Предательство по любви Перри Энн
– Я мог бы попробовать, – медленно проговорил Монк. – Вы позволите мне поговорить с Кассианом?
– Не знаю. Смотря что вы хотите ему сказать. Расстраивать его я вам не дам… Бедняжка уже достаточно вынес, и одному богу известно, что ждет его в будущем.
– Я не скажу ничего лишнего, – заверил старую женщину детектив. – Кроме того, вы ведь будете присутствовать.
– Конечно, буду, – мрачно подтвердила она. – Ну, пойдемте, не стоит терять времени. Все, что делается, должно делаться быстро.
Кассиан находился один в своей комнате. Учебников нигде видно не было, и Уильям сделал вывод, что мисс Бушан в последнее время не слишком перегружает своего питомца учебой, позволяя ему размышлять над вопросами, о которых он все равно рано или поздно задумается. В душе Монк одобрял такое решение.
Ребенок стоял у окна и обернулся, когда они вошли. Лицо его было бледным, но невозмутимым. Оставалось лишь предполагать, какие чувства бурлят под этой маской напускного спокойствия. В пальцах мальчика был зажат брелок от карманных часов. По желтому блику сыщик понял, что вещица золотая.
– Мистер Монк хотел бы немного поговорить с тобой, – обратилась гувернантка к своему подопечному. – Я не знаю, о чем именно, но это касается твоей мамы, так что будь внимателен и говори правду.
– Да, мисс Бушан, – послушно ответил мальчик, безбоязненно устремив на гостя серьезные глаза. Должно быть, все его страхи сконцентрировались сейчас в зале суда. Голос его звучал невыразительно и устало.
Уильяму нечасто приходилось иметь дело с детьми. Он не знал, как надлежит говорить с Кассианом.
– Ты знаком с мистером Фэрнивелом? – чересчур прямолинейно спросил он, чувствуя себя безоружным. Все его обычные приемы были рассчитаны на взрослых.
– Нет, сэр, – немедленно отозвался ребенок.
– И никогда не встречался с ним? – Монк был удивлен.
– Нет, сэр. – Кассиан сглотнул. – Я знаю только миссис Фэрнивел.
Однако Луиза сыщика сейчас не интересовала.
– Вот как! – Он взглянул на мисс Бушан. – А вы знаете мистера Фэрнивела?
– Нет, не знаю, – ответила та.
Детектив снова повернулся к мальчику:
– А мужа твоей сестры Сабеллы, мистера Поула, ты знаешь? – спросил он, сильно сомневаясь, что Фентон Поул именно тот, кого он ищет.
– Да, сэр, – ответил Кассиан равнодушно, разве что с легким удивлением. Возможно, вопросы казались ему бесцельными.
Монк взглянул на золотую вещицу в руке мальчика.
– Что это?
Пальцы ребенка сжались, на щеках появился румянец. Очень медленно он протянул гостю брелок.
Безделушка была выполнена в виде пары чашечек, как на весах, с которыми изображают слепую богиню правосудия. Уильяму стало не по себе.
– Красивая штучка, – сказал он. – Подарок?
Кассиан сглотнул и промолчал.
– От дяди Певерелла? – спросил Монк как бы невзначай.
Секунды две в комнате стояла тишина, а потом мальчик кивнул.
– Когда он тебе это подарил? – Словно любуясь, сыщик вертел брелок в пальцах.
– Не помню, – ответил Кассиан, но Уильям знал, что он лжет.
Он отдал вещицу, и ребенок торопливо засунул ее в кармашек.
Притворившись, что не заметил этого, Монк прошелся мимо окна к столу, где, судя по линейке, кипе бумаг и подставке для карандашей, младший Карлайон делал уроки. Мисс Бушан смотрела на сыщика с неудовольствием, готовая в любую секунду прервать их беседу. Он и сам чувствовал, как возрастает тревога Кассиана. Внезапно мальчик тоже подошел к столу, причем лицо у него было испуганное.
На столе лежали карманный словарь, книжица с математическими таблицами, французская грамматика и изящный складной нож. Сначала детектив не заметил в нем ничего особенного, но, присмотревшись, понял, что вещица слишком изысканна и сложна для ребенка. Он потянулся к ножу и краем глаза увидел, как Кассиан дернулся, словно желая остановить его.
Уильям раскрыл нож. Прекрасная сталь, острое, как бритва, лезвие… Такими ножами взрослые обычно затачивают и расщепляют гусиные перья для письма. На рукоятке были выгравированы инициалы: «П. Э.».
– Прекрасно, – сказал Монк с полуулыбкой, оборачиваясь к Кассиану. – Еще один подарок от мистера Эрскина?
– Да… нет! – Ребенок запнулся. – Да. – Подбородок его затвердел, а нижняя губа выпятилась.
– Щедрый подарок, – заметил окончательно выбитый из колеи сыщик. – Он дарил тебе что-нибудь еще?
– Нет, – сказал мальчик, но его взгляд невольно метнулся к висящей у двери курточке, из кармана которой выглядывал кончик цветного шелкового платка.
– Должно быть, он нежно любит тебя, – предположил детектив, ненавидя себя за притворство.
Кассиан не ответил.
Монк повернулся к мисс Бушан.
– Благодарю вас, – устало произнес он. – Еще буквально несколько минут.
Гувернантка глядела на него с сомнением. Разговор о подарках удивил старую женщину, поскольку ей и в голову не приходило подозревать Певерелла Эрскина. Может, оно и к лучшему…
Уильям задал еще пару совершенно несущественных вопросов – исключительно для того, чтобы отвлечь внимание Кассиана от первоначальной темы. Затем он попрощался с мальчиком, поблагодарил мисс Бушан и покинул Карлайон-хаус с чувством горького сожаления.
Солнечный свет и шум улицы отодвинулись куда-то далеко-далеко. Две смеющиеся дамы в бледно-розовых платьях с оборками и с парасольками в руках, цокот копыт и скрип колес по булыжнику – все это теперь раздражало Монка, как жужжание назойливой мухи.
Эстер пришла с процесса измотанная и смогла рассказать майору Типлейди мало что нового. Все события дня можно было предвидеть заранее. Первым давал показания Певерелл Эрскин, с неохотой отвечая на вопросы о том, каким замечательным человеком был Таддеуш Карлайон.
Рэтбоун не пытался ни сбить его с толку, ни заставить присяжных усомниться в точности его характеристик.
Следующей была Дамарис Эрскин, как эхо повторившая показания своего мужа. Рэтбоун также не задал ей ни одного дополнительного вопроса, но попросил разрешения вызвать ее еще раз, позже, если того потребуют интересы защиты.
Никаких откровений в тот день никто не услышал. Толпа продолжала накапливать злобу против Александры. Генерал оставался рыцарем без страха и упрека, а также без опасных идей и обостренного чувства юмора. Получалось, что он был зверски убит собственной женой по непонятным причинам. Такую женщину надлежало повесить в назидание другим ревнивицам – и чем скорее, тем лучше. Это мнение шепотом передавалось из уст в уста весь день, а к вечеру, когда был объявлен перерыв на уик-энд, им уже козыряли во всеуслышание.
Денек выдался безрадостный, и Эстер вернулась на Грейт-Титчфилд-стрит утомленная, злая и испуганная. Пересказывая последние события майору, она несколько раз чуть не расплакалась. Все, что он мог, это посочувствовать ей и призвать ее к мужеству, поскольку на победу рассчитывать не приходилось.
На следующий день – ветренный, хотя и безоблачный – заседание суда не проводилось, так как была суббота. Наступала краткая передышка. Однако утром мисс Лэттерли проснулась в крайнем напряжении, испытывая острое желание немедленно продолжить начатое. Вынужденная пауза лишь усиливала ее боль и чувство беспомощности. Женщина долго ворочалась в постели, тщетно пытаясь собраться с мыслями. Итак, им удалось выяснить, что произошло с Александрой, удалось разобраться, как и почему это произошло. Несчастная просто не подозревала, что был еще один, а может, и двое насильников.
Было бы наивно доказывать, что одним из них является старый Рэндольф Карлайон. Сам он никогда бы в этом не признался, а семейство сплотилось бы вокруг него, как железная стена. Обвинить его – значило еще больше настроить публику и присяжных против Александры.
Нужно было найти третьего и добыть против него неопровержимые доказательства. Тогда можно было бы рассчитывать на помощь со стороны Кассиана и Валентайна Фэрнивела, если он тоже был жертвой. А также на помощь тех, кто знал обо всем или подозревал, но молчал. Например, на помощь мисс Бушан.
Но для гувернантки было рискованно поддерживать подобное обвинение. Карлайоны просто выбросят ее на улицу, оставив без работы. И кто потом ее примет, престарелую слабую женщину, вдобавок предавшую своих хозяев и благодетелей, обвинив их в содомии и кровосмешении?
Нет, этот уик-энд явно не принесет с собой долгожданного покоя! Солнце уже вовсю било в прорезь штор, нужно было подниматься и первым делом справиться о здоровье майора Типлейди. Все-таки Эстер пока еще состоит у него на службе.
Конечно, можно было бы с большей пользой потратить утро на поиски новой работы. Тут она продержится разве что до завершения суда. На имеющиеся у нее сбережения можно протянуть неделю-другую, не больше. И, что самое печальное, мисс Лэттерли требовалась не просто работа, но еще и с правом проживания в доме пациента. От собственного жилья она недавно отказалась, поскольку не могла себе позволить снимать комнату про запас.
После завтрака женщина спросила своего подопечного, не согласится ли тот отпустить ее на день, чтобы она смогла выяснить, не требуется ли кому-нибудь сиделка. К сожалению, она имела смутное представление об акушерстве, равно как и об уходе за малыми детьми. Будь она акушеркой, устроиться на работу ей было бы легче.
Типлейди согласился, но с большой неохотой, и не потому, что ему по-прежнему требовалась помощь сиделки. Просто майор привык к ее обществу. Однако, вняв ее доводам, он в конце концов смирился с необходимостью провести полдня без нее.
Эстер поблагодарила его и полчаса спустя уже стояла на пороге, когда вошла удивленная служанка и доложила о приходе миссис Собелл.
– О! – Майор вздрогнул и зарделся. – К мисс Лэттерли, надо понимать? Будьте добры, Молли, пригласите ее. Не заставляйте милую леди дожидаться в холле!
– Слушаю, сэр. – Служанка удивилась еще больше и пошла выполнять поручение.
Вскоре вошла Эдит в розово-лиловом платье. Черные ленты на ее капоре были единственным напоминанием о смерти брата. Несмотря на удрученный вид, сегодня она выглядела невероятно женственной.
Хозяин дома поднялся ей навстречу, позабыв о неудобствах. Нога его практически зажила и лишь иногда напоминала о себе внезапными болями.
– Доброе утро, миссис Собелл. Чрезвычайно рад вас видеть. Надеюсь, с вами все в порядке, вопреки… – Он запнулся и взглянул на гостью пристальней. – Прошу прощения, глупо, конечно, было так говорить. Разумеется, вы потрясены происходящим. Чем могу служить? Пожалуйста, присаживайтесь. Без сомнения, вы хотите побеседовать с мисс Лэттерли. Прошу вас, не стесняйтесь, я найду себе занятие.
– Нет-нет! Пожалуйста! – торопливо сказала Эдит. – Мне будет неловко, если вы нас покинете. Это не деловой разговор. Я… Я просто… – Теперь уже зарделась она сама. – Просто я не могу больше оставаться дома, с семьей…
– Конечно, – быстро ответил военный. – Вы хотели бы выговориться, не рискуя при этом оскорбить или расстроить своих близких.
– Вы удивительно проницательны, мистер Типлейди, – с облегчением сказала гостья.
Майор в свою очередь покраснел, решительно не зная, куда девать глаза.
– О, садитесь, прошу вас, – вмешалась Эстер, видя, что неловкость все возрастает. – Эдит!
– Спасибо. – Молодая женщина села. Насколько помнила Эстер, ее подруга никогда еще не усаживалась столь грациозно и с таким достоинством, как это подобает делать истинной леди. Мисс Лэттерли не смогла удержаться от улыбки.
Усевшись, гостья вздохнула.
– Эстер, что происходит? Я прежде не бывала в суде и теперь ничего не понимаю. Говорили, что мистер Рэтбоун – блестящий адвокат, а он сидит сложа руки. Я бы и то справилась лучше! Пока он только доказал, что Таддеуш не изменял жене ни с Луизой, ни с какой-либо другой женщиной. Да еще то, что Александра была в этом уверена. Но какой от этого прок? – Лицо Эдит страдальчески скривилось. – Положение Александры теперь даже хуже, чем в начале процесса. Исчезла единственная причина, которая хоть как-то все объясняла. Ведь она же сама во всем призналась! И мистер Рэтбоун этого даже не отрицает. Почему, Эстер? Что он делает?
Мисс Лэттерли ничего не говорила подруге о своих страшных открытиях и до сих пор сомневалась, имеет ли она на это право. Не подведет ли она Оливера, сломав какие-нибудь его планы, связанные с опросом свидетелей? Что, если преданность своему семейству возьмет верх в душе Эдит и она предупредит родственников о грозящей им опасности? Да и поверит ли она вообще в то, что услышит?
Нет, Эстер не имела права так рисковать. Не ее жизнь и не ее ребенок были поставлены сейчас на карту.
Она села в кресло напротив подруги.
– Я не знаю, – солгала она, глядя ей в глаза и ненавидя себя за эту ложь. – У меня есть лишь догадки, и было бы нечестно по отношению к тебе и к мистеру Рэтбоуну говорить о них сейчас. – Она видела, как вытянулось лицо Эдит, и поспешила добавить: – Но я уверена, что у него имеется какой-то план.
Типлейди растерянно смотрел то на одну, то на другую собеседницу.
– Правда? – спросила миссис Собелл. – Пожалуйста, не обнадеживай меня зря, Эстер! Это жестоко.
Майор набрал воздуха в грудь, собираясь что-то сказать, но встретился с ними обеими взглядом и раздумал.
– Надежда есть, – твердо сказала мисс Лэттерли. – Хотя насколько она велика – не знаю. Все зависит от того, удастся ли Оливеру убедить присяжных…
– В чем? – перебила ее Эдит. – В чем он может их убедить? Она это сделала! Даже сам Рэтбоун это признает! Чего еще ждать?
Эстер колебалась. Она была рада, что этот разговор зашел при майоре: общаться с подругой с глазу на глаз было бы еще хуже.
Печально улыбнувшись, миссис Собелл продолжала:
– Рэтбоун не сможет сделать так, чтобы ее оправдали. Таддеуш был ужасно добродетельным во всем. – Она внезапно нахмурилась. – Мы даже до сих пор не знаем, почему она это сделала. Не собирается же он доказывать, что Александра сошла с ума? По-моему, она не сумасшедшая… – Эдит взглянула на майора. – Меня вызывают в суд. Что мне делать?
– Давать показания, – ответила Эстер. – Больше ничего не остается. Просто отвечай на вопросы, и всё. Будь честна. Не гадай, чего от тебя хотят. Рэтбоун умеет спрашивать. Если присяжные заметят, что ты стараешься ему помочь, тебе могут не поверить. Главное, не лги – о чем бы он тебя ни спросил.
– Но о чем он может меня спросить? Я ничего не знаю.
– Понятия не имею, о чем он тебя спросит, – устало промолвила мисс Лэттерли. – Он не откроет мне этого, даже если я его попрошу. Но я не вправе допытываться. И так даже лучше. Однако я уверена: у Оливера есть план. И он должен сработать. Пожалуйста, поверь мне и не требуй от меня невозможного!
– Извини. – Эдит встала и подошла к окну, двигаясь куда менее грациозно, чем раньше. – Когда суд кончится, я все равно собираюсь искать работу. Знаю, мама будет в бешенстве, но я уже задыхаюсь под одной крышей с ней. Я трачу свою жизнь попусту. Плету никому не нужные кружева и малюю никуда не годные акварели, ужасно играю на фортепиано, и слушают меня исключительно из вежливости. – Внезапно ее голос дрогнул. – Мне тридцать три, а я чувствую себя старухой… Эстер, мне страшно, что однажды я проснусь и обнаружу, что состарилась, что жизнь прошла, а я так и не сделала ничего стоящего. – Она замолчала, продолжая стоять к ним спиной.
– Ты должна найти себе занятие, – твердо сказала мисс Лэттерли. – Пусть трудное, малооплачиваемое, даже неблагодарное – все лучше, чем просыпаться каждое утро, зная, что и этот день будет потерян. Кто-то сказал: чаще всего мы сожалеем не о том, что сделали, а о том, чего нам так и не удалось сделать. Как верно! Ты здорова. Так не лучше ли служить другим, чем никому?
– Поступить на службу? – У миссис Собелл вырвался нервный скептический смешок.
– Ну, я вовсе не так требовательна! Этого твоя мать все-таки не заслужила. Я имею в виду – помогать беднягам, тем, кто слишком стар или немощен, чтобы помочь себе… – Женщина запнулась. – Конечно, это не приносит никакого дохода и, вероятно, тебе не подойдет…
– Да, боюсь, не подойдет. Мама мне этого не простит, и придется искать пристанище, и тогда мне потребуются деньги, которых у меня нет.
Внезапно майор Типлейди кашлянул:
– Вы все еще интересуетесь Африкой, миссис Собелл?
Его гостья обернулась, широко раскрыв глаза.
– Вы предлагаете мне поехать в Африку? Но каким образом? И кому я там буду нужна? А как бы хотелось…
– Нет, не поехать. – Майор стал пунцовым. – Я… э… Я не уверен, конечно…
Эстер не пришла ему на выручку, хотя уже прекрасно поняла, к чему он клонит.
Военный бросил на нее отчаянный взгляд, и сиделка ободряюще улыбнулась ему в ответ.
Эдит ждала.
– Э… – Типлейди снова прокашлялся. – Я думал… Я полагал, что могу… Я имею в виду, что если вы говорили серьезно насчет интереса публики… Мне кажется, я мог бы написать мемуары об Африке и… э…
Его гостья все поняла и просияла от восторга:
– Вам нужен секретарь? О, это было бы великолепно! Я о таком и не мечтала! «Мои приключения в Африке» майора… майора Типлейди. Как ваше имя?
Подопечный Эстер покраснел до корней волос и отвел глаза.
Его сиделка знала лишь его инициал – «Г». Майор всегда подписывал конверты только так: инициал и фамилия.
– Имя автора обязательно, – настаивала Эдит. – Я так и вижу его в золотом тиснении… Как вас зовут, майор?
– Геркулес, – тихо сказал он, бросив на нее умоляющий взгляд.
– Великолепно! – воскликнула молодая женщина. – «Мои африканские приключения» майора Геркулеса Типлейди. Можем мы приступить к работе сразу, как только закончится весь этот судебный кошмар? Это самое радостное событие в моей жизни за последние годы!
– В моей – тоже, – признался будущий писатель, чье лицо приобрело совсем темно-багровый оттенок. Он был счастлив.
Эстер встала и вышла распорядиться насчет завтрака. Прикрыв за собой дверь, она тихо прыснула со смеху. Женщина смеялась от облегчения и внезапно вспыхнувшей надежды – по крайней мере, за свою подругу и за пациента, к которому успела привязаться.
Пусть одно, но все-таки светлое событие.
Глава 11
Монк встретил уик-энд в самом скверном расположении духа, и не потому, что расследование зашло в тупик. Напротив, оно вышло из тупика, но принесло ему тяжелое разочарование. Певерелл Эрскин нравился Уильяму. Однако выходило, что он – именно тот, кого они ищут. Зачем еще ему дарить ребенку такие дорогие безделушки? Кассиану не требовались ни перочинный нож, ни шелковый носовой платок. Золотой брелок для карманных часов тоже был непозволительной роскошью для восьмилетнего ребенка и, несомненно, указывал на профессию Певерелла. Сами Карлайоны были людьми военными и предпочли бы брелок с армейской символикой.
Вчера детектив доложил обо всем Рэтбоуну, и тот тоже не пришел в восторг. Рассказывая о посыльном Карлайонов, Монк предупредил, что, кроме бегства этого парня от Таддеуша в день убийства, ничто не указывает на интимные отношения генерала с бывшим барабанщиком. Судить о планах Оливера было трудно, но Уильяму казалось, что адвокат не слишком интересуется странным поведением посыльного.
Сыщик стоял у окна и разглядывал мостовую Графтон-стрит, по которой ветер гонял обрывок газеты. На углу уличный торговец предлагал прохожим шнурки для обуви. Мостовую пересекла парочка: мужчина изящно поддерживал женщину под руку, что-то говоря ей на ухо. Оба смеялись. И одиночество, застав Монка врасплох, вновь уязвило его душу. Он вдруг почувствовал себя отверженным, точно все самое важное в жизни мог видеть только через стекло и на расстоянии.
Сложенный листок бумаги с последними выписками Ивэна лежал на столе и, возможно, содержал в себе ответ на вопрос, кто была та женщина, чей образ преследовал Уильяма, вселяя сумятицу в его мысли и чувства. Почему-то детектив не решался развернуть этот листок, должно быть боясь очередного разочарования. Мысленно упрекнув себя в трусости, он все-таки подошел к столу и, так и не присев, пробежал глазами первую страницу.
Дело там излагалось не слишком сложное. Гермиона Уорд вышла замуж за состоятельного вдовца, который был старше ее на несколько лет. С новой женой супруг обращался холодно, ограничивал ее в средствах, не давал вести светскую жизнь и требовал всецело посвятить себя двум его детям от первого брака.
Однажды ночью произошла кража со взломом, и Элберт Уорд, услышав шум, спустился по лестнице, чтобы застигнуть вора на месте преступления. Завязалась борьба. Хозяину был нанесен удар по голове, от которого он вскоре и скончался.
Монк подошел к креслу, сел и принялся за вторую страницу.
Местная полиция Гилдфорда, проводя расследование, обратила внимание на весьма подозрительные обстоятельства. Осколки выбитого оконного стекла лежали не внутри помещения, как следовало ожидать, а снаружи. Вдова даже по прошествии недели не смогла назвать ни одной украденной вещи. Поиски в ломбардах и у известных полиции перекупщиков не принесли желаемых результатов. Шестеро слуг в один голос утверждали, что не слышали той ночью никакого шума. Не было найдено и следов неизвестного взломщика.
Полиция арестовала Гермиону Уорд, предъявив ей обвинение в убийстве собственного мужа. Вмешался Скотленд-Ярд. Ранкорн направил в Гилдфорд Уильяма. Все прочие сведения, вероятно, находились в архиве гилдфордской полиции.
Единственный способ ознакомиться с ними – это отправиться в Гилдфорд. Поездка на поезде займет не так много времени. Но сегодня суббота. Вероятно, Монк просто не найдет нужных ему людей. Суд над Александрой Карлайон продолжится в понедельник, и сыщику необходимо там присутствовать. Управится ли он за два дня?
А кроме всех этих опасений, он просто боялся возможных открытий.
Детективу претила трусость. В ней коренились все ненавистные ему слабости. Он мог простить себе и другим гнев, безрассудство, алчность, но только не страх. Храбрость он почитал основой всех добродетелей. Ведь даже в любви требовалась определенная отвага.
Монк снова подошел к окну и стал смотреть на сияющие под солнцем крыши. Зачем он, собственно, увиливает? Ему не будет покоя, пока он не выяснит подробности того дела, а главное – кто эта женщина и почему он, страстно влюбленный, в конечном счете отступил? Почему не сохранил никаких напоминаний о ней – ни портрета, ни писем, ни скромного сувенира? Неужели сама мысль о ней была столь болезненна? Да, и он старательно гнал прочь эту мысль. Но реальность оказалась еще сложнее. Боль не утихала. Неужели он так и будет просыпаться по ночам с чувством горького разочарования и мучительного одиночества? В сущности, ему даже не удалось похоронить образ своей любимой. Он помнит ее глаза, характерные жесты, цвет волос и платья, шелест шелка… Почему же он теперь не может вспомнить ни ее имени, ни лица?
Планы на уик-энд окончательно оформились. Заседание суда отложено до понедельника, а искать еще одного подозреваемого не имело смысла. Он сделал что мог, теперь настала очередь Рэтбоуна.
Сыщик отвернулся от окна, подошел к вешалке, оделся для выхода на улицу, взял шляпу и открыл дверь.
– Еду в Гилдфорд, – сообщил он через порог владелице дома миссис Уорли. – Вернусь, скорее всего, только завтра.
– Но вернетесь? – спросила хозяйка, дружелюбная толстушка, не лишенная деловитости, вытирая руки о фартук. – Вам ведь нужно идти в суд…
Ульям был несколько удивлен. Он и не подозревал, что ей это известно.
– Да… Вернусь, – кивнул он.
Женщина покачала головой:
– Не знаю, на что вы надеялись, берясь за это дело. Вы сильно опустились, мистер Монк, уйдя из полиции. Тогда вам бы и в голову не пришло помогать таким людям.
– На ее месте вы бы тоже его убили, миссис Уорли, найди вы в себе достаточно мужества, – резко ответил детектив.
– Ни за что! – возразила хозяйка. – Никакая любовь к мужчине не заставит меня пойти на убийство!
– Да что вы об этом знаете? Любовь там вообще ни при чем!
– Подбирайте выражения, мистер Монк! – одернула его толстушка. – Я знаю, потому что просматриваю газеты, в которые заворачивают овощи. Там все написано черным по белому.
– Они тоже ничего не знают, – ответил Уильям. – А вы, значит, увлеклись газетами, миссис Уорли? А что на это скажет мистер Уорли? Может, вы у нас падки на сенсации? – Он усмехнулся.
Хозяйка оправила юбки и, выпрямившись, сверкнула глазами:
– Не ваше дело, мистер Монк. Что я читаю, касается только меня и моего мужа.
– Это касается только вас и вашей совести. Не верьте газетам, миссис Уорли. Давайте подождем конца процесса и посмотрим, что вы тогда скажете.
– Ха! – ответила рассерженная женщина и, резко повернувшись, прошествовала в кухню.
Сыщик сошел с поезда в Гилдфорде сразу после полудня и еще четверть часа трясся в кебе до полицейского участка. Дежурный сержант был на месте.
– Что вам, сэр? – спросил он холодно, но затем его лицо вдруг озарилось улыбкой. – Мистер Монк? Как поживаете, сэр? – В голосе его слышалось благоговение, но не страх. Слава богу, кажется, хоть здесь язвительный детектив оставил о себе добрую память!
– Спасибо, сержант, хорошо, – вежливо отозвался Уильям. – А вы?
Сержант явно не привык к такому обращению. Лицо его выразило изумление, и, чуть помедлив, он ответил:
– Благодарю вас, сэр, со мной все в порядке. Чем могу служить? Мистер Маркхэм здесь – вы ведь, наверное, хотели поговорить с ним? Правда, мне ничего не известно о каком-нибудь крупном деле, которое бы требовало вашего участия. Видно, что-то совсем новенькое? – Дежурный был сбит с толку. Ему представлялось невероятным, чтобы кто-то мог послать запрос в Скотленд-Ярд и не дать ему об этом знать. Видимо, речь шла о каком-то совсем уж неслыханном (возможно, политическом) преступлении.
– Я больше не служу в полиции, – объяснил Монк, чувствуя, что лгать сейчас не стоит. – Я теперь частный детектив. – Он увидел в глазах сержанта недоверие и улыбнулся. – Мы с начальством не сошлись во взглядах по поводу одного дела.
Полицейского осенило почти сразу.
– Дело Мюидора? – радостно спросил он.
– Совершенно верно. – Теперь уже настал черед сыщика удивляться. – Как вы об этом узнали?
– Прочел, сэр. И вы оказались совершенно правы. – Дежурный удовлетворенно покивал, пусть и несколько запоздало. – Так чем могу служить на этот раз, мистер Монк?
Уильям решил ничего не скрывать. Этот человек был настроен дружелюбно, но, почувствовав ложь, мог и насторожиться.
– Я забыл некоторые детали того расследования, что я здесь вел, и хотел восстановить их в памяти. Было бы неплохо переговорить кое с кем по этому поводу. Я понимаю, сейчас суббота и мало кого можно застать на месте, но, к сожалению, выбраться из столицы в другой день мне не удастся. Я занят сейчас весьма важным делом.
– Нет проблем, сэр. Мистер Маркхэм сегодня в участке и, думаю, будет рад увидеть вас снова. Тем более освежить в памяти детали того самого дела! – Полицейский кивнул на дверь справа. – Если вам угодно, сэр, вы найдете мистера Маркхэма в самом конце, как всегда. Скажите, что вас к нему направил я.
– Спасибо, сержант, – поблагодарил Монк и двинулся по указанному коридору, так и не дав дежурному понять, что не может вспомнить его имени. Где располагается нужный ему кабинет, детектив тоже забыл, но, к счастью, оказалось, что коридор упирается прямиком в нужную дверь.
Сержант Маркхэм стоял к Уильяму спиной. Что-то в линии его плеч, а также в наклоне головы и осанке показалось сыщику до боли знакомым. Да, он шел по верному следу!
Затем Маркхэм повернулся, и это ощущение исчезло. Перед детективом стоял белокурый и голубоглазый, как миллионы англичан, человек, о котором ему было известно лишь то, что когда-то они вели вместе трудное расследование.
– Да, сэр? – спросил он, поначалу обратив внимание лишь на штатскую одежду посетителя. Затем сержант всмотрелся – и повел себя точно так же, как и дежурный. – Боже, да это мистер Монк! – И все же в глазах этого человека детектив прочел не только восхищение, но и настороженность. – Как поживаете, сэр? Какое-нибудь новое дело?
– Нет, то же самое. – Уильям задумался, не улыбнуться ли ему в ответ. Или он только вызовет подозрения нетипичным для себя дружелюбием? В итоге это желание испарилось само собой. – Я забыл некоторые подробности дела и хотел бы восстановить их в памяти. Точнее – чтобы вы помогли мне в этом. Отчеты у вас сохранились?
– Да, сэр. – Маркхэм был явно удивлен. По-видимому, как и прежде, он готов был выполнить просьбу Монка, хотя и не понимал ее смысла.
– Я больше не служу в полиции, – не желая прибегать к обману, предупредил его сыщик.
– Не служите? – растерянно переспросил сержант. Он уже ничего не мог понять.
– Стал частным детективом, – пояснил Уильям, встречаясь с ним взглядом. – В понедельник продолжится суд по делу Карлайонов, и к тому времени мне необходимо вернуться в Олд-Бейли. Поэтому я хотел бы освежить в памяти подробности этого старого расследования именно сегодня.
– Для чего, сэр? – Маркхэм весьма уважал Монка, но привык не принимать на веру голословные утверждения и усомнился, вправе ли он раскрывать детали дела постороннему. Похоже, этому его учил сам бывший столичный полицейский.
– Для собственного успокоения, – как можно более небрежно отозвался детектив. – Хочу убедиться, что сделал тогда все возможное. А заодно, если получится, отыскать ту женщину.
Уже произнеся последнюю фразу, он понял, что сам себя выдал: собеседник мог принять его за ненормального. Увы, было уже слишком поздно. Уильяма бросило в жар.
– Миссис Уорд? – недоверчиво переспросил сержант.
– Да. – Монк с трудом сглотнул. Должно быть, она жива, иначе бы Маркхэм отреагировал с еще большим изумлением.
– А вы разве не поддерживали с ней связь, сэр? – нахмурился полицейский.
У сыщика перехватило дыхание.
– Нет. – Он закашлялся. – Нет… А почему вы полагаете, что я…
– Ну, сэр. – Сержант слегка зарделся. – Я знаю, вы работали над этим делом, не щадя сил… Чтобы установить истину, разумеется… Но я видел также, что леди вам не безразлична, да и вы ей тоже. Я думал… Да и все мы думали… – Он пошел красными пятнами. – Хотя какая разница! Прошу прощения, сэр, неважно как люди относятся друг к другу, лишь бы это не вело к судебным ошибкам. Я не могу показать вам протоколы, поскольку вы уже не в полиции, но я все хорошо помню. Сейчас я на службе, однако вскоре смогу отлучиться на ланч. Уверен, что дежурный согласится меня подменить. Давайте встретимся в «Трех перьях», и я расскажу вам все, что вспомню.
– Благодарю вас, Маркхэм, это весьма любезно с вашей стороны. Надеюсь, вы позволите мне вас угостить?
– Да, сэр, почту за честь.
В полдень Монк и сержант Маркхэм сидели в трактире «Три пера» за круглым столиком. Перед каждым стояла тарелка с вареной бараниной под острым соусом, а также с картофелем, ранней капустой, давленой репой и маслом. У локтя каждого располагался стакан с сидром, а рядом дымился сладкий пудинг.
Маркхэм сдержал слово. Бумаг при нем не было, но памятью он отличался феноменальной. Хотя, возможно, он все же успел заглянуть в архив. Утолив первый голод, полицейский начал:
– Сначала вы изучили показания и отправились на место происшествия. – Он счел нужным не добавлять на этот раз слово «сэр», что несколько позабавило его собеседника.
– Прибыв туда, вы заинтересовались разбитым стеклом, – продолжал сержант. – Осколки, конечно, были давно убраны, но мы показали вам, как они лежали. Затем мы заново допросили слуг и саму миссис Уорд. Вас интересует, что я об этом помню?
– В общих чертах, – ответил сыщик. – Самое основное.
Маркхэм принялся скучно излагать ход следствия, в результате которого любой полисмен немедля арестовал бы Гермиону Уорд. Улики против нее казались неопровержимыми. Единственная разница между ней и Александрой Карлайон заключалась в том, что у Гермионы были все причины покончить с мужем, унаследовав при этом солидную часть имущества. Александра же, идя на преступление, теряла все: положение в обществе, деньги и прочее. Кроме того, она призналась почти сразу же, а миссис Уорд яростно отрицала свою вину.
– Дальше! – попросил Уильям.
Маркхэм прожевал и продолжил:
– Я не знаю, почему вы ей поверили. Возможно, в этом и заключается разница между обычным хорошим полицейским и великим сыщиком. Великий сыщик инстинктивно чувствует вину или невиновность человека. Вы работали день и ночь. Я больше никогда не видел такой работоспособности. Сказать по правде, не знаю даже, когда вы спали. Да и нас вы тоже загоняли до упаду.
– Я слишком многого требовал? – спросил детектив и тут же пожалел об этом. Что можно ответить на такой идиотский вопрос? Но, к своему ужасу, он тут же снова услышал собственный голос: – Вел себя… оскорбительно?
Его собеседник потупился и некоторое время смотрел в свою тарелку, а потом вскинул глаза на бывшего коллегу, словно пытаясь убедиться, не напрашивается ли тот на комплимент. Уильяму лесть нравилась, но он был слишком гордым для таких хитростей. Кроме того, Маркхэм, судя по всему, был человеком прямодушным.
– Да, – сказал наконец сержант. – Хотя я бы не назвал ваше поведение оскорбительным. Оскорблялся тот, кто этого заслуживал. Себя я к таким не отношу. Не могу сказать, чтобы вы мне всегда очень нравились: разные люди имеют разные способности, а вы не желали этого понять.
Сыщик усмехнулся. Ну что ж, во всяком случае, честно.
– Я прошу прощения, мистер Монк, – сказал Маркхэм, – но вы в самом деле не щадили людей, требуя от них подчас невозможного. – Он отправил в рот кусок баранины, прожевал и заговорил снова: – Хотя вы оказались правы. Мы не сразу это поняли. Перетряхнули много раз свидетелей, лгавших по разным причинам, и выяснили, что убила вовсе не миссис Уорд, а ее служанка с дворецким. Вообще-то они замышляли только ограбление, но проснулся хозяин, и им пришлось убить его.
Значит, он все-таки спас ее от виселицы!
Сержант замолчал, удивленно поглядывая на детектива и явно не понимая, что с ним творится. Уильям задавал вопросы, каких не услышишь ни от одного полицейского, и вообще был не похож на себя.
Чувствуя непривычную уязвимость, Монк заставил себя вернуться к еде. Все же многое было ему по-прежнему непонятно. Он спас жизнь и честь Гермионы. Почему же они с ней больше не встречались? Ведь он явно любил ее! Не зря же образ этой женщины преследовал его столько времени!
Почему? Что их разлучило? Почему он на ней не женился?
Сыщик не видел ответа, и это его пугало. Быть может, ему все же не следовало теребить старую рану, позволив ей заживать самой? Но ведь она не заживала! Болела, как невскрытый нарыв…
Маркхэм внимательно смотрел на него.
– Вы все еще хотите отыскать миссис Уорд? – спросил он.
– Да… хочу.
– Она покинула наши места. Слишком много горьких воспоминаний, понимаете… Пусть ее даже оправдали, но люди-то все равно шушукаются.
– Это верно, – согласился Уильям. – А куда она перебралась, вы совсем не знаете?
– Почему же… Она купила домик в Милтон-Уэй. Рядом с домом священника, насколько я помню. Туда можно добраться поездом.
– Спасибо. – Монк доел свой пудинг, допил сидр и еще раз поблагодарил Маркхэма.
Читать бесплатно другие книги:
