Сонная реальность Вавикин Виталий

Глава вторая

Город клонов (бывшая колония № 1). Население 17 526 единиц…

Да, последнее слово особенно сильно раздражало Анику Крейчи и весь ее род, начиная со дня, как только Город клонов начал функционировать. «Измерять население в единицах – это что за бред?» Аника помнила, как ее бабушка, пытаясь, несмотря на старость, вести активную жизнь, сравнивала подобный подход с генетическими фабриками, где в камерах выращивали мясо животных. Они не рождались, не жили. Генетики создавали животных по частям. «Вам нужна свинина? Пройдите в третий цех клонирования. Говядина – в четвертый. За куриным мясом – в восьмой». И уже там цеха были разбиты на секции. «Вот здесь у нас производят куриное сердце. Здесь – печень. А здесь, в самом большом – мясо. Количество – 10 000 единиц в месяц». Самое странное, что считались не отдельные части животных, а фиксированный набор, словно на разных конвейерах выращивались запчасти, а где-то был сборочный цех. Не хватало только конечной продукции.

Когда Аника была маленькой, ей снилось, как на фабрике открываются ворота и оттуда бегут свиньи и коровы, хлопают беспомощно крыльями курицы. Сон был кошмаром, и матери долго приходилось рассказывать ей, что происходит на фабриках в действительности. Да и невозможно было собрать животное, даже если бы медицина имела подобные навыки – комплект был неполным. Мозг животных не пользовался спросом в кулинарии, как и кишечник, желудок, суставы, позвоночник… Но как только маленькая Аника поняла это, сны ее стали более кошмарными. Теперь, когда открывались ворота фабрик, на свободу выползали бескостные коровы и свиньи. Они ползли, извиваясь по земле, как змеи, а безголовые курицы по-прежнему хлопали крыльями, пытаясь подняться в воздух. Но на крыльях не было перьев. Это были голые, готовые к приготовлению тушки. И весь этот парк уродцев преследовал Анику. А потом она услышала о Городе клонов и сны закончились.

Это было странным, потому что когда Аника подслушала разговор своей бабушки и матери, то фантазия нарисовала ей собранных из отдельных частей людей, которые живут где-то, ходят по улицам. Люди без мозга, без кишечника, может быть, без кожи. Всего лишь выпущенные с конвейера производственные единицы. И еще Аника услышала, как ее бабушка говорит, что когда-нибудь настанет день, и клоны станут частью общества, нужно лишь бороться за это. И вот это поставило маленькую Анику в тупик. Снова и снова она пыталась себе представить, как будет жить бок о бок с мешками мяса, и детский разум отказывался воспринять это. «Нет, – решила она, – клонированные единицы не могут жить рядом с людьми». Да все, наверное, тогда так думали. Почти все.

Еще трижды до переезда в Город клонов Аника Крейчи встречалась с главой колоний. Вспыхнувший интерес журналистов начинал утомлять. Все говорили о предстоящем исследовании и что скоро клонов либо пустят на мясо, либо сделают полноценными гражданами общества. Из женщины, чья наиболее благоприятная роль в системе представлялась комитетом планирования как репродуктивная Аника превратилась в ведущего специалиста, который держит руку на пульсе истории.

Люди изучали под микроскопом ее жизнь и жизнь ее рода. Одни говорили, что подобное исследование должна была проводить еще ее прабабушка, другие считали, что необходимо выждать пару поколений, чтобы «вино настоялось». Именно упоминание о вине и толкнуло Анику на новую встречу с Максом Верноном.

Шум вокруг ее персоны был таким громким, что, казалось, затмил предстоящие выборы. Общество лихорадило, и вместе с ним лихорадило рейтинг главы колоний. Первые недели Зои Мейнард – соперник Вернона на предстоящих выборах – не оглашала свою позицию касательно решения главы колоний изучить жизнь Города клонов, работу ученых и поставить вопрос о гуманности подобной программы, сделав отчеты абсолютно прозрачными, но затем, когда мнение общества по этому вопросу разделилось надвое, приняла решение выступить с критикой. Никто не знал, каким было ее мнение в действительности, потому что как соперник Вернона она не могла поддержать его, потеряв голоса недоброжелателей принятого главой колоний решения. Да и проект не принадлежал ей. Если она поддержит Вернона, то крах на выборах ей обеспечен. Так что вариант был только один – критика программы.

– Мы не готовы к переменам. Еще не время. Нужно подождать, – говорила она, и люди начинали видеть в ней консерватора, коим Зои Мейнард никогда не была в действительности. Но камень был брошен, и приходилось подстраиваться под круги на воде, которые расходились теперь от места падения брошенного камня.

Аника Крейчи встретилась с Зои Мейнард лично в одном из самых популярных ток-шоу, причем о том, что на шоу будет приглашена кандидат на пост главы колоний, Аника не знала. К ее удивлению, Зои Мейнард не пыталась раздавить ее или принизить. Наоборот, казалось, уже сейчас она строит плацдарм для отступления, на случай если идея консерватизма провалится. Но все это было завуалировано. Особенно для зрителей. Официально Зои Мейнард относилась к Анике Крейчи как к элементу сложной политической системы, построенной Максом Верноном, намекая на манипуляцию людьми и Городом клонов в преддверии выборов.

Аника не особенно слушала эти длительные политические заочные перепалки. Из всего происходящего вокруг она поняла одно – до выборов осталось семь месяцев, так что на исследование у нее есть ровно столько времени. После программа будет либо закрыта, либо интерес общества угаснет и мнение социолога никого не будет интересовать. В таком случае это станет провалом всего рода Крейчи. О последнем Аника думала как-то отрешенно. Никогда прежде она не хотела выделиться, но сейчас, в свете всех этих прожекторов и интервью… Сейчас она, словно один из клонов, которому ученые моделируют сознание, поверила в то, о чем говорило большинство, – отчет о жизни в Городе клонов будет кульминацией рода Крейчи за последние поколения. И чувство ответственности возросло.

Анике снова начали сниться оставшиеся в детстве кошмары. Она жила в Городе клонов, где по улицам ходили лишенные костей и мозгов животные. Кошки и собаки мяукали и лаяли, открывая лишенные языков рты. У Аники в руках был список, и она вычеркивала из него всех домашних животных, не понимая целесообразность их клонирования, – вот свиньи, курицы и коровы имели смысл как продукты питания, а на кой черт клонировать детали домашних животных? Как быть с клонами людей, Аника так и не решила. Их ведь нельзя есть и нельзя использовать как механизмы рабочей силы…

Она смотрела на клонов, понимая, что они должны быть похожи на людей, но видела лишь собранные воедино выращенные в цехах запчасти. Даже Лола Бор, с которой встречалась во сне Аника, была какой-то ненастоящей, словно ей не только промыли мозги перед отправкой в Город клонов, но и удалили пару органов и костей, отсутствующих у клонов. Сначала Аника замечала неизбежные отличия – у клонов не было пупков, и у подруги пупок тоже отсутствовал, но потом она заметила отсутствие языка. В брюшной полости зияла дыра, и Аника видела, что у Лолы нет кишечника. «Хорошо еще, мне не снится ее уродливый ребенок», – думала, просыпаясь, Аника, пытаясь подготовить себя к предстоящей косметической операции.

Врачи обещали, что как только она вернется в колонии, пупок ей вернут, но Аника была уверена, что если они и сдержат слово, то пупок ее уже будет другим, не таким, как раньше, а значит, и возвращать его не имеет смысла.

– Может быть, ограничимся просто особой формой одежды? – спрашивала она комитет по контролю над предстоящим исследованием, но они лишь качали головами.

Именно из-за этой операции Аника Крейчи и встретилась с Максом Верноном во второй раз. Вернее, он сам встретился с ней.

– Говорят, ты готова отказаться от исследования, потому что боишься лишиться пупка? – спросил он, когда Аника явилась в его кабинет.

– Я не боюсь лишиться пупка, а просто не хочу. И нет, я не откажусь от исследования, если меня заставят делать операцию, – Аника пыталась сдержать улыбку, но не могла. – К тому же пупок – это ведь не нос, верно?

– Верно, – согласился глава колоний.

Он подошел к Анике и начал расстегивать ей блузку. Казалось, обнажившаяся грудь совершенно не интересна ему – Вернон смотрел только на пупок.

– Думаю, когда все закончится, врачи смогут не только вернуть его, но и сделать лучше, – сказал он, заглянув Анике в глаза.

– Я не хочу лучше, я хочу, чтобы он был таким, как сейчас, – сказала она.

– Значит, будет как сейчас, – пообещал ей Вернон и отвел к старому дивану, потертая кожа которого на этот раз уже не показалась Анике такой липкой и мерзкой, как прежде.

– И снова никакой репродукции? – спросила Аника.

– Не сейчас, – сказал Вернон.

Спустя полчаса они расстались – холодно и официально.

Подписание договоров и обязательств проходило в здании комитета. Белое непрозрачное стекло, из которого по большей степени состояли стены здания, изнутри выглядело серым и невзрачным. Стальной цвет не придавал сочности, как это планировалось изначально, а угнетал и давил официальностью – так, по крайней мере, казалось Анике. Такое же впечатление произвели на нее и члены комитета. На их фоне Аника отметила, что, будучи таким же политиком, Макс Вернон разительно отличается от них. Эти люди были…

Ей в голову пришли фантастические идеи, появлявшиеся в прессе. Идеи о том, что в недалеком будущем комитет будет сформирован исключительно из машин. Ведь для того, чтобы анализировать и работать по заданной программе, не нужна человеческая пластичность сознания и творческий подход. Все это лишь формулы, догмы, сложные вычисления. И сейчас члены комитета, казалось, пытались соответствовать этому образу. Сталь, стекло и серые лица. Если бы не репортеры и съемочная группа, то Аника смогла бы поклясться, что это еще когда-нибудь приснится ей в кошмарном сне. Но сейчас кроме серых лиц членов комитета здесь были и обычные люди. Да, и здесь был Макс Вернон.

Неосознанно Аника старалась держаться как можно ближе к нему. Ничего личного, просто среди людей комитета он выглядел самым настоящим, самым человечным. В старом кожаном диване в его кабинете – и в том было больше жизни, чем в этих серых лицах. О диване Аника вспомнила, когда случайно коснулась руки Макса Вернона. Он не заметил этого прикосновения. Не заметили и репортеры. Да и Аника почти не заметила, потому что это было на уровне чувств. Ничего общего с материальным миром, и уж тем более миром политики. По крайней мере, ей хотелось так думать. Особенно если учитывать, что то, чем они занимались с Вернон на диване, не понимается и не одобряется комитетом. Никакой репродуктивной функции. Никакой пользы для общества. Словно время повернуло вспять и они снова оказались в изжившей себя эпохе до Возрождения.

Политика стала какой-то живой, неспланированной. Особенно если судить по тому факту, что, когда с формальностями в комитете было покончено, глава колоний отказался от кортежа и прошел пешком два квартала от здания комитета до своей администрации. Вначале члены его команды старались держаться рядом, отделяя Вернона от жителей Седьмой колонии, но Вернон отослал их прочь. Аника шла рядом с ним, вспоминая известные сведения о жизни до Возрождения.

Тогда людей было слишком много, чтобы ценить жизнь одного из них. Тогда фанатики и конкуренты устраивали покушения на президентов. Да что президентов! Аника где-то читала, что в те времена убивали и просто так – из ревности, после приема наркотиков, ради азарта и чувства опасности. Сейчас все это было в прошлом. Когда ценность жизни возведена в абсолют, а центр мира насчитывает семь тысяч человек, глава колоний может позволить себе пройти пешком два квартала без охраны. Может побыть один. И это желание, казалось, поняли даже рядовые жители, которые оставили Макса Вернона. Аника тоже хотела отстать, раствориться в толпе.

– Если ты сейчас свернешь на перекрестке, то окажешься в моем кабинете раньше меня, – сказал неожиданно Вернон. – Раньше всех, – добавил он так, чтобы никто кроме Аники не смог его услышать.

Потом он ушел – неспешно, словно турист, приехавший из соседней колонии. «И что это значит?» – подумала Аника, провожая главу колоний взглядом, хотя старый кожаный диван уже мелькал перед глазами. Она чувствовала его запах. Чувствовала вкус сладкого вина во рту. «И никакой репродукции», – подумала Аника и тут же сама пристыдила себя за подобные мысли.

По дороге в кабинет Вернона она пыталась убедить себя, что осталась еще пара подписей или какие-то договоренности, не предназначенные для оглашения общественности. Она увидела здание администрации и ускорила шаг, понимая, что сомнения замедлили ее и Вернон должен уже вот-вот появиться из-за поворота. Перед дверью в кабинет главы колоний Аника снова на мгновение засомневалась, как засомневалась, когда спустя четверть часа в кабинет вошел Макс Вернон.

– Я все правильно сделала? – растерянно спросила она.

– Почти. – Вернон посмотрел на старый диван и закрыл дверь в свой кабинет.

Он снял пиджак, повесил его на спинку стула и начал расстегивать пуговицы своей идеально белой рубашки. Аника подошла к дивану и тоже начала раздеваться. Они не разговаривали, не смотрели друг другу в глаза. Даже когда все закончилось – молча оделись и разошлись, вернее, ушла Аника. Происходящее казалось и странным, и нормальным одновременно. В конце концов, кто знает, каково это – вступить в отношения с главой колоний? Кто знает, каково это – иметь отношения, не заботясь о репродукции?

Аника подумала, что когда окажется в Городе клонов, в бывшей Первой колонии, то старая база данных сможет дать ей ответы на многие вопросы. «Скорее бы», – нетерпеливо думала она. Впрочем, с таким же нетерпением Аника ждала и новой встречи с Максом Верноном, который, как она надеялась, был просто обязан проститься с ней. Проститься в своем кабинете, уложив на этот старый кожаный диван…

Но прощания не было. По крайней мере, такого прощания, как хотела Аника. Хотя Вернон и появился на причале, когда корабль с экспедицией готовился к отплытию, его кабинет остался недосягаем. Причал скрылся из вида, но Аника все еще надеялась, что глава колоний сможет устроить им настоящее прощание.

– Нервничаете? – спросил капитан, неверно истолковав печаль в глазах Аники.

Она кивнула, надеясь, что дальнейших расспросов не будет.

Глава третья

Они достигли россыпи островов посреди океана на излете ночи третьего дня. Могли и раньше, но капитан сказал, что лучше будет высадиться под прикрытием сумерек. Тучи затянули небо, и звезд не было видно, лишь настырно светилась ядовито-желтая луна. Правда, светлее от этого не становилось. Ночь была почти абсолютной.

Судно пришвартовалось к пристани старой электростанции, снабжавшей электричеством острова, когда Город клонов был еще Первой колонией. Сама электростанция находилась на отдаленном от других островов клочке суши, попасть на который не мог без специального разрешения ни один из клонов, а тем, что работали здесь, были вживлены чипы, позволявшие контролировать их. Это была сравнительно новая технология, и Аника думала, что, когда покинет это место, выскажется против подобной процедуры, вне зависимости, к каким придет выводам. И общество ее поддержит. Сначала клоны, затем люди. Хватит с них и комитета по контролю за репродукцией. Медицина – это, конечно, хорошо, но нужно развивать лечение, а не программирование человеческого сознания.

Капитан лично помог Анике выбраться на причал. Их встретил высокий чернокожий атлет по имени Луд Ваом, и это оказался первый клон, с которым познакомилась Аника. Клон с чипом, контролирующим сознание.

– Он отвезет вас в Первый сектор города, – сказал капитан Анике. – И можете не утруждать себя манерами, утром ему сотрут воспоминания.

Анике не понравилось пренебрежение в голосе капитана, но она решила промолчать. Луд Ваом поздоровался и взял тяжелый чемодан Аники.

– Следуйте за ним, – сказал капитан и ловко забрался на борт своего небольшого судна.

«Вот и все прощания», – хмуро подумала Аника, провожая уплывающий корабль взглядом. В черной воде отражалась желтая луна. Клон за спиной нетерпеливо покашлял. Аника вздрогнула, вспомнив свое первое знакомство с главой колоний. Поднявшись с дивана и приведя в порядок одежду, она так же неловко покашляла, пытаясь привлечь к себе внимание. Да, этого хватило, чтобы испытать к клону симпатию. К клону, который не вспомнит ее утром, не узнает, если встретит на улице. Аника подалась вперед, пытаясь заглянуть ему в глаза. «На первый взгляд самый обыкновенный. Тело точно самое обыкновенное».

– Не так давно сюда привезли мою подругу, – сказала Аника, продолжая смотреть клону в глаза. – Ее зовут Лола Бор. У нее был ребенок-мутант. Ты что-нибудь знаешь об этом?

– Нет, – сказал клон.

У него был низкий, глубокий голос. И еще он выглядел усталым. Не физически усталым. Нет. Скорее усталость была психологической. «Разве клоны способны на такие чувства?» – Аника хмурилась, пытаясь вспомнить все, что прочитала об этом месте. Странно – она выучила наизусть свою легенду, чтобы слиться с толпой, но вот детали жизни клонов… Об этом писали и говорили так много и так прозрачно, что можно было посвятить изучению всю жизнь, но так и не добраться до сути.

– Нам нужно идти, – сказал Луд Ваом. – Ночь скоро закончится. Люди увидят нас. Начнут задавать вопросы.

– Люди? – Аника растерянно уставилась на него, но чернокожий гигант так и не понял этого взгляда.

– Это вам нужно, не мне, – хмуро сказал Луд Ваом.

«Да, при капитане он был более дружелюбным», – подумала Аника, засеменив следом за гигантом.

Они вышли через главные ворота электростанции. Железобетонный пирс врезался в коралловый риф.

– Мы поплывем на этом? – растерянно уставилась на резиновую лодку Аника.

– Ты предпочтешь добираться до островов вплавь?

– Нет, но… – Аника поджала губы, увидев, как Луд Ваом швырнул в лодку ее тяжелый чемодан. Следом за чемоданом чернокожий гигант запрыгнул в лодку сам и нетерпеливо уставился на Анику. – А лодка выдержит наш вес? – спросила она, видя, что борта уже сейчас едва не скрывались под водой целиком.

Луд Ваом включил электродвигатель. Резиновая лодка вздрогнула. Аника сдалась, забралась неуклюже в лодку и боялась пошевелиться, видя, как черная в темноте вода скрывает борта лодки. Не так она представляла себе этот путь. Особенно после журналистов и телекамер в Седьмой колонии, после Макса Вернона… Сейчас происходящее больше напоминало сон. «Или же сном были последние месяцы?» – подумала Аника и снова уставилась на чернокожего гиганта. Он правил лодкой. Его взгляд был устремлен в ночь, словно глаза могли видеть в темноте. Или же он просто знал этот маршрут наизусть? Может быть, подобное путешествие под покровом ночи было для него нормой? Скольких людей он уже переправил с электростанции на острова Города клонов? И кем он считал их всех? Кем он считал сейчас ее?

– Кто я? – спросила Аника.

Луд Ваом наградил ее хмурым взглядом.

– Я задала вопрос, – решила она идти до конца. – Кем ты меня считаешь? – она заметила мимолетную нерешительность в глазах гиганта. – Отвечай!

– Ты беглянка, – сказал Луд Ваом и смущенно опустил голову. – Вы все беглецы.

– И от кого же мы бежим? – спросила Аника.

– От системы. Шесть колоний уже не те, что прежде, – Луд Ваом сокрушенно покачал головой. – Не хотел бы я там оказаться.

– Так ты считаешь, что живешь в Первой колонии? – не сдержалась Аника. – Очень интересно… Я хочу сказать…

– Вы эгоисты, – сказал с укором чернокожий гигант. – Вместо того чтобы изменить жизнь в своих колониях, вы бежите оттуда, надеясь на лучшую жизнь здесь.

– Так ты думаешь, что в других колониях жизнь хуже, чем в Городе клонов?

– Где?

– Я говорю, ты думаешь, что в других колониях жизнь хуже, чем в Первой?

– Мне стыдно, что я перевожу вас на острова.

– Зачем тогда перевозишь?

– Кто-то должен заниматься этим. В конце концов, вы ведь не виноваты. Это система.

Огромный остров вынырнул из темноты как-то неожиданно. Резиновая лодка резво подползла к берегу, маневрируя между острыми рифами, грозившими порезать ее. Луд Ваом выбрался из лодки, замочив ноги. Аника думала, что он вытащит лодку на берег, но гигант потребовал, чтобы она последовала за ним. Вода была теплой. Аника подняла подол платья, пытаясь не замочить его. Луд Ваом наградил ее тяжелым взглядом, словно она сделала что-то до неприличия пошлое. Аника проигнорировала этот взгляд. Луд Ваом вытащил лодку на песчаный берег, огляделся, убедившись, что никто не наблюдает за ними и, взяв чемодан, выбрался на дорогу, где стояла старая машина. Двигатель заревел как-то неестественно громко, выбросив облако черного дыма.

– Это двигатель внутреннего сгорания? – растерянно спросила проводника Аника.

– Одна из лучших моделей, – хмуро, но не без гордости сказал Луд Ваом.

Аника промолчала. Реальность снова начала казаться сном, словно она попала в прошлое. Сколько поколений в колониях уже не используются эти двигатели? И ведь никто не говорил, что эти пережитки прошлого вызывают гордость здесь, в Городе клонов. Или же говорили, но все, кто интересовался жизнью здесь, старались видеть глубину, игнорируя мелочи, составляющие этот мир?

Аника вздрогнула, услышав хруст шестеренок коробки передач, когда Луд Ваом тронулся с места. Она наблюдала, как он управляет этим железным мамонтом, и думала, что никогда не сможет сама справиться с ним. В этом городе ей придется ходить пешком.

Они проехали мимо хижины с железной крышей, в окне которой горел свет. Аника видела мужчину и женщину, сидящих за большим столом. Пара ребятишек сонно шли к колодцу, чтобы принести родителям воды. «Два мальчика, – растерянно подумала Аника. – У них есть семьи с двумя детьми. С двумя!»

– У тебя есть дети? – спросила она, повернувшись к Луду Ваому.

– Зачем тебе? – спросил он и переключил передачу. Шестерни жалобно хрустнули.

– Хочу узнать того, кто мне помогает, – соврала Аника.

Чернокожий гигант что-то хмыкнул, но промолчал.

– Как зовут твою жену? – спросила Аника.

– Эрдэнэ, – сказал после длительной паузы Луд Ваом.

Аника кивнула и снова спросила о детях.

– Первый появился в центре Третьего сектора, а второй уже здесь, – сказал чернокожий гигант, и его суровое лицо смягчилось. – Может быть, когда младший пойдет в школу, мы заведем третьего.

– Третьего… – Аника пыталась представить себе центры клонирования и работавший там персонал, но видела лишь старый кожаный диван в кабинете Макса Вернона.

– У тебя, как я понимаю, детей нет? – услышала она далекий голос своего гида.

– Почему ты так решил?

– Обычно мать не бежит, бросая своего ребенка, предпочитая остаться и бороться, если нет возможности забрать дитя с собой.

– Так ты помнишь таких матерей?

– Нет, но ты спрашивала меня о своей подруге. Там, на пристани… И это хорошо. Я имею в виду преданность матерей своим детям. Значит, у вашего общества есть шанс. Может быть, когда-нибудь настанет день, и вы перестанете бежать, объединитесь и попытаетесь что-то изменить… Тогда мы вам поможем.

Луд Ваом достал сигарету и закурил. Синий дым заполнил салон машины. Прошлое окутало Анику, вернув ощущение нереальности происходящего. «Сначала машина, теперь сигареты». Аника боялась думать, что будет дальше. Отправляясь в Город клонов, она ожидала встретить биологические механизмы, в которые были превращены клоны, но здесь… Здесь были люди… Обыкновенные люди, видевшие мир под своим углом, но почти ничем не отличавшиеся от граждан других колоний. Если, конечно, все это не было запрограммированно. Может быть, этот чернокожий гигант говорил то, что она хотела услышать? Вернее, кто-то другой хотел, чтобы она услышала? И та странная хижина с железной крышей, мимо которой они проехали? Все это могло быть иллюзией, ширмой для ее глаз…

Первый сектор Города клонов. Аника Крейчи и Луд Ваом въехали в пригород еще затемно, но и под покровом ночи улицы показались Анике бесконечными. Дома не были большими, как в Седьмой колонии, но их было очень много. Крошечные и сутулые, они выстраивались вдоль улиц. Аника видела разбросанные во дворах игрушки. Ветра не было, но по какому-то чудовищному мановению то тут, то там чья-то невидимая рука раскачивала качели. Анике показалось, что этим семейным кварталам не будет конца, но потом машина свернула на широкую улицу и устремилась к центру города – старому и монолитному, возведенному первыми поколениями уцелевших людей после начала Возрождения. Они видели многомиллионные мегаполисы и верили, что жизнь возродится. Поэтому здесь улицы были широкими – никогда прежде Аника не видела таких улиц. Нет, прошлое не догнало ее, они просто стали с ним одним целым.

Луд Ваом проехал мимо здания центральной клиники, где проходил главный процесс клонирования. Аника представила, как тысячи людей приходят сюда, чтобы подать заявку на ребенка. Мужчины и женщины. Мужья и жены. Процесс поставлен на поток. Они живут. Они верят. Они ничем не отличаются от обычных жителей колоний. И пусть дети, которых они растят, в действительности не принадлежат им, все равно в этом есть нечто особенное, чему, может быть, нужно завидовать.

– Впечатляет, правда? – спросил дружелюбно Луд Ваом, неверно истолковав восхищение Аники. – Совсем не то, что в других колониях. Здесь есть размах, свобода. Разве можно найти нечто подобное в прогнившей системе, откуда ты сбежала?

Аника вспомнила пару исторических кварталов, сохранившихся в Пятой колонии как памятники архитектуры. Вот они, пожалуй, действительно были похожи с центром Города клонов. Не такие, конечно, старые, но…

Машина скрипнула тормозами и свернула к вымощенному камнем тротуару. Остановка вызвала у Аники недоумение – ей казалось, что они будут ехать по этому старому городу целую вечность. Луд Ваом вышел из машины, достал из багажника тяжелый чемодан спутницы и постучал в окно, жестом показывая ей, что пора выходить. Аника открыла дверь. Ночной воздух был прохладным, но после прокуренного салона машины казался самым свежим на всей планете.

– Лучше было бы поселиться на окраинах, – посетовал чернокожий гигант, когда они вошли в подъезд каменного исполина, в одной из квартир которого предстояло поселиться Анике.

– Там, откуда я приехала, все стремятся жить ближе к центру, – сказала она.

– Видел я те центры, – проворчал Луд Ваом.

– Видел?

– Телевидение. У вас разве нет телевидения?

– Есть, просто… – Аника чуть не сказала, что не представляет, каким может быть телевидение клонов.

Они поднялись по старой каменной лестнице на второй этаж. Пошарпанная дверь открывалась железным ключом. Прихожая была узкой, с высоким потолком и мрачным неуклюжим гардеробом для верхней одежды.

– Подумай о том, чтобы перебраться на окраины, – посоветовал Луд Ваом. – Особенно если найдешь мужчину и решите подать заявку на ребенка… – он замолчал, словно сказал себе, что это не его дело; поставил чемодан и развернулся, собираясь уйти.

– Спасибо, – сказала Аника.

Гигант обернулся и кивнул на прощание. Дверь закрылась, скрипнув старой пружиной. Аника помрачнела, понимая, что если встретится с гидом еще раз, то он уже не узнает ее. Его воспоминания будут стерты. «А ведь мы стали почти друзьями», – подумала Аника, и как бы она ни пыталась убедить себя, что сознание этого человека было лишь модуляцией ученых, ей это не удалось.

Глава четвертая

Квартира была большой и крайне несуразной. Особенно эта странная старая мебель – совсем не такая, как в кабинете Макса Вернона. Там была грация, вкус, а здесь… Здесь была только старость. Пыль и запах времени, но никакого очарования.

Аника распаковала чемодан и попыталась открыть неаккуратно выкрашенное в белый цвет окно. Задвижки жалобно хрустнули, задребезжали тонкие стекла. Город просыпался, и Аника видела, как внизу проезжают редкие машины. Надеясь открыть окно, она изучила задвижки, но они были залиты краской, и открыть их ей так и не удалось. Аника села за стол и попыталась законспектировать свою первую встречу с клоном. Она записала его имя и замерла. Стандартные нормы заполнения не подходили. Она не знала, сколько ему лет. Не знала, как жили его предки и какую пользу он оказывает своему обществу.

Аника снова подошла к окну. Бессонная ночь нависала на веках, но о том, чтобы лечь спать, не могло быть и речи. Аника снова попыталась открыть окно и снова потерпела неудачу. Где-то запищал будильник, поставленный на семь утра. Аника нашла будильник в соседней комнате и долго не могла выключить. Но едва она справилась с будильником, как включился поставленный на таймер телевизор. Громыхнувшие голоса напугали, окончательно прогнав желание спать.

Показывали какой-то парад. Аника узнала площадь, которую видела из окна своей квартиры. Сейчас площадь была пуста, но на экране сотни людей толпились на каменной мостовой. Потом как-то внезапно картинка сменилась и начался прогноз погоды. Картинка показывала грозовой фронт, надвигающийся на острова Первой колонии. Да, именно Первой колонии – центральной и самой большой из всех других. О Городе клонов нигде не говорилось. Особенно когда начался новостной блок.

Аника завороженно смотрела на экран, где диктор рассказывал о планах колонии на предстоящий день. Первая колония просыпалась, готовилась к рабочему дню. Диктор – мужчина с большими залысинами – бегло рассказывал о минувшем дне. Был здесь и отчет о жизни других колоний – спешный, недостоверный, хотя бы потому, что Седьмая колония считалась просто большим городом, но отнюдь не столицей мира. Если верить диктору, то столица мира была здесь – в Первой колонии, в Городе клонов.

Аника слушала голос ведущего, наблюдая за нарезками новостных блоков из других колоний. Это были блики реального мира, но сейчас, пройдя цензуру, они выглядели незнакомыми для Аники. Она не могла узнать Седьмую колонию. Кто-то выкачал из картинки краски, превратив красоту в вычурность, изящество в снобизм, интеллект в чопорность. Все было каким-то неправильным. Аника знала, что виной всему цензура, но голос диктора был таким уверенным, что она невольно начинала верить ему. Верить в мрачную безнадежность своего мира.

Первый рабочий день. Согласно легенде Аника была социологом, переехавшим в Центральный сектор Первой колонии с окраины. Когда она была дома, то помнила всю россыпь островов Города клонов. Аника выучила историю каждого, заострив внимание на том, где выросла согласно легенде. Комитет придумал ей дом, имена родителей, номер репродукционного центра клонирования. Запомнить было несложно, но… Но сейчас Аника все это забыла. Информация перемешалась в голове, спуталась. Казалось, чужой город, чужой мир проникли в ее кровь и что-то изменили. И еще эти люди вокруг!

Первым был Луд Ваом, затем секретарь в приемной центрального архива – пожилая женщина со строгим взглядом и руками прачки, пара архивариусов, весь этот долгий бюрократический бардак… К концу дня десятки лиц слились в одно. Даже имена. Словно их разобрали на буквы и высыпали в общий ящик. Аника понимала, что чем больше начинает нервничать, тем больше делает ошибок, а чем больше делает ошибок, тем сильнее начинает нервничать. Это был замкнутый круг. И еще эти старые каменные помещения архива. Воображение оживало. Ведь здесь когда-то ходили выжившие.

Первые годы после начала Возрождения все тянулись на эти острова. Потом Первая колония обнищала, пришла в упадок. Сейсмологи обнаружили какой-то разлом, обещали землетрясения и катаклизмы, но… Аника тщетно пыталась вспомнить, сколько поколений назад это было. Она вообще забыла все даты, хотя сейчас они и не имели значения. Здесь все равно жизнь была какой-то другой. А клоны… В первый день Аника так и не смогла понять, что с ними не так. Что-то определенно было неправильным, но вот что? А может, не так было что-то с ней?

Женщина-клон по имени Наташа Рупник, которая работала уборщицей в старом архиве, где пыталась не потеряться Аника, много курила и без устали рассказывала о своей дочери и детях соседей. О муже она говорила мельком, да и то с ее слов Аника воспринимала его каким-то бесполым, скорее инструментом, рабочей силой, помогающим по хозяйству. Вся любовь, все чувства были сосредоточены на детях. Аника с трудом могла поддерживать этот разговор. Нет, она не чувствовала себя ущербной. Наоборот. В покинутом мире людей сводил комитет, помогал сделать выбор, но выбор был. Были чувства. Было желание. Да и дети появлялись на свет естественным путем. Здесь же…

Аника смотрела на Наташу Рупник, вспоминала диван в кабинете Макса Вернона и понимала, что если рассказать новой знакомой сейчас об этом, то ничего кроме презрения она не выразит. Могла ли она вообще понять эту близость? Желание? Конечно, не встреть Аника Макса Вернона, то, вероятно, до конца дней была бы игрушкой в руках комитета, но… Никогда прежде Аника не чувствовала себя такой чужой и одинокой. «Нет, – решила она, – если что-то не изменить, не научиться приспосабливаться, то мне не продержаться здесь и недели, не то что несколько месяцев». Она попыталась уйти с головой в работу, попыталась забросать Наташу Рупник какими-то историческими фактами, особенно деталями о том, как раньше появлялись на свет дети, как была устроена семейная жизнь.

– Говоришь как жители тех несчастных колоний, которые медленно разлагаются, – сказала Наташа Рупник. – Я понимаю, что быть социологом глупо и бесполезно, но кто-то должен. Только не надо сходить с ума. – В ее глазах было понимание и сочувствие. – Знаешь, что мы сделаем? Сегодня ты придешь ко мне в гости. Увидишь, как живут нормальные люди.

– Сегодня мне нужно выспаться! – испуганно сказала Аника. – Да и работы много… – она замолчала, увидев улыбку на розовощеком лице Наташи Рупник.

– Мне наплевать, от каких неудач ты сбежала сюда, – сказала уборщица. – Людям нужен второй шанс.

В доме Наташи Рупник кроме ее ребенка и мужа жил брат со своей семьей. Дети шумели, повсюду царил беспорядок. Аника не знала, зачем пришла сюда, но так, понимала она, сойти с ума будет еще проще, чем уйдя с головой в работу.

– Почему, когда вокруг так много свободных островов, вы ютитесь в таких крошечных домах? – спросила Аника новую подругу.

– Ютимся? – Наташа Рупник нахмурилась на мгновение, затем весело рассмеялась, решив, что это шутка.

Аника хотела уйти, но не знала, как это сделать, чтобы ее не сочли сумасшедшей. Нужен был повод, причина, но что могло быть в этом мире достойной причиной, чтобы побыть наедине с собой, сбросить с плеч этот груз неестественно оживленного общества? Трехгодовалый ребенок с испачканным шоколадом лицом подбежал к Анике, схватил ее за подол, пачкая шоколадом светлую ткань платья, и начал просить конфет. Наташа Рупник рассмеялась, взяла ребенка на руки и начала улюлюкать с ним. Когда мальчик потянулся испачканными шоколадом руками к ее лицу, она охватила губами его пальцы и облизала их.

– Вот, теперь мы чистые, – сказала Наташа Рупник и протянула ребенка Анике.

Ребенок улыбался и тянул руки к незнакомой женщине. Аника видела, как слюна Наташи Рупник блестит на пальцах ребенка.

– Возьми же его, не бойся! – рассмеялась Наташа Рупник над нерешительностью своей новой подруги. – Ты выглядишь как созревшая женщина. Неужели тебя пугает грудной ребенок?!

– Меня не пугает ребенок, просто… – начала оправдываться Аника, но Наташа Рупник уже не слушала ее, отчитывая другого ребенка – девочку у окна, которая мучала кошку.

Аника попятилась к двери. От дикой какофонии голосов голова шла кругом. Бежать! Бежать!

– Я, пожалуй, пойду, – сказала Аника, надеясь, что ее никто не услышит, выскользнула за дверь и долго шла по незнакомой улице, не особенно понимая, где находится.

Повсюду кричали дети, лаяли собаки. Старики сидели на скамейках возле своих домов и пристально наблюдали за прохожими, словно безмолвные камеры наблюдения.