Старая тайна, новый негодяй Романова Галина

– Ну… не совсем, конечно, так, но… – Теплая бархатистость его взгляда сменилась непроглядной теменью, а складка между бровями стала еще более рельефной. – Разговор, если мне не изменяет память, шел о прошлом. Скажи-ка мне, Дарья, я ничего не перепутал?

Сергей был прав. Он и в самом деле говорил, что не хочет ни о чем таком вспоминать. Кажется, даже упоминал, что вычеркнул все из памяти. Чего было заводиться? Нет, все же я ревную. Ревную к его прошлому, которое он пытается забыть. Ревную к памяти жены, о которой ничего не знаю, как не знаю и обстоятельств ее гибели. И причина моей необъяснимой на первый взгляд злости вполне объяснима: мне просто до боли в животе хотелось услышать от него, что он ее не любил. Аракелян не пошел на поводу у примитивного женского желания, сказал правду. Впервые, может быть, сказав ее мне. Ну, а тема Александра стала следствием, а не причиной.

– Итак, кто он? И кем он является для тебя? Я совсем не хочу наставлять кому бы то ни было рога. Это не в моих правилах. Дарья! – Аракелян уже кричал на меня.

От былой его расслабленности не осталось и следа. Надо же было мне так все испортить. И самое страшное заключалось в том, что я представления не имела, как исправить ситуацию. Врать не имело смысла. Врать я не умела, начинала путаться в деталях, изворачиваться и попадаться на мелочах. Аракелян неоднократно проявлял в отношениях со мной чудеса проницательности. Поэтому вывести меня на чистую воду будет для него делом трех минут. «Надо говорить правду, – обреченно подумалось мне, – или хотя бы часть правды».

– Этот тип претендент на мою руку и сердце, – с печальным выдохом призналась я. – Во всяком случае, так думает он и мои подруги.

– О-оо как! А я то… Ладно, понял, не дурак. – Аракелян обошел меня так, словно на его пути стояла не я, а урна с прахом Тутанхамона, скрылся в нише кухонной двери и, чертыхаясь, принялся выгребать из углов останки своей одежды.

Нужно было срочно спасать ситуацию, а не стоять обиженной куклой, кутаясь в прохладный шелк.

Я вошла в кухню и замерла на пороге с самым виноватым и скорбным видом, на какой только могла быть способна.

– Сережа, – выговорила я несмело, вдруг поймав себя на мысли, что, кажется, впервые называю его по имени. – Что ты делаешь? Пуговиц практически не осталось. Как ты пойдешь? Давай я пришью, что ли. И на брюках тоже…

– Пришивай Саше, или как его там! – рявкнул он вдруг, удивив меня неимоверно. Уж от кого, от кого я не ожидала подобного собственнического выпада, так это от него. Кто бы мог подумать, что гордый Аракелян опустится до такого тривиального чувства. – Его же тебе жалко! Он бедный и одинокий! Вот и пришивай ему все, что он ни попросит! А меня оставь в покое!

– А чего ты, собственно, орешь на меня?!

Я метнулась к газовой плите и с грохотом опустила на горелку чайник, просто чтобы не стоять столбом на его пути и не пялиться на него глазами, полными слез. Такие выходки простительны девочкам двадцати лет от роду, а не зрелым дамам вроде меня. Как-никак тридцать пять через месяц…

Чайник успел приветственно свистнуть, а Аракелян все ползал по полу в поисках своих пуговиц. По-моему, он просто тянул время, ожидая от меня каких-нибудь неразумных просьб, типа «милый, прости, не уходи». Но я не стала его ни о чем просить, а вместо этого принялась лепить себе бутерброды и готовить в термосе чай.

Я ведь собиралась уезжать на дачу? Так и поеду, господи ты, боже мой! Пускай катятся ко всем чертям все Саши с их щенячьей преданностью и все Сережи с их непомерными амбициями и обостренным чувством гордости. Уеду и займусь запланированными делами. Там сейчас хорошо, тихо. Дачный сезон катится к закату, и детей из окрестных дач развозят по домам. Так что пруд будет полностью в моем распоряжении, и в нем я смогу купаться почти голышом, без опасения быть замеченной. Могу даже посидеть с удочкой, коли возникнет такое желание. И чай буду пить непременно из того самого самовара, с которым так любит повозиться Ирина. И будет мне там так хорошо, так покойно, что все тревожные мысли о несложившемся ни за что меня не посетят… может быть.

– Даш, что мы делаем?!

Я обернулась и удивилась той растерянности, даже подавленности, с которой он перебирал крохотные пуговицы от своей сорочки, которые отыскал на полу.

– А что мы делаем? – с вызовом произнесла я, облокачиваясь о край рабочего стола, чтобы ноги в коленях не так подрагивали от внезапного приступа слабости.

– По-моему, мы ссоримся, Даш, а я этого не хочу. – Сережа подбросил на ладони подобранные пуговицы и вдруг со злостью швырнул их о стену. – Чертовщина какая-то! Летел к тебе, так хотел увидеть, все же было прекрасно, и вдруг… Твои вопросы, потом мои. А оно нам надо, Даш?!

Отвечать что-то смысла не было, да я бы и не смогла. Начни я хоть что-нибудь говорить, непременно расплачусь. О том предупреждал спазм, бинтом перехвативший накрепко горло. Сережа, как и подобает, кинется меня утешать, говорить что-то мягкое и вполне приличное. Все потечет по нужному руслу, и хеппи-энд нашей лавстори обеспечен. По крайней мере на сегодняшний день.

Нет! Так я не хочу. Лучше уж никак вместо как-нибудь… Кем было сказано, не помню, но сказано верно. У нас с ним действительно все получается «как-нибудь». Как-нибудь позвоню, как-нибудь увидимся, как-нибудь переспим, если выдастся случай. Да ладно бы, кто же против? Чего тогда пыжиться и изображать оскорбленную добродетель? Никаких обязательств – значит никаких. Если, конечно же, причина именно в ревности, а не в чем-то другом…

Почему в моей голове мелькнула подобная мысль в тот момент? Этим вопросом я задавалась потом неоднократно. Ломала голову, пытаясь вспомнить, что именно натолкнуло меня на мысль, будто его гнев вызван чем-то еще, будто существует еще какое-то неведомое мне объяснение. Проклятая невнимательность! Вернее, даже не невнимательность, а простое неумение сконцентрироваться на вещах второстепенных, с виду неприметных. А ведь именно в них подчас скрывается истинный смысл.

Одним словом, оставив без внимания интуитивные посылы, пальмовую ветвь я не приняла, упрямо продолжая собираться в дорогу, то есть набивать еще одну сумку оставшимися в холодильнике продуктами. Зачем я это делала, одному богу известно. Собиралась же купить все необходимое по дороге, а тут вдруг проявила просто чудеса предусмотрительности, выставляя на дно объемной сумки ровные ряды баночек с салатами и майонезом.

Аракелян все это время молча наблюдал за моими передвижениями по кухне.

– Ладно, я понял, – обронил он совершенно бесцветным голосом. – Тебе так удобнее. Ты без всего этого не можешь, потому до сих пор и одна…

Это был удар ниже пояса, даже хуже того – оглушительно звонкая пощечина, сразу все расставившая по своим местам.

Итак, мне вынесли очередной диагноз, причем сделано это было в весьма оскорбительной форме. Что же, пусть так. Только то, что прощалось моим подругам, не сойдет с рук людям посторонним, а Аракелян теперь был мною отнесен именно к этой категории.

Кстати, о подругах… Не успела я про них вспомнить, как одна тут же не замедлила явиться.

– Привет, милая. – Наталья переступила порог моей квартиры, поцеловала меня в щеку и, критически осмотрев мой наряд (я все еще продолжала разгуливать завернутой в покрывало), вопросительно подняла брови. – Ты что же, еще не одета? Или у тебя кто-то…

Закончить фразу она не успела, потому как из кухни нарисовался Аракелян, явив присутствующим совершенно безупречный голый торс, так как рубашку он застегнуть не мог по причине отсутствия пуговиц.

– Здрассте, – склонил он голову в приветственном кивке и встал для чего-то за моей спиной, словно боялся нападок со стороны моей подруги. – Рад вас видеть.

Опасения его не оправдались, потому что Наталья Николаевна слыла человеком достаточно уравновешенным и крайне воспитанным. Все, что она могла себе позволить в данной ситуации, так это оставить без внимания приветственные речи моего гостя и, заметно побледнев лицом, обратиться ко мне с натянутой улыбкой.

– Дашенька, у меня к тебе есть одна просьба. Я звонила, звонила, ты не отвечала. Мобильный тоже не брала.

– Да, понимаешь… – промямлила я, не зная, что придумать в свое оправдание.

– Конечно же, понимаю, еще бы не понять! – она все ж таки не удержалась от язвительного выпада. – Причина более чем… объективная… Ну, да это не мое, собственно, дело. Могу я говорить с тобой?

– Конечно! – обрадовалась я тому, что она так быстро вышла из ступора и сразу перешла к делам. – Говори, конечно!

– Я хочу говорить с тобой наедине, дорогая. – Ее леденящий душу взгляд метнулся за мое плечо и остановился на бедном Аракеляне. – Вы мне это позволите?

Ну ни дать ни взять Снежная королева! Она и одета-то была соответственно. Кстати, Наталья относилась к категории женщин, для которых одежда существовала не для того, чтобы ею прикрываться, а для того, чтобы оттенять имеющиеся у нее достоинства. Ее выкрашенные в пепельно-русый оттенок волосы, свободно спадающие сейчас на плечи, великолепно сочетались с легким костюмом из натурального шелка, цветовая гамма которого металась от прозрачного стального до едва уловимого голубого. Бесцветные босоножки на высоком каблуке, сумка из какого-то немыслимого пластика. Довершали картину стильные очки. Их она держала сейчас в руке, слегка поигрывая дужками.

Впечатление было произведено, и Аракелян растворился в одной из трех комнат. Я даже не успела заметить, в какой именно.

– Что ты хотела, Натуся? – попыталась я подлизаться. Выражение лица подруги не сулило мне ничего хорошего. – Классно выглядишь!

– Не льсти мне, Дашка, – вздохнула она тяжело и, с тоской посмотрев в ту сторону, куда ретировался сконфуженный Аракелян, осуждающе качнула головой. – Зачем тебе это?! Ну, скажи мне!!!

– Наташа, не начинай снова, – вымучила я, стараясь, чтобы голос мой не дрожал, потому что вопрос, заданный ею, меня терзал уже минут десять.

– Господи, какая же ты дурочка! – Наталья так расчувствовалась, что всхлипнула, грациозно тронув переносицу длинными пальцами. – А как же Саша?! Он мне звонил вчера и полчаса рассказывал о том, как у вас все с ним хорошо. Он полон надежд. И он, между прочим, считает тебя порядочной женщиной!.. Он же славный, Даша. И тебе об этом известно не хуже меня. Почему тебя всякий раз тянет ступить в трясину?! Зачем?! В чем смысл твоих поступков? Не девочка же уже!

– Вот потому и делаю, что хочу, знаешь! – голос мой достаточно окреп, потому что не любила бесконечных напоминаний о моем возрасте. Не то чтобы это стало комплексом, но дважды за последний час – это, простите, уже перебор. – Ты чего хотела? Говори, а то мне некогда. Я на дачу собираюсь поехать. Сама понимаешь, сборы в разгаре.

– А-ааа, понимаю, как же! – Лицо ее от обиды исказилось почти до неузнаваемости. – Может быть, я и зря заехала к тебе, надеясь на помощь? Не открывала бы тогда!

Она круто развернулась к двери. Широкий подол ее юбки взметнулся, заискрившись холодным неоном шелковых нитей. Сейчас Наталья начнет всхлипывать, намеренно долго возиться с замком, ожидая того, что я кинусь извиняться и останавливать ее. Так случалось…

Ну, почему мне сегодня не хочется идти на поводу у чужих желаний? Даже странно… Всегда же оправдывала их, а тут вдруг непонятный, необъяснимый какой-то бунт. Сначала не оправдала надежд Сергея, теперь вот Наталья начала что-то бубнить, не дождавшись моих извинений.

– Ладно, черт с тобой! – Она снова повернулась ко мне с красным от напряжения и злобы лицом. – Трахайся с кем хочешь! В конце концов, что тебе еще остается, ни семьи, ни детей. Можешь подбирать любую дрянь. И в любое другое бы время я бы ни за что… Но сегодня такое дело. Короче, Дарья, меня срочно вызвали в налоговую. Вызвали именно сегодня и именно в половине пятого вечера!

– А что у нас было запланировано сегодня на половину пятого? – Пропустив мимо ушей ее гневные обвинения, я прошлась по прихожей, села на тумбочку под зеркалом и напрягла слух.

Это покажется странным, но Аракелян не подавал признаков жизни. Не мог же он спуститься по простыням с четвертого этажа, спасаясь бегством от гнева разъяренных женщин. Скорее всего одно из двух: либо он подслушивает, затаив дыхание. Либо… спит, потому что его расслабленное подремывание я прервала самым варварским, самым бессовестным образом.

– Мне нужно, чтобы ты съездила на железнодорожный вокзал в Ленинском районе, встретилась там с Володей и передала ему вот этот пакет, – быстро проговорила Наталья и, расстегнув свою умопомрачительно стильную сумочку, извлекла оттуда сверток размером с буханку «бородинского». Это был даже не сверток, а обычная бандероль в упаковочной бумаге и нескольких сургучных печатях. – Это очень важно для Володи, понимаешь! И нужно именно к пяти. Мы с ним договорились встретиться на платформе и вместе ехать по одному делу, которое, кстати, связано именно с этим… И тут этот звонок! Отказаться или перенести встречу в налоговой – значит навлечь неприятности. Не поехать на встречу с Володей тоже не могу. Мобильный у него второй час молчит. Не могу нигде его достать, чтобы предупредить. Он будет ждать меня, Даш! Поможешь?

Мне оставалось только развести руками. Как не помочь, тем более что просьба-то пустяшная. Ленинский район находился по пути на дачу. Почему бы не заехать на вокзал и не передать Володе сверток? К тому же не использовать шанс лишний раз увидеться со славным человеком я не могла. Володя меня любил искренне и трепетно, я, между прочим, отвечала ему тем же. А после сегодняшних встрясок моя душа просто жаждала общения с приятным человеком. Поэтому, приняв из рук Натальи бандероль, я буркнула: «Без проблем». Позволила поцеловать себя в щеку, выслушать «на посошок» еще пару пожеланий рекомендательного характера. И лишь когда за ней закрылась дверь, я пошла на поиски Аракеляна.

В гостиной его не было. Лоджия тоже пустовала, и на перилах не красовался живописный узел из связанных простыней. В следующей комнате, где у меня было что-то наподобие спортивного зала и рабочего кабинета одновременно, Аракелян также отсутствовал. Оставалась спальня, дверь в которую почему-то оказалась прикрытой. Потоптавшись с минуту у входа, – мне претило встречаться с ним на этой территории, – я все же вошла.

Конечно же, так и есть! Разметавшись на смятых нами простынях, Сережа спал сном праведника. В его лице не было заметно ни тени тревоги или хотя бы намека на переживания по поводу нашего последнего разговора на кухне. Поразительная безмятежность! Вот у кого, наверное, нервы, будто стальные канаты. Тут всю выворачивает просто наизнанку и от злости, и от огорчения, и – чего уж тут лукавить – от желания дотронуться до него. А он спит!..

– Эй, Аракелян! – громко позвала я и грубо пнула его ногой в колено. – Поднимайся, уезжаем!

Он подскочил как ужаленный. Нет, к моей вящей радости, с нервами у него обстояло не так хорошо. Безумный совершенно взгляд. Руки вцепились в простыню. Грудь высоко вздымается. Дышит так, словно только что закончил марш-бросок с полной боевой выкладкой. Уж о чем о чем, а об этом-то я имею прекрасное представление.

– Что?! – сипло выдавил он, заметив мое изумление.

– Ничего. – Открыв встроенный шкаф, которым мастера-краснодеревщики задекорировали мне альков, я вытащила оттуда белье, тонкие летние джинсы и футболку. – Мне пора уходить.

– Почему? – Он слез с кровати, с хрустом потянулся и тут же придвинулся ко мне, начав сразу урчать на ухо: – Ну, Дашка, ну не будь такой букой. Ты нежная, славная, тебе не идет кукситься. Ну, чего ты? Ничего же не произошло! Так, недоразумение какое-то…

– Сережа, давай отложим выяснения всех недоразумений до лучших времен, – попросила я, отгораживаясь от него ворохом одежды. Непосредственная близость грозила нам последствиями, а мне нужно было торопиться на встречу с Володей Волковым. – Мне надо уезжать сейчас, а ты…

– А ты выметайся, стало быть. – Он невесело хохотнул, но рук с моей спины не убрал. – Мне можно с тобой? Конечно же, нет, учитывая тот факт, что встречаешься ты с мужем своей подруги.

– Ты все слышал? – Мне стало стыдно за Наталью. Но потом, вспомнив, что именно Волков, а не кто-нибудь поспособствовал нашему знакомству, я предложила: – Кстати, ты мог бы поехать со мной. Я еду на встречу с человеком, который тебе не безызвестен. Думаю, что как раз он-то будет рад, что мы вместе…

– Пусть идет к черту! – выругался вдруг Аракелян, отпрянул от меня, словно я предложила ему что-то гадкое. – Этого добряка, которого вы все так уважаете, я глубоко презираю, понятно?

Нет, непонятно, хотелось мне сказать. Но благоразумие сегодня было моим коньком, и я снова промолчала. Пока Сережа стоял ко мне спиной, быстро оделась. Подошла к нему и потянула за рукав растерзанной рубашки.

– С вокзала я еду на дачу. Там поживу какое-то время. Хочу немного отдохнуть, собраться с мыслями. Если тебе неприятно видеться с Володей, ты мог бы подождать меня в машине и потом…

– Я не могу торчать на твоей даче, Даша. У меня есть жизнь, о которой ты ничего не знаешь. Да тебе и не надо о ней знать! – жестко и даже грубо перебил он меня, комкая мое предложение.

Одернул руку и, кое-как сведя полы рубашки, заправил ее в брюки. Тут же зло посмотрев на меня, проговорил:

– Как-то так ненароком у тебя сегодня получилось затронуть то, чего тебе затрагивать совсем необязательно. Или не ненароком, Даша?! Или ты сделала это умышленно?!

Проехавшись пятерней по волосам, качнув головой чему-то неведомому, Сережа едва слышно выругался. Потом уставился на меня и непозволительно долгое время разглядывал. Темные глаза лазером скользили по мне, вызывая одно лишь желание: сделаться величиной со спичечную головку или вовсе исчезнуть куда-нибудь.

Я же ничего такого не сделала! И ровным счетом ничего не понимала! Почему откровенное хамство Натальи подействовало на него усыпляющим образом, а мои вполне невинные заявления и вопросы вызывали такую бурю протеста, подозрения. Странно как-то все…

Я молчала, не зная, что говорить и как вообще реагировать на его, казалось бы, беспричинные вспышки ярости. Тема его прошлого и всего того, что с ней было связано, оказалась на поверку весьма скользкой. Жена там, к примеру… Ее безвременная кончина… Какая-то неведомая мне теперешняя его жизнь… Опять же ладно, все это более или менее понятно: ну не хочет человек, чтобы ему лезли в душу, кто же против. Только при чем тут Володька?! Он его вытащил из тюрьмы, наплевав на профессиональный долг. Сейчас продолжает с ним нянчиться, как с больным ребенком. Меня вон подсунул ему из совершенно благих намерений. И хотя ими известно, что вымощено, упрекнуть Волкова ему не в чем. Я так вовсе не обижалась. О чем я и не преминула заявить.

Сказано ему об этом было уже в прихожей, где Аракелян, вставив под пятку обувную ложку, натягивал стильные кожаные ботинки.

Боже, что тут опять началось!!!

И ложка полетела куда-то в угол. И кулаками о стену дважды посмел ударить. И орал что-то мало вразумительное. Короче, вел себя, как псих распоследний. Оторопело взирая на все это, я притихла из опасения навлечь приключения и на свою голову. Молчала и наблюдала, наблюдала и молчала, понимая все меньше и меньше.

Буйство прекратилось так же неожиданно, как и началось. Аракелян, тяжело глядя на меня, замолчал и даже сделал попытку извиниться.

– Без проблем, – кротко обронила я, более всего желая остаться в одиночестве.

– Ты просто ничего не знаешь! – заявил он, стоя одной ногой за порогом. – И, дай бог, тебе никогда не узнать! Одно хочу тебе сказать, Даша. Держись от этого благонравного Волкова подальше. В этой жизни очень мало людей, которых я ненавижу остро и на всю жизнь… Так вот, твой Волков – один из них. Запомни это и впредь будь умнее!