Отпуск с папой Хельдт Дора

Х. Рюйманн, П. Кун

Через полчаса он вернулся в сопровождении Марлен, которая несла поднос с бутербродами. Он даже распахнул дверь, пропуская ее, оглядел нас с сияющим видом и возвестил:

– Всем привет от моей жены! Давай, Калли, сдвигай столы, пора перекусить. Геза тоже придет, она несет кофе. Кристина, Онно, Доротея, перерыв! Ах, Нильс, ты, конечно, тоже. Нельзя столько вкалывать, иногда нужно и расслабиться. – Он захлопал в ладоши. – Онно, слушай, это Марианна Розенберг, сделай погромче.

Я придвинула стулья к импровизированному столу, папа сел рядом со мной и погладил меня по колену.

– Чашечка кофе сейчас очень кстати, правда?

– Ты сразу же ей позвонил?

– Разумеется. – Он взял бутерброд и положил его на тарелку Нильса. – Вот, мой мальчик, ешь…

– Но она наверняка была еще сонная.

– Я знаю твою маму сорок восемь лет. Она каждое утро сонная. Мне это не мешает. – Он поднял чашку с кофе и обвел всех взглядом. – Будьте здоровы, мои дорогие! За мою жену, за ее врача, за новое колено и за то, чтобы нам и дальше так же хорошо работалось! – Отец радостно улыбнулся. – А сегодня вечером я угощаю пивом. Приглашаются все.

Доротея подмигнула мне, я подмигнула ей в ответ. Отпуск был спасен.

Папа в красках описал ход операции, присовокупив и другие больничные истории семьи. Я старалась не прерывать его и не поправлять, довольная, что рядом со мной Теренс Хилл, а не Ринтиндамб. Правда, когда он переместил разрыв моих связок из спортзала на гоночную трассу Нюрбургринг, я решила вмешаться. Остановило меня появление маленького рыжеволосого человека. На нем были клетчатые бермуды, желтая рубашка поло и наброшенный на плечи пуловер в цвет.

– Я стучал, но меня не услышали.

Он разговаривал фальцетом.

Доротея закашлялась, Марлен и папа встали. Онно проглотил последний кусок и сказал:

– День добрый, мы закрыты. Идет ремонт.

Обладатель бермуд его проигнорировал.

– Меня зовут Гизберт фон Майер, я из «Нордернейского курьера». Доброго всем дня!

Когда он заговорил громче, фистула стала еще выше.

Доротея тут же начала давиться, и Калли стукнул ее по спине, не упуская, однако, мужчину из поля зрения. Мне всегда жаль таких типов. Он был слишком маленьким, слишком худым и бледным, слишком рыжим. Наверное, до сих пор живет с мамой, хоть и разменял уже пятый десяток. Впрочем, я того же возраста и провожу отпуск с папой. «Не судите, да не судимы будете», – подумала я и вдруг сообразила, что его имя кажется мне знакомым. И громче, чем намеревалась, спросила:

– Гизберт фон Майер? А это не вы написали статью «Нашествие туристов-однодневок»? Она была подписана ГфМ.

Лицо его озарилось улыбкой, и показались мелкие, как у грызуна, зубки.

– Именно я. Да, я принадлежу к пишущей братии, это мое призвание. Поэтому я сюда и пришел. Вы Марлен де Фриз?

Я покачала головой и указала на Марлен, которая уже стояла перед ним, протягивая руку для рукопожатия.

– Я Марлен де Фриз. Что я могу для вас сделать?

ГфМ поймал ее руку и тряхнул, не отводя от меня глаз.

– Что вы можете для меня сделать? Это неправильный вопрос, я могу кое-что сделать для вас. – Тут он наконец перевел взгляд на Марлен. – Я журналист и пару месяцев буду работать в нордернейской островной газете. Я ищу интересные темы, способные меня увлечь… – Доротея издала булькающий звук, я удержалась и не стала на нее смотреть, – …и вот услышал, что здесь, на нашем прекрасном острове, вместо старой пивнушки появится чудесный бар или кафе. Об этом я хотел бы написать.

Папа встал рядом с Марлен.

– А у вас есть удостоверение «Пресса»?

ГфМ растерянно на него посмотрел:

– Что, простите?

– У-до-сто-ве-ре-ние. Я хочу видеть ваше у-до-сто-ве-ре-ние жур-на-ли-ста. Может быть, вы шпионите для конкурентов. Но тогда вы нас недооценили, мы всегда на стреме.

– Но вон та дама читала мою статью! – От волнения его фальцет стал ломаться. Папа взглянул в мою сторону и нетерпеливо отмахнулся:

– Ах, это всего лишь моя дочь. Она слишком много читает. Еще с детства. И потом рассказывает дикие истории. Нет-нет, удостоверение покажите, пожалуйста.

Тут вмешался Нильс:

– Хайнц, прошу прощения, я знаю господина Майера. Он живет в третьем доме от нас и действительно работает в газете.

Папа сначала недоверчиво посмотрел на Нильса, потом заинтересованно – на ГфМ.

– А льготы у вас какие-нибудь есть? Мой сын тоже был журналистом, у него имелась скидка в «Фольксвагене» и «Тойоте». И в кинотеатрах тоже.

Маленький журналист смутился:

– Я об этом не думаю, мне не нужна машина, и в кино я хожу нечасто. Но иногда езжу в Гамбург.

Онно подался вперед.

– В квартал красных фонарей? У вас там скидки?

Когда Гизберт фон Майер покраснел, проявились веснушки. Он решительно возразил:

– Силы небесные, нет же, просто иногда я хожу на матчи ФК «Гамбург». Билеты мне достаются чуть дешевле.

Он засмущался, а папа потерял было дар речи, но сразу же взял себя в руки.

– Вы ходите на «Гамбург»? На стадион? На футбол? И можете взять билет? Не важно, на какую игру?

Лицо его покраснело еще больше. ГфМ принялся извиняться:

– Я знаю, не все в восторге от футбола, но я очень люблю этот вид спорта. Это мой единственный грех, но нельзя же все время только работать.

Отец потянул его за собой к столу.

– Я тоже всегда это говорю. Меня зовут Хайнц, а тебя Гизберт, верно? Кстати, у тебя шикарные штаны. Присаживайся, ты же выпьешь кофе с булочкой? Марлен, не принесешь еще одну чашку?

Марлен по-прежнему стояла у дверей, наблюдая за происходящим.

– Да, сейчас принесу. Господин Майер…

Папа прервал ее:

– Фон Майер, Марлен.

– Хорошо. Господин фон Майер, чего вы, собственно, от меня хотите?

– Я…

Хайнц вновь его прервал:

– Он напишет про нас красивую статью, не так ли, Гизберт? Это будет твоей рекламой, Марлен. Итак, расскажи-ка, на какие матчи у тебя есть билеты?

Мы с Доротеей решили помочь Марлен принести чашку.

По всей видимости, Гизберту фон Майеру пришлась по душе наша компания, по крайней мере он не предпринимал никаких попыток отправиться в редакцию или домой. Даже когда Онно демонстративно взглянул на часы и сказал «нам пора приступать, а то рабочий день скоро кончится», тот согласно кивнул, но с места не сдвинулся. Марлен составила посуду на поднос и вопросительно посмотрела на Хайнца. Он протянул ей пустую чашку.

– Можешь убирать, мы больше не хотим кофе, правда, Гизберт? А прохладительные напитки у нас тут есть. Скажи, ты помнишь те сенсационные пять – один с мадридским «Реалом»? Гамбургцы отставали ноль – один… как там звали этого вратаря? Каннилан? Каммиман?

– Каннинхэм, – просиял господин фон Майер, – точно! «Гамбург» проиграл первую игру со счетом ноль – два, и ему требовалось выиграть четыре – один, во что, конечно, никто не верил.

Папа похлопал его по желтому плечу:

– И тут Каннинхэм выводит испанцев вперед. Я думал, меня удар хватит. Но это же мой «Гамбург». Вот это был натиск! И ребята заколотили «Реалу» еще пять мячей. И победа, и поражение. Роскошно!

Я встала:

– Вернусь-ка я к работе. Кто со мной?

Доротея и Нильс были уже на ногах, Калли и Онно медленно поднялись. Хайнц взглянул на них снизу вверх и снова повернулся к ГфМ:

– А еще один – ноль Магата против «Турина». Мне он очень нравился, пока не перешел к этим баварским придуркам. Чего только люди не делают за деньги! Отвратительно.

– Да-да, Эрнст Хаппель. Это была эпоха Эрнста Хаппеля. – Гизберт перевел на меня затуманенный взгляд. Интересно, о ком он думал – обо мне или о бывшем австрийском тренере? Мне было наплевать, и я пошла к ведрам с краской. По дороге я сделала радио погромче. Катя Эбштейн «Чудеса случаются». Папа тут же вступил: «Оно произойдёт сегодня или завтра…» Гизберт улыбнулся и уселся поудобнее.

Само собой разумеется, отец остался сидеть возле Гизберта. Пока мы с Калли красили, Доротея и Нильс смешивали краски, а Онно шуруповертом Хайнца крепил плинтуса, маленький журналист и великий воображала ударились в гамбургские футбольные воспоминания. Папа тащился от Руди Гутендорфа и Хорста Грубеша, Гизберт фон Майер восторгался такими парнями, как Дитмар Якобс и, разумеется, Уве Зеелер.

Онно тронул меня за плечо и шепнул:

– Голос этого типа из газеты действует мне на нервы. Я начинаю беситься. Можно сделать радио погромче?

Я кивнула, продолжая красить. Умираешь один раз, в конце концов.

Пока Говард Карпендейл орал про следы на песке, наш Гизберт повысил свой голосок до невообразимой высоты и в полном восхищении прокричал:

– И конечно же, нельзя забывать о докторе Петере Кроне! Вот это человек! Вот это менеджер!

– Ха!

Калли сделал радио тише. Мы вздрогнули и, пораженные, повернулись к нему – до сего времени он никогда не говорил так громко. Он презрительно смотрел в сторону стола:

– Не смешите меня, Крон! Ха!

ГфМ недоверчиво покачал головой:

– Что вы имеете в виду?

– Из-за него «Гамбург» целый сезон бегал в розовых трико. Просто позор! Я из протеста стал болеть за «Вердер-Бремен». И далось мне это нелегко.

– Ерунда! Розовых трико вообще не бывает. Откуда ты взял эту чушь?

Папа небрежно отмахнулся, но жест на сей раз не произвел на Калли впечатления.

– Никакая это не чушь.

На помощь пришел Нильс:

– Это правда, я припоминаю. Это был рекламный контракт с «Кампари», форма была розовой.

Калли триумфально посмотрел на отца:

– Вот! Я же говорю. Хайнц, ты же дальтоник, не забывай. Они были розовые, эти трико, ярко-розовые.

Он улыбнулся и обмакнул кисть в краску.

Хайнц поднялся, подошел к радио и сделал музыку громче.

– Гизберт, пивка не хочешь?

Господин фон Майер отрицательно качнул головой:

– Нет-нет, может, еще яблочного сока с минералкой… – Тут он заметил взгляд Доротеи и посмотрел на часы. – А могу я тебя пригласить прогуляться и выпить по бокальчику? Здесь все равно слишком шумно для разговора.

– Ты прав.

Хайнц обвел взглядом присутствующих и объявил:

– Пойду выпью чего-нибудь с господином фон Майером. Вы все знаете, что он собирается сделать, без меня времени на это уйдет больше. Встречаемся в семь вечера в «Молочном баре», не опаздывайте. Хорошо вам поработать.

– Хайнц?

– Папа?

– Ох, дети! Кто-то же должен думать о рекламной стратегии и работе с прессой, я бы тоже с удовольствием устроил себе каникулы, можете мне поверить. Так что не нойте, до скорого.

Папа коротким и бравым движением тронул кепку, Гизберт фон Майер повернулся и подмигнул мне. Дверь за ними захлопнулась, мы молча переглянулись.

– Ну и ну. – Онно почесал затылок. – Я бы сказал, что Кристина только что одержала победу.

– Что? – Я пришла в ужас. – С чего ты взял?

– Он вцепился в твоего отца. И все время смотрел на тебя.

– Да, мне это тоже бросилось в глаза, – энергично закивал Калли. – Навести о нем справки?

– Только посмей!

Я все больше убеждалась, что общение с людьми на восьмом десятке не идет мне на пользу.

– Доротея, скажи что-нибудь.

– Ну… он слишком маленький, слишком тощий, слишком рыжий и кошмарно одет, но задатки у него хорошие. И раз уж он так спелся с Хайнцем, это может стать началом красивой истории.

Вид у нее при этом был такой невинный, что Калли купился.

– Но он не очень хорошо воспитан. Подсаживается к столу и даже не подает руки. Так не полагается. И мне кажется, он немного зазнайка.

Доротея рассмеялась:

– Не бойся, Калли, ГфМ – добыча для Кристины непривлекательная. И уж будь спокоен, ему это скоро дадут понять.

Калли передернулся.

– Добыча? Ну у вас и выражения. Но все равно, если он будет к тебе приставать или еще как-то докучать, скажи мне. Хайнц не способен критически мыслить, когда дело касается футбольной команды «Гамбург». А сейчас я, пожалуй, докрашу стену, а то скоро уже и день закончится.

Юрген Маркус запел «Новая любовь как новая жизнь». Калли и Онно бросили на меня осторожные взгляды, но промолчали. Так что подпевали только мы с Нильсом, он тоже знал все слова. Доротея была впечатлена нашим бравшим за душу дуэтом и смотрела на Нильса влюбленными глазами. Я пела для Йоханна Тисса.

Позже, приняв душ, я сидела на краю ванны и скипидаром оттирала пальцы от краски, пока Доротея наносила макияж. Она закашлялась и выронила тюбик с тушью.

– Боже мой, что за вонь? И почему ты вся в краске?

Я яростно терла тряпкой предплечье.

– Понятия не имею. Я всегда после покраски выгляжу как свинья. Поэтому ненавижу красить.

– Скажи спасибо своему папочке. Представь только, сегодня вечером ты отправляешься на свидание с любовью всей твоей жизни, и от тебя несет скипидаром. Это будет нечто!

– Спасибо, ты так умеешь подбодрить. Ну вот, готово, почти отчистилась.

Я еще раз осмотрела ладони и завинтила пробку.

– Но ты же вся в пятнах!

– Они не оттираются. Зато ноги у меня уже не в чернилах. Нельзя иметь все.

Из прихожей донесся какой-то звук, я опознала свой мобильный, который три раза длинно пикнул, вибрируя. Сообщение. Я подскочила, Доротея улыбнулась:

– И все-таки ты пахнешь скипидаром.

– Наверное, это всего лишь Инес.

Оказалось, что нет. «Буду в девять в «Сёрф-кафе» на северном пляже. С удовольствием выпью с тобой красного вина, глядя на море. Надеюсь, до вечера. Пока, Йоханн».

– Судя по твоей глупой улыбке, это не Инес.

– Нет. Йоханн Тисс хочет встретиться со мной сегодня в девять. В «Сёрф-кафе». И как это мне удастся с Хайнцем на хвосте?

Голос Доротеи звучал глухо, она говорила из шкафа:

– Я могла бы его напоить. Или, еще лучше, намекну фрау Вайдеманн-Цапек и фрау Клюпперсберг, что сегодня вечером он их душой и телом.

Я к этому предложению отнеслась скептически, но тут же вспомнила:

– А что я надену?

Доротея протянула мне короткую юбку в цветочек.

– Вот это. И к ней белую футболку.

Я оделась, Доротея одобрительно кивнула, я тщательно накрасилась и вылила на себя в два раза больше духов, чем обычно.

Доротея трижды плюнула на меня через плечо.

– Тьфу, тьфу, тьфу!

Мне показалось, что это уж слишком, в конце концов, я всего лишь иду выпить вина с одним из гостей Марлен. Но это все-таки приятно.

Я послала в ответ сообщение: «Попытаюсь прийти. Пока. К.». Ответ пришел в тот момент, когда мы с Доротеей подошли к столу в «Молочном баре», за которым уже сидели Калли, Онно, папа и, к сожалению, все тот же Гизберт фон Майер. Последний едва не подскочил.

– Хайнц, вот твоя дочь! Кристина, я приберег тебе местечко рядом с собой.

Я задалась вопросом, не собирается ли отец сбыть меня с рук именно ему, уж больно лихо у него слетело с губ это «тебе». Но я слишком хорошо воспитанна.

– Благодарю вас, я лучше сяду спиной к морю.

«Что за бред», – подумала я, и тут мой телефон завибрировал и трижды пискнул. Папа повернулся ко мне.

– Детка, не надо так зажиматься. И у тебя что-то жужжит.

– Спасибо.

Я вытащила телефон и нажала на кнопку с конвертиком: «Еще два часа. Рад встрече».

– Хорошие новости? – ГфМ наклонился вперед, заглядывая в дисплей моего телефона. Я убрала трубку. Он был похож на любопытного хорька-альбиноса.

– Большой привет от Луизы.

Я села рядом с Калли. Гизберт разочарованно опустился на свой стул.

– Я ее не знаю.

– Зато я знаю, – улыбнулась ему Доротея. – А Нильса еще нет?

– Он здесь, – указал папа на внутреннее помещение кафе. – Я совершенно забыл, что тут самообслуживание. Нильс пошел за напитками. Если хотите чего-нибудь выпить, сходите сами. Погоди… – Он вытащил из кармана брюк кошелек и протянул мне его через стол. – Вот, Кристина, сегодня за мой счет. Возьмите себе все, что душа пожелает.

Гизберт фон Майер подскочил:

– Я помогу тебе принести.

– Спасибо. – Мы с Доротеей встали. – Мы ведь вдвоем.

У стойки самообслуживания мы встретили Нильса с подносом, на котором стояли четыре бокала с пивом и один с яблочным соком, разбавленным сельтерской. Он поцеловал Доротею и ухмыльнулся, обращаясь ко мне:

– Твой отец доверил мне принести всем напитки. Похоже, я начинаю набирать очки.

– Позволь мне вернуть тебе деньги, это же он приглашал.

Нильс испуганно посмотрел на меня:

– Силы небесные! Теперь, когда у меня на руках такие хорошие карты? Я не сумасшедший.

Доротея серьезно кивнула:

– Кристина, пусть платит, не то спустит все на наркотики.

Нильс недоуменно смотрел на нас.

– Что? Какие наркотики?

Я успокаивающе похлопала его по плечу.

– Мы потом тебе объясним. Кстати, о наркотиках. У тебя нет ничего такого, что можно подсыпать в яблочную шипучку?

Нильс ничего не понял, но все же пошел с подносом к столу.

Когда мы вернулись, между Калли, Онно, отцом и этим его новоиспеченным приятелем разгорелась дискуссия, является ли «Гамбург» кузницей талантов.

– А где играл Франц Беккенбауэр? – В голосе отца слышался священный трепет. – Ну? Калли? Вот именно, в «Гамбурге»!

– Но это было уже на закате его карьеры.

– А Гюнтер Нетцер?

– Хайнц, Нетцер никогда не играл в «Гамбурге».

ГфМ помахал указательным пальцем перед лицом Калли:

– Но он был менеджером!

Калли отшатнулся:

– И при чем тут кузница талантов? Просто сборный пункт для списанных игроков.

Папа ласково улыбнулся:

– Ты сам не знаешь, что говоришь. В «Гамбурге» они окончательно отшлифовывали свой талант, а потом выигрывали для Германии мировое первенство.

Нильс посмотрел сначала на отца, потом на меня и рассмеялся:

– Ну и дикая же аргументация!

Папа бросил на него уничтожающий взгляд и снова повернулся к Гизберту.

– Невозможно вести серьезные дискуссии о футболе, если рядом сидят полузнайки, считающие, будто им непременно нужно что-то вставить, даже если они понятия не имеют, о чем речь. Кстати, моя дочь Кристина известный знаток футбола, она уже три года как в разводе и живет в Гамбурге.

Гизберт с интересом посмотрел на меня. Я уклонилась от его взгляда и покрылась холодным потом. Папа снова тряхнул кошельком.

– Вы двое, не могли бы сходить и принести нам по второму кругу?

Гизберт снова подскочил. Калли уловил мое отчаяние.

– Сиди, Кристина, следующий круг за мной. Пойдем, Онно, поможешь мне донести.

Я вздохнула с облегчением, Гизберт фон Майер – с разочарованием.

Вскоре появились Марлен и Геза. Папа настоял, чтобы проводить их к стойке, он хотел наконец заплатить сам. Когда они вернулись, я незаметно бросила взгляд на часы, было половина девятого, я лихорадочно размышляла, как же отсюда вырваться. Я думала, не сослаться ли на головную боль, но ситуация благодаря папе складывалась так, что ГфМ непременно окажется у меня в провожатых. Сбежать потихоньку тоже не удалось бы, хорек-альбинос не спускал с меня глаз.

Доротея взглянула на меня и что-то шепнула Нильсу. Тот кивнул и подался вперед:

– Скажите, пожалуйста, господин фон Майер, а где вы научились так хорошо писать? Мы поистине наслаждались, читая вашу статью о туристах-однодневках.

Папа с ГфМ удивленно посмотрели на длинноволосого хиппи.

Нильс поощрительно улыбнулся:

– Мой отец всегда читает ваши колонки, каждый день.

Польщенный его словами Гизберт развалился на стуле.

– Ну, как я говорю, искусство – это ремесло. Когда меня в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году определили в школу…

Доротея потянула меня за рукав и тихо сказала:

– Пойдем со мной.

Я бросила взгляд на отца, с интересом следившего за детальным изложением биографии нордернейского колумниста, пока Калли и Онно обсуждали ловлю трески, и вышла за Доротеей.

– Послушай, сейчас ты идешь в туалет и считаешь до пятидесяти. Когда вернешься, будь, пожалуйста, бледна и несчастна, все остальное я беру на себя.