Изольда Великолепная Демина Карина

Глава 1

Выйти замуж – не напасть…

…Продажа женщин разрешена только перед алтарем…

П.17.2 «Уложения о правах и свободах человеческих, дарованных во имя процветания протектората лордом-протектором Сигизмундом Мюрреем»[1]

Куда идти, если идти некуда?

В кармане последняя сотка, и та одолженная. За плечом рюкзак со свитером, сменой белья, косметичкой и дипломом бухгалтера, который, как оказалось, на работодателей производит впечатление куда меньшее, чем я рассчитывала. Ну да, всего-навсего курсы. Полугодовые. Углубленные.

Ну да, опыта работы у меня нет.

Ну да, и сама я на бухгалтера не похожа.

Но это же еще не повод отворачиваться! Перезвонят мне, как же… звонить уже некуда – сотовый издох, а стационарный остался в квартире, с Машкой. А Машка осталась с женихом, и на этой заповедной территории места мне нет. Вещи пусть побудут недельку-другую, а вот я должна уйти.

Дружба дружбой, а женихи врозь.

Нет, на Машку я не злюсь.

Порой мне кажется, что все со мной происходящее закономерно и справедливо: мир взымает долги, и даже не знаю, наступит ли момент, когда я полностью с ним рассчитаюсь. Но как бы там ни было, изменить прошлое мне не под силу, а вот с будущим что-то надо делать. Знать бы еще, что именно.

Для начала поесть.

Сто рублей – это много, если правильно распоряжаться финансами. Кефир. Булочка. В кармашке рюкзака еще с осени карамелька завалялась, будет десертом. Пикник устрою в парке, благо погода радует. Солнышко светит, травка зеленеет, птички поют… благодать полнейшая. Еще недели две-три до настоящей жары, и народ спешит пользоваться моментом. Все скамейки заняты. Подростки с пивом, чипсами и ротвейлером, которому попеременно доставалось то чипсов, то пинков – их пес воспринимал с буддистским спокойствием. Мамаши при колясках. Стайка старушек. Влюбленные… и, кажется, место мое – на газоне. Почему бы и нет?

Выпью кефир, съем булочку и карамельку, а дальше что?

Ночевка на вокзале? И как долго? Подозреваю, что это – те самые временные обстоятельства, которые грозят стать постоянными. Хоть на панель иди, честное слово. Но думаю, что и туда не примут за отсутствием внешних данных.

Роста во мне полтора метра и три сантиметра, о которых я упоминаю исключительно из врожденной мелочности натуры. Телосложение субтильное. Лицо маловыразительное. По Машкиному выражению, я – подросток, застрявший в начале пубертатного периода. Платьице надеть, бантик к макушке привязать, и вот она – мечта педофила.

Но я же не всерьез о таком думаю?

Перстень я заметила издалека. И как не заметить, если он прямо посреди дорожки лежал, сверкал синим камнем. Так сверкал, что только слепой внимания не обратит.

Не обращали.

Прошла мимо женщина с толстой болонкой на поводке. Собака остановилась было у перстня, тявкнула, внимание хозяйки привлекая, но была взята на руки.

– Скоро дома будем, Лисочка, потерпи, милая.

И девчонка в спортивных шортиках мимо пробежала… пацан ногой поддел, и перстень, жалобно звякнув, откатился к самому бордюру. Мне оставалось наклониться и поднять.

Бижутерия? Если так, то качественная и, следовательно, дорогая. А если настоящий? Серебро? Не похоже – серебро светлее. Но и не золото. Платина? А камень тогда? Сапфир? Стекло, Изольда, просто стекло. Сапфиры такого размера на земле не валяются. Я сомневаюсь, что они вообще бывают в природе. Камень прямоугольной формы и густого синего окраса. Чудо просто…

Перстень я примерила сугубо из женского любопытства. Колечко в любом случае придется продать – наличные мне нужны. Но ведь полюбоваться можно, представить, что оно – мое. Вот и на палец село как родное.

– Девушка, – раздался рядом вкрадчивый голос, – позволено ли будет взглянуть?

Руку спрятать в карман я не успела.

– Не стоит бояться. Я не причиню вам вреда.

Конечно. Все, кто хочет причинить вред, сообщают об этом открыто. Интересно, пора уже звать на помощь? И кого?

Парк, еще секунду назад довольно людный, вдруг опустел. И я осталась наедине с престранным типом, который увлеченно разглядывал мою руку. Нашел чем любоваться. Ладонь как ладонь… не очень чистая, кстати. И маникюр, сделанный Машкой на прошлой неделе – тогда еще жених пребывал в статусе парня, – пооблупился самым позорным образом.

– Удобно? – поинтересовался тип, трогая перстень. – Не жмет?

– Ваш?

Я верну, хотя, конечно, обидно. У меня на это колечко уже планы, а тут вдруг…

– Ваш. – Мой новый знакомый лучезарно улыбнулся. А ведь хорош, стервец этакий. Высок. Широкоплеч. И льняной пиджак средней степени измятости лишь подчеркивает стать. Лицо ангельское, только нимба над светлой макушкой не хватает. А вот глаза впечатление портят, светлые, но с этаким бесовским огоньком. – Не соблаговолите ли вы назвать свое имя?

Огоньки меня заворожили, наверное, поэтому и ответила:

– Изольда.

Ну да, имя у меня глупое.

Видите ли, папенька мой – глянуть бы на него хоть одним глазком – был очень увлечен некой историей и наказал маменьке наречь дочь Изольдой. А маменька в жару любовном, который еще томился на дровах обещаний, наказ исполнила. Потом они разругались в хлам и папенька благополучно исчез с горизонта нашей жизни. А вот имечко осталось.

Хорошо хоть не мальчиком родилась. Тристаном жить было бы сложнее.

– Чудесное имя…

Столь искренне и с чувством мне еще не врали.

– Урфин. – Блондин тоже представился, при этом поклонившись.

– Джус? – вырвалось у меня помимо воли.

– Нет. Сайлус, седьмой тан Атли.

Тан, значит. Просто очаровательно, что бы это ни значило.

– Изольда, не будете ли вы столь любезны уделить мне несколько минут вашего драгоценного времени?

Если потянет в кусты, заору… но вместо этого я кивнула. Надеюсь, вежливо. Чего-чего, а времени у меня с избытком.

– Тогда прошу вас присесть.

На лавочку. Очаровательную свободную лавочку, которая останется в полном моем распоряжении после исчезновения Урфина, – приятно осознавать, что не у одной меня родители фантазию проявляли. В том, что весьма скоро тану надоест мое общество, я не сомневалась.

– Скажите, вы не хотели бы…

…продать душу и остатки чести за улыбку? Она у него потрясающая, конечно. И вообще с его обаянием только финансовые пирамиды устраивать, но вот гложут меня смутные подозрения…

– …выйти замуж за одного достойного господина…

Уж не за него ли?

А если… нет, Изольда, такого не бывает! Даже в сказках не бывает! А ты в жизни реальной, и такие красавцы здесь не водятся и уж тем паче не предлагают руку и сердце первой встречной.

Любовь с первого взгляда? Тогда пусть приглядится получше.

– Состоятельного? – зачем-то уточнила я внезапно севшим голосом.

– Очень, – уверил он, присаживаясь рядом. – Благородного и по крови, и по характеру. Умного. Сильного…

Прекрасного, как кусок сыра в новой мышеловке.

Что ему от меня надо?

– Вы больше никогда не будете испытывать нужду в чем-либо…

И взгляд такой красноречивый, заставляющий осознать, что джинсы мои стары и рубашка немногим моложе. Кроссовки и вовсе скоро умрут, а на новые денег взять неоткуда. И вообще, если разобраться, что я теряю?

– Вы станете хозяйкой замка…

Этот шепот парализовал волю. И воображение – предатель! – рисовало нечто кремообразное, белоснежное и с кучей башенок.

Нельзя соглашаться!

Почему?

Потому что так не бывает!

Это еще не аргумент, Изольда. Или аргумент? А вдруг он… что? Выдаст меня замуж насильно? У нас не Средние века, я всегда смогу отказаться в последний момент. Или развестись. Или вообще…

Нет, я же не серьезно…

– Получите содержание. Скажем… в эквиваленте вашего веса золотом.

Вешу я сорок три кило. В золотом эквиваленте выходит солидно. Я не знаю, сколько сейчас стоит грамм золота, но… нет, я же не обдумываю его предложение!

– …и, конечно, драгоценности. Вам нравится кольцо? У вас их будут сотни… алмазы, изумруды, рубины…

…оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем…

– Что вы сказали?

– Ничего.

Это ловушка!

Ну конечно, ему очень надо поймать глупенькую Изольду, чтобы… на органы продать? Или в рабство? Да кому я здесь нужна?! Никому, Машка, и та меня предала.

– Поверьте, – Урфин наклонился еще ближе и прошептал на ухо: – подобный шанс выпадает раз в жизни. Не упустите его…

Да чтоб тебя!

Я собиралась встать и уйти, но вместо этого ответила:

– Хорошо.

– То есть вы согласны?

– Да.

Честно говоря, в глубине души я ожидала, что небеса разверзнутся и строгий голос возвестит, что я, Изольда, совершеннолетняя гражданка России, заключила сделку с дьяволом и быть мне отныне проклятой, неприкаянной и далее по списку. Увы, на мою беду небеса выглядели цельными, а голоса молчали, за исключением голоса разума. Но он был тих и неубедителен.

– И что теперь? – спросила я, разглядывая перстень.

Все-таки не бижутерия. И если так, то думать о его стоимости просто страшно.

– Теперь следует оформить наш договор. – Урфин подал мне руку и уже не выпускал, точно опасался, что я передумаю и сбегу. Признаться, было такое искушение, потому что чем дальше, тем более странным казалось мне происходящее.

Вот не надо было колечко трогать!

На стоянке Урфина ждал черный «бентли». Распахнув дверь, седьмой тан – что случилось с предыдущими шестью, я уточнять не посмела, – сказал:

– Вам не стоит опасаться. Вашему здоровью и чести ничто не угрожает. Слово лорда-советника.

Ну да, я взяла и на слово поверила.

Хотя да, поверила. А что оставалось? Вернуть колечко и отправиться домой? Ах да, отправляться некуда. Ни дома, ни ванной, закрывшись в которой можно пореветь от души, ни перспектив, кроме все той же панели. Лучше уж замуж… За сильного, умного и состоятельного. И не думать, чем это замужество для меня обернется.

Ехали мы недолго, но, когда авто остановилось и Урфин помог мне выбраться, – он вообще подозрительно услужливый тип, – я поняла, что понятия не имею, где нахожусь. Город был знаком и не знаком. Серые пятиэтажки брежневской постройки. Запыленные липы. И совершенно пустая улица, на которой помимо «бентли» припаркован лишь старенький «запорожец». Судя по кирпичам, подпиравшим брюхо, а также обильной ржавчине, парковка состоялась давно и навеки.

– Прошу за мной. – Урфин перестал улыбаться. – Если, конечно, вы не передумали.

Не дождутся!

Я, может, и дура, но последовательная.

Миновав арку, мы оказались в маленьком, но уютном дворике. Здесь вовсю цвел жасмин. Кусты сирени заслоняли окна первых этажей, а на газонах то тут, то там виднелись желтые солнца одуванчиков. Скрипели качели на несуществующем ветру, и зеленый кленовый лист ластился к асфальту.

А вот людей не было.

Ни мамаш с колясками. Ни крикливой детворы. Ни даже зловредного и вездесущего племени городских старух.

И жасмин ничем не пах. Я специально остановилась, чтобы понюхать веточку.

Ничего! И цветы как пластиковые.

Все «страньше и страньше».

Запахи отсутствовали и в подъезде. Я потрогала стену, чтобы убедиться, что та материальна. Краска шершавая, а побелка за пальцы взялась. И старые перила вогнали в ладонь занозу, убеждая, что если это и сон, то высшей степени правдоподобности.

Урфин остановился перед невыразительной дверью, обитой синим дерматином. Золотистые шляпки гвоздей складывались в хитрый вензель, но рассмотреть его мне не позволили. Дверь открылась, и нас впустили в квартиру.

Тесная прихожая была завалена книгами. И тесный коридорчик был завален книгами. И комната… и вообще, складывалось впечатление, что сами стены этой квартиры сделаны не из бетона, а из пухлых томов, перетянутых для верности веревками. Хозяин книжной норы – невысокий, сутуловатый и весь какой-то скукоженный – кутался в красный халат с золотой отделкой. Из кармана халата торчали очки. Вторая пара сидела на длинном носу, пребывавшем в постоянном движении. Третья – на лысой голове.

– Надеюсь, все готово, досточтимый мэтр Логмэр, – сказал Урфин таким тоном, что мне стало жаль бедного мэтра.

– К-конечно, г-готово, – ответил тот, слегка заикаясь. – Н-но, п-позвольте вам з-заметить, что ваши н-неосмотрительные д-действия создают прецедент. Я в-вынужден б-буду д-доложить.

– Докладывайте.

– Совсем распоясались. – Мэтр Логмэр водрузил одни очки поверх других.

Разглядывал меня он минуту, а то и две, прежде чем поинтересоваться:

– Вы пребываете в здравом уме?

– Пребываю.

– Не находитесь под действием алкоголя, наркотических или магических зелий?

– Не нахожусь.

Мэтр на слово не поверил, вытащил из кармана белую раковину внушительных размеров и, сунув мне под нос, велел:

– Дыхните.

Я подчинилась – чужие странности следует уважать. Мэтр поднес раковину к лампочке и после внимательнейшего изучения – даже ногтем скреб – отправил в карман. Вид у него стал совсем уж печальный.

– В-в… в таком случае б-будьте столь любезны ознакомиться с договором и п-поставить п-подпись в означенном месте.

Договор занимал двадцать страниц, писанных, между прочим, от руки. И это были самые нудные страницы, которые мне когда-либо доводилось читать:

«…Настоящий договор (далее – Договор) заключен в 13-й день 7-го месяца сего года по стандартному от Раскола летоисчислению (даты указаны в приложении, далее Приложении, согласно Справочному Уставу) между протекторатом Инверклайд в лице лорда-советника Урфина Сайлуса, седьмого тана Атли (далее Доверенное Лицо), действующего от лица и по поручению мормэра Кайя Дохерти, исполняющего обязанности лорда-протектора (далее Доверяющее Лицо) и…»

На этом месте я вынуждена была прервать сие увлекательнейшее чтение, чтобы мэтр Логмэр внес в договор мои данные. Писал он медленно, сверяя каждую букву с паспортом.

– Читайте внимательно, – посоветовал мэтр, возвращая договор. – Люди на редкость н-невнимательны. И п-потом страдают. П-претензии п-предъявляют.

«…Доверяющее лицо предоставляет Исполнителю в невозвратное владение следующее движимое и недвижимое имущество…»

Список был внушительным, и первым номером в нем значился «замок каменный, стандартного проекта (прилагается в Приложении за номером…) о пяти башнях с тремя бронзовыми флюгерами и рвом в семь стандартных единиц глубиной».

А после слов «назначить денежное содержание» я и вовсе быстро пролистала оставшиеся страницы, желая лишь одного – поставить свою подпись в «означенном месте», тем более что пункт «Обязанности» был до отвращения краток. Мне вменялось хранить честь рода и быть достойной женой.

Побуду. Вряд ли это сложно.

Подписывать пришлось три экземпляра, каждый из которых тут же заверялся печатью. Первый был вручен мне, второй – Урфину, а третий исчез среди книг.

– П-приступим к ф-формальностям, – сказал мэтр, надевая третью пару очков. – П-перчатка у вас?

– Конечно, мэтр. Леди, прошу вас. – Урфин извлек из воздуха перчатку.

– П-попрошу без в-ваших ф-фокусов.

– Извините, мэтр, но сами понимаете…

Из воздуха. Перчатку.

Перчатищу!

Мешок из черной кожи, украшенной заклепками. Я не знаю, какой должна быть рука, для которой шили это, но Урфину перчатка достала до локтя.

– Вашу руку, леди.

Не то чтобы неприятно, скорее странное ощущение. Кожа теплая и мягкая, а швы на ней проступают этакими шрамами. Урфин сжимает мои пальцы, и в этой хватке нет ни следа вежливости.

– П-повторяйте, – приказывает мэтр. – Я, Кайя Дохерти, беру тебя, Изольда, в жены…

– …в жены…

– …и буду верен тебе до самой смерти…

– …смерти…

– …я, Изольда, беру тебя…

Я повторяла за ним слова, на первом же слове голос разума сдавленно всхлипнул и заткнулся.

– …в мужья… и буду верна тебе до самой смерти.

– Супружество, вами заключенное, я авторитетом Коллегии Хранителей права и собственным именем подтверждаю… Можете поцеловать невесту.

Урфин и поцеловал. По-братски. В щеку. А потом положил руки на шею и сдавил. Пальцы у него оказались железными.

Я рванулась.

Закричала, скорее даже захрипела.

И отключилась.

– В-вы сов-вершенно п-потеряли с-совесть, Урфин. Хотя не д-думаю, что она у в-вас б-была. – Мэтр Логмэр отчаянно полировал стекла очков полой дрянного халата. – Я п-полагаю, что все это – в-ваша з-задумка. Н-не могу п-понять, как в-вы уговорили л-лорда-п-протектора.

– С трудом, мэтр. Но я воззвал к чувству долга.

– В д-детали, как п-полагаю, не п-посвящали?

– Совершенно верно.

Девушка лежала на полу. Сон ее обещал быть достаточно долгим и крепким, чтобы гарантировать спокойный переход.

– Он н-не об-брадуется.

– Это верно. Но как-нибудь переживем… – Урфин забросил новоиспеченную леди на плечо, решив, что пара лишних синяков не испортят и без того непростую ситуацию. – Стерпится – слюбится. Кажется, так здесь говорят.

Глава 2

Людям о леди

Одна леди пятьдесят раз упала в грязь по дороге домой.

– Леди! – ахнул дворецкий, открывая дверь.

– С головы до ног, – мрачно кивнула леди.

«Басни о пчелах, или Занимательные истории о леди Дохерти», миннезингер Альбрехт фон Йохансдорф

Я сидела на подоконнике и ела вишни. Вишни были спелыми и сладкими, подоконник – широким, а земля – далекой. Вишневые косточки я бросала за окно из врожденной вредности.

Вообще-то пейзаж открывался душевный.

Небо синее. Море синее. Солнце желтое. Облачка белым кружевом. Волна к берегу катит, кораблики плывут… Идиллия просто. Вот только созерцаю ее третью неделю кряду, и от тоски тянет уже самой сигануть из окошка. Потом, глядишь, балладу сложат о неразделенной любви и прекрасной деве, чей призрак обречен навеки ждать возлюбленного. Пожалуй, именно это и останавливало мои суицидальные порывы. Ну, еще решетки на окнах и отсутствие возлюбленного, который, к несказанному счастью моему, застрял в неведомых краях.

Черт бы с ним, с возлюбленным, но вот решетки напрягали крепко.

Были они солидными, коваными, захочешь – не выломаешь. Я знаю, пробовала. Кажется, день на пятый своего здесь пребывания. И на шестой тоже. И на седьмой. Мне даже ложку принесли серебряную, чтобы камень ковырять легче стало. А вдруг да пораню свои нежные пальчики.

Под этим же предлогом ножа и вилки не дали.

Ложкой же ковырять решетки было не интересно.

Ну не свинство, а?

Мой единственный собеседник – рыжий котяра наглого характера и необъятных габаритов – сочувственно шевельнул ухом. Даже если он и не понимал меня, то хотя бы делал вид, что понимает. Остальные же…

Стоит начать сначала.

Очнулась я от запаха. Неописуемый смрад проник в ноздри, вырвав меня из такого уютного забвения. Я закашлялась и взмахнула руками, пытаясь отодвинуть источник вони подальше.

– Ваша светлость, соизвольте открыть глаза. – Голос был мягким, как мои старые войлочные тапочки, и я сразу прониклась к обладателю его симпатией, хотя не сразу сообразила, что обращаются ко мне. «Ваша светлость»… очаровательно просто. Глаза я открыть соизволила, потому как с закрытыми было бы сложно понять, что происходит.

Во-первых, я лежала.

Во-вторых, кровать, на которой я лежала, была столь огромна, что я сразу ощутила собственные одиночество и никчемность.

В-третьих, четыре столпа – иначе и не назовешь – поддерживали синий балдахин, расшитый звездами. Честно говоря, сперва я приняла его за небо, лишь удивилась, что небо столь низко висит, и протянула руку, чтобы пощупать вышитую звезду.

Руку мою тотчас схватили и сжали крепкие теплые пальцы. Принадлежали они незнакомому мне типу, высокому, тощему, облаченному в черный балахон. На лысеющей голове его виднелась квадратная шапочка с золотой кистью. Кисть съехала на лоб, разделив его пополам.

Сосчитав пульс – а сердце колотилось, что ненормальное, – тип сдавил мне виски, повернув голову сначала влево, потом вправо, оттянул веки и внимательно осмотрел глаза, а потом и в рот попытался заглянуть. На этом месте терпение мое иссякло.

– Руки уберите, – почти вежливо попросила я.

В горле изрядно першило. Да и само горло побаливало.

С чего бы это вдруг? Ах да, меня же придушить пытались!

– Чрезвычайная хрупкость конституции вашей светлости требует особо бережного обращения!

Не знаю, кому это было сказано, но я согласилась. Да, моя светлость требует бережного с собой обращения, и нефиг ее за горло хватать. То есть меня.

– Где эта скотина? – осведомилась я и окончательно пришла в сознание. – И кто вы такой? И вообще, куда я попала?

Сев на кровати, я огляделась. Симпатичное помещеньице подходящих для кровати размеров. И все такое нарядное. Очаровательное просто сочетание брутальной каменной кладки, шелковых портьер, позолоченных канделябров – потом я выяснила-таки, что золотых, – мрамора и дерева. Особенно впечатлил камин. Этакая пасть, облицованная камнем, а в ней огонь пылает.

Не знаю, как там по фэн-шуй положено, но камин в спальне – это круто. Сейчас я понимаю, что и практично, когда в доме нет центрального отопления.

– Не испытывает ли ваша светлость головокружение? Не ощущает ли горечь на языке? Сердечное стеснение? – продолжал допытываться тип, пристально вглядываясь в мое лицо. Подозреваю, что вид у меня был весьма специфический.

– Где я нахожусь? – Я повторила вопрос, понимая, что если не получу ответа, то завизжу от злости.

– Протекторат Инверклайд, – почтительно ответил тип. – Майорат Дохерти. – И, спохватившись, поспешил представиться: – Доктор медицинских наук Ллойд Макдаффин. Всегда к услугам вашей светлости.

Понятно. Точнее, ничего не понятно. Протекторат? Майорат? Доктор? Нет, ну с доктором ясно. Врачей недолюбливаю, но этот симпатичный. Заботливый. Вежливый. И выражение лица незамутненно-счастливое, как будто знакомство со мной – величайшее достижение его жизни.

– Я имел честь учиться в Булонии. И пользовал многих знатных особ, – сообщил он мне. – Но вы, ваша светлость, несомненно…

– Помолчите. Пожалуйста.

Я попыталась встать, к вящему неодобрению доктора. Но перечить мне не посмели. И правильно, я не в том расположении духа, чтобы мне перечить. А на шее, и думать нечего, синяки будут.

– Тан Атли умоляет вас принять его нижайшие извинения. Он глубоко сожалеет о том досадном происшествии, которое…

Что-то я сомневаюсь насчет сожаления. И происшествие было отнюдь не случайным. Но с происшествием, таном и прочими жизненными неурядицами я разберусь позже. В данный момент у меня имелась цель – окно. Огромное окно с чудесными витражами. На темном стекле средь кувшинок и звезд плясали белые цапли. Правда, привлек меня не витраж.

Я дошла до окна сама, хотя на помощь бросились и доктор, и женщина с серым невыразительным лицом. Она все время была в комнате, но держалась в тени.

– Окно откройте. – Я уперлась в ставни и попыталась открыть сама. Ставни не поддавались.

– Ваша светлость! Там ночь! Прохладно! Ваше хрупкое здоровье…

Моему хрупкому здоровью не слишком вредили осенние походы с ночевкой. Так что и в окошко выглянуть ему лишь на пользу будет.

Створки все-таки поддались, просто они открывались не наружу, а внутрь. И не стекло было черным: за окном жила ночь. Густая, южная – мне однажды повезло побывать в Крыму, – она рядилась в яркие звезды. А крупная, словно нарисованная, луна была желта и приятно округла.

В лицо дохнуло свежестью.

И ветер был соленым на вкус. Такой ветер бывает лишь с моря…

А потом на мою ладонь села крупная нарядная бабочка. Крылья ее, каждое размером с тетрадный лист, имели удивительный зеленоватый оттенок, словно были вырезаны из куска нефрита. Прожилки на крыльях лишь усугубляли сходство.