Вселенная Паши Коноплёва Коноплёва Наталья
Всё безупречно!
И всё же с трудом верилось, что первоклашка, идя из школы с мамой за ручку, мог оперировать такими понятиями!
Павлик много подобных интересных задач придумывал и тут же остроумно решал. Я рассказываю об этой задаче, потому что сохранилась запись.
Паше восемь лет
Реплики друзей в Интернете
Ostreuss
Интересно бы проверить. Что-то сто ватт на расстоянии метр – это очень много. Не верится.
Ostreuss, это аналог солнечного освещения Плутона в полдень на экваторе. Для сравнения – у меня сейчас над рабочим столом лампочка накаливания 75 Ватт. Расстояние меньше метра. В тёмной комнате этого достаточно, чтобы читать текст, видеть клавиатуру. Но по сравнению с нашим полуденным солнышком это ничто. И всё же слетать на Плутон стоит!
Я вскоре привыкла, что Паша знает всё, и он никогда не ошибается. Иногда мы с ним спорили и даже заключали пари, чья информация верная. Он выигрывал всегда! После этого я больше никогда не сомневалась в том, что он говорил.
Когда мне нужна была какая-нибудь информация по работе, я иногда просто спрашивала Пашу. И знала, что эту информацию можно не проверять, она точная. Я, так сказать, эксплуатировала детский труд.
mr_Piwor
Мой 10-летний сын, которому я рассказал о Паше, поздравляет Вас с Днем его Рождения!
Моя жена сказала:" Какое счастье, что рождаются такие дети!»
А я, как всегда, стал обвинять во всем Бога, но жена спросила: «А ты достоин жить рядом с таким человеком?» И я сразу заткнулся.
Azur
Наташа, я восхищаюсь Пашей! Он за свою короткую жизнь успел узнать и сделать столько, сколько немногим из людей удаётся за несколько десятков лет. Он будто жил в другом измерении, где время течёт быстрее.
Анна_Авой
Как много он мог бы сделать. Как много он делает сейчас…
Павлик школьник
Как мы с Пашей были у академика Колмогорова
«Лампочка на планете Плутон» – здесь я уже рассказывала, как восьмилетний Паша по дороге из школы с лёгкостью вычислил яркость Солнца над малой планетой Плутон.
Такими вещами Паша удивлял нас каждый день. Удивительно и радостно было за нашего маленького мальчишечку. Но и тревожно: мы с Игорем, выпускники лучших вузов в стране – уже мало чему можем его научить, кроме бытовых навыков. Ни я, ни Игорь не взялись бы за решение подобной задачи, просто не знали бы, с какой стороны подступиться. А Паша знает!
У кого же ему дальше учиться?
Кто-то из друзей посоветовал обратиться к академику Колмогорову. Это был известный математик, основатель Колмогоровской школы для математически одарённых школьников при Московском университете.
Андрей Колмогоров читает лекцию учащимся в школе-интернате №18 физико-математического профиля при Московском государственном университете им. М. В. Ломоносова. Фото Льва Шерстенникова
Я узнала по справочной службе телефон приёмной академика Колмогорова, позвонила его секретарю и записалась на приём! Секретарь спросила мою должность, я ответила: – Домохозяйка! (Я тогда не работала). Мне, не поперхнувшись, назначили день и час приёма. Не говорите, что тогда было другое время или другие люди. Настоящие люди науки и культуры всегда были доброжелательными, доступными и тактичными. Они и сейчас такие.
Это было начало марта 80-го года. Паше вскоре должно было исполниться 9 лет, и он заканчивал четвёртый класс 198 школы.
В назначенное время мы с Пашей вошли в просторную приёмную академика в высотном здании МГУ. Секретарь усадила Пашу на диванчик в приёмной, а меня проводила в тесную комнатку, где за письменным столом сидел Андрей Николаевич Колмогоров. Он поднялся ко мне навстречу и пожал мою руку. Пригласил меня сесть и стал внимательно слушать.
Я коротко рассказала о сыне и наших с ним проблемах и показала тетрадку, куда я по памяти записала несколько задач, придуманных Пашей и остроумно им решенных.
Андрей Николаевич пожаловался на плохое зрение и попросил, чтобы я сама прочла эти задачи. У него были очень светлые голубые глаза. Хотя на фотографиях, где он моложе, его глаза тёмные. Волосы негустые, короткие, седые. Узкое светлое лицо. И ещё я обратила внимание на очень скромную, поношенную одежду. Ему было тогда под восемьдесят лет, но его живой разговор не позволял назвать его стариком.
Я прочла ему две-три задачи из тетрадки, он слушал и радостно кивал. Особенно похвалил задачу про Солнце на Плутоне и сказал: – Красивое решение. У меня некоторые ученики тоже такие задачи решают.
Я промолчала, зная, что в Колмогоровскую школу набирают старшеклассников из 9—10 классов.
Потом Андрей Николаевич стал рассказывать об особенностях ранних одарённых математиков, и это было очень интересно! Он подробно рассказал мне, как в молодости подрабатывал репетиторством в Киеве (странно, в его биографии нигде не упоминается учёба или работа в Киеве), и ему достался ученик, высоко одарённый математически. Он блестяще усваивал высшую математику, но никак не мог понять, что такое квадратный метр. Андрей Николаевич рассказывал, как он вычерчивал квадратный метр мелом на паркете, заштриховывал его, вставал на него, но ученик вздыхал и говорил: – Нет, не понимаю!
(Пообщавшись с Пашей и похожими на него людьми, я, теперь, кажется, догадываюсь: тот мальчик искал в этом понятии что-то более глубокое, важное с точки зрения математики. И не находил. И честно признавался, что не понимает).
Узнав, что автор этих задачек из тетрадки сидит в приёмной, Андрей Николаевич вышел к нему познакомиться. Увидев карапуза, которому по возрасту положено учиться во втором классе, он, кажется, не удивился. Подошёл к Паше и уважительно пожал ему руку. Это было для Паши первое рукопожатие в жизни. Да от какого замечательного человека!
Андрей Николаевич спросил Пашу: – Ты любишь кататься на лыжах?
– Да! – ответил Паша. Как раз в то утро мы с ним хорошо покатались на лыжах в Нескучном саду, с нами была верная собака Джокер.
– Побольше катайся на лыжах, занимайся спортом!
С этим напутствием академика Колмогорова мы шли домой по Воробьёвскому шоссе, и снег блестел на мартовском солнце, а небо было синее-синее.
Почему Андрей Николаевич советовал Паше кататься на лыжах
Это были не просто общие слова. Тому была важная и интересная предыстория. Недавно мне прислали воспоминания ученого-математика В. М. Тихомирова о его учителе академике Колмогорове, и всё прояснилось!
Вот эта история.
В детстве Андрей Колмогоров был болезненным мальчиком, иногда падал в обморок. Его жизнь перевернуло следующее событие. С 1920 по 1925 год он преподавал в Потылихинской школе, школе Наркомпроса, и старался понравиться своим ученикам. У Андрея Николаевича был любимый класс, который его очень уважал: детям страшно нравилось, что совсем молодой человек преподаёт и физику, и математику, ведёт кружок юных биологов. Тогда была такая система, что классного руководителя выбирали сами школьники. Андрей Николаевич был уверен, что этот самый класс его и выберет. И вдруг они выбрали физкультурника. Но физкультурники не могли быть классными руководителями, и при перевыборах все-таки выбрали Андрея Николаевича. И тогда он понял, что надо менять стиль жизни, понял, что ему чего-то не хватает, а именно физической культуры. На следующий год он поехал в поход в Крым вместе со своими школьниками, и с тех пор походы стали фундаментальнейшей частью его жизни.
О лыжах
Он научился очень хорошо ходить на лыжах и ходил на лыжах лучше всех своих аспирантов. Это было испытанием для каждого из нас. Андрей Николаевич приглашал в Комаровку, и потом устраивалось лыжное путешествие, вообще говоря очень далёкое, на 40—60 км. Там были лыжники, имевшие разряды и даже первый разряд по лыжам, но и они не выдерживали такого длительного путешествия. Иногда он выходил с этими перворазрядниками, а потом ему приходилось брать их лыжи и нести их, в то время как человек шёл пешком. Для меня это было неожиданно: я тоже рос очень болезненным ребёнком без всякой физкультуры – меня воспитывали бабушка и дедушка. Но когда мы пошли с Андреем Николаевичем, я неожиданно для себя прошёл с ним эти 40 километров. Андрей Николаевич очень любил путешествовать на лыжах раздетым по пояс в самый лютый мороз. Мы брали с собой бутерброды, но надо было чем-то запить. Мы заходили в деревню и просили молочка, и все недоумевали, видя раздетых странных чудаков.
Умение кататься на лыжах считалось обязательным. Обычно мы приезжали на дачу, потом были разговоры, вечерняя музыка всегда – такой вечерний музыкальный час. А после этого утром, в девять часов или, может быть, даже немножко раньше, выходили на лыжах. Возвращались домой часов в пять, обедали, потом прощались».
Как я была самая умная
Я с детства подозревала, что я дурочка. Но я об этом помалкивала.
В школе мне ставили одни пятёрки. Но я считала, что это по ошибке. У меня всегда было много вопросов к тому, чему нас учили в школе. Но никто из моих одноклассников ничего не спрашивал, – значит, всем всё понятно. Только мне непонятно, и я стыдилась спросить. А если и спрашивала – получала невнятный ответ.
И бывает, скажут мне что-нибудь обидное или несправедливое, и я не сразу найдусь, что ответить. Иной раз только на следующий день складывается мой блестящий и точный ответ (Это так называемое «лестничное остроумие», когда остроумный ответ приходит на ум уже на выходе, на лестнице). А отвечать-то и некому, инцидент давно исчерпан. Потому что я – тугодум.
Уже учась в университете, я наконец поняла, что всё усложняю. Многим студентам было достаточно запомнить материал, потом на экзамене пересказать его по памяти и после навсегда забыть.
А мне – нужно было осмыслить каждый знак в формуле, как будто это я эту формулу вывела, запомнить на всю жизнь и с этим жить.
Ну и чудачка…
А потом в нашей жизни появился маленький сын Паша, и как начал нас удивлять! Мои затверженные знания наконец пригодились – мне было о чем говорить с умным сынишкой. Тут набежали специалисты и стали объяснять, что есть такое понятие, как интеллект, и кому-то этого много дано, а кому-то недодано.
Так ведь это и интересно, это и двигает жизнь вперёд! Было бы у всех этого интеллекта поровну, все бы думали одинаково – и не было бы необходимой разности потенциалов для движения мысли.
В семь лет Паша пошёл в обычную школу, в первый класс. Но скоро по рекомендации из Института педагогической психологии его перевели сразу в четвёртый, и он стал учиться гораздо лучше.
А люди из того института захотели измерить его способности и заявились в школу со своими тестами. Они протестировали Пашу и ещё нескольких сильных учеников из класса. А потом они захотели протестировать родителей. Мой муж прошёл этот тест первый и ходил гордый, что быстро соображает.
А я долго уклонялась от тестирования. Мало того, что я тугодум, я тогда была безработная домохозяйка. Чем я могла быть интересна?
Но экспериментатор Дмитрий Иванов из лаборатории Дианы Богоявленской устроил засаду у нас дома, попивая с мужем чай, и все-таки дождался моего появления.
Тест был очень скучный. Это были однотипные шахматные задачи на видоизмененной шахматной доске. Участвовали две фигуры – чёрная и белая. Экспериментатор рисовал в клетке свою фигуру, а я должна была увести из-под удара свою.
Но я в шахматы никогда не играла. Так же, как и в другие игры, где есть противник и победа над ним. У меня не было потребности кого-то побеждать.
Дмитрий выложил на стол кучу цветных карандашей и велел каждый ход рисовать своим цветом. Он выставлял очередную фигуру и торжественно включал секундомер, а я не спеша рылась в цветных карандашах. Показывать рекорд скорости соображения мне было незачем, ведь я – простая домохозяйка. Поэтому я долго разглядывала картинку, прежде чем сделать свой ход. Я думала – поскольку задачи однотипные, для них можно найти связанные общей закономерностью ответы и не скучать над тестом.
А секундомер на столе яростно тикал. Дмитрий, наверное, и не встречал такого медлительного тугодума.
Эксперимент включал определенное количество вопросов. Они закончатся – и я свободна! Но я не дождалась окончания. Я, наконец, нашла закономерность и сказала экспериментатору:
– Вот вам формула, где есть ответы на любой вопрос вашего теста.
Дима как-то сразу изменился в лице, встал из-за стола и торжественно объявил:
– Поздравляю Вас, Вы успешно прошли наш тест до конечного результата. За всё время существования этот тест прошли шесть человек. Вы – седьмая. И Вы – первая женщина среди них.
Дима с доброй улыбкой смотрел на меня. А я выпалила самое умное, что когда-либо произносила:
– НЕ ГОВОРИТЕ МУЖУ!
Дмитрий сначала ничего не понял. А потом прочувствованно сказал: – Вы действительно очень умная женщина! – Он помолчал и добавил, что сам-то он со своей женой, тоже психологом, недавно развелся: не могли договориться, кто из них умнее.
Дмитрий рассказал, что этот тест проводился среди ученых Физического института Академии Наук – ФИАНа. И тест там не прошёл никто (видимо, все ловились на тиканье секундомера и спешили с каждым конкретным ответом, некогда было подумать о другом). Эти люди даже обиделись и сказали: – Ну, если вы найдете физика, который пройдет этот тест – присылайте, он будет у нас работать!
А я как раз безработный физик.
Через несколько дней к нам домой позвонил Николай Борисович Делоне, физик из ФИАНа. Он пригласил меня на собеседование с Фёдором Васильевичем Бункиным, который как раз открывал в ФИАНе новую лабораторию. Я пришла, и Фёдор Васильевич дал мне домой попробовать решить задачу о пьезоэффекте в жидкости.
Я порылась в своих учебниках – а они уже устарели, раньше считалось, что пьезоэффекта в жидкостях нет. Я стала звонить знакомым действующим физикам. Когда я задавала свой вопрос и объясняла, в какую историю я попала, в трубке повисала неловкая тишина. Мне не верили. И говорили: – Да ты что, я давно всё забыл, как только получил диплом!
Нашёлся только один полузнакомый физик, который принял всё всерьёз (потому что мало меня знал) и порекомендовал мне книги, где об этом можно почитать.
Я поехала в научно-техническую библиотеку, разобралась в теме и накорябала решение в Пашиной ученической тетрадке. Довела его до интегрального вида. Интеграл брать не стала, для этого нужны ежедневные упражнения, как при занятии музыкой…
Фёдор Васильевич принял моё решение задачи и пригласил меня на семинары по его теме. Он распорядился выписать мне пропуск в ФИАН. Я стала ходить на семинары по средам.
А тут в журнале «Юный техник», где я уже год подрабатывала статьями, освободилось место. И меня пригласили работать в редакцию. Я с радостью согласилась. Ведь здесь я могла заниматься любыми темами и разделами науки, какими захочу. И не надо посвящать всю свою жизнь эфемерному пьезоэффекту в жидкости.
Ведь это именно благодаря Паше я поверила в себя, стала работать там, где хочу, и браться за любые задачи, которые мне интересны. Хотя раньше, до этой истории, я бы и пробовать не стала, побоялась бы.
К счастью, у меня хватило ума не загонять свою жизнь в карьеру. И никогда не умничать перед мужчинами. Им это не нравится.
Да и что тут умного, просто я научилась у Паши адаптироваться и обучаться.
Играем в инопланетян
С детства я играю сама с собой в инопланетян! Смотрю свежим взглядом на наши привычки, поступки. Перевожу на инопланетный язык через воображаемый преобразователь наши неуклюжие слова и обороты…
Насколько проще и лучше может быть наша информационная среда, если равняться на восприятие инопланетян!
Я и не заметила, как к этой игре подключился Паша.
…Едем мы на машине к морю. Паша в начальных классах школы учится. Видим дорожный указатель: «Совхоз имени 10-летия XVIII съезда КПСС».
А Паша у нас инопланетянин. И он начинает расшифровать это название:
– Есть некий КПСС, и он регулярно устраивает съезды, которым присваиваются номера числового ряда. Когда дошли до числа 18 – отсчитали 10 лет от даты этого съезда, и в память об этой точке на координате времени назвали этот объект, мимо которого мы сейчас проезжаем…
Нормальные мы были люди, что спокойно, как к должному, относились к подобным словообразованиям?
А Паша был нормальный инопланетянин.
Отрочество
Неизведанные земли
Началось всё с книжки «Кондуит и Швамбрания» Льва Кассиля, которую Паша прочёл ещё до школы. Он рисовал свои карты Швамбрании, где некоторые буквы в географических названиях были написаны «задом наперёд».
Остров в Ядовитом океане со столицей Швамбраэна. Пашина с Лёней доработка карты Швамбрании
А дальше – были Неизведанные земли, многочисленные географические карты далёких уголков планеты, мелко надписанные корявым школьным почерком.
Землями Паша щедро делился с друзьями.
Например, было у него с другом Лёней Гордоном государство Глухомания со столицей Фантомас. Основано будто бы командором Николаем Резановым, о котором мы знаем по поэме Андрея Вознесенского «Авось!», на прибрежных островах Британской Колумбии. По утверждению Паши и его друга – всеми забытые земли и сейчас там находятся.
Населенным пунктам даны имена – пародии на советскую топонимику…1
План города Сан-Комарик
Государство Глухомания со столицей Фантомас.
Город Паоноптикум
Переменные звёзды
Когда Паша перешел из первого класса сразу в четвёртый, он стал учиться значительно лучше. Здесь ему интереснее было.
Мы с Игорем уже тогда поняли, что больше не можем быть для него равноправными собеседниками, несмотря на хорошее высшее образование. Он так молниеносно думал, читал, усваивал, что мы не всегда были способны понимать ход его мыслей без его объяснений.
Надо, чтобы ему было с кем поговорить на равных, ему нужен Учитель.
Мы с Павликом побывали на приёме у академика Колмогорова. Он похвалил решения Пашиных задач, но не ожидал, что Паша совсем малолетка. Взять Павлика в знаменитую Колмогоровскую школу-интернат он не предложил, там принимали ребят из 9—10 классов. Но посоветовал найти ученых, с которыми он мог бы регулярно общаться.
Павлик интересовался астрономией, и я привела его в Центральный дворец пионеров в кружок астрономии. Там занимались десятиклассники, а Паше было девять лет. Руководитель кружка, молодой ученый из Астрономического института, предложил ребятам сделать какое-то вычисление, а они не могут. Тогда Павлик вышел к доске и показал приём, как это быстро и легко делается. Он тогда читал много книг из серии «Занимательная математика». Наверное, оттуда он узнал про эти приёмы вычислений. Павлик говорил тоненьким звонким голосом, и десятиклассники посмеивались.
После астрономического кружка мы с Пашей спустились в игровую комнату, где он увлеченно играл в какие-то кубики, а руководитель кружка, пораженный, подошёл ко мне и дал телефон своего научного руководителя Павла Николаевича Холопова в Астрономическом институте имени Штернберга.
Павлик стал ходить в лабораторию к Павлу Николаевичу. Он поручил Паше сделать вычисления на основании многолетних наблюдений переменных звёзд в созвездии Змееносца. Измерения за несколько десятков лет хранились в институте в виде фотонегативов на стёклышках. Нужно было иметь очень много терпения и работоспособности, а они у Павлика были. Павлик ходил туда дважды в неделю после школы и обрабатывал эти стёклышки, по каждому делал расчёты.
Павел Николаевич Холопов был замечательный ученый и настоящий Учитель. Он приучил Павлика к кропотливому труду, научил искать закономерности в мелочах и делать научные выводы.
Однажды он дал урок человечности. Павел Николаевич был инвалид и передвигался на костылях. В дальней комнате лаборатории наш подвижный любознательный Паша зацепился за телефонный провод, упал и свалил телефонный аппарат, который с грохотом разбился. Приковылял на костылях Павел Николаевич и не пожурил за разбитый аппарат (а тогда телефонные аппараты были большим дефицитом!), но заботливо спросил, не ушибся ли Паша…
Паша мне рассказывал об этом эпизоде, и было видно, что он многое стал лучше понимать и ценить в людях.
Пашина работа «Исследование переменных V1076 и V1077 Змееносца» была опубликована в журнале Академии Наук «Переменные звёзды». Он закончил эту работу, когда учился в шестом классе, и ему было 10 лет. Опубликована она была позже.
Зона
В Москве есть укромные места, которые можно назвать Зоной (по сходству со сталкерской Зоной из фильма «Сталкер»). Одно из них, например, – это окрестности здания издательства «Молодая гвардия» на Бутырской улице, где я работала.
Я иногда брала с собой на работу Пашу, тогда ещё школьника. Ему очень понравилось это место. Он первый обратил внимание, что дорога от электрички до нашего здания похожа на сталкерскую Зону, как она описана в книге братьев Стругацких «Пикник на обочине». Перепутанные железнодорожные пути, брошенные вагоны и непонятные железяки, старые причудливые дома, в которых, может быть, и живут, но двери разломаны и окна не мыты сто лет… И одуванчики между железнодорожными рельсами.
А ещё – вывеска на таинственном предприятии по ходу слева: «ХРУЭМ ФУСТ». Сколько я мимо ходила, но не видела в этом ничего особенного. А Паша сразу уловил здесь некую инопланетность. И мы потом много лет обменивались друг с другом таинственными междометиями «ХРУЭМ ФУСТ» и смеялись понятному только нам…
Стругацкие придумали Зону, а Паша её увидел в нашем реальном окружающем мире. И даже слова из Зоны сделал нашим тайным паролем…
Паша умел видеть в простых вещах то, чего не видели другие. А ведь увидеть в нашей жизни Зону и ощутить странность этих слов мог любой человек. И не так важно, кто он.
Важно, что мы все, оказывается, давно живем в Зоне Стругацких.
Зелёное кресло
Это было давно. Мы были молоды, бедны, любопытны и исполнены светлых надежд.
Моя приятельница, ничего не объясняя, быстро сказала по телефону: – Завтра к семи вечера приходите в Большой Гнездниковский переулок. Там вы в списке приглашенных от режиссера курса Ремеза.
И всё. Как это – режиссер курса? Какого такого курса? Какой Ремез?
Любопытство движет нас вперёд и вперёд. Вместе с десятилетним Пашей, на чей безошибочный вкус я всегда полагалась, мы заявились в Гнездниковский переулок и оказались в маленьком театральном зале, где студенты ГИТИСа разыгрывали учебные спектакли. В тот день был «прогон» пьесы «Похождения бравого солдата Швейка». Тогда мы впервые узнали, что такое «прогон». Это когда актёры играют будто бы перед зрительным залом, но вместо обычных зрителей приходят друзья, коллеги и знакомые «по списку».
В проходе между рядами сидел за маленьким столиком красивый седой человек с удивительно голубыми глазами. Это и был режиссер третьего курса ГИТИСа Оскар Яковлевич Ремез. Казалось, он никак не вмешивался в происходящее на сцене, был одним из зрителей. Но искоса поглядывая на него, мы видели – какая огромная работа происходит в его душе. И мы вместе с ним и актёрами-студентами всё это время жили в созданном им мире.
Прежде я уже видела несколько профессиональных киноэкранизаций «Швейка». Ничего не запомнилось. Но сейчас на сцене шла живая, местами нелепая и неприглядная, но очень смешная и порой трагическая жизнь.
А для Паши вообще всё было внове. Он пока не читал Гашека, а в театре бывал вместе с классом на спектаклях «Вот так ёжик» или «Баранкин, будь человеком!».
Сейчас Паша был в восторге от спектакля и от исполнителя главной роли – белокурого студента Романа Мадянова. Павлик заходился радостным смехом, чуть не падая со стула.
Когда спектакль закончился (нам показалось, что до обидного быстро), мы подошли к Оскару Яковлевичу, и сын благодарно выпалил: – Я ничего лучшего не видел! Я так никогда ещё не смеялся!
Время показало, что так оно и есть. Все лучшие театральные постановки мы с сыном увидели в работах Оскара Яковлевича. Мы были благодарными зрителями, и он регулярно передавал нам изящно оформленные пригласительные билеты на свои новые постановки.
Благодаря Оскару Яковлевичу мы впервые узнали пьесы Нины Садур, её «Чудную бабу». Были спектакли, поставленные по рассказам Владимира Набокова, Людмилы Петрушевской, Петера Вайса, Михаила Зощенко. Например, крохотный рассказик Зощенко о том, как у обывателя потерялась коза, а потом нашлась – превратился на сцене учебного театра ГИТИСа в ликующий гимн жизни… Много было этих маленьких режиссерских шедевров.
Шли годы, и мы с Пашей росли и постигали жизнь по спектаклям Оскара Ремеза.
Однажды душным летним вечером, когда сын-студент был с друзьями за городом, позвонила наша знакомая и сказала, что зайдет ненадолго в гости вместе с Оскаром Яковлевичем. В смятении и спешке я собрала угощение и привела в божеский вид комнату сына, которая лучше других поддавалась уборке. Благодаря лаконичности обстановки. Из зелёного кресла я выгребла стопки Пашиных книг. Сюда я потом усадила Оскара Яковлевича. Не помню, о чем говорили. Вечер пролетел, как одна минута.
Читать бесплатно другие книги:
