Призраки не лгут Кеплер Ларс

Глава 42

Парковка перед больницей Сундсвалля была почти пуста. В пасмурный день длинное здание производило впечатление необитаемого. Бурый кирпич заштрихован белыми рамами словно бы незрячих окон. Йона прямо через низкий кустарник направился к входу в больницу.

На медицинском посту в холле никого не было. Комиссар немного подождал у регистрационной стойки с выключенной лампой; наконец возле поста остановился уборщик.

— Где у вас отделение судебной медицины? — спросил Йона.

— Это двадцать пять миль к северу отсюда, — приветливо улыбнулся уборщик. — Но если вы имеете в виду патологоанатома, я могу вас проводить.

Вместе они прошли по безлюдному коридору и в просторном лифте спустились в подземный этаж больницы. Там было холодно; большие плиты пола кое-где потрескались.

Уборщик открыл несколько тяжелых, обитых железом двойных дверей; в конце коридора показалась еще одна дверь, на которой висела табличка «Отделение клинической патологии и цитологии».

— Удачи! — сказал уборщик, указывая на дверь с табличкой.

Йона сказал «спасибо» и пошел по коридору; на линолеуме виднелись следы колесиков от каталок и тележек. Комиссар миновал лабораторию, открыл дверь в секционную и вошел в выложенное белым кафелем помещение, где стоял сделанный из нержавеющей стали стол для вскрытия. С потолка свешивалась люстра; ее свет, вместе с сиянием ламп дневного света, производил гнетущее впечатление. Дверца морозильной секции зашипела, и двое мужчин выкатили оттуда поддон.

— Прошу прощения, — сказал Йона.

Тощий мужчина в белом халате обернулся. Блеснули очки-«пилоты» с белыми дужками. Главный патологоанатом Нильс Олен из Стокгольма, старинный приятель Йоны, которого все звали Нолен. Рядом с Ноленом стоял его юный ученик Фриппе; крашенные в черный цвет длинные волосы лежали прядями на белом халате.

— Как вы здесь оказались? — обрадовался комиссар.

— Мне позвонила какая-то женщина из уголовной полиции. Она мне угрожала, — сообщил Нолен.

— Анья.

— Я так испугался… Она зашипела: «Йона же не может доехать до самого Умео, только чтобы поговорить с судебным медиком».

— И раз уж мы здесь, то воспользуемся случаем и съездим на Нордфест, — поделился Фриппе.

— В клубе «Дестройер» играют The Haunted, — сдержанно улыбнулся Нолен.

— Решающий аргумент, — согласился комиссар.

Фриппе рассмеялся; Йона разглядел под его белым халатом вытертые кожаные штаны, а под голубыми бахилами — ковбойские сапоги.

— Мы закончили с этой… Элисабет Грим, — сказал Нолен. — Единственная примечательная деталь — раны на руках.

— От того, что она пыталась защищаться? — уточнил Йона.

— Только не с той стороны, — сказал Фриппе.

— Можешь взглянуть на них, — предложил Нолен. — Но сначала уделим немного внимания Миранде Эриксдоттер.

— Можете сказать, когда они погибли?

— Температура падает, как тебе известно…

— Algor mortis,[8] — закончил Йона.

— Да, охлаждение идет волнообразно… и выравнивается, когда температура опускается до комнатной…

— Он и так знает, — сказал Фриппе.

— Значит… принимая во внимание состояние трупных пятен и окоченение, можно сказать, что девочка и женщина умерли примерно в одно время, не позднее прошлой пятницы.

Йона смотрел, как патологоанатомы подкатывают поддон к столу, считают до трех и поднимают легкое тело в запломбированном транспортировочном мешке. Когда Фриппе расстегнул мешок, по помещению распространился затхлый запах сырого солодового хлеба и застарелой крови.

Девочка лежала на прозекторском столе в той же позе, в какой ее нашли, — прижав руки к лицу и скрестив лодыжки.

Трупное окоченение происходит из-за того, что в неподвижных мышцах возрастает содержание кальция и связываются белки двух разных видов. Окоченение почти всегда начинается с сердца и диафрагмы. Через полчаса его можно наблюдать в челюстных мышцах, а через два часа — в шее.

Йона понимал: чтобы отнять руки Миранды от ее лица, понадобится немалая сила.

Ему в голову вдруг полезли странные мысли. Под прижатыми к щекам ладонями скрывается лицо не Миранды; лицо искажено, на нем повреждены или выколоты глаза.

— Запроса о проведении экспертизы пока не было, — сказал Нолен. — Почему у нее руки прижаты к лицу?

— Не знаю, — тихо ответил Йона.

Фриппе фотографировал тело, стараясь ничего не упустить.

— Полагаю, речь идет о судебно-медицинском вскрытии и о том, что вам понадобится справка для предъявления суду, — официальным тоном объявил Нолен.

— Верно.

— Хорошо бы в расследовании убийств соблюдать большую секретность, — буркнул патологоанатом, обходя стол с телом.

— Опять ты заныл, — улыбнулся Фриппе.

— Да, я заныл, прошу прощения. — Нолен ненадолго задержался у головы Миранды и пошел дальше.

Йоне вспомнилось: «Трудно быть мертвым… Но живые не правы в своих резких границах различий. Ведь и Ангелы часто не ведают, с кем они — с мертвыми или живыми».[9] Рильке.

— Трупные пятна указывают на то, что жертва лежала неподвижно, — пробормотал Нолен.

— А я думаю, что Миранду сразу после убийства перенесли в другое место, — заметил Йона. — По рисунку крови я сужу, что ее тело еще не окоченело, когда его положили на кровать.

Фриппе кивнул, подтверждая слова комиссара:

— Если ее перенесли сразу, то и пятна тогда еще не успели образоваться.

Йона заставил себя остаться у стола, пока врачи производили подробный осмотр. Комиссар смотрел на них и думал, что его собственная дочь ненамного моложе этой чужой девочки, неподвижно лежащей перед ним.

Желтая сеть сосудов уже просвечивала сквозь белую кожу. Вокруг шеи и на бедрах девочки артерии казались бледными реками. Плоский живот слегка округлился и немного потемнел.

Йона наблюдал за тем, что происходит в секционной, что и как делают судебные медики, смотрел, как деловито Нолен режет белые трусики и запечатывает их в пакет для последующего анализа, слушал рассуждения и выводы патологоанатомов — но в то же время мысленно находился на месте преступления.

Нолен констатировал полное отсутствие ран, которые указывали бы на сопротивление, и Йона слушал, как они с Фриппе обсуждают отсутствие повреждений на мягких тканях.

Ничто не указывало на борьбу или побои.

Миранда ждала удара по голове. Она не пыталась убежать, не оказывала сопротивления.

Йона думал о холодном изоляторе, где девочка провела свои последние часы, одновременно наблюдая, как врачи вырывают волоски вместе с луковицами для сравнительного анализа и наполняют кровью пробирки с составом, позволяющим крови не свертываться.

Нолен поковырял у девочки под ногтями, повернулся к Йоне и слабо кашлянул:

— Застрявших частиц кожи нет… Она никак не защищалась.

— Я знаю.

Когда врачи принялись изучать раны на голове, комиссар подошел ближе и встал так, чтобы видеть все.

— Сильный удар тупым предметом по голове, безусловно, есть непосредственная причина смерти, — объявил Нолен, заметив, как внимательно Йона наблюдает за обследованием.

— Удар нанесен спереди?

— Да, спереди и чуть наискосок. — Нолен указал на окровавленные волосы. — Височная кость сломана… Мы сделаем компьютерную томографию, но я полагаю, что с внутренней стороны черепа разорвался большой кровеносный сосуд и что осколки кости вошли в мозг.

— Совсем как у Элисабет Грим. Так что тут тоже окажется травма коры большого мозга, — заметил Фриппе.

— В волосах миелин, — указал Нолен, а Фриппе продолжил:

— В черепной полости Элисабет лопнул сосуд, кровь и спинномозговая жидкость стекли в носовую полость.

— Значит, вы хотите сказать, что время их смерти примерно одно и то же, — подытожил комиссар.

— Промежуток очень короткий, — кивнул Фриппе.

— Обеим наносили удары спереди, у обеих одна и та же причина смерти, — продолжал комиссар. — Одно и то же орудие убийства и…

— Нет, — перебил Нолен. — Орудия убийства разные.

— Но молоток?.. — почти беззвучно сказал Йона.

— Да, Элисабет раздробили череп молотком. Но Миранду убили камнем.

Комиссар не отрываясь смотрел на Нолена.

— Ее убили камнем?

Глава 43

Йона оставался в секционной до тех пор, пока не увидел лицо Миранды, до этого закрытое руками. Мысль о том, что девочка не хотела показываться после смерти, никуда не делась. Комиссар ощутил странное беспокойство, когда врачам наконец удалось отвести руки от лица покойной.

И вот он сидел за столом Гуннарссона в полицейском участке Сундсвалля и читал первый рапорт криминалистов. Желтый свет просачивался в кабинет сквозь жалюзи. Какая-то женщина сидела поодаль, на ее лицо падал свет от экрана компьютера. Зазвонил телефон; женщина что-то недовольно проворчала, глянув на высветившийся номер.

Одну стену полностью покрывали карты и изображения маленького мальчика — Данте Абрахамссона. Шкафы вдоль стен кабинета набиты папками и стопками документов. Ксерокс жужжал почти непрерывно. В комнате, где сотрудники пили кофе, работало обычное радио, и когда попсовая музыка замолкла, Йона в третий раз услышал объявление о розыске.

— У нас есть объявление о розыске, — объявил ведущий и прочитал: — «Полиция разыскивает пятнадцатилетнюю девочку и четырехлетнего мальчика, возможно, они перемещаются вместе. У девочки длинные светлые волосы. Мальчик в очках, одет в синий свитер и темные вельветовые джинсы. Обоих в последний раз видели едущими в красной «тойоте-аурис» на шоссе номер восемьдесят шесть по направлению к Сундсваллю. Если у вас есть информация о них, пожалуйста, сообщите полиции по номеру 114–14».

Йона поднялся, прошел в пустую комнату для отдыха, переключил радио на канал Р₂ и вернулся за стол с чашкой кофе. На записи с посторонними шумами послышалось сопрано ледяной чистоты. Биргит Нильссон — Брунгильда в «Кольце Нибелунгов» Вагнера.

Комиссар сидел над чашкой кофе и думал о малыше, похищенном девочкой, которая могла оказаться психопаткой.

Он так и видел их перед собой — как они прячутся в гараже, как мальчика держат под пледом на цементном полу, связанного, рот заклеен скотчем.

Он, должно быть, смертельно напуган, если вообще еще жив.

Йона снова принялся за рапорт криминалистов.

Теперь уже было точно установлено, что в замке изолятора сидел ключ Элисабет Грим, а сапоги, оставившие кровавые отпечатки на месте преступления, стояли в гардеробе Викки Беннет.

У нас два убийства, думал Йона. Одно представляется главным, другое — второстепенным. Миранда — главная жертва, но чтобы убить ее, преступнику пришлось взять ключи у Элисабет.

В соответствии с произведенной криминалистами реконструкцией событий выходило, что ссора, произошедшая в пятницу вечером, могла стать решающим фактором, даже если за ней стояло длительное соперничество между девочками.

Перед отбоем Викки Беннет пронесла к себе молоток и большие сапоги, которые надевали все девочки, и стала ждать у себя в комнате. Когда остальные воспитанницы заснули, она подошла к посту медсестры Элисабет Грим и потребовала отдать ей ключи. Элисабет отказалась и выбежала в коридор, потом на площадку и спряталась в прачечной. Викки последовала за ней, убила молотком, забрала ключи, вернулась в главное здание, отперла изолятор и убила Миранду. По какой-то причине она перенесла свою жертву на кровать и положила руки покойной на лицо. Потом Викки вернулась к себе, спрятала молоток и сапоги и через окно убежала в лес.

Так, по мнению обследовавших место преступления специалистов, развивались события.

Йона подумал, что лаборатория в Линчёпинге может дать ответ по взятым пробам лишь через несколько недель и техники просто заранее решили, что и Миранда, и Элисабет были убиты молотком.

Но Миранду убили камнем.

Она стояла у Йоны перед глазами: худенькая девочка на каталке, фарфорово-бледная кожа, скрещенные лодыжки, синяк на бедре, хлопчатобумажные трусы, пупок с пирсингом, ладони на лице.

Почему она убита камнем, если у Викки был молоток?

Йона сосредоточенно изучил каждую фотографию с места преступления, после чего, как всегда, представил себе развитие событий. Поставил себя на место убийцы, заставил себя рассмотреть каждую самую ужасную возможность. Для того, кто убивает, убийство — единственно возможный выбор. Самый простой или самый лучший выход.

Убийство не выглядит ни кошмаром, ни звериной жестокостью. Оно выглядит поступком либо рациональным, либо желательным.

Иногда убийца не в состоянии видеть дальше одного удара — ему просто нужно найти выход из конкретной ситуации, и один — первый — удар для него оправдан. Следующий удар представляется далеким, словно до него несколько десятилетий… и вдруг он тоже происходит. Убийство может казаться убийце окончанием эпоса, саги, которая началась с первым ударом и тринадцать секунд спустя закончилась с ударом последним.

Все указывало на Викки Беннет, все исходили из того, что она убила Миранду и Элисабет — и в то же время казалось, все в глубине души верят, что Викки не способна на такое — ни душевно, ни физически.

Но «такое» сидит в каждом человеке, подумал Йона, возвращая рапорт в папку Гуннарссона. В своих снах, в фантазиях мы видим смутные образы чего-то подобного. Способность совершить насилие заложена в каждом из нас, но большинство вполне в силах не давать ей воли.

Гуннарссон вошел в участок, сбросил свой мятый плащ, рыгнул, прикрывшись ладонью, и направился в комнату отдыха. Войдя в кабинет с чашкой кофе, он наткнулся взглядом на Йону и хмыкнул:

— В Стокгольме по тебе еще не соскучились?

— Нет.

Гуннарссон сунул нос в пачку сигарет и повернулся к женщине, сидевшей за компьютером:

— Все рапорты прямиком мне на стол.

— Хорошо, — отозвалась та, не поднимая глаз.

Гуннарссон что-то проворчал.

— Как беседа с Гримом? — поинтересовался Йона.

— Отлично. И не потому, что это был твой совет. Мне пришлось быть чертовски осторожным.

— Что ему известно о Викки?

Гуннарссон надул щеки, с шумом выдохнул и покачал головой:

— Ничего, что было бы полезно полиции.

— А про Денниса ты спросил?

— Надо мной торчал этот чертов врач, как мамаша. Перебивал меня на каждом слове.

Гуннарссон ожесточенно почесал шею; казалось, он забыл, что у него в руке пачка сигарет и зажигалка.

— Когда придет рапорт Хольгера Яльмерта, я хочу получить копию, — сказал Йона. — Еще мне нужен ответ из лаборатории и…

— Ты, однако, хорошо устроился в моей песочнице! — перебил Гуннарссон.

Он широко улыбнулся коллеге, но уверенности у него поубавилось, когда он встретил серьезный взгляд серых глаз комиссара.

— Ты понятия не имеешь, как найти Викки Беннет и мальчика, — медленно проговорил Йона и поднялся. — И понятия не имеешь, куда в этом расследовании двигаться дальше.

— Я рассчитываю на информацию от населения, — парировал Гуннарссон. — Кто-нибудь наверняка что-нибудь видел.

Глава 44

В то утро Флора проснулась раньше обычного. В восемь пятнадцать подала Хансу-Гуннару завтрак в постель. Когда он встал, Флора проветрила спальню и застелила постель. Эва сидела на стуле, одетая в желтые спортивные штаны и лифчик телесного цвета, и надзирала за Флорой. Проверила, нет ли складок на простыне и должным ли образом она подвернута под матрас. Вязаное покрывало должно свисать с обеих сторон кровати на одну и ту же длину, и Флоре пришлось трижды перестилать его, прежде чем Эва осталась довольна.

После обеда Флора принесла из супермаркета «Ика» полные сумки продуктов и сигареты для Ханса-Гуннара, отдала сдачу и стоя ждала, когда он проверит чеки.

— Сыр стоит черт знает сколько, — недовольным тоном сказал он.

— Вы сказали купить чеддер, — напомнила Флора.

— Но не настолько же дорогой! Сама знаешь: раз так, значит, надо было купить другой сыр.

— Простите. Я думала…

Флора не успела закончить. Перстень с печаткой мелькнул у нее перед глазами, и Ханс-Гуннар отвесил ей мощную оплеуху. Все произошло мгновенно. В ухе зазвенело, кожа на щеке натянулась.

— Ты же сам хотел чеддер, — подала Эва голос с дивана. — Она тут ни при чем.

Ханс-Гуннар буркнул что-то про идиоток и вышел на балкон покурить. Флора разложила продукты в холодильник и по шкафчикам, ушла к себе и села на кровать. Осторожно потрогала щеку, подумала, как ей надоело получать затрещины от Ханса-Гуннара. Случались дни, когда он бил ее не один раз. Флора всегда знала, когда ждать оплеухи — если дядька не собирался ударить ее, он просто на нее не смотрел. Хуже всего была не боль, а его одышка и взгляд, который задерживался на ней и после удара.

Флора не помнила, чтобы он бил ее, когда она была маленькой. Он работал и редко бывал дома. Как-то он показывал ей разные страны на глобусе у себя в спальне.

Наконец Эва и Ханс-Гуннар ушли играть в боулинг с друзьями. Флора сидела у себя. Услышав, как хлопнула входная дверь, она перевела взгляд в угол. На стареньком бюро стояла статуэтка — Флора получила ее от учительницы, когда заканчивала школу. Стеклянная лошадь запряжена в стеклянную повозку. В верхнем ящике Флора все еще хранила мягкую игрушку из детства: куклу-смурфету со светлыми волосами и в туфлях на каблуках. В среднем ящике аккуратной стопкой лежали носовые платки. Флора убрала их и достала нарядное зеленое платье. Флора купила его в начале лета в «Мюрурна» и надевала только у себя в комнате, зато уж здесь частенько примеряла его, когда Эвы и Ханса-Гуннара не было дома.

Она уже застегивала кофту, когда на кухне послышались голоса. Радио. Флора пошла выключить его и обнаружила, что Эва и Ханс-Гуннар ели сладкое печенье — на полу перед буфетом было полно крошек. Хозяева оставили полстакана клубничного сока возле мойки и не убрали бутылку.

Флора взяла влажную тряпку и стерла крошки с пола, прополоскала тряпку, вымыла стакан.

По радио передавали об убийстве на севере Швеции.

Девочку нашли мертвой в интернате для подростков с аутодеструктивным поведением.

Флора выжала тряпку, повесила на кран.

Она слышала, что полиция не любит высказываться, пока идет расследование, зато журналист в прямом эфире задавал вопросы воспитанницам интерната:

— Всегда интересно, что случилось, поэтому я пробралась вперед, — сипло говорила какая-то девочка. — Но я не много успела увидеть — меня отогнали от двери, ну я покричала, а потом поняла, что смысла в этом нет.

Флора взяла бутылку и пошла к холодильнику.

— Не расскажешь, что ты увидела?

— Расскажу. Я видела Миранду. Она просто лежала на кровати, вот так. Точно так.

Флора остановилась и прислушалась.

— Зажмурившись? — уточнил репортер.

— Нет, вот так, обе руки на лице…

— Да что ты врешь! — закричал кто-то у девочки за спиной.

Флора вдруг услышала, как что-то шлепнулось на пол, и почувствовала, что ногам мокро. Она посмотрела вниз и поняла, что уронила бутылку. Внезапно у нее свело желудок; она кинулась прочь из кухни. Едва она успела вбежать в туалет, как ее вырвало.

Глава 45

Когда Флора вернулась на кухню, новости уже кончились. Какая-то женщина с немецким акцентом рассуждала об осеннем меню. Флора подобрала осколки, вытерла сок, да так и осталась стоять посреди кухни. Какое-то время она смотрела на свои похолодевшие белые руки, потом подошла к телефону в прихожей и позвонила в полицию.

Подождала, слушая сухое потрескивание в трубке, на фоне которого раздались первые гудки.

— Полиция, — сказал усталый женский голос.

— Здравствуйте, меня зовут Флора Хансен, я хочу…

— Пожалуйста, громче, — перебил голос. — Я не слышу.

— Да-да. — Флора начала сначала: — Меня зовут Флора Хансен, я хочу сообщить информацию насчет того убийства девочки в Сундсвалле.

На несколько секунд воцарилось молчание, потом усталый, но спокойный голос вернулся:

— Что именно вы хотите рассказать?

— А у вас платят за информацию? — спросила Флора.

— К сожалению, нет.

— Но я… я думаю, что видела убитую девочку.

— Вы хотите сказать, что были там во время совершения преступления? — быстро спросила женщина.

— Я немного медиум. — Флора подпустила в голос таинственности. — Я способна вступать в контакт с мертвыми… и я все видела, но думаю… думаю, что вспомню получше, если мне заплатят.

— Вы вступаете в контакт с мертвыми, — повторила женщина. — Это вы и хотели сообщить?

— Девочка прижимала руки к лицу, — сказала Флора.

— Об этом пишут во всех газетах. — Женщина, кажется, начинала терять терпение.