Амулет Паскаля. Последний бриллиант миледи (сборник) Роздобудько Ирэн

Странно, в его голосе было столько радости, что я усомнилась в страстном желании каждого из присутствующих вырваться отсюда.

Длинноносый нервный господин был следующим, он с удовольствием запустил руку в судьбоносный сосуд и с немалым разочарованием сообщил обществу то же самое:

– Прозрачный…

«Переводчик Шекспира» в старых кроссовках чихнул, извинился, выпустил шарик из рук, полез за ним под стол. И известил оттуда:

– Прозрачный.

Раскосая хищница с безразличным видом сунула свою лапку в аквариум.

– Аналогично! – сказала она, затягиваясь сигаретой и выпуская дым чуть ли не мне в лицо.

– Если никому не повезет, будем тянуть по второму кругу! – сказал мсье Паскаль.

Но мне не пришлось начать этот «второй круг», спустя миг женщина в блестящем платье захлопала в ладоши и воскликнула:

– Амулет!

На ее ладони лежал шарик с маленьким черным цветком внутри.

Мне стало очень интересно: что же дальше?

– Ну вот, Вероника, – улыбнулся мсье Паскаль, – вы и дождались своего часа!

– Поздравляю, Вероника, – подхватил Иван-Джон.

И все пришли в движение, потянулись чокаться своими бокалами к женщине, будто она была именинницей. Она смеялась. Потом встала из-за стола и пропела несколько строчек из песни а капелла. Она пела, закрыв глаза, я видела, как вибрируют ее губы, а гортань переполняют какие-то дивные звуки, которых, как мне показалось, нет в природе… Голос был довольно сильный, с широким диапазоном. Я даже не заметила, что с удовольствием отбиваю такты ногой.

А уже потом вспомнила, откуда знаю этот голос! Это он доносился из радио сегодня поутру:

Наконец певица открыла глаза. Они подозрительно блестели. Бросила салфетку на стол и довольно пошлым жестом отерла указательным и средним пальцами уголки губ, которые раскрыла так, будто произносила букву «о». Этот жест совсем не подходил к тому образу, в котором она находилась минуту назад…

– Ну и чего же мне от вас ждать? – спросила она, окинув взглядом участников застолья.

А я удивилась тому, какими разными были эти люди.

Если это общество «избранных», неких «сливок общества» местного разлива, разве могут они быть такой неоднородной массой? Эта вульгарная красотка в платье-купальнике, этот остроносый нервный господин, душка Фед в простой клетчатой рубашке, косоглазая «хищница-вамп», будущий литературный гений Иван-Джон, голодранец в рваных кроссовках… Паноптикум! Что их объединяет? Разве что скука маленького городка и неординарная личность хозяина. А может, мсье Паскаль – просто безумный богач или одинокий чудак.

– Ну? – нетерпеливо сказала Вероника. – Чего ждать от себя, я знаю…

– Ваше слово, господа! – поторопил общество мсье Паскаль. – Начнем с конца. Опять с вас, Джон.

– Думаю, здесь все понятно, – сказал тот. – Вероника хочет петь. Это просто, как дважды два.

– Да, – скривила губы «хищница». – Но сначала она хорошенько вываляется в дерьме…

– Это уже интереснее, – оживился мсье. – Объясните свои соображения, госпожа Галина.

(О, с немалой долей злорадства подумала я, эта роскошная мадам имеет довольно заурядное имя!)

Госпожа Галина снова уставилась в длинную сигарету и насмешливо прищурилась.

– Что тут скажешь – все написано на лице… Девочка из бедной семьи и с такими наклонностями должна иметь клыки… Эти клыки должны отрасти. Для этого надо поточить дерево, железо, перегрызть несколько глоток, покувыркаться на грязных простынях, бросить в толпу свою плоть… Это – цена славы, богатства и одиночества! Все это придет к тебе, Вероника!

– Что скажете вы? – мсье Паскаль обратился к нервному долгоносику.

Тот будто очнулся от глубокого сна, пожал плечами.

– Я не тружусь на преходящее… Я в этом не разбираюсь. Но если нужно мое мнение… Не смешивайте мак с коноплей, Вероника. Не занимайтесь самодеятельностью, не пишите книг, не рожайте детей. А еще… не носите жемчуг…

Он еще бормотал что-то невнятное, пока его не перебил Фед:

– Не слушай его, Вероника! Я вижу тебя посреди огромной площади… Ты получаешь то, чего заслуживаешь: энергетику толпы. Я прекрасно представляю тебя в роскошном дворце, который ты приобретешь, когда устанешь от этой энергетики. Вокруг тебя полно людей… Они растаскивают твою жизнь по нитке, каждая из которых – золотая. О тебе напишут примерно такое… – Он задумался и довольно артистично сделал вид, что держит в руках газету: – «…Она меняет прически и наряды, цвет волос и любовников так часто, что это не укладывается в головах среднестатистических обывателей. Никогда не угадаешь, какой она появится в следующий раз – ангелом или демоном, женщиной-вамп или застенчивой школьницей… Она шокирует. Несомненно, она – красивая, талантливая и достигнет колоссального успеха…»

В конце тирады он сделал вид, что комкает газету и бросает к ногам своей визави. Та восторженно захлопала в ладоши:

– Браво, браво! Ты настоящий друг!

– Но сначала – дерьмо, дерьмо… Полными ложками… Куча дерьма! Гималайские горы отборного вонючего дерьма… – беззлобно пробормотала «хищница» и обратилась к переводчику: – А вы чего молчите?

– Да, да, – спохватился и засуетился он. – Собственно, я, как и господин Никола, не очень различаю ноты. Особенно в современных интерпретациях… Я вижу Веронику, которая пишет книги для своих многочисленных чад. Собственно, для этого не обязательно покидать городок. Она могла бы петь во время наших праздников…

– Какого черта! – воскликнула женщина и выдала такую высокую ноту, что на столе вдребезги разлетелся бокал. – А такое вы видели?!!

Все засмеялись.

– А что скажете вы, господин Паскаль? – обратилась Вероника к хозяину.

Наступила тишина. Я тоже затаила дыхание.

– Все присутствующие правы. Вы должны прислушаться к каждому, – сказал мсье Паскаль. – Я могу добавить лишь то, что, покинув наш город, вы возьмете себе псевдоним. Он будет связан со святостью… Вы проживете долго. Ваш псевдоним вас спасет. Лишь бы вы правильно его выбрали…

– А разве вы мне не подскажете?

– Нет. Вы найдете его сами… И еще. Вы должны уехать с одним чемоданом и тридцатью пятью долларами в кошельке…

Вероника покачнулась и уронила бокал, который держала в руке, себе на колени. Наверное, со мной бы случился такой же шок. Я, как добросовестная прислуга, поспешила подскочить с места, подхватила Веронику под руку и повела в уборную, чтобы замыть пятно.

– Тридцать пять долларов… Тридцать пять… – бормотала она, пока мы шли через зал к двери. – Что можно купить на эти сраные тридцать пять долларов?..

Как побитая собака она оглянулась на общество и с надеждой произнесла:

– В прошлый раз вы дали сэру Генри десять тысяч! Это несправедливо…

– Генри давно проиграл все это в казино, – спокойно ответил мсье Паскаль. – Сейчас у него осталась такая же сумма, которую я предлагаю вам… А вы должны поступить наоборот. Если, конечно, чего-то стоите. Проводите ее, госпожа Иголка, дайте что-нибудь из вашего шкафа – кажется, у вас одинаковый размер, – я потом компенсирую…

Пока мы шли по лестнице, Вероника молчала и только растерянно качала головой, мне пришлось все время поддерживать ее. Еще бы! По крайней мере, в моем кошельке перед этой поездкой была заметно большая сумма, чем та, которую предлагал мсье Паскаль. Я ее прекрасно понимала. Мы зашли в уборную.

– Не переживайте, – сказала я. – Вы не обязаны придерживаться правил этой дурацкой игры. В конце концов, останьтесь тут или займите деньги у друзей…

Она отшатнулась и бросила презрительный взгляд в мою сторону, словно увидела впервые:

– Что ты в этом смыслишь?! Кто ты такая? Прислуга! Сучка драная! Дешевка!

Бесспорно, она погорячилась… Потому что в тот же миг оказалась в дальнем углу уборной, а к ее фигурно вырезанным краям модного платья прибавилась парочка незапланированных оборок. Она с трудом поднялась на своих высоких каблуках. Ноги у нее были такие длинные, что она путалась в них, как кузнечик. Ладонями она скользила по скользкому кафелю. Короче говоря, ее вставание с пола называлось «Переход Суворова через Альпы». Я подошла и вежливо помогла ей. Она поднялась, будто ничего не произошло, – свежая и веселая. Я хорошо знала такой тип женщин. Обычно с ними начинаешь дружить после того, как слегка испортишь им прическу.

Она оборвала подол платья, обтерла им потное лицо, и мы обе рассмеялись.

– В конце концов, – сказала она, – мсье Паскаль никогда не ошибается…

Она достала из своей маленькой сумочки, болтавшейся на запястье, целлофановый пакетик, кусочки папиросной бумаги и элегантное устройство для скручивания сигарет.

– Косячок забьем? – миролюбиво спросила она, садясь на подоконник.

Я подумала, что это никак не входит в правила моего проживания в этом доме. В любую минуту сюда могла прийти матушка Же-Же с чистыми полотенцами и комплектом белья, которое я попросила принести. И если Вероника была здесь частым гостем, то в отличие от нее я не знала, что мне позволено, и на всякий случай категорически закачала головой. Она не настаивала. Опытными движениями насыпала на бумажку травку, скрутила сигаретку, щелкнула зажигалкой и, затягиваясь, прикрыла глаза.

– «Не смешивать мак с коноплей» – относится к этому? – улыбнулась я, вспомнив наставления того, которого звали Николой.

– А! Этот чудак вообще ни в чем не разбирается, кроме своей физики, – махнула рукой Вероника.

Я видела, что она окончательно успокоилась.

– То, что сказали о вас гости, – правда? – спросила я.

– Что именно?

– Ну, что вы из… малоимущей семьи.

– О, это все так неинтересно! Правда, правда. У моего отца шестеро детей, я – старшая. Мать умерла, когда мне было пять лет, и я ее совсем не помню. Мне надоела такая жизнь. Если бы не мсье Паскаль, я бы тут с ума сошла! А теперь совсем другое дело – скоро меня здесь не будет! Плевать на деньги. Есть куча способов их заработать.

Она красноречиво повела бедрами. Мы снва рассмеялись. В уборной уже основательно пахло травкой…

В дверь постучала матушка Же-Же, и я взяла у нее пакет с одеждой.

– Ну вот, можете переодеваться. Не помешаю… Вы еще выйдете к гостям?

– Нет. Нет… – серьезно сказала Вероника. – Прощание будет слишком грустным. А я не люблю ничего грустного. Они об этом знают. Чао-чао!

Я внимательно посмотрела на нее.

– Ждешь совета? – спросила она. – Попробуй когда-нибудь сыграть… – Она подбросила на ладони стеклянный шарик, схватила его и сунула себе в бюстгальтер. – Хоть сейчас! Скажи, что думаешь ты.

– Думаю, что у вас удивительный голос, – сказала я. – Когда я услышала его по радио, подумала, что так может петь только настоящая звезда!

Вероника присвистнула, вытаращила глаза и покрутила пальцем у виска:

– Ты с ума сошла? У меня не было ни одной записи! Это стоит безумных денег! К тому же, это был экспромт, а не песня… Так, набор слов…

Кстати, я тоже жутко упрямая и поэтому, поднатужившись, кое-как пропела то, о чем шла речь дальше:

– Бред! – воскликнула Вероника. – Но теперь я уверена: тебе стоит сыграть! Ты девочка с безграничной фантазией. Или… Или с большими тараканами в голове. Понимаю, почему мсье Паскаль выбрал тебя. Это в его стиле. Все, до свидания!

– До свидания…

А что я могла сказать?..

Вероника вышла из уборной в моем черном платье, которое сидело на ней великолепно. Неужели так же оно сидит и на мне, с удивлением подумала я…

– Я – диктатор, – говорил мсье Паскаль, когда я вернулась к застолью. Говорил с улыбкой. Когда он так улыбается, его слова кажутся полнейшим абсурдом. – Да, я – диктатор по своей сути. Если бы я не был хорошо воспитанным и вежливым, я бы силой заставил человечество быть счастливым! К этому надо приучать, как приучают котенка ходить в ящик с песком. Сначала тычут его носом в кучку, которую он наложил на паркете, а потом бросают в коробку с теплым мягким песочком… Он чувствует разницу и…

Увидев меня, он прервал свою речь и встал из-за стола:

– Что ж, господа, мы поиграли. Мне пора спать, я человек немолодой. А вы продолжайте веселиться. Налейте всем по последней, госпожа Иголка!

Я снова принялась обходить публику и разливать вино. Место Вероники оставалось пустым, но я наполнила и ее бокал. Кажется, всем это понравилось…

Мне было неловко оставаться в этом обществе без старого мсье, и, когда он вышел, кивнув всем головой, поспешила спросить, нужна ли им моя помощь, не могу ли я тоже покинуть их приятное общество. Кажется, всем это было безразлично. Кроме Ивана-Джона. Он тоже засобирался вслед за мной. Мы выпили «по последней». Я почувствовала, что с меня хватит… Ивану пришлось взять меня под локоть. Так вот мы оказались на улице под деревьями.

– Как понимать то, что здесь происходит? – спросила я, прижимаясь к стволу.

– Просто, – сказал он. – А разве здесь что-то происходит? – Он обвел рукой темное пространство двора. – Здесь покой. Этот городок вроде перевалочного пункта… Никто из тех, кого вы сегодня видели, не собирается похоронить себя под этими деревьями. И мсье Паскаль это прекрасно понимает. Я пока что преподаю в местной школе литературу…

– Пока не возьмете свой шарик? – улыбнулась я.

– Да, – тихо ответил он.

– Разве можно относиться к этому серьезно? А если бы старый мсье предложил вам «русскую рулетку», вы бы тоже согласились?

– Не знаю…

Я уже едва держалась на ногах и стала медленно съезжать вниз по стволу. Мне очень хотелось лечь на аккуратно подстриженный газон. Иван-Джон подхватил меня под мышки.

Мы целовались.

Так долго, что в какой-то миг я заметила на небе тонкую розовую полоску… Не помню, как я очутилась в своей комнате. Совершенно не помню. Возможно, мы оказались там вместе?

Но когда утром я придирчиво осмотрела свою кровать, обнаружила, что вторая подушка оказалась несмятой…

…Я вру, вру.

Почему я все время вру? Прежде всего – самой себе? Почему я стараюсь выглядеть циничной, саркастичной, почему я смотрю на мир так, будто нахожусь «под кайфом»? Собственно, так вело себя большинство из моих знакомых. Хотя под опущенными рукавами их рубашек были скрыты следы от порезов. Метафорических или настоящих. Не имеет значения!

Я прекрасно помню, что было дальше…

Меня сбила с пути добродетели и одиночества музыка.

…Он попросил разрешения поставить свой любимый диск. Собственно, если бы не это – летел бы он ко всем чертям (Господи, опять вру! Оторви мой язык и брось его собакам…)! Так вот, я разрешила. Он достал из внутреннего кармана пиджака диск, нажал на кнопку…

Признаюсь: та мелодия, о которой я говорила, что это моя тайна, – музыка Мишеля Леграна «Шербурские зонтики». Впервые я услышала ее, когда мне исполнилось семь лет.

…Он поставил именно ее.

И меня понесло вспять.

Туда, где идет дождь и маленькая девочка мечтает о большом черном зонтике.

О городе с настоящей тысячелетней мостовой, о которую ломают тоненькие высокие каблучки девушки в модных «газовых» платках.

Где почтальон развозит письма на велосипеде.

А на окне цветочной лавки висит клетка с попугаями-неразлучниками.

Где все здороваются друг с другом. Но вместо «Добрый день» или «Здравствуйте» – говорят: «Доброго здоровья!»

Где смешаны воедино сны и реальность – так, что их не разъединить.

Я улетаю…

Под эту мелодию я всегда плачу. Даже если мои ладони минуту назад были сжаты в кулаки. Вот он и воспользовался именно таким моментом…

Но – откуда он об этом знал? Почему на диске – именно эта мелодия…

Еще было странным то, что утром вторая подушка оказалась несмятой.

Но неизвестно почему у меня появилось хорошее настроение. Точнее – не настроение, а некая внутренняя эйфория. Господи-твоя-воля: я живу в замечательном месте, в собственной упакованной по полной программе комнате, у меня чудак-хозяин и круассаны на завтрак, я дышу лесом и горами, слушаю музыку, а вчерашний вечер принес мне интригу, которая, кажется, наконец не замешана на том, что на родине я называла «любовь-кровь-морковь»…

Вдруг я поняла, что впереди – чудесные дни! К ним нужно долго идти – крушить лед, как ледокол. Очень часто я представляла себя именно таким ледоколом. Размышляла над тем, каким образом эти плоды человеческой мысли нарушают девственность Антарктической пустыни, какие винты расположены под их элегантным брюхом? Попадают ли под них глянцевые нерпы, серебристые косатки и забавные пингвины? Оплакивает ли металлическое сооружение свои случайные жертвы, клянет ли капитана?..

…Одним словом, я проснулась счастливой. Кстати, едва ли не самое главное условие, ради которого стоит жить: просыпаться с улыбкой…

В комнату тихо входит матушка Же-Же, она несет поднос с большой чашкой кофе с молоком и круассанами. (Собственно, именно с этого дня она стала приносить мне завтрак в комнату.)

– Я прошу прощения, – говорит матушка, – но так велел мсье Паскаль.

Она ставит поднос на кровать и с подозрением оглядывает ее вторую половину. Видимо, что-то слышала ночью…

Она еще не вполне доверяет мне, не целиком и полностью симпатизирует. Я для нее – чужестранка. Возможно, она бы предпочла видеть на моем месте свою дочь.

– Спасибо, – говорю я и, чтобы не молчать, спрашиваю: – Какая погода сегодня?

– У нас всегда хорошая погода, – говорит матушка Же-Же и не торопится уходить. Ведь это нормально, когда две служанки пускаются в разговоры.

– Как вы спали? – наконец продолжает она утреннюю «светскую беседу».

– Спасибо, – снова говорю я. Собственно, я уже поняла, что здесь некоторые вопросы, типа «Как ваши дела», не предусматриают подробного отчета. Это немного раздражает. Ведь там, у себя, я привыкла, что в ответ можно начать долгую историю со дня своего рождения. Некоторые, обрадовавшись вниманию к своей персоне, даже сообщают о консистенции утреннего стула.

– А вы? – спрашиваю я.

– Спасибо, – отвечает матушка Же-Же.

Я вижу, что ей невтерпеж кое-что разузнать. Я даю ей эту возможность. Быстренько отхлебываю из чашки и говорю:

– Вы варите превосходный кофе!

– О да! – радуется кухарка. – Это по древнему египетскому рецепту, с кардамоном. Я вас научу.

Пауза. Потом она решается продолжить разговор:

– Можно спросить, почему вы забрались в такую даль?

О, конечно же, можно, думаю я. И молчу, удивленно и чуть растерянно поглядывая на женщину.

Я напрягаюсь, и чашечка дрожит в моих пальцах. Вдруг понимаю, что не знаю, как ответить на этот вполне приличный случаю вопрос. Если бы я плыла на океанском лайнере, приобретя путевку на кругосветный круиз, я бы ответила, что «долго работала-устала-и-решила отдохнуть».

Я поймала себя на мысли, что вовсе не знаю, ПОЧЕМУ меня сюда занесло!

– Ну… Я люблю путешествовать. И собирать новые впечатления… – неопределенно ответила я.

– О! – сказала матушка Же-Же. – Здесь все так спокойно, что вряд ли вам это удастся. Единственное развлечение – гости нашего хозяина. Они постоянно сменяются и бывают такими забавными.

– Как это – сменяются?

– Одни уезжают, другие приезжают. У каждого свои вкусы. Приходится чаще заглядывать в поваренную книгу, ведь память у меня уже не та, что была.

– А часто прибывают новые гости? – спросила я.

– Не часто. Примерно раз или два в месяц. Вот месяц назад, например, появился мсье Никола. Сколько хлопот было с ним, вы не представляете. В первый вечер подала ему, как и всем, пиалу с водой, чтобы помыть руки после лобстера. Так с ним случился припадок. Да еще какой! Оказалось, что он с детства не может смотреть на воду. Вы видели такое?

Я точно такого никогда не видела. И решила держаться от этого нервного чудака подальше.

– Спасибо, что предупредили.

Я поняла, что мне выпала прекрасная возможность посплетничать и обо всех других, кого видела вчера.

– А кто эта темненькая, госпожа Галина? – спросила я.

На этом мои расспросы и закончились. Матушка Же-Же пожала плечами:

– Это меня не касается. Это гости мсье Паскаля. Мы не имеем права обсуждать их. Мсье этого не любит!

Она ушла.

…А я задумалась над ее вопросом. Напрягала память – передо мной возникали лишь отрывочные ассоциации. Я прекрасно припоминала запахи и звуки, которые сопровождали меня почти с самого детства, могла в яркой вспышке «экрана», возникающего в моей голове, увидеть отдельные картинки – те, о которых я рассказывала моему хозяину. Вспомнила дорогу сюда: она была сплошным темным тоннелем, с бесконечным гулом поезда, ревом двигателя самолета, запахом пыли и страхом перед неизвестностью. Я летела по нему, как опавший листок, подхваченный ветром.

Но… что предшествовало этому полету? Я вскочила с кровати и прошла в ванную, стала перед зеркалом. Смотрела на себя так, будто видела впервые. Передо мной стояла худощавая астеническая женщина неопределенного возраста (о такой я бы сказала – «от двадцати пяти…») с заострившимися чертами лица, на котором резко выделялись слишком большие глаза. Вернее, большими их делали хорошо заметные голубоватые тени под ними. О таких можно сказать – «жертва аборта», «скелет в корсете» или «глист в обмороке». Я всегда была довольно самокритичной…

«Почему ты здесь?» – думала я, разглядывая свое отражение. Очевидно, нужно было действовать по методу Шерлока Холмса. Если бы он увидел такую женщину, сказал бы, что она отнюдь не наследница нефтяного магната, или председатель правления банка, или хотя бы – владелица ночного ликеро-водочного киоска. В лучшем случае – представительница самого низшего слоя так называемой «богемы». Например, неудавшаяся художница с неустроенной жизнью. Это меня пугало больше всего. Ведь было бы достаточно банальным представить, что на заработки меня погнала несчастная любовь! Бр-р-р. Только не это. Только не это…

Я потрогала бицепсы. Несмотря на то что моя рука длинная и тощая, это место было будто железное. Не припоминаю, чтобы я посещала какие-то фитнес-центры или тренажерные залы.

Кто-то говорил – «прошлого нет». Сейчас эта мысль показалась мне верной. И я успокоилась. Это так просто, когда нет прошлого. Даже то, что вторая подушка была несмятой, говорило о том же. Надо жить одним днем. Вот этим солнцем, выходящим из-за горы, лесом, в котором поют птички, глотком вкусного кофе. В течение тех минут, пока льется из графина вино в бокал мсье Паскаля, моего чудаковатого хозяина.