Гламур в шоколаде Молчанова Ирина
— Да ладно вам, не жмитесь на комплименты, — продолжал шептать Ваня, — лапочка, правда?
— Несомненно, — пробормотал Константин Викторович, выходя за дверь.
— Не бойтесь, — крикнул ему парень, — я ничего не расскажу Светлане Юрьевне!
В этот момент из туалета напротив вышла химичка и с любопытством спросила:
— Что ты мне не расскажешь?
— Да так, — протянул парень, — ничего особенного.
— Вот как, — Светлана Юрьева усмехнулась, — ох, Крапивин, дождешься ты!
Директор отмахнулся.
— Иди уже, Ваня, займись учебой, что ли, для разнообразия.
Инна вышла из класса и, натянув на лицо приветливую улыбку, поздоровалась с химичкой. Та сдержанно ответила, не упустив возможности скользнуть быстрым взглядом по ее новому прикиду.
Константин Викторович со Светланой Юрьевной зашли за угол, и до ребят донеслось, как она передразнила директора: «Иди уже, Ваня! А Инне ты тоже так говоришь?»
— Света, я тебя умоляю, — возмутился директор, но она его перебила:
— Умоляй лучше своего брата!
— Он ее умоляет, — давясь от смеха, повторил Ваня.
Инна покачала головой.
— А ты не боишься, что он выгонит тебя из школы?
— За что? За чувство юмора разве что, да статьи-то такой нет.
— Учителя могут найти массу поводов, поверь мне.
— За меня не волнуйся, я в этой школе еще на доске почета собираюсь повисеть. А теперь идем, — он предложил ей руку, — пусть тебя все увидят, люди должны знать в лицо тех, за кого они будут голосовать!
С Ваней Инна не скучала ни минуты. Он не давал ей унывать, постоянно находился рядом, смешил ее, отгонял слишком назойливых поклонников и вообще вел себя по-хозяйски. Инна даже подумала, что его подруге повезло. С таким парнем можно ощущать себя защищенной, с ним она стала меньше думать о Константине Викторовиче, который избегал ее, как чумы.
— Зачем он тебе? — как-то спросил Ваня, поймав ее тоскливый взгляд, устремленный вслед директору.
— О чем ты? — разыграла удивление Инна.
— Послушай, — Ваня отвел ее к окну и усадил рядом с собой на батарею, — твои томные взгляды на Костика не заметит только слепой.
Она было открыла рот, чтобы возразить, но Ваня покачал головой:
— Ой, только не спорь, ненавижу это!
— Закроем тему. — Инна раздраженно передернула плечами.
— Думаешь, он весь такой идеальный? — не унимался Ваня. — Ты плохо его знаешь!
— Я ничего такого…
— Думаешь! Я ведь вижу! Так открою тебе страшную тайну: Костик наш — тот еще донжуан! Это он буквально перед твоим появлением в школе немного остепенился и завел серьезные отношения со Светкой. До этого он каждый день ходил на свидания, и все с разными. Не смотри так, — усмехнулся Ваня, — школьницы его, конечно же, не интересуют, ему нравятся девицы… этак после института.
Инна не могла поверить: в ее воображении Константин Викторович был очень серьезным, лишенным даже капли легкомыслия, идеальным мужчиной.
— Кстати, — парень зевнул, — он и Светку свою обманывает, видел я его тут недавно в кафешке с какой-то кучерявой брюнеточкой.
Инна не сдержала стона:
— Этого не может быть!..
— Может, еще как может. — Ваня погладил ее по руке. — Только не кисни. Нужен тебе этот старпер, когда на свете столько классных парней, только и ждущих, когда ты забудешь свои наивные бредни!
Ошеломленная услышанным Инна кивнула. Ваня еще что-то говорил, но она уже не слушала. Мысли ее приняли внезапно совсем другое направление, не то, которое им пытался задать Ваня. И если бы он только узнал, что придумает его компаньонка ради возможности «повисеть» на доске почета, то никогда бы не стал ничего рассказывать о похождениях молодого директора.
Глава 7. Стихи для директора
Константин Викторович посмотрел на часы и объявил:
— Сдаем тетради.
Инна давно уже сделала анализ отрывка и теперь просто досиживала урок. Она быстро вынула из дневника листик и вложила его между страницами. Вчера она весь вечер писала стихотворение. Раньше ей как-то не приходило в голову писать стихи, но в попытке обратить на себя внимание директора она была и не на такое готова. Получилось даже лучше, чем она могла себе представить. Не оставалось никаких сомнений, что Константин Викторович все поймет.
Сегодня, наконец выздоровев после ангины, пришла Кристина. Верных обожателей у нее осталось ничтожно мало, зато девчонки обрели в ней жилетку для жалоб. Мальчики этой школы отныне принадлежали Инне. Она больше не была тупой блондинкой, теперь она превратилась в шикарную и умную темноволосую красотку, которая может вытянуть любого двоечника, за что учителя потихоньку стали Инну уважать.
Ваня пихнул Инну в бок.
— Смотри-смотри, Кристи идет!
Инна посмотрела и усмехнулась.
Кристина, одетая в теплые байковые штаны и шерстяной свитер с высоким горлом, шла по коридору в компании трех девчонок.
— Дни ее славы сочтены, — сочувственно пробормотал парень.
Белобрысая остановилась и обратилась к Ване:
— Привет, дорогой, у меня завтра день рождения, я тебя жду к трем. — Кристина подошла ближе и хотела было чмокнуть его в щеку, как делала всегда при встрече, но Ваня увернулся.
— Кристи, ты меня заразить решила? — рассмеялся он.
— Так ты придешь?
— Конечно. — Он подмигнул.
Инна почувствовала, как он прикоснулся к ее руке, и удивленно посмотрела на парня.
— Подругу мою не пригласишь? — насмешливо осведомился Ваня.
Кристина пренебрежительно фыркнула.
— Если только успеешь сменить подругу до завтра!
— Вряд ли успею, — Ваня театрально вздохнул, — мы ведь еще на доске почета хотим вместе повисеть.
— Никогда, — прошипела белобрысая, — никогда она не будет висеть на доске почета, если только на заборе с пометкой — «главная овца школы»!
— Договорились, — бросила Инна, — только после того, как ты свернешься возле школы клубком и послужишь урной для мусора.
— Смешно, овечка, только как бы плакать вскоре не пришлось! — Кристина демонстративно развернулась и в компании своих безмолвных подружек пошла в сторону лестницы.
Ваня хохотнул.
— Урна… в остроумии тебе не откажешь.
— Ты пойдешь к ней на день рождения?! — возмущенно воскликнула Инна.
Парень недоуменно вскинул брови.
— Конечно, а что тут такого?
— Ты еще спрашиваешь! — В сердцах она отпихнула его руку.
Ваня нахмурился.
— Послушай, это что за ревнивые разборки? Я знаю Кристи с первого класса, да она мне как родная сестра! — Он хитро улыбнулся. — Даже роднее, если тебе интересно, у нас любовь была в младших классах.
Инна скрестила руки на груди и отвернулась, буркнув:
— Рада за вас!
Он попытался ее обнять, но она не позволила.
— Красавица моя, я думал, ты выше ревности. Не нужно надувать губы, мы ведь собираемся висеть на доске почета, а с такими лицами этот номер не пройдет.
Не желая того, Инна улыбнулась. На него было сложно обижаться.
— Вот так, — Ваня тоже улыбнулся, — ну, не пригласила она тебя, а ты чего хотела? Можем устроить сходняк в каком-нибудь музыкальном баре, и ты ее тоже не пригласишь.
— Так и сделаем, — кивнула Инна.
Они еще немного поболтали и разошлись по своим классам.
Первый лед треснул. Некоторые одноклассницы вслед за парнями пытались снова вернуть ее дружбу. Инна не противилась. Постепенно класс окончательно ее принял в лоно своей дружной семьи, но теперь излишне сближаться Инна не собиралась ни с кем. Сровняться с остальными — это означало потерять возможность попасть на доску почета, а в ее намерения входило вернуть себе утраченный с переходом из гимназии титул самой популярной девчонки школы.
Четверга она ждала с особенным трепетом. Ведь это — литература, а значит, раздадут проверенные тетради. Инна нервно постукивала ручкой о стол, отсчитывая секунды до появления в классе директора. Каково же было ее изумление, когда он не пришел! Дверь открылась, и появилась женщина средних лет со стопкой тетрадей под мышкой. Она представилась, сказала, что отныне будет вести у них русский и литературу, она надеется, что они подружатся. Инна ощутила себя обманутой. Ничего ужаснее случиться не могло! Она и так редко видела его, а теперь они совсем не будут встречаться, даже случайно…
Учительница отдала ей тетрадь.
— Очень хорошая работа, Инна.
— Спасибо, — придушенно выдавила она.
Казалось — жизнь кончена! Твердой рукой Константина Викторовича на полях стояла жирная пятерка. Инна пролистнула тетрадь. Выпал листок с ее стихотворением. Внизу она увидела пометку, сделанную красной ручкой: «Обрати внимание на вторую строфу — сбив с ритма». Это была пощечина, самая болезненная в ее жизни. Глаза обожгло, Инна поняла, что сейчас расплачется. Она быстро сложила свои вещи в сумку, подошла к учительнице и, соврав что-то о плохом самочувствии, выбежала из класса, а еще через минуту — из школы. Благо литература стояла в расписании последним уроком. Щеки жгло от катившихся слез, Инна не вытирала их, лишь ниже надвинула на лицо капюшон.
«Ничего он не понял, ничегошеньки… понял, что я не умею писать стихи! Вот, наверное, посмеялся, читая мои глупые бредни», — горестно думала она, садясь на скамейку за домом, застланную газетами и картонками. Бабульки их столько сюда натащили — впору склад бумажной макулатуры открывать. Инна вынула из сумки тетрадь. Снова и снова перечитывала она свое стихотворение, слезы капали на лист, ей хотелось прокричать в умное лицо директора о своей ненависти. Или — о любви. Она еще не решила. Ее душили гнев и отчаяние. Не нравится она ему — ничто ей не помогло! Ни тихие взгляды, ни новый образ, даже стихотворение…
— Эй, ты что? — услышала она ставший уже ее личным наваждением голос.
Инна подняла голову. В шаге от нее стоял Артем.
— Двойку, что ли, получила?
Она ничего не ответила и медленно смяла листок.
Он присел рядом.
— Не скажешь, почему плачешь?
Инна одернула короткую юбку. Пошел снег. Большие пушистые снежинки приземлялись на ее капроновые колготки, превращаясь в россыпь капелек.
Артем вынул из ее ослабевших пальцев листок со стихотворением, развернул и прочел.
— Красиво, — задумчиво пробормотал он.
— Не все так думают, — прошептала она.
— Глупость какая, уверен, тот, кто приписал красным эту чушь о ритме, — полный болван!
— И этого болвана я люблю, — неожиданно призналась Инна.
Артем долго молчал.
— Расскажи, что случилось, может, легче станет? — мягко предложил он затем.
— О таком не рассказывают…
— Рассказывают обо всем, — возразил парень.
Инне не хотелось смотреть на него, она догадывалась, что выглядит ужасно, да и тушь наверняка потекла.
Парень заглянул в ее тетрадь.
— Вон, пятерки одни, а ты ревешь из-за какого-то ритма! Да и не заметил я, что он сбился.
— А тебе откуда знать, ты ведь не учитель по литературе!
— Учитель по литературе, — изумленно повторил Артем, — это он написал?
— Да… он.
Парень хмыкнул.
Инна все-таки взглянула на него. Артем выглядел крайне удивленным.
— А ты что подумал?
— Я подумал… в общем… я… ведь стихотворение довольно откровенное. — Он смущенно потупился. — Подумал — ты написала его для какого-то парня, который тебе очень нравится, а он не обращает на тебя внимания.
Инна убрала тетрадку в сумку, боясь, что Артем может увидеть на обложке ее настоящее имя, которое ему прекрасно известно.
— Я написала его для учителя по литературе… — Она помолчала. — Это он не обращает на меня внимания, а мне бы этого очень хотелось!
От этого признания ей и в самом деле стало легче, словно груз с плеч свалился. А вот Артема ее груз явно придавил: такое у него стало ошеломленное лицо, что Инна не сдержала улыбку.
— Вот такая я дурочка, влюбилась в того, кто даже не смотрит в мою сторону и не посмотрит. Стихи писать я не умею.
— Это ты для него так разоделась? — спросил Артем.
— Что-то вроде того.
Парень сложил листок пополам.
— Можно взять это себе?
— Да бери, глаза б мои никогда не видели этой бездарщины!
— Ты не права, если бы мне кто-нибудь такое написал…
— Ай, — она отмахнулась, — тебя долго уламывать, как я поняла, не нужно, ты всегда готов к приключениям, особенно если их тебе предлагает какая-нибудь девица.
— Почему это ты так поняла? — не на шутку оскорбился Артем.
— Неважно… просто поняла, и все тут! — Инна поднялась. — Я пойду.
Он не отставал.
— Нет, ты скажи мне, почему ты так обо мне думаешь?
— Видела тебя с девочкой какой-то, вот и подумала: то одна, то другая…
— А-а-а, с Катей, что ли? — вздохнул парень.
— Понятия не имею, как ее зовут, — с подчеркнутым безразличием в голосе бросила Инна.
— Не хочешь куда-нибудь пойти? — резко сменил он тему.
— Разве что домой, — на ходу вынимая из сумки зеркальце, пробормотала она, — оплакивать свою горькую судьбу.
— Не такая уж и горькая, как ты думаешь! Зачем такой девчонке, как ты, какой-то простой учитель?!
Она обернулась:
— Если тебя это утешит, он не просто учитель по литературе, но и директор школы!
Его это отнюдь не утешило.
— Директор, говоришь… — Артем нахмурился, он хотел что-то сказать, но почему-то промолчал, разглядывая снег под ногами.
— Забудь все, о чем я тебе наговорила, — посоветовала ему Инна, — мне вообще не стоило языком болтать.
— Значит, это стихотворение — для директора школы? — словно не услышав ее слов, уточнил парень.
— Я ведь сказала уже…
— Я понял, — резко произнес он.
Привыкнув к тому, что он всегда говорит ровным тоном и не повышает голоса, Инна даже отшатнулась.
Он и этого не заметил. Убрал в карман листок с ее стихотворением, наспех попрощался и ушел. Инна осталась одна. В воздухе летали снежинки. Ее всю трясло от холода и еще от чего-то. От обиды, одиночества, безответной любви… Она снова плакала, только теперь сама не знала — почему. Может, из-за резкости предателя Артема, а может, Инна все еще оплакивала равнодушие Константина Викторовича?…
Инна верила и в бога, и в черта, но сказать наверняка, кто на этот раз ей помог, не могла бы. За одну ночь словно свершилось какое-то волшебство!
На первой же перемене она встретила директора. Выглядел он неважно: раздраженный взгляд, плотно сжатые губы, а возле правого глаза — полоска пластыря. Перед ним стоял первоклассник с разбитым горшком из-под цветка в руках. Константин Викторович проводил с ним воспитательную беседу, а малыш слушал с таким интересом, что можно было подумать, директор ему о новой игровой приставке рассказывает, а не распекает юного хулигана за беготню и разбитый горшок. Нечто подобное Инне нередко приходилось наблюдать. У учеников всей школы директор пользовался бешеным авторитетом. Девчонки тайно по нему вздыхали, парни уважали его за умение принимать справедливые решения, а для ребят помладше он был чем-то вроде местного идола. В гимназии, где царила Галимова со своим любимым словосочетанием «моя школа», потрепанным от постоянных наказаний кнутом и одариванием засохшим пряником, ни в ком не просыпалось к директрисе чувств более теплых, нежели к остывшей перловке.
Инна поздоровалась, но останавливаться не собиралась, она уже привыкла, что у него теперь никогда не хватает на нее времени.
— Инна, подожди. — Константин Викторович догнал ее.
У нее от радости сердце застучало, как моторчик.
— Ты помнишь о сегодняшнем собрании? — начал он издалека.
— Да, помню, — немного удивленно кивнула она, — я не пойду на него, там никогда не говорят ничего нового.
— Жаль, лучше бы тебе сходить, ваш классный руководитель уходит на пенсию.
— Какая потеря!
Биологичка Инну раздражала: если остальные учителя перестали к ней цепляться, то вредная старуха так и не остановилась.
Он улыбнулся ее сарказму и посмотрел по сторонам. Малыш с горшком убежал, в коридоре они были абсолютно одни.
— Инна… — Константин Викторович, посерьезнев, вздохнул. — О том стихотворении…
— Да, оно совершенно ужасное, согласна с вами, стихи — это не мое.
Директор поморщился и коснулся пластыря на лице.
— Да в общем-то оно вовсе не ужасное… красивое стихотворение. Я уже пожалел, что написал о ритме. Выкинь из головы, я просто был в плохом настроении. Понимаю, это не оправдание, но все же… — Он с надеждой взглянул на нее. — Пиши стихи, у тебя чудесно получается.
Она даже не знала, что сказать. Ей и не пришлось ничего говорить: появился Ваня и обнял ее за талию.
— Константин Викторович, что это с вашим лицом?! — возопил он.
Инне захотелось придушить верного друга за его вмешательство.
С лица директора пропала улыбка, и он буркнул:
— Неудачно упал.
Ваня поцокал языком:
— Ужас, я сам боюсь ходить по вечерам.
Константин Викторович, к изумлению Инны, не проигнорировал его слова, как он делал всегда.
— Крапивин, я не говорил, что боюсь ходить по вечерам!
— Константин Викторович, что ж стесняться, с кем не бывает… — Ваня беспечно пожал плечами.
Директор, кажется, не собирался успокаиваться, он заметно взбесился из-за предположения о его трусости.
— Я не мальчик, чтобы драться по подворотням, любую проблему можно урегулировать культурным образом, хотя откуда тебе-то знать!
«Детский сад, — неожиданно подумала Инна, — неужели мужчины одинаковы в любом возрасте?»
Ваня никогда не сдавался и тут же нашелся, что сказать:
— Да-а, мне неизвестно, как урегулировать проблему культурным образом, наверно, именно поэтому я никогда не хожу в синяках!
— У тебя все еще впереди, подожди, окончишь школу и институт, дедушка-то не всегда будет решать все твои проблемы, — насмешливо предостерег его Константин Викторович.
На этом терпение Инны иссякло. Она сбросила руки друга со своей талии и, сославшись на необходимость успеть на урок, убежала. Слушать, как два этих упертых барана продолжают соревноваться в остротах, ей надоело. Ее разозлило поведение Вани, который умел прицепиться к человеку, как клещ, но еще больше Инну разгневало поведение директора. «Он должен быть умнее, не отвечать на глупые подколы, тоже мне опытный педагог, уделать словесно подростка — вот уж поистине герой», — негодовала Инна.
С Ваней она потом весь день не разговаривала, все перемены просидела в классах, не желая никого видеть. Ей хотелось подумать. То, что сказал Константин Викторович о ее стихотворении, ее обрадовало — не передать, но внезапно Инне стало очевидно: идеальный образ, который она держала в своих мыслях, любила и по которому страдала, дал трещину. Директор оказался не таким уж идеальным, как ей представлялось, и на кумира он уже не тянул. Как могла, Инна все же оправдала все его поступки и слова, но на душе остался неприятный осадок.
Собрание, на которые она обычно не ходила, сегодня превзошло все ее ожидания. После прощаний с уже почти пенсионеркой-биологичкой пришел Константин Викторович и объявил о своем намерении взять на себя классное руководство. Инна в тот же миг простила ему все былые оплошности и полюбила директора заново. Она сидела, подперев рукой голову, и смотрела на него — такого красивого, — вещающего об изменениях в учебном плане, тихонько радуясь про себя. И это было еще не все. Когда собрание закончилось, он назначил ее дежурной и попросил полить в классе цветы. Староста напросилась помочь: эта мелированная проныра давно признавалась во всеуслышание, что она неравнодушна к милашке-директору.
Константин Викторович, пока девушки поливали цветы, что-то писал в журнале. Марина, как назло, крутилась поблизости от его стола и задавала дурацкие вопросы. Последний из них был озвучен старостой предельно отвратительным, сладким-пресладким голоском, какой только Инне приходилось слышать:
— Константин Викторович, скажите, а предварительные результаты опроса, ну, кто попадет на доску почета, уже известны?
Он поднял от журнала глаза. Инна поймала на себе его взгляд и мысленно позлорадствовала. Ни одной пронырливой старосте уступать без боя это место на доске почета она не собиралась!
— Результаты будут объявлены перед Новым годом, — вновь занявшись журналом, ответил новоиспеченный классный руководитель.
«А он ведь на нее и не посмотрел, — поняла Инна. — Марина — не уродина, но ему она не интересна, а я…»
— Инна, не знаешь, до какого часа национальная библиотека работает? — вновь оторвался от журнала Константин Викторович.
— До девяти, — выпалила Марина, не дав Инне и рта раскрыть.
— Спасибо.
— Пожалуйста, Константин Викторович, — не удержалась от колкости Инна, — всегда готова предоставить в ваше распоряжение свою личную дублершу!
Староста обиженно покосилась на нее, пробурчав себе под нос:
— Просто я знаю, вот и ответила!
Больше рта мелированная проныра не раскрывала и вскоре ушла. Инна тоже собралась, цветы и так пришлось безбожно залить, дабы хоть немного задержаться. Мучительно хотелось сказать ему что-нибудь напоследок, но в голове словно воцарился мертвый штиль. Иногда Инне казалось, что в самый нужный момент ее мозг просто испаряется, а голова превращается в пустую коробочку и ничем не может ей помочь — ни подсказать что-то, ни посоветовать.
То ли сегодня день такой удачный выпал, то ли ей подфартило, но наконец Константин Викторович закончил возиться с журналом и спросил:
— Ты едешь на экскурсию?
— Куда?
— Во Псков.
Инна задумалась. Об экскурсии ей кто-то уже говорил…
— Смотря кто на нее поедет.
— А тебе нужен кто-то конкретный? — Он смотрел на нее в упор.
«Вот он, шанс», — сказал внутренний голос, но Инна испугалась. Так откровенно директор никогда еще не говорил и не смотрел! Стало как-то жутковато… А ведь именно этого ей хотелось. Внимания! Он пытался дать ей то, чего она так жаждала и так рьяно добивалась, но неожиданно между ними словно возник какой-то невидимый барьер.
— Лично я поеду, — не дождавшись ответа, сказал Константин Викторович, — всегда хотел посмотреть Псков.
Почему-то Инне вспомнилось изречение об учительской этике, которая наверняка запрещала преподавателям так откровенно смотреть на своих учеников.
— А я уже там была, поэтому не поеду, — выдавила Инна, попрощалась и ушла.
На улице, вдыхая морозный воздух, она даже не отругала себя за поспешность такого ответа. От внезапного переизбытка директорского внимания ее слегка потряхивало. Снег хрустел под ногами. Инна пребывала в некой непонятной прострации. Свалившееся на ее голову счастье как-то неправильно, как-то плохо усваивалось. Вместо улыбки до ушей и приплясываний на месте, вместо поющей души и прочих атрибутов радости — ничего. Инна вяло передвигала ногами, поддевая носком сапога снег. Никогда еще в голове у нее не было так пусто!
— Эй! — окрикнул ее кто-то.
Она нехотя обернулась и не сдержала улыбки.
К ней спешил Артем. В расстегнутой черной куртке, без шапки и шарфа, но с разбитой губой.
— День травм! Где это ты умудрился?
Читать бесплатно другие книги:
