Не любовь Хващевская Оксана

© Хващевская О. А., 2015

© Оформление. Издательство «Регистр», 2015

Глава 1

Когда на землю легли ранние зимние сумерки, а на краю неба зажглась первая звезда, рейсовый автобус наконец прибыл в деревню Старые Дороги, остановился у поворота, и Мирослава Ярославская легко спрыгнула с нижней ступеньки на обочину. Снег хрустнул под подошвами ботинок. Передернув плечами, девушка небрежно поправила лямки объемного рюкзака за спиной и, подождав, пока автобус тронется с места, зашагала вперед.

Старые Дороги были небольшим селением с обычными бревенчатыми домами, разбросанными по обе стороны извилистой асфальтированной дороги. Их маленькие оконца светились теплым светом, а в небо поднимались белесые столбы дыма и не торопились рассеиваться в воздухе.

Мороз крепчал. Зима рано пришла в этом году, заворожила, околдовала вьюгами и метелями, засыпала снегом.

Здесь, в деревне, вдоль дороги высились сугробы. А дальше, до самого леса, укутанные в белоснежные покрывала, лежали поля и луга. И лес стоял уснувший, словно одетый в белые меха… Снег блестел, серебрился и казался мягким, невесомым, словно пух.

Ускоряя шаг, Мира свернула с дороги на узкую тропинку, что вела к небольшому домику с зелеными ставнями и шиферной крышей. Дворик от улицы отгораживал низкий забор из частокола с такой же низкой калиткой. Девушка просунула руку в щелку, подняла вверх железный крючок и открыла калитку.

Все четыре окошка в доме светились. Мирослава пробежала дворик, преодолела ступени небольшого крыльца и потянула на себя входную дверь, сколоченную из простых обтесанных досок.

В темных сенях, где зимой было почти так же холодно, как и на улице, она громко потопала на месте, сбивая снег с подошв, и вошла в дом.

Яркий свет резанул по глазам, когда девушка переступила порог, и ее, как волной, обдало теплым воздухом с невероятным и до боли знакомым ароматом борща с белыми грибами, который баба Нина всегда варила только в печи.

Закрыв за собой дверь, Мира сразу же оказалась в объятиях бабушки.

– Унучачка мая! – всплеснула руками старушка, разглядывая ее подслеповатыми глазами. – А я ж думала, ты заўтра прыедзеш!..

– Я решила, что сегодня мне совершенно нечего делать в школе, и не пошла! – беспечно заявила Мира.

– И в самом деле, зачем тебе школа? – послышался голос из глубины дома. – Подумаешь, оценки зачитывать будут! Тебе-то небось особенно радоваться нечему! – Тон, которым все это проговорилось, был ужасно самоуверен и несколько ироничен.

– Степик! – узнала девушка.

– Мира! – услышала в ответ, а немного погодя смогла и разглядеть своего двоюродного братца.

Он стоял, опершись плечом о дверной косяк, скрестив руки на груди, и плутовская улыбка играла на его смазливом лице.

– Привет! – улыбнулась ему Мирослава и, сбросив на пол рюкзак, стянула с головы вязаную шапочку. Светлорусые волосы в беспорядке рассыпались по плечам. – И давно ты здесь? – поинтересовалась.

Ее щеки разрумянились от мороза, и даже кончик носа покраснел.

Хрупкость телосложения делала Миру похожей на ребенка, но Степик сразу отметил произошедшие в ней перемены. Они не виделись, кажется, целый год. Ну да, у него не получилось приехать сюда прошлым летом. Чтобы закрепить английский, Степан Рудинский уехал на все лето в Лондон. Подрабатывая то официантом, то курьером, он смог попрактиковаться в произношении, расширить круг знакомств, а заодно и подзаработать немного денег. Но они, конечно, периодически созванивались и не теряли связь друг с другом.

Мирослава повзрослела и уже не была тем угловатым, худым, немного неуклюжим подростком. Она стала юной, прелестной девушкой. Тонкий овал лица. Чистая кожа, бело-розовая, как лепестки яблоневых цветов. Темные брови, ломаной линией взметающиеся к вискам. Аккуратно вылепленный носик. Рот широковат, зато чуть припухшие губы красиво изогнуты. И глаза… Степик не мог взять в толк, откуда они у нее такие. Миндалевидной формы, в обрамлении пушистых темных ресниц. Непроницаемые, бездонные, как лесные озера. Живущие какой-то своей, особенной жизнью. Серо-голубые.

– Я приехал вчера. А ты думала меня обставить?

Девушка состроила рожицу и, засунув шапку в рукав куртки, повесила ее на гвоздик у входа.

– Міраслава, ну як вы жывяце? Матка работае? – спросила ее бабушка, когда они уселись на длинную лавку у окна.

– Да, бабуль! У нас все нормально. Мама работает, папа тоже. Мама вроде собиралась приехать на Новый год. Степик, а твои родители приедут?

Братец небрежно пожал плечами:

– Места здесь для них всех как-то маловато будет!

– Ты не хочешь, чтобы они появлялись здесь?

Степик отрицательно тряхнул головой.

– А я люблю, когда мы все вместе собираемся. Так весело и прикольно.

– Да? – парень насмешливо приподнял темные брови. – Вот уж не вижу ничего прикольного. Как вспомню, как в прошлом году они долбали меня своим контролем…

– Так ведь по делу, Степик! По делу! Если бы они тебя не контролировали, ты бы точно женился на Наташке! – улыбнулась Мира. Легкая, задорная улыбка удивительно преображала ее несколько серьезное лицо.

– Ой, ну прям уж! – запротестовал Степик.

– Вы же были, как слон и моська. Причем моськой был как раз ты, братец! – поддразнила его девушка.

– И что??? И что??? Женщины ценят мою миниатюрность!.. А у Наташки зато пятый размер! В отличие от некоторых… – он выразительно покосился на Миру, у которой, конечно, был не то чтобы пятый, но даже и не второй.

– Нахал! – притворно возмутилась девушка.

Пододвинувшись к столику под образами, где обычно кушали, она открыла рюкзак и стала выкладывать гостинцы: печенье, конфеты, мандарины…

– Унучачка мая, не трэба было нічога везці! – заговорила бабушка, наблюдая за ее действиями. – Вон і Сцяпан учора навёз разнага, а хто яго есці будзе?

– Бабушка, ну как же я к тебе без гостинцев! Этот жулик небось с французскими трюфелями пожаловал! – кивнула девушка в сторону Степика.

– А то! Кстати, твоими любимыми. Привез побольше, а то, помнится, в прошлый раз ты их одна за вечер и умяла!

Мира хмыкнула в ответ и, подогнув под себя ногу, одернула коротенькую толстовку.

Степик отлепился от косяка и опустился на табурет у стола. А баба Нина, тяжело поднявшись, отправилась хлопотать к печи и скоро уже доставала железным ухватом чугунок с борщом.

– Я рад, что ты приехала сегодня, – чуть подавшись в ее сторону, негромко сказал парень. – Вчера целый вечер пришлось просидеть дома, и весь вечер бабуля пытала меня про тое да про сёе! Сегодня твоя очередь.

– А куда ты собрался? – полюбопытствовала девушка.

– Да так, пройдусь по деревне.

– Кто-нибудь из твоих друзей приехал?

– Леха должен. Ты машины не заметила возле дома Поляковых?

– Я в начале деревни вышла. А кто еще приедет?

Степик пожал плечами и пододвинул к себе тарелку с ароматно дымящимся борщом, которую баба Нина поставила перед ним.

Мирослава последовала его примеру.

А бабушка отправилась в сени и вернулась оттуда с вяленым мясом. Таким сухим и просоленным, впитавшим в себя солнечные лучи прошлого лета и пряные ароматы всевозможных трав, развешанных пучками в сенях под потолком.

Бабушка собралась было нарезать мясо сама, но Степик не выдержал.

– Бабуль! Садись лучше с нами! Я сам порежу мясо! – сказал он, выходя из-за стола.

Степик взял нож, разделочную доску и, повертев в руках кусок мяса, будто прикидывая, с какой стороны начать, принялся за дело.

– Сцяпан, а мо вам з Міраславай патрохі настойкі наліць?

Яна ў мяне яшчэ з лета стаіць! Смачная! Чарнічная! Я туды трохі водачкі ўліла, штоб крапчэй была. Будзеце?

Мирослава хотела отказаться, но взглянула на Степика, который отчаянно кивал, и согласилась.

Баба Нина принесла трехлитровую банку настойки и налила им по стопочке, которые Степик предусмотрительно достал из столика.

– Бабуль, ты ведь нам составишь компанию?

– Ой, мой унучак! Вы ж маладыя, вы піце, а ў мяне тады галава балець будзе!

– Бабуль, ну всего по пять капель, за компанию! – не отставал Степик, при этом, ловко орудуя ножом, нарезал мясо соломкой. Закончив резать, он разложил его на блюдце, помог бабе Нине сесть, налил ей немного настойки и пододвинул Мире ее стопку.

– Ну, давайте выпьем за дам, раз вы в большинстве! – произнес Степик и, чокнувшись с бабушкой, потянулся к сестре. – А за тебя мне особенно хочется выпить! – добавил он.

– Это еще почему? – удивленно вскинула она брови.

– Потом скажу! – пообещал Степик и одним махом осушил стопку.

Мирослава же так пить не умела. Ей обязательно надо было понемножку, распробовать, подержать во рту…

– Вкусно, – сказала девушка.

– Ниче так! – согласился с ней братец.

– Можа, яшчэ па адной?

Степик, конечно же, собрался ответить положительно, но Мира опередила его:

– Нет, не нужно. Голова уже и так закружилась.

Рудинский скорчил презрительную гримасу, а Мира в ответ показала язык.

Она на семь лет была младше двоюродного брата. То есть, когда она родилась, Степан Рудинский уже пошел в первый класс, а когда она пошла в школу, он уже был подростком, которому должно было бы наплевать на свою соплячку-кузину.

Но, во-первых, Мира Ярославская даже в семь лет существенно отличалась от девчонок-первоклашек, которых ничего, кроме кукол, подружек, мультяшек и конфет, не интересовало; а во-вторых, и Степик в четырнадцать лет не был тупым и эгоистичным подростком.

Конечно, большую часть времени он проводил со своими друзьями. Но и для маленькой Миры у него всегда находилось время. Степик качал ее на качелях, помогал ей убираться в бабушкином домике, ходил вместе с ней за ягодами, учил мастерить рогатки и свистеть не хуже заправского разбойника. Именно он научил ее играть в карты и показал некоторые шулерские штучки. Они оба были единственными детьми у родителей, может быть, поэтому и стали так близки.

Степик Рудинский, по мнению сестренки, представлял из себя беспечного донжуана и хамоватого себялюбца. Но у него была такая открытая улыбка, а в прищуре карих глаз – столько обаяния, что устоять перед ним было просто невозможно. Всегда неброско, но дорого и со вкусом одетый, стильно подстриженный, с маникюром на тонких пальцах, он, вместе с тем, запросто приспосабливался к деревенской жизни. Мог рубить дрова, таскать воду из колодца, топить грубку.

Когда с борщом покончили, баба Нина заварила чай, который пили с конфетами.

Потом Степик ушел. Мирослава с бабушкой остались вдвоем.

Мира любила такие вот долгие зимние неспешные вечера в маленьком домике бабы Нины. Присутствовало во всем этом некое особое, ни с чем не сравнимое очарование. За бревенчатыми стенами ветки потрескивали от мороза, а в комнате было тепло и уютно. Баба Нина брала в руки крючок и клубки ниток, и постепенно, потихоньку из ее рук выходили яркие круглые половики, которыми были устланы полы в доме.

Старушка неспешно вязала, прищурив подслеповатые глаза, и вспоминала прошлое, прожитое, когда-то важное, делясь с внучкой воспоминаниями…

А та забиралась на высокую кровать с железными спинками, подбирала под себя ноги и зачарованно слушала…

Потом девушка постелила себе постель на старой узкой жесткой кровати за грубкой, отгороженной от комнаты ситцевой цветастой занавеской, и, переодевшись в штанишки и футболку, с книжкой легла.

На каникулы задали много читать, и Мирослава захватила с собой «Мастера и Маргариту».

Бабушка еще выходила на улицу, чтобы позвать в дом кота, посматривала на часы, беспокоясь за Степика, долго вглядывалась в темноту за окном, когда по дороге проезжала машина…

Мира немного почитала и позволила бабе Нине погасить свет.

Но спать совершенно не хотелось. Она лежала на боку и сквозь тонкий ситец занавески вглядывалась в светлое пятно окна и слышала, что и бабушка тоже не спит, думает, наверное, о чем-то и тяжело вздыхает. А маленький домик постепенно наполнялся ночными звуками и шорохами, существенно отличающимися от тех, которые девушка привыкла слышать у себя дома.

Вот мышь заскреблась под полом…

Вот треснули обои на стене…

Вот кот зашевелился на печке…

Вот скрипнул снег за стеной…

И сверчок, который всегда жил за печкой, проснулся и подал голос…

Все эти звуки были так непривычны, но знакомы с детства и неотъемлемы от этого места, как и все остальное.

И Мира вслушивалась в эти звуки, и они казались ей колыбельной…

Она вообще-то собиралась дождаться Степика, но побороть сон, наплывающий из темноты, не смогла. Веки отяжелели, глаза закрылись…

Мира уже задремала, когда что-то ее толкнуло, словно изнутри, и она открыла глаза.

Сердце испуганно колотилось в груди, дрожь пробегала по спине, а она даже не сразу смогла вспомнить, что же разбудило ее.

Шаги. Она услышала шаги. Прямо за стеной домика кто-то ходил.

Раз-два, раз-два, раз-два… – скрипел снег под ногами.

Мирослава приподнялась на подушке и отодвинула занавеску. Она хотела разбудить бабушку, но, оказалось, старушка не спала. Согнувшись, она стояла у окна, пытаясь в нем что-то рассмотреть.

– Бабуль, – шепотом окликнула ее девушка. Почему-то стало жутко. – Ты чего?

Бабушка обернулась.

– Ходзіць хтосьці па двару!

– Кто?

– А калі б я бачыла! Чула толькі крокі, а покуль устала, гляджу, нікога няма. Толькі варона спужалася, сарвалася з галіны, і снег пасыпаўся…

– Я тоже слышала шаги за стеной. Зачем кому-то ходить вокруг нашего дома?

– А каб я ведала, мая ўнучачка! Толькі нашы бабы кажуць, што на хутары бачылі агні. Відаць, зноў нячыстая сіла кружыць над дзярэўняй. І Сцяпана няма, а хата незачынена! Вой, вой! Дзе ж ён ходзіць?! – баба Нина отошла от окна и стала креститься на икону.

Хутор был дурным местом. Гиблым. Так издавна считали в деревне. Расположенный немного в стороне, в километре от Старых Дорог, в лесу на пригорке, он будто сам схоронился от деревенских. Небольшая речушка служила своеобразной границей территории. Когда-то через нее перекинули мостик, но потом разобрали.

Жители деревни сторонились этого места. Еще до войны на хуторе поселилось несколько репрессированных еврейских семей из Смоленска, тоже не горевших желанием общаться. Они жили обособленно, сами по себе, и не желали впускать кого-либо из местных в свой круг. Деревенские отвечали им тем же. В войну хутор сожгли. В Старых Дорогах не знали, куда подевались его жители, да и не особенно интересовались. Тогда и своих бед хватало. Но позже, когда на пепелище обосновался старый еврей и возвел новый хутор, все узнали, что он один из тех, репрессированных, врагов народа. Времена тогда были такими или сознание людей, но и после войны ничего не изменилось для него и его семьи. Их так же сторонились, с ними так же не общались, более того, как это может быть только в деревне, хутор и его хозяева постепенно обрастали слухами, сплетнями, историями. Их уединенность и нелюдимость порождали людское любопытство, зависть, враждебность. Поэтому и молва о них недобрая возникла. Так уж повелось: что бы ни случалось в деревне плохого, винили жидов с хутора. Подохли куры – они наслали порчу. Корова не дала молока – опять их рук дело. Бычок зашел на болото и утонул – проделки жидов. Кто-то нашел под лавкой засохшую куриную лапку или разбитое яйцо – так и знай, жди несчастья. Девку замуж не берут – значит, заговорили на венец безбрачия. Кто-то находил песок с могилы у себя на крыльце, кому-то подбрасывали цветок из траурного венка. А кто-то пустил слух, что на хуторе не брезгуют и черной магией…

Мире с детства внушали, что от хутора лучше держаться подальше. Баба Нина и мама рассказывали много такого, от чего потом девушка не одну ночь не могла уснуть. Но мама же и говорила, кем бы ни были люди с хутора, но и они гуляли свадьбы и умирали, рожали и растили детей. Они тоже жили…

Старый еврей давно умер, а сыновья его обзавелись своими семьями. Какое-то время на хуторе еще жил старший сын, но и он съехал. Хутор для них стал чем-то вроде дачи, куда они время от времени приезжали. И каждый раз их приезды приводили деревенских в тревожное волнение. Из деревни хутор был не виден. И лишь дым из дымохода, единственный, выдавал присутствие хозяев…

Мире захотелось зарыться с головой под подушку, а сверху еще и одеяло натянуть, а еще лучше забраться к бабушке на кровать, вместе все-таки не так страшно было бы…

Вдруг по деревне и вправду нечистая сила гуляет? Ночи сейчас, в канун Нового года, необыкновенные, в такие обычно чудеса случаются, ну и не чудеса, конечно, тоже… Ведь кто-то все-таки ходил вокруг дома.

Бабушка снова легла, Мира уселась на кровати и натянула одеяло до подбородка. Сидя так, она вслушивалась в тишину, ругала Степика за пофигизм и отчаянно желала, чтобы он поскорее вернулся.

Глава 2

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Мира услышала, как открылась входная дверь и скрипнула половица. Степик на цыпочках пробрался к своей кровати, что стояла за печкой в передней комнате. От общего помещения ее отделяла цветная занавеска. Этот закуток бабушка использовала под своеобразную кладовку, храня там мешки с сушеными яблоками, грибами, семечками, какие-то вещи, подушки, но когда приезжала родня, все убиралось, освобождая спальное место. Мира и Степик еще в детстве определились с выбором комнат. Она, будучи помладше, спала ближе к бабушке. А Степик как старший ночевал ближе к дверям, чтобы уходить и возвращаться, никого не беспокоя.

Мирослава подождала минуту, давая возможность братцу перевести дыхание и раздеться, а потом отбросила в сторону одеяло и подкралась к спинке кровати. Здесь, за грубкой, стены, разделяющей обе комнаты, не существовало. Когда-то стояла большая грубка, построенная, кажется, еще после войны, по прошествии времени ее перестроили, сделали меньше, и образовался проем. Зимой его закладывали дровами, а летом Мира и Степик запросто пользовались им, чтобы пробираться друг к другу.

– Степик! – шепотом позвала она брата в щель между дров.

– Чего? – прозвучало в ответ.

– Ты где был так долго?

– Что? Слушай, давай не шепчи там, а перебирайся ко мне, поболтаем.

Выскользнув из своего закутка, девушка, стараясь не шуметь, прокралась в переднюю комнату, проскользнула за занавеску и забралась на кровать Степика. Тот как раз разобрал постель и стаскивал с себя свитер.

– Ну? Что в деревне нового? Друзья твои приехали? – спросила его, натягивая на колени одеяло.

– Приехали.

– И чего?

– Ничего.

– Ты что такой? Бабушка, между прочим, беспокоилась. Здесь такое было, когда ты ушел…

– И что было? – без особого интереса спросил Степик.

– Кто-то ходил вокруг дома! И не смей говорить мне, что это фигня. Мне не почудилось. Бабушка тоже слышала. Можешь завтра у нее спросить! Ты там, на улице, никого не видел?

– Нет. Мы прошвырнулись с парнями туда-сюда, но в деревне как будто все вымерли. Ну, мы и заглянули к внучкам бабы Мани. Гарик у нас парень новый, он приехал с Лехой, познакомили. Они были рады нам.

– Ну, еще бы! – съязвила девушка.

– А вот иронии не надо. И зависти тоже. Они нормальные девчонки.

– Ладно, нормальные, так нормальные. Что дальше было?

Степик наконец разделся и нырнул под одеяло, стянув его с Миры.

– Степик! – запротестовала девушка и все же умудрилась отцапать кусочек. – Бабушка говорит, что нечистая сила бродит по деревне и что на хуторе огни видели…

– Там точно кто-то есть. Мы прогулялись немного в лес и действительно видели свет в окнах. И еще свежие следы на снегу. Тропинку так изрядно протоптали… Видно, ходили не раз. Но это вряд ли нечистая сила.

– А кто?

– Не важно.

– Слушай, Степик, ты думаешь, это те самые евреи?

– Не знаю, те самые они или какие-то другие, но их присутствие на хуторе одинаково нежелательно для деревенских!

– Ты веришь, что они были колдунами?

– Не говори глупостей!

– А что тогда?

– Не важно.

– Нет, важно! Ты знаешь про этот хутор что-то и не хочешь рассказать мне.

– Откуда? Так ты слышала, как кто-то шатался вокруг дома?

Девушка кивнула:

– Ты скрываешь от меня что-то. Давай, колись, братец!

– Ничего я от тебя не скрываю. Просто я тебе так скажу: у тех людей, которые жили на хуторе, нет повода хорошо относиться к деревенским. Помнишь, сколько лет их упорно сторонились здесь? А помнишь, как деда Язика нашли в канаве у Болотянки? И пусть он ко многим залезал в огород, чтобы поживиться, и не раз нарывался и получал заслуженно, но все же… Тогда ведь поговаривали, что не с сердцем у него стало плохо, а хуторские поймали его у себя на огороде и отбили почки! А помнишь, как у нашей бабули корову отравили? Между прочим, тогда ветеринар приезжал и экспертизу делали. Ей в самом деле подсыпали какой-то дряни. Все, что бы ни случалось в Старых Дорогах, происходило не без помощи хуторских. По крайней мере, в деревне так считали. И, поверь мне, не без основания.

– Нет, не может быть! – недоверчиво протянула Мира. – Что же они, бандитами были что ли? Почему так неприязненно относились к деревенским? Зачем все эти ужасы?

– Нет, бандитами они, может, и не были, но их родственников репрессировали! Вот они и мстили деревенским за прежние обиды!

– Да это бред! – не поверила девушка. – Не иначе, деревенские сами досаждали им, а они в отместку…

– Мира, ты что, веришь, что наша бабуля смогла бы кого-то обидеть? Наша или Лехина?

– Нет, не верю… – нехотя согласилась девушка.

– Когда старый еврей умер, в деревне вздохнули с облегчением. Его, между прочим, даже на кладбище деревенском не похоронили. Где-то в лесу, недалеко от хутора, есть две могилы – его и жены. Я тебе говорю, они нелюди! Так вот, он умер, но дом остался, и туда приезжают его родственники. А местные мальчишки однажды паренька оттуда выловили и сильно побили.

– Какие мальчишки? Когда? – испуганно спросила Мирослава.

– Давно. И мы с Лехой Поляковым были там. Он старше был, но нас-то – больше…

– Степик, но зачем?

– Да ты не думай, Мира, не за просто так! Знаешь, сколько он напакостил нам? Мы шалаш построим, утром приходим – он разобран. Сети поставим, проверяем – пусты. Так ладно бы пусты, так еще и порваны. Тарзанку повесим на дереве, он ее обрежет. И все шляется вокруг деревни, все что-то вынюхивает, выглядывает. Особенно по ночам любил погулять, шутник такой был, баб местных попугать любил… То в тыкву свечку вставит, то простыню нацепит, а однажды выволок из леса коровий череп с рогами, нацепил его на палку, колокольчики повесил и в дом постучался. Темно было, ночью уже, бабулька открыла дверь, а там такое вот… Помнится, «скорую» тогда вызывали. А потом по деревне байки гуляют о нечистой силе. Мы и то сначала решили, может, и вправду, а потом… Знаешь, сколько ночей мы пролежали в засаде? И все же выловили его и отделали хорошенько, по крайней мере, охота околачиваться по деревне у него отпала, да, видно, не совсем! – пробормотал последнюю фразу Рудинский.

– Что? – переспросила Мира.

– Ничего, так что ты не думай, мы его не просто так… Он сам нарвался, ну а если погорячились немного, то это от злости!

– Но… Степик, а вдруг он… Вдруг он просто хотел подружиться с вами и не знал как?

Степик усмехнулся:

– Странный способ он выбрал, ты не находишь?

– А если бы он запросто подошел к вам и предложил дружить, вы бы приняли его в свою компанию?

– Вот еще! Конечно, нет! – решительно заявил Степик.

– Я так и думала! И он, я думаю, тоже это знал… Так что, ты считаешь подозрительным тот факт, что сейчас кто-то из них объявился на хуторе? Ты думаешь, кто-то с хутора ходил вокруг нашего дома? Тебя это беспокоит?

– Я вообще ничего не считаю. Просто хочу, чтобы никто из них не появлялся в деревне. И не хочу, чтобы опять что-то случилось! Тогда, лет десять назад, это были лишь детские шалости! Теперь мальчишка вырос, вдруг ему захотелось поиграть по-крупному? Слушай, давай не будем заморачиваться на ночь глядя! Дом-то на хуторе все равно принадлежит им. Ну, или их родственникам. А может, они его и вовсе продали кому-нибудь под дачу! Правда, я не представляю, чтобы нашлись такие дураки, которые захотели бы купить этот дом! С такой-то историей…

– Нет, Степик, мне все равно не понятно, в чем эти люди виноваты?

Рудинский пожал плечами:

– Ты у бабули спроси, когда я родился, хутор уже был зоной отчуждения для Старых Дорог! А вообще мне кажется, все дело в том, что они евреи, и все!

– Так в деревне ведь не нацисты живут! Да и не антисемиты.

– Слушай, Мир, ты меня не грузи! И вообще, давай спать!

– Ладно! – согласилась девушка, хоть ей и хотелось еще поговорить.

Мирослава собралась уже слезть с кровати, но Степик неожиданно удержал ее за руку.

– Слушай, Мира, пообещай, что не сунешься на хутор!

– Я что, похожа на сумасшедшую? – возмутилась та и на цыпочках пробралась к себе. Впрочем, не стала бы утверждать это так категорично. Немного поразмыслив, она решила: на хутор не мешало бы заглянуть. И сделать это нужно прямо завтра. Не стоит откладывать.

Нет, разумеется, Мирослава не была отчаянно смелой и бесстрашной, но загадки и тайны манили ее, возбуждали любопытство. К тому же она терпеть не могла, когда ее считали маленькой и глупой и пытались отгородить от жизни…

Ей было всего семнадцать лет, и то, что происходило между хутором и деревней, прошло мимо нее. Хотя слышала Мира множество всяких историй о хуторе, однако никогда не воспринимала их всерьез. Все эти рассказы скорее напоминали народные предания, а то и вовсе сказки. Хутор всегда оставался чем-то нереальным для нее, а теперь вот стал явью.

Мирослава еще долго ворочалась в постели и слышала, что и Степик тоже не спит, ворочается и вздыхает. И бабушка вставала за ночь не раз. Выходила попить воды, вглядывалась в ночь за окном, проверяла, вернулся ли внук, и тихо бормотала что-то себе под нос.

И брат, и сестра проснулись поздно. Бабуля уже успела напечь блинчиков и сварила наваристый густой куриный суп.

Степик, проснувшись первым, перегнулся через спинку кровати и закричал в щель между дровами:

– Подъем, соня, уже обед!

– Степик, ты достал! Ты мне всю ночь спать не давал! – недовольно пробормотала девушка, переворачиваясь на другой бок.

– Ого! Какие двусмысленные заявочки! – хохотнул Рудинский.

– Хам! – огрызнулась Мира, отрывая голову от подушки. Отбросив в сторону одеяло, она спустила ноги с кровати и, засунув их в комнатные тапочки, прошлепала к окну, на ходу убирая с лица непослушные пряди.

А за окном все сверкало и серебрилось в ярких лучах солнца. Голубая лазурь неба, кружева инея и длинные тени на снегу…

– Ой, на улице самая настоящая зима! – воскликнула девушка и невольно поежилась. Холода Мира не любила.

– Классная погодка! Мы сегодня с друзьями обещали девчонок на горку сводить! – Степик подошел сзади, натягивая на футболку свитер, и тоже глянул в окно.

Мира с удовольствием бы сходила на горку… Жаль, не с кем… Она не могла попросить Степика взять ее с собой. И друзья, и компании у них всегда, с самого детства были разные. Разница в семь лет в этом плане была ощутимой. Мира считалась маленькой для окружения Рудинского, а у самой здесь никогда и не было друзей.

– Унукі мае, – в комнату заглянула баба Нина. – Снеданне ўжо гатова, стыне. Хадземце, паядзім. Сцяпан, ты не замерз уночы?

– Нет, бабуль, нормально спал. А че, может, дров наносить еще за грубку? Или ты хочешь печь топить?

– Трэба печ затапіць! На вуліцы халодна, а бабы кажуць, што будзе яшчэ халадней! Я ўранні печ вытаплю, а вечарам грубку, і будзе цёпла! А то яшчэ памерзнеце ў бабы! Я к вечару кашы пшоннай хочу зрабіць, Міра яе любіць. На вячэру з малаком паясцё!

– Для Миры, как всегда, все самое вкусное! – проворчал Степик и, отвернувшись от окна, побрел в переднюю комнату, где баба Нина уже наливала им горячего бульона. – Что за несправедливость!

– Вот повозмущайся еще, и я тебе ничего не оставлю! – усмехнувшись, сказала ему в спину девушка, следуя по пятам.

Они уселись за стол и тут же набросились на еду. Трапеза затянулась до полудня, поэтому и за водой к колодцу выбрались только после обеда.

Летом к колодцу вдоль заборов вела тропинка, сейчас же ее основательно и безнадежно замело снегом. Поэтому они вышли на проезжую часть, расчищенную и накатанную, блестящую, как стекло. Мира сделала пару шагов и, поскользнувшись, шлепнулась. Ведро с громким стуком отлетело в сторону, всполошив стаю ворон, а Степик обернулся и рассмеялся.

– Очень смешно! – обиженно буркнула девушка.

– Ты права, куда смешнее было бы, если бы ты упала с полным ведром! – беспечно отозвался Степик.

Мирослава состроила ему рожицу.

Степик отвернулся и пошел дальше, посмеиваясь, а Мира, с трудом поднявшись, поплелась следом, размышляя, какую бы гадость ему устроить. Сперва решила подножку подставить, но, здраво оценив собственные возможности, передумала. Зато слепила снежок. Хороший такой, большой и крепкий.