Кузина Галанина Юлия

Светильник задули, снова наступила темнота и тишина.

Я по обыкновению свернулась на боку калачиком, подтянула ноги к груди, и замерла. Сон не шёл, – медведь так и бродил у барака, скрипел снег. Или мне это уже казалось.

И Кузен сегодня молчит. Хотела ведь ему рассказать, что Тауриды могли приложить руку к моей отправке сюда. За убийство своих родственников. Хотя… Свидетелей ведь нет, никто из них с той охоты не вернулся. Но вернулись мы, – неужели в Тельце не знали, зачем и куда собралась их буйная обидчивая молодёжь?

А если знали, но доказать ничего не могли, то убрать меня сюда, без шума и скандала – разумное решение трезво оценивающих обстановку людей. Соответственно, остальные тоже должны каким-то образом пострадать. Если Таку, Кирон, Агней и Ангоя живут себе припеваючи, значит, это не Тельца рук дело. Да, остановлюсь пока на этом.

Скрип за стеной затих. Как только я это осознала, глаза сразу закрылись, и я заснула.

Утром Лишай долго стоял у двери, ухом к ней. Слушал.

Потом, держа топор наготове, отворил.

Героически шагнул наружу.

Ага, медведь терпеливо дожидался, пока он выспится. Тоже давным-давно спать ушёл. Наложил прямо перед крыльцом солидную кучу. Разворошил помойку, вскрыл яму-склад с замороженным мясом и рыбой. И там поел, и уволок полтуши домой, сволочь. Вокруг барака только что тропу не натоптал. На бревнах виднелись следы: когти точил. Видимо, всё-таки его тянуло на свежую пищу, а не вымороженную, как ледышка.

Если он будет наше мясо и рыбу есть, то где мы силы возьмем в земле ковыряться? На крупяной болтушке много не напашешь, выработка сразу упадёт. Неужели даже это не заставит Лишая с Клином как-то с медведем разобраться? Страшно ведь неимоверно, когда он за стеной бродит…

Лишай принял другое решение, осмотрев разоренный склад. За завтраком сказал скупо и веско:

– Замечу, что шевелиться медленнее стали, – выставлю на улицу ночевать. Жрите, что есть. И так не каторга, а смех один. Лучше воли.

Ему, конечно, насчёт воли виднее. Позавтракали молча и пошли на просеку к ямам.

– Хотел приглащить ваш, гошпожа Аль-Нилам, на новощелье, – неожиданно сказал в обед гном. – Медведь не дал.

– Я с радостью воспользуюсь вашим приглашением, дорогой господин Выдра, – не удержалась я от улыбки. – Когда это станет возможно. Я так давно не была на новоселье…

– Теперь не жнаю, когда уйду из барака, – заметил гном. – Никто жверя не держит, он будет наглеть. Лето далеко, шпать лечь не может, голова болит, – будет жлой. Еды хочет.

– Неужели до лета будем слушать, как он по ночам скрипит? – возмутилась я.

Гном ничего не ответил.

Только когда пришли в конец проходки и он снова взял в руки кайло, у него вырвалось:

– Теперь для меня жабой – отдых, барак – каторга.

Я только кивнула, что тут ещё скажешь.

Всё наперекосяк пошло с этой оттепелью. И Кузен молчит… Лучше бы и не находил, я бы постаралась забыть, что на свете есть Тавлея. Существует только то, что можно потрогать. То, что осталось в твоей памяти – не существует… Вдруг до одури захотелось, чтобы недавнюю крепь положили некрепко, чтобы рухнул сверху обвал и оборвал всё раз и навсегда, быстро и немучительно!

Искушение было настолько сильным, что я, катя порожнюю тачку по проходке, остановилась и стала присматриваться к столбам, держащим потолочный настил. Может быть, долбануть по одному? Зачем тянуть безнадёжное?

Выдру жалко, он-то тут при чём… А от его затеи с новосельем вообще горло перехватывает, даже здесь он пытается создать кусочек нормальной жизни. Но от этого ещё сильнее сдохнуть хочется, слишком уж контрастно.

Ночь прошла спокойно, медведь, видимо, переваривал мороженое мясо.

Лишай с Клином приободрились, словно это они его силой воли от барака отпугнули. У Лишая на радостях и потенция улучшилась: выбрал себе новую пассию взамен Мухи.

Под источающие жгучую зависть взгляды барака свеженазначенная повариха переместилась на правую, «чистую» половину. Возникла надежда, может, эта будет лучше предшественницы варить?

Хотя вряд ли. Пока медведь рядом бродит, те, кто днём в бараке остаются, носа наружу высунуть боятся, что в бараке из продуктов есть – то и варят, на склад ни ногой. За водой теперь толпа не меньше половины от всего населения барака ходит. Кто палкой вооружен, кто кайлом, кто лопатой. Глаза у каждой, как плошки оловянные. Еще бы: жутко.

В забое я услышала голос Кузена. Очень тихо, как дальнее эхо.

Даже сил обрадоваться не было.

– Здравствуй… – выдавила в ответ на вежливое приветствие.

– Я снова был в Тавлее, – без долгих предисловий сказал Кузен. – Выяснял, каков сейчас статус Аль-Нилама, раз тебя нет в галереях.

– Ну и?… – насторожилась я.

– Аль-Нилам пока находится под управлением опекунского совета, хотя ходят слухи, что скоро у него будет владелец. Такие вот пироги с котятами.

– Завтра я тебя не услышу? – уточнила я, хотя и так было понятно, что вряд ли.

– Проблемы, дорогая кузина, проблемы… – отозвался Кузен, и настала тишина.

Вот теперь, в вязкой тишине, прерываемой лишь равномерными ударами кайла Выдры, я осознала, что сказал Кузен.

Какие там к медведю злые Тауриды! Меня же свои вот-вот дома лишат! У Аль-Нилама будет владелец, как же! Я его владелец, и пока я жива, никто в моем замке долго не задержится!

Полускрюченная в низком сыром тоннеле, я задыхалась от бессильной ярости. Не-е-ет, сегодня же скажу надзирателям, чтобы передали, куда следует, мол, согласна я, к арфе и канарейке, к сытой жизни.

А, попав в Резиденцию, из кожи вон вывернусь, чтобы узнать, как попадает золото в магические миры!

Пешком вернусь в Тавлею и собственными руками сожгу Аль-Нилам, разметаю по камешку, чтобы никто чужой не бродил по плитам его пола! В Тавлее и без оберегов можно разжиться магией в обмен на немагическое золото. Причём для задуманного магии понадобится не так уж и много… Покажу я им, кто из нас госпожа дома Аль-Нилам!

Кончики пальцев стало покалывать мириадами крохотных иголочек. Ничего не понимая, я поднесла руки к лицу и увидела в полумраке, как пробегают по пальцам, пляшут над ногтями синеватые огоньки пламени. Опустила пылающие ладони к тачке, – и в свете огоньков увидела, что на её деревянных рукоятях остались следы пламени, подпалила, получается, в гневе, орудие своего труда.

От изумления даже ярость прошла. Ух ты, явная магия! Наверное, моё тело с рождения пропитано магией, как солёная рыба – солью. А немагическое золото здесь кругом, почти как в Тавлее. Остатки магии и проснулись. Жаль ненадолго.

Только ярость сменилась изумлением, – огоньки исчезли, спрятались. Вызвать снова их не получилось. Пришлось подхватить тачку и катить дальше.

На одной ярости далеко не уедешь. Надо спокойно всё обдумать.

Аль-Нилам. Мой Аль-Нилам…

Для знающего человека, знакомого с планом Тавлеи, достаточно увидеть мой герб, чтобы понять всё сразу. На щите чёрного цвета с золотой каймой пламенеющий грифон в поясе из трех жемчужин. Больше ничего.

На моём гербе нет всяких глупостей, вроде ромба, полагающегося дамам вместо щита, или там бантика на верхнем острие ромба, который изображают на гербах девушек.

У меня – мужской герб. Герб единственного наследника, но поскольку я женского пола, то наследницы Аль-Нилама.

Меньше всего на свете я бы хотела, чтобы оно было так, но так получилось… Мои родители не успели завести других детей к тому моменту, как началась очередная междуусобица. И я осталась одна.

Для меня они живы, чтобы там весь мир не думал. Просто их нет поблизости. И всё. Тема исчерпана. Закрыта!

А я попала под опеку специально созданного на собрании всех домов Ориона опекунского совета. Я и Аль-Нилам.

Хоть бы он с краю где-нибудь располагался, на конце Палицы или в тугой дуге Щита… Тогда всё было бы куда проще.

Положение Северной Короны рядом с Ключевым Камнем – ничто, по сравнению с тем местом, которое занимает Аль-Нилам в Орионе. Он же расположен практически в солнечном сплетении созвездия. Отсюда-то всё и вытекает.

Торговый люд, хранящий свои богатства в сундуках в виде звонкой монеты и ценных вещей, чёрной завистью завидует нам, владеющим домами и мирами. И никто не знает, как завидовала я купеческим дочкам, которым замуж выйти – это всего лишь перевезти свои сундуки, перины и посуду в дом супруга.

Не мы владеем землями, а земли владеют нами, мы лишь живое их олицетворение, ходячая персонификация того или иного дома.

Как можно владеть тем, что старше тебя в неисчислимое количество раз, что ты не можешь по своей прихоти сложить в сундук и увезти туда, куда тебе надо? Кто к кому привязан неразрывной веревочкой?

Не найдётся в Тавлее хоть мало-мальски често– и властолюбивого человека, который не мечтал бы стать хозяином Аль-Нилама.

А завладеть Аль-Ниламом законным путём можно лишь через брак со мной.

Незаконным – невозможно, Аль-Нилам защищён со всех сторон другими домами, военными действиями его не возьмешь.

А согласие на мой брак даёт опекунский совет.

Вот из этого и вырастает большая политика.

Аль-Нилам стал лакомым куском, который держал в руках опекунский совет и которым он подманивал любителей лакомств.

Первый раз невестой я побывала в десятилетнем возрасте. Мне объяснили, что скоро придёт такой интересный праздник, когда я буду в красивом платье, мне подарят громадный многоярусный торт и новую лошадку, а я должна буду поставить свою подпись на одной бумажке, только аккуратно и без клякс. Но даже если будут кляксы, это не страшно, потому что в этот день главное, чтобы подписи поставили все-все дяденьки из опекунского совета. Это очень важно и это нужно Ориону.

Почувствовав, что Аль-Нилам, того и гляди, уплывёт, другие любители лакомых кусков решили, что это несправедливо, и торта я тогда не получила.

Моего предполагаемого супруга, ни возраста, ни имени, ни созвездия которого за давностью лет я уже не помню, зарезали за неделю до бракосочетания на тихой тавлейской улочке.

Зато опекунский совет получил наглядное доказательство, какой мощный фактор влияния на другие созвездия появился у Ориона. И началось.

В таких условиях быстро взрослеешь и начинаешь понимать, что чего стоит…

…И дело было даже не в том, что меня никто не спрашивал, хочу я или нет.

С рождения мы знаем, что судьба созвездия важнее, чем судьба одного человека, и союзы между домами – это такая вещь, в которой практически не остаётся места для приязни или неприязни людей, олицетворяющих собою соединение двух домов.

Это политика, это балансирование над пропастью тавлейских болот и себя надо держать в узде, потому что в конечном итоге то, что выгодно созвездию, выгодно и тебе. Мы получаем правильное воспитание и трезво смотрим на такие вещи, не создавая себе лишних проблем. Ну, во всяком случае, всячески стараемся.

Нет, дело было совсем в другом…

И словами-то выразить это сложно.

Ну вот если, к примеру, меня сейчас вынуть из ямы, отмыть, причесать, одеть. Накормить. Тогда в глазах большинства я стану хорошенькой. Не самой привлекательной, не самой обаятельной, при желании можно без труда найти и куда более изящный идеал.

Но если за моей спиной взметнутся ввысь белые стены Аль-Нилама – о-о-о, тогда в глазах того же большинства я сразу же стану неописуемой, неземной красавицей, с которой сложно сравниться кому-либо ещё. Грациозной, безупречной, воздушной. Нежной и трепетной. Изысканной и загадочной. Неотразимой. И это – без всякой магии.

А я в начале жизни, когда рядом были родители, получила столько настоящей любви, что совершенно не нуждаюсь в лживых, лицемерных восторгах. Да и в искренних тоже, – когда они обращены исключительно к наследнице влиятельного дома. У меня есть, с чем сравнивать: во мне звенит камертон, вложенный любящими сердцами, чей чистый звук легко перекрывает трескучий хор славословий. У меня нет им веры.

И ещё я остро чувствую, когда во мне видят лишь дверь в Аль-Нилам, но пытаются замаскировать это фальшивым участием и сочувствием.

Это была неплохая школа.

Заключался очередной союз, суливший немалые выгоды Ориону, а последним узлом, связывающим обоюдные интересы сторон, становился брак наследницы Аль-Нилама. Наследница прилагалась – сидела куклой в кресле, когда высокие договаривающиеся стороны обсуждали все детали предстоящей сделки. Слушала и смотрела.

Потом подворачивался более выгодный союз. Или какие-то предварительные условия договора нарушались. Или ещё что-нибудь.

Сначала я ничего не понимала, главное было дотерпеть до конца невыносимо скучного заседания, благо происходили они не так уж часто. Чужие люди рассматривали меня, как выставленную на продажу вещь, свои подбадривающе улыбались, следили, чтобы спину прямо держала, чтобы не ковыряла пальцем в носу.

Потом я потихоньку начала разбираться в круговерти имён, миров, влияний.

Возничий не прочь заключит брачный союз с Орионом, и это выгодно обоим созвездиям: дом Аль-Нат у Возничего отобрал Телец. Этот замок стоит как раз на границе двух созвездий.

Если Возничий и Орион объединятся, они могут взять Тельца в мощные клещи, обломать рога синему крылатому быку и вернуть спорный дом Возничему.

Но стоит ли так запросто отдавать Аль-Нилам Ауригиду, если Возничий и так заинтересован в союзнических отношениях с мощным Орионом? Не получит ли это созвездие слишком много влияния, закрепившись в нашем солнечном сплетении?

Ведь брачный союз с Орионом рад заключить и Змееносец. А здесь вырисовывается очень интересная политическая комбинация… Змееносец вклинен в эклиптику между Стрельцом и Скорпионом, но в Зодиак не входит. А связанный родственными узами с Орионом вполне может войти.

И тогда наш извечный враг Скорпион в зодиакальном круге будет изолирован с одной стороны Весами, то есть бывшими Клешнями, с другой стороны Змееносцем. И оба созвездия – играют нашу партию.

Но Скорпион скорее развяжет новую войну созвездий, чем позволит породниться Ориону и Змееносцу. А может быть, брак всё-таки заключить, тайно?

Но Тавлея кишит шпионами и полушпионами, такое событие недолго будет скрыто, и тогда Скорпион опротестует бракосочетание на совете Зодиака. Или не успеет?

Хотя ведь можно поступить и проще, через наследницу Аль-Нилама породнится, к примеру, со спокойным и достаточно влиятельным Овном, получив, таким образом, в Зодиаке ещё одно лояльное нам созвездие.

Но останется ли Овен спокойным, когда получит контроль над Аль-Ниламом? Аппетит приходит по время еды.

Может быть, всё-таки, надежнее со Змееносцем, который заинтересован в помощи Ориона, в отличие от итак уже всё имеющего зодиакального Овна?

Или всё-таки заключить союз с Возничим, пока он не вернул замок Аль-Нат и без нашего участия и не осознал, что не нуждается в союзниках?

Этот пасьянс можно было раскладывать бесконечно, чем опекунский совет и занимался. Возглавлял его, кстати, седой лев Сердар Саиф.

А я сидела и смотрела.

И видела, как теряют рассудок здравые люди, когда речь заходит об Аль-Ниламе, что с нашей, что с другой стороны.

Чем старше я становилась, тем больше всё происходящее напоминало мне комедию. Каждый раз, когда на горизонте возникал очередной брачный договор, я всматривалась в лица опекунов, и думала: «Неужели они в этот раз решаться разыграть до конца карту Аль-Нилама? Или всё пойдёт по-старому?»

И ведь все кругом понимали, что самое надёжное для Ориона выдать меня замуж за кого-нибудь из наших же мелких домов, чтобы щит Аль-Нилама подхватила крепкая мужская рука. Да и жить себе дальше, радуясь, что Пояс Ориона теперь туго затянут и надежно застёгнут.

Но искушение использовать Аль-Нилам в большой тавлейской политике неизменно побеждало, в слишком важном для Ориона месте он расположен.

Как сказала мне как-то после очередного собрания совета госпожа Койра Саиф, женщина решительная, обаятельная и очень мудрая:

– Мой старый хитрец Сердар больше всего на свете, конечно же, хотел бы сам жениться на тебе, стать отцом наследника Аль-Нилама и присоединить замок к своим тузам в колоде. Тогда бы он вертел замком, как хотел, и никакой опекунский совет ему был бы не указ.

Эта перспектива мне очень не понравилась, и я скривилась, словно от лимона. Знаю я этого Саифа, распорядился он уже моими яблоками…

Увидев мою гримасу, госпожа Койра засмеялась и потрепала меня по щеке.

– Не бойся, детка, этого не произойдёт. Для начала ему придётся отравить меня и стать вдовцом, а я очень осторожна в приеме пищи, да и живём мы с ним уйму лет, привыкли друг к другу, притёрлись. Ну и потом, жениться на тебе и сделать тебе ребёнка – это не одно и тоже. Он ведь уже не мальчик, Сердар Саиф. У нас с ним внуки старше тебя. Хлопотно всё это, так что союз Саифа и Аль-Нилама тебе вряд ли грозит. Но будь настороже. Может быть, он не один такой умный в их сборище.

Я была настороже, да что толку? Самым точным определением моего положения было слово «неопределённое». «Подвешенное» тоже подходило.

Окончательно своё отношение к происходящему я определила в день срыва очередной свадьбы.

Дело тогда зашло – дальше некуда. Всё, что можно было предварительно подписать, было подписано. Сколько у кого чего – определено. Отдельным договором закрепили, что получающий руку наследницы Аль-Нилама становится Орионидом и принимает герб Аль-Нилама, без всяких там включений нашего пламенеющего грифона в частокол своих серебряных молний.

Уже даже и помолвка состоялась. По старинному обычаю на обнажённом лезвии меча жених подал невесте кольцо. За моей спиной непробиваемым строем пламенели грифоны. За его спиной в глазах рябило от молний. С вежливой настороженностью мы пригляделись друг к другу и сделали обоюдный вывод, что могло быть и хуже, сойдёт. Притрёмся. А если не притрёмся, постараемся как можно меньше сталкиваться лицом к лицу.

Настал определённый договором день.

Аль-Нилам сверкал полами и стенами.

На кухне нанятые в городе повара несколько дней жарили и шкварили для свадебного пира.

В полдень назначенного дня я стояла, затянутая в белое платье с длинным шлейфом, всё расшитое крупным жемчугом, и ждала, когда за мной приедут. Позади осталось несколько часов пытки под названием укладка прически, и никакая магия не сокращала здесь время процедуры.

Ангоя и другие подружки спешно выбирали мне подходящий букет из громадной россыпи, доставленной в последний момент.

Половина опекунского совета слонялась вдоль накрытых во внутреннем дворе столов, подъедая съедобные украшения с праздничных блюд, пока никто не видел. Вторая половина была у жениха.

На несколько минут я даже поверила, что всё, многолетняя игра Ориона закончена. Начинается новая жизнь. Совсем новая.

Поторопилась, надо было переждать чуть-чуть с верой в чудеса.

Появился гонец, который привез этой половине опекунского совета известие от той половины, что брак не состоится по очень уважительным причинам. Нужно срочно всем собраться и вышеупомянутые причины обсудить.

С сожалением оторвавшись от вкусностей, опекуны покинули Аль-Нилам, обрадовав мучающихся над горой цветов нежных дев известием, что букет выбирать не надо.

В этот момент я поставила точку на одном периоде жизни и начала другой. Для начала позвала первых встречных помочь справиться с массой наготовленного. Поесть на дармовщинку никто не отказался, народ с площадей Тавлеи валом повалил в Аль-Нилам.

А пока внизу бушевал пир горой, я собрала в верхних покоях младших поварят, помогавших на кухне готовить свадебный пир, и мы затеяли игру: я усадила их на свой длиннющий шлейф, полагающийся по рангу наследнице высокого дома Аль-Нилам, и принялась катать по сверкающему полу. Сыпались жемчужинки с белого платья, скакали по мраморным плитам по все стороны.

Когда холодная ярость стала горячей, хватило лишь толчка – и парчовые туфельки оторвались от земли, я побежала по воздуху. Ребятишки визжали от восторга, чувствуя, как летят на белом шелке, словно на облаке.

Мы носились по всему Аль-Ниламу, по залам и переходам, над внутренними двориками и переходами, поднимались до верхних ярусов башен и опускались почти до потоков Млечного пути. Закатное солнце золотило белый шёлк, развевались дикой гривой вырвавшиеся из оков прически волосы. Поварята вопили и требовали: «Выше, выше, ещё выше! Быстрее!»

Укатав их так, что они долго потом не могли прийти в себя от полёта, я вернулась в свою спальню. И там подвела итог сегодняшнему дню, завязав шлейф большим узлом.

А заглядывающую в окна любопытствующую ночь посвятила личной жизни и всяческим развлечениям, решив для себя, что опекунский совет пусть делает, что хочет, и я тоже буду делать, что хочу.

Иначе у меня есть все шансы так и проходить в белом непорочном платье до самой старости, с каждым годом становясь всё краше.

Ведь в Тавлее возраст женщины можно определить по тому, как она выглядит: чем идеальнее красота, тем женщина старше.

Это – особенность использования магии для борьбы со старением. Здесь не получается улучшить себя чуть-чуть, косметическая магия сразу делает лицо и тело безупречным, таким совершенным, что это сразу бросается в глаза и определяет возраст лучше любой записи в актах рождения.

Магии для таких дел требуется очень много, новое лицо и тело нужно постоянно поддерживать, минимум один раз в неделю проводить омоложение, и зрелище это не для слабых духом.

Подобная практика породила целый пласт легенд в наших мирах, потому что, вынужденные тратить на себя громадное количество магии, многие пожилые красавицы перебираются из столицы в миры, где жизнь дешевле. Идут по миру, одним словом.

Неземной красоты чаровниц с радостью берут в жены местные государи, воздушные феи не сразу, но соглашаются, обязательно при условии, что один раз в семь дней они будут проводить строго в одиночестве.

А потом, рано или поздно, начинаются проблемы.

То кто-нибудь из челяди ненароком увидит, как красавица снимет с себя голову, поставит на стол и начнёт причесывать волосы. И вместо того, чтобы радоваться, что фея свою голову снимает, а не его, лакейскую, начинает рассказывать об этом направо и налево.

То нетрезвый муж дни недели перепутает и вломится в спальню к жене, чтобы увидеть, как она, зелёная и чешуйчатая, отмокает в ванне в специальном растворе. Или облеплена целебной грязью и напоминает не красавицу, а чудовище.

Народ в большинстве миров, где верят в фей, малокультурный, объяснить, что это борьба за красоту, сложно. Супруг в испуге тычет во все стороны мечом и кричит, что его обманули.

Начинаются семейные драмы, заканчивающиеся разводом.

Мелузина, одна из столичных львиц, рассказывала, как в гневе от несправедливого раздела имущества она решила показать этим мужланам, что почём, обернулась крылатой змеёй и с упоением гоняла супруга по замку, который он в свое время назвал в её честь Лузиньяном. И шипела бедолаге в затылок, какую блестящую жизнь променяла она на его грязный хлев и как он ей за это отплатил.

А другая дама, вернувшись из подобного вояжа, делилась яркими воспоминаниями о том, как на её супружеском ложе помимо непосредственно супруга ночевало ещё полдюжины его любимых борзых, не считая щенят и блох, и как это было славно, потому что другое отопление в спальне отсутствовало.

Не дожидаясь этих весёлых времён, я изменила свою жизнь настолько, насколько это было возможно.

Бунт получился тихий и незаметный, в глаза не бросающийся.

Ещё бы – если бы я пустилась во все тяжкие, мне бы просто срезали количество получаемой оберегами магии, а большая часть её и так уходила отнюдь не на полёты и прочие чудеса.

Магию приходилось тратить на канализацию, отопление и водоснабжение Аль-Нилама.

Это вообще головная боль Тавлеи – та несоразмерно большая часть магии, которую мы вынуждены использовать на подобные неромантические цели, чтобы иметь возможность жить на болоте и пользоваться магией. Которую мы тратим, чтобы жить на болоте. На котором живём, чтобы пользоваться магией. Которую бухаем в болото. Из которого потом её получаем. Чтобы снова израсходовать. С ума сойти можно, до чего замкнут этот круг, куда до него зодиакальному!

Так что я была даже заинтересована, чтобы перейти в иной статус, перестать быть вечной девицей на выданье и в одиночку сражаться с быстро ржавеющими трубами и текущими ваннами.

Но в этом не был заинтересован опекунский совет.

А я… Я тогда поняла, насколько же я одинока. У меня никого не было – только мой Аль-Нилам, с которым мы оказались в одном положении: положении приманки.

Друзья здесь помочь не могли, да я уже твёрдо знала, что дружба – это очень редкая гостья в зыбучей жизни Тавлеи.

И друзей надо беречь, потому что снести тяжесть твоих горестей они не смогут, у них своих бед достаточно. Великое счастье, что они просто есть, и не надо требовать большего у Всеблагого Солнца, чтобы оно не отняло и это немногое…

Пришлось разложить всё по полочкам: дела и заботы о магии насущной – отдельно, друзья – отдельно, время от времени попадающие в кровать кавалеры – отдельно.

Чтобы был порядок, позволяющий твердо стоять на ногах и в болоте. Кони – в конюшне, платья – в гардеробных, книги – в библиотеке, еда в кладовых. Тело – отдельно, душа – отдельно. Эмоции – под замок, а лучше выкинуть. Расчёт и рассудок. И экономное расходование магии.

Ориониды не плачут, не сдаются и сохраняют возможность для иронии в любой ситуации. Спины держат прямо, плечи – развёрнутыми, а голову высоко поднятой, как у пламенеющего грифона. На том и стоим.

А делилась тем, что меня волновало, я только с замком, как бы глупо это ни было.

Поднималась в донжон, самую старую из башен, наверх, а потом медленно спускалась по винтовой лестнице, пронизывающей донжон насквозь сверху донизу.

Вела рукой по перилам и рассказывала, что мы в очередной раз фигурируем в секретном договоре между Орионом и Водолеем и вряд ли условия договора обе стороны выполнят, скорее всего, дело не дойдёт даже до помолвки.

Рассказывала о том, что в одном из миров нашла заповедное озеро, похожее на перевёрнутый небосклон, а вода в том озере неимоверно прозрачная. И ночью в этой чёрной воде отражаются звезды, большие, яркие, холодные… А когда входишь в него, видишь, как твое собственное тело словно светится, отливает розовым, и чернота воды – это чернота отраженного неба… Плывешь, осторожно раздвигая звезды руками, и непонятно, где же настоящий небесный свод, снизу ли, сверху ли… И чувствуешь, как в душе плещется умиротворение…

Рассказывала о том, что выпнула из постели очередного кавалера. Потому что скулы от обиды сводит, когда он натягивает штаны и уходит, полностью уверенный, что осчастливил от макушки до пят. А мне плохо, потому что без участия души тело не получает того, к чему стремилось. А с душой – нельзя, нельзя пускать в душу, это уже не забава, а гибель, да и плевать кавалеру на озеро, в котором светятся звезды, сама такого выбирала. Чтобы всё было по уму. Под контролем. Легко отторгаемым. Но он чужой, он такой чужой, такой же чужой, как и все до него! И это правильно, так и должно быть, но как же пусто на душе…

И с друзьями делиться этим озером нельзя, оно не для друзей, оно для двоих. Его можно подарить только тому, кто настроен на схожую волну, кто поймёт, какое это чудо – плыть среди звезд. Кто поймёт… Никто не поймёт!

Да и вообще всё это глупости по большому счету, пережитки, дотянувшиеся до нас из тех миров, откуда пришли наши наивные предки. В Тавлее главное – иметь голову на плечах и свой дом, надежно стоящий на каменистом островке, проходящем через большинство миров. И этого достаточно для интересной жизни.

А у меня не просто дом, у меня есть ты, мой Аль-Нилам. И у меня просто слезливое настроение. Не завтра, так послезавтра, возникнет новый кавалер. И первое время с ним будет неплохо.

И вообще, есть масса возможностей развлечься. Таку, к примеру, предлагает создать заговор, направленный на то, чтобы Ориону подобраться поближе к Квадрату Пегаса – месту, обладающему свойствами, сходными с Ключевым Камнем.

Пегас и Андромеда бьются из-за дома Сирраг. Сейчас он принадлежит Андромеде и называется Альферац. А ведь Сирраг стоит в одном из углов Квадрата Пегаса. И ситуация тут куда острее, чем у противостояния Тельца с Возничим из-за Аль-Ната.

Так, а ведь помнится мне, мы же всё-таки вляпались в это дело…

И очень даже может быть, что яма номер четыре – это итог нашего заговора.

И, почему-то, когда речь зашла об итоге, припомнился день перехода Солнца из Близнецов в Рак. Что-то важное, связанное с этим заговором, случилось в этот день.

Мы стояли плотной толпой в зодиакальном зале дома Южный Асель. Так плотно, что затылком чувствовалось дыхание позади стоящих. У Южного Аселя замок небольшой…

Вспомнить дальнейшее мне не удалось, голова без предупреждения взорвалась болью, и я потеряла сознание, свалившись на пол проходки, не доходя буквально пары шагов до ствола.