Операция «Смоленский капкан», или Пропавший обоз НКВД Костенко Александр

Смоленская область, июнь 1941

Почтальонша тётя Шура уже который час скучала у окна, лениво отгоняя мух, когда её внимание внезапно привлёк шум на улице. Вытянув шею и прильнув к пыльному стеклу, она увидела участкового, который, несмотря на свой преклонный возраст, стремглав пронёсся по грязной улице, придерживая на ходу фуражку и распугивая зазевавшихся кур и неповоротливых уток, влетел в здание почты и, задыхаясь на бегу, прямо с порога зашептал:

— Шура, связь с городом, быстро, — не дожидаясь, пока сотрудница наконец сообразит, что от неё требуется, схватил трубку и сам крутанул ручку аппарата:

— Коммутатор? Девушка, срочно дайте Смоленск, дежурного НКВД.

— Говорит лейтенант Иванюта, участковый из деревни Богданово Колодези, — прокашлявшись, и громко, пытаясь перекричать сильный треск в телефонной трубке, продолжил, — тут у нас вот какое дело. Вчерась двое мальцов плот соорудили, поплыли по реке, да перевернулись. В общем, утопли. Ребята, что постарше, сегодня ныряли всё утро…

— Тела обнаружили? — едва расслышал Иванюта сквозь помехи на линии голос дежурного по городу.

— А? Не, мальцов не нашли пока. А наткнулись сперва на три сундука больших. На дне. Прямо под обрывом, видать, берег сильно подмыло. А в сундуках посуда серебряная царская и разные цацки золотые, каменья разноцветные, жемчуга. А рядом, метрах в десяти, нашли ещё два железных ящика, размером поболее. Тяжёлые. Еле на берег выволокли. Я дал команду в сельсовет всё свезти.

— Правильно. Распорядитесь выставить охрану и никого не подпускайте к ценностям.

— Дак я по этому поводу и звоню. Кого я часовым поставлю? У меня же в деревне, почитай, одни бабы остались. Разве их окаянных можно к таким побрякушкам подпускать? С их языками-то? Дак я и прошу: пришлите кого-нибудь, а то как бы чего ни вышло.

— Вас понял. Сигнал принят. Сегодня вечером из НКВД Смоленска к вам прибудет лейтенант Козлов с бойцами. Вместе с ними опишете ценности и передадите их в полном объёме нашим сотрудникам для доставки в Смоленский банк. Обязательно возьмите с них расписку в получении ценностей. Всё поняли? Ждите.

Смоленская область, июль 1999

Под верхним слоем рыхлой почвы пошла глина, спрессованная временем почти до каменного состояния. Лопата уже не срезала, а с трудом ковыряла грунт.

— Наташка, брось это дело, темнеет уже. Ничего там нет. Слишком глубоко берёшь, — стоял на своём Мишка.

— А я говорю — есть, миноискатель пищит, как потерпевший, — я встала с колен и бросила сапёрную лопатку под ноги:

— Всё, перекур, — и, откинув со лба мокрую прядь, вытащила сигареты.

— Упрямая ты, — в сердцах пробормотал Мишка, — видишь же, что грунт последние лет сто не тревожили.

— Не знаю, посмотрим, — я щелчком отправила недокуренную сигарету в ближайшие заросли малины и снова взялась за лопату.

Глина закончилась, пошёл чистый песок, лопата наконец царапнула что-то железное. На поверхности грунта сразу появились характерные рыжие следы ржавчины. Я выразительно посмотрела на Мишку и стала осторожно углубляться в почву, теперь торопиться было нельзя. Очистив довольно большой металлический предмет со всех сторон, подковырнула лопатой и, поддев как рычагом, не без труда вывернула железяку на поверхность.

— Хм, похоже на щиток от «Максимки», — Мишка задумчиво почесал двухдневную щетину.

— Ага, сейчас посмотрим, — пробормотала я, поставив рыжую от окислов металлическую пластину на попа, пару раз плашмя ударила лопатой. Комья песка и лохмотья ржавчины осыпались, обнажая чёрную поверхность со следами светло-зелёной краски.

— Ты смотри, и правда — пулемётный щиток, — удивилась я и снова включила миноискатель. Но не успела сделать и шага, как он снова пронзительно запищал. На этот раз Мишка проворно схватил лопату.

Не прошло и пяти минут, как он извлёк на поверхность довольно увесистый золотистого цвета брусок с чётким клеймом Госбанка СССР. Мишка слегка потёр перчаткой чуть ниже, и тут же на поверхности выступили цифры 1000 и 99.9.

Можете себе представить, с каким усердием мы снова взялись за дело.

Однако, похоже, наше везение на этом закончилось. Мы тщательно проверили всю местность в радиусе пятисот метров, но, кроме трёх стреляных гильз от нагана, больше ничего не нашли.

— Всё. На сегодня хватит. Сейчас темнеет быстро, а нам ещё выбираться. До машины топать километров пять. Не меньше, — взмолился Мишка.

— Жаль, навигатор «сел». Ладно, забиваем место в компьютер и завтра с утречка продолжим, — я с явным сожалением выключила чудо американской поисковой техники.

Сложив инструмент и находки в рюкзаки, мы двинулись в обратный путь. Конечно, по-своему Мишка был абсолютно прав. Поскольку передвигаться в кромешной темноте, да ещё по малознакомой лесистой местности, — занятие отнюдь не из приятных. Однако, учитывая значимость находки, которая уже не косвенно, а напрямую указывала на то, что мы идём точно по следам пропавшего обоза, можно было плюнуть на все условности и переночевать прямо на месте в лесу.

— Опаньки! — воскликнула я и резко затормозила. Мишка от неожиданности налетел сзади, незамысловато чертыхнулся и, тоже остановившись, вопросительно воззрился на меня.

Я взглядом указала в сторону заросшей молодой сосновой порослью просеки, которая по прямой пересекала лес и упиралась в поле, где мы оставили свою машину. Вот там-то, рядом с ней, и наблюдалось неизвестное нам транспортное средство. В такой глуши это было малоприятной неожиданностью. Я быстро расстегнула наплечную кобуру и поставила пистолет на боевой взвод. Мишка понимающе кивнул и, резко шагнув в сторону, бесшумно растворился в зарослях папоротника.

Чем ближе я подходила к нашей машине, тем больше неприятных ручейков пота сбегало по моей спине. За нашим «Лендровером» пристроился, сверкая на солнце, огромный «Хаммер» чёрного цвета со смоленскими регистрационными номерами. Рядом с ним парочка ребятишек нехилого вида откровенно пялилась на меня, нагло ухмыляясь.

Приблизившись и нацепив на лицо глупую улыбку, я как можно дружелюбнее прощебетала:

— Здравствуйте, мальчики, — и махнула перед мордоворотами удостоверением, естественно, не раскрывая его. — Третий канал. «Губернские новости», отдел криминала. Собираем материал о «чёрных копателях», по заданию главного редактора, — затараторила я.

— Слушай сюда, матрёшка, — невежливо прервал меня один из них. — «Аську» давай сюда, — и выразительно посмотрел на металлодетектор, который я несла на плече.

— Пожалуйста, — не убирая с лица идиотскую улыбку, я протянула ему прибор. — Только учтите, имущество казённое.

— Засохни, — подал голос второй. — Где остальные?

— Кто? — продолжала я разыгрывать недалёкую телевизионную диву.

— Ты что, одна тут по лесам шастаешь?

— Да нет, что вы! Там ещё наш телеоператор Мишка и Петрович, ну, местный участковый. — махнула я рукой в сторону леса, — отстали они, сейчас подойдут.

Услышав про оператора, а тем паче, как я догадалась по их сразу насторожившимся лицам, о сопровождавшем нас сотруднике милиции, мордовороты переглянулись и, мгновенно потеряв ко мне весь интерес, сосредоточенно уставились в сторону леса. Я же, ловко подпрыгнув, уселась попой на нагретый солнцем капот нашего «Лендровера», сложила ручки на коленях и, беспечно покачивая ногой, принялась рассматривать одного из незнакомцев, по привычке составляя его словесный портрет. Так, рост примерно метр восемьдесят, крупного телосложения, волосы тёмно-русые, короткие, зачёсанные назад, лицо овальное с ярко выраженной, как говорят, «тяжёлой» нижней челюстью. Нос широкий, крупный, со старыми следами перелома носовой перегородки, глаза карие, глубоко посаженные, брови тёмные густые…

— Наташка! Ты где? — наконец услышала я, доносившийся из леса Мишкин голос. — Aу!

— Да здесь я, выходите быстрее, тут какие-то мужики. Мне страшно! — взвизгнула я и, нагло провоцируя карауливших меня верзил, резко соскочила с капота.

Мордовороты, как по команде, развернулись на сто восемьдесят градусов и пребольно схватили меня за руки. Я усмехнулась про себя. Сейчас такую «святую» наивность уже не встретишь в Первопрестольной. Здесь же, похоже, — край непуганых идиотов. Я слегка присела, сильно оттолкнулась ногами и, сделав сальто, без труда выскользнула из их рук, в мгновение ока, оказавшись позади неприятеля. Остальное было делом техники. Едва уловимый тычок согнутыми большим пальцами обеих рук в область шеи (строго в соответствии с методическими указаниями для диверсантов НКВД), и мордовороты тут же тяжело осели на траву, закатив глаза.

— Ну что, сама справилась? — подоспевший, как всегда, вовремя, Мишка, обиженно засопел.

— Они в твоём полном распоряжении, — великодушно махнула я рукой и, удобно устроившись на широченном бампере теперь уже трофейного «Хаммера», стала наблюдать за Мишкиными манипуляциями. Ему хватило минуты, чтобы обыскать неподвижные тела и освободить их от разного рода серьёзных взрослых игрушек. Улов получился весомым. Пара пистолетов «Макарова», одна «Беретта», по ножичку «выкидушке» на брата и два удостоверения сотрудников местного частного охранного предприятия.

Метод экстренного допроса, или как говорят у нас в конторе — «потрошения», признанным и виртуозным мастером которого, несомненно, был мой напарник, принёс ещё более интересный результат. Ну, как говорится, «на ловца и зверь бежит»…

Москва, Лубянка, июль 1999

…Генерал-лейтенант Тарасов, одетый по обыкновению своему в лёгкий льняной костюм светло-кремового оттенка, сидел за огромным письменным столом, зелёное сукно которого, вне всяких сомнений, ещё помнило грозного наркома госбезопасности. Имя его, впрочем, всуе не принято было поминать в этих стенах. По привычке покусывая дужку очков в тонкой золотой оправе, генерал задумчиво смотрел на килограммовый слиток банковского золота, который приволокла из Смоленских лесов Ростова.

С одной стороны, находка этого предмета сильно осложняла дело, ибо рассматривать её как случайную — значило откровенно закрывать глаза на вполне очевидные факты. С другой стороны, даже без заключения экспертов, которое, кстати, готовое лежало на столе, было ясно как день, что это — то самое золото. А сиё обстоятельство, в свою очередь, как нельзя лучше работало на официальную версию, как говорится, «било в самую десятку». Ростова, конечно, — молодец. Хватка у неё бульдожья. Вся в отца. Вцепится — не отпустит. Это же надо — раскопать в бездонном архиве ГУВД Москвы дохленькое дело об убийстве профессорши почти тридцатилетней давности, провести параллели и что самое главное — сделать правильные выводы. Такое, вне всяких сомнений, даже не каждому «оперу» со стажем по плечу. Конечно, милицейские эксперты — тоже молодцы, тут ничего не скажешь. Умели всё-таки в советское время работать, — вздохнул генерал, — догадались взять пробы и провести экспертизу золотого слитка с письменного стола в кабинете мужа убиенной. И не просто взять, а сделать сравнительный анализ, показавший: на месте убийства обнаружен слиток золота чистейшей 99.9 пробы, по заключению химической экспертизы, из того самого груза, след которого теряется аж в 1941 году. Правда, тогда, в далёком семьдесят четвёртом, дело по какой-то причине так до конца и не довели. И после долгих мытарств по разным кабинетам оно в итоге оказалось надёжно заперто в архиве. Как Ростовой удалось за столь короткий срок построить вполне реальную версию да в придачу в таком огромном лесном массиве, как Смоленский, разыскать ещё один золотой слиток, идентичный зафиксированному в мае 1974 года на месте убийства женщины в доме на Котельнической набережной? Лично для генерала это оставалось загадкой. А вот для Ростовой, похоже, такой фарт вполне в порядке вещей. Вон, сидит себе напротив и как ни в чём ни бывало кокетничает с Михаилом Суходольским, всё-то ей нипочём.

— Товарищи офицеры, попрошу внимания, — генерал кашлянул в кулак. — Ростова, докладывайте.

— 23 мая 1974 года в квартире на Котельнической набережной был обнаружен труп гражданки Блюмкиной Елены Владимировны, в девичестве Веретенниковой, 1923 года рождения. Красивая женщина, супруга известного хирурга, была убита тупым округлым предметом. Удар страшной силы был нанесён в правую височную область головы. Там же, в квартире, был обнаружен труп пресс-атташе посольства ФРГ в Москве, некоего Карла Вассермана, естественно, гражданина Германии. Из квартиры ничего не пропало. Но это со слов соседей. Кстати, потом супруг и сын убиенной тоже подтвердили этот факт.

— Почему «потом»? И кто у нас муж и сын? — перебил меня генерал.

— Супруг Веретенниковой — профессор медицины Блюмкин, светило советской науки, обладатель всевозможных степеней и званий. Сын — 29 лет, по образованию историк. На момент убийства оба были в служебных командировках и в Москве отсутствовали. Алиби у обоих просто железобетонное. Так вот. Сыскари встали было в стойку, когда обнаружили в кабинете профессора большой слиток жёлтого металла. А уж когда получили результаты экспертизы, которая показала, что слиток этот из золота, причём высочайшей пробы, да ещё и весом в целый килограмм, сами понимаете, такое началось… Учитывая тот факт, что отсутствующий по причине участия в международном научном симпозиуме в Швеции супруг убитой был всё-таки хирург, а не дантист, а также немалый вес слитка, суета вокруг убийства поднялась большая. Кстати, откуда в квартире взялся слиток золота, никто из домочадцев так и не смог объяснить. Интерес к этому делу подогревался ещё и тем, что муж убиенной, как я уже говорила, был крупным учёным, лауреатом Государственной премии и дважды Героем Социалистического труда и вдобавок член-корреспондентом Академии медицинских наук СССР. Ну а труп иностранного дипломата, убитого в самом центре Москвы, вообще, поднял такую волну… Так что вполне естественно, поначалу все заинтересованные службы стояли, как говорится, «на ушах». Но вот что произошло потом, совершенно непонятно. Вскоре дело вдруг резко затормозилось, мощная следственная машина начала давать серьёзные сбои прямо на глазах, а потом и вовсе все материалы по этому делу оказались в архиве. Сперва, после первого поверхностного анализа я было решила, что поскольку, как известно, в те былинные времена отношения между МВД и КГБ СССР были, мягко говоря, не совсем тёплыми; да и доступа к особо важным и секретным материалам, как вы помните, даже у «важняков» нашей конторы практически не было, то, как говорится, «пока волкодавы дрались, кость шавка утащила». Но было ясно как день — непонятки налицо. «Громкое дело», а спустили на тормозах, причём всё «шито белыми нитками», к тому же явно. Очень было похоже, что в этом деле круто замешан кто-то из тогдашнего высшего политического руководства страны. В этом случае, согласитесь, всё сразу встало бы на свои места. Дом-то стоит на Котельнической набережной — всем известном месте, это вам не пятиэтажка в Бибирево. Ан нет. И тут оказалось чисто. Никаких тебе кремлёвских жён, отцов, любовников. На мой взгляд, в этом деле есть ещё одна странность, если не сказать больше. Жена профессора, то бишь в девичестве Веретенникова, — серая мышка, домохозяйка. И всё бы ничего. Вроде как обычно. Муж — лауреат, крупный учёный, а жена, как водится, при нём. Всё просто и вроде бы понятно. Но во время осмотра, такая вот незадача, в квартире был обнаружен тайничок, прямо как в кино, — аккурат под каминной полкой. А в нём — свидетельство о награждении капитана НКВД Веретенниковой Е. В. именным оружием! «Вальтером» модификации Р.38 К, и год стоит — 1944, причём за подписью самого Берии Л. П.! Я, честно говоря, чуть с «катушек» не слетела.

— Знаю я этот пистолетик с укороченным стволом, — прервал генерал мой доклад, видимо, не упустив момента в очередной раз блеснуть эрудицией, — стоял с 1944 года на вооружении СС, Гестапо и СД.

— Совершенно верно, — я восхищённо посмотрела на начальника и протянула ему лист бумаги, — вот краткая справка.

— Молодец, Ростова, как всегда, поработала хорошо, основательно. Учись, Суходольский, — генерал передал справку моему напарнику, — зачитай вслух, заполни пробелы в своей эрудиции, я-то ещё в советские времена с этим оружием сталкивался. Агенты «Штази» во всю его пользовали. Правильно я говорю? А, Ростова?

— Так точно, товарищ генерал, — опять восхитилась я.

— Ну давай, Суходольский, мы ждём.

— В 1944 году Главное управление имперской безопасности — РСХА, (Reichssicherheitshauptamt — RSHA), — еле выговорил Мишка по-немецки, — заказало партию укороченных пистолетов P.38 для нужд СС, Гестапо и СД. Однако заказ был выполнен не Carl Walther GmbH, а фирмой Spree-Werke GmbH. На этих пистолетах уже не было фирменной эмблемы «Вальтера» в виде флажка, и на оружии стало ставиться новое оригинальное клеймо. Всего было изготовлено несколько тысяч укороченных вариантов, получивших обозначение P.38 K. Длина ствола таких пистолетов составляла 72 мм. Патрон — 9 мм. Вместимость магазина — 8 патронов, — громко закончил Мишка и, вернув справку генералу, сел на место.

Генерал усмехнулся, взял у Михаила справку и, положив её на стол, продолжил, не глядя в документ:

— Мушка у этой модификации «Вальтера» была выполнена заодно с затвором-кожухом и являлась его частью. Целик, тем не менее был регулируемый. После Второй мировой войны бойцам спецподразделений ФРГ по борьбе с терроризмом требовался как раз такой небольшой пистолет для скрытого ношения. Специально для этой цели фирма «Вальтер» вновь наладила мелкосерийное производство укороченного варианта под обозначением P38K. С 1974 по 1981 год. было выпущено около 1500 таких пистолетов. В них уже использовался патрон 7,65 mm Parabellum. В ГДР также использовали P.38. В частности, такой укороченный вариант состоял на вооружении Министерства государственной безопасности (Ministerium fr Staatssicherheit, «Штази»), — скороговоркой просветил нас генерал и кивнул в мою сторону, — мол, Ростова, продолжай.

— Интересная деталь: вернувшийся из-за границы и немедля вызванный в прокуратуру безутешный вдовец клялся и божился, что понятия не имеет о том, откуда у его благоверной пистолет, — продолжила я. — То есть твердил, как заведённый, что предъявленные ему следователем для опознания документы на «Вальтер» видит первый раз в жизни. Каково? Кстати говоря, на том историческом документике отпечатки пальцев были исключительно Веретенниковой. Правда, пистолет при обыске обнаружен так и не был. Но в том же тайнике была найдена коробка с патронами и именно восьми штук там не хватало. Напомню, что ёмкость магазина этой модели пистолета — аккурат 8 патронов. Из трупа пресс-атташе были извлечены три пули калибра 9 мм, а на месте преступления обнаружены три стреляные гильзы тех же калибра и маркировки, что и остальные в найденной коробке. В общем, по всему было видно — дипломата завалила убиенная хозяйка квартиры. Но и это ещё не всё. В том же тайнике было обнаружено большое количество нехилых государственных наград. Причём все как на подбор боевые, в количестве, всем внимание, — двадцати двух штук! Юбилейные медальки в расчёт, естественно, не брались. Одних только орденов Боевого Красного Знамени пять штук! Документы выписаны всё на ту же гражданку Веретенникову. И опять профессор утверждал с пеной у рта, что понятия не имеет, откуда у его законной супруги взялись все эти награды. В общем, я заинтересовалась этой историей просто необыкновенно и в срочном порядке отправила запрос в архив наградных дел, и вот, пожалуйста, — я протянула генералу официальный бланк ответа, — все орденские книжки подлинные. Вот только в личном деле Веретенниковой никаких отметок о сих награждениях нет, за исключением медалей «За боевые заслуги» и совсем уж массовой «За Победу над Германией», ну и весь набор «юбилеек». Но это уже всё — послевоенные награждения. В военкомате ничего толком мне сказать не смогли, только разводили руками, причём в полном недоумении, мол, эти вопросы не к ним. Я спрашиваю: «А к кому?» В ответ — опять тишина. И ведь что самое интересное, воевала она отнюдь не лётчицей, как можно было бы сразу подумать. Простая медсестра, Второй Белорусский. Да и то только с мая 1944 года, а в ноябре того же года она уже была демобилизована из действующей армии в связи с беременностью. Хотя в армию она призывалась изначально в июле 1941, но практически сразу после призыва пропала без вести, о чем в личном деле стоит соответствующий небрежный фиолетовый чернильный штамп. В общем, я так ничего и не поняла. В личном деле одно, а в архиве наградных дел — совсем другое.

— Насколько я знаю, в этом архиве собраны Указы Президиума Верховного Совета СССР, Приказы командующих фронтов о награждении за воинские заслуги во время Великой Отечественной войны с указанием наград и списков награждённых. В сопроводительных документах к ним — списки представленных к орденам и медалям и наградные листы с личной информацией о героях и, насколько я помню, даже с описаниями боевых подвигов, за которые произведены награждения. Или я, по старости лет, что-то путаю? — нахмурился генерал.

— Всё-то оно так, товарищ генерал, но к сожалению, как у нас часто бывает, наградные листы имеются в архиве далеко не ко всем наградам. Для части награждённых в делах имеется только сокращённая именная информация в списках Указов и Приказов, а описание подвига как такового вообще отсутствует. Это обусловлено тем, что по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 10 ноября 1942 года право производить награждения получили также командующие армиями, командиры корпусов, дивизий, бригад и даже полков. В наградных делах, охватывающих период с этой даты и до конца войны, кроме Указов Президиума Верховного Совета СССР и Приказов командующих фронтов, содержатся приказы о награждениях, выпущенные непосредственно в воинских частях. К этим приказам наградные листы, вообще, не были предусмотрены, а описание подвига содержится непосредственно в соответствующей строке списка награждённых, — развела я руками.

— Ростова, — Тарасов вдруг подозрительно посмотрел на меня, — а скажи-ка мне, красавица, каким образом без моей подписи ты умудрилась не только отправить запрос в архив наградных дел, но и заполучить оттуда официальный ответ?

— Вы опять правы, товарищ генерал, грешна, — я села прямо как примерная школьница на уроке, опустила глазки и сложила ручки на сдвинутых вместе коленках, — съездила к ребятам, попросила. Они вошли в положение и помогли. Но я же старалась в интересах общего дела.

— Доиграешься ты у меня, точно говорю. Ростова, предупреждаю, чтобы это было в последний раз. А то я с вами так до пенсии не дотяну.

— Есть, товарищ генерал, — я подняла голову и, посмотрев на начальника, увидела лукавые искорки в его обычно холодных как лёд, голубых глазах.

— Так, где, говоришь, пропала наша медсестра? — спросил генерал.

— Под Смоленском. Откуда и призывалась. А дальше — полная неизвестность, вплоть до мая 1944 года.

— Опять Смоленск? — нахмурился Тарасов.

— Ну, это, скорее всего, простое совпадение. Хотя… Всякое бывает. Я считаю, что со всей этой историей нужно разбираться очень вдумчиво. Но собирать информацию придётся буквально по крупицам. Уж очень всё в этом деле непонятно.

Теперь, что удалось нарыть по основному направлению. Предположительно в двадцатых числах июля 1941 года из Смоленска, южная часть которого уже была захвачена немцами, вышла колонна из восьми грузовиков с ценностями Смоленского Главювелирторга. Отправка происходила в авральном порядке, прямо под самым носом у наступающих немцев. Как следствие этого, официальная опись отправленных ценностей в архивах не сохранилась. По некоторым данным, груз составляли килограммовые золотые слитки, маркированные Госбанком СССР, и большое количество серебряных монет 1924 года выпуска номиналами 50 копеек и 1 рубль, к тому моменту уже вышедших из обращения, а также возможно несколько ящиков с антикварными изделиями. Золотые слитки, вероятнее всего, были упакованы в стальные банковские сейфовые ящики по двадцать килограмм каждый, монеты — в брезентовые инкассаторские мешки. И ящики, и мешки были, скорее всего, опломбированы, согласно инструкции Госбанка СССР. Покинув Смоленск, колонна почти наверняка взяла курс на восток,по Старой Смоленской дороге. По Минскому шоссе машины двигаться не могли в силу того, что оно к тому времени уже было перерезано танковой группой Гота в районе Ярцево. Но тем не менее известно, что через двадцать километров колонна напоролась на немецкий десант и была вынуждена свернуть в сторону от шоссе. Лесной дорогой машины беспрепятственно вышли к реке Вопь. Поскольку все части отступающей 152 стрелковой дивизии к тому моменту были уже на другом берегу, переправа была подготовлена к взрыву. Из сохранившегося в архиве рапорта командира роты сапёров капитана Васюка следует, что колонна из восьми грузовиков вышла к мосту за сорок минут до запланированного подрыва. Три автомашины были сильно повреждены в бою, поэтому на восточный берег переправились только пять из них. Ящики из повреждённых машин были перегружены в оставшиеся на ходу «полуторки». Из чего следует, что груз, по крайней мере, на данном этапе удалось сохранить полностью. Далее, Васюк докладывает о том, что оставленная переправа была взорвана, когда на противоположном берегу уже появились немецкие мотоциклисты. Больше в рапорте Васюка о колонне нет ни слова. Логичнее всего предположить, что ценности проследовали дальше по единственной существующей там дороге, в направлении деревни Остроумово. В этом районе следы колонны теряются окончательно.

— Насколько я понимаю, ящики перегружали, не вскрывая. К чему было в спешке переправы нарушать банковские пломбы? — задумчиво произнёс Суходольский. — Если это так, то откуда взялся найденный нами слиток?

— Ну, если объективно, то ни Васюк, ни уж тем более мы пока ещё не знаем наверняка, что было в тех ящиках. Вполне вероятно, что это, вообще, не «наша» колонна. Совпадают пока только количество машин и их примерный маршрут, — парировала я.

— А что известно о дальнейшей судьбе фигурантов дела? — нахмурился Тарасов. — Суходольский, перестань писать, что ты там всё время конспектируешь?

— Мои гениальные мысли, — улыбнулась я.

— Ростова, отставить шутки, — хлопнул ладонью по столу генерал.

— Итак, по порядку, — начал Мишка, деликатно откашлявшись в кулак. — Генерал Галиев Рашид Галиевич — начальник Смоленского Главювелирторга, он собственно и контролировал отправку колонны. После того как машины покинули город, Галиев ещё некоторое время оставался в Смоленске. Известно, что в ночь на двадцать седьмое июля сорок первого года противник окончательно замкнул кольцо окружения наших 16 и 20 армий. Последние же подразделения Красной Армии покинули Смоленск в ночь на 29 июля. За исключением одного батальона 152 стрелковой дивизии. По имеющимся данным, генерал Галиев погиб при выходе из окружения в составе указанного подразделения. Далее — Глаголев Иван Тимофеевич — старший инкассатор Смоленского Главювелирторга, данных нет. Я хочу сказать, что с начала августа 1941 года и по настоящее время о нём ничего не известно. Официально — «пропал без вести». Гудков Сергей Владимирович, майор НКВД, до июля 1941 года — начальник Смоленского НКВД, ответственный за эвакуацию груза, по данным министерства обороны, с августа воевал в составе партизанского отряда «Дед», погиб в сентябре 1941-го. Каким ветром его туда занесло — пока неясно. Будем разбираться.

— Кто отвечал за груз от МГБ? — генерал встал и стал неторопливо прохаживаться по кабинету.

— От нашей «конторы» колонну сопровождал капитан Пустовалов Иван Иванович. Он также «пропал без вести», как следует из личного дела. Вот копия «Списка безвозвратных потерь командного и начальствующего состава 16 армии с 18 июля по 7 сентября 1941 года», входящий номер 08072, — достала я листок в пластиковом файле. — Запись за номером 29 — «капитан НКВД Пустовалов И. И. пропал без вести», — я положила документ на стол генералу. — Интересная деталь: пропал он в июле 1941, а в сентябре того же года награждён орденом Боевого Красного Знамени «за выполнение особо важного задания командования и проявленные при этом мужество и героизм». Причём присутствуют и более поздние награждения. Второе «Боевое Знамя» — уже в июле 1942, и далее по списку вплоть до апреля 1945. Но это — по данным опять-таки наградного архива. В личном же деле, что любопытно, об этих награждениях тоже нет ни слова. Только стандартные записи. Окончил военные курсы НКВД тогда-то, приказы о присвоении очередных званий до мая 1941, когда он получил звание «капитан», потом отметка о том, что «пропал без вести», и опять ничего нет до 15 апреля 1945 года. И, наконец, предпоследняя запись в личном деле — «…присвоено внеочередное специальное звание «полковник государственной безопасности», а 20 апреля того же года — последняя: «выбыл из списков части в связи со смертью».

— То есть, иными словами, по данным наградного отдела, в каждом конкретном случае награждался сотрудник, пропавший без вести? Или же он периодически выходил к своим, а потом опять пропадал? — уточнил генерал, удивлённо подняв брови.

— Не выходил, так как сведений об этом, даже со слов третьих лиц, в отделе кадров не зафиксировано. Из материалов его личного дела напрашивается однозначный вывод: весь этот период он постоянно числился «пропавшим без вести», — Суходольский закрыл папку с бумагами и положил её на стол. — Как видите, ситуация полностью аналогичная тому, что мы имеем по гражданке Веретенниковой. По-моему, параллель налицо.

— Точнее, не аналогичная, а алогичная, — опять пошутила я.

— Не зубоскаль, — сердито оборвал меня генерал, — дело серьёзное, а вы прямо как дети малые.

— Я думаю, выйди он в расположение регулярных частей Красной Армии, в личном деле сей знаменательный факт тут же в обязательном порядке зафиксировали бы особисты. И вот уже наш храбрый капитан валит лес где-нибудь на Соловках, а может быть, не дай бог, воюет в составе какого-нибудь штрафного батальона. Но там, по счастью, ничего больше нет. Кроме, конечно, повторюсь, многочисленных приказов о награждениях. Мне кажется, кадровики, как всегда, что-то напутали. Ибо такого попросту быть не могло. Особенно учитывая крайне непростую специфику того исторического момента. Отступление Красной Армии по всем фронтам. Сдача Киева, Минска, немцы в Смоленске! Практически у ворот Москвы! Расстрел генерала Павлова. Даже не могу себе представить, что же такое в то время можно было совершить, чтобы получить «Красное Знамя», числясь при этом «пропавшим без вести». Если только в одиночку остановить танковую армаду Гудериана у стен Кремля? — развела я руками.

— Ростова, вы по молодости лет ещё очень много чего не можете себе представить. А я всегда учил вас не торопиться с выводами. Возможно, здесь мы имеем дело с недобросовестным отношением к своим служебным обязанностям отдельных штабных служб, и не более того. А, может, всё намного серьёзней. Возможно, капитан Пустовалов выполнял какое-то важное задание в тылу у немцев. Но всё же, как вы понимаете, необходимо максимально прояснить ситуацию, тогда значительно легче будет разобраться со всеми этими нестыковками. А, значит, и со всем делом в целом, — генерал махнул рукой, разрешая мне сесть. — Теперь, я полагаю, необходимо в срочном порядке найти и переговорить с родственниками Пустовалова. Поскольку все эти факты награждений действительно имели место, то им, я имею в виду родных нашего капитана, об этом, скорее всего, было так или иначе известно. Возможно, они внесут ясность в ситуацию. И, чем чёрт не шутит, возьми и пересними из личного дела фотографию Пустовалова. Покажешь родственникам, да пусть посмотрят внимательно, он ли на том снимке запечатлён.

— Товарищ генерал, вы будете удивлены, но фотография Пустовалова в личном деле отсутствует. А насчёт родственников… я уже всё проверила — он детдомовский, жениться, видимо, не успел, во всяком случае, документов никаких на сей счёт не сохранилось. Соответственно, можно сделать предварительный вывод о том, что родственники полностью отсутствуют. За это, кстати, говорит ещё и тот факт, что все награды так и остались до сих пор лежать вместе с орденскими книжками в архиве наградного отдела. Хотя, по логике, после смерти героя их должны были передать на хранение родственникам.

— А формулировка? Почему не вручались? — удивился генерал пуще прежнего.

— Стандартная: «в связи с невозможностью вручения».

— Последнее время постоянно ловлю себя на мысли: а существовал ли в реальной жизни такой человек, капитан Пустовалов Иван Иванович? Ладно. Ростова, мне всё ясно — по этому вопросу пока отбой. Попробую разобраться сам. Уж очень меня это всё заинтересовало. Будем подключать связи в других ведомствах, поскольку официальными запросами тут делу явно не поможешь. Отписками закидают. Суходольский, — генерал вспомнил наконец о моём напарнике, — поднимешь архивы центральных московских газет за сентябрь-октябрь 1941 года. Приказы о награждениях высшими орденами, как правило, печатались в центральных СМИ. Возможно, именно там следок какой и проявится. Должно же всему этому быть логическое объяснение? Перешерстишь именно подшивки газет, оцифрованные материалы практически всегда содержат серьёзные огрехи. Надежды, конечно, мало, но попробовать стоит. Если в прессе ничего нет, то это с большой долей вероятности говорит о том, что Пустовалов всё это время находился на нелегальной работе. И ещё. Думаю, самое время ещё раз провести самым тщательным образом осмотр квартиры Веретенниковой на Котельнической набережной. Я, конечно, понимаю, что прошло уже больше тридцати лет, но… Чем чёрт не шутит. Вдруг ещё какой тайничок забытый отыщется. Всё же техника сейчас не то, что раньше. Обязательно захвати с собой наших «спецов», пусть колдуют как хотят, но вытрясут из этой квартиры всё, что ещё возможно.

— Товарищ генерал, я тут на днях заскочила по этому адресу… Ну так, осмотреться…

— Осмотрелась? — прямо-таки взревел генерал. — Hет, Ростова, ты у меня точно допрыгаешься!

— Но это опять же в интересах общего дела. Я попросила наших экспертов и они просканировали квартирку по всем правилам. Всё чисто. Старика академика, правда, уже в живых нет, там проживает его сын с женой. Мы очень мило с ними побеседовали, но ничего путного они не рассказали.

— Понятно. Суходольский, что у нас сегодня на десерт? — Тарасов даже не взглянул в мою сторону.

— Во время проведения спецоперации в Смоленском лесном массиве на нас с Ростовой вышли люди некоего Филиппа Шварца, известного местного предпринимателя. Примечательно, что в прошлом он — капитан милиции, ныне бизнесмен. Но это, так сказать, официальный статус. Правда, по милицейским сводкам нигде за последние пять лет после увольнения из органов не проходил. По имеющейся у местных сыскарей информации, контролирует большую часть «чёрных копателей», промышляющих преимущественно в Дорогобужском районе Смоленской области. Задержанные нами, а точнее, капитаном Ростовой, в лесу колоритные личности — обычные «быки». Интересующей нас информацией не владеют. В лесу находились по приказу Шварца. Утверждают, что проверяли сигнал, поступивший от осведомителей, они её проверили, вот, и всё. На основании этого мы можем сделать вывод, что оперативная работа в команде Шварца поставлена на достаточно высокий уровень.

— Мне пока не совсем понятно, что за бизнес у этого Шварца? Он что же просто торгует раритетами Второй мировой? Или всё же банально стрижёт деньги с копателей? — генерал выразительно обвёл внимательным взглядом присутствующих.

— В том то и дело, что ни то ни другое. Здесь всё сложнее. Не тот масштаб. В местном УВД утверждают, что все попытки взять Шварца на чём-нибудь горяченьком, к сожалению, так и не увенчались успехом. «Опера» подёргались было да и плюнули на него. Впрочем, бывший начальник смоленского розыска, он сейчас на пенсии, выдвинул, на мой взгляд, интересную версию. Он уверен, что Шварц со своей командой что-то ищет. Но при этом военные трофеи, в обычном смысле этого слова, — абсолютно не его профиль. Этим, скорее всего, и объясняется неэффективность работы местных сыскарей. Нашего фигуранта определённо интересует что-то другое. Но что именно мы пока не знаем, — Суходольский пожал плечами.

— А если Шварц со своими людьми ищет то же, что и мы? — решила я вмешаться в мыслительный процесс мэтров розыска.

В кабинете повисло молчание. Генерал кашлянул в кулак, и, прихлопнув на столе несуществующую муху, несколько секунд рассеянно смотрел на меня, и вдруг рявкнул:

— Этого Шварца — срочно в разработку. Делайте что хотите, но чтобы завтра к вечеру у меня по нему была полная и ясная картина. Если вопросов нет, то по коням.

Москва, май 1974

— Осмотр проводится в светлое время суток при естественном дневном освещении, — следователь по особо важным делам Прокуратуры СССР Константин Иванович Мазин привычно бросил грустный взгляд на часы, — осмотр начат в 14.57, по адресу: Котельническая набережная, дом 1, квартира 5 «бис». Помещение находится на втором этаже. Комната в которой обнаружены два трупа — прямоугольная, первая направо от входа в квартиру. В коридор выходят ещё три двери: одна на кухню, вторая в спальню и третья — в санузел. Комната, где обнаружены трупы имеет прямоугольную форму, занимает площадь 30 квадратных метров. Прямо напротив двери два окна с эркером. Створки открыты, выходят во двор. Справа, при входе, расположен шифоньер тёмного цвета. В правом большом отделении висят на плечиках: пальто мужское зимнее с каракулевым воротником светлого цвета, женская норковая шуба, два мужских костюма, четыре женских кримпленовых платья, два ситцевых сарафана. В левом отделении на полках: постельное бельё. Всё чистое, выглаженное, аккуратно сложено в стопки. В углу слева — кожаный диван с высокой спинкой. Над ним на стене несколько фотографий в рамках. Посреди комнаты круглый стол, накрытый скатертью ручной вышивки. На столе фарфоровый чайник, — Мазин кончиками пальцев поднял его, — работы Кузнецова. Чашка чайная с синей каймой, с остатками тёмной жидкости и характерным запахом чая. Сахарница круглая бесцветного стекла наполовину наполнена белыми кубиками по внешнему виду похожими на рафинад. На чайнике, чашке и сахарнице видны отпечатки пальцев. Записали? Так, далее: на полу, у левой стены, лежит труп женщины, — следователь взял со стола паспорт и перелистнул страничку, — Блюмкиной Елены Владимировны, 1923 года рождения. Труп лежит на животе, лицом вниз, головой к окну. Голова повёрнута влево и касается лбом ножки дивана. Правая рука откинута в сторону, лежит на полу. Далее… Семенихин, успеваешь записывать? — уловив кивок лейтенанта, сидящего за столом и кропотливо составляющего протокол осмотра места происшествия, продолжил:

— На чём я остановился? Так: левая рука вытянута вдоль тела. На голове в области теменного бугра округлая припухлость диаметром 5 сантиметров. На правой височной области прямолинейная рана длиной в 4 сантиметра с неровными осаднёнными краями. Рана направлена сверху вниз и внутрь. Вокруг головы трупа тёмное пятно размером примерно двадцать сантиметров на десять. На трупе надет домашний халат зелёного цвета, поверх него — безрукавка тёмного овчинного меха.

Мазин махнул рукой эксперту и тот продолжил:

— Трупные пятна выражены незначительно. При надавливании пропадают. Трупное окоченение не выражено. Глаза закрыты, роговицы глаз блестящие, прозрачные. Рот приоткрыт, язык находится за зубами. Ребра, грудина, кости тела на ощупь целы. Других повреждений на трупе женщины не обнаружено. Предположительно смерть наступила примерно в диапазоне между 11.00 и 12.00 часами, то есть около трёх часов назад, — эксперт снова склонился над трупом женщины.

— По центру комнаты шерстяной ковёр красного цвета размером… — следователь опять бросил тоскливый взгляд на понятых, пожилую пару, притулившуюся на диване. — Примерно полтора метра на два. Далее, — следователь взял протянутый судмедэкспертом лист бумаги, — у окна лежит труп мужчины, на вид 40–45 лет, нормального телосложения, правильного питания. Температура тела при измерении в прямой кишке 34 градуса по Цельсию. Трупные пятна незначительно выражены на правой боковой части тела. При надавливании исчезают. Трупное окоченение слабо выражено в группе жевательных мышц. Глаза закрыты, роговицы блестящие, прозрачные. Носовые отверстия содержат засохшую кровь. Рот закрыт. Язык находится за зубами. Грудная клетка цилиндрической формы, ребра и грудина на ощупь целы. Под грудиной — входное пулевое отверстие. Выходного отверстия нет. Кости конечностей на ощупь целы. Труп лежит на правом боку в позе «эмбриона», поджав ноги к животу, вследствие огнестрельного ранения в область живота, вероятно, и повлёкшего смерть, — Мазин бросил вопросительный взгляд на эксперта и, уловив едва заметный кивок, продолжил. — Теперь по документам, — Мазин взял со стола тёмно-синюю книжицу с тиснёным имперским орлом, — Карл Вассерман, гражданин ФРГ… Только этого нам не хватало… Далее, дипломатическая карточка пресс-атташе посольства ФРГ в Москве, — следователь оторвал взгляд от документов. — Семенихин, срочно вызывай посольских и следственную группу с Лубянки, пускай летят сюда в темпе и сами эту кашу расхлёбывают. Чего тебе? — Мазин недовольно повернулся, ощутив на плече лёгкое прикосновение Голикова — курсанта Высшей школы милиции, присланного на стажировку из Главного следственного управления.

— Товарищ майор, пройдите, пожалуйста, в соседнюю комнату.

Мазин нехотя повернулся, неприязненно подумав про себя: «Ишь ты какой, пожалуйста, видите ли», — и всё же решительно двинулся в указанном направлении, быстрым шагом прошёл в высокие распахнутые двери в полумрак то ли кабинета, то ли библиотеки. Не успев оглядеться, Мазин остановился за спиной стажёра и, проследив за его взглядом, замер на месте. На зелёном сукне письменного стола, рядом с большой бронзовой чернильницей, как ни в чём ни бывало лежал большой слиток жёлтого металла явно в банковском исполнении, маслянисто сверкая угловатыми гранями в полумраке комнаты. Мазин вдруг почувствовал, как внизу живота мгновенно образовалась пустота, и на непослушных, враз ставших ватными ногах он сделал два шага до стоящего в полумраке кресла и в изнеможении упал на мягкий плюш.

— Всё — приехали. Стоп. Ничего больше не трогать! Семенихин, ты вызвал комитетчиков?

— Уже едут, — доложил стажёр. — Тут вот ещё под каминной полкой коробку нашли…

Мазин показал рукой:

— Поставь на стол, — тяжело поднялся и, достав чистый носовой платок, двумя пальцами осторожно приоткрыл картонную крышку…

И снова обессиленно упал в кресло.

— Руками ни к чему не прикасаться! Сидим и спокойно ждём коллег с Лубянки. Всем понятно? — неожиданно совсем севшим голосом проговорил следователь, почувствовав, как в горле пересохло, а в затылок, как будто воткнули раскалённую иглу.

Смоленск, июль 1941

— Рашид Галиевич, батальоны докладывают: немцы уже полностью заняли южную часть города. С минуты на минуту они перережут последнюю, пока ещё свободную дорогу на Москву. Нужно срочно отправлять колонну. В противном случае я не могу ничего гарантировать, — сказал начальник НКВД Смоленска, выслушав доклад и положив телефонную трубку.

— Товарищ Гудков, я всё понимаю, но команды из Москвы пока не было. Значит, будем ждать, майор.

Во дворе со страшным грохотом разорвался крупнокалиберный снаряд. В кабинете начальника Смоленского отдела Главювелирторга Галиева осыпались все стёкла. Но ни начальник НКВД города Гудков Сергей Владимирович, ни хозяин кабинета, казалось, даже не обратили на это внимания.

— Товарищ генерал, — без разрешения заглянул в кабинет молоденький лейтенант, — связи нет.

— Чёрт знает что, — Гудков тяжело опустился на стул и, сняв фуражку, бросил её на засыпанный штукатуркой и осколками стекла стол, — немедленно высылайте делегата связи и чтоб через пять минут связь была восстановлена!

Над площадью совсем низко с характерным звуком, напоминающим тонкий визг, пронеслись два «Мессершмитта», поливая всё вокруг из пулемётов. Отпрянувший было от окна Рашид снова выглянул. Грязная, вся в засохших комьях глины, «тридцатьчетвёрка» с выведенным белой краской номером «145» на башне и восемь новеньких полуторок, крытых брезентом, c надписью на синих деревянных бортах «Почта», как заговорённые, абсолютно невредимыми стояли в тени пыльных тополей.

— Не понимаю, чего мы ждём. Немцы уже в двух кварталах отсюда, — Гудков тоже мрачно посмотрел сначала в окно, а потом на сидящего в углу кабинета уже немолодого, но жилистого, спортивного телосложения капитана с тремя эмалевыми шпалами на тёмно-синих петлицах. Этот офицер МГБ приехал два часа назад, с порога по-свойски за руку поздоровался с Рашидом Галиевичем, уселся в уголок и с тех пор не проронил ни слова.

— Сергей Владимирович, познакомьтесь, — поймав взгляд Гудкова, проговорил Галиев, — капитан Пустовалов Иван Иванович. Он поедет с вами. Специально прибыл к нам из Москвы. Но общее руководство в любом случае остаётся за вами, — генерал сцепил руки на затылке и, потянувшись, опять посмотрел за окно.

…Ещё вчера все улицы города были забиты беженцами. Автомашины, повозки, велосипеды и подводы, гружённые домашним скарбом, непрерывно двигались в сторону Москвы. Этот огромный и, казалось, неиссякаемый поток людей закончился к утру сегодняшнего дня. Это могло означать только одно: немцы ворвались в город. И все те, кто не успел уйти на восток, так и остались по ту, другую, сторону фронта. Теперь шоссе за окном было пустынно. Ветер лениво гонял по щербатому асфальту тучи бумаг, кругом валялись брошенные во время последнего воздушного налёта вещи, в пыльном кювете догорала, завалившись набок, «эмка».

— Не понимаю, к чему этот риск? Почему нельзя было отправить весь груз по железной дороге? Позавчера же отправляли спецвагон в Москву, что мешало прицепить ещё один? — продолжал возмущаться Гудков. — Чего они там ждут? Пока немцы проедут по этой самой улице? — майор с досадой кивнул на окно.

— И, тем не менее, майор, будем ждать, — Галиев повернулся к присутствующим и укоризненно посмотрел на начальника НКВД:

— Вы, товарищ Гудков, — кадровый офицер и должны лучше моего знать, что бывает с теми, кто не выполняет приказы. — Галиев, высоченного роста татарин, стриженный налысо, застегнул новенький китель с двумя генеральскими золотыми ромбами в петлицах. — Тем более, я считаю, Москве видней, когда и каким способом отправлять груз. Видимо, на этот счёт имеются определённые оперативные соображения, о которых нам с вами знать необязательно. От нас требуется только одно — выполнить приказ.

…Ещё три дня назад он был сугубо штатским человеком. Однако начальство в Москве, вероятно, вспомнило его боевое прошлое. В молодости Рашид несколько лет отчаянно дрался с басмачами в песках Туркестана. О его кавалерийском эскадроне ходили легенды, но сейчас о лихом красном командире напоминал только потемневший орден Боевого Красного Знамени на груди.

— Но связи с Москвой нет. И, учитывая сложившиеся обстоятельства, неизвестно, сколько времени займёт восстановление линии, — продолжал нервничать начальник НКВД.

— Товарищ Гудков, я повторяться не буду, всем ждать. И, кстати, дайте команду, пусть ещё раз проверят грузовики.

— Механики уже занимаются.

— Хорошо. Сопроводительные документы и опись у кого?

— Один экземпляр у меня, второй — у старшего инкассатора.

Телефон на столе, усыпанном битым стеклом, зазвонил так неожиданно, что все присутствующие невольно вздрогнули.

— Слушаю, товарищ шестой, «Березина» на связи, — начальник ювелирторга поднял трубку, — так точно, всё готово к отправке. Немцы от нас в двух кварталах. Проскочат, уверен. Понял. Разрешите приступить к выполнению задания? Есть.

Рашид положил трубку на рычаг аппарата и кивнул Гудкову:

— Можете выдвигаться. Помните о неукоснительном выполнении всех без исключения инструкций. Колонну поведёте по Старой Смоленской дороге, на шоссе Минск-Москва ни при каких обстоятельствах не соваться, оно перерезано немецкими танками в районе Ярцево, — Рашид Галиевич внимательно посмотрел на Гудкова. — Напоминаю — движение строго по графику, остановки делать только в установленных пунктах. Очерёдность машин в колонне по возможности не менять. Надеюсь, вы полностью отдаёте себе отчёт в том, что груз не должен попасть к немцам, независимо ни от каких обстоятельств? Вы — в замыкающей машине, капитан Пустовалов — в головной. Всё понятно? Вопросов нет? Тогда приступайте к выполнению, иначе, похоже, действительно будет поздно. И помните, контроль за ходом операции осуществляет нарком внутренних дел. Лично.

— Есть, приступить к выполнению задания! — Гудков бросил руку к фуражке, отдавая честь, с облегчением вздохнул и, несмотря на явную склонность к полноте, проворно выскочил из кабинета. Бегом пересёк большую приёмную и кубарем скатился на первый этаж, где в томительном ожидании курили бойцы и, отдав команду «По машинам!», выскочил на улицу.

…По обе стороны пустынной дороги тянулся бесконечный березняк. Колонна, беспрепятственно миновавшая пригороды Смоленска, начала движение в сторону Вязьмы. Пылившая впереди «тридцатьчетвёрка» угадывалась только по рёву мотора. Гудков, ехавший в замыкающей машине, по пояс высунулся из кабины, пристально вглядываясь в небо.

— Товарищ майор, вы бы сели в кабину. Если что, самолёты издалека услышим.

Гудков недовольно покосился на водителя, но сел нормально, откинулся на спинку сидения и даже постарался придать своей позе некоторую беззаботность, продолжая, впрочем, тревожно коситься на небо. Раньше он никогда не был трусом. Храбро сражался в гражданскую, рвался воевать в Испанию, и не его вина, что начальство решило оставить его в родном городе. Родина решила, что в своём кабинете он нужнее, чем в оливковых рощах Гренады, где сражался с фашистами и умирал братский испанский народ. Но в один роковой день всё изменилось. Тогда его, начальника городского угрозыска арестовали по ужасному в своей нелепости обвинению в связи с английской разведкой. И потом уже ничто для него не имело значения, ни кошмар ночных допросов, ни издевательства молодых, незнающих жалости следователей, ни даже внезапное освобождение. Он сам каждой клеточкой своего организма чувствовал, что некий стержень внутри него сломался. Он продолжал ходить на работу, ловить преступников, подписывать уголовные дела, но это был уже совсем другой человек. Человек, который боялся. Боялся сделать что-то не так и вновь оказаться в сырых подвалах областного НКВД.

«А теперь на мою голову свалился ещё этот капитан из Москвы, — неприязненно подумал Гудков, — значит, мне по-прежнему не доверяют». И он снова почувствовал, как неприятный холодок страха разрастается в груди.

Гудков опять тревожно посмотрел на небо. Высоко, среди лёгких перистых облаков медленно ползли на запад три тяжёлых бомбардировщика ТБ. Вокруг них, то пчёлами взмывая вверх, то ястребами падая вниз, резвилась пара краснозвёздных истребителей сопровождения.

Внезапно совсем низко над дорогой, едва не задевая своими серебристыми брюхами брезентовые тенты автомашин, пронеслись два «Мессершмитта». Снова высунувшийся из кабины Гудков, казалось, даже разглядел бледное лицо немецкого лётчика. Через мгновение вражеские самолёты ушли уже далеко, но впереди было хорошо видно, как они заходят на вираж, набирая высоту и перестраиваясь для атаки. Майора прошиб холодный пот. Он сразу понял: пара заходов с воздуха и от колонны ничего не останется. Однако с высоты, стремительно набирая скорость, наперерез им решительно шёл в бой советский истребитель. Строй немецких машин смешался, пара разошлась в стороны, пытаясь уйти от внезапной атаки. Но было поздно, из-под крыльев советской машины брызнули огнём пулемёты, один из немцев задымил и сразу, быстро теряя высоту, потянул в сторону леса. Второй немецкий самолёт свечой взмыл вверх, пытаясь сбросить с хвоста юркую краснозвёздную машину.

Громкий треск пулемёта впереди колонны отвлёк майора от воздушного боя. Машины одна за другой начали резко тормозить, останавливаясь и едва не налетая друг на друга. Гудков выскочил из кабины, но впереди, за плотной стеной пыли и дыма уже ничего не было видно. Пробежав вперёд метров сто, он налетел на танкиста в чёрном комбинезоне без шлема, который, больно схватив майора за руку, столкнул его с обочины в кювет. Только теперь, когда глаза немного привыкли к едкому дыму, он понял, что произошло. Они всё же нарвались на невесть откуда взявшихся здесь немцев. «Тридцатьчетвёрка» уже вовсю чадила жирным чёрным дымом, но продолжала огрызаться короткими пулемётными очередями. Из-за грохота орудийного выстрела заложило уши, но Гудков, проследив за торопливыми жестами танкиста, увидел в поле несколько белых парашютных куполов, ещё не погашенных немецкими десантниками. Мгновенно оценив обстановку, майор, наклонившись вплотную к вихрастой голове танкиста и пытаясь перекричать грохот боя, громко приказал:

— Задержите их сколько сможете и отходите в лес!

Судя по тому, как энергично закивал головой танкист, смысл приказа до него дошёл, и Гудков, хлопнув его по плечу, бросился к грузовикам, сбившимся в нелепую кучу на самом виду у немецкого десанта. Несколько раз споткнувшись о растянувшуюся на дороге гусеницу «тридцатьчетвёрки», майор добежал до головной машины. По пути вспомнив, что километра за полтора до этого места они миновали вполне сносную грунтовую дорогу, уходившую влево от шоссе в лес, Гудков принял решение. План родился молниеносно. Другого выхода всё равно просто не было. Подбитая «тридцатьчетвёрка», намертво вставшая поперёк дороги, отрезала колонне путь вперёд. Отдав водителю «полуторки» приказ разворачиваться, он подхватил из кабины автомат и тут столкнулся с капитаном Пустоваловым.

— Занимай оборону, майор, я разверну колонну.

Гудков согласно кивнул в ответ и побежал собирать бойцов. Через несколько минут цепь из бойцов сопровождения заняла оборону.

Немцы, грамотно рассредоточившись по нескошенному полю, залегли и теперь вели прицельный огонь по автомашинам, которые, как неповоротливые черепахи, то сдавая назад, то подавая вперёд и явно мешая друг другу никак не могли развернуться на узкой дороге.

Гудков краем глаза увидел, как немецкая пулемётная очередь угодила в деревянный борт одного из грузовиков, белоснежная надпись «Почта» брызнула щепками и мгновенно покрылась паутиной чёрных дырок. На обочине, регулируя движение автомашин, в полный рост, не обращая абсолютно никакого внимания на рой трассирующих пуль, шныряющих вокруг него, стоял капитан Пустовалов. Наконец, машинам удалось развернуться, и они помчались назад, к Смоленску. Немецкий десант, видя, что добыча уходит от него, перешёл в наступление. Однако в этот ответственный момент вновь проснулось орудие «тридцатьчетвёрки» и несколько артиллерийских выстрелов заставили немцев торопливо залечь. Минут через десять, окончательно убедившись, что колонна уже ушла на значительное расстояние, а значит, находится в относительной безопасности, Гудков дал команду отходить к лесу.

…Из шестнадцати бойцов сопровождения на лесной поляне удалось собрать всего одиннадцать человек. Последними подошли капитан Пустовалов и два танкиста, таща под руки своего раненного в ногу командира. Пока бойцы оказывали ему первую помощь, Гудков вместе с капитаном изучал карту местности. Лесная дорога, по которой должен был вывести автомашины старший инкассатор Иван Тимофеевич, давала небольшой крюк и километров через пять выходила к реке Вопь, к счастью, с обозначенным на карте мостом. По последним данным, полученным Гудковым ещё в Смоленске в районе этого самого моста должны были находиться регулярные части 152 стрелковой дивизии. В общем, ситуация складывалась пока не совсем критическая. Напрямик, через лес, до означенного моста, судя по карте, было не более полутора километров.

…«Разведсводка № 53. Штаб Западного фронта

К 20.00 23.7 1941

КАРТА 100 000

Первое. Противник в течение 22 и 23.7, напрягая основное усилие на Витебском и Смоленском направлениях, подтягивает силы с целью ликвидации нашей смоленской группировки.

На Невельском направлении противник стремится завершить наступательные действия в направлении Невель, Великие Луки, перебрасывая часть сил из района Невель, Городок на Ильино, Торопец.

На Могилёвском направлении противник перешёл к активной обороне на р. Сож, одновременно продолжает окружать могилёвскую группировку.

На Рогачевском и Пинском направлениях противник продолжает сосредоточивать силы для перехода в общее наступление.

Второе. Невельское направление.

Противник в течение 22 и 23.7, завершая наступательные действия силами пяти-шести дивизий против нашей Невельской группировки, производит перегруппировку сил из района Невель, Городок на Ильино, Торопец с целью обеспечения витебского направления от флангового удара с севера.

В районе Новосокольники и Великие Луки — бои местного характера.

Для организации противотанковых районов противник приспосабливает населённые пункты, леса, овраги, дефиле и гати.

Третье. Витебское направление.

На Витебском направлении противник, основными силами ведя наступление в направлении Ярцево, успеха не имел. Одновременно подтягивает до двух пехотных дивизий в район Велиж, Кресты, Соловьёво с целью обеспечения прикрытия от флангового удара наших частей с севера.

В районе Карповка, ст. Ломоносово противник подготавливает рубеж для обороны.

По данным авиации, в период 6.00–17.00 23.7 отмечено движение колонн по шоссе Невель, Усвяты, Лопатино, Соловьёво, Велиж, Кресты, Ильино и подход колонны до батальона танков в район Духовщина.

Четвёртое. Смоленское направление.

На Смоленском направлении противник подтянул до трёх свежих дивизий (5 пехотная дивизия, дивизия СС и пехотная дивизия неустановленной нумерации) в район Каспля, Рудня, Комиссарово и до одной механизированной дивизии и танковой дивизии в район Ленино, Красное.

С утра 23.7 противник перешёл в наступление в общем направлении на Смоленск и несколько потеснил наши части на юго-восток от Рудни.

В районе Ельня, Казанка, Починок частями 17 и 18 танковых дивизий противник перешёл к частичной обороне с целью обеспечить сосредоточение имперской дивизии СС для последующего перехода в наступление на Смоленск, Дорогобуж.

В районе Коробкино, Рябцево (юго-восточнее Смоленска) продолжаются бои местного характера.

Действия группы Гудериана поддерживаются первым авиационным корпусом.

Пятое. Могилёвское направление.

На Могилёвском направлении противник, перейдя к обороне на р. Сож, в течение 22 и 23.7 удерживал за собой восточный берег у Кричева. Передовые части 4 танковой дивизии двигаются вдоль шоссе на Рославль. В результате боя на рубеже Петровичи, Студенец 39 танковый полк, неся большие потери, отошёл в район Мстиславовичи.

В районе Могилёва противник силою до пяти дивизии продолжает вести бой с Могилёвской группировкой.

Шестое. Рогачевское направление.

На Рогачевском направлении противник в течение 23.7 продолжал сосредоточение частей районе Поречье с целью нанесения флангового удара по частям 21 армии. В районе Нов. Быхов противник силами 31 пехотной дивизии с танками, перейдя в наступление в направлении Довск, успеха не имел и понёс потери до двух батальонов пехоты.

На Пинском направлении противник продолжает теснить наши части на восток.

Вывод

Противник в течение 21–23.7 на всём фронте ввёл до трёх-четырёх свежих дивизий и, производя перегруппировку войск на центральное направление, главное усилие направляет на ликвидацию смоленской группировки, ударом тремя дивизиями с запада на Смоленск и одновременно пытается завершить окружение наших войск в районе Ярцево, обеспечивая главный удар в районе Кресты, Ильино, Соловьёво.

На Невельском направлении главные усилия направлены на предотвращение отхода наших частей на восток.

На Рогачевском направлении противник создаёт угрозу левому крылу нашей армии.

Начальник штаба ЗФ генерал-лейтенант В. Соколовский

Начальник РО штаба ЗФ полковник Корнеев

Воен. Комиссар штаба ЗФ полковой комиссар Аншаков

Воен. Комиссар РО штаба ЗФ ст. батальон. Комиссар Стебловцев»

Смоленск, июль 1941

Когда перед запылёнными стёклами санитарного поезда медленно проплыли дымящиеся руины совсем ещё недавно, всего какую-то неделю назад, белоснежного здания железнодорожного вокзала города Смоленска, Леночка не поверила своим глазам. Картина родного города изменилась до неузнаваемости. Всё пространство станции теперь было забито войсками. Впрочем, сейчас удивляться и смотреть по сторонам ей было решительно некогда. Поезд скрипнул буксами и остановился. Тотчас, уже с перрона, раздался громкий прокуренный голос начальника санитарного поезда, майора медицинской службы Песковской, уже вовсю распекавший начмеда Толоконникова.

— Тяжёлых — в третий и четвёртый вагоны! Где, чёрт его задери, начальник станции? — Песковская ловко поймала за рукав гимнастёрки подвернувшегося под руку пехотного лейтенанта. — Найдёшь начальника станции, пусть срочно организует погрузку продуктов и медикаментов в пятый вагон. Одна нога здесь, другая — тоже уже здесь. Всё понял? Тогда выполнять!

Лена торопливо накинула белый, ещё влажный после стирки халат и помчалась со всех ног на перрон. Она как медсестра хирургического отделения должна была помочь при первичном распределении раненных. Выскочив из вагона, Леночка по привычке бросила быстрый и опасливый взгляд на небо. И тут же получила несильный шлепок пониже спины, придавший ей значительное ускорение. И уже на привокзальной площади, где был организован приёмно-распределительный пункт для прибывавших раненных, она услышала вдогонку голос Песковской:

— Не дрейфь, Ленусик, пока нас бомбить никто не собирается. Тьфу, чтоб не сглазить, немцы только полчаса как отбомбились, — начальник медпоезда кивком головы показала на ещё дымящиеся руины и, казалось, бесконечную вереницу носилок с ранеными, стоящих под единственной уцелевшей стеной вокзала, потом машинально поправила портупею на тонкой талии и, перебросив папиросу их левого угла рта в правый, опять громко на весь перрон закричала:

— Нет, этот начальник станции у меня доиграется! — Песковская, поправив на гимнастёрке орден «Красной Звезды», полученный ещё в финскую, и оглянувшись по сторонам, только теперь обратила внимание на толстого интенданта, явно страдающего одышкой, который подбежал к ней и, с трудом пытаясь восстановить дыхание, хриплым голосом доложил:

— Начальник станции интендант 3 ранга Королёв. К погрузке всё готово. Но нужно дождаться эвакуированный из южной части города госпиталь. Сейчас подойдёт последняя колонна автомашин. Медикаменты и продукты уже грузятся. Только у меня будет к вам настоятельная просьба. Сегодня ночью было получено распоряжение подцепить к воинскому эшелону почтовый вагон с архивной документацией горкома партии.

— Ну а мы здесь при чём? — раздражённо спросила Песковская, нетерпеливо оглядываясь на третий вагон, около которого творилась полная неразбериха.

— Понимаете, во время ночного налёта немцы повредили пути железнодорожного тупика, и мы не успели подогнать вагон с документами к составу. Эшелон литерный, сами понимаете, я должен был отправить его точно по графику. А этот злосчастный почтовый вагон, кровь из носа, необходимо эвакуировать в тыл. Придётся цеплять его к вашему составу, другого выхода у меня просто нет. Ваш поезд уходит из Смоленска последним, — начальник станции замолчал, тревожно прислушиваясь к звукам всё приближающего боя.

Песковская от возмущения только развела руками и, чертыхнувшись про себя, вслух добавила:

— Какой ещё почтовый вагон? На чёрта он мне нужен? Отвечай потом за него. Мне раненых грузить некуда, а они бумажки целыми вагонами отправляют. Сжечь его и всего делов.

— Аполитично рассуждаете, товарищ майор! — возмутился начальник станции. — Не боитесь, что я доложу куда следует?