Золотая ложь Фритти Барбара
– Я не отвлекала тебя. Просто задала несколько вопросов.
– Вот, смотри – выплаты Жасмин Чен, один раз в месяц, точно, как часы.
Пейдж посмотрела ему в глаза и поняла, о чем он подумал. Об этом же подумала и она.
– Вероятно, у них были какие-то дела, – медленно проговорила Пейдж, чувствуя, как оборвалось сердце.
– Дорогостоящие дела. Речь идет о нескольких тысячах в месяц. Сумма немного колеблется. – Он пролистал несколько страниц за прошлый год и позапрошлый. – Есть несколько платежей в Калифорнийский университет в Беркли. Ты там училась?
– Я училась в Стэнфорде.
– Ты ходила на какие-то занятия в Беркли?
– Нет. – Пейдж нахмурилась, гадая, почему отец платил в этот университет. – Может быть, какой-то грант Хатуэев? Хотя почему тогда деньги шли с чековой книжки отца…
Она отошла в сторону, когда Райли снова сел в кресло, его пальцы полетели по клавишам.
Его надо остановить. Это выходит за рамки расследования дела о пропаже дракона. Райли вникал в бизнес отца, вторгался в его личную жизнь. Пейдж начинала понимать, как мало она знает о своих близких. Она никогда не задумывалась о возможности существования других людей, которые что-то значили для отца, кроме ее матери, деда и ее самой. Друзья никогда не играли важной роли в жизни Дэвида Хатуэя. На самом деле большинство времени родители проводили с друзьями матери.
– Кто такая Алиса Чен? – спросил Райли, прерывая ее размышления.
– Не знаю. Почему ты спрашиваешь?
– Она училась в Беркли. Твой отец переводил деньги на ее образование.
Алиса Чен? Кто она Жасмин? Дочь?
Пейдж вдруг почувствовала, как внутри все сжалось в тугой узел. Он давил все сильнее и больнее.
– Выключи! – потребовала она.
Райли бросил на нее быстрый взгляд.
– От того, что я выключу компьютер, ничего не изменится.
– Верно. Но я не хочу знать.
– Тогда не смотри. Но я нутром чую, что Жасмин Чен как-то связана с драконом. И, возможно, Алиса тоже.
Пейдж отошла от него, уставилась в окно, выходившее на Юнион-сквер. Она не видела магазинов, парка, машин – видела только лицо Жасмин Чен, ее квартиру, картину, изображающую дракона, фотографию молодой женщины на столе. Алиса?
Ну так что, если ее отец давал Жасмин деньги?
Это не имеет значения, если Жасмин родила дочь, а ее отец щедро платил за обучение этой девочки. Он не жадный человек. Он спонсировал множество благотворительных организаций. Жасмин, вероятно, не могла себе позволить отправить ребенка в колледж, она художник, а отец всегда поддерживал творческих людей. Он любит и ценит искусство и готов сделать все возможное, чтобы помочь талантливым людям выразить себя, не заботясь о том, как заработать себе на жизнь.
– Гм… интересно, – пробормотал Райли у нее за спиной.
Ей не нравилась его интонация. Она почти боялась спросить, о чем он. Но придется. Повернувшись, Пейдж спросила:
– Что ты ищешь сейчас?
– Данные.
– Чьи?
– Алисы Чен. Ей двадцать два года, мать – Жасмин Чен. Отец – неизвестен.
Сердце Пейдж екнуло.
– А почему это важно? У многих женщин есть дети, которые не знают отца.
Он бросил на нее подозрительный взгляд.
– Верно. Но многие ли из них регулярно получают деньги от совершенно незнакомого человека? А эта Алиса – посмотри-ка на сумму, и так каждый месяц в течение четырех лет.
– Хорошо, может быть, мой отец был связан с Жасмин, но это не имеет ничего общего с драконом. Поэтому выключи компьютер.
– У нее на стене картина, а на ней – пропавший дракон. Не думаю, что это простое совпадение. И твой отец понес дракона к ней. Это тоже случайность?
– Он просто показал ей. Заметь, он не оставил фигурку у нее.
– Это она так сказала, – усомнился Райли.
– Их отношения тебя не касаются. Они важны только для меня и для моей семьи.
Райли ничего не ответил, но его молчание казалось убийственным. Ей не нужно было никаких слов, чтобы соединить все открывшиеся факты.
– Пейдж…
– Не говори ничего.
– Хорошо. Не буду.
Она посмотрела на него долгим взглядом.
– Ты думаешь, Алиса Чен моему отцу…
– Дочь. – Райли встретился с ней взглядом. – И ты тоже так думаешь.
Было легко узнать номер его палаты. Дочь соседки Жасмин работала в педиатрии. Так что она прошла мимо стола информации и поднялась на лифте на четвертый этаж. Часы посещения уже заканчивались, и в коридорах было тихо и пусто. Теперь, когда она здесь, Жасмин сомневалась, что сможет пройти через это. Она провела большую часть дня, беспокоясь о Дэвиде. Что делать, если он умер? Она не хочет допускать такую возможность, но она существует.
Дэвид Хатуэй так много для нее значит. Она любила его, ненавидела и снова любила. Каждый раз, когда она пыталась изгнать его из своей жизни, он возвращался совершенно неожиданно. Он внес в ее жизнь одни неприятности и боль. Он опозорил ее, а она, в свою очередь, опозорила свою семью. В последние двадцать два года она сторонится людей, когда-то любивших ее.
А все из-за Дэвида. Так почему она пришла сюда сейчас? Потому что она по-прежнему беспокоится о нем. Боги, помогите ей.
Она остановилась перед палатой. Дверь была закрыта. Он там один? Что она скажет, если он не один? Ее спросят, зачем она пришла. Или, может быть, они знают. Она вспомнила визит Пейдж. В глазах девушки она прочитала много вопросов, они не имели ничего общего с пропавшим драконом или несчастным случаем с отцом. Пейдж что-то подозревает, но у нее не хватило смелости спросить прямо, за что Жасмин ей благодарна.
Она тихонько постучала в дверь. Никто не ответил. Жасмин медленно открыла ее. Палата небольшая, но отдельная. На кровати лежал мужчина, совершенно неподвижно. Капельницы, разные медицинские приборы, и никого. Где они все – его семья, которую он обожал? От которой не мог уйти, которую он предпочел ей? Почему они не здесь, не у его постели, почему не молятся о его выздоровлении, не держат за руку, не говорят с ним, умоляя очнуться?
Оказавшись в палате, Жасмин остановилась у кровати, сердце ее перевернулось, когда она посмотрела на его лицо. Огромный, уродливый синяк прямо под повязкой на голове. Ее глаза наполнились слезами. Нет, не может все закончиться вот так. Очаровательный, милый Дэвид Хатуэй, так страстно умевший говорить об искусстве и истории, не мог тихо и незаметно уйти из этого мира.
Жасмин взяла его за руку. Когда она в последний раз держала его за руку? И не вспомнить. Кожа прохладная, словно кровь не доходит до пальцев, потому что сердце бьется слишком слабо. Но на мониторе она видела – сердце бьется. Вон они, зубчатые линии. Его грудь поднималась и опускалась. Он еще здесь, он не ушел.
– Не покидай меня, – пробормотала она. – Не уходи, не простившись.
– Что здесь происходит? – Резкий женский голос прорвал тишину.
Жасмин знала, кто у нее за спиной.
Виктория Хатуэй стояла в дверях, ее лицо окаменело, а глаза смотрели гневно. Она держалась прямо, отведя плечи назад, подняв подбородок. Она хороша – светлые волосы, голубые глаза, идеальное лицо без единой морщинки, даже и намека на морщинку не отыскать, но самое удивительное – не отыскать и тени беспокойства о муже. В белом костюме и туфлях на высоких каблуках, она выглядела так, словно пришла с работы. Как если бы жизнь ее ничуть не изменилась после нападения на мужа.
Жасмин чувствовала себя неловко в старомодной одежде, с непокорными черными волосы, которых несколько лет не касалась рука парикмахера. Не в первый раз она спрашивала себя, как Дэвид мог оставить Викторию и прийти к ней. Но она не всегда выглядела так. Было время, когда ее считали красивой, когда она весело смеялась и наслаждалась жизнью. Встреча с Дэвидом все изменила.
– Кто вы? – требовательно спросила Виктория, шагнув ближе.
– Жасмин Чен, – ответила она.
Виктория побледнела.
Неужели она знает ее имя? Неужели Дэвид говорил о ней с женой? На сердце Жасмин стало немного легче.
– Вы не имеете права находиться здесь. – Резкие слова Виктории резанули по сердцу словно ножом. – Как вы сюда попали? Где медсестра?
Жасмин не ответила, не зная, что сказать. Она боялась идти сюда, но теперь, когда она пришла, хотела остаться. Она столько потеряла в жизни из-за этого человека. Разве она не заслуживает того, чтобы, по крайней мере, постоять у его кровати? Любой скажет, что нет. Она не жена. Она не член его семьи.
– Как он? – спросила Жасмин, не обращая внимания на вопросы Виктории.
– Это не ваше дело. Пожалуйста, уходите.
– Почему вы не спросите меня, откуда я знаю Дэвида? – Жасмин спросила и прочла правду в глазах Виктории. – Вы все сами знаете, не так ли?
– Я знаю, что вам нечего делать в палате моего законного мужа.
– Я тоже его люблю, – произнесла Жасмин, потрясенная словами, сорвавшимися с ее губ. Она не говорила этих слов никому в последние двадцать лет, даже мысленно.
Виктория потеряла дар речи, не в силах поверить услышанному.
Но это сказано. И слова нельзя вернуть обратно – в истерзанном сердце распахнута дверца. Жасмин посмотрела на Дэвида, интересно, рассердится ли он на нее, когда очнется. Он просил держать в тайне их отношения, и она делала это до сих пор. А теперь предала его – открыла секрет его собственной жене. Простит ли он ее? Она сказала себе, что это не должно ее волновать. Но она волновалась. И ей жаль, что так вышло. Будет ли у нее возможность сказать ему, как ей жаль?
– Немедленно убирайтесь отсюда, – прошипела Виктория. – Вы не имеете права находиться здесь. Мне все равно, кого вы любите. Впрочем, мне все равно, кого он любит.Он мой муж. Я его жена. И все так и останется.
– Я пришла сюда не для того, чтобы доставить вам неприятности. Я просто хотела его навестить. – Жасмин бросила на Дэвида прощальный, долгий взгляд. Неужели это действительно последний раз, когда она видит его лицо? Она хотела сохранить его в памяти навсегда. Нет, он не принадлежал ей. Она была его возлюбленной, но не женой. Эта роль принадлежит женщине, которая стоит с другой стороны кровати. – Извините, – добавила она с опозданием.
– Мне не нужны ваши извинения.
– Я не должна была говорить, но я…
– Я уже знаю, – резко оборвала ее Виктория. – Ты думаешь, я дура?
Понимающие взгляды, которыми они обменялись, дали понять Жасмин, что она не предала тайну Дэвида. Их отношения не были секретом для Виктории, или, возможно, были лишь очень короткое время. Его жена на самом деле не дура, в отличие от Жасмин. Каким-то странным образом тайна придала их любви с Дэвидом большую глубину и особую значимость. Их страсть была запретной, осуждаемой обществом. Но в глубине своего сердца она всегда считала, что только великие страсти осмелятся преодолеть границы приличия.
– Думаешь, ты была единственной? – добавила Виктория, посылая в душу Жасмин злую мысль. – Вижу, ты верила в это. Какая жалость.
Виктория не права. Дэвид говорил ей много раз, что она единственная и никого другого у него никогда не было. Он лжец? Или его жена?
Жасмин отвернулась от кровати и замерла, пораженная появлением другой женщины. В дверях стояла Пейдж, а позади нее мужчина, с которым она приходила к ней домой. Интересно, давно ли они стоят там и что они слышали?
– Мама? – проговорила Пейдж. – Все в порядке?
– Все в порядке, – ответила Виктория ледяным голосом. – Госпожа Чен уже уходит. И она больше не вернется.
Она не вернется. Здесь ей не место. Она никогда не приходила к Дэвиду, он приходил к ней. Встретившись с бессердечной женщиной, называвшей себя его женой, Жасмин ясно поняла, почему он пришел в первый раз и почему не мог удержаться от возвращения к ней снова и снова. Возникшая злость подталкивала ее сказать это Виктории. Но когда Пейдж встала рядом с матерью, злоба пропала. Пейдж – дочь Дэвида, и в отличие от своей матери она, казалось, ужасно беспокоилась об отце. Даже сейчас она положила руку ему на плечо, словно хотела защитить его от напряжения, возникшего в палате.
– Я ухожу, – сказала Жасмин. – Желаю, чтобы ваш отец выздоровел.
– Мисс Чен, подождите, – неожиданно остановила ее Пейдж.
Девушка посмотрела на мать, потом на отца, а после – на Жасмин.
– Не ввязывайся в это, – предупредила Виктория дочь. – Это тебя не касается.
– Я думаю, что должна. Думаю, что она и мой папа…
– Я знаю, кто она, – резко оборвал Виктория дочь.
– Ты знаешь?
– Да, я знаю о ней много лет.
– Ты знаешь и об Алисе?
Сердце Жасмин остановилось. Как Пейдж узнала об Алисе? Это единственная тайна, которую, она уверена, Дэвид свято хранил. Виктория выглядела растерянной, лицо стало почти таким же белым, как ее костюм.
– Пейдж, пожалуйста, замолчи! Не говори ничего, – потребовала она.
– Не могу. Я должна знать. У Алисы и у меня – один отец?
9
Рано утром в пятницу Алиса вышла из автобуса и направилась к дому матери в Китайском квартале. Она терпеть не могла пробираться по узким улочкам, зажатым жилыми домами, ненавидела извечный застоялый запах рыбы и мяса, исходивший из лавок. Мать жила в небольшой квартире, в темных комнатах которой висело облако воскурений. В памяти всплывали ночи, когда она слышала плач матери – из-за него. Из-за мужчины, который оставался для нее загадкой даже сегодня. Он был ее отцом, опозорившим их с матерью. Из-за него она, Алиса, наполовину белая, наполовину китаянка. Половина от ничего.
Подруги уверяли ее, что у нее необычная внешность – карие глаза, длинные черные волосы, неазиатский, остренький носик. Все это придавало ей экзотический шарм, но Алиса знала правду. Другая, непохожая – не значит красивая. Да, она иная. И ее внешность заставляла ее чувствовать себя… иначе. По-другому не скажешь. Собственная семья не приняла ее, особенно бабушка и дедушка. Они видели в ее незаконном рождении позор для всей семьи. Каждый Новый год у домашнего алтаря они молили о прощении грехов Жасмин, ее матери, и о том, чтобы из-за этих грехов не страдали остальные члены семьи. Молились и о ней – чтобы она не пошла той же дорогой и не опозорила семью, как мать.
Алиса не собиралась никого вводить в бесчестье. Она просто хотела жить своей собственной жизнью. Она получила высшее образование, теперь делает карьеру в банковской сфере. Пока она еще на первой ступени – инспектор по кредитам в солидном банке с офисом в центре Сан-Франциско. Надежная, твердая ступенька на пути к будущему, в высокие финансовые сферы. Она не станет жить, как ее мать. Ей не придется шить по ночам ради тарелки еды, она не намерена торговать драгоценными кусками собственной души – писать картины и продавать их ради сохранения крыши над головой. Когда-нибудь, заработав много денег, она купит матери большой дом, и не в Китайском квартале.
Знакомые запахи заставили желудок сжаться. Обычно Алиса просила мать встретиться с ней в центре города, в кафе, где можно пользоваться вилкой, а не гоняться палочками за рисом, пить диет-пепси, а не традиционный чай. Нельзя сказать, что ей не нравится китайская еда. Она ей нравится. На ней она выросла. Но со всем китайским у нее сложились противоречивые отношения любви-ненависти.
Иногда она спрашивала себя: а кто по национальности отец? Он итальянец? Ирландец? Немец? Англичанин? Или тоже полукровка? Единственное, что известно точно, – ее отец не китаец.
Переходя через улицу, Алиса прибавила шагу. Она не знала, почему мать попросила прийти так рано, но напряжение в ее голосе убедило не спорить и не задавать вопросов. Тем не менее Алиса не собиралась опаздывать на работу. Она относилась к ней очень серьезно. Она вообще серьезная девушка, иначе быть не может. В самом начале жизни она усвоила это, осознав, что ее рождение не принесло радости в окружающий мир. Ей придется усердно потрудиться, чтобы сделать его лучше. Ей хотелось верить, что родилась она не зря.
Алиса, обутая в теннисные туфли, в два счета взбежала по ступенькам к двери. Конечно, спортивная обувь не подходила к деловой одежде, но была очень удобной. На работе она переобуется в туфли на каблуках, они, кроме всего прочего, прибавят три дюйма к пяти футам и двум дюймам ее роста. Вот тогда она будет готова иметь дело с миром. Но мир подождет, по крайней мере несколько минут.
Мать открыла дверь, прежде чем дочь успела достать свой ключ.
– Что случилось? – быстро спросила Алиса.
Наверняка случилось, решила она, едва взглянув на мать. Нет, мать не плакала, но в ее глазах она увидела необычный свет, какую-то энергию, может быть, даже гнев. Гнев? Нет, такие эмоции не для Жасмин Чен. В ее картинах гнев мог присутствовать, но сама она всегда тихая, погруженная в себя, покорно принимавшая свою судьбу, готовая к покаянию, к наказанию. Иногда Алиса хотела растормошить мать, сказать что-то такое, после чего она послала бы к чертям свою семью. Жасмин не заслуживает, чтобы к ней относились как к изгою из-за рождения внебрачного ребенка.
– Входи, – мать взяла ее за руку и втащила в квартиру. – Мы должны поговорить.
– Ты не заболела?
Жасмин покачала головой.
– Нет, не в этом дело. Я не собиралась ничего рассказывать. Но они знают. Не понимаю, откуда, но они знают все. Эти люди придут к тебе. Я не могу допустить, чтобы это произошло до того, как я поговорю с тобой.
Алиса ничего не понимала. Интонация матери будоражила, но слова не объясняли сути проблемы.
– Хорошо, начинай сначала и помедленней. Кто знает? Что знает?
– О твоем отце.
– Моем отце? – Алиса вскинула брови. Сколько раз она приставала к матери, желая узнать об отце, просила описать его, назвать его имя, но Жасмин всегда отказывалась.
– Он пострадал. Он очень болен.
– Ты знаешь, где он? Я думала, ты ничего о нем не знаешь.
Обычно выражение лица матери было непроницаемо. Но не сейчас. На нем ясно читалась правда. Мать знает, где ее отец. Вероятно, об этом ей стало известно не сегодня. Она знала всегда? Каждый раз, когда Алиса задавала навязчивый вопрос, она слышала в ответ, что отец исчез и мать не может с ним связаться.
Жасмин всплеснула руками.
– Я не хотела тебе говорить. До сих пор – нет. Но я боюсь, они скажут тебе сами.
– Кто? Кто мне скажет? – не понимала Алиса.
– Пейдж.
Это имя для нее – пустой звук.
– Она тоже его дочь, – добавила Жасмин, задыхаясь от волнения. – Пейдж Хатуэй.
– Хатуэй? Так мой отец Хатуэй? – потрясенно проговорила Алиса.
– Дэвид Хатуэй. На него напали в Сэлмон Элли два дня назад.
– Всего в двух кварталах отсюда, – пробормотала девушка.
– Он приходил ко мне.
– Пришел к тебе через столько лет? – Голова Алисы пошла кругом. – Почему? Почему сейчас?
– Он появлялся и раньше. Мне очень жаль, Алиса. Я старалась защитить тебя. Но его семья знает о твоем существовании, они хотят поговорить с тобой.
Алиса не могла поверить ее словам.
– Хотят поговорить со мной? Зачем? Почему?
– Потому что твой отец может не выжить.
Алиса не знала, как воспринять невероятную новость. Неужели она должна печалиться о человеке, которого совсем не знала? Злиться – потому что теперь у нее может не быть времени, чтобы узнать его? Но для чего ей это? Знал ли он о ней все эти годы? Хотел ли знать? Она вздохнула.
– Ты сказала, он приходил к тебе. Зачем?
– Неважно.
– Нет, очень важно. Он обо мне знает? Что я его дочь?
– Да, – тихо сказала Жасмин с болью в голосе. – Он знает.
– Давно? – Темные глаза матери умоляли понять ее, но Алиса вряд ли была на это способна. – Давно? – повторила она.
– С рождения.
Новость потрясла ее.
– Как такое может быть? Почему, зная обо мне, он не приходил? Он живет не так уж далеко. Боже мой! Дэвид Хатуэй невероятно богат. Он обитает в роскошном особняке. Я знаю его дом по картине, она висит на стене в банке, где я работаю. – Гнев нарастал с каждым словом, с каждым звуком. – И он позволил нам жить здесь, в этой маленькой квартире? Тебе приходилось работать в двух местах, когда я была маленькой. Нам с трудом хватало денег на еду.
– Я отказалась от его денег с самого начала. Но когда ты стала старше, когда тебе понадобились многие вещи, я попросила его помочь. Он заплатил за твою учебу в колледже. Он купил мои картины, чтобы помочь нам.
– Чтобы облегчить свою вину, ты это имеешь в виду, – фыркнула Алиса. – Он должен был поддерживать нас, или, по крайней мере, меня. Какое мне дело до того, что ты ему сказала?
– Он давал мне кое-какие деньги, но я ненавидела каждую копейку, взятую у него. Если он не может жить со мной, зачем мне его деньги? Но гордостью не заплатишь за аренду, поэтому я брала при случае.
Алиса опустилась на диван, не уверенная, что у нее достанет сил снова встать. Она никогда не испытывала подобной тяжести. Она мучилась и злилась оттого, что не знала, кто ее отец, но теперь, когда узнала, почти пожалела об этом. Ужасное открытие – отец не любил их настолько сильно, чтобы остаться с ними. А еще хуже другое – он богатый, влиятельный человек, живет всего в нескольких километрах от них и даже не удосужился увидеть ее.
Жасмин села в кресло напротив дочери. Она постучала пальцами по чайнику на столе.
– Хочешь чаю?
Алиса покачала головой. Какой еще чай? Зачем делать вид, будто ничего не изменилось между ними?
Долгие минуты обе молчали. В такой тишине не было ничего необычного. Мать не болтушка, но сейчас повисла иная тишина – скорее безмолвие, наполненное напряженностью и недоверием. Алиса ничего не могла с собой поделать. Она любила мать, но не понимала, почему она хранила тайну столько лет.
– Ты не должна видеть его, – запинаясь, наконец проговорила Жасмин.
– Я и не собираюсь. Я вообще не хочу его видеть. Он же не хотел видеть меня. – Алиса умолкла, продолжая прокручивать в голове невероятную новость. – Ты сказала, что на него напали в переулке неподалеку?
– Да. Его ударили по голове. С тех пор он без сознания. – Голос Жасмин прервался, она уставилась в пол.
Алисе показалось, что она видит мать в первый раз. Она знала, что у матери была любовная связь с мужчиной, она спала с ним, поскольку Алиса появилась на свет, но Жасмин никого не любила с тех пор. Она всегда была одна, посвятила себя дочери и живописи. «Интересно, – думала Алиса, – а что сейчас испытывает мать по отношению к Дэвиду Хатуэю? Она все еще думает о нем и беспокоится? Немыслимо. Он оставил ее одну с ребенком на руках, но Жасмин никогда не произнесла ни единого слова упрека. Она не жаловалась на жизнь, просто безропотно приняла свою судьбу».
Это нечестно. Дэвид Хатуэй имел так много, а они – почти ничего.
– Ты не должна обвинять его, – сказала Жасмин, нарушая тишину.
Алиса встретилась взглядом с матерью.
– Почему?
– Есть кое-что, чего ты не понимаешь. Я чувствую себя ответственной за случившееся с ним.
– Это еще почему?
– Дэвид пришел показать мне одну вещь. Если бы он не пришел, никто не напал бы на него.
– Что он тебе показал?
Жасмин колебалась.
– Дракона, Алиса. Он нашел статуэтку дракона.
Взгляд Алисы метнулся к стене, к змееподобному существу, которое мать рисовала не однажды. Алиса могла бы и сама воссоздать его по памяти.
– Ты говорила, его не существует.
– Теперь я знаю, что он есть. Я держала его в руках.
У Алисы голова шла кругом от признаний матери. Этот дракон был частью ее жизни всегда, сколько она себя помнит. Ночами мать просыпалась в поту, ей снились кошмары, она что-то бормотала о драконе. Иногда он спасал ее. Часто угрожал ей. Порой она билась, но не могла его найти.
– Значит, он… – Алиса не могла заставить себя произнести слово «отец». – У него есть дракон?
– Думаю, его украли у него в переулке.
– Почему? Кто мог украсть? Разве он ценный?
– Должно быть.
Алиса не успела задать матери следующий вопрос. Раздался стук в дверь. Обе женщины вздрогнули.
– Я открою, – сказала дочь, вставая. Она не знала, кого увидит, распахивая дверь, но никак не ожидала обнаружить двух полицейских в форме.
– Жасмин Чен? – спросил один из офицеров.
– Я Жасмин Чен, – сказала мать у нее за спиной.
– Мы хотели бы поговорить с вами об ограблении, которое произошло неподалеку, и о человеке, которого вы знаете, Дэвиде Хатуэе.
Пейдж вошла в свою квартиру и, устало вздохнув, закрыла дверь. Она провела ночь в больнице, ей удалось прикорнуть на диване в комнате для посетителей, но недолго, несколько часов. Она могла бы пойти домой. Ее дед нанял частных медсестер, которые дежурили возле отца двадцать четыре часа в сутки, но после неожиданного появления Жасмин в отцовской палате Пейдж пришлось остаться рядом с ним. Хотя ни Жасмин, ни ее мать не ответили на вопрос о происхождении Алисы, Пейдж знала ответ. Она прочла его в глазах Жасмин. И она видела его в глазах матери, прежде чем они обе вышли из палаты, оставив Пейдж наедине с отцом. Она долго смотрела на него, не отрываясь, желая, чтобы он пришел в себя, и тогда можно было бы задать ему все вопросы, жегшие язык. Но отец «спал». По крайней мере, так старались называть вокруг его нынешнее состояние. «Сон» звучит оптимистичнее, чем «кома».
Положив сумку на стол, она прикидывала, что лучше всего сделать прямо сейчас. Она могла поспать, пойти на работу, принять душ… Обычных дел набралось бы с десяток, но сегодня все по-другому. После нападения на отца все, что было главным прежде, сейчас стало второстепенным. Она взяла со стола свою любимую семейную фотографию. Ее отец выглядел на ней таким молодым, энергичным и здоровым. Как бы ей хотелось, чтобы он таким был сейчас. Ее мать тоже казалась счастливой, позируя во дворе по случаю дня рождения деда. Дед стоял сзади, высокий, крепкий телом, похожий на мощное дерево, обняв сына и невестку. Пейдж и ее сестра Элизабет сидели на скамейке перед ними, одетые в пышные белые плтья.
Глядя на милое лицо сестры, которое никогда не состарится, которого никогда не коснется макияж, которое никогда не целовал ни один мальчик, Пейдж испытала невероятную грусть. Это напомнило ей о скором дне рождения Элизабет, и слезы навернулись на глаза. Ее отец должен очнуться. Он никогда не пропускал день рождения Элизабет. У него есть подарок для нее, который только он может подарить. Виктория считала это какой-то не совсем нормальной традицией. Но сейчас Пейдж цеплялась за нее, потому что довольно странный ритуал означал, что жизнь идет по привычному пути. Пейдж поставила фотографию на место. Счастливый семейный портрет, вздохнула она, не более чем иллюзия. У ее отца был роман. Он спал с другой женщиной.
Жасмин Чен едва ли можно назвать красивой и сексуальной женщиной. Может быть, когда-то давно она выглядела иначе. Очевидно, их связи двадцать с чем-то лет.
Алисе двадцать два года, а Элизабет умерла почти двадцать три года назад. Значит, отношения отца и Жасмин начались почти сразу после смерти сестры. После этих подсчетов пульс Пейдж ускорился, как у бегуна. Явилась ли смерть сестры причиной его измены? Может быть, отец в отчаянии, совершенно раздавленный горем, потянулся к другой женщине?
Или она, как обычно, пытается оправдать его поведение?
Домофон подал голос. Она взглянула на часы. Десять утра. Кто это?
– Алло? – отозвалась она.
– Это Райли. Можно войти?
Райли? Сердце екнуло. А она хотела, чтобы он пришел? Казалось, они в эти дни стали похожи на попугайчиков-неразлучников. Но в то же время ей показалось, что она очень давно не видела его. Еще один звонок, более настойчивый. Терпение – не самая сильная сторона его натуры.
Пейдж метнулась к зеркалу. Волосы выбились из конского хвоста. От макияжа ничего не осталось. Тени под глазами такие заметные. Одежда помялась. Она в полном беспорядке, и ей противно показаться Райли в таком виде. Но он уже стучится в дверь, ничего не остается, кроме как открыть ее.
Ей хотелось, чтобы и он выглядел ей под стать, но ничуть не бывало. Его волосы влажные от душа, лицо гладко выбрито. От него приятно пахнет. Его черные брюки и серая трикотажная рубашка словно только что из магазина.
– Ты ужасно выглядишь, – прямо с порога заявил он. – Ты спала не раздеваясь?
– Да, я спала в комнате для посетителей.
– Как твой отец? Есть изменения?
– Нет. Не знаю, почему он никак не очнется. Но он придет в себя, я уверена. Просто нужно набраться терпения.
Райли вошел в ее квартиру.
– У тебя хорошо.
А вот Пейдж не ощущала себя здесь по-настоящему дома. Когда она заявила о своем желании стать независимой и жить отдельно, она последовала правилам Хатуэев и позволила матери украсить свое жилье антиквариатом, картинами и дорогой мебелью. Уборщица приходила раз в неделю, чтобы все сверкало чистотой, и в квартире Пейдж все было безупречно, но не особенно тепло и уютно.
– Мне кажется, я попал на страницу глянцевого журнала, – продолжал Райли. – Где хоть какой-то беспорядок? Обувь, которую ты сбросила, когда вернулась домой. Газета, которую ты только что прочитала. Ключи почему не брошены на стол?
– Мои ботинки все еще на ногах. Газеты – в корзине, а ключи – в сумке, где они обычно лежат.
Он поднял бровь.
– Обсессивно-компульсивный субъект – вот ты кто. Больной с навязчивым неврозом.
– Просто я люблю порядок. У тебя есть веские причины появиться здесь? – чуть насмешливо спросила она.
– У меня информация для тебя. Я позвонил домой Раймонду Ли. Его дочь сказала, что он в отпуске, она не знает, когда отец вернется. – Он умолк, потом продолжил: – Раймонд Ли не планировал отпуск, так ведь?
Читать бесплатно другие книги:
