опубликованы в виде монографии.

Я собираюсь в следующую экспедицию и надеюсь, что эта книга послужит базой для моих дальнейших исследований или хотя бы станет полным отчетом об уже проделанной мною полярной работе.

Р. Э. Пири. Гражданский инженер Адмиралтейства Соединенных Штатов. Нью-Йорк. Май 1898 г.

Введение

Моя полярная работа включала:

1) летнее путешествие и разведку гренландского льда в 1886 г.;

2) 13-месячное пребывание в северной Гренландии в 1891–1892 гг., во время которого я прошел на санях 1200 миль по льду и определил, что Гренландия остров;

3) 25-месячное пребывание в северной Гренландии в 1893–1895 гг., в течение которого я совершил второе санное путешествие по льду, пройдя снова 1200 миль, закончил изучение туземцев Китового пролива, детально обследовал эту часть земли и открыл большие метеориты мыса Йорка;

4) летние путешествия 1896 и 1897 гг., когда я отправил в путь последний и самый большой из метеоритов, весом в девяносто тонн.

Прежде чем перейти к описанию этих путешествий, я попытаюсь дать читателю реальное представление о земле, которая была ареной моей деятельности.

* * *

Простираясь к югу по выпуклой поверхности Земли, Гренландия представляет как бы нарядную бусину брошь в блистающем ожерелье изо льда и снега, опоясывающем Северный полюс.

Этот полярный остров-материк – наиболее интересная из всех полярных земель, земля поразительных контрастов, земля полуночного солнца и полуденной ночи, тропического неба и вечного снега, гор, склоны которых еще пропитаны теплым жаром древних вулканических огней, а вершины скрыты под шапками нагроможденного на них снега.

Я думаю, что большинство моих читателей будут удивлены, узнав, что история открытия Гренландии сопровождалась разными загадочными явлениями, не менее удивительными, чем ее полуночное солнце и бесконечные снежные поля.

Девятьсот лет тому назад исландский изгнанник Эрик Рыжий открыл новую страну и назвал ее Гренландией, потому что считал, что «люди скорее переселятся в нее, если у нее будет хорошее имя». Опытный старый путешественник! Из основанной им колонии его сын Лейф и другие беспокойные умы отправлялись открывать новый мир. Говорят, что спустя несколько веков из этой земли ледяных гор и морей вывезли груды моржовых бивней – дань за крестовые походы.

Еще позже враждебный флот напал на колонии и увел многих обитателей, чтобы они возместили Европе тех, кого унесла моровая язва или «черная смерть». Странная аномалия – Гренландия населяет Европу! В конце концов, последний капитан, знавший дорогу в Гренландию, был убит германскими купцами, которым он отказался продать свой груз, и Гренландия в пятнадцатом столетии выпала из цивилизованного мира и оказалась совершенно забытой до путешествий Колумба.

Столетием позже Дэвис снова открыл «Страну Уныния» – но колонисты уже вымерли, и в настоящее время, хотя датчане занимают почти всю обитаемую землю в Гренландии, разбросанные там и сям развалины домов и церквей все также немы относительно таинственной судьбы своих прежних обитателей.

Географически и топографически Гренландия с того самого дня, когда ее черные утесы появились из полярного тумана перед глазами Эрика, оставалась таинственной страной и источником постоянно растущего интереса и предположений.

Она простиралась за пределы известных земель к северу дальше, чем какая-либо другая страна на земном шаре, и были основания предполагать, что ее северная оконечность может быть краем ряда островов, по которым часть человеческой расы медленно переселялась из Сибири через полюс в Западное полушарие.

Внутренние земли Гренландии все еще покрыты ледниками, которые в течение веков наводняли ледяным потоком северные части Европы и Северной Америки.

Ее северные берега названы именами американцев, извлекших из полярного тумана и ночи ее песчаные мысы и обледенелые заливы.

Расстояние от мыса Фарвель, южной оконечности Гренландии (находящейся на той же широте, что и Христиания, С.-Петербург и гора Св. Илии), до мыса Вашингтона, наиболее северной известной нам ее точки, лежащей на 83°38' с. ш., на 50 миль больше ширины Соединенных Штатов от устья Рио-Гранде до 49-й параллели. Однако, вероятно, что ее северная граница лежит вблизи или на 85-й параллели, и в этом случае длина Гренландии равняется 1739 милям, что примерно равно расстоянию по прямой линии от Вашингтона до Мехико. От мыса Хатертона, ее самой западной, до мыса Бисмарк, ее наиболее восточной известной нам границы, 690 миль.

Площадь ее от 749 000 до 750 000 кв. миль, что приблизительно равно площади Мексики и в четыре раза превосходит площадь Новой Англии и штатов Среднего Запада. Не менее 4/5 этой площади, или 600 000 кв. миль, в три раза превосходящие площадь Франции или Германии и в 13 раз площадь Пенсильвании, покрыты льдом.

Население страны составляет 10 000 человек. Две или три сотни из этого числа – датчане, живущие к югу от 73 1/2° с. ш., Датское королевство располагает флотом из шести или восьми судов для перевозки ворвани, гагачьего пуха, мамонтовой кости и мехов, добываемых в южной части страны.

Берега отвесные и гористые, изрезанные многочисленными глубокими фьордами и защищенные рядами береговых скалистых островов. Некоторые из этих фьордов тянутся вглубь страны на расстояние от 60 до 80 миль, и многие из них служат местом впадения больших ледниковых потоков внутреннего льда.

Но самое интересное в этой стране – ее внутренние области. Все имеют общее представление о Гренландии и знают, что она покрыта льдом и снегом, однако реальные факты настолько отличаются от того, что мы наблюдаем в более низких широтах, и имеют мало общего с тем, с чем мы лично знакомы, и поэтому можно с уверенностью сказать, что едва ли один из десяти читателей имеет верное представление об истинном состоянии этого огромного оледенелого материка.

Вдоль берега Гренландии, полосой шириной от 5 до 25 миль (и в одном или двух местах от 60 до 80), тянется земля, такая, как мы ее себе представляем: горы, долины и глубокие разветвленные фьорды; земля эта окружена полярным морем, ареной существования ледяных гор и полей, и в свою очередь окаймляет и подпирает, подобно гигантской стене, огромный белый ледяной покров, под которым погребены внутренние территории страны.

Я уверен, что большинство тут же представит какую-нибудь гористую местность, с которой знаком воочию, например, Скалистые горы, Альпы, Пиренеи, несколько сот футов которых покрыты снегом и льдом, но сохраняющей изначальную изрезанность. Такая картина, однако, совершенно не соответствует тому, как на самом деле выглядят внутренние области Гренландии. Здесь копившиеся веками снежные осадки (дождь в этих широтах никогда не идет, а снег не тает даже в долгие летние дни) постепенно заполонили все долины и подняли их до уровня горных вершин, и, продолжая накапливаться век от века, засыпали, наконец, и высочайшие из них слоем снега и льда в сотни или даже тысячи футов толщиной.

Внутренние области Гренландии в настоящее время представляют собой бесконечное снежное плато, приподнятое над уровнем моря на 5, 8 и даже 10 тысяч футов. Это – громадный белый блистающий щит в 1200 миль длиной и 500 миль шириной, который покоится на поддерживающих его горах. Это – полярная Сахара, по сравнению с которой африканская Сахара совсем невелика. В этой заледенелой Сахаре внутренней Гренландии нет ни растительной, ни животной жизни, не видно ни камешка, не песчинки. Исследователь, пересекающий ее замерзшие пустыни, путешествуя, как я, неделями, видит, кроме себя и своей партии, только три вещи: бескрайнюю замерзшую равнину, бесконечный купол холодного, голубого неба и холодное белое солнце – и более ничего.

Путешественник, пересекая эту замерзшую пустыню, знает, что под ним на всем протяжении пути, на глубине 1000–5000 футов лежат высочайшие вершины, укрытые толстым снежным одеялом, – вот какова внутренняя Гренландия! И по этой приподнятой ледяной пустыне, предпочтя ее обычному пути полярных санных экспедиций – замерзшей поверхности моря, тянущейся вдоль изрезанной береговой линии полярных земель, совершал я свои санные походы, двигаясь почти прямо на высоте 5–8 тысяч футов над уровнем моря.

В конце 1885 г. я завершил работу, за которую взялся, вернувшись из предыдущего путешествия: подготовил чертежи и планы правительственного межокеанского канала в Никарагуа. Однако проект был отложен на неопределенное время.

Нужно было найти что-нибудь, чтобы заполнить свободное от работы в адмиралтействе время и найти замену делу, которому я отдавал всю свою энергию последние шесть лет.

Однажды вечером в книжной лавке мне попался небольшой рассказ о льдах внутренней Гренландии. Струна, вибрировавшая во мне в детстве, когда я читал удивительные книги Кена, снова была затронута. Я прочел все, что только смог найти по этому вопросу, нашел противоречия в рассказах Норденшельда, Йенсена и других и понял, что должен сам посмотреть, какова же этой великая и таинственная внутренняя Гренландия.

В результате летом 1886 г. я отправился в Гренландию и исследовал внутренние области (первая часть этой книги).

В докладе, прочитанном в Национальной Академии наук в Вашингтоне 23 апреля 1886 г., я отметил следующее:

«После того как я рассмотрел эти попытки [исследовать внутренний лед], я думаю, будет очевидна истинность следующего: не было сделано ни одного решительного усилия, чтобы достичь восточного берега Гренландии, и нет никаких свидетельств, что хорошо задуманное и решительное предприятие не увенчается успехом, если работа не будет прекращаться целое лето. И тогда естественно возникает вопрос: как это осуществить?

Есть два пути. Выбрав первый, необходимо отправиться из Алайтсивик-фьорда и идти к юго-востоку до мыса Дана, затем спуститься по берегу вокруг мыса Фарвель до поселений. На это понадобится два лета, так как, достигнув берега, путешествие непременно будет сильно зависеть от передвижений туземцев. Расстояние, которое нужно пройти, менее 400 миль, и я не имею ни малейшего сомнения, что, отправившись своевременно, в благоприятный год, его можно пройти туда и назад за одно лето.

Отправная точка другого, более трудного, но в то же время и более привлекательного пути, лежит в Китовом проливе или рядом с ним, а конечный пункт – в какой-нибудь точке на неизвестном восточном берегу вблизи 80-й параллели, и эта дорога, как мне кажется, будет ключом для решения гренландской проблемы. Этим путем, на мой взгляд, можно не только пересечь Гренландию, но и обозначить и нанести на карту ее береговую линию».

В интервью, напечатанном перед моим отъездом в «Нью-Йорк Геральд» 8 мая 1886 г., добавлено:

«Для выполнения простой задачи перейти Гренландию, он (Пири) считает, что путь от Алайтсивик-фьорда в северо-восточном направлении к восточному берегу близ островов Грэ, к югу от мыса Дана, скорее всего, более удобен, чем любой другой. Расстояние менее четырехсот миль, и поэтому возможно, что путешествие туда и назад, при раннем отъезде и очень благоприятных обстоятельствах, может быть проделано в одно лето. Возвратиться он предполагает вдоль берега к мысу Фарвель.

Третий путь, в котором сам переход к восточному берегу будет на втором плане по важности и послужит только шагом к чему-то большему, имеет своим началом Китовый пролив или соседнюю с ним местность, а конечной точкой – какое-нибудь место на неизвестном восточном берегу вблизи 80-й параллели. Этот путь, который, как известно, возможен, послужит ключом к решению гренландской проблемы; выбрав его, можно будет нанести на карту береговую линию Гренландии с меньшим риском и с меньшими издержками».

Из этого видно, что путь, которым Нансен попытался пересечь Гренландию в 1886 г., был подвергнут критике, и что мое собственное путешествие от Китового пролива до бухты Независимости, совершенное в 1892 г., было мной четко продумано.

По возвращении из разведки, преисполненный различными планами воплощения в реальность перехода через Гренландию и исследования ее в северном направлении, я обнаружил, что проект канала в Никарагуа начал осуществляться, и следующие два года моей жизни были посвящены ему; часть этого времени я провел дома, другую же в экспедиции в Никарагуа.

По возвращении из этой экспедиции я был отправлен на остров Лиги в Филадельфии, на строительство деревянного сухого дока, только что начатое тамошним адмиралтейством. Короткая статья, рассказывающая о моем летнем путешествии, мои выводы и мой план сухопутного исследования Гренландии, были напечатаны в бюллетенях Американского географического общества в декабре 1886 г. В 1888 г. Нансен пересек южную Гренландию, отправившись по кратчайшему из указанных мною путей; он был вынужден, однако, изменить свои планы и окончательно прошел по пути в 280 миль длиной.

Это исполнение задуманного мною предприятия оказалось для меня серьезным ударом[10], но моя государственная служба связывала мне руки, и мне оставалось только выбрать другой, более северный путь. Излишне и говорить, что я постоянно обдумывал этот проект, и как только строительство сухого дока стало близиться к завершению, я разработал план и представил его на рассмотрение и обсуждение Филадельфийской Академии наук, Американского Географического общества, Национального Географического общества и Бруклинского института. Он был единогласно поддержан всеми этими обществами, и так как морской департамент уже был негласно извещен, то я направил прошение о восемнадцатимесячном отпуске, сопровождаемое описанием моего проекта и письмами от Джеджа Дэли, профессоров Лейди, Пэтнама, Адамса и других. Моей целью было достигнуть и определить северную границу Гренландии сухопутным путем, т. е. пересечь внутренний лед.

Преимущества моего плана заключались в следующем:

1) воспользоваться возвышенной поверхностью большого внутреннего моря льда, лежащего за прибрежной линией земли, как прямым путем к точке назначения;

2) взять как можно меньше людей;

3) надеяться только на дичь, которую можно добыть в местности около моего исходного пункта, или главной квартиры, для снабжения моей партии запасами мяса;

4) сделать сани и снаряжение как можно более легкими и компактными, насколько позволит поверхность, по которой предстоит пройти;

5) присутствие руководителя экспедиции в авангарде исследования.

Моя просьба была поддержана капитаном Сили, комендантом острова Лиги и начальником бюро адмиралтейства и доков, командором Норманом Форкваром, героем самоанского бедствия[11]; секретарь Трейси немедленно предоставил мне отпуск.

Американское Географическое общество выделило тысячу долларов, профессор Пэтнам дал тоже тысячу за выставку этнологических материалов в Чикаго, нью-йоркская газета «Сан» предложила тысячу долларов за письма. Вергоев дал две тысячи долларов, а профессор филадельфийской академии Гейльприн организовал вспомогательную экспедицию, члены которой также внесли свой вклад в общее дело; все это, вкупе с меньшими суммами от разных друзей и моими несколькими тысячами долларов, позволило мне снарядить северо-гренландскую экспедицию 1891–1892 гг. и зафрахтовать судно, чтобы доставить ее на север.

Здесь необходимо дать четкие разъяснения, чтобы исправить ошибочное впечатление. Филадельфийская Академия была первым учреждением, которому был представлен мой проект, и она первая безоговорочно поддержала и одобрила его. Однако, академия, как учреждение, никогда не назначила и не дала ни одного доллара на экспедицию. Члены академии в частном порядке очень способствовали как трудами, так и деньгами успехам экспедиции.

Личному интересу, дружбе, колоссальной энергии и усилиям профессора академии Анджело Гейльприна, куратора академии, был я обязан более, чем кому-либо другому, не только из-за официального участия академии, но и неофициального интереса и усилий ее членов, что позволило мне собрать средства, необходимые для успешного окончания дела.

Покойному уважаемому президенту Лейди и совету Национальной Академии наук в Филадельфии, профессору Пэтнаму, члену Американской ассоциации содействия развитию наук, Джеджу Дэли, президенту Американского Географического общества, профессору Хуперу, директору Бруклинского института, президенту Адамсу и исполнительному комитету географического департамента Бруклинского института, профессорам Ли и Юнгу, президенту и другим членам колледжа Бодуэна, моей alma mater, я был обязан сердечной и в высшей степени ценной поддержкой моего проекта.

Секретаря Трейси я благодарю за предоставленный отпуск, одобрение моего проекта и любезное содействие моим планам, командору Форквару и главному инженеру Мелвиллу, начальникам бюро адмиралтейства и доков и паровых машин, я обязан любезными услугами, которых никто другой не был в состоянии мне оказать.

Национальному Географическому обществу я обязан благодарностью за интерес к моему делу, обществу же и мисс Ульрике Дальгрэн за пожертвованный ими прекрасный флаг, чтобы отнести его «как можно дальше».

Хотя друзья в Портлендском обществе естественной истории и другие сопровождали свои пожелания успеха ценными пожертвованиями, однако Американскому Географическому обществу и, в частности, усилиям деятельных членов северо-гренландского комитета Филадельфийской Академии естественных наук, профессорам Лейди, Шарпу, Гейльприну, Бринтону и Харту и докторам Рушенбергеру и Мак-Куку я обязан теми средствами, которые были необходимы, в придачу к моим собственным деньгам, для снаряжения экспедиции.

И когда неожиданный решительный отказ китобойной компании «Дэнди» и директора «Гринланд трейд» перевезти мою партию в Гренландию на каком-нибудь из их кораблей вынудили меня нанять судно, профессор Пэтнам за счет своего этнологического отдела на Всемирной выставке, Вергоев и организованное профессором Гейльприном летнее научное путешествие обеспечили дополнительные средства, необходимые для покрытия более чем двойных издержек.

Таким образом, была организована моя северо-гренландская экспедиция 1891–1892 гг.

Возвратившись из этой экспедиции на «Коршуне», который был послан за мной, благодаря неутомимой энергии и усилиям профессора Гейльприна и других друзей в академии, я хотя и осознавал, что мои друзья были правы, называя выдающимся мое продолжительное путешествие на санях, однако был совсем не удовлетворен. Я чувствовал, что на севере должно быть сделано еще более важное дело, именно теперь, когда железо горячо и я был вооружен приобретенным опытом.

Важным фактором в связи с этим было предложение, сделанное мне майором Пондом, известным устроителем разнообразных чтений, – прочесть ряд лекций; это предприятие могло бы снабдить меня средствами для второй экспедиции, масштабы которой были бы более обширными, чем первой. Но для этого мне нужно было получить отпуск, который мне не дали бы скоро, как я имел основания предполагать.

Я обратился к Нолану, секретарю академии. Его совет был: «Обратитесь к президенту генералу Уистару. Если он одобрит ваше намерение, то поможет получить вам отпуск, если же нет, то академия не возьмет на себя инициативы». В тот же день я беседовал с генералом Уистаром. В конце нашего разговора он сказал: «Я думаю, что вам нужно воплотить ваши задумки в реальность. В виду того, что обратиться за деньгами к академии невозможно, так как имеющиеся в ее распоряжении средства не предназначены для подобных целей, я употреблю все мои усилия, чтобы вы получили отпуск». Имея на своей стороне такую поддержку, я считал дело решенным. С помощью своих друзей из академии, докторов Чапмана и Диксона, генерал Уистар представил дело в морской департамент в таком убедительном свете, что секретарь Трейси немедленно дал мне трехлетний отпуск.

Это было в ноябре 1892 г. В моем распоряжении были шесть месяцев для того, чтобы собрать средства, организовать свою партию и снарядить экспедицию. Слишком много было дел для такого короткого промежутка времени, и хотя в целом мне все удалось, однако кое-что было упущено. Это относится, прежде всего, к выбору партии. Увлекаемый энтузиазмом и не располагая временем для спокойного рассмотрения дела, я совершил катастрофическую ошибку, взяв, вопреки своей теории, большой экипаж. Я понял, но уже когда было слишком поздно, что многие члены экспедиции были плохо приспособлены для полярной работы.

За лекции, которые я прочел в 1888 г. в течение 196 дней, я получил 13 000 долларов. Миссис Пири дала все деньги, полученные за свои книги, Американское Географическое общество снова пожертвовало тысячу долларов, нью-йоркская газета «Сан» удвоила, против прежнего, свою плату за письма. Доходы из других источников достигли двух или трех тысяч.

Однако этого было все еще недостаточно, а в это самое время разразилась серебряная паника[12], и было невозможно заинтересовать какое-либо общество или частное лицо. Я уже зафрахтовал судно, заказал экипировку и припасы, навербовал партию, но не имел средств, чтобы заплатить. Что было делать? При этом кризисе один приятель посоветовал выставить на всеобщее обозрение мое судно и собрать таким образом необходимые средства. Я медлил, поскольку эта мысль мне совершенно не нравилась, но другого выхода не было, и жителям Филадельфии, Нью-Йорка, Бостона и Портленда за определенную плату была дана возможность осмотреть судно.

В результате была собрана необходимая сумма.

Северо-гренландская экспедиция 1893–1894 гг. отправилась на «Соколе» в июне 1893 г. На этот раз мое судно, значительно превосходящее «Коршун» по размерам, было зафрахтовано на два путешествия: отвезти меня на север и привезти назад. Оно вернулось за мной в 1894 г. с Брайантом, начальником вспомогательной экспедиции, который был помощником Гейльприна в 1892 г. Издержки в прошлом году превзошли мои ожидания, и моя мать дала необходимые на наем судна средства вместе с профессором Гейльприном, организовавшим вспомогательную партию.

Результаты работы в прошлом году не были блестящими, и я остался с Ли и Хэнсоном, остальные же члены партии вернулись. Миссис Пири и наша маленькая девочка также вернулись домой. Возвращаясь из Филадельфии в Сент-Джон, «Сокол», после того, как с него была высажена на берег партия, утонул вместе со всем, что было на борту.

Все мои сбережения и сбережения миссис Пири были истощены, и ей пришлось в одиночку собирать необходимые средства, чтобы нанять судно для посылки за мной и моими товарищами в следующем году.

Несмотря на все усилия, моя супруга не смогла собрать необходимой суммы, хотя Американское Географическое общество снова дало тысячу долларов, Американский музей естественной истории также выделил тысячу, географический клуб в Филадельфии, благодаря усилиям профессора Гейльприна, своего президента, собрал 760 долларов, чтобы послать одного из своих членов, Национальное Географическое общество организовало лекцию, принесшую 400 долларов, и несколько друзей – Дэли, мисс Торп, мисс Брайант, господа Беринг, Брайант и Пэриш – также пожертвовали различные суммы.

В этих крайних обстоятельствах президент Американского музея Моррис К. Джесап проявил беспримерное великодушие и гарантировал выделение необходимых средств. «Коршун» снова был послан на север в 1895 г. во главе с Эмилем Дибичем, командиром экспедиции. Опыт 1894 г. сделал его особенно подходящим для этих мест. Он совершенно забросил свои собственные дела и посвятил все свое время и энергию, чтобы помочь миссис Пири.

Возвратившись из этой экспедиции, истощенный моим сухопутным путешествием, я почувствовал, что мои полярные труды, по-видимому, окончились, а тот факт, что там в настоящее время работали две хорошо снаряженные экспедиции с шансами на успех, заставлял меня думать, что я потерпел неудачу.

Однако оставалось еще несколько не прослеженных нитей моей работы, которые мне хотелось связать, прежде чем я забуду о своих замыслах; стремление к более важным делам не оставляло мне времени заняться ими. Главным из моих неоконченных побочных дел было: привезти третий, последний и самый большой из метеоритов, открытых в 1894 г. Чтобы сделать это, я мечтал организовать еще одно летнее путешествие.

Было много возражений против предоставления мне необходимого для реализации этого плана отпуска, но мощное влияние президента Джесапа вкупе с личными усилиями Уайтни взяли верх, и мне была дана возможность осуществить летнее путешествие 1896 г.

Вернувшись из этого путешествия без метеорита, чему виной стали неблагоприятные обстоятельства, я узнал о возвращении Нансена из его трехлетнего путешествия через полярный бассейн, о достижении им очень высоких широт и о том, что в течение своего путешествия он не видел земли с «Фрама», хотя и прошел между Землей Франца-Иосифа и полюсом. Это лишало всех надежд Джексона[13] и не позволяло больше смотреть на всю сибирскую часть полярного бассейна, как на возможный для достижения полюса путь. Летнее путешествие и полярная атмосфера стерли последние следы истощения и слабости прошлого года. Я снова почувствовал, как ко мне возвращаются прежние сила духа и энергия. Тот факт, что поле оставалось еще открытым, а план, зарождавшийся в моей голове и теперь вполне сформировавшийся до моего возвращения, оказывался не только более практичным, но единственным, осуществив который можно было достичь неизвестной точки Земли, наполнил меня новыми надеждами и бодростью.

Планы, реализовывать которые до завершения экспедиций Нансена и Джексона было несвоевременно, теперь созрели для обнародования, и на ежегодном заседании Американского Географического общества 12 января 1897 г., по случаю награждения меня медалью Каллума, я вкратце очертил свои замыслы, целью которых было «достижение Северного полюса, окончательное нанесение на карту Гренландского архипелага и изгнание с наших карт неизвестной площади между 84-й параллелью и полюсом».

Мой план, вкратце, состоял в следующем: «Собрать достаточно средств, чтобы обеспечить исследования в течение пяти лет, если это будет необходимо, т. е. 150 тысяч долларов, и положить их на депозит; купить судно, нанять как можно меньший экипаж; нагрузить судно концентрированными съестными припасами, отправиться к Китовому проливу, взять на борт несколько семейств своих верных эскимосов с их палатками, каяками, собаками и проч.; пройти через канал Робсона до фьорда Шерарда-Осборна или дальше и высадить на землю людей и припасы; затем отправить судно назад. Как только толщина льда в больших фьордах северно-западного берега позволит осуществить санные путешествия, необходимо заняться оборудованием складов с припасами к северо-востоку вдоль берега, причем каждый раз нужно будет брать небольшой груз и располагать склады на сравнительно небольшом расстоянии друг от друга, чтобы можно было делать быстрые переходы. Как только припасы будут передвинуты вперед, вся партия также подвинется, оставив склад позади, что можно будет легко сделать, так как люди последуют примеру эскимосов и будут жить в снежных домах. Затем будет предпринят второй переход, и так до тех пор, пока солнце перестанет появляться на горизонте. Каждая из светлых зимних лунных ночей позволит продолжать эту работу, так что ранняя весна застанет партию и основные запасы провизии на северной оконечности северо-гренландского архипелага, вероятно, недалеко от 85-й параллели, со складами позади ее на каждом выступающем мысе. С этого места, когда настанет нужный момент, можно будет попытаться с хорошими шансами на успех сделать бросок к полюсу, взяв с собой отборных собак, самый легкий багаж и двух лучших эскимосов. Если первое лето будет неблагоприятным по ледовым условиям, его можно будет посвятить подробному исследованию самого архипелага и восточного берега, как можно дальше к югу, а северное путешествие отложить до следующего лета. Каждое лето судно должно пытаться дойти до главной квартиры партии, поначалу раз в два года, а затем, с приобретением необходимого опыта, и каждый год, и снабжать ее пищей, собаками и эскимосами до тех пор, пока не будет достигнута цель экспедиции. Если судно не сможет пройти канал Робсона в первый год, партия должна высадиться в заливе Хейеса и посвятить первый год исследованию этой неизвестной области.

Вернуться же из колонии, основанной у фьорда Шерарда-Осборна, можно будет в любой момент через внутренний лед к Китовому проливу.

Таким образом, для реализации моего плана нужно: 1) собрать необходимые средства, чтобы, если в первый год попытка будет неудачной, ее можно было повторить во втором, в третьем и т. д., до тех пор, пока она не будет реализована; 2) поселить часть выбранных мной семей эскимосов, врача и опытного начальника партии на самой северной точке северо-западного берега Гренландии с достаточным запасом продуктов и всего необходимого, со средствами сообщения, которые позволили бы колонии продержаться до тех пор, пока не будет реализован план, и при необходимости обеспечили возможность покинуть это место независимо от корабля.

Мой план вызвал всеобщее одобрение и поддержку, и мои друзья начали принимать меры, чтобы воплотить его в реальность. Средства были собраны, и единственной проблемой оставалось продление морским департаментом моего отпуска.

Возражения против этого отпуска, которые я прочувствовал в прошлый раз, теперь были такими решительными и резкими, что, несмотря на доклады, представленные в морской департамент Джесапом, президентом Американского Музея естественной истории, Дэли, президентом Американского Географического общества, и просьбы выдающихся деловых людей и ученых страны, понадобилось личное вмешательство и убедительное красноречие Чарльза А. Мура. Он напрямую обратился к своему другу, президенту Мак-Кинли, и тот ответил, что не возражает, если мне будет предоставлен необходимый отпуск.

Незамедлительным следствием отпуска стало летнее путешествие последнего года шестой экспедиции Пири (пятая часть книги), в ходе которого коренные жители прошли подготовку, необходимую для реализации моей программы в следующем году, а также был благополучно доставлен домой большой метеорит.

В заключение я в хронологическом порядке упомяну людей, которые своим личным участием, усилиями и содействием больше других способствовали моим путешествиям: проф. Анджело Гейльприн, генерал Уистар, Моррис Джесап и Чарльз Мур.

Помогали и оказывали содействие господа Кэннон из Нью-Йорка, Фрэнсис Вильсон из Бруклина и многие другие, имен которых я не имею права обнародовать; кроме того, употребляли в мою пользу силу своего влияния и постоянно помогали всеми средствами, морально и материально, Джедж Дэли, президент Географического общества и члены его совета, главный инженер Мелвилл, нью-йоркская газета «Сан», Сайрус Адамс и Г. Л. Бриджмен.

В том, что касается друзей, я, безусловно, самый счастливый человек на свете; всех их просто невозможно перечислить.

Организациям и частным лицам, оказавшим мне, когда я нуждался в помощи, моральную и материальную поддержку, необходимую, чтобы поставить мое предприятие на ноги, я обязан признательностью, о которой могу заявить здесь, но за которую никогда не смогу отблагодарить. Никто, кроме меня, не знает, как необходима была мне эта помощь, и я глубоко признателен за нее.

Прессу и читающую публику своей страны я благодарю за их любезный интерес к моему делу. Их дружелюбие стало большим утешением для меня.

Таковы вкратце события и их следствия, связавшие воедино мои экспедиции, и роль, которую сыграли мои друзья.

Необходимо также, на мой взгляд, внести ясность в некоторые моменты. Предприятие, описанное в этой книге, было реализовано исключительно на частные средства. Я могу, пожалуй, считать, нисколько не преуменьшая роли тех людей, которые помогали мне деньгами и содействием, что оно является результатом исключительно моих усилий. Хотя я являюсь членом той корпорации, которая развозит по всем морям земли звезды и полосы нашего флага, однако ни одна из моих экспедиций, вопреки всеобщему мнению, не пользовалась поддержкой правительства. Правительство никогда не выделяло, и его не просили выделять ни одного доллара для какой бы то ни было из моих экспедиций. Правительство не несет никакой ответственности по отношению к моим предприятиям. Оно, однако, позволяло мне располагать моим временем, т. е. предоставляло мне отпуск, необходимый для реализации моих планов.

Никто, ни организации, ни частные лица, не жертвовали мне средств, которые бы в значительной мере позволили компенсировать мои расходы. Более двух третей всей суммы, потраченной мной на мое полярное предприятие в течение последних двенадцати лет, были моими собственными, личными сбережениями. Отдельные пожертвования никогда не превышали тысячи долларов, за исключением одного случая, когда Моррис Джесап, президент Американского Музея естественной истории, снял с любезностью и благородством, сделавшими меня навеки его должником, бремя с плеч миссис Пири и взял на себя львиную долю расходов при посылке судна к северу в 1895 г. В течение семи лет я тратил всю свою энергию и каждый заработанный мною доллар на свое полярное предприятие, и благодаря мне большую часть времени звездно-полосатый флаг развевался по ту сторону Полярного круга.

Все мои скудные средства и средства миссис Пири были потрачены на организацию экспедиций: мои доходы от лекций и статей в газетах и журналах, доходы от перевозки научных экспедиций в Гренландию и проч.; в итоге в настоящее время я имею несколько тысяч долларов долга. Я рассказываю об этом не для того, чтобы кого-то разжалобить, но чтобы установить истину, о которой необходимо знать.

Мой обширные планы путешествия по Гренландии, обнародованные в 1886 г., были основаны на использовании внутренних льдов для сухопутных санных путешествий; последующее развитие и реализация на практике методов, средств и снаряжения позволяют мне считать, что я открыл новый способ полярных путешествий. С того момента Нансен прошел Гренландию, Конвей – Шпицберген. Если существующие знания условий Антарктики верны, то, возможно, что покоритель Южного полюса использует мои методы и снаряжение. Мое продолжительное санное путешествие по льду в 1892 г. служит ярким подтверждением моих мыслей. Оно четко характеризует главные особенности моего плана: внутренний лед вместо дороги, собаки в качестве тягловой силы саней, экспедиция из двух человек.

Я могу считать себя инициатором идеи использования самих собак в пищу собакам. В 1891–1892 гг. впервые экспедиция отправилась в полярное путешествие с заранее продуманным планом, подразумевавшим использование большей части собак в пищу собакам, что позволило гораздо рациональнее применить взятые с собой припасы. Именно эта задумка сделала возможным предполагаемое путешествие, и результаты показали всю правоту этой идеи.

Нансен, готовясь к своей последней экспедиции к Северному полюсу, ознакомился с нюансами и методами моего путешествия 1891–1892 гг. через своего соотечественника Аструпа, моего спутника в этой экспедиции; он моментально осознал все преимущества моего способа распределения припасов, и, использовав их, сумел в ходе своей блестящей атаки на полюс сохранить своих собак в течение трех месяцев, взяв пропитания для них только на месяц.

Высшей ступенью реализации будет следующее: два человека заключительные четыре или пять дней своего обратного путешествия смогут питаться мясом последней собаки, которая до этого съест всех своих товарок. Я почти реализовал это в моем путешествии 1895 г. Ранее основной принцип полярной экспедиции состоял в том, что сухопутное путешествие было невозможно, и что единственным вариантом остается путь по льду вдоль берегов моря.

В моих экспедициях я впервые использовал и доказал пригодность важных для полярного путешественника нюансов: выбор зимних квартир, использование измерителя пройденного пути, барографа и термографа, отказ от считавшегося до сих пор обязательным спального мешка.

Приобретенные мной подробные знания прилегающих к проливу Смита районов позволили мне показать различным ученым местности, наиболее пригодные для их специальных исследований, что, помимо прочего, дало возможность одному из ведущих в нашей стране специалистов по ледникам профессору Чемберлену снять за одно лето выдающуюся жатву сведений и оригинального материала для исследований. Без этих знаний он затратил бы на подобные исследования два или три года, эти сведения удвоили объем информации и научного материала о полярных районах.

Одна из частей моего труда имеет важное этнографическое значение, а именно та, которая посвящена небольшому, но в высшей степени интересному народу, скорее, подвиду человеческой расы – маленькому сообществу эскимосов, самых северных представителей человечества, числом всего лишь 253, живущих у мыса Йорк и к северу от него и изолированных от остального человечества непроходимыми ледяными барьерами.

Моя экспедиция дала возможность этим детям севера приобщиться к благам цивилизации. Чтобы ярче проиллюстрировать их состояние пять лет тому назад и в данный момент, я приведу следующий пример: представьте себе общину или поселение поденщиков, зарабатывающих по доллару с четвертью в день и не имеющих ничего, кроме этой платы, а затем предположите, что в определенный момент времени каждый член этой общины получил участок и десять тысяч долларов на счету в банке. Семь лет тому назад у большинства мужчин не было ножей, а многие женщины не знали, что такое игла. Немногие из этих людей имели каяки, или кожаные каноэ, и хорошо вооруженным считался тот, у кого древко копья или гарпуна было сделано из цельного куска дерева. Теперь же мужчины и женщины в изобилии снабжены ножами и иглами; каждый взрослый мужчина и подросток имеют свое каноэ, у большинства мужчин есть ружья, и каждый охотник снабжен лучшим деревом для своего копья, гарпуна, дротика и саней. Эти улучшения однозначно повлияли на качество охоты, что, в свою очередь, повысило благосостояние этих людей. Они лучше одеты, могут содержать больше собак (своих единственных домашних животных), и, как результат более сытного питания и следующей из этого большей способности сопротивляться постоянным трудностям жизни, в последние шесть лет смертность уменьшилась, а рождаемость заметно увеличилась.

Я также уверен в том, что во многом, если не всецело, благодаря мне, произошло возрождение интереса к полярным исследованиям, которые, начавшись с моей экспедиции 1901–1902 гг., продолжают увеличиваться в объеме и интенсивности.

Помимо уже упомянутого, мною было установлено следующее: санные путешествия вполне безопасны даже в условиях полярной ночи; белые люди способны долго пребывать в высоких широтах, не боясь цинги, этого ужаса полярных путешественников; только очень маленькие партии пригодны для полноценной работы в полярных районах; исследования северных областей могут быть целесообразными с экономической точки зрения и осуществляться без человеческих потерь.

Предприятие, описание которого содержится в этой книге, с самого начала шло в определенном направлении, и теперь, когда была доказана целесообразность сухопутного путешествия по северной Гренландии, когда нужно только сосредоточить приобретенный в прошлом ценный опыт на необходимых усилиях и главных направлениях, чтобы решить задачу и исследовать неразведанную часть земной поверхности, человечество не простит нас, если мы оставим ее нерешенной и не нанесем на карту.

* * *

Я нахожу целесообразным посвятить несколько слов общим вопросам санного снаряжения. Нет надобности говорить, что время, потраченное на усовершенствование снаряжения для санного полярного путешествия, никоим образом нельзя считать потраченным впустую. Снаряжение – это главный механизм и орудие путешественника.

Его эффективность напрямую влияет на объем проделанной работы, а от приспособленности снаряжения к различным нуждам зависят существование и даже безопасность как самого путешественника, так и его партии. Первое и главное требование, предъявляемое к каждому предмету, это прочность. Условия во время путешествия не позволяют заниматься ремонтом, и экспедиция не может обременять себя орудиями и материалами для ремонтных работ. Следующее требование – легкость. Продвижение любой экспедиции зависит, до определенного предела, от провизии и снаряжения. Отсюда получаем зависимость: каждый фунт веса, сэкономленный за счет более легкого снаряжения, позволит взять дополнительный фунт пищи, что в свою очередь позволит увеличить пройденный путь.

Из всех предметов снаряжения на первом плане по важности находятся сани. От них зависит все. Они должны сочетать в себе такие качества, как легкость, прочность и удобство на ходу. Каждая мелочь очень важна, и, по-видимому, даже небольшие модификации могут повлиять на их качества так же, как изменения очертания судна влияют на его скорость. Несмотря на кажущуюся простоту, для постройки саней, предназначенных для определенных целей, требуется немалый опыт, и в той же мере этот опыт необходим, чтобы уже готовые сани отнимали как можно меньше сил для их управления.

Особенности льда внутренних областей Гренландии таковы, что позволяют строить более легкие сани, чем для путешествия по морскому льду, хотя многие участки ледяного покрова, где поверхность испещрена зазубринами, станут для саней серьезным испытанием на прочность и выносливость. Основное отличие саней, предназначенных для путешествия на наземном льду, от тех, которые предполагается использовать на морском ледяном покрове, заключается в более широком и плоском полозе, необходимом для того, чтобы сани не тонули в глубоком мягком снегу,

Опыт моих путешествий 1886, 1891, 1892, 1893 и 1894 годов в постройке и использовании саней позволил мне четко и определенно представлять, что важно, а что несущественно в этом вопросе, и когда я начал делать рисунки саней для разведывательного путешествия весной 1895 г., я знал, что хочу получить. Результаты подтвердили мою уверенность.

Следующее – удобная одежда, в высшей степени важная для полярного путешественника вещь; среди арктических авторитетов наблюдается разнообразие мнений по этому поводу. Сватка[14] склоняется в пользу одежды исключительно из оленьего меха. Грили[15] же не верит в меховую одежду. Мнение последнего, однако, скорее относится к одежде из тюленьего меха, который считается аборигенами совсем не теплым. Мой собственный опыт убеждает меня, что меховая одежда абсолютно необходима в полярной экспедиции и что путешественник гораздо комфортнее чувствует себя в одежде из меха, чем из шерсти, естественно, при условии, что одежда качественная и человек правильно ее носит. Это особенно касается путешествий по гренландскому льду, где ветер гораздо более пронизывающий, чем на уровне моря.

Ничто, кроме меха и непроницаемой одежды из натуральной кожи, не защитит путешественника от этого ветра, и исследователь, путешествующий по ледяному покрову без меховой одежды, делает это или из-за невежества, или потому, что просто не понимает, насколько это опасно; он горько пожалеет об этом своем заблуждении. В нашей одежде, подобранной с учетом накопленного в прошлые годы опыта, мы чувствовали себя комфортно при любой температуре в интервале от –60° до +50 °F, при любом виде деятельности, от сна в палатке до перетаскивания саней на снегоступах по глубокому снегу.

Палатка всегда считалась совершенно необходимым элементом снаряжения полярной санной партии. Некоторые авторитеты выступали в пользу иглу, однако эти снежные юрты никогда не использовались путешественниками, которых не сопровождали аборигены. В моих же путешествиях по ледяному покрову 1886 и 1892 гг. у меня не было палатки, и мой опыт позволяет утверждать, что палатка в экспедиции – не более чем излишняя роскошь. В хорошую погоду было вполне достаточно подветренной стороны саней, а в бурю – куска парусины, прикрепленного одним концом к стоящим вертикально лыжам или натянутого на три снежных выступа и прикрытого сверху санями.

При разработке плана кампании 1894 г. я не включил палатку в список, хотя палатка, используемая нами в ходе подготовительной работы и оставленная на зиму на ледяном покрове, была нами взята, когда мы достигли склада с припасами. Разыгравшаяся во время равноденствия буря показала, что палатка необходима для работы на ледяном покрове ранней весной. Вот почему она использовалась нами в ходе всего этого путешествия.

Когда я думал над тем, какая палатка нужна для кампании 1895 г., я держал в уме две цели: во-первых, уменьшить величину и вес до минимума, при достаточном уровне комфорта; и, во-вторых, реализовать на практике идею, возникшую у меня в 1891 г., а именно прикрепить палатку к специально приспособленным саням. Обе эти цели были успешно достигнуты, и палатка, состоящая из тента, пола и полога для входа, весила 13 фунтов и вполне соответствовала всем нашим требованиям.

Человек, путешествующий по океану, использует компас, секстант и хронометр, я же, путешествуя по большому льду, заменил лаг одометром и лот – анероидом. Показания последнего позволяют рассчитывать путь таким образом, чтобы собаки меньше уставали; он также предостерегает в туманную погоду от приближения к земле, между которой и спокойными, гладкими высотами внутреннего ледяного покрова находятся опасные участки голого голубого льда и зияюшие расщелины, и где путешественника могут подстерегать бешеные шквалы и сильные бури.

Мой набор инструментов для путешествия состоял из теодолита, секстанта и искусственного горизонта, трех хронометров, нескольких компасов, двух измерителей пути, трех анероидов, нескольких термометров, пары биноклей и фотокамеры.

Теодолит («Фот и К°», Вашингтон) использовался чаще, чем секстант, для наблюдений на ледяном покрове, так как с его помощью можно было определить, наблюдая в течение двух или трех часов, широту, долготу и магнитное склонение с достаточной для практических целей точностью. Секстант и искусственный горизонт были взяты про запас, на случай, если вдруг испортится теодолит.

Хронометры («Говард вотч компани», Бостон) были карманными. Они были открытого типа, заводились с помощью ключа и помещались в алюминиевый ящичек[16], который был сделан специально по моему заказу и который я носил во время путешествия на груди под одеждой, на цепочке, надетой на шею. Эти хронометры удовлетворяли всем моим требованиям, были легкими и точно показывали время.

Набор компасов состоял из одного четырехдюймового лодочного компаса и нескольких компасов карманного размера в ящиках. Карманные компасы применялись для определения направления, когда я шел впереди партии. Лодочный же компас использовался так же, как и на море; он был прикреплен к верхушке моих саней в течение первых трехсот миль путешествия к северу, когда я был вынужден править и погонять упряжку из десяти собак. На обратном пути он позволял нам правильно выбирать направление во время тумана: без него наше продвижение было бы очень затруднено.

Измеритель пройденного пути, или одометр, состоял из колеса и двух записывающих механизмов.

Моя разведка внутреннего льда в 1886 г. показала, что одометр был необходимой вещью в снаряжении человека, путешествующего по большому льду. За исключением самого северного края ледяного покрова, местность, пройденная мной, вполне подходила для использования этого прибора. Этот инструмент избавил меня от скучной и трудной работы, позволив сократить количество необходимых наблюдений за солнцем; состояние ледяного покрова делало эти наблюдения, даже при наиболее благоприятных условиях, в высшей степени трудными и часто невозможными или, и это в лучшем случае, просто неудовлетворительными. Постоянные ветер и вьюга делали применение искусственного горизонта очень затруднительным, даже когда температура была достаточно высокой и не влияла на состояние ртути. Похожие причины – снежная поверхность, которая то была исключительно твердой, то, наоборот, слишком мягкой, а также постоянные колебания из-за ветра, затрудняли использование теодолита.

Рефракция и атмосферные колебания на ледяном покрове всегда сильны, и яркий блеск солнца, даже если смотреть на него через специальные стекла, настолько сильно раздражает глаза, уже и без того утомленные постоянным блеском неба и снега днем и ночью, что эти наблюдения для меня становились настоящей мукой. Они обычно заканчивались тем, что кто-либо другой был вынужден идти во главе партии, в то время как я шел с завязанными глазами за санями.

Компас же и одометр дают возможность получить необходимые данные с точностью, которая делает ненужными частые наблюдения за солнцем, и показывают путешественнику в любое время дня его положение и скорость, с которой он передвигается.

Зимой 1891–1892 гг. я реализовал на практике эту идею, и во время путешествия по ледяному покрову в 1892 г. колесо одометра было впервые использовано в полярной работе; полученные с его помощью результаты были вполне удовлетворительными. Затем в 1893 и 1894 гг. было сделано несколько колес, и одометр постепенно совершенствовался, так что когда пришло время делать колесо для путешествия 1895 г., у меня были совершенно четкие мысли по поводу того, каким оно должно быть. Результатом стало колесо, удовлетворявшее всем требованиям[17].

Мои анероиды представляли собой прекрасные алюминиевые инструменты, трех дюймов в диаметре, показывающие высоту до двенадцати тысяч футов. Подобно хронометрам, я держал их в одном ящике, что облегчало сравнения.

Все термометры – стандартные, работы Грина, самозаписывающие, настроенные на максимальную и минимальную температуру, а также обыкновенные ртутный и спиртовый.

Бинокли («Академик Оптикс») были алюминиевые, очень легкие, хорошей силы и четкости.

Камера «Кодак Истмен», № 4, была разработана специально для меня и содержала в себе 250 негативов. Эта камера была очень легкой, прочной и удовлетворяла всем моим требованиям[18].

Норвежские лыжи, индейские снегоступы и самые темные, дымчатые солнцезащитные очки также были важными компонентами моего снаряжения.

* * *

Как мне кажется, в этом введении необходимо дать основные сведения о характерных чертах и особенностях Сермиксоа, или большого материкового ледяного щита Гренландии, этой Сахары севера, гиперборейского Гадеса. Я буду вполне удовлетворен, если читатель получит пусть даже поверхностные знания об этом ледяном покрове.

Выражение «внутренний лед», под которым известно это образование, на самом деле дает неверное представление. Поверхность эта образована не льдом, а очень плотным снегом. Так как вся поверхность земной коры приподнята над уровнем моря на высоту от 4 до 9 тысяч футов, то береговые горы, которые видны морякам с расстояния от 60 до 80 миль, исчезают под ледяными шапками, как только путешественник оказывается на расстоянии 15–20 миль от берега. После этого он путешествует днями и неделями, не видя ничего, кроме голубой со стальным отливом линии горизонта.

Вопросы о характеристиках этого уникального наземного образования – находится ли эта огромная залежь льда и снега в стационарном состоянии, увеличивается или уменьшается – представляют большой интерес для геологов и гляциологов.

Основные из упомянутых факторов – ледники, ветер, таяние и испарение. Первые выступают из каждой глубокой долины береговых гор и сбрасывают в море в течение года огромное количество льда из нижних слоев «большого льда», в виде многочисленных образований айсбергов.

Интенсивность света оказывает огромное влияние на ледяной покров. Мои путешествия по «большому льду» проходили в течение полярного лета, т. е. когда солнце постоянно оставалось над горизонтом в течение четырех месяцев. Полярное солнце в ясную погоду светит так же сильно, как где-нибудь в южных широтах, и когда этот свет, усиленный отражением от бесконечной и абсолютно гладкой сверкающей белой поверхности льда, выходит в очень разреженные и чистые верхние слои полярной атмосферы, интенсивность света становится такой, что осознать ее силу может только тот, кто видел это своими глазами. Этот ослепляющий свет настолько жгуч, что даже самые подготовленные и привыкшие к такому свету, но незащищенные глаза могут переносить его только несколько часов. Человек, оказавшийся летом в центре «большого льда» без каких-либо средств для защиты глаз, в конце дня будет таким же беспомощным, как слепой котенок. Путешественник по «большому льду» должен постоянно оберегать свои глаза с помощью защитных стекол из темного дымчатого стекла, но даже с ними мы часто были вынуждены в пути и во время ночлега дополнительно защищать наши глаза меховыми повязками, чтобы предохранить их от света, который пробивается даже сквозь закрытые веки.

Иногда, хотя и очень редко, на белую равнину бросают тень облака, но обычно они или являются предвестниками ураганных бурь, заволакивающих все небо, или проносятся в виде размытых прозрачных перистых облаков. В ясный день путешественник видит в этой белой пустыне только снег, небо и солнце. В облачную же погоду исчезают даже они. Много раз я путешествовал в такую погоду, двигаясь в сером пространстве, чувствуя снег под снегоступами, но не видя его. Ни солнца, ни неба, ни снега, ни горизонта – абсолютно ничего, на чем мог бы задержаться взгляд. Зенит и надир не различимы, вокруг безмолвная серая пустота. Силуэты моих снегоступов выделялись резко и ясно, с каждым шагом я чувствовал снег, однако мне казалось, что я иду в пустоте, так как глаза мои больше ничего не видели. Пространство между моими снегоступами было точно таким же, как и небо. Мутный свет, заполнявший все вокруг, казалось, шел как снизу, так и сверху. Я никогда не забуду, хотя и не могу описать словами, какое это на меня производило впечатление. Напряжение как физическое, так и моральное от этой слепоты с широко открытыми глазами, было таким, что спустя некоторое время я был вынужден остановиться, пока не пройдет туман, или образовавшиеся вверху облака не дадут мне возможности определить направление движения.

Ветер никогда не утихает на «большом льду». День и ночь, летом и зимой, из года в год дует он, то с большей, то с меньшей силой, из застывшего сердца «большого льда», неся с собой снежные массы и спускаясь по направлению прямо к земле. Достигнув ее, он проносит снег через горные вершины и засыпает вьюгами и вихрями долины. Немало снега долетает и до береговых утесов, над которыми он проносится вихрем в море или на морской лед. Во время небольших бризов эта метель почти не заметна и поднимается не более чем на фут или два над поверхностью. Когда же ветер усиливается, снежинки становятся больше, сила потока летящего снега увеличивается, пока в диких порывах замерзшей Сахары эта вьюга не превращается в ревущую, стонущую, ослепляющую, удушающую Ниагару снега, поднимающегося на сотни футов в воздух.

Эта вьюга почти мгновенно засыпает всякий неподвижный предмет, и путешественнику почти невозможно в ней дышать. Несущийся снег проникает повсюду, подобно воде. Когда метель не поднимается на высоту выше колена, поверхность ее так же осязаема и почти так же ясно видна, как поверхность воды, и это непрекращающееся, головокружительное движение и пронзительный свист сводят с ума, как капание воды на голову жертв во время пытки в специальной комнате. У меня нет сомнений, что именно в это время и в этом месте, среди полярной ночи в центре этого «большого льда», находится самое холодное место на земном шаре, отделенное от действия солнечных лучей снежно-ледяным одеялом в милю или более толщиной, и на расстоянии 250 миль от возможного влияния океана.

Охарактеризовать районы внутреннего льда, которые я лично наблюдал в 1886 г., углубившись в залив Диско, можно следующим образом. Береговая линия очень разнообразна по своему строению в зависимости от широты местности, времени года, высоты и рельефа соседних гор. Когда лед выступает книзу долины в виде длинного языка или потока, края его стягиваются и сжимаются от более теплых скал с каждой стороны, образуя глубокий каньон, заполненный чаще всего ледниковым потоком. Верхние слои льда, подтаявшие от тепла, идущего от гор, и разрыхленные ежедневными колебаниями температуры больше, чем своим движением вперед, представляют собой хаотический лабиринт трещин, рытвин и небольших снежных холмов, которые становятся больше по отношению к длине ледяного языка по мере приближения к морю. У меньших ледников, спускающихся сквозь мелкие расщелины гребня горной гряды, изломаны только края, верхние же слои покрыты сетью узких разломов.

Страницы: 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Однажды Алиса обнаружила у себя удивительный дар: все написанное ею стало непременно сбываться. Неза...
Монография представляет собой методическое пособие, в котором впервые в музыкальной педагогике рассм...
Ей дали имя Ниса – «красивая женщина»… Своего настоящего имени она не помнила, как не помнила прошло...
Станислав Гроф получил широкое признание как основатель и теоретик трансперсональной психологии, а е...
Кому охота оказаться лохом?Российский бизнесмен Денис, во всяком случае, к этому не стремился. Поэто...
«Кто вы такие? Вас здесь не ждут!»Каждое поколение, приходящее в мир, слышит этот грубый оклик, жест...