В случае счастья Фонкинос Давид

Клер вышла на работу; все казалось ей бесцветным и пресным; она чувствовала себя оторванной от земли, почти как самолеты. И решила заняться благотворительностью. Будет волонтером, станет в свободное время раздавать бесплатные обеды в столовых для неимущих. Будет приходить туда через воскресенье и по вечерам на неделе. Ей объяснили, что самое главное – улыбаться. Делиться человеческим теплом. Она взялась за дело с огромной энергией. Она тоже черпала тепло в этих людях, оказавшихся на обочине общества. Такой эмоциональный обмен. Подступала зима, скоро начнутся холода. В головах у людей все перевернулось: после лета 2003 года все боялись зноя и думали только о жарких месяцах. Привычное могущество зимы отошло на второй план. Холод сплачивал обездоленных, сбивал их в уличные стайки. Клер с волнением ощущала свое родство с теми, кто приходил поесть. Человеческая уязвимость разъедает любые границы; даже бедность больше не была уделом избранных.

Хрупкая молодая женщина, казалось, не находила себе места, бродила туда-сюда по столовой. И внезапно направилась к Клер. Приблизилась, не говоря ни слова, и Клер налила ей миску супа.

Та отошла, безмолвно удалилась в безмолвие.

Через два дня Клер увидела снова эту девушку и узнала ее. Она выглядела такой же робкой, но все же поздоровалась:

– Добрый вечер.

– Добрый вечер.

– Меня зовут Клеманс.

Клер не в первый раз с кем-то знакомилась, но сейчас она удивилась. Казалось, девушка совершает над собой нечеловеческое усилие. Клер ответила, что ее зовут Клер. Разговор вышел короткий и сразу увяз в смущении, скрытом за двумя улыбками. Вечером Клер пожалела, что не продолжила его, не сумела завязать отношения. Она вела себя смешно и глупо. Клеманс, наверно, пришлось очень напрягаться, чтобы выдавить из себя эти слова. По счастью, Клер уже назавтра представилась возможность наверстать упущенное. Обе были немногословны, но разговор состоялся. Спустя еще несколько дней уже можно было говорить о начатках известного взаимопонимания.

Она рассказала об этой сцене Сабине. В последнее время они виделись нечасто, Сабина с головой ушла во всепоглощающую любовь. Поначалу она боялась сказать подруге, что мужчиной ее жизни был Эдуард. Узнав об этом, Клер расхохоталась. Чего же тут стесняться? Верно говорят, что не было бы счастья, да несчастье помогло. Она от души порадовалась за Сабину, но у той эйфория разгорающейся страсти отбила чуткость и такт. Ее совершенно не интересовали трудности, которые переживала Клер; она только кивала машинально, когда та рассказывала ей о столовых для бедняков. Собственное счастье заткнуло ей уши. Клер не обижалась; как хорошо, что у той наконец-то блестят глаза. Все до поры до времени, думала она, все тускнеет и изнашивается. Отчасти она была права. Все до поры до времени, но по разным причинам. Через несколько месяцев Эдуард и Сабина умрут.

Однажды вечером, после пары дежурных фраз, Клеманс вдруг сказала:

– Клер… У меня к вам просьба… Немножко странная…

– …

– Совсем не то, что вы думаете… Лучше я вам все объясню… Не могли бы мы выпить кофе, когда вы освободитесь?

Клер ее предложение смутило. Конечно, надо было просто сказать “да”, спору нет, но она не знала, как это понимать. Ответила, что подумает, и пошла спросить совета у опытной волонтерки. Никаких правил на сей счет не существовало, каждый волен был поступать по своему усмотрению. Клер почувствовала себя виноватой: как она может в чем-то отказать Клеманс? Нельзя же расточать человеку улыбки, а потом отказаться даже выслушать его просьбу. Она согласилась. Клеманс подождет ее в кафе. Чего она хочет? А вдруг она попросит денег, тогда что делать? Отправляясь на встречу, она не знала, как себя вести. Клеманс поднялась ей навстречу:

– Спасибо, что пришли.

– Не за что.

– Знаете, мне так неловко… Я… Вы всегда такая… В общем…

– Успокойтесь, я вас слушаю… Если смогу, я вам помогу.

Клеманс слегка заикалась; ее голос словно ехал на метро. Клер слушала и приходила к мысли, что ее неуверенность, ее страх перед сложностями просто смешны. В том, что рассказывала Клеманс, не было ничего безнадежного. Да, ей плохо удавалось сводить концы с концами, но она больше не стеснялась приходить пообедать бесплатно, когда можно. Она в двух словах описала свою жизнь, просто чтобы поскорее подвести к своей просьбе. Упомянула любовную связь и разрыв, очень болезненный. Из-за него-то она и стала такой ранимой. После той истории ей было трудно вернуться к нормальной жизни; она отстала в учебе, почувствовала себя неполноценной. Но прошло два года, и сейчас дела постепенно идут на лад; она учится на курсах, потом сможет найти работу. Несмотря на все трудности, она казалась очень рассудительной и полной жизненной энергии. Убежденной, что черная полоса в ее жизни подходит к концу. И тут наконец она перешла к делу, о котором хотела попросить Клер.

– В общем, я встретила одного человека.

– Отлично.

– Вернее, нет, не встретила… То есть скоро встречу. У нас назначено свидание.

– Замечательно.

– Да, но я не могу пойти.

Клер нервно засмеялась. Разговор получался странный, почти сюрреалистический. И чувство это еще усилилось, когда она поняла, чего от нее хочет девушка.

– Ну вот… Это для меня так важно… Мы познакомились по интернету… Два года я не верила, что смогу начать что-то снова… У нас все очень серьезно, я чувствую… Но я боюсь идти… Я знаю, вы, наверное, думаете, что я сумасшедшая… Но вы такая добрая, всегда так приветливы со мной… У меня не получится, я знаю… Мы целый год договаривались и вот договорились наконец… Так долго, потому что мы оба страшно застенчивые… Ну, и я теперь не могу… Не могли бы вы пойти вместо меня?

Клер немного подумала и согласилась. Разве можно было отказать? Она еще не знала, какие найдет слова. Постарается описать Клеманс, расписать ее достоинства. В конце концов, чужие достоинства придумать легче всего. И вообще все это ее забавляло. По дороге в гостиницу ей захотелось позвонить Жан-Жаку, рассказать ему про эту историю. В последнее время они делились только тяжелыми частицами жизни, бытовыми делами без всякой легкости. Но она передумала: вряд ли Жан-Жаку понравится, что у нее свидание с незнакомцем. Вот такие у них с мужем были отношения; она никогда не говорила ему того, что хотела сказать, и он тоже. Их связь держалась на худшей из неловкостей – на заранее обдуманных словах.

На следующий вечер Клер вошла в кафе, где было назначено свидание. Она искала глазами желтый галстук – условный знак. Несмотря на клубы дыма, ее взгляд почти сразу уперся в желтое пятно. Мужчина сидел на видном месте. Через несколько секунд Клер застыла у его столика.

Перед ней был желтый галстук; она зажмурилась, потом снова открыла глаза.

Нет, этого не может быть.

Некоторые честолюбцы были разочарованы, когда Жан-Жак вернулся на работу. Тем, кто делал ставку на роковой исход его депрессии, пришлось пересмотреть планы атаки; их ошибки, скорее всего, обернутся повышением на пару этажей. Остальные встречали Жан-Жака как настоящего победителя. Его снова похлопывали по спине – верный знак возвращения в общественную жизнь. О собственной жизни он старался не распространяться; он по-прежнему верил, что слова закрепляют ситуации, а об этом не могло быть и речи. Разлука долго не продлится. Конечно, такие мысли посещали его в условно позитивные минуты (когда его хлопали по спине), а вечерами, прозябая в гостинице, он, случалось, пускал безусловную слезу. Он во всем виноват, он загнал свою жизнь в тупик.

Эдуард посоветовал ему заняться спортом. Ему нужно во что бы то ни стало снова раздаться в плечах, придать своему будущему физическую внушительность.

– Ты в зеркало посмотрись. У тебя плечи на коленки похожи…

До сих пор физически виноватым он себя еще не считал; это было его последнее неисследованное прегрешение. Но ему и правда хотелось бегать, напрягаться, хотелось быть мужчиной, способным оторваться от земли после служебной апатии.

Рядом с гостиницей находился теннисный клуб; в свои одинокие недели он мог иногда играть по вечерам. Но здесь его подстерегала одна из самых страшных экзистенциальных проблем теннисиста: где взять партнера? Он слонялся по коридорам клуба, пытаясь завязать хоть какие-то полезные знакомства, но без толку: теннисист – порода парная. Они все словно так и жили по двое, а отдельные гурманы даже по четверо. Может, кого-нибудь подкупить? Или ждать, когда кто-то останется со своей ракеткой не у дел? Он категорически не желал стучать мячом об стенку; от одной этой мысли у него начиналась депрессия; в спорте он искал, помимо прочего, еще и человеческого общения. А стенка – партнер не самый человечный. Поскольку идею подал Эдуард, он предложил ему ходить играть вместе. Но Эдуард был слишком влюблен, ему и в голову не могло прийти растрачивать свое тело на что-то другое. Он находился на той стадии любви, когда бегать за мячиком так же нелепо, как бегать за другой женщиной.

– Надо было меня спросить. Вон висит доска объявлений, там игроки находят друг друга, – сказал администратор теннисного клуба, заметив, что новичок две недели бродит неприкаянный.

Жан-Жак с облегчением, но и с некоторым волнением устремился к доске. На карточках вверху указывался уровень и свободные часы. Внизу игрок уточнял, кого из теннисистов он предпочитает, – своего рода объединение по интересам. А еще – способ обозначить свои наклонности; впишешь Лендла, и всем понятно, что ты ходишь сюда только играть; впишешь Макинроя, значит, любишь получать по носу; впишешь Ноа, значит, после короткого сета отправишься пропустить по стаканчику; и так далее. Жан-Жак не нашел никого подходящего по уровню, и ему пришлось заполнить карточку. Он аккуратно прикрепил ее на доску, вдруг кто-то из игроков проявит интерес? В графе “любимый теннисист” он написал “вы”, в надежде, что эта шутка выделит его объявление среди прочих. Он гордился этим всплеском юмора, почему бы и нет. И точно, шутка принесла свои плоды: через три дня раздался телефонный звонок:

– Если ваш любимый игрок – это я, не могу лишить вас удовольствия играть со мной.

С одинокими теннисистами не соскучишься.

Так Жан-Жак познакомился с Жеромом. Очень странная ситуация – вдруг оказаться на корте с незнакомцем. Еще двумя словами не перемолвились, а уже перекидываются мячиком. Встречаясь с кем-то, всегда хочешь выглядеть на все сто, поэтому оба изо всех сил старались бить по мячу по всем правилам, а посылая его в аут, в ту же секунду извинялись. Они почти что состязались в вежливости. И еще в лицемерии, потому что Жан-Жак недоумевал, отчего это сегодня у него никак не получается удар слева, хотя этот удар слева не получался у него никогда. После первого матча мужчины немного поговорили. Жером оказался довольно застенчив, чего никак нельзя было сказать по его первому звонку. Это был молодой человек двадцати трех лет, сотрудник компьютерной фирмы. Весь день он сидел, уставившись в дисплей, и по вечерам ему надо было снять напряжение. Мотивы у них были похожие, но жизненный опыт, казалось, не имел особых точек соприкосновения. Обменявшись парой расхожих спортивных фраз, они условились о новой встрече. Заранее, конечно, не скажешь, но возможность дружбы между ними полностью исключать не стоило.

После третьего матча они решили вместе поужинать. Жан-Жак впервые в жизни оказался в обществе мужчины моложе себя. И сразу вошел во вкус, вырос в собственных глазах. Приятно беседовать с почтительной молодежью. Они общались на удивление легко и просто. Поговорили о работе, но Жерому не хотелось особо распространяться о том, чем он занимается. Его больше интересовала другая тема: – У тебя, наверно, большой опыт с женщинами, да?

Вот вопрос, на который ни один мужчина не может ответить “нет". Жан-Жак дал понять, что да, большой. На третью встречу их зарождающаяся дружба стала понемногу осваиваться в правде. Жером в отношениях с женщинами был довольно неопытен, но позволил себе одно признание.

А потом, после признания, позволил себе попросить Жан-Жака об одной услуге.

Через два дня Жан-Жак, глядя вечером на себя в зеркало, нашел, что в этом желтом галстуке выглядит довольно нелепо. Сидя в прокуренном кафе, он не мог толком разглядеть входящих. Ему хотелось плакать, непонятно почему, быть может, от ностальгии по тем временам, когда он тоже сидел и ждал любимую женщину или женщину, которую полюбит. Заметив Клер, он попытался спрятаться, но она решительно направлялась к нему. На миг оба остолбенели, а потом она развернулась и быстро пошла прочь. Жан-Жак тут же вскочил и бросился следом, расталкивая оказавшихся на пути посетителей. Он жил. В этой минуте сошлись вместе все ингредиенты нереального.

Дело было 12 октября.

В нереальности всегда идет дождь. После всего пережитого им не хватало только промокнуть в погоне и едва не погибнуть в свете автомобильных фар. Жан-Жак после своих занятий спортом бежал легко и, быстро нагнав Клер, пошел рядом. Клер была в плаще, она была красива оглушительной красотой женщины, отбивающейся понарошку. Так отталкивают мужчину за секунду до того, как его поцеловать.

– Как ты мог? Говоришь, что любишь, а сам клеишь девиц по интернету! Ты мне противен…

Жан-Жак не смутился. Уже то, что он увидел Клер в день, когда ждал другую женщину для другого мужчины, переполняло его сказочным счастьем. Недоразумение быстро разъяснилось, это был не бульварный роман. Клер поняла, что Жан-Жак не назначал свидания Клеманс, что он пришел от имени застенчивого парня. И они застыли в своем совпадении. Жизнь, величайший фокусник, вернула их в очевидное. Под дождем их слезы были почти незаметны. Они долго стояли в обнимку, расчувствовавшись, как в первый день своего чувства.

Спустя несколько дней Жан-Жак и Клер устроили настоящую встречу Жерома и Клеманс. Те, конечно, смущались, ведь это было их первое свидание. Оба страшно удивились, что прибегли к помощи третьего лица – еще одна их общая черта, и весьма важная. Они поблагодарили Жан-Жака и Клер за то, что те для них сделали.

– Нет, это вам от нас спасибо, – ответил Жан-Жак. – Да, это мы вам благодарны, – подхватила Клер.

Они еще не могли прийти в себя после случившегося. Если двое незнакомых людей, назначивших друг другу встречу, по воле величайшей из случайностей выбрали именно их, то все сомнения отпадали. Они держались за руки. Жером и Клеманс тоже посмеялись такому совпадению. Они ушли вместе, ступая осторожно, словно от их шагов могла растрескаться земля. Зашли в какой-то дом, сели в лифт. В замкнутом пространстве между ними не чувствовалось никакой неловкости. Потом они позвонили в дверь. Игорь открыл с несвойственной ему раскованностью. Войдя, они поздоровались с Ибаном; тот листал газету и сделал неопределенный жест рукой. Механика их приветствий говорила о давней дружбе. За чаем они обсудили последние этапы своего задания и порадовались его успешному завершению (правда, в этой радости проскальзывали нотки грусти). Какое-то время назад в голове Игоря родилась идея (разумеется, это была русская идея). Состояла она в том, чтобы вовлечь обоих в ситуацию, которую они сочтут невероятной. Ведь им не хватало только, чтобы жизнь подбодрила их, подала знак к продолжению их союза. Не важно, настоящий знак или нет. Жан-Жак и Клер годами будут обсуждать тот случай, но им и в голову не придет, что они стали счастливыми жертвами чужих козней.

– Нет, ты представляешь, это же с ума сойти…

– Да, с ума сойти…

– Чтобы два незнакомых человека…

– Попросили именно нас…

– Да, с ума сойти…

И они целовались, собственными губами доказывая, что чем грубее обман, тем легче в него веришь.

Жером и Клеманс вернулись к своей жизни, о которой нам ничего не известно. А кузены вышли из дому и отправились в кино. Наконец-то, на радость Игорю, в одном кинотеатре шло “Небо над Берлином". Они думали, что они в зале одни, но, когда погас свет, вошла молодая женщина. И села неподалеку от них.

Это была Соня.

Фильм начался, зазвучали первые слова:

Ален умрет в праздности спустя восемь лет. Все эти годы он не будет делать почти ничего. Он, прославивший человеческие руки, больше не шевельнет и пальцем. Станет вести растительную жизнь, тихо бродить среди цветов в саду, руки в карманах, и ни разу не притронется ни к одной розе. Он будет стараться обходить как можно дальше тот угол сада, где висел гамак. Разве только взглянет издали на этот предмет с неприкрытой ненавистью: вот она, настоящая могила для мужчин. В один прекрасный день – апофеоз его бесцельной старости – он, презрев все опасности воспоминаний, сорвет гамак с вековых деревьев. И сожжет его прямо на земле. Обрывки гамака, превращаясь в дым, вознесутся над Марн-ла-Кокетт, и женщинам городка, непонятно почему, придется не по душе запах гари (запах мужской слабости). Ален, словно завороженный, станет впитывать взглядом даже самый мелкий уголек, самую ничтожную агонию огня. Это будет в своем роде бунт, иллюзорный протест против механизма, сокрушающего мужчин. В минуты, когда гамак растает в дыму, его взгляд затуманят слезы.

Но дымное облако догорающих угольев скроет их от чужих глаз.

Покинув семейный очаг, Рене почувствовала, что на нее возложена миссия – миссия вернуть прошлое. Она устремилась в Орли и взяла билет до Венеции. По прибытии, войдя в первый попавшийся пансион, спросила комнату и телефонный справочник. И нашла в нем имя того, кого так сильно любила. В жизни все так просто; и смешно этой жизни себя лишать.

Нет, конечно, все совсем не так просто. Мы предаемся воспоминаниям и любим их, а они нас забывают. Каждая капля ностальгии сужает дорогу, ведущую к смерти. Рене стояла перед домом Марчелло, и ее била дрожь; вся ее жизнь была здесь, вместилась в этот тупик, освещенный неверным светом. Она ощущала себя в картонных декорациях; все происходящее было словно отзвуком грезы, театральной нереальности. Дверь у Марчелло, как по волшебству, оказалась приоткрыта; она могла проскользнуть внутрь и, быть может, молча посмотреть на него. Она вошла. И сразу его увидела. Увидела Марчелло. Мужчину своей жизни, свой миф. Того, кого любила всегда. Того, кто сделал ее жизнь серой и ничтожной. Рене никогда не хватало здравомыслия не сравнивать несравнимое. Слишком легко умереть ради секунды, выбивающейся из рутины дней. Когда любые слова, да и жесты, ослепляют нас лживой простотой. Рене любила в Марчелло то, чего не любила в своей жизни. Иными словами – все.

В первые секунды она не хотела замечать, насколько он постарел. Насколько трудно представить его сейчас скрючившимся под кухонной мойкой. Насколько он уже не способен любить ее у каждой двери и каждой стены. Но в миг, когда увядание молодого любовника дошло до ее сознания, ее тут же парализовала другая, очевидная и еще более ужасная мысль. Мысль о собственном увядании. В воспоминаниях она была красива, ведь воспоминания не стареют. Пьедестал ее мифа разбился о время. Она хотела развернуться, но подошла к столу. Марчелло заметил ее. Он провел рукой (рукой, которую так любила Рене) по лицу, словно хотел убедиться, что не спит.

– Что ты здесь делаешь?.. Столько времени прошло… Тебе что-то нужно?

– …

– Да говори, наконец! Нельзя же стоять и молчать. Как привидение.

– Я хотела тебя видеть. Вот и все.

– Ну вот и увидела.

Через минуту Рене ушла. В тот вечер Марчелло долго не мог уснуть. Он раскаивался в своем поведении. Но он не вынес этого внезапного вторжения прошлого. Ему хотелось забыть все, что он пережил. А Рене бродила словно тень. Побывав привидением, решительно трудно упиваться собственным замыслом. Реакция Марчелло казалась ей жалкой. Даже жестокой. Какая жестокая холодность. Но, по правде говоря, чего она ожидала? Она не знала. Только ей теперь казалось, что она всю жизнь грезила мужчиной, который был всего лишь мифом, аномалией, просто телом. Испортила себе жизнь во имя мимолетного счастья. Была неважной матерью и неважной женой. Но, несмотря на всю горечь, ее захлестывала волна несомненной радости. Рене наконец понимала, в чем изъян ее существования, это уже немало. Понимать, насколько ты ничтожен, всегда лучше, чем коснеть в ничтожестве. Кто знает, может, теперь у нее есть надежда стать лучше. Помогать другим. Дарить любовь: если поскрести в глубинах сердца, там должно найтись, чем помочь каким-нибудь душевно обездоленным. Она села на катер и отправилась на остров Лидо. Гранд-отель в то время года был закрыт. Зимняя атмосфера на курортах всегда смахивает на атмосферу дневных театральных кулис и съемочных площадок в дни простоя, на лица клоунов в одиночестве. Уныние, которое, однако, дает надежду. Надежду, что скоро, в новой вспышке иллюзии, все начнется сначала. Рене заворожила пустота. На пустынном пляже ложился спать ночной туман. Даже если бы кто-нибудь там оказался, Рене бы он не заметил.