Рейтар Круз Андрей
Тут подавальщик подошел, и я у него поесть попросил. И получил вскоре большой кусок буженины на хлебе с сыром и овощами. Разносолами тут не баловали, а больше так, едой тех, кто на бегу перекусывать привык, потчевали. Но буженина была свежая и хлеб такой, что корка на всю корчму хрустела.
– Ну что, пошли тогда, – сказал Хрипатый, глянув на карманные часы. – Пора нам. Пока дойдем, пока то да се… В борделе этом, его «Пьяной русалкой» зовут, все время возле меня будь. Сам в драку не лезь, но жди любой пакости. Нет у меня доверия там ни к кому. Если увидишь, что я за пушку схватился, пали по каждому. Но если дело до ножей, стрелять не моги, стража сбежится, хоть кулаками бейся, хоть вон кинжалом своим отмахивайся. Понял?
– Чего же тут непонятного?
– Тогда пошли.
Дело шло к вечеру, и зной с пыльных улиц Свободного города Рюгеля уже уходил. Свежестью несло с моря, и этот ветерок даже развеял немного запах конского навоза и мочи, который был основным на улицах вокруг рынка. Дальше, правда, стало почище, да и дома пошли побогаче. Ну и публика поприличней по улицам гуляла. Случалось видеть и кабаки для «чистой публики», где сидели мужчины в белых визитках и белых шляпах, а с ними дамы в маленьких кокетливых шляпках и кружевных перчатках. Играла музыка, все больше скрипки и арфы, звенела посуда.
Но ближе к порту все это благолепие опять начало нарушаться. Сначала был небольшой торговый район, сейчас пустынный и тихий, а уже за ним показался порт с целым лесом мачт, перекрещенных реями. А вскоре я увидел и первый красный фонарь над дверью, а возле дверей стояла дебелая пышногрудая девица в корсете, затягивающем ее белоснежные жиры до невозможных пропорций, а ее пышные ляжки выпирали из высоких то ли чулок, то ли сапог, кончавшихся у самого причинного места. Еще у нее была кокетливая шляпка в форме таблетки, с редкой и немного рваной вуалью, через которую масляно блестели пьяные поросячьи глазки.
– Морячок, ласки ищешь? – спросила она таким мелодичным голосом, словно кто-то поблизости сковородку ножом чистить пытался.
– Не ищу, девица, – отмахнулся Бейвер. – И уж если бы искал, то не твоей.
– А я тут не одна! – объявила она, ничуть не обидевшись. – Зайди в дом и выбирай.
– В другой раз, когда мозги совсем пропью.
– Мозги нам без надобности, даже стручок свой пропить можешь, кошелек не пропей, главное! – захохотала она над его словами, свистнула нам вслед пронзительно и тут же пристала к другому прохожему.
Так повторилось у следующего красного фонаря, и еще у одного, а потом Бейвер даже отвечать перестал на нахальные заигрывания портовых шлюх.
Трактир «Пьяная русалка» располагался у самых портовых ворот. Видимо, для вящего соответствия названию, кто-то сбил вывеску в виде кривобокой девки с рыбьим хвостом и уродливым лицом с двумя красными пятнами, изображавшими здоровый румянец на щеках, и теперь она жалко болталась над входом на одном хвосте, поскрипывая на слабом ветру. Дверь же была тяжелая, какую и иной пушкой не выбьешь сразу, случись такая нужда.
Бейвер толкнул ее, вошел, жестом приглашая меня идти за ним. И сразу за порогом мы наткнулись на невероятного размера детину в кожаной жилетке, при виде которого сразу вспомнились детские сказки про великанов-людоедов, что приходят по ночам с Ядовитых Пустошей. Этот зарос бородой до самых глаз, в руках была тяжелая, окованная железом дубинка, а сами руки, толстые, как бревна, покрыты татуировкой, в которой причудливо пересекались и сочетались голые девки, цепи, якоря, компасы и ножи с револьверами.
Смерив нас придирчивым взглядом, он ничего не сказал и сдал в сторону, освобождая проход.
Для того чтобы кабак в борделе был забит публикой, было еще рано. Вдоль дальней стены сидели распутные девы в откровенных нарядах, все больше некрасивые, с прыщами на открытых частях тела, а главная среди них, в короткой пышной юбке и чулках в сеточку, светила большим и плохо запудренным фонарем под глазом.
Сидели за дальним столиком два пьяных в дым морячка, бородатый здоровяк с бляхой какой-то городской гильдии пил пиво из огромной кружки у окна. Кроме них были еще люди за соседним столом. Четверо, двое и двое, сидевшие друг против друга.
С одной стороны стола главным из двоих был явно маленького роста старик с благообразным лицом и расчесанной седой бородкой. Виду он был опрятного, в белоснежной рубахе дорогого полотна под бархатным бордовым жилетом, на шее рядом с ладанкой Брата и Сестры висела цепь с символом духа ветра Маргала, покровителя лихих людей. Непростой старичок, если даже не скрывает принадлежность свою к цеху тех, чья жизнь заканчивается чаще плахой или виселицей. Хотя этот в годах преклонных, и похоже, что навещать городскую Площадь Правосудия он не собирается.
А вот спутник его там уже бывал. Рядом с пожилым сидел некто, которого сразу можно было определить как «ручную гориллу». Высокий, плечами шириной чуть ли не в стол урод с жутким костлявым лицом, на котором рот и нос прикрывала черная шелковая повязка, свисающая на манер занавески. Не надо иметь ум в степь шириной, чтобы понять, что скрывает сей занавес дело рук палача, лишившего гиганта носа и вырвавшего ему язык «с обозначением», когда еще и губы уродуются, чтобы не сомневался видящий. Хотя не здесь это случилось, где-то в княжествах. В Свободных городах не уродуют, тут или каторга, или казнь.
Напротив старика сидели еще двое. Невысокий, какой-то весь круглый и подвижный толстячок в полотняной куртке, с редкими волосами, прилипшими к вспотевшей лысине, с умными глазами и одновременно простоватым лицом, и смуглый худой человек со сломанным носом, выложивший на стул худые, но жилистые и мускулистые руки, да еще и с немалого размера кулаками.
– Пейро, – шепнул Бейвер, и я сразу понял, что говорит он именно об этом человеке, да и понять не сложно было – на предплечье виднелась татуировка, изображавшая скрещенные саблю и револьвер, знак почтенного цеха наемных конных рейтаров.
– Сядем пока, – подсказал мне спутник, и мы присели за стол, что через один от беседующих.
Пейро оглянулся, поприветствовал Хрипатого Бейвера еле заметным кивком, по мне же просто скользнул совсем нелюбопытным взглядом. Видать, то, что пришел я с его помощником, было рекомендацией достаточной.
Сели за стол, сразу же подскочил подавальщик, окинувший нас подозрительным взглядом.
– Чего изволите? – спросил.
– Вина молодого, – заявил Бейвер. – Не помои у вас?
– Обижаете! – картинно возмутился он. – Лучшее.
Наврал, собака. Вино было кислятиной и явно отдавало спиртом, которого туда подливали с целью повышения убойности пойла. А то так посетитель трезвым останется и на местных красавиц не соблазнится, благо этой соблазнительности в них было что в собаке бродячей.
Разговор за столом шел совсем негромко, даже нам слышно не было ничего. Говорили попеременно старик с бородкой и лысоватый пухлячок, часто и добродушно улыбавшийся.
– А кто пухлый? – спросил я Бейвера.
– Круглый Арио, главный приказчик у купца Зарама, что из Рисса, – с какой-то странной усмешкой сказал тот. – Хитрый человек, демона обманет, но со своими честен, слово что кинжал, прямое и крепкое. А вот если не свой ты, то за кошельком следи, как бы не полегчал случайно или вовсе не исчез.
Это хорошо. И что со своими честный, хорошо, и то, что он из Рисса. Может, и вправду я адресом не ошибся. Правда, одного я не понял – при чем тут главный вербовщик в армию барона Вергена и какой-то купеческий приказчик?
Распахнулась дверь, в бордель зашла еще одна компания. Пятеро. Одеты разномастно, на каждом золота – как на купеческой жене, но одежда потрепанная. Сапоги кавалерийские, с брякающими шпорами, шемахи прошитые золотом, стянутые сейчас на плечи, револьверы на ремнях, но не как у меня, спереди наискосок, для выхватывания в конном бою, а на бедре, для быстрой стрельбы.
Я перехватил настороженный взгляд Бейвера, направленный на вошедших. Да и Пейро скосил глаза, я отсюда это заметил.
– Неправильно что-то? – спросил я спутника.
– Не знаю. Всего ждать можно.
Действительно, глянув на вошедших, легко было поверить в то, что проблемы они устроить могут кому угодно. Старший из них, с маленькой гладкой бородкой и длинными волосами, собранными сзади в хвост, оглядел зал, затем улыбнулся белозубо, оглянулся на своих. А дальше все произошло очень быстро. Затянутые в перчатки руки всех пятерых разом упали на револьверы, и словно следуя их примеру, моя ладонь охватила гнутую рукоятку моего, скрытую пока от вошедших краем стола.
Краем глаза я увидел неловкое движение старика с бородой, которого вдруг начал отталкивать назад его телохранитель, выгнутую в локте руку Бейвера, его оскалившееся в злобной гримасе лицо, рывок Пейро, неожиданно плавное и быстрое движение толстячка Арио, все словно накрыло тягучей и звонкой тишиной, которая затем, как бомба, взорвалась мельтешением и грохотом.
Длинный ствол моего оружия уставился в грудь улыбчивому главарю нападавших и плюнул тяжелой пулей, вылетевшей из облака серого дыма. Одновременно с моим треснул выстрелом и его револьвер, но уже с опозданием, задирая ствол вверх, потому что ноги его хозяина начали подламываться. Хлобыстнуло сразу целой пачкой от противников, оставив в воздухе серый дымовой муар, затем те бросились в разные стороны, продолжая палить на бегу, а мы с Бейвером палили в них, уже из-за опрокидывавшегося стола, в который сразу глухо ударили пули.
И орали где-то в глубине зала девки, нырнул за стойку кабатчик, а громила с дубиной сидел у стены с дырой во лбу, из которой ручеек крови стекал по лицу, исчезая в бороде, и Безносый, в залитой на груди кровью куртке, стрелял из огромного револьвера, и затем я увидел Круглого Арио, тоже стреляющего из короткого револьвера, выбрасывающего хвосты огня с удивительной частотой, и Пейро, стоящего на колене над упавшим на пол оружием и зажимающего рукой рану в плече.
Противники тоже успели опрокинуть стол, сколоченный из толстенной доски, непробиваемой для мягкой свинцовой пули, и целый рой таких летел оттуда по всему залу.
Главарь нападавших лежал на боку со странно подвернутыми ногами, и я отметил, что живые так лежать не могут. Второй из их компании корчился у дверей, почти у самых ног убитого вышибалы, схватившись за живот. Все это мое сознание успело отметить за краткий миг, который мне потребовался для того, чтобы высунуться сбоку стола со вскинутым оружием. Чье-то злобно оскаленное лицо попало мне в прицел, и палец сам вдавил спуск, оттягивая назад и срывая в удар по капсюлю курок, и голова исчезла за столом, дернувшись и брызнув на стену фонтаном красного.
Кто-то дико заорал, но не от боли, а злобно, что-то приказывая, и вдруг из-за стола, за которым прятались двое живых бандитов, вылетела короткая и толстая стальная труба с дымящимся фитилем, и все разом нырнули в укрытия, а я даже рот открыл, ожидая взрыва. Но взрыва все не было, а вместо него раздался топот сапог по каменному полу, стук распахнувшейся двери и ругательство Круглого Арио.
Обманули, скоты! Перемахнув через стол, я бросился к двери, чуть не столкнувшись при этом с Хрипатым, но в проеме шарахнулся назад, и несколько пуль выбило пыль из каменного угла. А затем топот ног на улице слился с частой стрельбой по двери – кто-то прикрывал отход нападавших. А потом все стихло, и когда мы все же выбрались из дверей борделя, улица, освещенная лишь луной и светом красного фонаря над покосившейся русалкой, была пуста. И топот доносился откуда-то из путаницы переулков в стороне порта.
– Туда не суйся, – прохрипел Бейвер. – И ногу сломишь, и пулю поймаешь. Ушли они.
Следом высунулся из двери Круглый Арио, выглядевший на удивление спокойно и на ходу перезаряжавший свой револьвер, и позвал нас кивком за собой.
В зале висел запах крови и порохового дыма. Безносый телохранитель старика чуть не плавал в луже крови, лежа навзничь и раскинув руки. Пейро ругался и с помощью какой-то девки бинтовал себе руку полосой чистого полотна. Труженицы бордельные не пострадали, они тут ко всему привыкли, и едва началось, успели все за прилавком укрыться, благо он от пуль защита, и теперь выглядывали из-за него как куклы в уличном балагане.
Раненый бандит уже затих, и похоже, что без посторонней помощи, по крайней мере, каких-то других ран, кроме как дыра в животе, видно на нем не было. Убитого мной главаря нападавших быстро обшаривал подавальщик, а сидевший с ним рядом на корточках седой старик при моем появлении поднял глаза и уставился на меня.
– Быстрый ты, вольный, – сказал он. – Вилана Дятла завалил, чего покуда, сам видишь, никому не удавалось. Держи на память.
Откинув полу плаща, он сдернул с пояса малую то ли кобуру, то ли сумку и бросил ее мне. Поймав на лету, я ощутил тяжесть предмета.
– Потом посмотришь, – сказал старик. – Про эту двустволку все знали, Вилан ее с Орга-Скотореза снял, когда пристрелил того в «Гнилой груше». Теперь ты носи.
Я кивнул, забросил маленькую кобуру в карман жилета, а заодно жестом затребовал у подавальщика револьвер убитого с поясом-патронташем. Дорогой ствол сразу видно, да и десятка три патронов не помешают, а что трофей, то трофей, не проныре же этому оставлять. Ему вообще оставлять ничего не надо, а то он еще и нож убитого норовит прибрать. Тут дело не в жадности, а в том, что ему не положено.
Старик лишь кивнул согласно, затем сказал:
– А теперь уходим, сейчас стража набежит!
Действительно, откуда-то с улицы, пока еще издалека, доносились трели свистков городской стражи. Оставаться тут точно не стоит, если нет желания объяснять ей свое поведение. И не факт, что добровольно, дознаватели могут в помощь и палача позвать, если что им не понравится. А палачи в Рюгеле, говорят, не хуже, чем в других местах.
Старик не побежал, а пошел быстрым шагом, ведя нас за собой за прилавок, оттуда на кухню. Я пошел замыкающим, по пути скосив глаза на бомбу-пустышку. Хитрованы какие нам встретились, с таким трюком не только сбежать, но ведь и нас пострелять могли. При виде бомбы все прячутся, кроме тех, кто точно знает, что она не взорвется, большая фора получается. Да и самому фокус запомнить следует.
Из кухни мы попали в какую-то темную кладовку, потом поднимались куда-то по крутой и темной лестнице, затем оказались на крыше, а с нее мостками перебрались на соседнюю. Снова дверь, лестница, какой-то подвал, узкий переулок, по которому прошли не больше ста шагов и свернули снова в дверь, оказавшись в темном лабазе. Виляние между полками с ящиками, дверь, тусклый свет, какие-то люди, играющие в кости за столом, в комнате настолько прокуренной, что глаза заслезились, и которые старательно не обратили на нас внимания. Дверь, вонючий и грязный сортир, еще дверь, зал другого трактира. Там старик остановился, сказал, обращаясь к Круглому Арио:
– Не знаю, кто именно Вилана Дятла по наши жизни прислал, но договор буду чтить. Жду послезавтра на винном дворе, что после двадцатого верстового столба справа будет.
6
Из портового района шли молча, лишь Пейро иногда злобно ругался сквозь зубы, придерживая раненую руку. Арио подшучивал над ним, Бейвер молчал, ну и я тоже рта не раскрывал.
– Ты, вольный, наниматься ведь пришел? – спросил меня Арио.
– А я думал, что он нанимает, – сказал я в ответ, указав на Пейро.
– Нанимает он, верно, но думаю, что тебе он тоже не откажет. Да и нам с тобой по пути пока, до самого места, где войско собирают.
– Я думал, что ты торгуешь, – подколол я его.
– Торгую, верно, – улыбнулся он. – Важно ведь что… не то, что делаешь, а с кем ты это делаешь, верно? Вот с Диким Бароном и торгую.
Диким Бароном после Северной войны Вергена звать начали. И говорят, что такого имени он вовсе не стеснялся, а даже им гордился и приказал вышить золотом на личном знамени. Знамени с оскаленной волчьей головой – родовым своим гербом, столь удачно демонстрирующим его природу. А заодно и давшим название кавалерийскому полку.
– Так все же торгуешь или в войско нанимаешь? – уточнил я, потому как больше всего в серьезных делах не люблю увертки и недомолвки.
– Пейро, скажи ему, не молчи, – засмеялся Арио, обернувшись к вербовщику.
– Распишешься в контракте и считай, что ты нанят, – буркнул тот. – А если нанят, то Арио слушай, он тут не просто так.
Дважды мы прошли мимо патрулей городской стражи – увальней в синих мундирах с нечищеными револьверами на поясе, и один раз укрылись в тени арки, увидев шагающий по брусчатке патруль ландскнехтов. А затем дошли куда надо, до странноприимного двора «Битый гусь», что расположился всего лишь в квартале от моей гостиницы. Трактир был еще открыт, и там мы с Бейвером за столик и сели. Хрипатый принес откуда-то сшивку гербовых листов, на каждом из которых был отпечатан текст контракта, дал мне расписаться, после чего заказал вина:
– Это уже по обычаю. Ты нанялся в рейтарский полк «Волчья Голова» самого Дикого Барона, и кружка эта тебе наливается от имени полка в знак приветствия. Удачи тебе, да будет тверда рука, крепок ум и не переводится золото в кармане. Если же ты полк обманешь, то удивишься, каким печальным образом закончится твой жизненный путь.
Мы выпили. Затем Хрипатый сказал:
– Я дам тебе аванс за две недели, остальное получишь в лагере. Но и аванс дам перед самым выездом, не сейчас.
– Велика ли плата?
– Рейтар получает десять золотых в месяц. Специалист – двадцать. Десятник – двадцать пять. Взводный – сорок. Сотник – сто. Дальше думать смысла нет, все равно ты нарвешься на пулю или саблю раньше, чем станешь даже сотником.
– Понятно, не так плохо, – пожал я плечами.
– На войне армия кормится сама, – усмехнулся он. – Там уже не зевай, сможешь и богатым человеком на покой уйти. Но только на веревке не повисни, Дикий Барон грабежей не любит.
– А мне казалось…
– Он любит реквизиции, – прервал меня Хрипатый. – Которые делаются организованно и по плану. А ты из них будешь получать свои золотые. Каждый месяц. И даже премии, если тебя решат наградить.
Тут он ничего нового не сказал. Не кто иной, как Дикий Барон, сказал, что «война должна кормить войну, или это глупое занятие для практичного правителя».
С Бейвером мы засиделись. Он болтал, я молчал, но ему и не надо было, чтобы я отвечал. Вино на постоялом дворе было хорошим, куда лучше, чем в «Пьяной русалке», да и настроение было такое – словно почувствовал, как в течение попал. В то самое, которое понесет меня туда, куда мне и нужно. Затем, к моему удивлению, пришел к нам Пейро, уже со свежей повязкой на плече, с рукой на перевязи.
– Коновал быстро справился, но все расковырял, – сказал он, морщась. – Так что обезболивающего мне нужно, чтобы уснуть хорошо.
И заказал бутылку виноградной водки, предложив и нам. Хрипатый сразу согласился, а я отказался. Не хочу. Встал да и распрощался.
Вернувшись к себе в комнату, не сразу спать завалился, а решил разобраться с тем, что взял сегодня с Вилана Дятла.
Револьвер был хорош – со стволом в пядь длиной, не больше, с удобной рукояткой, обтянутой на клей акульей кожей, и самое главное – с удивительно тонкими стенками ствола. Редкая работа, мало того, что весу в нем меньше, так и живут такие стволы дольше. Утрачено искусство выплавки стали такого качества, говорят. А если попадается подобное оружие, то всегда из стали старой, непонятно где найденной и как до наших дней дожившей. Такое оружие на вес золота, мало кто позволить его себе может. Если же из новой стали ствол сделать такой толщины, то его на первом десятке выстрелов раздует.
Стволы делают теперь толстыми, чаще гранеными. Но толщину бесконечно тоже не будешь увеличивать, вес хорошо умеренный иметь, поэтому стараются навеску пороха ограничивать. У винтовок старых, говорят, прямой выстрел был в два раза дальше, чем у нынешних. А теперь, если рота залпами стреляет на версту, например, то стрелки стволы чуть не в небо задирают.
Ходят слухи, что вроде в городе Рюгеле получили первую плавку какой-то новой оружейной стали, тут железное дело лучше всех поставлено, да только никто ее пока не видел. И слухи уже лет пять как ходят, да все так слухами и остаются. Врут, наверное.
Почистив тщательно, я пристроил револьвер Дятла себе на бедро. Второй не помешает никак, в драке перезаряжать некогда, а у меня только кавалерийский длинный. Так у меня шесть выстрелов было, а теперь двенадцать будет. Попробовал, как он из твердой кожаной кобуры выскакивает, и остался доволен. Давно себе второй хотел купить, да все лишних денег не было. Да и быстрей в пешей схватке такой, короткий, чем мой боевой. Всему свое место и время.
Затем очередь дошла до маленькой кобуры-сумочки, какую на пояс привесь, и ее незаметно будет. Откинул клапан и вытряхнул на ладонь крошечный двуствольный пистолетик со скрытыми курками. И было к нему в сумочке в запасе шесть небольших патронов «дамского» калибра.
Такие мне видеть приходилось, их всякие разные люди любили иметь на самый крайний случай. Не приходилось видеть разве что вариант со складной ручкой, такой как этот. И чем он меня особенно удивил, так тем, что спустить курки можно было даже не раскладывая оружия, а прямо так, скрыв его в кулаке, например. Нет, понятное дело, что из него и разложенного за десять шагов в кочан капусты не попадешь, а уж так, из ладони, так и вообще, но, с другой стороны, можно выстрелить совсем сюрпризом для врага. А это тоже многого стоит.
– Хорошая игрушка, великой подлости, – пробормотал я себе под нос и убрал покуда сумочку в вещевой мешок.
Надо потом подумать будет, куда его лучше пристроить. Но пригодиться он точно может, как последний шанс. Для чего и сделан, собственно говоря.
Нож Дятла оказался тоже отличным, из «старой стали», стоил немало, видать. Крепкий клинок в пядь, удобная рукоятка, ложащаяся в ладонь как влитая, хорошая заточка. Что еще от ножа надо? Не бедствовал, видать, бандит с большой дороги Вилан Дятел, а может, и сам все это с трупов снял. Как маленький пистолет.
Убрал все на свои места да и спать лег. Без снов. И засыпая, знал, что меня ждет. Месть. А какая она будет, только Брат с Сестрой ведают.
7
Пейро, оставшемуся в городе, удалось набрать около двадцати человек, которых он и отправил дальше, к месту сбора. В поход мы двинулись не просто так, а в охране каравана из нескольких фургонов, правили которыми как на подбор крепкие и хорошо вооруженные ездовые. И товар в фургонах был им под стать – на старой винодельне, где назначил Круглому Арио встречу старик из борделя, в фургоны закинули десятки длинных ящиков с винтовками, порох в облитых парафином деревянных бочонках, гильзы в мешках.
Дорога шла вдоль берега, прижатая к нему невысокими пологими холмами, постепенно, по мере удаления от воды, становящимися все выше и круче и через несколько верст превращающимися в настоящие горы, скалистые и местами поросшие лесом. Ветер нес с недалекого моря запах водорослей и соли, а временами, когда дорога приближалась к линии прибоя, слышался и его шум. Слева и справа от дороги тянулась неширокая, но густая полоса зелени, состоящая в основном из колючей акации. Чирикали птицы, поскрипывали колеса фургонов, мерно топали копыта коней.
Дорога была оживленной. С окрестных виноградников, расположенных по склонам, катили телеги, шли крестьяне, попадались встречные караваны – по этой дороге везли великое множество грузов, потому что она нанизывала на себя все Свободные города, и из нее выходили ответвления других трактов, ведущих на север, в княжества.
Тракт пересекало множество мелких речушек, текущих со стороны гор к морю, и тогда копыта коней топали по толстым доскам мостовых настилов, а караванщик отдавал монетки мостовой пошлины на дорожных заставах, в этих местах частых и вполне придирчивых.
– А не прижмут нас с этой контрабандой? – спросил я у Арио, ехавшего рядом верхом.
Арио сам караван и возглавлял, равно как и весь отряд. Хоть и приказчиком именуется, а кто главный, сразу видно. Что он говорил – то было законом, даром что он посмеивался через слово, и даже голоса ни разу не повысил. Ну и мне ответил вежливо:
– А это не контрабанда. Поэтому ландскнехты, случись их встретить, нас не заметят.
– Община Рюгеля просто не хочет напрямую продавать? – догадался я. – Но продавать все же хочет?
– Верно, – кивнул Арио. – До границы Валаша им рукой подать, войны между ними нет. Но поддерживают они нас, так что сам видишь. Они берут чуть не половину цены за винтовки, а Валашу, который у них тоже покупал, задрали цену вдвое.
– А старичок?
– Без этого старичка в Рюгеле даже яблоко на базаре украсть нельзя. Надо с этим яблоком пойти к нему и обязательно дать ему откусить, если не хочешь случайно оказаться повешенным на собственных кишках.
– Понятно. И если попадемся как-то, то ответственность на главном преступнике города?
– Именно так. Старичка зовут Морт Удавка, и если бы он не был время от времени нужен, городской палач давно бы взрезал ему живот и намотал кишки на ворот, а потом зажарил прямо у него на глазах.
Несмотря на свой мирный вид и то, что больше всего Арио напоминал именно приказчика, в седле он сидел ровно и вооружен был серьезно. За спиной у него разместился короткий карабин рюгельской, как и мой, работы, на седле висел длинный, так называемый «рейтарский» револьвер, тяжелый, со стволом в две пяди и специальным откидным упором, дававшим при стрельбе с одной руки дополнительную опору для предплечья. А на боку у него был второй револьвер, обычный.
Пошел такой обычай вооружаться от наемных конных стрелков, называемых рейтарами. В отличие от вольных и горцев, обстреливающих вражеский строй из карабинов с удаления, а потом атакующих сперва револьвером, а затем и клинками, рейтары и начинали с револьвера, но именно своего, мощного и дальнобойного, с расстояния поменьше, но и огонь от них шел гуще, затвор дергать не надо. И расстреляв все патроны, атаковали, причем подчас не клинками, а вторым револьвером, а у некоторых их было не по одному и по два, а по три. Сабли же свои они, как и мы, возили притороченными к седлам, потому что иначе как в конном бою ими не пользовались. А у Арио сабли и вовсе не было.
Такая тактика была хороша всем, кроме того, что спешившийся рейтар сразу начинал проигрывать обычному пехотинцу с винтовкой. Поэтому многие из них обзаводились еще и карабинами, подражая вольным и горцам, но это уже не было правилом. И стрелять так, как мы из него, с седла, они не умели, хотя револьверной пальбе могли сами кого хочешь поучить.
– Далеко до сбора идти нам?
– Только сейчас спрашиваешь? – вроде как удивился Круглый. – Тебе не все равно?
– Все равно, если честно, – кивнул я. – Где всей дороги конец, я и так знаю, а где остановки по пути… какая разница?
– Это хорошо, – кивнул он, секунду о чем-то подумав. – Такие люди нам особенно нужны будут.
– Какие?
– У кого к валашскому князю личное. И кому этого доказывать не надо.
– В смысле?
Вообще-то я понял, что он имеет в виду, но хотел, чтобы Круглый Арио сказал это вслух. Не всегда следует догадливость проявлять.
– Ты – вольный, – спокойно сказал он. – Все уже знают, что случилось с вашим народом. Каждый уцелевший из вас теперь на вес золота. Ну да ладно, об этом мы позже поговорим, после того, как доберемся до места.
– А все-таки далеко?
– Дней десять пути, – ответил он уклончиво. – Мимо не проедем, не беспокойся.
8
Дорога тянулась и тянулась, шли дни, перемежавшиеся ночами, когда обоз останавливался за небольшую мзду на ночевку на общинных землях деревень и малых городов. Тянулись слева бесконечные холмы, море то появлялось справа, то снова исчезало. Поля сменялись лесами, а леса садами и виноградниками, проходили мы через дорожные заставы, пересекали границы земель. Мосты переводили наш обоз через ущелья, лишь в некоторых из которых, ввиду сухого времени года, можно было увидеть мелкие быстрые речушки, несущиеся к морю.
Кузнец в основном шел шагом, наслаждаясь спокойной жизнью, отфыркиваясь и отмахиваясь хвостом от назойливых мух, иногда я сам спешивался и вел коня в поводу, когда обоз замедлялся. Жара делала всех молчаливыми, хотелось все время пить, и всем мечталось о спокойном сне где-нибудь в тени.
Я присматривался к попутчикам, находя в них самых обычных ловцов удачи. Из двух десятков человек, подписавших контракт с Пейро, полтора десятка успели послужить в самых разных вольных ротах, наемного солдата было легко и просто опознать в каждом из них. Жизнь ландскнехта чаще всего коротка и бесшабашна, и люди, умудрившиеся пережить очередную войну, каких случалось много, становились словно существами особой породы, привыкая не бояться ни богов, ни демонов и жить сегодняшним днем. Голова и руки-ноги на месте, в кармане звенит серебро – о чем еще мечтать?
Были и новички, решившие попытать счастья на поприще обмена своей и чужой крови на то самое полновесное серебро. Но совсем неопытных было среди них всего двое, остальные решили вверить себя изменчивой удаче ландскнехта после того, как послужили в армиях разных княжеств и умудрились или дезертировать из них, или даже выйти в отставку. Отставник, правда, был всего один, остальные – дезертиры, кандидаты на петлю, случись им оказаться в родных краях и быть опознанными властями.
Быть дезертиром из армии у ландскнехтов позорным не считалось. Солдатская служба мало того, что тяжела, но в большинстве случаев на нее еще и призваны насильно, и отношение к солдату такое, какое и к каторжникам не везде себе позволяют. Особенно армии малых северных княжеств этим знамениты. Ну и гибнут солдаты часто, потому что для их князей подчас единственный источник дохода послать свое воинство на чужую войну в обмен на немалую сумму в золоте. Золото остается у князя, а его солдаты остаются на полях сражений, чаще всего даже не погребенными, а просто поживой стервятников и червей. Кому они нужны, чужаки, чтобы посмертно о них заботиться.
А вот дезертирство из вольных рот у ландскнехтов не прощается. Если нет у тебя на руках «выходной грамоты», в которой сказано, что служил ты в такой-то роте и отпущен сейчас, завершив с ней все расчеты, и нет к тебе претензий, – ты здорово рискуешь, пытаясь поступить на службу в другой отряд. Мир наемников тесен, многие из них знают многих, и если опознают, то самое лучшее, что может тебя ожидать, – быть выгнанным на дорогу избитым и голым, и с таким количеством имущества, с каким ты появился на свет из утробы матери. Если же за тобой числятся еще какие-то грехи кроме дезертирства, то до ближайшего дерева тащить недолго. Петля захлестнет шею и тебя подтянут высоко и быстро, оставив хрипеть и дергать ногами в мокрых штанах.
Среди набранных людей были и конные, ехавшие следом за фургонами, и пешие, которые то шли пешком, то катили на задках телег, свесив ноги. Конных было всего шестеро, если не считать меня, и были кавалеристы в этом почтенном цеху «белой костью». Если рядовой рейтар получал за службу десять золотых в месяц, то пехотинец редко когда мог рассчитывать больше чем на пять. Десять платили еще разве что канонирам в батареях, да и то все больше наводчикам, остальной орудийной прислуге деньги капали как пехоте. Один такой канонир, сорокалетний мужик с усами, переходящими в бакенбарды, и с руками, черными от въевшегося в них пороха и масла, дезертировавший из армии княжества Бюле, сидел как раз на телеге, что ехала рядом, и видно было, с каким почтением к нему относились остальные.
Через пять дней обоз вошел в земли славного города Римм, где к нему присоединился десяток конных и почти двадцать пеших ландскнехтов, а заодно еще пяток фургонов – достижение риммского вербовщика. Обоз уже и на обоз не был похож, а скорее напоминал отряд на марше, так много вооруженных людей шли рядом с телегами или ехали верхом.
В следующем городе, Улле, еще полтора десятка человек примкнули к нам, а заодно упряжка лошадей притащила новенькую, только из мастерской, полевую пушку. В Улле производством таких не меньше десятка домов занималось, во все княжества продавали.
Мало-помалу обоз приближался к последней цели своего путешествия, марке Ирбе, в замке правителя которой, маркграфа Борхе Дурного, квартировал в настоящее время барон Верген, снова поднявший знамя найма лихих людей по всем землям. Дикий да Дурной, те еще два друга, бычий хрен да подпруга. Они еще друг другу родственниками приходятся, Дурной Дикому двоюродный дядя, что ли.
Улльская пограничная застава, расположившееся перед мостом добротное каменное укрепление, была укомплектована добрым взводом ландскнехтов в оливковой форме улльского пехотного полка, а вот за мостом, повисшим над глубоким оврагом с текущим по его дну маленьким ручейком, в не менее солидном укреплении, виднелись солдаты в серых мундирах, черных кожаных касках с козырьком и небольшим назатыльником, и с черными же витыми шнурами на плече – ландскнехты из «Могильных Воронов», полка, который Верген, невероятно обогатившийся на последних войнах, уже не распускал никогда, равно как и рейтарский полк «Волчья Голова». И которые, по факту, заменили собой Дикому его собственное войско, заодно сев на шею марке. К добру ли или худу для Борхе Дурного – не скажу.
Проверяли и досматривали на въезде внимательно, из обозных никто не протестовал. Затем, когда обоз с примкнувшей к нему кавалькадой всадников готов был тронуться с места, Арио Круглый громко объявил, привстав на стременах:
– Идем по землям дружественным, давшим приют войску! Все слышали, оглоеды? Если кто будет замечен в грабеже или насилии над бабами – будет размышлять над своим поведением на виселице. Если же случится смертоубийство местного – казнь придумает барон Верген. А придумывать их он умеет. Все поняли? Не слышу?
– Все! Все! – загомонили ландскнехты.
– Ну-ну, я предупредил, – кивнул Арио, опускаясь в седло, и скомандовал: – Марш!
Ирбенская марка была невелика, путь до ее столицы – городка Ирбе, раскинувшегося неподалеку от замка Дурного маркграфа, занял всего лишь чуть больше суток. Зато было видно, что земля сия не бедствует. Перекрывая нижнее течение большой реки Сильной, выходящей в лиман, марка контролировала всю речную торговлю между Союзом городов и сразу несколькими северными княжествами, включая и Рисское. Заодно в широком и соленом лимане стояло множество солеварен, дававших Дурному маркграфу немалый доход.
И самое главное – на востоке марки раскинулась великая Угольная Яма, огромный карьер, откуда бесчисленные рабы и каторжники поднимали наверх целые горы угля. Разного угля. Иной покупали металлурги из Союза городов, иной шел на отопление и паровики. Сам этот уголь обходился Дурному Маркграфу так дешево, что он даже не смог избежать соблазна запретить в своей марке топить печи дровами в целях сбережения лесов и обязал всех покупать уголь, на который у него была монополия, естественно, с чего тоже завернул себе в мошну еще один ручеек серебра. При таких ценах даже бедные люди могли себе позволить корзину-другую, а Борхе и их медякам рад был.
Все это между делом рассказал ехавший рядом Круглый, который в последние дни начал уделять мне заметно больше внимания, чем всем остальным.
Ближе к вечеру второго дня пути из-за леса, скрывавшего поворот дороги, показались могучие каменные стены фортов Ирбе. Город раскинулся на берегу реки, на совершенно плоской равнине, рассеченной целой сетью оросительных каналов. Каждый квадратный аршин земли был засажен и засеян, чего здесь только не росло. И апельсиновые рощи, и оливковые, и бесконечные поля кукурузы, уходящие к дальним холмам, и бахчи, и все, что только еще можно придумать.
Людей в полях особенно не было видно, полуденная жара всех разогнала на отдых до вечера, лишь изредка попадались сторожа с колотушками, гоняющие птиц, сидящие под навесами, чаще всего старики или дети. Мы спешились и вели лошадей в поводу, вроде как вываживали, хотя кони толком и не вспотели за дорогу в таком неспешном темпе.
Город все приближался, вскоре видны стали не только серые громады фортов, образующих систему его обороны, но и дома за ними, а между домами – люди.
Рядом с городом, на невысоком холме, сбился грудой могучих камней замок маркграфа – настоящий артиллерийский форт, окруженный еще и широким каналом-рвом. На такой глянешь и сразу поймешь, что правитель здешних мест не бедствует. Над ним уныло повисло на высоком шпиле красно-черное полотнище местного флага, который ввиду безветрия сейчас было не разглядеть.
– Серьезная крепость, – сказал я с уважением.
– Серьезная, – подтвердил Круглый. – Лет десять назад большую осаду играючи выдержала. Про Угольную войну ты слышал ведь?
Слышал, кто же про нее не слышал? Два соседних княжества, зацепившись за какой-то сомнительный пункт старинного договора, нашли легальный, на их взгляд, предлог прибрать к рукам богатства Ирбенской марки. И вторглись с двух сторон немалыми силами в ее пределы, несколько тысяч пеших и конных при немалом количестве пушек. И даже притащили с собой осадный обоз.
Осадив Ирбе и замок, они простояли под его стенами почти шесть месяцев, не в силах превозмочь их укрепления. А осадной артиллерии удачно противостояли тяжелые крепостные пушки, которые не давали жить осаждавшим. В результате вместо молниеносной войны напавшие теряли силы в бесплодной осаде, после чего были выбиты за пределы территории армией ландскнехтов Дикого Барона, пришедшего на помощь богатому родичу. Да похоже, что с тех пор взявшего на себя власть в этих краях.
– А что вообще Дикий Барон себя верховным правителем марки не объявил тогда? – спросил я Круглого. – Они ведь и родичи вроде, так что даже наследственность какая-то наблюдается, да и сам Верген избытком доброты не знатен. Как так?
– Правильно мыслишь, но… не совсем, – ухмыльнулся Арио. – Тут ведь какое дело: Дикий Барон силен и знаменит не только своим войском, но и разветвленной родней, дающей, если надо, его войску зимние квартиры, например. А когда требуется, ссужающей и золотом, и провиантом, потому что за Вергеном долги не задерживаются, расплачивается сторицей с очередной войны. А если он своего родственника с престола столкнет, а не приведи Брат с Сестрой, еще и погубит, то… Надо продолжать?
– Не надо, думаю, – покачал я головой. – Тогда он рано или поздно окажется на враждебной земле, и негде будет найти приюта.
– Верно мыслишь. Поэтому ему удобней маркграфа было в полную зависимость поставить, но сохранить ему и престол, и привилегии, и доход, лишив только собственного войска.
– А что Дурной?
– Дурной понимает, как ложится пасьянс его жизни. И пока есть возможность каждый день пить из золота, есть на серебре, щупать самых красивых девок и выезжать на охоту, он счастлив. Хотя при этом не дурак, серебра умеет добыть из голой скалы, как даже южане-ростовщики не умеют. Прибыль видит в таких местах, где те проходят мимо, не поведя носом.
– Нужны друг другу, получается?
– Верно, так и получается. Вон, смотри, где полки стоят, туда и идем.
Действительно, по мере того, как дорога на изрядном расстоянии огибала маркграфский замок, нам открывался вид на длинный деревянный забор, над которым возвышались по углам караульные вышки, а по пыльной дороге, окружавшей периметр, ехал шагом кавалерийский патруль.
Затем мы увидели виселицу, с которой свисали три голых по пояс исклеванных трупа, возле которых суетились и дрались черные вороны. На нас пахнуло тленом и смертью.
– Кто-то не понял предупреждения, – сказал громко Арио. – Все из новых, даже портки у всех разные. Барон Верген сам шутить не любит и чужих шуток не понимает.
Никто не удивился, разве что некоторые покосились равнодушно. В наемных полках иных наказаний, кроме штрафа и «горбатой невесты», как принято называть виселицы, и нет больше. За мелкие провинности жалованья лишат, а за крупные, вроде невыполнения приказа, только «свадьба с горбатой».
Затем были ворота со шлагбаумом, крашенные в черную и белую косую полоску, такая же караулка возле них, откуда вышел важный десятник с черным прямым шнуром на плече, который принял от Круглого Арио какую-то сложенную бумагу, откозырял и жестом приказал обозу заезжать внутрь.
Полосатое бревно шлагбаума задралось вверх, снова затопали копыта и заскрипели колеса, и наша колонна въехала на территорию пункта своего назначения. Телеги обоза сразу свернули налево, к длинным сараям, вытянувшимся вдоль ограды, а новых ландскнехтов Арио повел прямо, к большому плацу, раскинувшемуся в середине обширного войскового городка.
Городок войсковой был похож на иные подобные если не как две капли воды, то все равно очень сильно. Длинные каменные казармы, крытые камышом, конюшни, гимнастический городок – все это было для постоянного личного состава полков «Волчья Голова» и «Могильные Вороны». Вторую же часть городка занимали сооружения попроще, временные, где из плетней, землей набитых, а где и сколоченные из досок, для вновь нанимаемого пополнения. Тут и вместо конюшен были крытые коновязи, и вместо добротных коек через открытые двери были видны сколоченные нары с тюфяками. Да, в общем, и понятно.
Артиллерийский парк расположился в самом дальнем от входа краю городка, огороженный, с охраной на воротах. Отсюда были видны выстроенные в ряд орудия и бомбометы, стоящие под навесами и закрытые серой парусиной. Вдоль их ряда прохаживался часовой с винтовкой с примкнутым штыком.
Солдаты в разных частях городка тоже отличались, и в то же время были неуловимо схожи между собой. Полки Дикого Барона носили одинаковые серые мундиры с черными сапогами у кавалеристов или черными ботинками с серыми гетрами у пехотинцев, и черными же были как ремни с портупеями, так и каски из толстой кожи с лакированными козырьками и матерчатыми назатыльниками у кавалеристов, пехотинцы носили кепи. Вместо кокард у них были изображения сидящего на обелиске ворона или оскаленной волчьей головы в профиль, в зависимости от полка.
Новые люди, заполнившие вторую половину лагеря, были одеты кто во что. Кто в мундирах самых разных полков, кто просто в гражданском платье, а кто в дикой смести того и другого. Но и тех и других роднило одно – общий для всех тип бывалых людей, бойцов, повидавших и жизнь, и ее обратную сторону, то есть смерть. А у ландскнехтов к тому возможностей больше, чем у кого иного.
Дальше пошла суета приема пополнения, размещения его в «карантинной» казарме, из которой уже пойдет распределение дальше, по ротам, по умениям и званиям каждого. Кавалеристы устраивали коней у коновязи, согласно указаниям дневального, расседлывали, накрывая попонами, затем, подхватив мешки с вещами и оружие, шли в казарму обживаться.
Мне достались кое-как сколоченные, но крепкие нары с ящиком для вещей под ними, и ружейная пирамида напротив – вот и все полагающееся пока жизненное пространство. Было шумно, топотно, лязгало железо, кто-то болтал, кто-то смеялся, в общем, заселялись.
Я выдвинул ящик из-под койки, быстро уложил в нем свое скудное имущество, затем пристроил карабин в пирамиду, а патронташ к нему повесил над ней на крючок, вбитый в стену.
– Эй, пополнение! – зычно гаркнул рослый усатый взводный в сером мундире, зашедший в казарму. – Вас на довольствие сегодня не ставили, так что пожрать можете сами, в кантине в полку или даже в городе. Но для тех, кто в город соберется, предупреждение – вести себя тихо, горожан не задевать, драться только между собой, без смертоубийства и увечий. Или пусть готовится к «свадьбе с горбатой». Завтра начнем распределять по ротам. А пока назначаю дежурного и дневальных, и если кто слово вякнет – получит в зубы. Служба уже началась!
Ну, это тоже трюк известный, с довольствием. Птичка по зернышку клюет, а сыта бывает, так же и интендант. На роту еду зажал сегодня, тут наэкономил, там еще чуть-чуть, и глядишь, встретит старость в хорошем домике с садом на берегу моря, в саду будут гулять павлины, а юные рабыни наливать вино в хрустальный бокал. Никто не возмутился, потому что другого и не ожидал. Интендантом быть и ничего не украсть – это как в бордель сходить и там молитвенник почитать.
Насчет «зубов» взводный тоже погорячился. Точнее, выпендрился. В ландскнехтских полках дать в зубы командир может разве что за совсем большое нарушение, на которое и товарищи косо смотрят. Мальчиков для битья в вольных ротах нет, можно и самому в обратную получить. Не зря же, как я сказал, тут всего две кары, после первой в обратку не дашь, а после второй и вообще все ставки со стола убраны.
А вообще кантина так кантина, деньги есть пока, а можно и в город сходить будет. Разве что сперва коня надо обиходить да себя помыть, а то по запаху так и не отличишь уже, где Кузнец, а где его всадник.
Вышел к коновязи, где уже собралось немало кавалеристов, занимавшихся своими лошадьми, обиходил Кузнеца по всему списку того, что может сделать благодарный всадник для верного коня. Возился с ним неторопливо, разговаривая и напевая, и не обратил внимания, как ко мне подошел и остановился за спиной среднего роса мужик с загорелым лицом, бритой головой и лихими кавалерийскими усами. Одет он был не в форму, а так, как любят одеваться всякие лихие люди непонятной профессии – в жилет с карманами-подсумками, дорогую рубаху с закатанными рукавами под ним, в бриджи с кожей на коленях и дорогие рыжие кавалерийские сапоги без шпор. На бедре и на груди наискосок в кобурах покоились два револьвера с рукоятками из дорогой кости.
Руки он сложил на животе, зацепив большими пальцами за широкий ремень, и я обратил внимание на причудливую татуировку на тыльной стороне правой – изогнутый кинжал, который несет в когтях раскинувшая крылья сова. Не видал таких покуда.
– Мир тебе, – вежливо поздоровался он и затем спросил: – Не ты ли взводным Арвином будешь?
– И тебе мир, – кивнул я. – Я и буду Арвин.
– Круглый Арио с тобой в кантине поговорить хочет. Как с конем закончишь, так и подходи.
Просьбой это не было, разумеется, так что мне осталось лишь пообещать прибыть, как только переоденусь, с конем я уже закончил на самом деле. Усатый кивнул, затем сказал:
– Меня здесь как Ави Злого знают. Или просто Злого. В кантине спросишь, тебя проведут.
Развернулся и пошел, твердо ступая чуть кривоватыми ногами. Серьезный мужик, таких сразу чуешь. Впрочем, если он у Арио на подхвате, то с ним все понятно, тот других и не должен возле себя держать. Интересно только, что ему от меня понадобилось.
Длинный умывальник с рычажками-клапанами стоял за казармой, и многие там не только умывались, но и, раздевшись догола, поливали себя из ведер. Место тут сугубо мужское, стесняться некого, женщин в воинские городки не пускают. В общем, тут я помылся нагревшейся под дневным солнцем водой, которая стала такой теплой, что даже освежиться толком не удалось.
Гарнизонная кантина занимала отдельное здание неподалеку от главного входа в городок, здание, больше похожее на гигантский сарай с каменными стенами. Камышовая крыша лежала на мощных деревянных стропилах и сейчас терялась в темноте – не слишком многочисленные лампы свисали низко, освещая только столы. Дальний конец большого помещения был отгорожен, и оттуда несло запахами кухни.
Зал же был уставлен длинными столами, возле которых стояли такие же длинные лавки. Так всегда делают в тех местах, где драки часты и не хочется, чтобы при этом мебель ломали. Что стол такой, что лавку – с места не сдвинешь, не говоря уже про то, чтобы сломать.
Но вообще в таких местах буйства особого не бывает, разве что обычные драки от избытка удали и лихости, какие командирами даже поощряются, на лучших бойцов ставки делают. Кантины обычно принадлежат тем, кто нанял всю эту свирепую армию, таким образом наниматели понемногу возвращают себе заработки своих наемников, да еще подчас затаскивают тех в зависимость, наливая в долг и устраивая игры в карты и кости. Ну а раз хозяин этой кантины сам Дикий Барон, пробовать на зуб прочность правил, установленных им лично, охотников быть не должно.
Было людно, шумно. Несколько компаний сгрудились в дальнем от входа конце зала, слышался гомон, звон кружек, время от времени перемежаемые хохотом. Были среди них и те, с кем я шел из Рюгеля, были и новые лица, те, наверное, что дожидались обоз в Римме.
Подавальщиками в кантине были шустрые подростки, носившиеся с целыми гроздьями кружек между столами, собирая медяки и серебряки и шустро отсчитывая сдачу из висевших на поясах кожаных кошелей или записывая имена тех, кто пьет в долг. Неграмотных на такую работу не брали.
Женщин не было, таков устав и таковы правила. Хочешь женского общества – иди в город, ворота открыты, а тут – никак. Оно и правильно, а то как потащат дев распутных прямо по казармам, так и всей службе конец.
Меня увидели, кто-то из ландскнехтов замахал рукой, только я так и не разглядел в полумраке, кто именно. Но я остановил пробегавшего мимо подавальщика и спросил:
– Мне бы Ави Злого найти. Проведешь?
– Не могу провести, хозяин по шее даст, – замотал тот головой, – но Злой вон там сидит, за левой дверкой.
Действительно, в дальнем углу зала несколько маленьких загончиков было огорожено от остального зала низкими деревянными стенами. Я сразу их и не разглядел. Не кабинеты, а так, отдельные круглые столы, стоящие наособицу, и за одним из них тесно сидела компания мужчин. Среди них я разглядел Арио, Злого и еще трех человек, одного из которых я сразу опознал как вольного.
Когда я подошел, Злой указал мне рукой на свободный стул, сказав:
– Садись, разговор есть.
Я поздоровался со всеми разом, уселся, с грохотом придвинув тяжелый стул по глинобитному полу.
– Отдохнул немного с дороги? – спросил меня Арио, наливая в пустую кружку красного легкого вина. – Готов о делах поговорить?
– Почему не поговорить? – пожал я плечами. – Давай поговорим.
– Знакомься, – сказал он, указывая на вольного, высокого, плечистого, седого, хоть и не слишком старого.
Случалось мне его раньше видеть, хоть и не общались. На сборах видел и на торгах. Только седым он таким тогда не был, и в глазах не было такой мрачной злобы и задавленной тоски. Такая бывает разве что у медведя на цепи, который знает, что сейчас сила не на его стороне, но рано или поздно нужный момент наступит, цепь оборвется, и он тогда свое возьмет. Да и у меня, небось, вид такой же.
Читать бесплатно другие книги:
