Свадьба отменяется. Осада Чиркова Вера

Глава 7

Устройством грота для девушек занялись северяне, как-то незаметно оттеснившие от этого дела лже-герцога и его секретаря. Откуда-то достали внушительного размера ножи и принялись умело копать и отгребать землю из-под толстых корней росшего на краю обрыва дерева. Брант, посмотрев на их слаженную работу, хмуро сообщил, что отправляется собирать подсохшие обломки досок для костра. И деликатно намекнул на необходимость распределить дежурства; чуть позже придётся установить наблюдение за бухтой, наверняка хозяева склада не возвращаются раньше вечера.

Дорд не стал с ним спорить и настаивать на своём участии в копании укрытия тоже не стал, сразу видно, такая работа для парней просто забава. У него неожиданно появилась странная потребность всё время находиться рядом с Милли и делать всё, чтобы ей было удобно и спокойно.

Выбрав сухое и тенистое местечко рядом с огромным валуном, герцог тщательно очистил его от мусора и колючих стеблей ежевики, заполонившей крутой склон. Затем отобрал у Райта камзолы, расстелил на самом удобном месте и настойчиво усадил на них настороженно притихшую Милли.

Рядом с ней герцог пристроил степнячку, намереваясь присесть с другой стороны, однако травница его опередила.

– Цилия, иди сюда… и перестань дуться. Кто-то давно должен был тебе это сказать… сама понимаешь, кроме вас с королевой это ни для кого не секрет. И то… за неё я не стала бы ручаться.

– Ладно… – занимая место возле магини, ещё ворчливо буркнула маркатская графиня, но этим и ограничилась.

Почему бойкая и капризная графиня становилась заметно более покладистой, оказавшись возле Милли, герцог пока не задумывался. Втайне надеясь, что вскоре травница и сама расскажет ему все свои тайны.

А как же иначе? Ведь их жизни с недавнего времени тесно переплетены, жаль только, он не осознал этого с самого начала. Ну так и понятно почему, родная кровь сказалась. Вот и отец не сразу понял… про маму. Дорд сам пару раз слышал шутливые признания отца, как вовремя он вспомнил про оставленный оруженосцем под подушкой кинжал. Иначе всё не мог придумать повод, чтобы вернуться. Разумеется, когда-нибудь он всё равно бы к ней приехал, сердце звало, но опоздания не смог бы себе простить. После слов про опоздание отец обычно начинал сердито сопеть, и только ласковый взгляд или улыбка матери могли вернуть ему спокойствие.

Лишь после гибели родителей Гиз нехотя обмолвился, что миледи тоже была просватана, и даже свадьба была назначена на ближайший праздничный день. Если бы юный король оказался менее расторопным и решительным, никогда бы не бывать им вместе. Слишком строго относится к таким вещам, как обряд в храме плодородия, его матушка.

– Милли… а как ты думаешь… сколько нам тут сидеть? – устроившись поудобнее, примирительным тоном спросила Церцилия, тоскливо рассматривая окружающие их замшелые камни.

– Не знаю… – травница сразу помрачнела, – то заклинание… было очень скверным на вид. Я пока таких не изучала, но леди Тренна и Таргель были очень встревожены. Там мне было не до того, чтобы задумываться, а теперь припоминаю, как они кричали… если мы хотим жить, то дойдём… Значит, там, в зале, не оставалось никакой надежды на спасение.

Дорд, присевший прямо на землю у ног Милли, ошеломлённо застыл, потрясённый этими словами. До сих пор, занятый шквалом новых для него чувств, он даже не удосужился задуматься о произошедшем… и совершенно не тревожился за учителя.

Просто всегда был беззаветно уверен в его изворотливости и живучести. А вот теперь вдруг совершенно отчётливо осознал, что магистр никогда так не поступил бы. Не швырнул бы их с Райтом одних в неизвестность, если оставался хоть малейший шанс на спасение.

Герцог оглянулся на Райта, моля богов, чтобы тот не услышал и не понял…

Тщетно надеялся. Лицо кузена горько скривилось, резко дёрнулось плечо, и Райт, отвернувшись, помчался куда-то прочь, не глядя под ноги.

Дорд мгновенно вскочил с облюбованного местечка и ринулся следом, хотя ещё минуту назад собирался упорно сидеть там до того самого момента, когда можно будет подать травнице руку, помогая подняться с валуна.

– И даже не стесняются… – едко усмехнулся Шертанс и нахально уселся на место секретаря у ног Милли.

Причём позволил себе придвинуться намного ближе к её коленкам, чем Дорд.

– Это неправда! – неожиданно для себя вспыхнула магиня. – Ну зачем вы так говорите!

– А я ничего такого не сказал, – нахально разглядывая девичье личико, пожал плечами граф. – Вы сами, милая леди, что-то подумали… а раз так, значит, слышали разговоры… люди зря говорить не станут. Вот, например, про меня… говорят, будто я дамский баловень и дуэлянт… Против последнего спорить не стану, никому не позволю обращаться с собой, как с деревенским простаком. А вот про дам сильно преувеличено. Хотя я просто мечтаю, чтобы меня баловала какая-нибудь юная особа… с такими загадочными зелёными глазами, как ваши. И волосы тоже… бесподобно хороши… я ведь сначала думал – вы банальная шатенка, и только на солнце заметил, сколько в ваших локонах алого золота… да вы почти рыженькая, как очаровательно!

Милли даже растерялась в первый момент от таких откровенных комплиментов, но ещё больше от беззастенчивых мужских глаз, разглядывающих её с прямотой покупателя. Словно она выставленный на продажу щенок или лошадь… и можно вслух говорить про густоту шерсти и экстерьер.

А граф, пользуясь этой мимолётной заминкой, галантно взял травницу за пальчики и потянул руку к себе, словно намереваясь погадать по ладони, – недавно появилась такая новая забава у скучающих повес. Каждый из них, заучив названия пары линий, мнил себя великим хиромантом или просто пользовался модным пристрастием, чтобы безнаказанно потискать девичью ручку.

Милли испуганно дёрнула руку к себе, леди Тренна настрого запретила ей разрешать кому-либо гадать по ладони. Особенно мужчинам. Года три назад наставница сама посмотрела руку Милли и потом долго ходила мрачная, что-то вскользь буркнув про двойное переплетение, которое после каждого события может кардинально менять свое толкование.

– О, неужели вы боитесь, леди, доверить мне ваши сердечные тайны, – продолжая крепко держать её руку, игриво приподнял бровь Шерт. – Как интригующе! И кто же успел зацепить ваше нежное сердечко? Но кто бы он ни был – это страшная ошибка! Уверяю вас, никто не может по достоинству оценить нежность и красоту вашей души, кроме вашего преданного слуги!

– Так! А ну встал и отправился за дровами, преданный слуга! – негромко, но зло рявкнул незаметно подошедший к нему сзади Брант. – И нечего голову девушкам морочить, когда остальные работают!

– Я высказал свое предложение, но никто не захотел прислушаться, вот теперь и расплачивайтесь за свою трусость. – Шертанс ещё презрительно кривил губы, а в его глазах уже плескалось понимание.

Про Брантера Дрезорта тоже ходило достаточно сплетен, причём одна другой невероятнее. Но в одном все совпадали: капитан никогда не проигрывал поединков. И те редкие счастливчики, с кем он сводил бой к ничьей, после гордо считали себя его друзьями, зато над теми, кто проиграл, ещё долго потешалась вся знать срединных королевств. Поскольку Брант никогда не убивал поверженных врагов. Хотя некоторые предпочли бы умереть, вот только капитан всегда заранее оговаривал себе право в случае победы стребовать с проигравшего исполнения желания. Одного-единственного. Но вся интрига в том и состояла: никто и никогда не мог заранее предугадать, какой именно каприз придёт в голову победителю.

Толстый, как бочонок, барон, считавший себя до одного несчастливого часа непревзойдённым бойцом в поединках на двуручных мечах, решил сначала, будто ему невероятно повезло, когда за проигрыш в схватке Брант приказал доставить от рынка до гвардейских казарм купленную им свинью. Причём ограничений было только два: запрещалось использовать чужую помощь и убивать животное.

Часа через три завсегдатаи и гости рынка, плотно облепившие крылечки, заборы и все остальные пригодные для наблюдения места, катались от хохота, глядя, как распаренный и злой барон, стоя на коленях возле мелкой грязной лужи, лживо ласковым голосом уговаривает проклятую тварь вылезать и идти домой. Однако хрюшка, сожравшая на дармовщину две огромные корзины пирожков с мясом и рыбой, пришла к этому моменту в такое благодушное настроение, что не имела никакого желания куда-то там плестись на полный желудок. Не помогал ни кнут, ни попытки вытащить её из лужи за хвост, ни свежие пирожки, притащенные счастливой кухаркой, за утро сделавшей трёхдневную выручку. Причём, наравне со свежими пирогами в свинское чрево ушли и наскоро разогретые чёрствые.

– На каком оружии вы желаете со мной сразиться, ваше сиятельство?! – холодно поинтересовался капитан, помахивая принесённым обломком доски.

Это тоже было одной из его прихотей – вызывая на бой обидчика, бросать в него не ножны и не перчатки, а первый предмет, какой нашёлся под ногами.

«Мои гвардейские перчатки слишком милы мне, чтобы пачкать их об рожу всяких негодяев», – в пылу ссоры объявил капитан когда-то и с тех пор свято придерживался этого правила.

– Не до поединков нам сейчас, Брант, – укоризненно обронил вернувшийся секретарь и, одним рывком поставив Шерта на ноги, веско прошипел тому в лицо: – А вот если вас, граф, я ещё хоть один раз увижу ближе к этой девушке, чем на три шага, то лично отправлю на тот свет! И не стоит ухмыляться; в отличие от Бранта, я не гвардеец и никаких клятв не убивать людей иначе как ради пользы отечества не давал.

– А если вы, граф, посмеете сейчас поднять голос или оружие на моего друга, – немедля подхватил эту угрозу Брант, – я сам вас убью, и будьте уверены, никакая клятва мне не помешает. А теперь – марш за дровами, я их вон там в кучу сложил!

Шерт оскорблённо вскинул голову и, старательно пряча бурлящую в груди радость, неторопливо потопал в сторону моря. Вознося про себя благодарность всем богам за подаренное минуту назад терпение. Если бы он не сумел смолчать и вставил, по обыкновению, едкое словцо, чёртов капитан уже тащил бы в сторону замусоренных кустов его труп. Слишком уж бешеным огнём полыхнул в глазах Бранта гнев и красноречиво побелели костяшки стиснутых на рукояти знаменитого кинжала пальцев.

– Однако… – озадаченно хмыкнула Цилия, провожая кузена взглядом, – какая популярность!

Милли смутилась почти до слёз, расслышав в словах принцессы завистливое изумление. И тотчас не на шутку обиделась на лорда Кайда.

Ну вот что она ему такого сделала, этому секретарю, почему он считает себя вправе преследовать её в открытую?! Да ещё и делает при всех столь откровенные заявления, словно получил на Милли какие-либо права?! Конечно… лорд был сегодня очень заботлив и любезен и всячески старался ей угодить… но ведь делал это по собственному желанию?! Лично она ведь не давала никакого повода?

– Извини, – по-своему понял её волнение Дорд, – не стоило мне уходить, но… герцог… так переживает за леди Тренну и мага, его нельзя было бросить в такую минуту.

Она тоже очень переживает за леди Тренну и за Гизелиуса, но это вовсе не повод преследовать её настойчивой опекой и ссориться из-за неё со спутниками, – хотелось ответить Милли, но она смолчала, сражённая прозвучавшим в голосе секретаря откровенным огорчением и светившейся в его глазах заботой. Опустив взгляд, девушка осторожно обирала с подола подсохший мусор и пыталась придумать, как бы повежливее объяснить лорду Кайду, что давно привыкла заботиться о себе сама и не желает, чтобы её имя как-то связывали с именем лорда. И вообще, он волен уходить когда захочет и куда захочет и не обязан докладывать Милли обо всех своих намерениях.

– Пещерка готова. – Подошедший с сообщением Азарил помешал Милли прочесть секретарю задуманную нотацию, а через минуту было поздно.

Лорд с такой учтивой заботой помог девушке подняться, отрясти от песка подол её простого платья и, бережно поддерживая, отвёл к устроенному северянами убежищу, что выговор за грубое преследование был бы в этот момент совершенно несправедлив и неуместен. Сейчас поведение лорда заслуживало только кучи благодарственных слов.

Если бы ещё не светившееся в его глазах откровенное восхищение и нежность, слишком явное, чтобы этого не заметили все окружающие!

Едва представив, как они с секретарём выглядят со стороны, магиня пришла в необычное смятение и не могла и рта раскрыть, догадываясь, как неверно будет истолкована присутствующими любая её фраза. Вежливость примут за проявление ответных чувств, резкость – за глупый каприз… нет, лучше всё же смолчать.

Оставшись наедине с новыми подругами за густым занавесом ежевичных стеблей, Милли с нескрываемым облегчением выдохнула; внезапный интерес лорда Кайда тревожил намного сильнее, чем назойливые ухаживания целой толпы гвардейцев. Мельком оглядев глинистые стенки тесной ниши, заботливо выровненный и застланный травой пол, девушка обессиленно опустилась на расстеленные внимательным секретарём камзолы, отобранные им у мужчин. Хотелось попробовать спокойно обдумать, каким способом можно вежливо, но непреклонно сообщить свалившемуся на её голову настойчивому поклоннику о своём нежелании принимать его ухаживания?!

– Ну, подруга, поздравляю, – с затаённой завистью выдохнула Церцилия, скользнувшая в нишу последней, – красавчик секретарь попался, как муха в мёд. Не могу понять, какие особые прелести он в тебе рассмотрел, только других девушек теперь и в упор не видит.

– Да, это верно, – неожиданно вступила в разговор молчаливая Тайлихон, – надёжный мужчина… повезло тебе.

– Это тебе повезло! – вспыхнула рассердившаяся Милли. – Вышла замуж за отпрыска одной из самых знатных семей Лурдении, почти принца, и сидит тихо, как мышка.

– Да, мой Даннак очень хорош, – гордо вздёрнула носик ханшалли, – но мы не про него сейчас говорим! А про лорда Кайда… он по-настоящему тебя выбрал, сердцем… а не умом.

– Постойте… – невежливо перебила подруг по несчастью Цилия, – я не поняла… когда это она вышла за него замуж? Вроде даже слова такого не было произнесено!

– Это в ваших королевствах мужчины говорят много слов… очень много красивых слов, – пренебрежительно фыркнула степнячка, – а потом спокойно уходят к другим женщинам. У нас в степи не так… достаточно одного жеста, кивка… или просто взгляда, и судьбы соединены навсегда. Теперь я всюду пойду за ним… а он никогда меня не оставит.

– Да он же не степняк! – чуть не взвыла от такой несправедливости Цилия. – Ну с чего ты взяла, будто он на тебе женится… когда это… приключение… закончится?! Может, просто помашет ручкой и уедет в свою холодную Лурдению?!

– Он хорошо знает их обычаи… – вступилась магиня за обиженно поджавшую губки ханшалли, – наверняка усерднее изучал географию и обычаи разных народов, чем ты, поскольку сделал всё по правилам… Вот только сомневаюсь, признает ли его зятем отец Тайлихон.

– Признает! – На скуластом личике степнячки расцвела лукавая ухмылка. – И даже очень рад будет! Хан специально отправил меня на воды, чтобы я нашла себе достойного мужа… Для моего отца деньги и золото значения не имеют, важно родство со знатной и уважаемой семьёй.

– Вот, значит, как… – понимающе протянула Милли, – а откуда тогда этот шаман рядом с тобой оказался? Не забывай… он увёл Гали, а Даннак с Азарилом – её братья.

– Он страшный человек… – почему-то шёпотом сообщила Тайлихон, оглядываясь в сторону импровизированного занавеса, – пришёл в наш сарт лет пять назад… когда на стада мор напал. Скот он вылечил, но отцу пригрозил… если слушать его не станет, все вымрут. И животные, и люди… Когда уходил, шесть дочерей великой степи с собой увёл… у каждого хана по лучшему цветку из сада вырвал. Мне повезло, маленькая ещё была, старшая сестра, Бильнехон, с ним уехала… с тех пор он иногда появляется на правах зятя… когда ему что-то нужно. А отказать нельзя… сразу ничего не будет, а как уедет – беда случается… то ковры горят, то шатры ветер уносит. Странный ветер: плохие и тонкие шатры стоят, а богатые и крепко привязанные – улетают, как птицы.

– А почему он тебя не утащил с собой? – недоверчиво разглядывала степнячку Цилия. – там, во дворце… ты же считаешься принцессой?!

– Когда я совсем маленькой была… – помолчав, нехотя призналась ханшалли, – проезжал через наш сарт маг… гадал всем по руке. Я сама не помню, сёстры рассказывали, вылез из-за подушек малыш… волосы налысо острижены, штаны мальчишечьи… и тоже ручонку протягивает. Маг посмотрел и говорит, а ты будешь красавицей, и путь твой лежит далеко от родного очага, но берегись маленьких мужчин. А когда уезжал, оставил для меня вот этот амулет… велел, чтобы отец отдал, когда мне исполниться двенадцать. Я хорошо это запомнила; всего через месяц, как отец повесил мне на шею подарок мага, впервые заявился Каражай. Я сразу поняла… про кого было то предупреждение.

– Можно взглянуть? – Глаза Милли светились трепетным интересом, и степнячка не посмела отказать.

Нехотя вытащила из-за глухого ворота рубахи висевший на цепочке медальон и показала магине. Однако в руки не дала, да Милли и не нужно это было. Знакомая вязь магических символов и густая зелень трёх изумрудов без слов говорили посвящённому взгляду, что это изделие магистра разума, мощный защитный амулет от любого ментального принуждения.

– Спрячь, – заслышав шаги, шепнула Милли, – это действительно сильная вещица.

– Но я ещё и руками крепко держалась, – мгновенно возвращая амулет на место, призналась Тайлихон, – он на меня два раза смотрел… аж голова кружилась.

– Девушки, Азарил уже жарит рыбу, – донёсся снаружи учтивый голос секретаря, и Цилия со степнячкой невольно прыснули, увидев, как страдальчески вытянулось лицо магини, – а мы бочонок целый нашли… правда, пока пустой, но сейчас нальём морской воды, можно будет сполоснуть перед обедом руки. И ещё… Даннак хочет что-то сказать своей… невесте…

На последнем слове лорд невольно запнулся, видимо и ему показалась невозможной такая поспешная помолвка.

– Не невесте, а жене, – невозмутимо поправил голос Даннака, и насторожившаяся было Тайлихон расцвела довольной улыбкой.

– Иду, – кротко сообщила она вслух и торопливо покинула убежище, напоследок стрельнув в подруг победным взглядом.

– Скажи, пусть не таскают морскую воду, – успела буркнуть ей вслед удручённая Милли, – я сейчас приду и попробую что-нибудь сделать.

Она ещё несколько минут сидела, пытаясь привести мысли в порядок и наскоро заготовить достаточно строгую и одновременно учтивую фразу, способную дать лорду понять, насколько излишне проявляемое им внимание. Однако необходимые слова никак не желали находиться, казались то недостаточно убедительными, то слишком грубыми. Наконец, с досадой признав, что совершенно не знает, как выкрутиться из создавшейся ситуации, Милли нехотя выбралась наружу.

Возле ниши, к изумлению и удовольствию магини, настырного ухажёра не оказалось, зато появилась Тайлихон. По её сияющему личику и чуть припухшим губам стало понятно, Даннак начинает понемногу пользоваться своими правами мужа, и это почему-то кольнуло сердце магини мимолётной завистью. Мелькнула даже крамольная мысль: наверное, очень спокойно жить под надёжной защитой такого сильного воина, и тут же была с позором изгнана. Ей, Милли, такая перспектива не грозит, ей вообще нужно держаться в стороне от мужчин, а они, как назло, так и вьются последнее время вокруг, словно пчёлы возле забытого на веранде варенья.

Пожалуй, необходимо вести себя ещё осмотрительнее, а то она как-то расслабилась под прикрытием новой должности, начала заводить с лордами разговоры и даже… Милли со стыдом вспомнила ту перепалку… когда привезли магистра. И вдруг ясно вспомнились слова Кайда… про доказательство…

Так вот в чём дело! Значит, секретарь решил… доказать… пока есть возможность… а она-то, дурочка наивная, переживает тут, придумывает, какие слова сказать, чтобы не оскорбить ненароком чувствительное сердце лорда!

– Мне Даннак показал… он устроил место… – приглушив голос, заговорщицки сообщила Тайлихон, – сами понимаете, какое. Идём, покажу, кому нужно.