Сонная реальность Вавикин Виталий

Глава восьмая

Реконструкция родословной была закончена, но Аника продолжала копаться в архиве. Прошлое увлекало ее, притягивало. Жизнь, которая была в этом мире до начала Возрождения. Настоящая жизнь, а не эти колонии с комитетом планирования семьи, не Город клонов с центрами репродукции… Все это время Семенов был где-то рядом – не путался под ногами, но исправно посещал архив, утопая в его данных. О связи с главой колоний на холмах, откуда была видна нить горизонта, где сливались океан и небо, он не вспоминал. Лишь однажды, почти две недели спустя, попросил Анику показать ему реконструкцию ее родословной. Аника не смогла отказать.

Они проследили судьбу рода Крейчи вплоть до дня, когда уцелевшее человечество оставило Первую колонию. Здесь Аника сделала паузу, но Семенов попросил продолжать, словно он все еще сомневался в том, какой была в действительности реальность. Аника обиделась, оставила его наедине со своей реконструкцией.

– Я видел того чернокожего гиганта, – сказал Семенов, когда Аника хотела уже уйти.

– Видел? Где? – спросила она, застыв в дверном проеме.

– Мне кажется, он следит за мной.

– Мне кажется, у тебя просто богатое воображение, – сказала Аника.

Она не оборачивалась, стоя к своему странному другу спиной. Да и к другу ли? Просто никого другого не было рядом. Просто Семенов оказался единственным, кто мог заполнить пустоту этого мира. У других, взять к примеру Наташу Рупник, на это просто не было времени. А кто-то, как Лола Бор, необратимо изменился. Аника подумала, что она и сама, наверное, изменилась, и, когда настанет время возвращаться в реальность, будет сложно войти в привычный ритм жизни. Да и какой будет жизнь? Кто будет занимать кабинет главы колоний? Кто будет сидеть на его старом кожаном диване?

Аника вспомнила последний разговор с Верноном. Сможет ли он простить ее за то, что она стала причиной краха его политической карьеры? Сможет ли понять, что ее вины здесь нет? Ведь она просто делала то, о чем он сам попросил. Аника подумала, что, возможно, имело смысл умолчать о некоторых деталях его рода. В конце концов, он не был для нее посторонним человеком. Почему нельзя было просто немного помочь? Для этого не нужно врать, достаточно просто сказать, что не смогла найти детали. И все… Аника обернулась и посмотрела на Семенова.

– Думаешь, мне нужно было сделать то, что хотел Вернон? – спросила она.

– А что он хотел? – растерянно спросил Семенов.

– Он хотел остаться главой колоний на второй срок.

– А разве так можно?

– Я не знаю, – Аника задумалась.

Она еще смотрела на Семенова, но уже видела, как Макс Вернон размышляет о ее поступке, взвешивает его правильность и прощает. Аника хотела, чтобы он простил ее. Хотела, чтобы, покинув Город клонов, ей было к кому вернуться. Тем более что ей было плевать, кем будет Вернон – главой колоний или кем-то другим. Он интересовал ее как мужчина, как лучший кандидат для репродукции. Думая об этом, Аника почему-то вспомнила Наташу Рупник, ее семью, дом. Нет, ее жизнь с Верноном будет другой. Большой дом, чистые дети. Тишина, покой.

– Знаешь, что я думаю о Верноне, – сказала Аника Семенову. – Он использовал меня. Уложил на тот старый диван и думал, что после этого я все сделаю ради него. Он надеялся, что я воссоздам реконструкцию его родословной так, как это будет выгодно для него, а когда понял, что этого не произойдет, взбесился… – Аника замолчала, но волнения не было. Где-то глубоко в душе она всегда знала это, лишь хотела убедить себя в обратном.

Если бы Семенов не был клоном, то Аника, возможно, закрутила бы с ним роман. Не ради того, чтобы насолить Вернону, нет, ему было плевать – она уже поняла это. Закрутить роман Аника хотела ради себя – один корабль шел ко дну, и нужно было срочно перебраться в спасательную шлюпку. После можно будет снова с головой уйти в работу… Но Семенов был клоном, был просто другом, а друзья сейчас были нужны Анике меньше всего. Да и странным был Семенов, непостоянным. Иногда он исчезал на несколько дней, а потом появлялся в архиве и вел себя так, словно отлучился всего на пару часов. И еще Анику раздражала его паранойя. Особенно когда он пытался убедить ее, что за ним следит Луд Ваом.

– Он не может следить за тобой, – говорила Аника. – Каждый раз после того, как он встречается со мной, ему стирают память. Он не знает меня, не знает тебя. На кой черт ему следить за нами?!

– Не за нами, а за мной, – настырно говорил Семенов, и Аника начинала думать, что он действительно немного помешался после того, как узнал правду.

Потом Семенов уходил. Несколько раз Аника наблюдала за ним из окна, втайне надеясь, что увидит чернокожего гиганта, который идет за ее странным другом. Но никто не следил за Семеновым. Да и какой смысл был в этой слежке?

Каждое утро Аника смотрела местные новости, где освещалась жизнь других колоний, но цензура работала настолько исправно и качественно, что, зная правду, Аника начинала верить в то, что показывают в новостях. Оставалось лишь найти мужчину и отправиться с ним в центр клонирования, чтобы получить ребенка. К подобным мыслям Аника относилась как к шутке, но шутка всегда вызывала какой-то подсознательный гнев и нетерпение. Ждать дня, когда можно будет вернуться в Седьмую колонию, становилось все сложнее и сложнее.

– А что если тебя оставят здесь? – спросил как-то раз Семенов. – Ты ведь не знаешь, как глава колоний поступил с твоими отчетами. Если они имеют такой вес для его карьеры, то он может просто выкинуть их, а от тебя избавиться, как от единственного свидетеля.

– Так в нашем мире не поступают, – сказала Аника.

– То, чем вы занимались у него в кабинете, тоже необычно для вашего мира, но это было.

– Это другое. Это было просто удовольствие. А фальсифицировать отчет, оставить меня здесь… Черт возьми, Семенов, сколько раз объяснять тебе, что в моем мире человеческая жизнь возведена в абсолют?

– Я и не говорю, что кто-то покушается на твою жизнь. Тебя просто оставят здесь.

– И как ты себе это представляешь? Половина мира знает, кто я и где сейчас нахожусь. Здесь – и то уже есть люди, которые знают правду.

– Вот поэтому я и говорю, что за мной следят…

– Никто за тобой не следит!

Три дня спустя Семенов пропал, а еще два дня спустя Наташа Рупник начала говорить, что его органы потребовались для трансплантации и он стал частью программы помощи соседним колониям.

– Подумать только! – говорила она. – Бесполезный псих, а спас кому-то жизнь. – И врожденный инстинкт к самопожертвованию заставлял ее по-настоящему завидовать. – Интересно, безумие передается через донорские органы? – вредничала она.

Аника не знала, как обстоит дело с безумием и донорскими органами, но в том, что паранойя Семенова возродилась после смерти в ней, сомнений не было. От Семенова избавились как от нежелательного свидетеля. Да, Семенов был всего лишь клоном, но… что будет дальше? Ее действительно оставят в Городе клонов или же тоже распотрошат на органы, как Семенова?

Вечерами, когда на город опускались сумерки, Аника выглядывала из окна, но улица была пустынна. Никто не следил за ней. «А может быть, – с надеждой думала она, – произошедшее с Семеновым – случайность?» Аника понимала, что подобных случайностей не бывает, просто хотела верить. Она убедила себя, что смерть Семенова не имеет никакого значения, наоборот – где-то в реальном мире одной из колоний жил человек, которому органы его клона спасли жизнь. Вероятно, когда она выберется отсюда, то сможет найти этого человека. Настоящего человека, а не жалкую копию, подделку. Так Аника убеждала себя, пока не наступил очередной день связи – последний день, потом будет заключительный месяц работы в Городе клонов и долгожданное возвращение домой. И плевать, кто будет в тот момент у власти. Главное, что колонии останутся там, где были до этого. Главное, что еще будет стоять дом, куда она сможет вернуться.

Аника увидела знакомую машину и помахала рукой связному, хотя и знала, что он не отреагирует на это приветствие. Луд Ваом был по обыкновению хмур и молчалив. Аника села в машину. Чернокожий гигант курил, но Аника уже привыкла к этому едкому синему дыму, начинавшему ассоциироваться у нее со своим домом, с приближением момента, когда настанет время вернуться. Они покинут Первый сектор, покинут Город клонов…

Машина миновала пригород, выскочила на безлюдное пыльное шоссе и лихо устремилась в горы.

– Ого! – растерялась Аника. – Мы куда-то опаздываем? – она посмотрела на связного.

Луд Ваом молчал. Его полные губы были плотно сжаты. На одном из холмов он свернул с дороги. Машина остановилась так резко, что Аника едва не ударилась лицом о приборную панель.

– Какого черта? – прикрикнула она на связного, но он уже вылез из машины.

– Выходи, – хмуро велел он Анике, открыв ей дверку.

Никогда прежде она не видела оружия в человеческих руках. На картинках, в музеях, в телевизионных программах, но не так, не нацеленным в лицо.

– Выходи, я сказал! – прикрикнул на нее чернокожий гигант.

Руки у него дрожали, по лицу катились крупные капли пота.

– Почему? – спросила Аника, не веря в возможность, что кто-то, пусть даже руками клона, мог забрать у человека жизнь. Только не у человека. Только не другой человек. – Ты не можешь причинить мне вред, – сказала чернокожему гиганту Аника. – Ты – клон, я – человек. Ты не имеешь права. Ты создан, чтобы жертвовать собой ради таких, как я. Ты… – она выбралась из машины.

Луд Ваом поднял револьвер, нацелившись Анике в грудь. Что-то в его голове боролось, сопротивлялось. Крупные капли пота, скатываясь по высокому лбу, попадали в глаза. Руки тряслись.

– Нет, ты не можешь, – сказала Аника и попятилась. – Ты – клон. Ты не можешь… – она увидела, как напряглась его рука, готовая нажать на курок. – Я знаю твою жену, – сказала Аника. – Ее зовут Эрдэнэ. У вас двое детей. Один появился в Третьем секторе, второй уже здесь. Ты не помнишь, но ты сам рассказал мне об этом.

Луд Ваом замер. Аника понимала, что пока говорит, он не выстрелит в нее, но говорить больше было не о чем. Если только рассказать о том, как устроен мир на самом деле. Но будет ли ему интересна эта история? Ведь он всего лишь клон, собирающийся забрать жизнь человека.

– Тебе кто-то велел это сделать, да? – спросила Аника, чувствуя, как в груди закипает гнев. – Кто-то хотел, чтобы я умерла? Отвечай! – взвизгнула она, и чернокожий гигант невольно вздрогнул, нажав на курок.

Барабан был пуст. Луд Ваом еще трижды нажал на курок, прежде чем вспомнил, что патроны, которые капитан на пристани передал ему вместе с револьвером, лежат в правом кармане его брюк. Но первый шаг был сделан. Он перешел грань. Он готов был забрать у человека жизнь. Но человек все еще был жив.

Трясущейся рукой Луд Ваом достал из кармана пригоршню патронов, но не смог удержать их на ладони. Блестящие в лучах заходящего солнца, они упали к его ногам, звякнули, ударившись о камни. Сейчас Луд Ваом был похож на безумца, хотя Анике казалось, что весь мир сошел с ума. Даже эти рассыпанные по земле патроны стали частью безумия. Словно слепец, лишившийся своего подаяния, Луд Ваом упал на колени и шарил ладонями по земле. Казалось, что сейчас он ничего не видит, ничего не слышит.

Аника развернулась и побежала прочь.

Когда Луд Ваом поднялся на ноги, его жертва уже превратилась в далекую, смазанную точку. В налитых кровью глазах не было ненависти, только тупое следование прописанным программам. Луд Ваом забрался в машину. Аника слышала, как заревел старый мотор, заскрипела резина. Машина неслась к ней, неся смерть. Пот заливал преследователю глаза. Луд Ваом шумно дышал и старался быстро моргать. Дорога то раздваивалась, то сжималась, заставляя его вилять из стороны в сторону. Что-то было не так, что-то неправильно – чернокожий гигант чувствовал, но не мог понять. Поэтому оставалось лишь давить на газ.

Аника сдалась, остановилась. Обернувшись, она смотрела, как стальной монстр мчится к ней, неся смерть. Окончательно утратив связь с реальностью, Луд Ваом жал на газ. Дорога снова сжалась, не осталось ничего, кроме крошечной полоски света. И неожиданно в этой полоске он увидел женщину. Аника замерла, закрыла глаза. Заскрипели тормоза. Луд Ваом крутанул руль, избегая столкновения. Машина вылетела с дороги и, кувыркаясь, покатилась вниз по каменному склону. Какое-то время Аника смотрела на груду искореженного железа внизу между камней, затем начала спускаться. Страха не было. Если бы Луд Ваом хотел убить ее, то он бы не свернул. А если он свернул, значит, теперь она обязана помочь ему. Пусть он и клон.

Стекла были разбиты. Аника не знала, сколько раз машина перевернулась через крышу, но сейчас она стояла на колесах. Луд Ваом сидел за рулем. Голова его была разбита. Раны было не видно, но откуда-то сверху текла густая кровь, больше походившая на странную черную слизь. Глаза Ваома были открыты, зубы плотно сжаты – белые и крепкие, они пострадали во время аварии, и теперь Аника видела лишь сколотые, уродливые пеньки. Заметив Анику, Ваом повернул голову и долго смотрел на нее, словно пытаясь вспомнить.

– Чем… Чем я могу помочь тебе? – спросила она, не зная, что делать.

Губы чернокожего гиганта, порезанные колотыми зубами, дрогнули в благодарной улыбке. Это был лишь импульс, даже не тень улыбки. Затем Ваом моргнул, открыл дверку и вышел из машины. Аника попятилась. Гигант сделал несколько шагов, упал на колени, замер на мгновение и повалился лицом вниз в пучок пробившейся между острых камней травы. Какое-то время Аника смотрела на несостоявшегося убийцу, затем осторожно подошла к нему и проверила пульс. Чернокожий гигант был жив.

Глава девятая

Они выбрались из ущелья вместе – убийца и жертва, клон и человек, копия и оригинал. Хотя нет, у Аники никогда не было копии. Ни у кого из ее рода не было. Они отказались от программы клонирования, сочтя ее неэтичной и жестокой.

– Почему? – спросил Луд Ваом, когда они еще были в ущелье.

– А почему после того, как вымерли почти все коровы, мы не стали клонировать их целиком? Зачем убивать животное, если можно создать отдельно его органы, кости, мясо?

– Так твой род хотел, чтобы вместо клонов создавали только их внутренности?

– Мой род не хотел, чтобы люди убивали живых людей. Конечно, ученые уверяют нас, что вы, клоны, не имеете своего сознания, но… Не знаю, как это было вначале, но сейчас вы стали такими же, как мы. Может быть, даже лучше, потому что ни один из нас не станет жертвовать собой, чтобы спасти незнакомого человека. Ну, в здравом уме не станет. А у вас самопожертвование в крови. В доме, где я жила, был сосед. У него забрали жену. Они остались с дочерью вдвоем, но вместо того, чтобы отчаяться, гордятся тем, что смогли принести пользу.

– Возможно, если бы они знали о том, как устроен на самом деле мир, то их радость стала меньше, – хмуро подметил Луд Ваом.

Аника не возражала. Наоборот, последнее время она вообще стала думать, что человечеству не стоит знать всю изнанку жизни.

– Тайны есть всегда, – сказала она чернокожему гиганту. – Думаю, это часть нашей истории. Истории людей, истории клонов. Мы создаем тайны, и мы разгадываем тайны. У нас пытливый ум. И если тайны не будет, то мы придумаем ее для себя.

– Мы? – разбитые губы Луда Ваома растянулись в улыбке. – Насколько я понимаю, мы, клоны, не можем ничего выдумать. А если и выдумаем, то нам сотрут об этом воспоминания. Так ты сказала, верно?

– Верно, но…

– И сколько раз стирали воспоминания мне?

– Как минимум четыре.

– Вот видишь…

– Но ты же не убил меня. Мог убить, но не убил. Понимаешь? Тебя запрограммировали забрать мою жизнь, но ты отказался. Ты стал сильнее программы.

– Может быть, это был просто попавший в глаза пот?

– Нет.

– Откуда такая уверенность?

– Я знала клона, который почти разгадал тайну вашего города. Ты видел его, но, наверное, тебе стерли об этом воспоминания.

– Почему же ему не стерли воспоминания?

– Думаю, у них это не получилось.

– И что, они просто отпустили его? Позволили ходить и рассказывать всем о том, какова жизнь в реальности?

– Они назвали его сумасшедшим, убедили его самого в этом… – Аника увидела, как губы нового друга снова растягиваются в улыбке. – Когда мы с ним встретились, он все понял. Думаю, понял раньше, чем я рассказала ему. И неважно, что его объявили сумасшедшим. Он жил среди вас. Был одним из вас. И он знал.

– И где же он сейчас?

– Его забрали на органы, но… – Аника вздрогнула, услышав надтреснутый смех Луда Ваома.

– Ты во всем пытаешься увидеть положительные стороны? – спросил он смеясь. – Знаешь, сейчас мне кажется, что ты всего лишь очередная программа, настраивающая меня на лучшее. Говоришь, что мне стерли воспоминания о тебе, и тут же убеждаешь, что в этом нет ничего страшного. Дети, которых мы растим с женой, не имеют к нам никакого отношения, и в центре клонирования нам просто передали на воспитание запасной набор органов для кого-то из реального мира – по твоим словам, это тоже можно пережить. Даже в том, что я хотел убить тебя, ты находишь позитив… Знаешь, что, я думаю, ты должна была сделать после случившегося на дороге? Спуститься в ущелье, поднять камень и прикончить меня, как бешеного пса, а не накладывать повязки на мою голову и говорить, что все будет хорошо… Просто убить меня… Потому что так надо… Иногда это необходимость… Как ампутация. Гангрена уже началась, и можно либо потерять руку, либо жизнь. Что выбираешь ты?

– Пенициллин.

– Что?

– Это антибиотик, который использовали много лет назад. До начала Возрождения.

– Да, до начала Возрождения вообще все было не так, – согласился Луд Ваом и тут же помрачнел. – Для твоего рода все было не так. У меня-то, выходит, что не было даже родителей. Только оригинал, считающий меня запасным набором органов. Меня, мою жену, моих детей… Хотя они и не мои дети вовсе… Но я все равно люблю их… Что мне теперь делать, Аника Крейчи?

– А что ты делал раньше?

– Я не знаю. После разговора с тобой мне кажется, что все мои воспоминания могут оказаться вымыслом.

– Тогда не вспоминай – чувствуй.

– Чувствовать? Я чувствовал, что должен убить тебя.

– Ты думал, что хочешь убить меня.

– По-моему, это одно и то же.

– А по-моему, нет. – Аника вспомнила главу колоний, вспомнила его кабинет, старый диван. – Знаешь, у нас за репродукцию отвечает специальный комитет. Женщины могут сами зачать и выносить ребенка. Это естественно. Так было до начала Возрождения. И мужчины… Они отличаются от вас тем, что…

– Я читал о том, как это было до начала Возрождения.

– Хорошо… – Аника отрешенно улыбнулась. – Потому что это не так просто объяснить, если не знать… Особенно сложно объяснить клону… Извини… – еще одна отрешенная улыбка. – В нашем обществе человеческая жизнь возведена в абсолют. Мы ценим жизнь, мы любим и лелеем детей. Мы живем ради этого. Наши пары формирует комитет. Он проводит анализы, исследования, чтобы повысить шанс родить здорового ребенка. Это основы нашего общества… Каждая женщина понимает, что когда-нибудь станет матерью. Комитет готовит нас к этому, сообщая каждый месяц положительный процент репродукции…

Аника посмотрела на Луда Ваома, словно надеялась, что он мог заснуть или отключиться, но он смотрел на нее, ждал. И невозможно было обо всем сказать ему вот так сразу, в лоб. Хотелось, чтобы он понял, а чтобы понять, нужно почувствовать. Но чувств не будет, пока не откроются знания, пока он не увидит картину в целом.

– Глава колоний, Макс Вернон, встретился со мной, чтобы поручить сделать реконструкцию его родословной, – зашла совсем издалека Аника. – Он говорил, что это важно для предстоящих выборов, хотя сейчас мне кажется, что он выиграл только от того, что отправил меня в Город клонов, пообещал опубликовать мой отчет… Ты не поверишь, но в нашем обществе многие не согласны с программой клонирования… За шесть поколений накопилось много вопросов… Но сначала я обещала Вернону, что сделаю реконструкцию. Он надеялся, что я найду у него в роду политиков, но вместо этого политики нашлись у его конкурента – Зои Мейнард, оказавшейся еще и моей далекой родственницей… Знаешь, когда началось Возрождение, очень мало было уцелевших родственников. Мир рухнул. Выжившие находились то тут, то там… Где-то в Кении – была когда-то такая страна на африканском континенте – появилась выжившая женщина. Ее звали Марта Коен. И у нее на руках был младенец – девочка, которую она назвала дочерью своего брата – Жака Крейчи. И Марта Коен, и Жак Крейчи были видными французскими политиками – была когда-то и такая страна… Если верить архивам, то Жак Крейчи умер во время эпидемии. Его дочь была рождена женщиной из кочевого племени. Думаю, мой далекий предок вступил с ней в связь, когда приезжал в Кению отдыхать или с политическим визитом… Потом он узнал, что стал отцом, и вернулся, чтобы забрать ребенка. Это была просто жизнь… Жизнь до эпидемии. Потом мир вздрогнул и затих. Странно, что человечество вообще выжило, но… В общем, я хочу сказать, что… Мой далекий предок и та женщина из племени… Их близость… Я хочу сказать, что это была просто случайность. До начала Возрождения не было комитета планирования семьи. Не было городов клонов и центров, где вам выдают детей. Люди просто получали удовольствие… Удовлетворяли себя… И мой род… Не было бы сейчас меня, если бы политик из Франции и та женщина из племени… Они просто сделали то, чего им хотелось. Мой далекий предок из Франции уж точно… Он не думал, что у него родится дочь. Не думал, что его сестра приедет в Кению, чтобы забрать девочку. Не думал, что умрет. Не думал, что начнется Возрождение… Он просто хотел этого. Понимаешь? Это были его чувства. Не мысли. Он не планировал, что ляжет с женщиной из племени. Может быть, это вообще была какая-то случайная вспышка, плотский позыв… Сейчас в моем мире комитет по планированию не рассматривает подобного. Мы ложимся с мужчиной только ради нашей репродуктивной функции, а в Городе клонов люди вообще стерильны, но… Чувства все равно есть. Это часть нашей истории. Часть человечества. Их не вычеркнуть из жизни. И пусть человека убеждают, что его чувства – это безумие. Пусть молчат о чувствах, накладывают на них табу… Они все равно есть. Простые животные чувства, не имеющие ничего общего с нашим разумом. Это есть в моем мире. Я видела это в глазах главы колоний, когда он убеждал меня забыть о репродукции и просто получать удовольствие от происходящего. Я видела это в своих собственных глазах, когда вспоминала о том, что у нас было с ним, и хотела повторить все это еще раз. И я уверена, нечто подобное происходит и в Городе клонов. Не близость мужчины и женщины, а рождение чувств, буйство эмоций. Как бы сильно нас ни убеждали, какие бы догмы ни вбивали в сознание, мы все равно остаемся людьми. Мы не можем стать машинами, у которых нет чувств. Чувства есть, и они возьмут верх над любыми внушенными истинами, когда придет время… Поэтому, я думаю, ты не смог убить меня. Поэтому я не убила тебя, когда у меня появилась возможность. И поэтому мы сейчас здесь, вдвоем, сидим и общаемся как друзья, а не душим друг друга, пытаясь исполнить внушенные нам кем-то программы быть жертвой и быть охотником.

Аника поджала губы, вглядываясь чернокожему гиганту в глаза. Он молчал.

– Ты думаешь, я неправа? – наконец спросила Аника.

– Я думаю, ты очень смелая, но… – Луд Ваом поднял разбитую голову. – Быть смелой легко, когда тот, кто должен убить тебя, лежит без чувств у твоих ног. Мы говорим о чувствах, но нет гарантии, что как только я смогу подняться, в моей голове снова что-то не щелкнет. Мои чувства спасают тебя до тех пор, пока я не могу добраться до тебя. Я понимаю это. И ты понимаешь. Поэтому ты не сбежала. Поэтому еще здесь.

– Семенов тоже верил в свое безумие. Верил даже после того, как узнал, что его идеи имеют смысл. – Аника отвернулась. – Я тоже верила в репродукцию и планирование. Мечтала о новой встрече с главой колоний, о новой близости ради удовольствия и продолжала верить.

– Твой мир совершенно не похож на мой мир. Мы ведь не люди – всего лишь ваши жалкие копии, клоны! – Луд Ваом закряхтел, пытаясь подняться. Аника попятилась к его разбитой машине. Ваом рассмеялся, снова растянулся на земле. – Знаешь, что я думаю, маленький белый человек? Ты боишься меня и не веришь мне. И все твои слова о чувствах… Если бы ты так действительно думала, то сейчас помогла бы мне подняться, а не бежала от меня, понимая, что я могу забрать твою жизнь. – Он еще что-то говорил. Что-то обидное, безнадежное. Затем увидел, как Аника достала из искореженной машины револьвер. Замолчал.

Здесь, в ущелье, среди камней, крови, железа и разбитых стекол, оружие было каким-то нереальным, словно слово Божие в племени варваров, звучавшее над жертвенным камнем. Но это было правильным. Луд Ваом представил, как Аника целится ему в грудь, нажимает на курок. Гремит выстрел. Пуля пробивает грудную клетку. Боли нет. Лишь где-то далеко гремит эхо выстрела. Луд Ваом закрыл глаза. Тишина. Шаги. Аника подошла к нему, вложила револьвер ему в руку.

– Теперь тебе не надо вставать, чтобы забрать мою жизнь, – сказала она, глядя ему в глаза.

– Ты чокнутая, – сказал чернокожий гигант.

Аника пожала плечами.

– Если не нажму на курок сейчас, это не значит, что при нашей следующей встрече не сделаю этого, – сказал Ваом.

Аника снова пожала плечами.

– Чокнутая белая женщина! – заворчал Ваом и, застонав, снова начал подниматься.

Аника не двигалась. Просто стояла и смотрела на него.

– Да помоги же мне, черт возьми! – разозлился чернокожий гигант. – Уже ночь, а нам еще нужно выбраться из этого проклятого ущелья и отправить тебя на большую землю, пока не началось утро. Не думаю, что тебе безопасно оставаться здесь…

Глава десятая

Кладбище кораблей в лучах рассвета вызывало какой-то первобытный страх своей мощью. Это был крохотный остров, превращенный много поколений назад в главный порт уцелевшего мира. Первая колония принимала всех выживших. Люди бежали от эпидемии, надеясь найти здесь спасение. Слух о чистой земле распространился по всему миру. Но острова Первой колонии не были чисты. Здесь просто собрались все, кого эпидемия не тронула, пощадила, обошла стороной. Они выжили, оставшись единственными в городах, где царила смерть. Они шли по дорогам, и смерть шла рядом…

От эпидемии невозможно было скрыться. Единственный шанс уцелеть – это попасть в ее странный список исключений… Но люди все равно продолжали прибывать на острова. Люди, обреченные на смерть. В результате корабли, на которых пытались спастись жители инфицированного мира, превращались в громадные плавучие могильные склепы. Одни из них канули в небытие, затерявшись где-то в океане, другие достигли берега. Иногда на борту находились выжившие. Иногда капитаны умирали, доставив судно в место назначения. Так сформировался центр нового мира, а громадные корабли превратились в памятники ушедшей эпохи.

По прошествии лет океан поглотил одну часть заброшенного острова, отступив от другой, и теперь все эти проржавевшие стальные громады стояли, жарились на солнце, напоминая выползших на берег крабов.

– Никогда не думала, что увижу это место своими глазами, – сказала Аника, когда Луд Ваом привел ее на странный остров.

Утро только начиналось, и остовы кораблей были похожи на скелеты гигантских левиафанов.

– Некоторые приводят сюда своих сыновей, – сказал Луд Ваом. – Не подумай, что это какой-то ритуал, но сложно найти лучшее для рыбалки место. Конечно, продукты моря сейчас клонируют, но… Не знаю, как обстоит дело с чувствами человека и всем тем, о чем ты мне говорила, но что в груди каждого мужчины живет охотник – это истина. – Он выключил мотор, чтобы не запутать винт в водорослях, и взялся за весла.

Передвигаться по заболоченной части острова-кладбища было непросто, но, судя по всему, Луд Ваом уже бывал здесь прежде. Лишь несколько раз Аника услышала, как кораллы облизали днище лодки, которую пару часов назад они украли на причале Второго сектора. Луд Ваом говорил, что Аника должна вернуться в свой мир, и, когда они отплыли на украденной лодке от берега, она ошибочно решила, что он собрался переправиться через океан на этой посудине.

Ночь была темной. Океан – спокойным, черным, монолитным. Аника не могла представить, как хрупкая лодка сможет переправить ее через эту черную природную даль, отделившую ее от Седьмой колонии.

– Может быть, если вернусь на работу и мы притворимся, что ничего не случилось, то и другим тоже придется притвориться? – спросила Аника, и тут же прикусила губу, услышав хриплый гортанный смех спутника. – Я просто не верю, что мы сможем переправиться через океан на простой лодке, – сказала она, и Луд Ваом рассмеялся громче.

– Я не настолько безумен, чтобы пытаться пересечь океан на весельной лодке, – сказал чернокожий гигант, когда Аника заявила ему, что будет лучше вернуться.

– А кто-нибудь из клонов вообще пересекал океан? – спросила Аника.

– Откуда мне знать? Если кто-то и пересекал, то его либо пустили на органы, либо промыли мозги. Если кто и знает об этом, то это такие, как ты.

– Думаешь, нам тоже не промывают мозги? У меня была подруга, которую отправили в Город клонов, стерев воспоминания.

– Мне кажется, ты говорила, что в вашем обществе ценность жизни возведена в абсолют.

– Поэтому ей и промыли мозги.

– Лишить человека воспоминаний – это все равно, что лишить его жизни.

– Лола сама выбрала это. Она хотела ребенка, но не могла родить здорового. Комитет вычеркнул ее из списков репродуктивнопригодных. На последнем обследовании ей сказали, что ребенок, которого она носит под сердцем, имеет физические отклонения. У нее был выбор: сбежать или избавиться от ребенка. Она сбежала. А потом никто уже не мог забрать у нее дитя. Его хотели стерилизовать и отправить в Город клонов. Лола сказала, что отправится с ним. Так что она сама выбрала свою жизнь… – Аника посмотрела на Луда Ваома, ожидая, что он выскажется по этому поводу, но он молчал. – Я помогала ей рожать. Прятала в своей квартире, пока не пришел срок, – сказала Аника, и снова Ваом промолчал. – Потом я нашла ее здесь. В Третьем секторе. Она не вспомнила меня… По-моему, это действительно как-то жестоко. Тем более если учесть, что дети с дефектами у нас частое явление. Не проще ли дать им шанс? В конце концов, пригодных для жизни островов полным полно в океане… – Аника нахмурилась, пытаясь представить, каким станет мир через десять-двадцать поколений.

Да, именно об этом и говорил комитет, объясняя необходимость исключить рождение мутантов в уцелевшем обществе. Люди не должны сильно отличаться друг от друга. Иначе, каким бы незначительным ни было сейчас население планеты, появится почва для войн. Мир снова начнет делиться.

– Не понимаю, как вообще получилось, что комитет позволил ученым создать Город клонов, – призналась Аника. – Надеюсь, мой отчет сможет изменить положение вещей, вот только… Я, конечно, не политик, но…

– Просто оставьте нас в покое, – сказал Луд Ваом. – Не забирайте у нас органы и не стирайте воспоминания. В остальном мы проживем и сами. У нас налажена собственная политическая система, взгляды на жизнь и центры клонирования.

– Вы не сможете клонировать сами себя. Это приведет к генетическим отклонениям. Вам нужна наша кровь.

– Тогда сделайте так, чтобы мы могли размножаться как вы.

– Боюсь, если подобное и возможно, то только для нового поколения, еще не рожденного.

– Хорошо, пусть тогда будет новое поколение.

– Но это будет уже совсем другое общество. Ваши устои, порядки, нравы – все придется изменить.

– Мы справимся.

– Но это будете уже не вы…

Они замолчали, вглядываясь в черную даль. Аника не знала, как Луд Ваом ориентируется в такой темноте, но он вел лодку уверенно. Хотя, вероятно, так просто выглядело со стороны. Он полагался на удачу. «Может быть, – подумала Аника, – так же управляют нашим обществом и политики? Знают, как завести мотор и за какие рычаги тянуть. Но когда нужно перебраться с одного острова на другой, могут лишь надеяться, что не промахнутся во тьме?»

– Если у тебя получится добраться до дома, ты когда-нибудь вернешься сюда? – услышала Аника далекий вопрос Луда Ваома. – Если твой отчет имеет такое влияние на ваш мир, то, наверное, будет назначена какая-то комиссия… Я просто подумал, что было бы неплохо, если бы ты стала одним из ее членов.

– Не доверяешь другим людям?

– Нет, но тебя я знаю, а их… Хотя, наверное, когда перемены придут в наш сектор, то я уже не буду помнить о нашей встрече. Даже если ты найдешь меня, я не смогу узнать тебя. Ты будешь чужаком.

– Хочешь сбежать отсюда вместе со мной?

– Я? Нет! У меня здесь целая жизнь. К тому же сбежит один клон – сбегут и другие, а это уже перемены, это почти революция.

Какое-то время они молчали. Потом появился остров мертвых кораблей – жуткий памятник проходящей мирской славы.

– Боюсь, придется замочить ноги, – предупредил Луд Ваом, когда продвигаться дальше на лодке стало невозможно.

Они выбрались на берег. Старое гнилое дерево жалобно поскрипывало на ветру. Его толстые корни, извиваясь, ползли по земле, словно руки слепца, отчаянно пытавшегося нащупать что-то потерянное или же просто прикоснуться к огромной железной скале, взгромоздившейся между камней и кораллов. Аника растерянно запрокинула голову. В сумерках она не сразу поняла, что когда-то поросшая мхом скала была кораблем. Сложно было представить, как этот исполин попал в центр острова.

– Этот лайнер называли «Морской оазис», – сказал Луд Ваом.

– Я знаю, – сказала Аника. – В архиве писали, что мой далекий родственник, Марта Коен, и ребенок ее брата Жака Крейчи прибыли в Первую колонию на этом корабле. Это был последний рейс с большой земли. Корабль мог принять на борт почти восемь тысяч человек вместе с экипажем, но говорят, что в действительно не набралось и десятой части. Они ждали так долго, как только могли. Ждали выживших, вели радиотрансляцию, передавая свои координаты. Сначала люди приходили к ним каждый день, затем один-три человека в неделю, потом в месяц…

Аника осторожно протянула руку и прикоснулась к борту судна. Поверхность была холодной и шероховатой наощупь.

– Забавно, правда? – спросила Аника. – Мой далекий предок плыл на эти острова, чтобы спастись. Мог ли он представить, что сменится восемнадцать поколений, и его родственник будет бежать с этого острова, спасая себе жизнь?

Она повернулась, бросила на чернокожего друга короткий взгляд и стала продвигаться дальше, вверх по каменистой тропе вдоль океанского лайнера «Морской оазис», чтобы увидеть других мамонтов прошлого. Их скелеты, остовы. Десятки, а может быть, и сотни судов. Огромные и величественные, крошечные и сгорблены от чувства собственной никчемности. Пассажирские и военные. Целые, словно из музея, и разбитые, со вспоротым камнями брюхом. И еще эта тишина! Аника поежилась.

Луд Ваом провел ее через весь остров. Сомнений не было – он уже бывал здесь когда-то, знал эти тропы и уверенно ориентировался среди выпотрошенных внутренностей стальных исполинов. Когда они выходили к берегу, Аника увидела белый парус. Самой шхуны не было видно из-за высокого берега, но Луд Ваом вел их именно туда – к вгрызшейся в каменистый берег естественной бухте. Мачта у шхуны была одна. Косой парус вздрагивал на ветру. Аника слышала скрип железной мачты и… слышала голоса. На борту находились три человека – широкоплечий среднего роста мужчина и пара подростков. Они увидели Анику и замерли, затем увидели ее чернокожего спутника и расплылись в широкой добродушной улыбке.

– Боюсь, сегодня не удастся порыбачить, – сказал им Луд Ваом. – По крайней мере, не на этом судне.

Он велел Анике остаться на берегу, а сам забрался на борт. Аника не слышала, о чем он разговаривает с отцом семейства. Подростки держались в стороне от взрослых, наблюдая за Аникой. Их взгляд смущал. Они явно были обижены, что из-за Аники лишились рыбалки. Один из них взял охапку удочек, другой собрал рыболовные снасти. Они спустились на берег, хмуро прошли мимо Аники. Их отец и Луд Ваом обменялись рукопожатиями. Крепкий на вид мужчина взвалил на плечи рюкзак и спрыгнул на берег. Аника отошла в сторону, уступая ему дорогу. Мужчина широко улыбнулся. Лицо у него было круглое, розовощекое. Аника не знала, сказал ли ему Луд Ваом о том, кто она, но предпочла не смотреть в голубые глаза незнакомца. Да и эта открытая улыбка начинала смущать. Что-то в ней было недоброго. Наивного, но недоброго.

Аника представила, как этот человек ловит рыбу. Как улыбка растягивает его губы. Толстые неуклюжие пальцы держат рыболовный крючок, насаживая на него извивающегося червяка. И улыбка становится шире. Он забрасывает удочку и поворачивается к своим сыновьям, подавая пример. А где-то там, под голубой, искрящейся в солнечных лучах гладью, рыба уже заглатывает наживку. И улыбка на круглолицем лице становится шире…

– Давай руку! – услышала Аника далекий голос Луда Ваома.

Свесившись, он предлагал ей помощь в подъеме. Аника взяла его за руку и неловко забралась на борт. Это была старая шхуна, которую восстанавливали не один год. Хотя самым нереальным Анике казался белый парус. «Если бы у клонов не было собственного сознания, кроме заложенных программ, разве они стали бы реставрировать этот корабль?» – подумала она, не в силах оторвать взгляд от паруса. Затем вдруг поняла, что именно на этой шхуне ей придется пересечь океан, чтобы вернуться домой.

«Нет, я не смогу», – подумала Аника, словно только сейчас вернулась в реальность. Очарование острова, где были похоронены десятки кораблей, рухнуло. Белый парус перестал гипнотизировать. Аника повернулась к Луду Ваому и заглянула ему в глаза. «Он не может так поступить со мной, – думала она. – Я же не знаю, как управлять этой штукой».

– Ты… – Аника отчаянно пыталась подобрать нужные слова, чувствуя, как тает призрачная надежда убраться с островов. – Ты понимаешь, что я не смогу управлять этим кораблем сама? – спросила Аника.

– Это несложно…

– Здесь парус! – Аника вздрогнула, услышав усталый смех друга.

Он отвел ее в моторный отсек и показал установленный дизельный двигатель. Аника кивнула, хотя понятия не имела, как это все работает. В рубке оказалось чуть проще, особенно подкупала уверенность Луда Ваома, но…

– Наверное, глупо просить помощи у человека, который несколько часов назад пытался убить тебя, но… – Аника заглянула чернокожему гиганту в глаза. – Я понимаю, что у тебя здесь семья, своя жизнь…

– Ты справишься, – заверил ее Луд Ваом.

– Просить тебя поплыть со мной бессмысленно?

– Я – клон. Мое место здесь. А ты – человек. Твой мир там, за океаном.

Он помог ей убрать парус, вывел шхуну из естественной бухты острова, миновав опасный коралловый риф, и, прыгнув за борт, поплыл назад. Прощания не было. Аника осталась одна. В каком-то онемении она стояла на корме шхуны и смотрела, как, рассекая океанскую гладь, Ваом плывет к острову. Выбравшись на камни, он обернулся. Начинался рассвет, и Ваом увидел Анику. Он долго смотрел на нее, затем развернулся и скрылся за остовом разбившегося много веков назад военного корабля.

Аника прошла в рубку. Океан ждал ее. В лучах рассвета он выглядел не то синим, не то темно-зеленым. Аника вспомнила фотографию своей далекой родственницы Марты Коен, которая была сделана еще до начала Возрождения. Фотография хранилась в архиве Первой колонии. На фотографии Марта Коен была молодой и решительной. Аника попыталась представить, как эта женщина спустя год окажется одна с грудным ребенком на руках в мертвой столице Кении.

Вокруг тишина и разложение. Погибли люди, погибли домашние животные. И нет уверенности, что уцелел хоть кто-то еще. Лишь мухи жужжат, облюбовывая гниющее мясо мертвецов. А ребенок на руках – такой невинный и незащищенный – плачет и просит еды.

«Вот это действительно страшно, – подумала Аника, – а океан… Океан лишь трудность, с которой можно справиться». Тем более что она знала, что где-то там, за далеким горизонтом, есть земля и люди, есть те, кто ей дорог. У Марты Коен не было этого знания. Ни у кого из выживших не было. В первые месяцы они могли лишь надеяться день за днем, чувствуя, как надежда утекает капля за каплей. И с каждым новым городом, с каждым новым мертвецом на безлюдной дороге надежды становилось все меньше. Одиночество и отчаяние становились невыносимы… Но даже тогда люди продолжали верить. Они шли наудачу, шли вперед, не зная, выживут они или это просто отсрочка…

Аника еще раз обернулась, но остров погибших кораблей уже скрылся за горизонтом. Вокруг был океан. Оставалось держаться установленного Ваомом курса и надеяться, что шторм не отправит ее ко дну.

Глава одиннадцатая

Пресса. Анике показалось, что эти стервятники появились на причале раньше, чем она успела пришвартоваться. Сколько дней она была в море? Девять? Двенадцать? Аника перестала считать на четвертом. Какой смысл замечать прожитый день, похожий как две капли воды с предыдущим? Анике казалось, что все вокруг замерло, сжалось.

Весь мир превратился в океан, и она на своей шхуне стала его центром. Иногда за бортом, сверкая на солнце серебристой чешуей, появлялись косяки рыб, названий которых Аника не знала. Иногда она видела дельфинов. Как-то раз появилась акула. Приготовленная рыбаками-клонами наживка испортилась, и Аника выбросила клонированное мясо за борт. Кровавое пятно расползлось вдоль борта. Спустя несколько секунд появилась акула. Она показалась на поверхности так неожиданно, что Аника, засмотревшись, как расползается по воде кровавое пятно, вскрикнула.

Сейчас вся эта высыпавшая на причал пресса напоминал ей ту акулу. Хотелось просто отвернуться и не смотреть. Может быть, развернуть шхуну и уплыть прочь, дождаться вечера, ночи и уже тогда…

Аника продолжала думать об этом, хотя сама уже бросила швартовые работнику порта и теперь можно было только смотреть, как он вяжет петлю на кнехте. Несколько самых назойливых журналистов перебрались на борт и начали делать снимки. Один из них подошел к Анике и фотографировал так, словно она была частью этой шхуны.

– Вы клон? – неожиданно спросил кто-то ее с причала.

Аника попыталась отыскать взглядом этого человека, но толпа уже подхватила его идею.

– Точно клон! – выкрикнул кто-то из толпы. – Посмотрите, у нее ведь нет пупка!

– И кожа на лице…

Насчет кожи они действительно были правы – ветер, солнце и соль не превратили Анику в закаленного дальними плаваниями морского волка, но…

– Идиоты! – услышала она неожиданно спокойный, почти меланхоличный голос в толпе. – Это ведь Аника Крейчи. Она одна из нас.