Глаз Сивиллы Дик Филип

— Неважно. Главное, нет СВ. — Оскар покосился на ружье, прислоненное к стенке кабины. Отлавливать беспризорников — довольно рискованное занятие, прецеденты уже были. Лучше перестраховаться. За все время службы Феррис пользовался ружьем всего пять раз. Отличная штука, кстати. Разносит в клочья с одного выстрела.

— Запрыгивай по-хорошему. — Санитар вылез из кабины и, позвякивая ключами, пошел к задней дверце фургона. — Там уже есть пассажир, составишь ему компанию. Вдвоем-то веселее.

— Не поеду! — упрямо возразил мальчик, часто моргая.

— Наслушался ужастиков про Передержку? Да брось. Усыпляют выродков каких-нибудь, а нормальных, симпатичных ребятишек усыновляют. Там тебя подстригут, приоденут, будешь как картинка. Передержку придумали, чтобы каждый малыш имел шанс обрести дом. Изредка попадаются ущербные… ну, с отклонениями разными — умственными, физическими. Естественно, брать их не хотят. А вот тебя приличные люди возьмут охотно. Да чего там — с руками оторвут. Лучше ведь, чем бродяжничать, скитаться по полям и лесам. С новыми родителями будешь как сыр в масле кататься, СВ опять-таки получишь. Короче, Передержка — это вроде пансионата, где готовят к встрече с новыми родителями.

— А если меня за месяц не усыновят?

— А если ты упадешь со скалы и разобьешься насмерть? — парировал Феррис. — И потом, наши сотрудники в первую очередь свяжутся с твоими биологическими родителями, и те при желании заполнят Бланк Востребованности для Сертификата (форма 15А) хоть сегодня. А ты весело прокатишься в фургоне, познакомишься с другими ребятами, заведешь новых друзей. Зачастую…

— Не поеду, — буркнул мальчик.

— Значит, так, пацан, — в голосе Ферриса зазвучали жесткие, командные нотки, — я представляю законодательный орган штата.

Он продемонстрировал малышу сияющую металлическую бляху.

— Я, Блюститель порядка Оскар Феррис, приказываю тебе немедленно сесть в кузов.

К ним осторожно приблизился высокий мужчина, одетый, как и белобрысый, в футболку и джинсы. Не хватало лишь очков.

— Вы отец мальчика? — требовательно поинтересовался Феррис.

— Тащите моего сына в кутузку? — резко спросил тот.

— Кутузка — слишком грубое слово, которое придумали противники нашей организации с тем, чтобы намеренно исказить суть ее деятельности. «Передержка» куда предпочтительнее, полностью передает характер нашей работы.

— А разве вы не сажаете детей вон в те клетки? — Незнакомец кивнул на фургон.

— Мистер, предъявите ваше удостоверение! — рявкнул Феррис. — Приводы в полицию имеются?

— Просто приводы или приводы с последующим арестом?

— Прошу отвечать на поставленный вопрос! — Феррис ткнул незнакомцу в нос удостоверение Блюстителя порядка в черном кожаном чехле. — Повторяю, как ваше имя?

— Эд Гантро, имею одну судимость. В восемнадцать лет украл четыре ящика кока-колы из припаркованного грузовика.

— Вас поймали с поличным?

— Нет, меня взяли, когда я пытался сдать пустую тару. Дали шесть месяцев тюрьмы.

— Почему у ребенка нет Сертификата Востребованности?

— Он стоит девяносто долларов, нам такое не по карману.

— Вовремя не подсуетились, а зря. Теперь придется заплатить пятьсот. По этому поводу советую проконсультироваться у адвоката. Итак, — Феррис повернулся к мальчику и сухо произнес, — изволь присоединиться к другим ребятам в фургоне. А вы, Гантро, велите сыну не упрямиться.

— Тим, полезай в чертову клетку, — поколебавшись, сказал тот. — Не волнуйся, мы наймем адвоката и раздобудем тебе СВ. На рожон сейчас лучше не лезть, официально ты беспризорник.

— Беспризорник, — повторил Тим, глядя на отца.

— Вот именно, — подтвердил Феррис. — У вас есть тридцать дней для получения…

— А правда, что вы и кошек отлавливаете? — вмешался Тим. — Там внутри есть кошки? Обожаю их. Они такие классные.

— Я специализируюсь исключительно на отлове недолюдей. Вроде тебя, — добавил Феррис, отпирая заднюю дверцу фургона. — Полезай и постарайся не опорожниться по дороге. Пятна и вонь потом замучаешься выводить.

Услыхав непонятное слово, Тим растерянно переводил взгляд с Ферриса на отца.

— Не ходи в туалет, пока едешь, — мрачно пояснил Эд. — Уборка обходится слишком дорого, а ее стоимость вычитают у них из зарплаты.

— Что касается животных, — невозмутимо продолжал Феррис, — то их преимущественно отстреливают или травят.

— Ворфарином? Да уж, наслышаны, — ухмыльнулся Эд Гантро. — Пичкаете зверей этой гадостью целую неделю, и они умирают от внутреннего кровотечения.

— Без боли и мучений, — вставил Феррис.

— Согласитесь, это гуманней, чем откачивать воздух из легких. Душить на массовой основе.

— В отношении животных власти штата…

— Речь не о животных, а о детях!

В полумраке фургона виднелись две съежившиеся фигурки. Забившись в самый дальний угол, они казались воплощением отчаяния.

— Флейшхагер! — удивленно воскликнул Тим, рассмотрев одного из «пассажиров». — У тебя же вроде есть СВ!

— Ввиду истощения природных ресурсов требуется радикально сократить население. В противном случае через десять лет нам грозит голодная смерть, — разглагольствовал Блюститель. — И первая стадия…

— Было да сплыло! — тем временем буркнул Флейшхагер. — Предки отняли и вызвали санитара. Я им просто-напросто надоел.

Его голос звучал глухо. Похоже, мальчик недавно плакал.

— В чем разница между пятимесячным плодом и обычным ребенком? Да никакой, если оба нежеланные. Закон об абортах расширили, всего-то, — пожал плечами Феррис.

— Лично вы поддерживаете эти законы? — наседал папа Тима.

— При чем здесь мое личное мнение? Решения принимает Вашингтон, им виднее, какие меры помогут избежать кризиса. Я всего лишь исполнитель. Отменят закон, стану возить на переработку пустые пакеты из-под молока или еще чем займусь, лишь бы по душе было.

— Нынешняя, значит, по душе? Вам действительно нравится?

— Моя работа дает возможность путешествовать и знакомиться с новыми людьми, — выдал заученную фразу Феррис.

— Вы псих! — прошептал Эд Гантро. — Господи, до чего мы докатились! Вначале приняли закон, разрешающий классический аборт, когда плод удаляют словно злокачественную опухоль. Дальше больше! Предложили поправку о послеродовых абортах. Если разрешается убивать эмбрион без суда и следствия, то почему не проделывать то же самое с уже родившимися детьми? Здесь отчетливо просматривается общая тенденция. Знаете какая? Живое существо обрекают на смерть, не давая ни единого шанса, ни единой возможности на спасение! Короче, я тут подумал — сажайте-ка и меня в фургон.

— Согласно постановлению Президента и Конгресса, душа появляется в двенадцать лет, — забормотал ошарашенный Феррис. — Я не имею права вас взять по возрастному ограничению.

— Откуда вы взяли, что у меня есть душа? — прищурился папа Тима. — Вроде двенадцать давно стукнуло, а она так и не появилась. Все, забирайте меня! Или найдите мою душу.

— Чего? — Феррис выпучил глаза.

— Чего слышали! Найдите и покажите где. Без души я приравниваюсь к детям, верно?

— Вначале я должен посоветоваться с коллегами в Передержке. Сейчас свяжусь с ними по рации, — сдался Феррис.

— Да ради бога. — Подхватив на руки сына, Гантро кое-как забрался в кузов и вместе с томящимися там двумя мальчуганами принялся терпеливо ждать, пока Блюститель порядка, обладатель сверкающей бляхи и удостоверения в черном кожаном чехле закончит разговор.

— У меня тут белый мужчина примерно тридцати лет. Требует доставить его вместе с сыном в Передержку. Заявляет об отсутствии души и на этом основании просит причислить его к группе недолюдей. В настоящий момент я не располагаю материалами для проведения соответствующего теста на наличие души. Подразумеваются материалы определенной степени сложности, которые в дальнейшем можно было бы представить в суде. То есть, я уверен, что данный индивид обладает необходимыми познаниями и в алгебре, и высшей математике. По крайней мере, высокий коэффициент интеллекта очевиден. Однако…

— Утверждаю, — раздался повелительный голос на другом конце провода. — Разберемся с ним здесь.

— Мы разберемся с тобой там, — угрожающе сообщил Феррис отцу Тима и, захлопнув створки кузова, тщательно запер их на ключ — с появлением электронных кодовых замков на клетках предосторожность абсолютно излишняя. Фургон покатился по горному серпантину.

«Ох, и расшибут кому-то лоб, но точно не мне», — размышлял Феррис, параллельно прислушиваясь к бормотанию в кузове.

— Если я ничего не смыслю в алгебре, а я действительно ни одного примера не решу, значит, у меня нет души, — втолковывал Гантро детям.

— Я вот в алгебре шарю, — похвастался Эрл Фляйшхагер, — ну и что толку, если мне всего девять?

— Нет души, — продолжал Гантро, — а это очень весомый аргумент, дающий право на Передержку. Деление столбиком — и то не осилю. Откуда душа-то? Мы, ребята, все в одной лодке.

— Эй, вы! — крикнул Феррис. — Не загадьте фургон. Уборка стоит кучу…

— Напрасно стараетесь, — отозвался отец Тима. — Не понять мне этих пропорциональных распределений, резервных отчислений и вашей фискальной политики.

Похоже, мужик сбрендил. Хорошо хоть ружье под рукой…

— Мировые ресурсы на пределе, — снова начал Феррис. — Не осталось практически ничего — ни топлива, ни яблочного сока, ни нефти, ни хлеба. Поэтому необходимо принудительное сокращение населения. Медикаментозная эмболия, к примеру…

— Ой, а что это значит? — перебил Гантро.

Совершенно сбитый с толку, Феррис разозлился до крайности.

— Прекращайте дурачиться! Очевидно ведь, что нулевой рост популяции — единственное решение проблемы продовольственного и энергетического кризиса! В противном случае нас ждет судьба Австралии. Туда вначале завезли кроликов, те посмотрели — естественных врагов нет, и сразу кинулись размножаться. Что в итоге было со страной, припоминаете? Поэтому…

— Про размножение, сложение и вычитание понял, — перебил Гантро. — Дальше, увы.

Феррис в ярости треснул по рулю. Безмозглые твари! Ничем не лучше кроликов! Люди только загрязняют окружающую среду. Интересно, какой была Америка до прихода человека? Впрочем, с развитием постродовых абортов на всей территории континента появился шанс узреть страну в девственном виде.

Поживем — увидим. Если доживем, конечно. Будущее принадлежит искусственному разуму. Огромные высокоразвитые машины очистят землю, уберут лишнее и поймут, что это хорошо.

Придя к такому заключению, Феррис довольно улыбнулся.

— Милый, давай сделаем аборт! — Вся увешенная пакетами с синтетическими продуктами, Синтия возбужденно влетела в дом. — Нравится идея? Возбуждает?

— Сперва забеременей, — хмыкнул супруг Синтии, Йан Бест. — Запишись на прием к доктору Гвидо, чтобы спираль тебе вытащил. По деньгам получится самый оптимальный вариант. Долларов пятьдесят-шестьдесят. Потянем.

— Мне кажется, спираль провалилась куда-то глубоко, — смутившись, она тряхнула густыми иссиня-черными волосами. — Так что я уже сейчас могу оказаться беременной…

— Попробуй разместить объявление в бесплатной газете: «Требуется специалист по извлечению спиралей с помощью металлической вешалки», — подколол Йан.

— Пойми, аборт — это тренд. — Синтия следовала за мужем по пятам до спальни и, встав в дверях, наблюдала, как он вешает в шкаф представительный галстук и пальто. — Сам посуди, что мы имеем? Ребенка! У нас есть Уолтер. Гости приходят к нам, смотрят на него и думают: «Какой кошмар! До чего докатились!» Я каждый раз готова со стыда сквозь землю провалиться, — прибавила она. — Аборт на ранней стадии обойдется всего в сотню долларов. Почти даром, согласись, как десять баллонов газа. Зато какая великолепная тема для разговоров. Часами можно обсуждать.

— Что планируешь делать с эмбрионом? — будничным тоном спросил Йан, поворачиваясь к жене. — Оставлять? Принесешь домой в сувенирной бутылочке или раскрасишь фосфорной краской и поставишь на тумбочку вместо ночника?

— Краску можно выбрать на твой вкус!

— Для эмбриона?

— Нет, для бутылочки. Плюс формалин тоже продают разных цветов. Ну пожалуйста! Аборт — это лучший подарок, память на всю жизнь. Уверена, к нему и гарантийный талон прилагается.

— Ты, наверное, не в курсе, что некоторые люди до сих пор мечтают о ребенке. — Йан сложил руки на груди. Поза успокаивала, не давала сорваться на крик. — О среднестатистическом, простом ребенке! Они регулярно мотаются в Передержку, лишь бы усыновить младенца. В свое время устроили панику с этим перенаселением. Да, девять триллионов человек — уже перебор, но сейчас ситуация изменилась. Детей не хватает — факт. Ты что, совсем не смотришь новости?

— Дети — жуткая обуза, — поморщилась Синтия. — Сегодня, например, Уолтер устроил истерику из-за белого фургона. Испугался он!.. Врагу не пожелаешь сидеть дома и заниматься ребенком. Тебе проще — торчишь на работе до вечера, а мне…

— Знаешь, что бы я сделал? Достал бы три винтовки, вместе с парочкой собутыльников подкараулил бы это гестапо на колесах и…

— Почему гестапо? Отличный фургон, просторный, с кондиционером.

Бросив яростный взгляд на жену, Йан двинулся на кухню. Неплохо бы промочить горло перед сном. Скотч с молоком в самый раз.

Он уже приготовился налить напиток в стакан, когда в кухне появился жутко бледный Уолтер.

— Переживаешь из-за фургона?

— Я решил, что…

— И думать забудь! Даже если мы с мамой решим составить у юриста отказную, в Передержку ты не попадешь по возрасту. Не волнуйся.

— Умом я понимаю, но…

— Не доискивайся, по ком звонит колокол, он звонит по тебе, — слегка исказил знаменитую фразу Йан. — Я скажу тебе свое мнение, сынок. — Он отпил большую порцию спиртного. — Это все чистой воды убийство. Им без разницы, кого убивать — крошечный плод или взрослого ребенка. Если маленький — высосут из утробы вакуумом, большой — выкачают воздух тем же аппаратом. А придумали это бессердечные бабы, стервы, которые ненавидят мужской пол в принципе. Неважно, мальчик или взрослый мужик. Соображаешь?

— Не совсем, — промямлил Уолтер, хотя неким загадочным и пугающим образом понял, о чем речь.

— Одна такая тварь завелась у нас дома! — Йан снова отпил из бокала.

— Что еще за тварь?

— Швейцарские психологи называют таких «kindermorder». — Он специально выбрал научный термин, чтобы сын не догадался. — Короче, предлагаю вариант: запрыгиваем в экспресс и гоним на север до Ванкувера в Британской Колумбии, там пересаживаемся на паром и до Острова. Ищи нас свищи.

— А мама?

— Ей я каждый месяц буду посылать чек. Пускай живет и радуется.

— Там вроде жутко холодно, — засомневался Уолтер. — Топлива мало, поэтому местные одевают кучу…

— Не холоднее, чем в Сан-Франциско, — пожал плечами Йан. — Тебя и правда пугает перспектива тепло одеваться и сидеть у горящего камина? Разве не страшнее наблюдать изо дня в день чертов фургон?

— Намного страшнее, — угрюмо кивнул мальчик.

— Переселимся на Остров, разобьем огород и забудем про фургон. Там совершенно другие законы и женщины другие. Много лет назад я общался с девушкой из Ванкувера. У нее были длинные черные волосы, она постоянно курила, практически ничего не ела и много болтала… А здесь женщины спят и видят, как бы уничтожить собственных… — Он осекся, заметив, что на кухню идет жена.

— Хватит пить эту дрянь! — скривилась она. — Не ровен час вырвет.

— Отвали, — огрызнулся Йан.

— Не смей повышать на меня голос. Кстати, вечером неплохо бы сходить в ресторан. Смотрела сегодня по телевизору рекламу — в «Дал-Ки» первым посетителям стейки за счет заведения.

— Да ну, — сморщился Уолтер, — у них устрицы сырые.

— Ты про «Блю пойнтс» в ракушке со льдом? Обожаю их, — протянула Синтия. — Йан, ты как насчет ресторана?

— Открою тебе большой секрет, — Йан наклонился к сыну. — Устрица по виду очень похожа на штуку, которую хирург… — Встретив гневный взгляд жены, он замолчал, оставив сына в недоумении относительно устричных ассоциаций.

— Ладно, — вздохнул он, — идем в «Дал-Ки», но чур я беру стейк.

— И я! — закричал Уолтер.

Йан допил коктейль и повернулся к Синтии.

— Когда ты в последний раз готовила ужин, чтобы мы провели вечер дома, за столом, как нормальная семья?

— В пятницу были свиные уши, запеченные с рисом! — возмутилась она. — Большая часть отправилась в мусоропровод. Экспериментов мы не любим. Верно, милый?

— Рано или поздно эти бабы и туда доберутся, — не обращая на нее внимания, обратился Йан к Уолтеру. — Преимущество в том, что в Канаде послеродовые аборты запрещены. Милая, — позвал он супругу, — не обижайся. Во мне говорит молоко. Просто из-за новой серной добавки у меня крышу сносит. Если имеешь что-то против, обратись к адвокату. В общем, решай.

— Намекаешь на разъехаться? — Синтия злобно прищурилась.

— Папа забирает меня с собой! — гордо сообщил мальчик.

— И куда? — Она постаралась не выдать своего интереса.

— До конечной экспресса, — ответил Йан.

— Мы едем на остров Ванкувер в Канаде, — вставил Уолтер.

— Правда? — усмехнулась Синтия.

— Да, — подтвердил Йан после небольшой паузы.

— А мне что прикажешь делать? Идти официанткой в бар? На какие шиши оплачивать счета?

— Я буду регулярно присылать чек.

— Ну конечно! Как я сразу не догадалась! Чек.

— Поехали с нами, — предложил Йан. — Питаться будешь морепродуктами. Как нырнешь в Залив, и зубами, зубами. Много не ешь, просто загрызай насмерть. Враз избавишь Британскую Колумбию от угрозы избыточной популяции рыб. Проснутся люди, а весь берег в рыбьих трупах. Представь, плывут рыбки, ничего не подозревают, и вдруг на них нападает монстр с одним-единственным глазом во лбу и пожирает всех без разбора. Любимая, ты станешь настоящей легендой. Особенно среди выживших водоплавающих.

— Пап, а если погибнет вся рыба?

— Тогда будет очень обидно. Столько сил потрачено впустую. Хотя уверен, наша мама получит колоссальное удовольствие от мысли, что полностью истребила морскую фауну Британской Колумбии, которая снабжает рыбной продукцией весь мир.

— Но ведь тогда люди потеряют работу, — испугался Уолтер.

— Ни в коем случае, — успокоил его отец. — Они начнут закатывать мертвых рыб в банки и продавать американцам. Не переживай! В стародавние времена, задолго до того, как твоя саблезубая мамочка поселилась в Заливе, рыбу глушили с помощью палок. Теперь можно никого не глушить — спасибо нашей мамуле, — а вот упаковывать надо. Разовьется консервное производство, появятся новые рабочие места…

— Хватит вешать лапшу на уши. Ребенка пожалей! Верит ведь, — не выдержала Синтия.

— Заметь, я нисколько не соврал, просто выражаюсь аллегориями, — поправил Йан. — Так. Пора в ресторан. Синтия, возьми талоны на питание и одень ту прозрачную блузку. Вдруг удастся поесть на халяву, пока все там будут таращиться на твои дойки.

— А что такое дойки? — растерялся Уолтер.

— Такая штукенция, которая быстро приходит в негодность. Вроде «Понтиака ГТО», — пояснил Йан. — Сохраняется только внешний вид, а основополагающие функции утрачиваются.

«Вот и человек превратился в абсолютно никчемное существо, а виноваты исключительно мы сами. Добровольно подчинились подонкам, убивающим неродившихся детей».

— Дойка — это молочная железа в груди у женщины, — решила проявить педагогические навыки Синтия, — которая отвечает за выработку молока в период кормления новорожденного.

— Природа специально снабдила женщину двумя дойками, — пришел ей на подмогу Йан. — Первая как бы основная, а вторая про запас. С появлением культа аборта обе практически сидят без дела. Я предлагаю собрать все дойки и отправить в Передержку, пускай там из них отсосут молоко вместе с железами. Естественно, вакуумом. Все, проблема решена. Сиськи пустые, и младенцы спокойно умирают от голода.

— Поедят смеси — не умрут. Есть ведь разные «Симилаки» и так далее, — отмахнулась Синтия. — Пойду переоденусь, иначе опоздаем на ужин.

Она направилась в спальню.

— Если бы в законе была хоть одна лазейка, чтобы присвоить мне статус недочеловека, ты бы вначале ее отыскала, а после вызвала бы фургон, — вполголоса бросил Йан вслед уходящей жене. — Причем не ты одна. Многие женщины спят и видят, чтобы сдать супругов в Передержку.

— Заманчивая идея, — засмеялась Синтия, очевидно, подслушав монолог.

— Нельзя ненавидеть только за беспомощность, — не унимался он. — Должна быть более веская причина. Что это? Всеобъемлющая ненависть к тому, что растет и развивается?

Взрослую особь, с развитым телом и умом, убить сложно. Почему Синтия терпит его? Потому что боится не справиться. Другое дело, прикончить слабого маленького человечка — точнее, недочеловечка, — который не способен сопротивляться.

Что случилось с материнским инстинктом? Раньше матери готовы были глотку перегрызть ради детей, умирали за них.

Вот куда привел естественный отбор и конкуренция. Выживает сильнейший. Приспосабливаться бессмысленно: если не обладаешь силой, тебя сожрут. Старое поколение ни за что не подчинится новому, а потому всячески препятствует его появлению на свет.

— Пап, мы действительно поедем в Ванкувер, разведем огород и больше не будем бояться?

— Действительно поедем, как только я скоплю денег.

— Ну ясно, — протянул Уолтер. — Это из серии «поживем — увидим». Мама нас не отпустит. Типа я пропущу школу. Короче, как всегда.

— Обязательно поедем, не сомневайся. Пусть не в этом месяце, но когда-нибудь точно. Обещаю!

— А там правда нет фургонов?

— Правда, по закону запрещено.

— Пап, постарайся поскорее накопить денег. Очень прошу.

Йан молча налил себе вторую порцию молока со скотчем. Выглядел он совершенно трезвым и несчастным, словно вот-вот расплачется.

Трое детей и взрослый скорчились в кузове фургона. Машину трясло, их то и дело бросало на разделительную решетку, и отчаяние еще острее жгло сердце отца, терявшего сына. Ночной кошмар среди бела дня, думал он. Заперты, как звери в клетке… Благородный жест принес пока одни лишние страдания.

— Зачем ты сказал, что забыл алгебру? — спросил Тим. — Ты знаешь даже эту, как ее, триго… что-то там, и вообще учился в Стэнфорде!

— Пускай убивают либо всех, либо никого, — ответил Эд Гантро, — но не делят по произвольным бюрократическим критериям. «Когда душа входит в тело?» — что за идиотский вопрос в наши дни! Какое-то Средневековье, честное слово.

На самом деле он понимал: это лишь предлог, чтобы охотиться на беззащитных… но сам-то он способен себя защитить! На сей раз в белом фургоне сидит взрослый человек, умный и хитрый — пускай попробуют справиться. Он не маленький, не слабый, его не напугать, как ребенка, он способен поспорить с лучшими юристами, хоть с самим окружным прокурором, если понадобится!

Если решат убить по закону, им придется убить всех, включая самих себя. Однако дело не в законе. Те, кто занимает ключевые посты в экономике и политике, плутуют в своей игре, исключая молодых из числа игроков, и убивают, если нужно. Взрослые и состоявшиеся боятся и ненавидят юнцов, а вот что делать с ним? Он взрослый, но заперт в фургоне вместе с молодыми. Один из них, но на другой стороне вместе с кошками, собаками и младенцами. Пускай подумают хорошенько; может, найдется второй Фома Аквинский, который это распутает.

— Я знаю только умножение, деление и вычитание, — провозгласил он, — даже с дробями путаюсь.

— Но ты же знал раньше! — запротестовал Тим.

— Удивительно, как быстро забываешь то, что учил в школе. Дети и то помнят больше.

— Папа, они ведь тебя убьют! — В глазах мальчика бился страх. — Тебя никто не захочет усыновить, ты слишком старый!

— Ну-ка, попробую вспомнить, — невозмутимо продолжал Эд Гантро, — скажем, бином Ньютона… как там его… «а» плюс «бэ»… нет, не вспомню уже.

Он усмехнулся. Вытекло из головы вместе с бессмертной душой. Не пройти ему тест на наличие души — он пес из подворотни, крыса в канаве… Главной ошибкой сторонников абортов была произвольность границы, которую они провели. Человеческий эмбрион не наделен конституционными правами, а потому его можно убить совершенно законно. Плод в утробе какие-то права вначале имел, но затем решили, что и семимесячный плод — еще не человек. А новорожденный? Это же овощ, не способный ни сфокусировать взгляд, ни понимать, ни говорить — дело было выиграно в суде, который признал, что плод, покинувший утробу в результате органического процесса или случайно, — всего лишь плод, не более того, а значит… Но где провести черту? Первая улыбка? Первое слово? Потянулся за игрушкой? Граница отодвигалась все дальше. И вот теперь — самый дикий произвол — человек не имеет души, пока не освоит алгебру!

В таком случае древние греки платоновских времен, безусловно, недочеловеки, поскольку им была известна лишь геометрия. Алгебру придумали гораздо позже средневековые арабы. Да, произвол, причем чисто юридический, не имеющий никакого отношения к теологии. Церковь с незапамятных времен, фактически с самого своего начала утверждала, что даже яйцеклетка, не говоря уже об эмбрионе, столь же священная жизненная форма, как и любая топчущая землю. Уже тогда было ясно, к чему могут привести абстрактные заключения о том, «когда душа входит в тело» или, на современном языке, «когда человек получает полные права по закону». Теперь ребенку, играющему в саду у дома, остается лишь обманывать себя — в защите и безопасности ему отказано.

Что ж, посмотрим, что они сделают с человеком тридцати пяти лет с дипломом Стэнфордского университета. Посадят на месяц в клетку с пластиковой миской и парашей, а потом задушат вместе со всеми, если никто не усыновит?

И все-таки риск… хотя рискует прежде всего сын, о нем и надо думать.

Эд Гантро оглядел испуганные лица детей. Здесь не только его сын.

— Говорю вам тайну, — процитировал он из Библии, — не все мы умрем, но все… — Вот кретин, дальше вспомнить не мог. Продолжил как мог: — Мы проснемся, сразу, в мгновение ока…

— Заткнитесь там! — рявкнул водитель из-за решетки. — Отвлекаете от дороги. Будете шуметь, пущу газ, нам разрешено в таких случаях, ясно?

— Мы будем молчать, — поспешно заверил Тим, с мольбой взглянув на отца.

Эд Гантро лишь вздохнул и сдался. В конце концов, главное начнется не здесь, а в Передержке, куда по первому сигналу помчатся репортеры и телевидение.

Дальше ехали молча, каждый со своими мыслями и страхами. Эд снова и снова прокручивал в голове план действий, обдумывал возможные варианты.

Когда фургон затормозил на стоянке Передержки и задняя дверь распахнулась, Сэм Карпентер, главный санитар, заглянул внутрь и прорычал:

— Черт побери, у тебя там взрослый, Феррис! Ты хоть понимаешь, придурок, что наделал? А если активист какой-нибудь?

— Он сказал, что, кроме сложения, математики не знает, — пожал плечами Феррис.

Карпентер поманил пальцем Эда.

— Документы! Имя, номер страховки, регистрация в полиции — поглядим, кто ты такой.

— Да ладно, какой активист, просто деревенщина, — поморщился Феррис, глядя, как Гантро неловко достает пухлый бумажник.

— А еще отпечатки возьмем, полный набор, — самодовольно добавил Карпентер, — это номер один в нашем деле.

Час спустя он просматривал распечатки с компьютеров из специального секретного центра в штате Вирджиния, замаскированного под сельскую глубинку.

— Так и есть, диплом по математике из Стэнфорда плюс магистр психологии, и эту психологию он на нас сейчас и отрабатывает, к гадалке не ходи. Черт, надо поскорее от него избавляться.

— У меня была душа, — с наивным видом заявил Гантро, — но я ее потерял.

Карпентер поднял брови.

— Это как же, интересно?

— Эмболия сосудов, — объяснил задержанный. — Та часть коры головного мозга, где находилась душа, у меня отмерла, когда я вдохнул пары инсектицида. Потому и живу теперь в деревне, питаюсь корнями и личинками вместе со своим сыном Тимом.

Карпентер пожал плечами.

— Можно сделать ЭЭГ.

— Это что, мозги просвечивать?

Главный санитар, не ответив, прорычал Феррису:

— Согласно закону, душа появляется в двенадцать лет, а ты притащил тридцатилетнего. Не хватало еще обвинения в убийстве! Срочно вези его туда, где нашел, и выбрось на хрен, а станет упираться, пусти газ. Это приказ, ясно? Иначе не только работу потеряешь, но и дело заведут.

— Мое место здесь, — апатично вставил Эд Гантро, — я тупой.

— А его ребенок, — продолжал Карпентер, — небось какой-нибудь математический гений-мутант, каких показывают по ящику. Тебя элементарно подставили, придурок, и прессу наверняка предупредили. Срочно забирай обоих и газуй туда, где подцепил, или куда угодно, лишь бы глаз чужих не было.

Феррис злобно скривился.

— Кончай истерить! Сделай ему ЭЭГ и томографию, а мальчишек…

— А если они все гении? Это может быть крупномасштабная подстава, а ты, если совсем кретин, помалкивай. И вообще помалкивай обо всей истории. Отвези, я сказал, и запомни: ничего не было — ясно, твою мать?

— Вон из машины! — скомандовал Феррис, нажимая кнопку, управлявшую решеткой.

Трое мальчиков выбрались наружу, Эд Гантро остался сидеть.

— Так, не хочет, — главный санитар кивнул Феррису, — значит, применим силу.

Вдвоем они забрались в фургон, и через секунду Эд Гантро шлепнулся на асфальт автостоянки.

— Теперь ты просто прохожий, — усмехнулся Карпентер. — Можешь плести что угодно, все равно не докажешь.