Лучшие классические детективы в одном томе (сборник) Коллинз Уильям

– Извините, миледи, – я не говорю, что алмаз украден. Я только говорю сейчас, что алмаз пропал. Если найдется запачканная одежда, то это может повести к отысканию алмаза.

Миледи посмотрела на меня.

– Понятно ли вам это? – спросила она.

– Сыщик Кафф понимает, миледи, – ответил я.

– Каким же образом вы собираетесь отыскать запачканное платье? – спросила моя госпожа, опять обращаясь к сыщику. – Стыдно сказать, но сундуки и комнаты моих добрых слуг, много лет живущих у меня, уже были обысканы первым следователем. Я не могу и не хочу позволить оскорблять их вторично!

(Вот это так госпожа! Вот это так женщина, единственная на десять тысяч!)

– Об этом-то я и хотел поговорить с вашей милостью, – отозвался сыщик. – Первый следователь причинил много вреда следствию, дав понять слугам, что он подозревает их. Если я дам им повод думать, что их подозревают во второй раз, неизвестно, какие еще препятствия будут они нам чинить, особенно женщины. А между тем сундуки их должны быть обысканы опять – по той простой причине, что тогда искали алмаз, а теперь будут искать запачканное платье. Я совершенно согласен с вами, миледи, что следует пощадить чувства слуг. Но я также совершенно убежден, что гардероб слуг должен быть обыскан.

Мы были, по-видимому, в тупике. Миледи высказала это в выражениях более изысканных, чем я.

– Мне пришел в голову план, разрешающий это затруднение, – сказал сыщик Кафф. – Если вы, миледи, согласитесь на него, я намерен объяснить слугам, в чем дело…

– Женщины сейчас же вообразят, что их опять подозревают, – прервал я его.

– Не вообразят, мистер Беттередж, – ответил сыщик, – не вообразят, если я скажу им, что буду обыскивать гардероб всех тех, – начиная с миледи, – кто ночевал в доме в среду. Это простая формальность, – прибавил он, взглянув искоса на мою госпожу, – но служанки поймут дело так, что их ставят наравне с господами, и, вместо того чтобы мешать следствию, сочтут за честь содействовать ему.

Я должен был признать, что он прав. Миледи, когда прошло ее изумление, также это признала.

– Вы уверены, что такой обыск нужен? – спросила она.

– Это кратчайший путь к цели из всех, какие я вижу, миледи.

Госпожа моя встала, чтобы позвонить горничной.

– Вы будете говорить со слугами, держа в руках ключи от моего гардероба.

Сыщик Кафф остановил ее неожиданным вопросом:

– Не лучше ли нам прежде убедиться в согласии на это других дам и джентльменов, находящихся в доме?

– Единственная другая дама в доме – мисс Вериндер, – ответила моя госпожа с удивлением. – Единственные джентльмены – мои племянники, мистер Блэк и мистер Эблуайт. С их стороны нечего опасаться отказа!

Я напомнил миледи, что мистер Годфри уезжает. Не успел я произнести эти слова, как мистер Годфри сам постучался в дверь, чтобы проститься; вслед за ним пришел и мистер Фрэнклин, собиравшийся проводить его до станции. Миледи объяснила им наше затруднение. Мистер Годфри тотчас его разрешил. Он крикнул Самюэлю в окно, чтобы тот опять внес наверх его чемодан, а потом сам отдал ключ сыщику Каффу.

– Мои вещи можно переслать ко мне в Лондон, – сказал он, – когда кончится следствие.

Сыщик принял ключи с приличествующим извинением:

– Мне жаль, что я ввожу вас в хлопоты, сэр, из-за пустой формальности, но пример господ примирит и прислугу с обыском.

Мистер Годфри с большим чувством простился с миледи, прося ее передать его почтение мисс Рэчел в выражениях, доказывавших, что он не принимает ее «нет» за окончательный отказ и намерен снова посвататься к ней при первом удобном случае. Мистер Фрэнклин, уходя вслед за своим кузеном, сообщил сыщику, что все его вещи готовы для осмотра и что все принадлежащее ему никогда не запирается. Сыщик Кафф изъявил ему свою признательность. Заметьте, что план его был принят с чрезвычайной готовностью как миледи, так и мистером Фрэнклином и мистером Годфри. Осталось только получить согласие мисс Рэчел, прежде чем созвать слуг и начать поиски запачканного платья.

Необъяснимое отвращение миледи к сыщику как будто еще усилилось после их ухода.

– Если я пришлю вам ключи мисс Вериндер, – сказала она, – полагаю, вам пока ничего более от меня не нужно?

– Прошу извинения у вас, миледи, – сказал мистер Кафф. – Прежде чем мы начнем, мне хотелось бы заглянуть в бельевую книгу, где записывается нательное белье. Запачканная одежда, может быть, относится к белью. Если эти поиски не приведут ни к чему, я попрошу сообщить мне обо всем белье, находящемся в доме, и обо всем белье, отданном в стирку; если какой-нибудь вещи недостанет, можно будет предположить, что именно на ней и осталась краска и что эта вещь с умыслом припрятана вчера или сегодня тем лицом, которому она принадлежит. Инспектор Сигрэв, – прибавил Кафф, обернувшись ко мне, – обратил внимание служанок на пятно, когда они столпились в комнате в четверг утром. Может быть, мистер Беттередж, и это окажется одной из многочисленных ошибок инспектора Сигрэва.

Миледи велела мне позвонить и приказать принести бельевую книгу. Она оставалась с нами до тех пор, пока не принесли эту книгу, на тот случай, если бы, просмотрев ее, сыщик Кафф опять захотел спросить о чем-нибудь.

Книгу для записи белья принесла Розанна Спирман. Эта девушка пришла к завтраку страшно бледная и расстроенная, но, очевидно, достаточно оправившаяся от своего вчерашнего нездоровья, чтобы приняться за работу. Сыщик Кафф внимательно оглядел нашу вторую служанку: ее лицо, когда она вошла, и ее уродливое плечо, когда она вышла.

– Имеете ли вы еще что-нибудь сказать мне? – спросила миледи с нетерпением, желая поскорее освободиться от общества сыщика.

Знаменитый Кафф открыл книгу, разобрался в ней за полминуты и опять закрыл ее.

– Я осмелюсь обеспокоить вас, миледи, только одним вопросом, – сказал он. – Молодая женщина, которая принесла сюда эту книгу, служит у вас так же давно, как и другие слуги?

– Почему вы об этом спрашиваете?

– Потому что, когда я видел ее в последний раз, она сидела в тюрьме за воровство.

После этого ничего не оставалось, как сказать ему всю правду. Госпожа моя всячески хвалила хорошее поведение Розанны в ее доме и упомянула, что надзирательница исправительного дома была о ней самого лучшего мнения.

– Надеюсь, вы не подозреваете ее? – в заключение и очень серьезно прибавила миледи.

– Я уже говорил вам, миледи, что до настоящего времени никого в доме не подозреваю в воровстве.

После этого ответа миледи встала, чтобы отправиться наверх, за ключами мисс Рэчел. Мистер Кафф опередил меня, поспешно открыв перед нею дверь и отвесив ей низкий поклон. Миледи задрожала, проходя мимо него.

Мы ждали, ждали, а ключей все не было. Сыщик Кафф не заговаривал со мной. Он обратил к окну свое меланхолическое лицо, засунул в карманы свои худощавые руки и тихонько насвистывал про себя «Последнюю летнюю розу».

Наконец вошел Самюэль, но не с ключами, а с клочком бумаги для меня. Я неловко и с трудом надел очки, чувствуя, что унылые глаза сыщика неотступно устремлены на меня.

На клочке бумаги рукой миледи были написаны три строчки карандашом. Она сообщала мне, что мисс Рэчел наотрез отказалась показать свой гардероб.

Я понял нежелание миледи встретиться с сыщиком Каффом после подобного ответа ее дочери. Не будь я слишком стар для юношеской конфузливости, мне кажется, я покраснел бы от мысли, что должен с ним объясняться.

– Известие о ключах мисс Вериндер? – спросил сыщик.

– Барышня не соглашается на обыск своего гардероба.

– А!

Голос его не был подчинен такой совершенной дисциплине, как его лицо. Когда он сказал: «А!» – это было сказано тоном человека, который услышал то, что ожидал услышать. Он и рассердил и испугал меня – почему, сказать не могу, но это было так.

– От обыска придется отказаться? – спросил я.

– Да, – ответил Кафф, – от обыска придется отказаться, потому что ваша барышня не соглашается подвергнуться ему наравне с другими. Мы должны или осмотреть всю одежду в доме, или не осматривать ничего. Пошлите чемодан мистера Эблуайта в Лондон с первым же поездом, а книгу для белья возвратите с моим поклоном и благодарностью молодой женщине, которая принесла ее.

Он положил книгу на стол и, вынув перочинный ножик, стал чистить ногти.

– Вы, кажется, не очень обманулись в своих ожиданиях? – спросил я.

– Да, – ответил сыщик Кафф, – не очень.

Я постарался заставить его объясниться.

– Зачем же мисс Рэчел препятствовать вам? – спросил я. – Кажется, ее интересы требуют, чтобы она вам помогала.

– Подождите немножко, мистер Беттередж, подождите немножко.

Головы поумнее моей могли бы понять смысл его слов. Или человек, менее привязанный к Рэчел, чем я, мог бы видеть, куда он метит. Отвращение миледи к нему могло означать – как я понял уже впоследствии, – что она видела, куда он метил.

– Что же теперь делать? – спросил я.

Сыщик Кафф кончил чистить ногти, посмотрел на них минуту с меланхолическим интересом и спрятал свой перочинный ножик.

– Пойдемте в сад, – сказал он, – взглянуть на розы.

Глава XIV

Ближайший путь из кабинета миледи в сад вел через известный вам кустарник. Для того чтобы вы лучше поняли дальнейшее, я должен прибавить, что дорожка в кустарнике была излюбленной прогулкой мистера Фрэнклина. Когда он исчезал из дома и его нигде не могли отыскать, мы обыкновенно находили его там.

Надо признаться, читатель, я довольно упрямый старик. Чем упорнее сыщик Кафф скрывал от меня свои мысли, тем упорнее старался я в них проникнуть. Когда мы свернули в кустарник, я попытался провести его другим способом.

– При настоящем положении вещей, – сказал я, – на вашем месте я стал бы в тупик.

– При настоящем положении вещей, – ответил Кафф, – на моем месте вы пришли бы к выводу, который уничтожил бы всякое сомнение. Оставим этот вывод пока в стороне, мистер Беттередж. Я привел вас сюда не затем, чтобы вы травили меня, как барсука; я привел вас сюда для того, чтобы получить от вас некоторые сведения. Конечно, вы могли бы сообщить их мне и в доме. Но двери и слушатели взаимно притягивают друг друга, и люди моей профессии имеют полезное для здоровья пристрастие к свежему воздуху.

Немыслимо было провести этого человека! Я уступил и стал терпеливо, насколько мог, ожидать, что последует дальше.

– Не будем вникать в причины поведения вашей барышни, – продолжал сыщик, – пожалеем только, что она отказывается мне помочь, потому что, поступая так, она делает расследование более трудным, чем оно могло бы быть. Мы должны теперь постараться без ее помощи разрешить тайну пятна, которое, верьте моему слову, является также и тайной алмаза. Я решил повидать слуг и обследовать их мысли и поступки, мистер Беттередж, вместо того чтобы обыскивать их сундуки. Однако, прежде чем приступить к этому, я хотел бы задать вам два вопроса. Вы человек наблюдательный; скажите, не заметили ли вы какой-нибудь странности в ком-либо из слуг, – кроме, разумеется, весьма естественного испуга и волнения, – после того как обнаружилась пропажа алмаза? Не было ли между ними какой-нибудь особенной ссоры? Например, не рассердился ли кто-нибудь совершенно неожиданно? Или не занемог ли вдруг?

Я вспомнил о внезапной болезни Розанны Спирман за вчерашним обедом, но не успел ответить, как сыщик вдруг уставился на кустарник и пробормотал про себя:

– Ага!

– Что случилось? – спросил я.

– Опять ревматизм в спине, – ответил сыщик громким голосом, словно желая, чтобы нас услышало третье лицо. – Должно быть, к перемене погоды.

Еще несколько шагов – и мы очутились у дома. Круто повернув направо, мы вышли на террасу и спустились по ступенькам в нижний сад. Сыщик Кафф остановился на открытом месте, откуда все хорошо было видно на большом расстоянии.

– Невероятно, чтобы эта молодая девушка, Розанна Спирман, со своей наружностью, имела поклонника, – сказал он, – но в интересах этой девушки я должен спросить у вас сейчас: не обзавелась ли она, бедняжка, обожателем, по примеру остальных?

Что означал его вопрос при данных обстоятельствах? Вместо ответа я вытаращил на него глаза.

– Дело в том, что Розанна Спирман пряталась в кустах, когда мы проходили мимо, – сказал сыщик.

– Это когда вы сказали «ага»?

– Да, когда я сказал «ага». Если у нее есть обожатель, такое поведение не означает ничего. Если же нет, то, при настоящем положении дел в доме, это крайне подозрительно, и, как мне ни жаль, я буду вынужден действовать соответствующим образом.

Что мог я ему сказать? Я знал, что мистер Фрэнклин любит гулять в кустарниках; я знал, что, по всей вероятности, он пойдет по этой дороге, возвращаясь со станции; я знал, что Пенелопа не раз заставала тут нашу вторую служанку и всегда уверяла меня, что Розанна хотела привлечь к себе внимание мистера Фрэнклина. Если дочь моя права, Розанна могла тут поджидать возвращения мистера Фрэнклина как раз в то время, когда сыщик заметил ее. Я был поставлен между двумя трудностями: или упомянуть о фантазиях Пенелопы как о своих собственных, или предоставить несчастной девушке пострадать от последствий, от очень серьезных последствий, возбудив подозрения сыщика. Из чистого сострадания к девушке – клянусь честью и душой, из чистого сострадания к девушке! – я дал сыщику необходимые объяснения и сказал ему, что Розанна имела сумасбродство влюбиться в мистера Фрэнклина Блэка.

Инспектор Кафф не смеялся никогда. В тех немногих случаях, когда что-нибудь казалось ему забавным, углы его губ слегка кривились, и только. Они слегка покривились и сейчас.

– Не лучше ли было бы вам сказать, что она имела сумасбродство родиться безобразной и служанкой? – спросил он. – Влюбиться в джентльмена с наружностью и обращением мистера Фрэнклина кажется мне не самым большим сумасбродством в ее поведении. Однако я рад, что дело выяснилось. Как-то легче на душе, когда хоть какая-нибудь загадка разрешается. Да, я сохраню это в тайне, мистер Беттередж. Я люблю щадить человеческие слабости, хоть мне в моей профессии не так уж часто представляется к этому случай. Вы думаете, мистер Фрэнклин Блэк не подозревает о привязанности этой девушки? Поверьте, он скорехонько узнал бы о ней, будь девушка недурна собой. Некрасивым женщинам плохо живется на этом свете; будем надеяться, что они получат награду на том… А у вас превосходный сад, и как хорошо содержится лужайка! Посмотрите сами, насколько красивее кажутся цветы, когда их окружает трава, а не песок… Нет, благодарю, я не сорву розу. У меня болит сердце, когда их срывают со стеблей, так же как у вас болит сердце, когда что-нибудь идет неладно в людской… Вы не заметили что-нибудь необычное для вас в слугах, когда обнаружилась пропажа алмаза?

До сих пор я держал себя очень откровенно с сыщиком Каффом. Но вкрадчивость, с какой он вторично обратился ко мне с этим вопросом, заставила меня быть осторожнее. Сказать попросту, меня вовсе не радовала мысль помогать его розыскам, если эти розыски приводили его, словно змею, ползущую в траве, к моим товарищам – слугам.

– Я ничего не заметил, – сказал я, – кроме того, что все мы растерялись, включая и меня самого.

– О! – сказал сыщик. – И вы ничего больше не имеете мне сказать, не так ли?

Я ответил с невозмутимой физиономией (льщу себя этой мыслью):

– Ничего.

Унылые глаза сыщика Каффа пристально уставились мне в лицо.

– Мистер Беттередж, – сказал он, – позвольте пожать вам руку. Вы мне чрезвычайно нравитесь.

Почему он выбрал именно эту минуту, когда я обманул его, чтоб высказать мне свое расположение, понять не могу. Но, разумеется, я несколько возгордился, не на шутку возгордился тем, что наконец-то провел знаменитого Каффа!

Мы вернулись домой. Кафф попросил отвести ему для допроса особую комнату, а потом присылать туда слуг, живущих в доме, одного за другим, по порядку их звания, от первого до последнего.

Я привел сыщика Каффа в свою собственную комнату, а потом созвал всех слуг в переднюю. Розанна Спирман пришла вместе с другими, такая же, как всегда. Она была не менее опытна в своем роде, нежели сыщик в своем, и, я подозреваю, слышала в кустарнике, как он расспрашивал меня о слугах вообще, прежде чем увидел ее. Но по лицу ее нельзя было и догадаться, что она помнит о существовании такого места, как наш кустарник.

Я отправлял к сыщику одну служанку за другой, как мне было велено. Кухарка первая вошла в судилище – другими словами, в мою комнату. Она оставалась там очень недолго. Выводом ее было, когда она вышла:

– Сыщик Кафф человек унылый, но сыщик Кафф настоящий джентльмен.

Вслед за нею отправилась горничная миледи. Оставалась она гораздо дольше. Заключением ее было, когда она вышла:

– Если сыщик Кафф не верит словам порядочной женщины, то он мог бы по крайней мере оставить свое мнение при себе!

Потом отправилась Пенелопа. Оставалась минуты две, не больше. Донесение:

– Сыщика Каффа очень жаль: должно быть, он в молодости был несчастлив в любви, батюшка.

После Пенелопы пошла старшая служанка. Оставалась, как и горничная миледи, довольно долго. Вывод:

– Я поступила к миледи не затем, чтобы какой-нибудь полицейский подозревал меня в глаза.

Потом пошла Розанна Спирман. Оставалась дольше всех. Никакого вывода – мертвое молчание и бледные как смерть губы. Самюэль, лакей, пошел вслед за Розанной. Оставался минуты две. Донесение:

– Тому, кто чистит сапоги мистеру Каффу, следовало бы постыдиться.

Нанси, судомойка, пошла последней; оставалась минуты две. Донесение:

– У сыщика есть сердце, он, мистер Беттередж, не издевается над бедной работящей девушкой.

Отправившись в судилище, когда все уже было закончено, узнать, не будет ли мне каких-нибудь новы приказаний, я обнаружил, что сыщик глядит в окно и насвистывает «Последнюю летнюю розу».

– Что-нибудь узнали, сэр? – спросил я.

– Если Розанна Спирман отпросится из дому, – сказал сыщик, – отпустите ее, бедняжку, но сперва дайте мне знать.

Уж лучше было бы мне промолчать о Розанне и мистере Фрэнклине. Было ясно, что несчастная девушка возбудила подозрения сыщика Каффа, несмотря на все мои старания не допустить этого.

– Надеюсь, вы не считаете Розанну причастной к пропаже алмаза? – осмелился я спросить.

Углы меланхолических губ Каффа искривились, и он пристально посмотрел мне в лицо.

– Я думаю, лучше будет не говорить вам ничего, мистер Беттередж, – сказал он, – а иначе вы, пожалуй, расстроитесь.

Я усомнился: уж точно ли удалось мне тогда, в саду, провести знаменитого Каффа? К моему облегчению, нас прервал стук в дверь, и пришло известие от кухарки: Розанна Спирман просит разрешения выйти по всегдашней своей причине: болит голова и хочется подышать свежим воздухом.

По знаку сыщика я сказал:

– Пусть ее идет.

– Где у вас выход для прислуги? – спросил он, едва мы остались одни.

Я показал ему его.

– Заприте дверь вашей комнаты, – проговорил сыщик, – и, если кто-нибудь спросит обо мне, скажите, что я сижу здесь и размышляю.

Он опять скривил углы своих губ и исчез.

Оставшись один, я почувствовал сильнейшее любопытство, подтолкнувшее меня самолично заняться розысками.

Было ясно, что подозрения сыщика Каффа были возбуждены ответами слуг на допросе. А две служанки (кроме самой Розанны), остававшиеся на допросе дольше других, – горничная миледи и горничная по дому, – были из самых ярых гонительниц несчастной девушки. Придя к этому заключению, я будто случайно заглянул в людскую, увидел, что там происходит чаепитие, и тотчас на него напросился. (Кстати, напоить сплетницу чаем – это то же, что подлить керосину в гаснущую лампу.)

Надежда моя найти союзника в чайнике не осталась без награды. Менее чем через полчаса я знал столько же, сколько сам сыщик.

Ни горничная миледи, ни первая горничная по дому не поверили вчерашней болезни Розанны. Эти две чертовки – прошу прощения, но как же иначе назвать злых женщин? – несколько раз прокрадывались в четверг после полудня наверх, пытаясь отворить дверь Розанны, и, всякий раз находя ее запертой, стучались и не получали ответа, слушали и не слышали никакого звука изнутри.

Когда девушка спустилась к чаю и снова была отослана в постель по причине нездоровья, две вышеупомянутые чертовки опять попробовали отворить ее дверь и нашли ее запертой, заглянули в замочную скважину и нашли ее заткнутой, видели свет под дверями в полночь и слышали треск огня (огонь в спальне служанки в июне!) в четыре часа утра. Все это они рассказали сыщику Каффу, который, вместо благодарности за их желание помочь ему, посмотрел на них кислым и подозрительным взглядом, явно показывая, что не верит ни той, ни другой. Отсюда – нелестный отзыв обеих женщин о сыщике. Отсюда (а также и под влиянием чайника) их готовность дать волю языку о неджентльменском обращении сыщика с ними.

Так как я уже подметил уловки знаменитого Каффа и знал, что он намерен тайно следить за Розанной, когда она выйдет на прогулку, мне стало ясно, что он нарочно не показал обеим горничным, как существенно они ему помогли. Покажи только женщинам подобного рода, что считаешь их показания достойными доверия, и они до того зачванятся этим, такого наговорят, что сразу заставят Розанну Спирман быть начеку.

Я вышел из дома. Летний вечер был удивительно хорош. Я сильно жалел бедную девушку и вообще был очень встревожен оборотом, какой приняло дело. Направившись к кустарнику, я встретил мистера Фрэнклина в его любимой аллее. Он давно уже вернулся со станции и успел переговорить с миледи. Она рассказала ему о непонятном отказе мисс Рэчел дать осмотреть ее гардероб и привела его этим в такое уныние, что он, казалось, не решался больше говорить о барышне. Фамильный характер сказался в нем в этот вечер впервые во всей своей силе.

– Ну, Беттередж, – сказал он, – как нравится вам атмосфера тайны и подозрения, в которой мы все теперь живем? Помните утро, когда я приехал с Лунным камнем? Боже мой, как я жалею, что мы не бросили его в пески!

После этой вспышки он не захотел продолжать разговора, пока не успокоится. Мы молча шли рядом минуты две, а потом он спросил меня, куда делся сыщик Кафф. Невозможно было обмануть мистера Фрэнклина ответом, будто сыщик сидит в моей комнате и размышляет. Я рассказал ему все, как было, упомянув в особенности то, что горничная миледи и горничная по дому сообщили о Розанне Спирман.

Ясный ум мистера Фрэнклина в одно мгновение увидел, на что обратились подозрения сыщика.

– Вы, кажется, говорили мне сегодня утром, – сказал он, – что один из лавочников уверял, будто видел, как Розанна вчера шла пешком во Фризинголл, когда мы предполагали, что она лежит больная в своей комнате?

– Да, сэр.

– Если горничная тетушки и другая женщина говорят правду, значит, лавочник действительно встретил ее. Болезнь была предлогом, чтобы нас обмануть. У нее была какая-нибудь преступная причина, для того чтобы тайно побывать в городе. Запачканное краской платье, по-видимому, принадлежит ей, а огонь в ее комнате в четыре часа был разведен для того, чтобы сжечь это платье. Розанна Спирман украла алмаз. Я сейчас же пойду и скажу тетушке, какой оборот приняло дело.

– Нет, повремените еще, сэр, – послышался меланхолический голос позади нас.

Мы быстро обернулись и очутились лицом к лицу с сыщиком Каффом.

– Почему же? – спросил мистер Фрэнклин.

– Потому что, сэр, если вы скажете миледи, то миледи передаст об этом мисс Вериндер.

– Предположим, что передаст. А дальше?

Мистер Фрэнклин произнес это с внезапным жаром и запальчивостью, как если б сыщик смертельно оскорбил его.

– А как вы думаете, сэр, – спокойно сказал сыщик Кафф, – благоразумно ли задавать этот вопрос мне – и в такую минуту?

Наступило минутное молчание. Мистер Фрэнклин приблизился к сыщику. Оба они пристально посмотрели в лицо друг другу. Мистер Фрэнклин заговорил первый, понизив голос так же внезапно, как возвысил его.

– Я полагаю, вам известно, мистер Кафф, – сказал он, – что вы касаетесь чрезвычайно щекотливого вопроса.

– Не в первый, а может быть, в тысячный раз касаюсь я щекотливых вопросов, – ответил тот со своим обычным бесстрастием.

– Вы хотите сказать, что запрещаете мне говорить тетушке о случившемся?

– Я хочу сказать, сэр, что я брошу это дело, если вы сообщите леди Вериндер или кому бы то ни было о том, что случилось, пока я не дам вам позволения на это.

Его слова решили вопрос. Мистеру Фрэнклину ничего больше не оставалось, как покориться; он гневно повернулся и оставил нас.

Я с трепетом слушал их, не зная, кого подозревать и что теперь думать. Но, несмотря на мое смущение, две вещи были мне ясны: во-первых, что барышня, неизвестно почему, была причиной тех колкостей, которые они наговорили друг другу. Во-вторых, что они совершенно поняли друг друга, не обменявшись никакими предварительными объяснениями.

– Мистер Беттередж, – сказал сыщик, – вы сделали очень большую глупость в мое отсутствие. Вы сами пустились на розыски. Впредь, может быть, вы будете так обязательны, что станете производить розыски совместно со мной.

Он взял меня под руку и повел по дороге, которой сюда пришел. Должен признаться, что, хотя я и заслужил его упрек, тем не менее я не собирался помогать ему расставлять ловушки Розанне Спирман. Воровка она была или нет, законно это или нет, мне было все равно – я ее жалел.

– Чего вы хотите от меня? – спросил я, вырвав свою руку и остановившись.

– Только небольших сведений о здешних окрестностях, – ответил сыщик.

Я не мог отказаться пополнить географический багаж сыщика Каффа.

– Есть ли на этой стороне какая-нибудь дорога, которая вела бы от морского берега к дому? – спросил Кафф.

С этими словами он указал на ели, за которыми лежали Зыбучие пески.

– Да, – ответил я, – тут есть дорожка.

– Покажите ее мне.

Рядышком, в сумерках летнего вечера, оба мы, сыщик и я, отправились к Зыбучим пескам.

Глава XV

Кафф молчал, погруженный в свои думы, пока мы не вышли в еловый лесок. Тут он очнулся, как человек, принявший решение, и опять заговорил со мной.

– Мистер Беттередж, – сказал он, – так как вы сделали мне честь и впряглись, как говорится, со мной в одну упряжку и так как я думаю, что вы можете быть мне полезны еще до истечения нынешнего вечера, – я не вижу никакой надобности для нас с вами таиться друг от друга и намерен со своей стороны подать вам пример откровенности. Вы решили не сообщать мне никаких сведений, которые могли бы повредить Розанне Спирман, потому что с вами она вела себя хорошо и потому что вам искренне жаль ее. Эти гуманные побуждения делают вам большую честь, но в данном случае они совершенно бесполезны. Розанне Спирман не грозит ни малейшей опасности, даже если я обвиню ее как соучастницу в пропаже алмаза, на основании улик, которые так же очевидны для меня, как нос на вашем лице.

– Вы хотите сказать, что миледи не станет преследовать ее судебным порядком? – спросил я.

– Я хочу сказать, что миледи не сможет преследовать ее, – ответил сыщик. – Розанна Спирман – не более как орудие в руках другого лица, и ради этого другого лица Розанна Спирман будет пощажена.

Он говорил серьезно, в этом нельзя было сомневаться. Однако в моей душе шевельнулось какое-то подозрение против него.

– Не можете ли вы назвать это другое лицо? – спросил я.

– Не можете ли вы, мистер Беттередж?

– Нет.

Сыщик Кафф вдруг остановился и посмотрел на меня с меланхолическим участием.

– Мне всегда приятно щадить людские слабости, – сказал он. – А в настоящую минуту я испытываю огромное желание щадить вас, мистер Беттередж. А вы, по той же прекрасной причине, чувствуете огромное желание щадить Розанну Спирман, не правда ли? Скажите, не сшила ли она себе недавно новое белье?

К чему он так неожиданно ввернул этот странный вопрос, я никак не мог догадаться. Но, не видя, чем правда могла бы повредить Розанне, я ответил, что девушка поступила к нам с очень скудным запасом белья и что миледи в вознаграждение за ее хорошее поведение (я сделал ударение на последних словах) подарила ей новое белье недели две назад.

– Как жалок этот свет! – сказал сыщик. – Человеческая жизнь есть нечто вроде мишени, в которую несчастье стреляет беспрестанно и всегда попадает в цель. Если бы не этот новый запас белья, мы легко нашли бы новую кофту или юбку в вещах Розанны и уличили бы ее таким образом. Вы следите за моей мыслью, не так ли? Вы сами допрашивали служанок и знаете, какие открытия сделали две из них у двери Розанны. Наверное, вы знаете, чем занималась вчера девушка, после того как она занемогла? Вы не можете догадаться? О боже мой! Это так же ясно, как полоса света вон там за деревьями. В одиннадцать часов в четверг утром инспектор Сигрэв – это скопление человеческих слабостей – указывает всем женщинам пятно на двери. У Розанны есть основание предполагать, что след оставлен ее собственной одеждой; она пользуется первым удобным случаем, чтобы уйти в свою комнату, находит пятно на своей кофточке или юбке, или все равно на чем, притворяется больной, пробирается в город, покупает материал для новой юбки или кофты, шьет ее одна в своей комнате в четверг ночью, разводит огонь – не для того, чтобы сжечь: две другие служанки подсматривают у дверей, и она знает, что запах гари ее выдаст, да ей и некуда деть кучу пепла, – разводит огонь, говорю я, чтобы выстирать, высушить и выгладить подмененную юбку, а запачканную скрывает – вероятно, на себе – и вот сейчас, в эту самую минуту, старается уничтожить ее где-нибудь в удобном местечке на этом уединенном берегу перед нами. Я видел сегодня вечером, как она зашла в рыбачьей деревне в одну хижину, куда, может быть, и мы с вами заглянем до возвращения домой. Она оставалась в этой хижине некоторое время и вышла оттуда, как мне показалось, с чем-то спрятанным под плащом. Плащ на женщине – эмблема милосердия – прикрывает множество грехов. Я видел, как она отправилась к северу вдоль берега, когда вышла из хижины… Неужели ваш морской берег считается таким живописным, мистер Беттередж?

Я ответил «да» так коротко, как только мог.

– Вкусы бывают разные, – сказал сыщик Кафф. – На мой взгляд, нет морского ландшафта, который нравился бы мне менее. Если бы вам понадобилось следить за другим человеком, идя по этому берегу, и если бы человек этот внезапно оглянулся, вам не найти ни малейшего местечка, за которым вы могли бы спрятаться. Мне оставалось выбрать одно из двух: или посадить Розанну в тюрьму по подозрению, или предоставить ей действовать по своему усмотрению. По причинам, объяснением которых не стану вам надоедать, я предпочел лучше пойти на всевозможные жертвы, нежели возбудить тревогу в одной особе, которую мы с вами называть не станем. Я вернулся домой, чтобы попросить вас провести меня к северному концу берега другой дорогой. Песок – один из лучших мне известных ищеек: он отлично ведет вас по следу. Если мы не встретим Розанну Спирман на обратном пути, то песок, пока еще светло, может сказать нам, где она была. Вот песок. Вы меня извините, если я посоветую вам идти молча и пропустить меня вперед.

Если докторам известна болезнь под названием сыскная лихорадка, то именно такая болезнь овладела сейчас вашим нижайшим слугой. Сыщик Кафф спустился между дюнами к берегу. Я последовал за ним с сильно бьющимся сердцем и ждал поодаль, что будет дальше.

Оглядевшись, я увидел, что стою на том самом месте, где Розанна Спирман разговаривала со мной в тот день, когда мистер Фрэнклин вдруг появился перед нами, приехав к нам из Лондона. Покуда взгляд мой следовал за сыщиком, мысли мои, против воли, устремились к тому, что тогда произошло между Розанной и мной. Уверяю вас, я почти чувствовал, как бедняжка с признательностью пожала мне руку за ласковые слова, сказанные ей. Уверяю вас, я почти слышал, как голос ее говорил мне, что Зыбучие пески притягивают ее против воли, почти видел, как лицо ее просияло, когда она вдруг заметила мистера Фрэнклина, внезапно вышедшего к нам из-за дюн. Тоска моя все усиливалась, и я еще больше встревожился, когда огляделся вокруг, чтоб оторваться от своих мыслей.

Последний вечерний свет быстро догорал, и над этим печальным местом нависла какая-то зловещая тишина. Волны океана набегали на мели за бухтой, не производя ни малейшего звука. А вода в самой бухте была свинцовой и неподвижной. Желтовато-белые клочки грязной тины усеивали ее поверхность. Ил и пена чуть заметно поблескивали в тех местах, где последний свет еще падал на них меж двух больших утесов, выступавших с севера и с юга в море. Начинался прилив, и, пока я стоял и ждал, все бурое пространство Зыбучих песков стало морщиться и дрожать – это было единственное движение в этом отвратительном месте.

Я видел, как сыщик вздрогнул, когда заметил колебание песка. Посмотрев на него минуты две, он отвернулся и снова подошел ко мне.

– Вероломное это место, мистер Беттередж, – сказал он, – и никаких следов Розанны Спирман на всем берегу, куда бы вы ни посмотрели.

Он повел меня ближе к берегу, и я сам увидел, что только его следы и мои виднелись на песке.

– В какой стороне от нас рыбачья деревня? – спросил сыщик Кафф.

– Коббс-Голл, – ответил я (так называлась деревня), – будет отсюда к югу.

– Я видел, как девушка шла сегодня вечером к северу вдоль берега из Коббс-Голла, – сказал сыщик. – Следовательно, она направлялась к этому месту. Коббс-Голл по ту сторону вон того мыска? Не можем ли мы пройти туда берегом, так как вода теперь стоит низко?

Я ответил утвердительно на оба вопроса.

– Вы меня извините, если я попрошу вас пойти скорее, – сказал сыщик. – Мне нужно, прежде чем стемнеет, отыскать то место, где она сошла с берега.

Мы прошли, как мне кажется, шагов двести к Коббс-Голлу, как вдруг сыщик Кафф опустился на колени, словно почувствовал внезапное желание помолиться богу.

– Можно кое-что сказать в пользу вашего морского вида, – заметил он. – Вот женские следы, мистер Беттередж! Назовем их следами Розанны, пока не найдем неопровержимых доказательств противоположного. Следы затерты, заметьте, – с умыслом затерты, сказал бы я. Ах, бедняжка! Она знает так же хорошо, как и я, предательские особенности песка. Но не слишком ли торопливо стирала она следы? Вот один идет из Коббс-Голла, а другой обратно. Не правда ли, носок ее ботинка прямо указывает на воду? И не вижу ли я отпечатки двух каблуков дальше по берегу, и также возле воды? Я не хочу оскорблять ваши чувства, но боюсь, что Розанна хитра. Она как будто намеревалась пройти к тому месту, откуда мы сейчас ушли, не оставив на песке следов, по которым ее можно было бы отыскать. Не допустить ли нам, что она шла по воде, пока не дошла до выступа скал, что позади нас, и вернулась той же дорогой, а потом опять пошла по берегу, где еще остались следы двух каблуков? Да, мы это допустим. Это согласуется с моим предположением, что у нее было что-то под плащом, когда она выходила из хижины. Нет, не для того, чтобы уничтожить это, – ведь тогда ни к чему были бы все эти старания не дать мне отыскать место, где кончилась ее прогулка! А для того, чтобы спрятать это здесь, – вот, думается, более правильная догадка. Может быть, зайдя в хижину, мы узнаем, что именно она несла?

Моя сыскная лихорадка вдруг пропала.

– Я вам не нужен, – сказал я. – Какую пользу могу я вам принести?

– Чем больше узнаю вас, мистер Беттередж, – сказал сыщик, – тем больше добродетелей открываю в вас. Скромность! О господи! Как редко встречается скромность на белом свете и как много этой редкой добродетели в вас! Если я один войду в хижину, хозяева вряд ли ответят на первый мой вопрос. Если же я войду с вами, меня представит уважаемый сосед, и беседа потечет непринужденно. В таком свете представляется это дело мне; а как оно представляется вам?

Не придумав удачного ответа так скоро, как мне хотелось бы, я постарался выиграть время, спросив, в какую хижину он хочет войти.

Когда сыщик описал мне место, я тотчас узнал хижину рыбака по имени Йолланд, живущего там с женой и двумя взрослыми детьми – сыном и дочерью. Если вы оглянетесь несколько назад, вы припомните, что, представляя впервые вашему вниманию Розанну Спирман, я упомянул, что, бывая на Зыбучих песках, она изредка посещала друзей в Коббс-Голле. Друзья эти и были Йолланды – почтенные, достойные люди, делавшие честь всей округе. Знакомство Розанны с ними началось, собственно, с их хромой дочери, которую соседи прозвали Хромоножкой Люси. Калеки-девушки, по-видимому, прониклись симпатией друг к другу. Как бы то ни было, Йолланды и Розанна, хотя и встречались редко, всегда были в теплых, дружеских отношениях. И то, что сыщик Кафф проследил девушку до их коттеджа, заставило меня по-новому отнестись к его просьбе помочь ему. Розанна пошла туда, где часто бывала, и доказать, что она была в обществе рыбака и его семьи, значило доказать, что в этом ее визите не крылось ничего преступного. Стало быть, выполнить просьбу сыщика Каффа значило оказать девушке услугу, а вовсе не причинить ей вред.

Мы пошли в Коббс-Голл и, пока совсем не стемнело, видели следы на песке.

Когда мы дошли до хижины, выяснилось, что рыбак с сыном уехали на ловлю, а Хромоножка Люси, всегда слабая и легко утомлявшаяся, отдыхала наверху в своей спальне. И миссис Йолланд приняла нас в кухне одна. Когда она услышала, что сыщик Кафф – лицо, знаменитое в Лондоне, она поставила на стол бутылку голландского джина, положила пару новых трубок и не спускала с сыщика глаз, как будто не могла на него насмотреться.

Я спокойно сидел в углу, ожидая не без интереса, каким образом сыщик наведет разговор на Розанну Спирман. Его обычная манера начинать разговор с околичностей сказалась и в этом случае. Он начал с королевской фамилии, с методистов и с цен на рыбу и перешел от всего этого (со своей обычной меланхолической и скрытной манерой) к пропаже Лунного камня, к злобности нашей старшей горничной и к жестокому обращению служанок с Розанной Спирман. Дойдя таким образом до главного предмета, он о себе самом сказал, что наводит справки о пропаже алмаза отчасти для того, чтобы отыскать его, отчасти для того, чтоб оправдать Розанну от несправедливых подозрений ее врагов в нашем доме. Через четверть часа после нашего прихода добрая миссис Йолланд была убеждена, что разговаривает с лучшим другом Розанны, и уговаривала сыщика Каффа подкрепиться из голландской бутылочки, чтобы немножко ободриться и повеселеть.

Будучи твердо уверен, что сыщик попусту тратит время с миссис Йолланд, я сидел и слушал их разговор почти так, как, бывало, прежде слушал в театре актеров. Знаменитый Кафф выказал удивительное терпение, уныло пытая счастье и так и эдак и производя выстрел за выстрелом, так сказать, наудачу – авось попадет в цель. Все – к чести Розанны, ничего – ей во вред, – вот как это кончилось, сколько он ни старался. Миссис Йолланд говорила без передышки и поверила сыщику все свои тайны. Когда мы взглянули на часы и встали с намерением проститься, он сделал последнюю попытку.

– Теперь я пожелаю вам доброго вечера, сударыня, – произнес сыщик, – и скажу на прощание: ваш покорнейший слуга – искренний доброжелатель Розанны Спирман. Но, боже мой, ей не следует оставаться на этом месте! Мой совет ей – оставить его.

– Господи помилуй, да ведь она его и оставляет! – вскричала миссис Йолланд.

Розанна Спирман оставляет нас! Я навострил уши. Мне показалось странным, чтобы не сказать более, что она не предупредила ни миледи, ни меня. В душе моей возникло сомнение: не попал ли в цель последний выстрел сыщика Каффа? Я начал сомневаться, так ли уж безвредно было мое участие во всем этом деле, как думал я сам. Может быть, сыщик заставил проговориться честную женщину, запутав ее в сети своих лживых уловок? Но мой долг был, как доброго протестанта, – вспомнить, что отец лжи – дьявол и что дьявол и зло никогда не бывают далеко друг от друга. Почуяв в воздухе что-то недоброе, я хотел было увести сыщика. Однако он тотчас снова уселся и попросил позволения подкрепиться последним глотком из голландской бутылочки. Миссис Йолланд села напротив него и налила ему рюмочку. Я двинулся к выходу, очень встревоженный, и сказал, что, кажется, должен с ними проститься, а между тем все медлил и не уходил.

– Итак, она намерена оставить свое место? – спросил сыщик. – Что же она будет делать, когда его оставит?.. Грустно, грустно! У бедняжки ведь нет никого на свете, кроме вас и меня.

– Есть! – возразила миссис Йолланд. – Она пришла сюда, как я вам уже сказала, нынче вечером и, посидев и поговорив немножко с моей дочерью Люси и со мной, попросила позволения побыть одной наверху в комнате Люси. Это единственная комната в нашем доме, где есть чернила и перо. «Мне нужно написать письмо к одному другу, – сказала она, – а я не могу этого сделать у нас в доме, где за мной подсматривают другие служанки». К кому было это письмо, я вам сказать не могу; только, должно быть, оно было очень длинно, судя по тому, сколько времени просидела она над ним наверху. Я предложила ей почтовую марку, когда она сошла вниз. Но письма в руках у нее не было, и марки она не приняла. Бедняжечка, как вам известно, немножко скрытна насчет себя и своих поступков. Но у нее есть где-то друг, уж за это я поручусь вам, и к этому-то другу, помяните мое слово, она и поедет.

– Скоро? – спросил сыщик.

– Как только сможет, – ответила миссис Йолланд.

Тут я опять отошел от двери. Как глава прислуги миледи, я не мог допустить, чтобы в моем присутствии продолжался такой бесцеремонный разговор о том, уйдет наша служанка или не уйдет.

– Вы, должно быть, ошибаетесь насчет Розанны Спирман, – сказал я. – Если б она хотела оставить свое место, она прежде всего сообщила бы об этом мне.

– Ошибаюсь? – вскричала миссис Йолланд. – Только час назад она купила у меня самой несколько вещей для дороги, мистер Беттередж, вот в этой самой комнате!.. Да, кстати, о Розанне и ее деньгах, – прервала себя несносная женщина, начав шарить в кармане. – У меня кое-что на совеси… Увидит ли ее кто-нибудь из вас, когда вы вернетесь домой?

– С величайшим удовольствием передам ваше поручение бедняжке, – ответил сыщик Кафф, прежде чем я успел ввернуть слово.

Миссис Йолланд вынула из кармана несколько шиллингов и шестипенсовых монет и, держа их на ладони, пересчитала одну за другой с особенной и предосадной тщательностью. Она протянула эти деньги сыщику, хотя по лицу ее было видно, что ей не очень-то хочется расстаться с ними.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Самая пронзительная книга о любви от Эдварда Радзинского.«Каждое утро, проснувшись, я захлебываюсь в...
Эта книга – для тех, кто разочарован, уже не ожидает никакой помощи и чувствует себя обреченным вечн...
Благодаря советам и методикам всемирно известного знахаря и травника Александра Аксенова несколько п...
Российский император Павел I правил немного, но всю свою жизнь мечтал отомстить своей матери Екатери...
Откуда взялись деньги на Великую Октябрьскую революцию? Почему Сталин до последнего не мог поверить,...
Средь бела дня в центре Петербурга совершено дерзкое похищение. И похитили не кого-нибудь, а верную ...