Врата изменников Перри Энн

– Докажите! – с вызовом бросила она ему, глядя на него горящими глазами. Лицо ее застыло, губы были сжаты, и ее точеное лицо напоминало камею.

– Не надо, Харриет, это бесполезно, – прервал ее отец. – Инспектор слышал мой разговор по телефону о передаче информации. Не знаю, как это ему удалось, но он смог повторить его слово в слово.

Его дочь окаменела.

– Какой разговор? С кем?

Сомс вопросительно посмотрел на Питта. Тот предупреждающе покачал головой.

– С одним человеком из Министерства по делам колоний, – ответил Рэнсли, не называя имени.

– Что это был за разговор? – Голос Харриет дрогнул. – Когда?

– В среду вечером. Почему ты спрашиваешь? Какое это имеет значение? – ответил отец.

Мисс Сомс медленно повернулась и уставилась на Томаса. Выражение ужаса и брезгливости на ее лице сделали его некрасивым.

– Мэтью, – прошептала она, все поняв. – Вам рассказал об этом Мэтью, не так ли?

Питт не знал, что ответить. Он не мог ни опровергнуть эти слова, ни подтвердить, что она права. Было бы глупо полагать, что его друг не понимал того, что делал, и не думал о возможных последствиях.

– Вы не отрицаете, не так ли? – настаивала девушка.

– Харриет! – Сомс попробовал остановить дочь.

Она круто обернулась.

– Мэтью предал тебя, папа… и меня тоже. Он предал нас обоих ради своего министерства. Теперь он получит повышение, а ты опозорен.

Она готова была разрыдаться и еле владела собой.

Суперинтенданту хотелось вступиться за Десмонда и даже попросить простить его, но по лицу девушки он понял, что это бесполезно. Все равно Мэтью сам должен объяснить ей все. Питту не следует вмешиваться, как бы ему этого ни хотелось. Встретившись глазами с Харриет, он понял ее боль, гнев, смятение и страстное желание помочь отцу. А Томас с тем же инстинктивным желанием защитить слабого и поверженного хотел уберечь Мэтью от удара, который неизбежно будет ему нанесен. Но как он, так и девушка были бессильны что-либо сделать.

– Это невероятно! – воскликнула мисс Сомс, почти задыхаясь. – Как можно… Как можно быть таким… низким?

– Что вы имеете в виду? Разглашение тайны, которую доверило государство, или уведомление государства об измене? – тихо спросил Питт.

У Харриет побледнели даже губы.

– Это не… измена. – Она с трудом произнесла это слово. – Его… обманули… Это не государственная измена… а вы… вы не сможете оправдать передо мной Мэтью. Никогда!

Сомс с трудом поднялся с кресла.

– Я, конечно, подам в отставку, – глухо промолвил он.

Томас не стал ни возражать, ни говорить ему, что у него есть иной выбор.

– Да, сэр, – просто согласился он. – А теперь было бы хорошо, если бы вы явились в полицейский участок на Боу-стрит и сделали официальное заявление. Расскажите там все, что рассказали мне.

– Да, кажется, этого мне не избежать, – не очень охотно согласился Рэнсли. – Я приду… приду в понедельник.

– Нет, мистер Сомс, вы должны сделать это немедленно, сейчас. Мы пойдем вместе, – твердо сказал Питт.

Сомс испуганно посмотрел на него.

Харриет стала рядом с отцом и взяла его за руку.

– Он же сказал вам, что придет в понедельник. Вы одержали победу, что еще вам нужно? Он опозорен. Вам этого мало?

– Не мне это нужно, мисс Сомс, – ответил суперинтендант, собрав все свое терпение; ему не верилось, что она так глупа и наивна. – В этой трагедии замешан не только один ваш отец. Придется арестовать и еще кое-кого.

– Тогда отправляйтесь и арестуйте! Исполняйте ваш долг. В этом доме вас больше ничего не задерживает.

– А телефон? – Томас указал на телефонный аппарат.

– При чем здесь телефон? – с ненавистью спросила Харриет. – Если он вам нужен, можете им воспользоваться.

– И вы тоже, – заметил Питт. – Чтобы предупредить остальных, а когда я приеду, их и след уже простынет. Я уверен, вы не будете дожидаться понедельника.

– О!..

– Мистер Сомс? – Томас уже с трудом сдерживался.

– Да… да… я сейчас.

Рэнсли выглядел таким растерянным и убитым, что Питту стало так же жаль его, как и его дочь, хотя он и презирал Сомса за его глупость. Этот человек был самоуверен и считал, что осведомлен больше своих коллег, и эта черта сыграла свою роковую роль в его падении – как же, он знал больше секретов, чем другие! Но теперь ему дорого обойдется такой малый, в сущности, грешок, как болезненное самолюбие.

Питт открыл перед ним дверь.

– Я еду с ним! – не выдержала мисс Сомс. В голосе ее был вызов.

– Нет, вы не поедете с ним, – решительно сказал суперинтендант.

– Я…

– Пожалуйста, Харриет, – повернулся к ней Сомс. – Оставь мне хоть немного достоинства, моя дорогая. Я сам должен встретить все, что меня ожидает.

Девушка отступила, и слезы текли по ее щекам, когда она смотрела, как полицейский уводит ее отца. Она стояла в открытой двери кабинета, и на лице ее застыли гнев и отчаяние.

Питт отвез Сомса на Боу-стрит и оставил его там, перепоручив все Телману. Тот должен был подробно узнать у него, какую информацию он передавал Торну и когда. Вначале Томас колебался, везти ли арестованного в полицейский участок. Это был деликатный вопрос, но именно такие дела поручило ему решать высшее начальство. Не мог же он отвезти его, зная об их близком знакомстве, к Мэтью – человеку, обличившему его. Или к Лайнусу Чэнселлору, который будет в это время дома, но не в том состоянии, чтобы решать такие дела. А другим суперинтендант не доверял. Да если бы и доверял, то все равно не рассчитывал найти их в субботу в министерстве.

Пойти к самому лорду Солсбери и тем более к премьер-министру он тоже не мог: у него не было на это разрешения. Вариант был один: арестовать Торна и тогда уже представить Фарнсуорту полный отчет о выполненном задании.

На всякий случай Питт решил прихватить с собой двух полицейских. Вдруг Торн окажет сопротивление? Всякое может быть. К тому же они пригодятся для проведения обыска и не дадут Иеремии уничтожить доказательства его преступления, которые, без сомнения, будут нужны, если состоится суд. Хотя всегда существует возможность, что правительство не захочет предавать такое дело огласке, чтобы не показывать обществу ошибки и слабые стороны своей деятельности.

Подъехав к дому Торна, суперинтендант оставил одного из полицейских у задней двери, чтобы предотвратить бегство хозяина. Конечно, это было бы недостойным и глупым поступком, но и это нужно было предусмотреть. Людей может охватить паника, даже тех, от которых никак нельзя было бы этого ожидать.

Лакей, открывший дверь, был чрезвычайно сдержан. Его бледное лицо свидетельствовало о каком-то сильном потрясении, от которого он еще не оправился.

– Да, сэр? – спросил он без всякого интереса.

– Мне нужен мистер Торн, – сказал Питт. На сей раз это было требование, а не просьба.

– Прошу прощения, но его нет дома, – так же ровно и безразлично произнес слуга.

– Когда он вернется? – Томас почувствовал неприятное беспокойство, видимо, потому, что чета Торнов нравилась ему, и он с величайшей неохотой выполнял теперь в отношении их свои полицейские обязанности.

– Я не знаю, сэр.

Суперинтенданту показалось, что лакей смутился, встретившись с ним взглядом.

– Как это не знаете? – рявкнул он. – Вы не знаете, в котором часу он вернется? А миссис Торн, она дома?

– Нет, сэр. Мистер и миссис Торн вчера вечером отплыли в Португалию, и, по моим сведениям, в Англию они не вернутся.

– Не вернутся? Совсем? – Питт не поверил своим ушам.

– Да, сэр, не вернутся. Вся прислуга получила расчет, остались только я и дворецкий, чтобы приглядывать за домом. Пока поверенный хозяина не продаст его и не уладит все дела.

Томас был ошарашен. Иеремия Торн сбежал. Если это случилось прошлым вечером, то не Сомс предупредил его. Торн уехал, даже не сообщив ничего Рэнсли, хотя он мог бы это сделать.

– Кто был здесь вчера? – резко спросил полицейский. – Кто заходил вчера к вашему хозяину?

– Мистер Эйлмер, сэр. Он пришел после полудня, как только мистер Торн вернулся из министерства, а через полчаса пришел мистер Крайслер…

– Крайслер? – перебил его Питт.

– Да, сэр. И пробыл здесь полчаса.

Суперинтендант тихонько выругался.

– А когда мистер Торн объявил вам, что уезжает в Португалию? Когда начались сборы?

За окном прогромыхала повозка, а во дворе горничная начала выбивать ковер.

– Не знаю, сэр, – ответил лакей. – Но через час после визитов, или чуть меньше, они уехали.

– А багаж? Он упаковывал чемоданы? Когда он оповестил слуг об отъезде?

– Господа взяли с собой лишь два больших чемодана, сэр, и, насколько мне известно, они собрали их, как только ушел мистер Крайслер. Вот тогда мистер Торн и сказал нам, что уезжает. Все было так неожиданно…

– Вчера вечером? – перебил его Питт. – Он рассчитал прислугу вчера вечером? Куда же все они ушли на ночь глядя?

– О, все не так, сэр, – покачал головой слуга. – Одна из горничных была в городе у своей сестры, там кто-то умер. А другая ушла к ней сегодня утром. Они были сестрами. А горничная миссис Торн была отправлена в отпуск… – Он сам был удивлен тем, что сказал. С каких это пор слугам давали отпуска? Этого никто никогда не делал. – Кухарка уйдет сегодня. Она очень хорошая кухарка, поэтому легко найдет себе место. – Лакей сказал это с явным удовлетворением. – Леди Бромптон будет рада заполучить ее. Она уже лет десять ее сманивала. Мальчик на посылках устроится в соседнем доме, там он нужен. Миссис Торн звонила кому-то насчет судомойки и нашла ей место.

Значит, все было не так уж неожиданно. Они все учли и своевременно подготовились. Питер Крайслер просто предупредил их, что час настал. Но почему? Почему Крайслер предупредил Торна, вместо того чтобы позволить его арестовать? Его участие во всем этом и в смерти Сьюзен Чэнселлор становилось все менее понятным.

Лакей пристально посмотрел на Томаса.

– Простите, сэр, но вы, кажется, суперинтендант полиции Питт?

– Да.

– Тогда, сэр, мистер Торн оставил вам письмо. Оно в гостиной на камине. Если вы позволите, я вам его принесу.

– Не беспокойтесь, – быстро ответил полицейский. – Боюсь, нам придется обыскать дом. Это наша служба.

– Обыскать дом? – испугался слуга. – Зачем? Не знаю, могу ли я это позволить вам… разве что… – Он остановился и даже сам испугался того, что подумал. Теперь, когда господа уехали и, наверное, никогда не вернутся, он останется без места. Правда, его щедро наградили за работу и дали прекрасные рекомендации. С другой стороны, Питт – это полиция. А с нею шутки плохи.

– Разумное решение, – сказал Томас, глядя на собеседника и словно читая его мысли. Он позвал полицейского, стоявшего на крыльце. – Возьмите Хэммонда, он во дворе, и начинайте обыск. Я буду в гостиной.

– А как же мистер Торн? – спросил его коллега.

Суперинтендант иронично улыбнулся.

– Мистер и миссис Торн уехали в Португалию вчера вечером. Они не вернутся.

У полицейского вытянулось лицо. Он хотел было что-то спросить, но благоразумно промолчал.

– Да, сэр. Сейчас позову Хэммонда.

– Спасибо.

Питт прошел вслед за лакеем через холл в гостиную.

Это была удобная и приятная комната, обставленная без показной роскоши, с темно-зелеными занавесями на окнах и светлыми обоями с узорчатым рисунком. Правда, Томасу показалось, что картины на стенах были развешаны в несколько странном порядке, пока он не сообразил, что трех или четырех из них просто нет на месте. Должно быть, наиболее ценных или особо любимых. Мебель казалась старой, книжный шкаф из красного дерева носил следы многочисленной полировки, и одно из его стекол треснуло. На креслах были следы царапин, и сиденья казались слегка потертыми. Хозяева, должно быть, любили просиживать на них долгие вечера перед камином, решетка которого была выщерблена в одном месте. На ковре остался след от выпавшего из камина уголька, должно быть раскаленного. Ваза с поздними тюльпанами, раскрывшимися, как лилии, создавала атмосферу обжитости и уюта.

Маленький белый с рыжим котенок, свернувшись клубочком, сладко спал на диванной подушке. Другой же, совсем малыш, дней десяти от роду, спал в кресле. Этот был дымчато-темным, с еле заметными полосками. Спал он не свернувшись, а вытянувшись во весь свой рост.

Суперинтендант сразу же увидел письмо на каминной доске. Оно было адресовано ему.

Он быстро вскрыл конверт и начал читать:

Мой дорогой Питт!

Когда вы получите это письмо, мы с Кристабел будем уже на пути в Португалию. Из него вы узнаете, что информацию из Министерства по делам колоний и Министерства финансов передавал в посольство Германии я.

Но вы не знаете причины, почему я это делал. Как не знаете и того, что информация была ложной. Конечно, сначала она должна была быть достоверной, но позднее, когда мне стали доверять, она вся была ложной – в той степени, в какой это возможно было сделать, но достаточно искаженной, чтобы нанести ее получателю значительный вред.

Я никогда не бывал в Африке, но я многое узнал о ней за годы работы в Министерстве по делам колоний. Узнал из писем и донесений настолько хорошо, чтобы понять, какие чудовищные преступления совершает белый человек во имя цивилизации. Я не говорю об отдельных убийствах и даже о массовой резне – их в истории было много, и, возможно, они будут всегда. Разумеется, черный человек так же способен на зверские убийства, как и представители всех остальных рас. Но здесь я говорю об алчности, глупости и безжалостном использовании земель, о насильственном покорении и даже уничтожении целых народов, их культуры и верований до полной деградации рас.

У меня нет веры в то, что Британия утвердится там с помощью мудрости и справедливости. Я думаю, что ни того, ни другого не будет. Но среди нас есть немало людей, которые пытаются сделать все, чтобы было так. С помощью гуманности, норм поведения и понятия о чести мы способны уменьшить творимое зло.

С другой стороны, если Германия захватит Восточную Африку, Занзибар и побережье, а она сможет это сделать, учитывая нашу неопределенную позицию, нам не избежать войны между Британией и Германией на востоке Центральной Африки. В нее будут втянуты Бельгия, занявшая западную часть, и все территории, оставшиеся от Арабского султаната. То, что раньше было стычками племен с копьями и ассегаями[36], превратится в настоящую войну с пулеметами и пушками, и Европа устроит в Африке кровавую баню ради того, чтобы разрешить старые распри и удовлетворить новые амбиции.

Если бы там главенствовала одна держава, способная предотвратить войну, это стало бы наилучшей альтернативой, и, естественно, я хотел бы, по политическим и моральным причинам, чтобы этой страной была Британия. С этой целью я посылал в посольство Германии дезинформирующие сведения о залежах минералов, эндемических болезнях и их распространении, о районах, зараженных ими, о стоимости экспедиций и их потерях, об обнадеживающих находках и разочарованиях тех, кто финансировал эту программу. Надеюсь, теперь вам понятна моя цель?

Думаю, необходимо также объяснить, почему я не посылал эти сведения по официальным каналам через Министерство по делам колоний. Мне кажется, это и так ясно. Во-первых, чем больше людей знают об этом, тем больше опасность, что затея может открыться, и тем меньше шансов на успех. Я уверен, что Лайнус Чэнселлор не принял бы участия в осуществлении этого плана. Я пробовал прощупать его – очень осторожно, разумеется.

Что касается лорда Солсбери, то вы и без меня знаете, что это человек противоречивый, часто меняющий свои убеждения, и никто не знает, насколько долго продержится его нынешнее состояние энтузиазма в отношении Африки.

Бедняга Рэнсли Сомс до смешного доверчив, и обмануть его ничего не стоило. Самым большим его грехом, однако, является безмерное тщеславие. Не судите его слишком строго. Осознание того факта, что он дурак, будет уже достаточным наказанием для него. Он не оправится от этого никогда.

Я не знаю, кто убил бедную Сьюзен и почему. Если бы это сделал я, поверьте, я признался бы вам в этом.

Опасайтесь «Узкого круга». Их влияние куда больше, чем вы думаете, а их алчность ненасытна. Кроме того, они ничего не прощают. Бедный Артур Десмонд тому доказательство, и вы, надеюсь, этого не забудете. Он выдал их тайны и поплатился за это жизнью. Я знаю об этом потому, что он делился со мной своими убеждениями, и слишком хорошо знаю Круг, чтобы считать смерть Артура случайностью. Он знал, что ему грозит опасность. Угрозы были и прежде, но он решил, что игра стоит свеч. Он один из прекраснейших людей, которых я когда-либо знал, и мне будет очень не хватать его. Я не знаю, кто убил его и как это было сделано, но знаю почему.

Я рассчитал свою прислугу, выдал им месячное жалованье и дал хорошие рекомендации. Мой поверенный продаст дом и имущество, а вырученные деньги отдаст в благотворительный фонд, основанный Кристабел. Это будет доброе дело. Поскольку вы не можете обвинить ее в государственной измене, я надеюсь, вы не вопрепятствуете этому дару.

Мои слуги – хорошие, преданные люди; я знаю, что они напуганы и растерянны. Поэтому у меня к вам личная просьба. Остались два котенка Кристабел, Энгус и Арчи, мы вынуждены были оставить их. Я тревожусь, что из сострадания их возьмет кто-нибудь из прислуги, у кого не будет возможности заботиться о них. Я прошу вас, возьмите их и пристройте в хороший дом… Они очень привязаны друг к другу. Белый с рыжим – это Арчи, а темный – Энгус. Я буду вам очень благодарен.

Закончить письмо общепринятым «ваш» было бы неудобным, да это и неправда. Но искренне обращаюсь к вам как, надеюсь, один убежденный человек к другому.

Иеремия Торн

Питт стоял, держа письмо в руках, и, казалось, едва понимал, что только что прочитал. И все же он чувствовал, как все становится на свои места и приобретает вполне определенный смысл. Томас не мог простить Торну то, что тот сделал, особенно учитывая средства, к которым для этого прибегнул. Иеремия боролся не только с «Узким кругом», но и с Германией – и все же он был бессилен что-либо сделать. Он мог лишь предупредить, и сделать это как можно убедительней.

Торн знал сэра Артура Десмонда. И если у него была бы хоть капля сомнения в том, что он делал, она должна была бы исчезнуть.

Он верил, что Африка как британское владение будет куда лучшим решением, чем если она окажется под властью Германии или разделится на части. Все, что он написал о войне, безусловно, верно. Это была бы катастрофа невиданного масштаба.

Почему Крайслер предупредил Торна? Их взгляды не были одинаковыми. Или все это было случайностью? Задал ли Питер свои вопросы Иеремии и понял ли тот их тайный смысл?

Теперь это все не имело практического значения, однако объясняло, почему достоверные цифровые данные Хэзеуэя не доходили до посольства Германии. Торн подменял их.

Томас окинул взглядом красивую и уютную гостиную: часы из золоченой бронзы, тикающие на камине, где он нашел письмо Иеремии, картины на стенах, темные датские пейзажи с рекой и животными. Он никогда раньше не замечал, что коровы с их крупным телами и, казалось бы, некрасиво торчащими костями могут навевать ощущение мира и покоя.

В кресле, у его локтя, Арчи, котенок с оранжевыми пятнами, потянулся, выпустил шелковые лапки с крохотными коготками, довольно пискнул и замурлыкал.

– Господи, что же я буду делать с вами? – промолвил Питт, невольно любуясь котенком, его круглой мордочкой с зеленовато-голубыми глазами и торчащими ушками. Малыш смотрел на него с любопытством и доверием.

Суперинтендант дернул за шнур звонка. Лакей появился мгновенно – он, должно быть, ждал в коридоре.

– Мистер Торн попросил меня позаботиться о котятах, – слегка нахмурив лоб, сообщил ему Питт.

– О, я очень рад, сэр, – с явным облегчением вздохнул лакей. – Я так боялся, что нам придется каким-то образом от них избавляться. Это было бы ужасно. Они такие славные, не правда ли? Я найду корзинку, сэр; уверен, что подберу вам для них что-то подходящее.

– Спасибо.

– Ну что вы, сэр! Я мигом все сделаю.

У Томаса не было иного выхода, как привезти котят к себе домой. Ему очень хотелось рассказать Шарлотте о Сомсе. Он знал, каким потрясением это будет для бедняги Мэтью, и собирался поговорить с женой еще вчера вечером, но тогда еще надеялся, что, возможно, произошла какая-то ошибка. Десмонд, поведав ему все, тут же поторопился уйти, отказавшись поужинать с ними. Он был молчалив, и, когда распрощался, миссис Питт проводила его встревоженным взглядом.

Но, прежде чем рассказать все Шарлотте, Томасу предстояло представить удивленной супруге котят. Путешествие в корзинке рассердило их, и они вовсю проявляли свой бурный темперамент, поэтому им пришлось уделить внимание прежде всего остального.

– Они прелесть! – согласилась Шарлотта, поставив корзинку на пол. – О, Том, они просто чудо! Где ты достал их? Я так хотела котенка, как только мы переехали в этот дом, но нигде не могла найти. – Она подняла восторженные глаза на мужа, а потом снова занялась котятами. Арчи уже играл ее пальцем, а Энгус лишь оглядывался вокруг янтарными глазами. – Надо придумать им имена, – заметила молодая женщина.

– У них уже есть имена, – быстро ответил Томас. – Их хозяйкой была Кристабел Торн.

– Была? – быстро подняла голову миссис Питт. – Почему ты так говоришь? Что-нибудь случилось? Ты же сказал, что с ней все в порядке.

– Думаю, что да. А вот Иеремия Торн из Министерства по делам колоний оказался тем самым государственным изменником, которого искали, если слово «изменник» подходит в данном случае. В чем я сомневаюсь.

– Иеремия Торн?!

Шарлотта была потрясена, и лицо ее выражало искреннее сожаление. Котята на время были забыты, хотя Арчи продолжал, играя, легонько лизать и покусывать ее палец, держа его в своих лапках.

– Сомневаешься? Ты арестовал его?

Питт сел на стул у кухонного стола.

– Нет, вчера вечером они уехали в Португалию. Думаю, назойливые вопросы Крайслера надоумили их.

– Они уехали? – Его жена заметно успокоилась. – Прости. Я…

– Не стоит извиняться за то, что ты почувствовала облегчение. Я тоже рад, что они уехали. По целому ряду причин. Не только потому, что они мне нравились.

На лице Шарлотты было смущение и любопытство.

– А какие еще новости? Их исчезновение не причинит вреда Англии или тебе?

– Мне – возможно. Фарнсуорт будет разъярен, но и он скоро поймет, что, если бы мы их задержали, было бы невозможно избежать серьезных осложнений. Мы просто не знали бы, что делать с Торном.

– Судить, – не раздумывая, сказала молодая женщина. – За измену.

– И открыть всему миру, в чем наши недостатки и слабости?

– Да, конечно, это совсем ни к чему теперь, когда мы ведем переговоры с другими странами. Мы показали бы нашу некомпетентность, ты это хочешь сказать?

– Именно. В сущности, информация, которую Торн передавал, была ложной.

– Он делал это намеренно? Или сам тоже был некомпетентен? – Шарлотта села напротив мужа, предоставив котятам самим обживать ее кухню, что они с видимым удовольствием и делали.

– Разумеется, Торн делал это намеренно и с определенной целью, – ответил Томас. – Если, защищаясь, он все расскажет на суде, это сведет на нет все то полезное, что он совершил, а нас выставит в неприглядном свете. Нет, его бегство в Португалию – это лучшее, что он мог сделать в данном случае. Кроме, конечно, котят, которых он оставил мне, чтобы слуги не избавились от них известным способом. Их зовут Арчи и Энгус. Арчи – это тот, кто сейчас пытается залезть в ларь с мукой.

Лицо миссис Питт просияло от удовольствия, когда она посмотрела сначала на Арчи, а потом на другого, черного котенка с полными любопытства глазами. Он сделал шаг вперед, к Шарлотте, но затем вдруг отпрыгнул назад, подняв хвостик трубой. Наблюдать за ним было презабавно.

– Думаю, вечером мне надо навестить Мэтью… – задумчиво произнес Питт.

Рука Шарлотты, гладившая котенка, замерла. Она подняла голову и ждала, что муж скажет дальше.

– Сомс виновен в утечке информации из Министерства финансов, – объяснил Томас. – А Мэтью узнал об этом.

Его супруга явно была огорчена.

– О, Томас, это ужасно! Бедная Харриет… Как она восприняла это? Ты должен арестовать его? Сможет ли Мэтью помочь ей? Знаешь, будет лучше, если ты не пойдешь к нему. – Она наклонилась к мужу через стол и взяла его за руку. – Мне так жаль, дорогой, но, боюсь, Мэтью не поймет тебя, если ты арестуешь Сомса. Потом, я уверена, он все осознает и… – Шарлотта вдруг умолкла, поняв по лицу мужа, что она, возможно, не знает главного. – Что-то еще? Говори!

– Это Мэтью предупредил меня о Сомсе, – тихо сказал Питт. – Харриет рассказала ему о случайно услышанном разговоре отца по телефону. Она не придала этому значения, когда говорила об этом, Мэтью же счел своим долгом пересказать все мне. Боюсь, Харриет не простит ему этого. Она считает, что Мэтью предал и ее отца, и ее.

– Это несправедливо! – воскликнула миссис Питт, закрыв глаза и решительно замотав головой в знак полного несогласия. – Я понимаю, что это вполне естественная реакция, но это же неправильно по отношению к Мэтью! Что он должен был делать? Не представляю, как он смог бы перечеркнуть всю свою работу в министерстве, отказаться от своих убеждений и оправдать измену Сомса! Мэтью на это не способен.

– Я знаю, – снова чуть слышно сказал Томас. – Очевидно, Харриет сама подсознательно понимает это, но она ничего не может сделать с собой. Ее отец опозорен, карьера его окончена. Министерство по делам колоний или Министерство финансов не пойдут на скандал и не передадут дело в суд, но об этом все равно всем станет известно.

Шарлотта посмотрела на мужа.

– Что остается Сомсу? – Лицо ее было печально. – Самоубийство? – испуганно прошептала она.

– Вероятно, но, я надеюсь, он этого не сделает.

– Бедняжка Харриет! Вчера у нее было все и будущее казалось безоблачным. Сейчас же все рухнуло – надежды на замужество, их с отцом финансовое благополучие, его карьера, положение в обществе… Лишь немногие из ее друзей не побоятся сохранить с ней дружбу. А главное – никаких надежд на будущее. Какая ужасная катастрофа, ужасная… Да, ты должен пойти к Мэтью. Ты сейчас нужен ему, как никогда.

Суперинтендант зашел к Мэтью Десмонду в министерство и нашел его в самом плачевном состоянии. Тот едва ли мог сосредоточиться на делах. Он опять был бледен и смотрел на друга ввалившимися от усталости глазами.

Решившись все рассказать Питту, Мэтью знал, на что идет, но в нем все же жила надежда на то, что в эту трудную минуту Харриет, опозоренная и несчастная, обратится к нему за поддержкой, несмотря ни на что. Ведь у него не было выбора. Иначе поступить он не мог!

Он пытался сказать это своему товарищу, но тот понимал его без слов. Вскоре Десмонд, наконец осознав это, умолк, и, само собой, разговор на эту тему показался обоим излишним. Они просто сидели, перекидываясь случайными словами и вспоминая счастливые дни своей юности. В конце концов Питт распрощался, а Мэтью вернулся к своим бумагам, письмам и телефонным звонкам. Томас же, найдя кеб, отправился на набережную к Фарнсуорту.

– Сомс? – растерянно переспросил помощник комиссара. Он был зол и напуган. – Глупее ситуации не придумаешь. Этот человек действительно глуп. Как он мог поверить чему-либо подобному… Это просто невероятно. Он настоящий кретин.

– Самое странное во всем этом деле, – решительно сказал суперинтендант, – что это чистая правда.

– Что? – всполошился Фарнсуорт, рывком отойдя от книжного шкафа, возле которого стоял; взгляд у него был испуганный и сердитый. – К чему вы ведете, Питт? Это абсурдная история. Даже ребенок в нее не поверит.

– Возможно, потому, что ребенок не столь искушен…

– Искушен! – с гримасой отвращения воскликнул начальник Томаса. – Сомс не искушенней моего мальчишки на побегушках. Но даже тот не попался бы на эту удочку в свои четырнадцать лет.

– …чтобы представить себе, к чему может привести столкновение интересов европейских держав в черной Африке и как важно предотвратить подобный поворот событий в моральных целях и даже во имя нашего будущего, – закончил фразу Питт, словно не заметив, что его прервали.

– Вы пытаетесь найти ему оправдание? – Глаза Джайлса вопросительно округлились. – Если так, то напрасный труд. Что вы предприняли? Где он?

– В участке на Боу-стрит. Как я понимаю, его коллеги сами займутся им. Это не моя сфера деятельности.

– Как это его коллеги? Что вы хотите сказать? Люди из Министерства финансов?

– Я имею в виду правительство, – ответил Питт. – Они будут решать, что с ним делать.

Его шеф вздохнул и прикусил губу.

– Они ничего не сделают, – желчно сказал он. – Разве они захотят признать собственную неквалифицированность, позволившую допустить такой прокол? Это относится и ко всему остальному. Кому он передавал информацию? Вы не назвали мне этого человека. Кто этот предатель-альтруист?

– Торн.

Теперь глаза Фарнсуорта были готовы выскочить из орбит.

– Иеремия Торн? Боже праведный! Я готов был поспорить, что это Эйлмер. Я знал, что это не Хэзеуэй, несмотря на его идиотский план проверки дезинформацией всех, кто под подозрением. Из этой затеи все равно ничего не получилось.

– Получилось, хотя и не прямо, а косвенно.

– Что значит «косвенно»? Получилось или не получилось?

– Косвенно, – повторил Томас. – Мы получили информацию из посольства Германии. Она отличалась по всем статьям от данных Хэзеуэя, что подтверждает слова Сомса: Торн передавал в посольство ложную информацию.

– Возможно, но где доказательства? Без них я ни во что не поверю. Он тоже на Боу-стрит?

– Нет, он, очевидно, уже в Лиссабоне.

– В Лиссабоне? – Удивлению Фарнсуорта не было предела. Он был взбешен, полон презрения и сарказма, но тем не менее достаточно умен, чтобы трезво оценить ситуацию и понять, что Торна не будут судить.

– Он уехал вчера вечером.

– Сомс предупредил его?

– Нет, кто-то другой; возможно, Крайслер…

Помощник комиссара выругался.

– …но не намеренно, а чисто случайно, – продолжал Питт. – Я думаю, Крайслера больше интересовала загадка смерти Сьюзен Чэнселлор. Он пытается найти убийцу.

– Или разузнать, насколько серьезны ваши улики, свидетельствующие, что убийца – он, – резко сказал Джайлс. – Ну, ладно, в конце концов, вы все же раскрыли дело о государственной измене. Не очень удачно, могу заметить, но это лучше, чем ничего. Представляю, какой был бы скандал, если бы вы арестовали Торна. Вы заслужили благодарность хотя бы за это.

Он опять вздохнул и вернулся к столу.

– Теперь полностью займитесь трагической смертью миссис Чэнселлор. Не только пресса, правительство тоже заинтересовано в раскрытии этого убийства. – Он посмотрел на подчиненного. – У вас есть новые факты? Прояснилось что-либо с кебменом? Вы нашли его? Узнали, где ее бросили в реку? Нашли ее накидку или хотя бы знаете, где она была убита? Очевидно, это Торн, потому что она узнала его тайну.

– Торн сказал, что ничего не знает и не причастен к этому.

– Сказал? Ведь вы мне только что сообщили, что он вчера сбежал в Португалию. А были вы у него лишь сегодня утром.

– Он оставил мне письмо.

– Где оно? Дайте его мне, – потребовал Фарнсуорт.

Томас передал ему письмо Торна, и начальник внимательно его прочитал.

– Котята! – неожиданно воскликнул он и положил письмо на стол. – Полагаю, вы поверили его словам о миссис Чэнселлор?

– Да, поверил.

Помощник начальника полиции по привычке прикусил губу.

– Я тоже склонен ему верить. Займитесь Крайслером, Питт. В этом человеке есть что-то настораживающее. У него много врагов, неустойчивый характер, он знаком с насилием. Разузнайте о его пребывании в Африке. Никто не знает ни его намерений, ни идей, ни на чьей он стороне. В этом я сам убедился. – Он сделал резкий жест рукой. – И перестаньте заниматься Артуром Десмондом! Все это глупости с самого начала. Я понимаю, как вам неприятно примириться с мыслью, что он страдал слабоумием. Мне очень жаль, я вам сочувствую, но это бесспорный факт. Он ко всем приставал, попрошайничал, чтобы его угостили коньяком, пока не опьянел настолько, что принял слишком большую дозу опия. Возможно, случайно, а может, хотел покончить жизнь самоубийством, уйти достойно, прежде чем совсем потеряет контроль над собой и наговорит бог знает чего. Выдвинет еще ложные обвинения против кого-то и никогда уже не сможет восстановить свое доброе имя…

Суперинтендант застыл на месте. Джайлс сказал «попрошайничал». Откуда он знает, что сэр Артур не сам заказывал эти рюмки коньяка? Ответ мог быть один: этому человеку известно, что произошло в клубе «Мортон». Хотя сам Фарнсуорт не был там в тот вечер – о нем никто из свидетелей на допросе не говорил. Наоборот, все утверждали, что коньяк заказывал сам сэр Артур.

Питт открыл было рот, чтобы спросить, не говорил ли шеф с официантом Гайлером, но ему в голову вовремя пришла спасительная догадка: он знает о всех подробностях потому, что сам из тех членов «Узкого круга», кто самолично приговорил сэра Артура к смерти!

– Ну как? – нетерпеливо спросил Фарнсуорт, впившись своими серо-голубыми глазками в собеседника.

Казалось, он был раздражен, но за нарочитой эмоциональностью, как бы сразу бросающейся в глаза – а Питт навидался такого уже вдоволь и даже закрыв глаза мог безошибочно по его тону представить раздраженного начальника, – на какое-то мгновение дал себя знать холодный, расчетливый ум, настороженность и выжидание, когда Томас выдаст себя.