Врата изменников Перри Энн

– Ерунда! – сказал, улыбаясь, министр. – Если мы заселим Машоналенд и Матабелеленд, то сможем разрабатывать там природные ресурсы, к благополучию каждого жителя, равно и африканцев, и белых поселенцев. Мы можем принести им такие блага, как медицинская служба, образование, торговля, цивилизованные законы и правила общественного поведения, которые защитят как слабых, так и сильных. И это никак нельзя назвать трагедией для Африки; напротив, это процесс созидания и укрепления.

Взгляд Крайслера стал жестким, глаза его засверкали, но он лишь мельком посмотрел на Чэнселлора и повернулся к Сьюзен. Та слушала его с жадным вниманием, не то чтобы соглашаясь, но со все возрастающей тревогой.

– Ты не то говорил раньше, – она посмотрела на мужа нахмурившись; между бровями у нее залегла глубокая складка.

Он нежно улыбнулся, хотя в улыбке мелькнула некая едва уловимая тень.

– Представления меняются, дорогая. Со временем становишься умудреннее, – он легонько пожал плечами. – Теперь я знаю гораздо больше, чем два-три года назад. Вся Европа намерена колонизировать Африку, независимо от наших действий там. По крайней мере, Франция, Бельгия, Германия. И, конечно, Османская империя. В Египте сидит хедив[16], со всеми вытекающими отсюда последствиями для Нила, а значит, для Судана и Экватории.

– Ничего это не значит, – отрывисто возразил Питер. – Нил течет на север. И я удивился бы, узнав, что хоть кто-нибудь в Экватории когда-либо слышал о Египте.

– Я думаю не о прошлом, а о будущем, мистер Крайслер, – абсолютно спокойно возразил министр, – когда реки Африки станут величайшими торговыми путями мира. Придет время, когда мы повезем на кораблях золото и алмазы, ценные породы дерева, слоновую кость и шкуры животных по этим водным путям с такой же легкостью, как сейчас возим уголь и зерно по Манчестерскому каналу.

– Или по Рейну, – задумчиво заметила Сьюзен.

– Если угодно, – согласился Чэнселлор, – или по Дунаю, или по любой другой реке.

– Но в Европе так часто воюют, – продолжала его жена, – за землю, из-за религии или еще по десятку причин.

Супруг, улыбаясь, посмотрел на нее.

– Моя дорогая, но точно так же дело обстоит и в Африке. Племенные вожди постоянно воюют друг с другом. И это одна из причин, почему все наши попытки уничтожить рабство все время проваливаются. Однако действительно, выгоды здесь грандиозны, а затраты сравнительно незначительны.

– Для нас – возможно, – едко ответил Крайслер, – но что вы скажете об африканцах?

– То же самое и скажу, – ответил Чэнселлор. – Мы вырвем их из хаоса первобытности и сразу перенесем в девятнадцатый век.

– Вот об этом я как раз и подумала, – ответила не убежденная этим доводом Сьюзен. – Такие внезапные перемены всегда влекут за собой ужасные страдания. А может быть, они не хотят наших путей развития? Мы силой навязываем свои обычаи и представления целым народам, совершенно не принимая во внимание их мнение.

На мгновенье в глазах Питера мелькнула искра живейшего интереса, даже волнения, но потом он погасил ее притворным спокойствием.

– Так как они не могут понять, о чем мы им говорим, – сухо возразил Лайнус, – у них вряд ли есть собственное мнение.

– Значит, мы решаем за них, – подчеркнула его жена.

– Естественно.

– Но я не уверена, что у нас есть такое право.

Теперь вид у министра был удивленный, даже несколько пренебрежительный, но он тактично промолчал. Было ясно, что какое бы эксцентричное мнение ни высказывала его супруга, он не станет смущать ее на публике своими замечаниями. А она, как бы ни хотелось ей оспорить его мнение, все-таки верила ему, и это было главное.

Нобби Ганн смотрела на Крайслера. Кристабел Торн внимательно приглядывалась ко всем присутствующим.

– Недавно я слышала рассуждения сэра Артура Десмонда об Африке, – продолжила Сьюзен, слегка покачав головой.

Шарлотта так крепко сжала бокал с шампанским, что едва не раздавила его.

– Десмонда? – Чэнселлор нахмурился.

– Из Министерства иностранных дел, – сказала Сьюзен. – Во всяком случае, до недавнего времени он служил там. Наверное, он там до сих пор. Так вот, мистер Десмонд был очень озабочен проблемой эксплуатации Африки. Он не верил, что мы будем действовать там хоть сколько-нибудь благородно.

Ее муж очень ласково коснулся ее руки.

– Дорогая, с прискорбием должен сообщить тебе, что примерно два дня назад сэр Артур Десмонд скончался, и, очевидно, от собственной руки. Надо сказать, он не был авторитетным источником информации. – Вид у Чэнселлора был опечаленный.

– Но он не кончал самоубийством! – неожиданно вырвалось у миссис Питт, прежде чем она успела обдумать, стоит ли и полезно ли для ее целей подобное высказывание. Однако сейчас она могла думать только об усталом лице Мэтью и его горе, а еще о любви Томаса к человеку, который так по-доброму к нему относился. – Это была случайность! – прибавила она, словно оправдываясь.

– Прошу меня извинить, – быстро парировал Лайнус, – но я только хотел сказать, что сэр Десмонд сам навлек на себя такой исход, неизвестно – случайно или обдуманно. К сожалению, он, очевидно, утрачивал ясность мышления, которой всегда обладал. – Министр обернулся к жене. – А думать об африканцах как о благородных дикарях и желать, чтобы они ими и оставались, – это сентиментальность, которой история не потерпит. Сэр Артур был прекрасным, но наивным человеком. Африку все равно откроют, и сделаем это или мы, или другие. Для Англии и для Африки лучше, чтобы это были мы.

– А не лучше ли было бы для Африки, если бы мы заключали договор только о защите африканцев и оставили ее такой, как она есть? – с наигранной наивностью спросил Крайслер, которую, однако, опровергало выражение его лица и жесткая, едкая интонация.

– Для удобства искателей приключений и охотников вроде вас? – переспросил его собеседник, вздернув брови. – В качестве бесконечного и вечного игрового поля без всяких цивилизованных законов, которые могли бы служить сдерживающим моментом?

– Но я не охотник, мистер Чэнселлор; не являюсь я и первопроходцем, чтобы за мной пришли другие, – возразил Питер. – Да, я исследователь, допускаю. Но я оставляю страну и людей в том положении, в каком их застал. Миссис Чэнселлор заняла прекрасную позицию с точки зрения морали. Разве мы имеем право решать за других людей?

– Не только имеем право, мистер Крайслер, – ответил министр с глубочайшей убежденностью, – это также и наша обязанность, раз те, о ком идет речь, не обладают ни познаниями, ни достаточной силой, чтобы самим принимать решения.

Молодой человек промолчал. Он уже сказал все, что хотел. Вместо ответа он задумчиво посмотрел на Сьюзен.

– Не знаю, как остальные, но я вполне готова отужинать, – воспользовавшись паузой, вставила Кристабел и повернулась к Питеру: – Мистер Крайслер, так как нас двое, а вы один, я вынуждена просить вас предложить нам обе ваши руки. Мисс Ганн, вы согласны разделить со мной мистера Крайслера пополам?

Ответ был возможен только один: Нобби согласилась с очаровательной улыбкой.

– Конечно, с большим удовольствием. Мистер Крайслер?

Питер взял Кристабел и Нобби под руки и повел их ужинать. Лайнус Чэнселлор предложил то же самое Шарлотте и Сьюзен, и они вместе торжественно спустились по огромной лестнице, а внизу миссис Питт увидела мужа, который разговаривал с очень спокойным на вид, сдержанным, совершенно лысым человеком. На вид ему было, как показалось Шарлотте, далеко за сорок, ближе к пятидесяти. У него были круглые бледно-голубые глаза, довольно длинный нос и какое-то особое, присущее ему спокойствие, словно он обладал неким тайным знанием, вселявшим чувство бесконечного удовлетворения.

Питт представил его как Йена Хэзеуэя, тоже из Министерства по делам колоний, и когда тот заговорил, Шарлотта подумала, что этот голос и эту прекрасную дикцию она где-то слышала и что, возможно, они с мистером Хэзеуэем уже встречались прежде.

Она поблагодарила Лайнуса и Сьюзен и в сопровождении двух кавалеров приблизилась к столу с деликатесными закусками: там были пироги, всевозможные виды мяса, рыба, дичь, копчености, соусы, разнообразные сорта печенья и мороженого, шербеты, желе и кремы – и все это на фоне хрусталя, цветов, свечей и серебра. Разговор сразу замедлил темп и теперь касался по большей части пустяков.

На следующее утро леди Веспасия Камминг-Гульд проснулась довольно поздно, но в хорошем настроении. Вчерашний прием понравился ей больше, чем обычно. Величественное действо со всем его великолепием вернуло пожилую даму памятью во времена ее молодости, когда она вызывала восхищение всех знакомых и незнакомых мужчин, когда танцевала ночи напролет и, тем не менее, рано утром выезжала на Роттен-роу[17] и возвращалась домой с кипящей в жилах кровью, готовая встретить день, до отказа заполненный множеством разных дел, интриг и отношений.

Она все еще сидела в постели и лениво завтракала, улыбаясь про себя, когда вошла камеристка ее милости и сказала, что приехал мистер Юстас Марч.

– Господи помилуй, а сколько сейчас времени? – удивилась Веспасия.

– Четверть одиннадцатого, м’леди, – с легким акцентом ответила служанка.

– Что же принесло Юстаса в такой ранний час? Он что, потерял карманные часы?

Юстас Марч приходился леди Камминг-Гульд зятем, овдовевшим после смерти ее дочери Оливии, которая подарила ему много детей и умерла сравнительно молодой. Замуж она выходила по собственному выбору, но ее мать никогда не могла его одобрить – Юстас ей не слишком нравился. Он был противоположностью самой Веспасии во всех отношениях. Однако это Оливия вышла за него замуж, и, насколько можно было судить по ее внешнему виду, он сделал ее счастливой.

– Сказать, чтобы он подождал, м’леди? Или – что вы сегодня не принимаете и чтобы он пришел в другой раз?

– О нет, если он может подождать, я через полчаса спущусь.

– Да, м’леди. – Камеристка послушно удалилась, чтобы передать горничной решение госпожи, о коем следует известить мистера Юстаса.

Веспасия кончила пить чай и отставила в сторону поднос. Потребуется по крайней мере полчаса, чтобы привести себя в надлежащий вид. Камеристка вернулась и теперь ждала, чтобы помочь ей. Старая леди встала, умылась горячей водой и душистым мылом.

Она вошла в большую, отделанную в холодноватом классическом стиле гостиную и увидела, что Юстас Марч стоит у окна и смотрит в сад. Это был очень солидный и крепкий мужчина. Он считал главной христианской добродетелью хорошее здоровье в сочетании со здравым смыслом и умеренностью во всех отношениях. Этот человек очень одобрял долгие прогулки на свежем воздухе, открытые во всякую погоду окна, хороший аппетит, холодные ванны и занятия спортом как идеальный образ жизни настоящего мужчины.

Юстас обернулся с улыбкой, заслышав шаги. Его тронутые сединой волосы показались Веспасии белее, чем в прошлую встречу, и явно несколько поредевшими на лбу. Однако у него, как всегда, был хороший цвет лица и ясный взгляд.

– Доброе утро, дорогая матушка, как вы? Надеюсь, хорошо?

Сам Марч, казалось, находился в особенно бодром расположении духа и, очевидно, жаждал что-то сообщить своей теще. Он так и дышал энтузиазмом, и она опасалась, что он сейчас схватит ее руку и чересчур сильно пожмет.

– Доброе утро, Юстас; я очень хорошо себя чувствую, благодарю.

– Уверены? Вы поздновато встаете. Лучше встать пораньше, знаете ли. Полезно для кровообращения. А хорошая утренняя прогулка сделает вас полной сил для любых дел.

– Да, для того, чтобы опять лечь в постель, – сухо ответила Веспасия. – Я приехала домой только в три часа ночи. Прием у герцогини Мальборо. Там было очень интересно. – Она села на свой любимый стул. – Чему я обязана удовольствием вашего визита, Юстас? Вы ведь приехали не для того, чтобы справиться о моем здоровье. Для этого было бы достаточно письма. Сядьте, пожалуйста. У вас такой обеспокоенный вид, когда вы стоите, у вас столько энергии, что кажется, будто от вас искры летят и вы готовы уйти тотчас, как только сообщите, что у вас на уме.

Марч повиновался, но сел на самый краешек стула, словно даже временное расслабление было для него невыносимым.

– Я давно не посещал вас, матушка. И приехал главным образом, чтобы исправить эту оплошность и узнать о вашем здоровье. И я в восторге от того, что вы чувствуете себя так хорошо.

– Глупости, – сказала леди Камминг-Гульд, улыбнувшись. – Ты хочешь о чем-то мне рассказать. У тебя это вертится на кончике языка. В чем дело?

– Ничего особенного, уверяю вас, – заколебался ее зять. – Вы все еще участвуете в движении за общественные реформы? – Он откинулся наконец на спинку стула и скрестил руки на животе.

Манеры Марча раздражали пожилую леди, но, может быть, скорее по старой памяти, а не потому, что казались ей неприятными именно сейчас. Это все его невыносимая, приторная галантность и толстокожесть, это они хотя бы отчасти способствовали трагедии, которая постигла всю семью в Кардингтон-кресент[18]. А Юстас только потом сообразил, что тоже был в этом виноват. В течение недолгого времени он испытывал смятение и чувство стыда. Однако это быстро прошло, и сейчас он полностью вернул себе прежний кипучий энтузиазм и абсолютную уверенность в оправданности своих понятий и убеждений. Как и у многих людей, обладающих кипучей энергией и хорошим здоровьем, у него имелась способность быстро забывать прошлое и жить лишь настоящим. По этой причине Марч держался с матерью своей покойной жены покровительственно, словно благожелательный школьный учитель.

– Ну, время от времени, – холодно ответила Веспасия, – я для развлечения возобновляю прежние связи и знакомства. – Говорить о том, что это прежде всего отношения с Телониусом Квейдом из Верховного суда, который был лет на двадцать ее моложе и в прошлом был глубоко в нее влюбленным, пылким поклонником, она не стала. Веспасия дорожила возобновленной старой дружбой и никак не хотела делить с Юстасом эту радость. – А также мне интересны расследования, которые ведет Томас Питт, – прибавила она искренно, хотя знала, что зятю это не понравится. И дело было не только в его нежелании якшаться с полицией, что он считал неприемлемым с точки зрения социального превосходства; это еще и вызывало у него болезненные воспоминания о прошлых горестях и, может быть, сознание вины.

– Мне кажется, это совсем не идет вам, матушка, – ответил Марч, хмурясь. – Особенно если учесть, как много существует по-настоящему достойных вас дел. Я никогда не имел ничего против ваших странностей, но…

Тут он запнулся. Взгляд леди Камминг-Гульд был так холоден, что остаток фразы замер у него на языке.

– Как великодушно с вашей стороны, – ледяным тоном ответила она.

– Я имел в виду…

– Я знаю, что вы имеете в виду, Юстас. И весь этот разговор ни к чему. Я знаю, что вы хотите сказать, и знаете, что я вам отвечу. Вы не одобряете мою дружбу с Томасом и Шарлоттой и еще меньше – то, что я время от времени оказываю им помощь. Но я намерена всенепременно продолжать это и дальше, а вы, пожалуйста, перестаньте думать, что это касается вас хоть в малейшей степени. – Она едва заметно улыбнулась. – Может быть, поговорим о чем-нибудь другом? Может, у вас на примете есть какое-нибудь благородное дело, к которому и я захотела бы, по вашему мнению, примкнуть?

– Ну, раз вы сами об этом упомянули… – Марч почти немедленно обрел свое обычное самообладание. Этим его качеством Веспасия восхищалась, но в то же время оно в высшей степени раздражало ее. Муж Оливии был похож на детскую игрушку-неваляшку, которую нельзя опрокинуть, потому что она автоматически принимает прежнее положение, как только вы убираете руку.

– Да?

Лицо Юстаса опять исполнилось энтузиазма.

– Недавно я был допущен в одну в высшей степени необыкновенную организацию, – сказал он нетерпеливо. – Я говорю «допущен», потому что стать членом этого общества можно лишь в том случае, если есть рекомендация уже состоящего в нем, и каждая кандидатура тщательно рассматривается комитетом самых лучших его представителей. Это, разумеется, сугубо благотворительное общество с самыми высокими целями.

Леди Камминг-Гульд выжидала, стараясь осмыслить то, что он сказал. В конце концов, в Лондоне очень много обществ с самыми превосходными целями и намерениями.

Марч положил ногу на ногу. Лицо его выражало полнейшее удовлетворение, а круглые серо-карие глаза излучали энтузиазм.

– Так как все члены общества – люди со средствами и во многих случаях занимают важные должности, в частности в области финансов и в правительстве, они могут сделать очень многое. Даже изменить законы, если это будет желательно. – Чем больше Юстас воодушевлялся, тем громче говорил. – Для помощи бедным, неимущим, страдающим от несправедливости, болезней, несчастий могут быть собраны огромные средства. Это очень радует и обнадеживает, матушка. И я рассматриваю свое членство в этом обществе как высокую привилегию.

– Поздравляю.

– Спасибо.

– Все это звучит очень привлекательно. Может, и я могу стать членом этого общества?

Веспасию позабавило выражение его лица. Зять разинул рот, в глазах у него заметалось смятение. Он не совсем был уверен, что это не шутка, причем весьма, по его мнению, дурного тона. Юстас никогда не понимал ее чувство юмора.

Пожилая леди выжидала, глядя на него в упор.

– Матушка, ни одно известное мне серьезное общество женщин в свои члены не принимает. И вы, конечно, об этом знаете?

– Но почему? – спросила она. – У меня есть деньги, у меня нет мужа, с которым я должна согласовывать свои поступки, и я так же способна творить добро, как и все остальные.

– Но суть не в этом, – возразил он.

– А в чем?

– Прошу прощения?

– В чем вы видите суть того, что ни одно серьезное общество не принимает женщин?

Но Юстасу не пришлось доказывать то, что лично ему казалось столь же неоспоримым, как естественные законы Вселенной, в которых не сомневались и которые не нуждались в объяснении. Вошла горничная и объявила, что прибыла миссис Питт.

– Господи помилуй, благодарю вас, Эффи! – ответила Веспасия. – Я и понятия не имела, что уже так поздно. Пожалуйста, просите. – И она обернулась к Юстасу: – Шарлотта составит мне компанию, мы отвезем свои карточки герцогине Мальборо.

– Шарлотта… компанию? Вам? – изумился Марч. – К герцогине Мальборо? Право, это очень самонадеянно с ее стороны, матушка! Она совершенно не ваша компания. Господь знает, что ей придет на ум сказать или сделать. Вы, конечно, не всерьез все это говорите?

– Я совершенно серьезна. С тех пор как вы виделись с Томасом последний раз, его повысили. Теперь он суперинтендант полиции.

– Да пусть хоть станет начальником Скотленд-Ярда, мне это безразлично, – ответил Юстас. – Вы все равно не должны брать Шарлотту с собой, когда посещаете герцогиню Мальборо.

– Но мы не собираемся ее посещать, – терпеливо объяснила леди Камминг-Гульд. – Мы просто оставим визитные карточки, что, как вам также известно, полагается делать после приема. Так принято выражать признательность за гостеприимство.

– Признательность? А разве Шарлотта была на приеме? – Ее зять все еще был крайне ошеломлен.

– Да, была.

Дверь отворилась, и вошла миссис Питт. Как только она увидела Юстаса, на лице ее отразилась сложная гамма эмоций – удивление, гнев и сознание собственного достоинства. Но в итоге все это перекрылось любопытством.

Чувства Юстаса были гораздо проще. Его лицо выразило только неподдельное, элементарное смущение. Он встал, щеки у него пылали.

– Как приятно снова с вами увидеться, миссис Питт, как поживаете?

– Добрый день, мистер Марч, – с трудом выговорила гостья и шагнула вперед.

Веспасия могла догадываться, о чем именно она сейчас вспоминает: скорее всего, о смешном эпизоде под кроватью. Если судить по тому, что Юстас покраснел как рак, он тоже вспомнил об этом.

– Я отлично себя чувствую, спасибо, – добавила Шарлотта. – Уверена, что вы тоже. – А сейчас она, очевидно, вспомнила о постоянно распахнутых окнах особняка в Кардингтон-кресент, даже в облачные непогожие утра, когда в утренней комнате во время завтрака стоял почти невыносимый холод и все, кроме Марча, дрожали над своей овсяной кашей.

– Как всегда, миссис Питт, – сказал он отрывисто, – в этом отношении я благословлен свыше.

– Юстас сейчас рассказал мне о замечательном обществе, в которое он имел честь быть принятым, – сказала леди Камминг-Гульд, указывая Шарлотте на стул.

– А, да, – подтвердил ее зять. – Эта организация посвящает свою деятельность благотворительности и осуществлению доброго влияния на общественную мораль.

– Поздравляю, – горячо сказала Шарлотта. – Вы должны испытывать большое чувство удовлетворения. Оно вам так необходимо.

– О, разумеется. – Ее собеседник снова сел, чувствуя себя гораздо более свободно, и опять стал обсуждать предмет, который доставлял ему столь необыкновенное удовольствие. – Да, действительно, миссис Питт. Очень приятно чувствовать, что соединился в обществе с людьми одного с тобой образа мыслей и преданности тем же самым целям и что все вместе мы можем стать действительно мощной силой в стране.

– А как называется ваше общество? – с невинным видом спросила Шарлотта.

– Ах, не задавайте подобных вопросов, моя дорогая леди, не идите далее, – Марч слегка покачал головой и улыбнулся. – Наши цели и намерения общеизвестны и для всех открыты, но само наше общество названия не имеет, оно анонимно.

– Вы хотите сказать, что оно тайное? – напрямик спросила миссис Питт.

– Ну, как сказать, – теперь Юстас был смущен, – я бы не стал употреблять именно это слово – есть в нем некий оттенок, который внушает совершенно превратные мысли… Нет, оно просто не имеет названия. В конце концов, разве Господь не призывал нас творить добро не говоря об этом, втайне? – Он опять улыбнулся. – «Пусть левая рука не знает, что делает правая»[19].

– Вы считаете, что Господь при этом имел в виду тайные общества? – спросила Шарлотта совершенно серьезно и воззрилась на него, словно ожидая немедленного ответа.

Марч тоже уставился на нее, словно ужаленный. Он знал, что племянница Веспасии бестактна, но почти забыл, как это бывает на самом деле. Это такой дурной тон – смущать всех и каждого, а она постоянно заставляет его смущаться, подумал он. Пожалуй, никогда Юстас не встречал более неинтеллигентной женщины, чем она.

– Ну, может быть, выражение «не притязующее на известность» более подходяще, – сказал он наконец. – Я не вижу ничего подозрительного в людях, которые помогают друг другу облегчать нужды обездоленных. Мне даже кажется, что эта непритязательность говорит о замечательной основательности и деловитости. Господь Бог никогда не возвеличивал бездеятельных, миссис Питт.

Шарлотта вдруг совершенно обезоруживающе улыбнулась.

– Уверена, что вы правы, мистер Марч. Требовать общественного одобрения за каждую благотворительную акцию – значит совсем лишить ее всякой ценности. И замечательно, что каждый из вас знает только несколько других членов из своего собственного круга. Это в высшей степени непритязательно, не так ли?

– Круга? – Юстас вдруг сильно побледнел, несмотря на загар и красноватый цвет лица, вызванные долгими прогулками в любую погоду.

– Разве я употребила неправильное слово? – спросила, широко распахнув глаза, миссис Питт.

– Я… э…

– Ну, оставим это, – махнула рукой его собеседница.

Незачем было нажимать сильнее: ответ и так был очевиден. В своей наивности, даже простоте, Юстас стал членом «Узкого круга», как и многие до него, – например, как Мика Драммонд и сэр Артур Десмонд. Драммонд сумел вырваться и остался жив… во всяком случае, пока жив. Десмонду повезло меньше.

Шарлотта взглянула на Веспасию. Та с весьма серьезным видом протянула руку зятю.

– Надеюсь, вы окажете благотворное влияние на общество, Юстас, – сказала она искренне. – Спасибо, что приехали и поделились своими новостями. Не хотите ли остаться на ланч? Мы с Шарлоттой скоро вернемся.

– Спасибо, матушка, но у меня еще есть визиты на сегодня, – быстро отклонил он предложение, встав и слегка поклонившись леди Камминг-Гульд, а потом точно так же Шарлотте. – Было очень приятно опять встретиться с вами, миссис Питт. Доброго дня вам обеим, – и, не ожидая ответа, Марч удалился.

Шарлотта снова посмотрела на Веспасию. Обе молчали.