Удары судьбы. Воспоминания солдата и маршала Язов Дмитрий
12 января 1982 года коммунисты Казахстана отметили 70-летие Д.А. Кунаева. Мы, военные, пришли поздравить всем Военным советом, коль скоро и Д.А. Кунаев являлся его членом. Кроме приветственного адреса, мы подарили охотничий карабин и зажигалку. Она представляла собой макет танка с пушкой, пулеметом, со всеми атрибутами, характерными для боевой машины. Нажимаешь на зенитный пулемет, вырывается пламя – прикуривай! Нажимаешь на ствол пушки – льется коньяк в рюмку! Выбирай: сначала выпить или закурить. Динмухамет Ахметович коллекционировал зажигалки, и наш «танк» занял свое почетное место.
Вечером Динмухамет Ахметович и Зухра Шариповна, его ближайший друг и жена, устроили прием, на котором были все члены бюро, секретари обкомов, председатели облисполкомов, его помощники и близкие родственники. Прием превратился в большой вечер дружбы, не слышно было панегириков вроде «мудрый» и «великий», хотя в мудрости Кунаеву не откажешь.
У многих жителей Казахстана осталось в памяти и празднование в 1982 году 250-летия присоединения Казахстана к России. Для участия в торжествах прибыли делегации со всех концов нашей Родины.
Заседание открыл Д.А. Кунаев, первое слово он предоставил члену политбюро Гришину, который после приветственной речи огласил указ о награждении республики орденом Ленина и прикрепил его к знамени Казахстана. Затем с докладом выступил Д.А. Кунаев. Он говорил об исторической предопределенности единения Казахстана и России: «С высоты нашего времени особенно четко видна глубинная значимость присоединения казахского трудового народа к народам России. В лице прогрессивной России казахский народ видел надежную защиту и военного союзника. Только Россия могла оказать реальную помощь и покровительство на историческом пути развития Казахстана». В заключение докладчик сказал: «Вместе с великим русским народом мы прошли путь, равный эпохам». Попробуй сегодня произнести подобную речь с высокой трибуны. Вас наверняка обвинят в имперском мышлении.
Празднование 250-летия присоединения Казахстана к России завершилось грандиозным праздником песни на ледовом стадионе «Медео». Показывая прекрасный ледовый стадион и окрестности, Д.А. Кунаев рассказал об уникальных направленных взрывах в этом урочище, которое носит имя Медео.
– Почему ледовый стадион носит имя Медео? – спросил кто-то из гостей.
Динмухамет Ахметович, продолжая рассказ, ответил и на этот вопрос. По берегам Малой Алма-Атинки, выше головного арыка, были расположены дачи городской знати, напротив Мохнатой сопки, которая взорвана и легла в тело плотины, на правом берегу речки возвышалась дача генерал-губернатора Колпаковского, разрушенная во время землетрясения. Участок после этого приобрел Медеу Пусурманов, известный своей предприимчивостью. Здесь у него было что-то вроде ресторана. Так это место и стало называться Медео.
Это был светлый и радостный праздник. Казахи гордились тем, что к знамени республики прикреплен пятый орден. Тогда и казахам и русским было ясно: добровольное присоединение Казахстана к России отвечает коренным интересам казахов.
В 1982 году первым заместителем командующего в округ прибыл генерал-лейтенант Наиль Мирсоитович Ахунов, до этого служивший в Белорусском военном округе командующим танковой армией. Он быстро вписался в дела округа и стал надежным помощником во всех делах. Генерал-лейтенант В.М. Архипов практически заново построил запасной КП. Жаль было с ним расставаться, в 1983 году его 5 назначили командующим войсками Закавказского военного округа. Вместо него прибыл генерал-лейтенант A.B. Ковтунов, с которым мы давно были знакомы.
Членом Военного совета был командующий воздушной армией генерал-полковник П.И. Белоножко. Это он готовил авиационные полки для боевых действий в Афганистане. Неоднократно мы с ним вылетали в Баграм, где базировался полк истребителей-бомбардировщиков.
Однажды группе истребителей-бомбардировщиков была поставлена задача разгромить колонну противника. Хорошо приказать: разгромить! Изначально надо обнаружить, а условия весьма сложные: горный район, облачность. И полковник B.C. Кот летит сам. Благодаря высочайшему летному мастерству в этих сложных условиях командир обнаружил цель, навел полк истребителей-бомбардировщиков, и колонна боевой техники противника была уничтожена.
Из полка истребителей-бомбардировщиков Петр Иванович перелетел к вертолетчикам. Этот полк мы в Афганистан направили из Джамбула. В нем служил майор Вячеслав Карибулович Гайнутдинов, получивший высокое звание Героя Советского Союза. Он совершил в небе Афганистана сотни полетов, отражая вооруженные происки контрреволюционных банд.
Но один из полетов над горами для него оказался роковым. В ознаменование подвигов майора В. Гайнутдинова имя отважного воздушного аса навечно занесли в списки личного состава вертолетного полка.
Кроме B.C. Кота и В.К. Гайнутдинова, звание Героя Советского Союза получили воспитанники нашего округа подполковник В.В. Зербаков, подполковник В.И. Ухабов, майор Ф.С. Шагалиев, капитан Н.М. Акрамов, капитан И.В. Запорожин, капитан С.Н. Гущин, лейтенант А.Е. Шахворостов, младший сержант Ю.В. Исламов, сержант А.Г. Мироненко, сержант Н.И. Кремениц…
Алма-Ата – столица творческой интеллигенции, город лириков. Какие были интересные посиделки с казахскими писателями, мастерами сцены. У нас в гостях побывали Ануар Алимжанов, Тахави Ахтанов, Олжас Сулейменов, Оралхан Бокеев, Шерхан Муртазаев, знаменитые актеры из Петропавловска-Казахского Иван Арчибаев и Тамара Кучина, режиссер из Караганды Николай Воложанин, блистательно поставивший «Гнездо глухаря» В. Розова, поэты Геннадий Кругляков и Михаил Балыкин, семипалатинец Владимир Сулыгин, Вера Ларионова.
Очень смешную историю мне поведал Михаил Балыкин, как его Пегас споткнулся на сцене театра имени Абая. Случилось это в 60-х годах, страна готовилась отпраздновать 10-летний юбилей освоения целины. В Алма-Ату обещал приехать на праздники сам Никита Сергеевич. Прославленный коллектив абаевцев день и ночь работал над постановкой оперы «Целина». Либретто оперы заказали Балыкину. Но случилось непредвиденное – поэт запил на радостях: накануне идеологическое руководство республики одобрило первый акт будущей нетленки. Увещевать либреттиста было бесполезно, и тогда в ЦК Компартии Казахстана на семь часов утра вызвали директора театра. О чем ему говорили, можно догадаться, но уже в полдень поэта доставили в санаторное отделение больницы с соответствующей специализацией. К вечеру поэт протрезвел, и его ознакомили с посланием оперных певцов-абаевцев с припиской директора: «Миша, ты срываешь юбилей. Сиди и пиши! С партийным руководством согласовано. Из психушки вызволим, но сначала верни должок – второй акт оперы. Разносолы тебе доставят из ресторана. А чтобы ты оценил мою товарищескую поддержку, ежедневно будешь получать по две бутылки «Жигулевского». Это все, что для тебя могут сделать коммунисты театра», – и постскриптум: «Не взыщи, за пиво высчитаю из твоей Ленинской премии».
Делать было нечего, пришлось засесть за либретто. Обычно в больницах подобного типа свет не выключается на ночь. Миша «поднимал целину» аж до одиннадцати часов вечера, пока в палату не заглянула нянечка.
– Спатеньки пора, спатеньки! – посоветовала нянечка вновь поступившему.
– Какой сон, мне надо дописать либретто! Никита Сергеевич приезжает в Алма-Ату. Я оперу пишу!
– Спатеньки, спатеньки! – уговаривала либреттиста нянечка, добрая душа. – У нас каждый второй пишет оперу! Я тебе завтра помогу. Мы вместе ее сочиним. А сейчас – спатеньки!
Утром выяснилось: главврач больницы запамятовал предупредить нянечку о знатном «пациенте». Ошибку исправили, и больше никто из обслуживающего персонала не набивался к Михаилу в соавторы.
Спектакль обещал стать вехой в истории оперного искусства. Премьера прошла с триумфом. В центральной ложе восседало высшее партийное руководство республики, директор театра, главный врач больницы, под патронажем которого создавался шедевр, и сам виновник торжества – либреттист. В перерыве между первым и вторым актами составили список: кому надлежит получить Государственную премию, кому квартиры, а кому звание народного артиста СССР. Занавес на сей раз не закрывали, успех был сногсшибательный.
Море цветов, оглушительные аплодисменты, с полчаса артистов вызывали на бис. Особенно всем понравился второй акт. Главный врач похвалялся в фойе: «У меня корпели над шедевром, в санаторном. Да-с, у меня!»
Директор театра был преисполнен гордости и даже не высчитал за бутылки «Жигулевского» из гонорара. Алма-Ата приукрасилась, все приготовились к встрече именитого гостя.
Но вскоре состоялся всем памятный пленум в Москве, и Хрущева спровадили на пенсию. Оперу по команде из Москвы разнесли в пух и прах. Пегас так и не преодолел политические барьеры. Споткнулся!
Алма-Ата – театральный город. Событием стала постановка булгаковского «Мольера» Виктора Мажурина. Посмотреть на Нурмухана Жантурина в роли Мольера приезжали из Москвы. Но в какой бы город меня ни забрасывала судьба, я всегда выкраивал вечер, чтобы побывать на премьере спектакля по пьесе Виктора Розова. Удивительно скромный человек Виктор Сергеевич – уже будучи драматургом с мировым именем, он жил в коммунальной квартире при монастыре. Факт поразительный! Может быть, поэтому театр патриарха русской сцены не вытравить из памяти никакими порнушечными «изысками» новомодных столичных режиссеров. И как обидно, что нынешнее телевизионное начальство сослало в ссылку лучшие театральные спектакли, на которые ломились искушенные театралы Парижа, Лондона, Нью-Йорка, Варшавы. А жаль! И Виктор Розов, и Алексей Арбузов, и Александр Вампилов, и Михаил Варфоломеев в своей душе были демократами-созидателями. Скоро, очень скоро мы вернемся к их духовным исканиям, это время не за горами. Духовный опыт Советской России будет востребован. Так и хочется воскликнуть: «Эй, разные там Сванидзе, уступите место театру! Надоели вы на ТВ со своими политразборками, когда же вы перестанете линчевать Историю, приспосабливать ее под капризы нынешних вождей? Все равно они не станут нашими духовниками. Ваш-то политический театр – фальшивый камень в роскошной оправе провинциальных русских театров. Не случайно говорят: «В Москве – деньги, а таланты, гении – в глубинке».
Поразили меня на древней земле Абая и традиции казахов. Однажды на семипалатинском базаре я увидел, как два молодых казаха били кнутами чапан, казахский халат. Рядом восседал старец, он продавал шубат, верблюжье молоко. Старик сидел без халата, и от этого его старческое тело еще больше казалось древним. Мне было удивительно наблюдать за «расправой» над халатом, и я подошел к парням. Каким-то чутьем я уловил, что между халатом и стариком существует неуловимая связь, старик вздрагивал после каждого удара плетью по чапану. И тогда я попытался перехватить плеть у молодого казаха. Помню, как старик казах посмотрел на меня с благодарностью. Оказалось, что по древнему казахскому обычаю, когда кто-нибудь из аксакалов провинился, бьют не старца, а его халат-чапан в назидание. Интересный обычай, гуманный.
Летом 1982 года министр обороны Чехословакии генерал армии Мартин Дзур пригласил меня на отдых в Карловы Вары. Приглашение было направлено через наше Министерство обороны. Д.Ф. Устинов разрешил убыть в отпуск в июле.
Мы с Эммой Евгеньевной прибыли на аэродром Божий Дар, что рядом с Миловицами. Мартин Дзур спросил, где бы мы хотели отдыхать? Я сказал, что мечтаю посмотреть Чехословакию. Он засмеялся: «Действительно, за два года, кроме полигонов, они ничего не видели». Нам дали машину, и мы проехали через всю страну.
В последний раз с Мартином Дзуром мы встретились на космодроме Байконур в июле 1983 года. Вспоминаю и тот день, когда министр обороны СССР Д.Ф. Устинов пригласил всех министров обороны государств – участников Варшавского договора посмотреть, как стартуют стратегические ракеты, их подготовку к запуску и средства управления.
Тогда все министры считали, что ракетная мощь СССР – гарант существования стран социалистического содружества. Но все оказалось иначе. Ракеты до сих пор стоят на позициях, а Варшавского договора не стало, как и Советского Союза. Мы подточили «наш дом» в угоду «общеевропейскому дому». Ракеты стоят на позициях, они ни на кого не нацелены, зато блок НАТО подбирается к нашим границам.
…Вскоре наш округ вышел в число передовых, что было зафиксировано в приказе министра обороны по итогам боевой подготовки за 1983 учебный год. 1984 год запомнился мне еще и тем, что прошла предвыборная кампания в Верховный Совет СССР. Меня выдвинули кандидатом в депутаты от Аягузского избирательного округа Семипалатинской области. Я проехал практически по всем населенным пунктам, встречался с рабочими, колхозниками, военнослужащими. Встречи были доброжелательными.
В частности, избиратели попросили построить школу в военном городе Аягуз. И школу построили! После избрания депутатом я периодически отчитывался перед избирателями, даже будучи командующим войсками Дальневосточного военного округа я прилетел в Аягуз, чтобы встретиться с избирателями, а вечером и мы приезжали в Семипалатинск. Как сейчас помню, в русском театре имени Ф. Достоевского смотрели спектакль «Обвинительное заключение» Н. Думбадзе, наслаждаясь блистательной режиссурой В. Мажурина.
В июне 1984 года я и генерал-лейтенант П.П. Полях работали в Сергиополе, военном городке недалеко от Аягуза.
Вдруг прибежал дежурный и сообщил, меня просит срочно позвонить генерал армии И.Н. Шкадов. Звоню. Он спросил, не надоело ли мне загорать в Средней Азии? Я ответил:
– Нет, не надоело.
– Тогда позвони министру обороны, – попросил Иван Николаевич.
Меня переключили по ЗАС на министра обороны. Тот шутя спросил:
– Подзагорел? Вы назначаетесь командующим войсками Дальневосточного военного округа.
– Когда мне прибыть в Хабаровск?
– Передадите округ – и в путь.
Вопросов я не задавал… К неожиданностям служебной карьеры давно привык.
Опять на Дальний Восток
Вылетели рано утром… Провожали меня члены Военного совета, новый командующий САВО генерал В.Н. Лобов, товарищи, друзья. Горючего на Ту-134 до Хабаровска не хватило, дозаправились в Улан-Удэ. Разница во времени у Хабаровска с Алма-Атой – 4 часа. Прилетели во второй половине дня. Среди встречающих – все знакомые лица: Иван Моисеевич Третьяк с Марией Петровной, генерал-лейтенант Н.Ф. Кизюн с супругой, генерал-лейтенант В.А. Патрикеев, генерал-полковник В.Е. Панькин, генерал-лейтенант В.А. Востров. Эмма Евгеньевна поехала в гостиницу, а я с Иваном Моисеевичем – в штаб округа.
Доложил министру обороны, что я прибыл и вступил в должность командующего войсками округа. Так начались рабочие будни на Дальнем Востоке. На третий день с секретарем крайкома партии Алексеем Клементьевичем Черным мы полетели в Комсомольск-на-Амуре, там на заводе имени Ленинского комсомола спускали на воду атомную подводную лодку. Громадный «кит», покрытый толстым слоем специальной резины, распластался в сборочном цехе на наклонных тяжелых рельсах.
Прежде чем запустить лебедки, адмирал В.В. Сидоров разрешил подняться на субмарину молодому лейтенанту с невестой в свадебном наряде. И вот лодка пошла. Медленно. Быстрее. Невеста ударила бутылку шампанского о перископную трубу, да так, что горлышко у нее осталось в руках.
Молодой лейтенант поцеловал невесту, а работяги пошутили: «Эта будет крепко за шею мужа держать, не вывернется».
Пока пригревало, посетили и части на побережье Ледовитого океана и в Магаданской области. Сели в Магадане. Первого секретаря обкома Н.И. Малькова на месте не застали, встретились с председателем облисполкома, рассказали, что полк будет размещен в Певеке и нам необходимо получить разрешение на небольшой участок земли в порту Певек. Он сказал, что не возражает, а вот Николай Иванович Мальков не согласен. Связано это было с его личными отношениями с Иваном Моисеевичем Третьяком. Не случайно в Магадане ходили разговоры: «Прибыл малек из Владивостока и всех щук в Магадане разогнал».
Посетив базу моряков, я вылетел в Анадырь. Прилетели вечером. Встречающие были в шинелях. «Июль и август – еще не лето» – эта шутка имела здесь смысл. На побережье было много льда, и, когда мы утром на катере шли в город Анадырь, в заливе попадались отдельные льдины, среди которых выпрыгивали белухи, как бы соревнуясь с катером в быстроходности.
Встретила нас Н.П. Отке – председатель Чукотского окружкома. Она высказала ряд претензий к военным, якобы они в период нереста чавычи и кеты занимаются браконьерством. Поводом для этих жалоб послужил арест начальника окружного склада горючего, он выменял бочку краски у экипажа сухогруза на икру.
Дома в городе стояли на сваях, толщина стен в полтора раза больше хабаровских, да и стоимость дома в два с половиной раза выше, чем на материке. Север, здесь за все надобно платить, но можно и многое взять.
На самолете долетели до аэродрома мыса Шмидта. Дома и казармы неказистые, небольшие окна. Особенно тяжело давались инженерные сооружения, вечная мерзлота вносила свои коррективы.
На обратном пути сели в Магадане. Николай Иванович Мальков так и не выделил нам участок под застройку в Певеке, до сих пор не пойму, по какой причине. Скорее всего, возобладали амбиции: «знай наших» и «кто здесь хозяин».
Из Магадана перелетели в Петропавловск-Камчатский. Познакомился с ходом боевой подготовки по «мокрым пескам», побывал и на мысе Толстый, посетил флотилию атомных подводных лодок под командованием контр-адмирала Эдуарда Александровича Балтина.
Время не шло, а летело. В конце августа побывал в Южно-Сахалинске. Вместо деревянных казарм стояли спланированные городки. «Это результат воли и труда Ивана Моисеевича», – отметил первый секретарь обкома.
И вот я снова на Курильских островах, места знакомые. По решению Военного совета здесь я формировал пулеметно-артиллерийскую дивизию. Сели на аэродроме Буревестник. Отметил: по соседству с аэродромом вырос городок Горный. Трехэтажные дома для офицеров, казармы – все в сейсмическом исполнении. Сопровождал меня генерал Л.И. Чуйко – заместитель командующего по строительству и расквартированию войск. Вертолетом перелетели в Горячие Ключи, затем на Кунашир, Шикотан. Везде войска были обустроены, занимались боевой подготовкой: стреляли, водили боевые машины, проводили с подразделениями тактические учения.
Возвращаясь в Хабаровск поздно вечером 1 сентября, мы наблюдали тысячи огней, плавающие свечи в районе, где сбили южнокорейский самолет. Намеренно игнорируя проявления доброй воли со стороны Советского Союза, правящие круги США, Японии и Южной Кореи раздули военный психоз, нагнетая провокационную кампанию по мифической «советской военной угрозе», притязая на советские земли.
Уж кому-кому, а руководству США было известно, что Курильские острова были возвращены СССР после разгрома японского милитаризма в полном соответствии с Каирской декларацией и другими совместными решениями союзников, подтвержденными Потсдамской декларацией.
Еще долго мерцали огоньки на плотиках, но тогда даже мысль не приходила, что вокруг инцидента с «боингом» изольются слезами наши отечественные «демократы». Пришлось Б.Н. Ельцину отдать «черный ящик» Южной Корее, правда, пустой…
Несколько раньше, в конце июля, мы побывали во Владивостоке на праздновании Дня Военно-морского флота.
На рейде Амурского залива кильватерной колонной были выстроены корабли: авианесущий крейсер «Новороссийск», за ним другие крейсеры, эсминцы, миноносцы, десантные корабли и подводные лодки. Легкая дымка рассеялась, когда из моря вышел бог морей с трезубцем в сопровождении русалок.
Светило солнце, трибуны для гостей рукоплескали чудачествам русалок и чертей. На празднике я познакомился с первым секретарем Приморского крайкома Дмитрием Гагариным, был здесь и командующий армией генерал-лейтенант И.Н. Родионов, после праздника мы вместе уехали в Уссурийск.
С Игорем Николаевичем мы служили в Чехословакии, он в ЦГВ командовал корпусом. Его армия была самая большая в ДВО, и везде – поразительные сдвиги в лучшую сторону.
Вскоре Игоря Николаевича назначили командующим 40-й армией в Афганистане. Вместо него командование армией принял генерал-майор А.И. Костенко.
Приближалась 40-я годовщина Победы советского народа в Великой Отечественной войне. На бюро крайкома A.C. Черный поставил вопрос об увековечении памяти хабаровчан: в годы войны из состава Дальневосточного фронта на самые горячие направления прибыли двадцать три дивизии.
Когда военные комиссариаты поработали над уточнением посланных похоронок, то погибших оказалось свыше 28 тысяч человек. Поэтому памятник проектировался не как безымянный символ победы, а с расчетом увековечить фамилию каждого погибшего воина. В центре полукруга из цветного гранита – орден Отечественной войны, внизу – Вечный огонь и более 28 тысяч имен павших, перечисленных поименно, по алфавиту, буквы отлиты из легкого металла.
И стар и млад, все пришли на открытие мемориала. Слезы… воспоминания и даже. разочарование. Родственники интересовались: «Почему нет моего дяди?», «Почему отсутствуют имена братьев, сестер?». Оказалось, не всех 5 хабаровчан призвали в армию из Хабаровска. Поэтому приняли решение: создать комиссию, пополнить мемориал именами павших в сражениях.
Праздновали сорокалетие Победы во всех гарнизонах округа. Мы сравнили доклады и убедились: праздник прошел спокойно. Обстоятельную информацию нам выдал и прокурор округа, начальники управления особых отделов.
Необходимость перепроверок докладов с мест была вызвана еще и тем, что некоторые командиры приукрашивали положение дел, выдавали желаемое за действительное.
Когда же стала нарастать эта тенденция? При Хрущеве, когда проходило сокращение армии. Вдруг начали призывать в армию молодых людей, отбывших срок в заключении, которые принесли в армию неуставные отношения. За это строго спрашивали с командиров, они, в свою очередь, предпочитали сами разбираться, не вынося сор из избы. Не хочу скрывать: иногда в частях при разборках и постреливали…
В августе 1985 года на празднование 40-й годовщины освобождения Кореи от японских захватчиков по приглашению ЦК Трудовой партии Кореи и правительства КНДР в страну Чучхе вылетела военная делегация, ее возглавлял Маршал Советского Союза В.И. Петров. В состав делегации входили генерал армии В.И. Варенников, маршал авиации В.Я. Савицкий, генерал-полковник Д.А. Волкогонов и я, командующий ДВО.
В стране Чучхе
Утром 14 января вылетели в Пхеньян, в страну Чучхе. В Сунанском аэропорту близ Пхеньяна нас тепло встречали представители Министерства обороны.
На приаэродромной площади был выстроен и почетный караул. Маршал Советского Союза В.И. Петров принял рапорт начальника почетного караула и по-русски поздоровался.
Слева в дымке просматривались Ароматные горы, впереди – долина реки Тэдон. Пхеньян – город в парке, а ведь еще в годы колониального господства Пхеньян был обветшалым, здесь царили безработица и нищета.
За три года войны американцы 1431 раз подвергали Пхеньян варварским бомбардировкам, сбросили по бомбе на каждого жителя, превратив город в сплошные руины. Как это похоже на почерк натовцев в Сербии, ничего не изменилось с тех пор, правда, на сей раз перепало и китайцам.
В машине мы ехали вдвоем с маршалом авиации В.Я. Савицким. Мы видели стройные ряды монументальных зданий, украсивших город. Во второй половине дня нашу делегацию принял президент товарищ Ким Ир Сен в Кымсусанском дворце. Маршал Советского Союза В.И. Петров поздравил президента Ким Ир Сена с праздником 40-й годовщины освобождения Кореи и вручил подарок – картину «Красная площадь». Первый заместитель командующего Краснознаменным Тихоокеанским флотом вице-адмирал Н.Я. Ясаков, прибывший с отрядом кораблей в порт Вон Сан, также поздравил Ким Ир Сена с праздником и вручил традиционные морские подарки: бескозырку, тельняшку и новый бушлат.
В этот же день Ким Ир Сен принял партийно-государственную делегацию СССР во главе с членом политбюро ЦК КПСС Г.А. Алиевым и делегацию трудящихся Новосибирска, ее возглавил секретарь Новосибирского обкома КПСС А. Филатов.
В составе новосибирской делегации находился Я.Т. Новиченко – воин-интернационалист.
Офицер Советской армии Я.Т. Новиченко охранял товарища Ким Ир Сена на митинге в Пхеньяне в дни его триумфального возвращения на Родину. Один из недругов Ким Ир Сена бросил гранату в вождя. Новиченко, не раздумывая, подмял под себя гранату, заслонив своим телом Ким Ир Сена. Все были уверены, что Новиченко погиб. Но случилось невероятное: перед митингом Новиченко засунул под гимнастерку, чуть выше ремня, книгу Сергеева-Ценского «Брусиловский прорыв». Она-то и спасла офицеру жизнь.
Триста тысяч корейцев, затаив дыхание, с надеждой посматривали в сторону трибуны.
«Что с Ким Ир Сеном? Он жив?» – неслось по рядам. Каждый бы посчитал за превеликое счастье повторить подвиг русского офицера. И вот над привокзальной площадью снова раздался знакомый голос дорогого вождя: «Не беспокойтесь! Мы сражались с вами в горах Пэкту, выстоим и в Пхеньяне!»
Новиченко налили стакан водки в лазарете и под «русским наркозом» подштопали и подлатали. Десятки тысяч пхеньянцев столпились в саду под цветущими абрикосами, ждали весточку из операционной палаты. И офицер выжил! Каждые два часа в палату заходил адъютант Ким Ир Сена, справлялся о здоровье Новиченко. Пришла к Якову Тихоновичу и супруга вождя – Ким Чен Сук, принесла яблоки…
На память от Ким Ир Сена Новиченко получил серебряный портсигар. В сибирском селе Травное героя ждала жена Мария с двумя детьми. Яков Тихонович вернулся из Кореи без руки, отняли в госпитале.
Долгое время Новиченко работал агрономом, а чуть позже возглавил сельсовет. Однажды фельдшерица пожаловалась:
– Яков Тихонович, никакой связи с городом. Вы бы похлопотали. До врачей не дозвонишься.
– Да что я могу сделать? Более трехсот километров до обкома. Что-нибудь придумаем, – буркнул Новиченко.
– А вы покажите главному связисту области серебряный портсигар вождя. Мол, единственный телефон в округе – за двадцать километров. Намекните: по великим государственным праздникам вам звонит сам товарищ Ким Ир Сен. В Кремле прознают, что вождь Кореи не может дозвониться, областному связисту несдобровать.
Лишь один раз воспользовался Яков Тихонович в интересах сельчан знакомством с самим Ким Ир Сеном. Намекнул, что пожалуется в Москву. Через день примчалось начальство из областного центра: поставить телефон!
А через 38 лет после памятного случая в Пхеньяне Якову Тихоновичу звонок из Москвы. Президент Ким Ир Сен дал задание сотрудникам посольства проведать о судьбе Новиченко. Как, жив курилка? И как же обрадовался товарищ Ким Ир Сен, когда узнал от самого Якова Новиченко, что герой здравствует, в семье шесть ребятишек и одиннадцать внуков и внучек. Вскоре Яков Тихонович вылетел со своей супругой Марией в Пхеньян погостить.
«Я всегда буду встречать вас, как главу государства, – обнял на пороге своего дома Якова Тихоновича вождь корейцев. – Вы мой боевой соратник! Вы отвели от меня беду! Моя любовь к вам не ведает границ. Обойдемся без церемоний, приезжайте ко мне со своими детьми и внуками».
И смущенная любезным приглашением Мария пошутила: «Если так, то приедем всем колхозом!» 25 мая 1984 года был опубликован Указ о присвоении Я.Т. Новиченко звания Героя Труда КНДР.
С Яковом Тихоновичем мы не раз встречались на приемах в посольстве КНДР. Ушел из жизни товарищ Ким Ир Сен, а через несколько месяцев скончался и Яков Тихонович. В последний путь Якова Новиченко провожал весь город. Пришла трогательная телеграмма и от товарища Ким Чен Ира. Семье Якова Тихоновича Новиченко назначили высокую пенсию. Времена на дворе царят перестроечные, и эта пенсия выручает семью героя. До сих пор почтальон приносит пособие в дом Новиченко: «Это вам от правительства КНДР, от всего корейского народа. Распишитесь! Корешок мы отправим в посольство».
Но вернемся к нашему визиту в Пхеньян. Всю военную делегацию включили в состав президиума центрального торжественного заседания. С докладом выступил член политбюро ЦКТПК премьер Административного совета республики товарищ Кан Сон Сан.
«Сорок лет назад, – отметил докладчик, – в нашей стране был положен конец колониальному господству японского империализма и блестяще осуществилась мечта нашего народа – возрождение Родины. Освобождение Кореи было великой победой, которую Корейская народнореволюционная армия, развернувшая мужественную долголетнюю антияпонскую вооруженную борьбу под мудрым руководством великого вождя товарища Ким Ир Сена, одержала совместно с Советской армией в борьбе с японскими империалистическими агрессорами».
На заседании с приветственной речью выступил и член политбюро ЦК КПСС Г.А. Алиев. Остановившись на укреплении еще в годы войны советско-корейской дружбы, Гейдар Алиевич отметил волю и готовность советского народа укрепить дружбу между советским и корейским народами новыми яркими деяниями.
Г.А. Алиев, закончив свою речь, передал великому вождю поздравительное письмо от ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР и Совета Министров СССР, адресованное генеральному секретарю ЦКТПК, президенту КНДР товарищу Ким Ир Сену и премьеру Административного совета товарищу Кан Сон Сану по случаю 40-й годовщины освобождения Кореи.
Особенно мне запомнился парад войск Пхеньянского гарнизона. Начался он в 9 часов утра. Под звуки торжественного марша на центральную трибуну поднялся Ким Ир Сен, справа от него стоял Г.А. Алиев, слева – Маршал Советского Союза В.И. Петров. Рядом с Ким Чен Иром – генерал армии В.И. Варенников, руководители партии и правительства КНДР, гости. Под музыку парадного марша на открытой машине вице-маршал О Чжин У, принимающий парад, выехал перед колоннами. Отрапортовал о готовности войск к параду генерал армии Ким Чван Чжин.
Мимо трибуны твердой поступью прошли колонны слушателей академий, курсантов военных училищ, гвардейцы с боевыми знаменами, колонны рабоче-крестьянского красного ополчения, красной молодой гвардии. Гостям на трибуне рукоплескали. Г.А. Алиев, улыбаясь, заметил: «Даже лучше, чем в Баку». Мы возложили цветы к монументу «Дружба». У этого памятника нас встретили представители китайского посольства, в том числе военный атташе КНР. Отношения между СССР и Китаем в этот период были далеко не лучшими, но В.И. Петров отметил: «Китайцы мужественно сражались в борьбе с американцами. Предлагаю возложить к памятнику китайским добровольцам цветы».
Затем мы поехали на стадион имени Ким Ир Сена, на праздничное выступление «Славная Корея» с участием 50 тысяч пхеньянцев. Мы восхищались, как с помощью цветных флажков создавались эпические картины, рассказывающие о героической борьбе корейского народа против японских завоевателей. Помню, как в обрамлении цветов флажками были выложены портреты М.С. Горбачева и Ким Ир Сена. Позже Горбачев расспрашивал членов делегации, каких размеров был его портрет и флажками какого цвета обозначили его пятно на голове. Пожалуй, это был единственный случай, когда портрет Горбачева выложили цветами.
В тот же день в Пхеньяне прошло факельное шествие. Нас пригласили на центральную трибуну на площади Ким Ир Сена.
Через площадь проследовал 50-тысячный факельный отряд. Он начал движение от площади у Триумфальных ворот, прошел мимо монумента Чхоллима… Монумент воздвигнут на холме Мансу и олицетворяет героический дух и несгибаемую волю корейского народа. Чхоллима – крылатый конь, преодолевавший тысячу ли за день. Факельное шествие как бы продемонстрировало революционный дух корейского народа, монолитно спаянного вокруг Трудовой партии Кореи.
Побывали мы и в городе Вонсан, что расположен на восточном побережье Корейского полуострова. Практически мы пересекли весь полуостров с запада на восток, протяженность дороги – 200 километров. Со всех сторон город окружен живописными горами. Эти горы называют Алмазными. Почти отвесно спускаются к морю лесистые склоны, прорезанные каньонами и водопадами.
Утром на катере мы вышли в море. С нами находился товарищ Ким Чен Ир и министр вице-маршал О Чжен У. Из воды выступали громадные скалы, поросшие тощим кустарником. Остановились на рыбалку. Удочками довольно бойко ловили морских окуней. Владимир Яковлевич Савицкий умудрился поймать окуня за хвост. Ким Чен Ир пошутил: «Истребитель зашел в хвост!» Наловили рыбы довольно много, и Ким Чен Ир пригласил на уху. На одном из скалистых островов, на довольно ровной гранитной площадке, накрыли стол. Василий Иванович встал и провозгласил тост: «За процветание Кореи, за ее объединение, за здоровье и благоденствие трудящихся Кореи, за здоровье любимого вождя товарища Ким Ир Сена».
В Пхеньян возвратились поздно вечером. Утром 18 августа вылетели в Хабаровск. Перед вылетом на родину министр вице-маршал О Чжен У вручил от имени товарища Ким Ир Сена картину, на которой шумит водопад и стоят багряные деревья на склоне. Картина была вышита. Обычно картину «пишут» цветными нитками около года, и когда я любуюсь на технику корейской живописи, то вспоминаю, как переливается всеми цветами радуги водопад и как мы рыбачили с Ким Чен Иром, обсуждая проблемы мира и социализма.
Пройдет всего шесть лет, и один из греющихся у костерка предаст и Россию, и гостеприимную Корею. Это один из генералов ГлавПУРа Волкогонов.
XXVII съезд КПСС
Готовилось заседание Военного совета. Последняя декада августа на Дальнем Востоке – самая активная пора подготовки к зиме. С докладом по этому вопросу выступал заместитель командующего войсками округа по тылу генерал-лейтенант Р.Г. Тавадзе. Принципиальность вопроса заключалась в том, что, если опоздать и не завезти все необходимое – беда!
Достаточно сказать: если в солярку не добавить специальные присадки, то горючее кристаллизуется, забиваются форсунки, и техника стоит.
Поэтому я обратил внимание на недостатки, с которыми мы столкнулись в прошлую зиму. Об этом необходимо было сказать и потому, что командармы все были новые: генералы А.И. Костенко, В.А. Копылов, Ф.М. Кузьмин, В.И. Новожилов, да и командиры дивизий обновились наполовину, так что опыт прошлых лет им не мешало знать.
В период активного таяния снегов на Саянах переполняются реки Зея, Бурея, а тут еще зарядили обильные дожди. Амур поднялся до 7 метров, расплескался на десятки километров в ширину. Плавали дома на Большом Уссурийском и Тарабаровском островах, вода подошла к трассе Хабаровск – Красная речка, а дорогу Хабаровск– Князе-Волконка залило водой, в том месте Амур соединился с рекой Сита, образовав целое море.
В эти дни прилетел министр обороны Маршал Советского Союза С.Л. Соколов с большой группой генералов и офицеров Генерального штаба проводить фронтовое командно-штабное учение.
Сергей Леонидович служил на Дальнем Востоке, участвовал в боях у озера Хасан, знал норов дальневосточных муссонов, но такого половодья, как он выразился, не видывал. На запасной командный путь летели на вертолете, на командные пункты армий добирались также только вертолетами и самолетами.
Министр обороны знал как дальневосточник, чему учить, и даже эти неблагоприятные погодные условия использовал для обучения командиров и штабов.
В конце января – начале февраля по всей стране проходили областные и краевые партийные конференции. На конференции выбирали делегатов на XXVII съезд, потому было много «варягов» из Москвы, среди них я заметил поэта Роберта Рождественского. Он еще поинтересовался, где дислоцируется 31-я стрелковая дивизия. Я рассказал, что дивизия переформирована в танковую, но ее исторический формуляр, награды, почетные наименования сохранены. Я уже знал, что в годы войны начальником политотдела дивизии был отец Роберта Рождественского, а его мать – командиром медико-санитарного батальона. Эта дивизия стояла в Прибалтике и только в 1969 году прибыла в Белогорск Амурской области. В перерывах между заседаниями Роберт читал свои стихи, а вечером попросил показать баню, в которой парился сам В.К. Блюхер.
Роберт оказался заправским парильщиком и засыпал нас литературными байками. Один рассказ меня потряс: молодой критик Николай Сергованцев в журнале «Октябрь» разнес в пух и прах прозу А. Солженицына, неосмотрительно развенчав кумира Никиты Хрущева. Почти неделю, словно на работу, молодой критик ходил по утрам в ЦК КПСС, где идеологические нукеры Суслова учили его хорошим манерам. Но критик не смалодушничал, не отрекся от своих взглядов. И спустя месяц его разыскал бывший зэк, вместе с будущим лауреатом Нобелевской премии он отбывал срок в Экибастузе. Нет-нет, Роберт Рождественский ничего не приукрасил. Действительно, в лагере умирал зэк, сидевший по той же статье, что и Солженицын. Приостановить болезнь могли кусочки сахара, которым лагерное начальство не особенно делилось с заключенными.
И тогда самые отчаянные пошли к начальнику. Но тот, рассмеявшись, пообещал их на несколько часов выставить на мороз. Была зима, и морозы в Экибастузе стояли под сорок градусов. Чтобы не оставить в беде товарища, порешили усилить меры воздействия на зарвавшегося начальника: почти две тысячи заключенных устроили на снегу сидячую забастовку, при этом они все разделись. Так и победили! Но история на этом не заканчивается: только три человека бойкотировали эту акцию, не вышли из бараков. Среди них был и Александр Солженицын…
Бурные предсъездовские дни. 25 февраля 1986 года в 10 часов утра в Кремлевском Дворце съездов делегаты приветствовали генерального секретаря и членов политбюро. Делегацию коммунистов Хабаровского края, как и другие дальневосточные делегации, посадили на балконе. Роберт Рождественский пошутил: «Р-р-рылом не вышли».
Доклад М.С. Горбачева слушали с большим вниманием. Из доклада я усвоил, что перед партией стоит задача «о качественно новом ускорении экономического и социального развития страны во всех сферах жизни нашего общества». Эта программа получила название «перестройка».
Выступления делегатов в основном касались новых веяний. Диссонансом прозвучало выступление Э.А. Шеварднадзе, который по привычке здорово «лизнул» генсека, да так, что тот не выдержал и прервал оратора, отмежевался от его похвал, чем вызвал одобрение зала. Но Шеварднадзе знал, что он делает. За ласковые прикосновения к телесам генсека он получил ключевой пост министра иностранных дел.
Сразу же после съезда мы прошли в зал заседаний ЦК, где состоялся Пленум. В состав политбюро были введены: Л.Н. Зайков, Б.Н. Ельцин, С.Л. Соколов, H.H. Слюньков, Н.В. Талызин, в состав секретарей ЦК ввели: В.А. Медведева, В.А. Нишнова, Г.П. Разумовского, А.Н. Яковлева. Мы тогда не знали о распределении обязанностей и закулисной борьбе, уезжали со съезда в надежде, что новое 5 мышление даст свои плоды, поднимет авторитет партии.
Тогда мы еще не ведали, да и представить себе не могли, что главный идеолог партии А.Н. Яковлев заложит в основу реформирования коренное изменение общественного строя, включающее в себя «ликвидацию моновласти, моноидеологии и монособственности».
«Тысячу лет нами правили и продолжают править люди, а не законы» – эта фраза Александра Николаевича датирована декабрем 1985 года, когда Яковлев в числе других работал над подготовкой доклада генсека XXVII съезду партии.
Кто же разрабатывал законы, обогащая теоретическую мысль партии? «Академики» вроде Яковлева. Законы они разработали в интересах определенных классов, личностей. Сегодня Конституция страны сработана под одного, всем нам знакомого человека, «гаранта». Кто же в таком случае правит людьми? Неужели законы? Правит «гарант».
В интервью «Независимой газете» Яковлев бахвалился: «Я бы с удовольствием вступил в спор, но нет оппонентов. А жаль». Ах как научился привирать «академик». Оппоненты были и есть. Женщина, которая в Самаре наподдала автору «Горькой чаши». Еще какая оппонентша!
Когда началась война с немецко-фашистскими захватчиками, Яковлев служил на Балтийском флоте. Из моряков и была создана 6-я морская бригада. Она ходила по тылам немцев, а в конце 1941 года заняла оборону на Волховском фронте, ее соседом была наша 177-я стрелковая дивизия. А.Н. Яковлев имел воинское звание старший лейтенант. О нем писали газеты, некоторые заметки он показывал мне. В феврале 1942 года его тяжело ранили. В строй больше не возвратился. Получил высшее образование в Ярославском пединституте, работал в агитпропе ЦК, продолжил образование в США, где учился вместе с О. Калугиным в Колумбийском университете.
Как историк Яковлев конечно же знает, как складывалось во время войн национальное богатство США. И вот к этим разбойничьим традициям Яковлева и потянуло. То ли Канада повлияла, то ли университет, словом, напился наш народ из «Горькой чаши» яковлевской отравы, потеряв уже более 50 процентов промышленного потенциала.
Очень справедливо охарактеризовал Яковлева самарский рабочий А. Кузяйкин, который «академиев не кончал», но попал в глаз: «А. Яковлев как Рихард Зорге, только наоборот. Зорге служил корреспондентом в фашистской газете и умер за коммунизм. Александр Николаевич же под партийным билетом прятал идею разрушения государства».
После XXVII съезда партии Горбачев много разъезжал по стране, летом 1986 года генсек прибыл во Владивосток. Самолет Ил-62 приземлился ночью. Моросил дождь, мы стояли под светом юпитеров недалеко от трапа, к которому подошел первый секретарь крайкома Д. Гагаров с супругой по традиции с хлебом-солью и цветами. После этой церемонии Горбачев направился к нам, военным.
А уже через сутки Михаил Сергеевич прилетел в Комсомольск-на-Амуре. Посетил авиационный завод имени Гагарина и там же наблюдал полеты Су-27. Полеты были не просто удачными, летчики демонстрировали самые головокружительные фигуры высшего пилотажа.
При встрече с народом Горбачеву приходилось нелегко. Надо было объяснять, почему на Дальнем Востоке плохо с продуктами. «Вот поэтому партия и осуществляет перестройку, проводит реформы, чтобы было все: и продукты, и все другое необходимое», – отбивался генсек.
Мне тогда показалось, что к нам прилетел дилетант. Горбачев находился в плену ставропольских стереотипов, по-моему, он даже не подозревал, что зима длится почти девять месяцев. Разговор о теплицах, огородах скорее вызывал скрытую усмешку, чем понимание.
На следующий день Михаил Сергеевич посетил мотострелковый полк на Красной речке. Шел мелкий моросящий дождь, ЗиЛы на большой скорости миновали КПП и остановились. Верховный главнокомандующий осмотрел строевой плац, казарму, зашел в столовую. Михаил Сергеевич поинтересовался: «Хватает ли хлеба?» Командир полка доложил: «Остается». Я объяснил генсеку, что округ за год сэкономил 9 тысяч тонн хлеба. «Это же план целого большого совхоза».
Посетили гости и солдатский клуб, Людмила Фоменко преподнесла генсеку цветы, сказала такие проникновенные слова, что заставила Михаила Сергеевича улыбнуться. «А зачем нужен замполит в полку, вот образец политработника!» – ответил Горбачев. Потом мы поехали в штаб округа в сопровождении А.К. Черного. В зале Военного совета мы собрали руководящий состав. Я проинформировал, что с повышением требовательности резко повысилось количество зарегистрированных происшествий и преступлений. Генсек включился в разговор: «Наш Ставропольский край был вроде бы благополучным, находились мы где-то на седьмом месте. А на улицы вечером выходить было опасно. Ужесточили меры – скатились на пятьдесят седьмое место. Но зато навели порядок».
Улетел генсек, а проблемы остались. Главная из них – отправка для уборки урожая двадцати пяти автомобильных батальонов, каждый по пятьсот машин. Каковы затраты – доставить машины с Камчатки и Сахалина – никого не интересовало. Два водителя на каждой машине – один из армии, а другого призывали с «гражданки».
В начале января позвонил Сергей Леонидович Соколов, министр обороны, предложил мне должность начальника Главного управления кадров. Я дождался замены и вылетел в Москву.
Странички тюремного дневника
1992 год. 17 декабря Лисов прислал бумагу в СИЗО. В ней он информировал заключенных по делу ГКЧП, что теперь они числятся за Верховным судом. Документ был подписан 12 декабря 1992 года. Теперь, дескать, к нам не обращайтесь. Они «умыли руки». Отныне разрешение на свидание с родными мы получали через Верховный суд. Надзирающий прокурор, который посетил мою камеру 19 декабря 1992 года, объяснил: Верховный суд возглавляет некий Лебедев, и теперь только через него придется решать все вопросы. «До Бога далеко, до суда еще дальше».
24 декабря 1992 года «Маяк» передал, что назначен судья по делу ГКЧП, генерал-майор Анатолий Тимофеевич Уколов. Больше ни слова.
25 декабря. Освободили моего сокамерника Мишу Авезова. За что просидел полтора года – никто не понял.
29 декабря 1992 года. Меня навестили дочь Елена и зять Александр Олегович. Прочитал пословицу в дневнике Л.Н. Толстого: «Хорошему сыну состояние не заводи. Плохому не оставляй».
Приближался новый, 1993 год. Просидел в Тишине 498 дней и ночей.
Тюрьма – это жизнь в себе. Границы свободы становятся безразличными. 28 шагов в снежном обледенелом дворе, по кругу ходишь, как лошадь. В тюрьме слово – серебро. Молчание – золото. Хожу и молчу. Делиться своими мыслями не с кем, да и зачем?
7 января 1993 года. Рождество. Выходные. Единственная связь с миром – «Маяк».
Адвокаты не приходят, празднуют Рождество. Вычитал у Чейза: «Ты что улыбаешься, как адвокат?» То, что имел в виду Чейз, понятно – гонорар. А мои адвокаты практически защищают меня без вознаграждения.
12 января 1993 года. Приехал адвокат Лев Сергеевич Абельдяев. Написали с ним письмо в суд с просьбой заменить содержание под стражей на подписку о невыезде.
Медленно, мучительно медленно тянется время в застенках. Идет мой 69-й год, уже на 18 лет пережил жену – Екатерину Федоровну.
21 января 1993 года, четверг. Доченька сумела дозвониться до Валерия Никодимовича, сообщила, что умерла ее свекровь Галина Давыдовна. Это моя сватья, а я не могу даже выразить соболезнование Олегу Александровичу, Тане и Саше Лосикам. Может, разрешат позвонить? Добрый человек Валерий Никодимович – разрешил! Дозвонился до Олега Александровича, выразил соболезнование, и больше ни слова. И за это спасибо.
У внуков не стало ни одной бабушки.
25 января 1993 года. Зашел в камеру подполковник Бобков, скомандовал: «Едем в госпиталь МВД!» В палату завезли в коляске и сразу под капельницу.
26 января 1993 года. Ко мне зашел начальник отделения майор Владимир Васильевич Королев, доброжелательный, вежливый, ко всем обращался со словами: «Родной, как самочувствие?» Он сказал, что я серьезно болен.
Во второй половине дня появились Валерий Никодимович Панчук, его заместитель Бобков, адвокат Николай Викторович Печенкин, Саша Лосик, Дима Старостин и врачи. Валерий Никодимович объявил решение судьи генерала А.Т. Уколова: мера пресечения заменена подпиской о невыезде. Суд назначен на 14 апреля. Тут же сняли охрану. Но врачи посоветовали не уходить из госпиталя, пройти полный курс лечения.
На следующий день меня посетили под водительством Эммы Евгеньевны товарищи по службе: Миша Савин, Саша Курочкин, Андрей Демьянов, Игорь Новиков. Пришел доктор-психолог в сопровождении врача Елены Борисовны, после осмотра он буркнул: «Надо больше гулять на воздухе».
5 февраля 1993 года. Адвокат Лев Сергеевич Абельдяев принес в палату пять томов обвинительного заключения. Начал читать, делать выписки, готовить свое выступление на суде. Столько нестыковок, ложных утверждений в этих пяти томах, я просто удивлялся, как нагло интерпретировали показания свидетелей.
11 февраля 1993 года. Выписали из госпиталя. Сердечная благодарность начальнику госпиталя Феликсу Борисовичу Попову, начальнику отделения Владимиру Васильевичу Королеву, милейшим Татьяне Николаевне, Виктории Михайловне, Елене Борисовне.
Приехали Эмма Евгеньевна и Дима Старостин. 15 минут езды, и мы – дома. Грей ждал! Не могу описать, как он выражал чувство преданности, носил тапки, прыгал на меня, показал всю свою собачью сноровку.
На другой день отправился гулять с Греем в парк за Дворцом пионеров на Миусской площади. Меня окружили знакомые по «лай-клубу».
Интересно было разговаривать с Иннокентием Михайловичем Смоктуновским. Он вывел на прогулку своего кокер-спаниеля. Разговорились о войне. «Полководцы Жуков, Василевский, Конев, Рокоссовский, Толбухин и Малиновский, – убеждал меня Смоктуновский, – действовали на фронте без подсказки Сталина. Мы бы и без Сталина победили. Там, где вмешивался Сталин, непонятно что творилось. Я был сержантом-разведчиком, служил в 3-й гвардейской танковой армии, мы дошли до Гляйвица и почему-то повернули на юг – на Катовице».
Я помалкивал, пока «храбрый сержант» излагал свои аргументы, потом поинтересовался: «Вам известно, что в эти дни проходила Ялтинская конференция и что Сталин из Ялты разговаривал с Коневым? Он спросил Конева: «Вы понимаете, что такое Силезия?» Конев ответил: «Понимаю, товарищ Сталин, – царство угля». – «Нельзя допустить, чтобы немцы его разрушили. Необходимо создать видимость окружения. Срочно поверните армию Рыбалко на Катовице. Но дайте возможность немцам выйти из котла. Силезия – золото. Донбасс разрушен, нам и Польше необходим уголь».
Затем я спросил Иннокентия Михайловича: «Вы почти все в театре народные артисты, своего рода маршалы в искусстве. Зачем вам нужен режиссер?» – «А как же без режиссера. Без режиссера театр не может работать». – «Так вот и Верховный главнокомандующий был в армии и в государстве своего рода режиссером. Выбрать направление главного удара в операции, безусловно, могли и Жуков, и Конев, и многие другие полководцы. А вот где взять технику, резервы, определить масштаб перегруппировки войск – это решал Сталин.
В Сталинградской операции было выбрано два удара по сходящимся направлениям: Клетская – Калач-Советский и Сарпинские озера – Калач-Советский. На направлении главного удара необходимо было сосредоточить пять танковых корпусов. Кто поставил эти корпуса? Сталин!
Еще вам один пример: немцы перерезали железные дороги. Ни Жуков, ни Василевский не могли принять решение построить на левом берегу Волги железную дорогу. А враг уже вышел к среднему Дону. Для строительства рокады по левому берегу необходимы рельсы. Где их взять? Только Сталин мог принять решение, поразительное по своей неожиданности: вывезти рельсы с БАМа! Рельсы снимали с полотна звеньями, укладывали на платформы и везли по всему Транссибу в огнедышащее пекло. Звено за звеном ложились рельсы, где на насыпь, а где просто на опаленную степь. И в августе 1942 года рокада вступила в строй! По ней пошли войска в Сталинград, а к огневым позициям – пушки!
Современная война – это не битва двух полководцев, а война народов. И руководить войной должен глава государства.
Со многими моими доводами великий актер согласился, камнем преткновения были репрессии.
«Никто репрессии не оправдывает», – убеждал я Смоктуновского.
Не знаю, отнес или нет к репрессии Иннокентий Михайлович расстрел парламента в Белом доме. По телевидению показали, как Смоктуновский и еще несколько «патриотов» сооружали около Моссовета баррикады по зову Гайдара. При встрече с актером-«ополченцем» я сказал ему: «Роль Гавроша вы плохо сыграли. А все потому, что Гайдар – режиссер никудышный».
Чуть раньше, когда Гайдар попробовал себя в роли Сусанина, состоялся общественный суд над Горбачевым.
Еще 4 ноября 1991 года Виктор Иванович Илюхин, будучи начальником Управления прокуратуры Союза ССР по надзору за исполнением законов о государственной безопасности, возбудил уголовное дело в отношении президента СССР М.С. Горбачева за измену Родине.
Дважды материалы по Горбачеву направлялись в прокуратуру России для нового возбуждения дела, но Степанков – бдил! Поэтому в феврале 1993 года по требованию всенародного вече – древнего законодательного органа Руси был проведен трибунал.
В своей речи главный обвинитель по делу Горбачева показал суду, как Горбачев скатился до предательства интересов народа, как он умышленно не исполнял Конституцию СССР, другие законодательные акты. Как он стал клятвопреступником, преднамеренно предавая национальные интересы, подрывая обороноспособность и безопасность Союза. Он преднамеренно нарушил Ялтинские, Потсдамские, Хельсинкские договоренности, чем создал условия для пересмотра итогов Второй мировой войны.
Виктор Иванович Илюхин показал всему миру моральную нечистоплотность Горбачева, его корысть, карьеризм, злоупотребление властью.
Трибунал обратился к Верховному суду Российской Федерации с просьбой возбудить уголовное дело в отношении М.С. Горбачева и постановил обратиться в Международный комитет по Нобелевским премиям с просьбой о лишении М.С. Горбачева Нобелевской премии мира как совершившего преступление против мира и человечности.
Кое-кто попытается оспорить решение трибунала, дескать, собрались юристы, что-то там порешили. А кто вас уполномочил? Мы завтра соберемся в красном уголке ЖЭКа и ваши решения отменим. И я хочу напомнить рьяным защитникам горбачевщины: Нюрнбергский процесс тоже был общественным. И народ имеет право, коли судебная власть безмолвствует, обслуживая исключительно интересы режима, собрать свой трибунал: «Суд идет! Обвиняемый М.С. Горбачев, встаньте! Вы признаете свою вину?»
Встреча с Бушем
В январе 1989 года сотрудники арбатовского института США и Канады пребывали в эйфории. В Доме кино на Васильевской можно было услышать по «большому секрету», что к нам едет сам Киссинджер! Примчалась из-за границы, дабы сыграть роль Анны Андреевны, жены Городничего, на российском политическом небосклоне, и Галина Вишневская. Правда, нашлись и такие, кто не доверял слухам. Но это дело поправимое, достаточно справиться у кутюрье Зайцева, который обшивал Раису Максимовну: «Первая леди заказывала себе обновы?»
«Да она эти наряды уже примеряла», – проболтались портняжки.
«Ну, если уже примеряла, – сострил актер Никулин, – значит, что-нибудь да оттяпает от СССР!»
Горбачев явно засиделся в политическом одиночестве. Старожил американской номенклатуры Рейган уже отошел в сторону, он уступил место в Белом доме Бушу, президенту-«полководцу», который вместе с Горбачевым и добьет Варшавский блок.
В «трудовой книжке» Буша можно было насчитать несколько профессий, но главная все-таки – кадровый разведчик. Остается только удивляться политическим пристрастиям американцев: то у них президент – бывший актер, то президент – разведчик, а вот нынешний, из Арканзаса, – Ромео.
Киссинджеру оказали в Москве радушный прием, заморский «челнок» чуть ли не у трапа самолета передал из 5 рук в руки послание президента Буша. Так было положено во Внуково-2 начало переговоров о новом статусе Восточной Европы.
Острослов с Лубянки, известный советский разведчик Леонид Шебаршин по этому поводу сказал: «Прилетел Киссинджер в столицу. Вместе с «архитектором перестройки» Яковлевым и грузином Шеварднадзе будут отваливать огромную глыбу от диктатуры. Не все политики продажные, кое-кто сдает себя и в аренду!»
Шебаршина Горбачев побаивался. Поэтому спешил поздравить разведчика с каждым советским праздником: «Уважаемый Леонид Владимирович! Сердечно поздравляю! Желаю больших успехов в обновлении нашего общества и укреплении обороноспособности государства».
Московским «обновленцам» Киссинджер дал мудрый совет, как «укреплять обороноспособность государства», уже мчась из Внукова в сторону столицы. Начинать надо было с Варшавского договора. Но это как раз и вдохновляло Шеварднадзе, он считал себя экспертом по военным проблемам. Правда, лезть вперед батьки Горбачева со своими инициативами, да еще когда Раиса Максимовна не успела продемонстрировать всему мировому сообществу новые наряды, было, мягко говоря, бестактно и неосмотрительно. А главное, невеликодушно по отношению к первой леди страны.
Забегая вперед, скажу: Киссинджер блистательно провел переговоры. На заседании кабинета американского президента в Белом доме осенью 1989 года он выдаст в адрес Горбачева комплимент самой высочайшей пробы: «Если бы вы, господин Буш, захотели уничтожить Советский Союз, вы бы сделали по-другому, чем Горбачев?»
Отмечу, не все в США поддерживали закулисные переговоры, назову помощника госсекретаря по европейским проблемам господина Риджвея, куратора СССР и стран Варшавского договора господина Симеона. Они призывали не церемониться с Россией и считали недели, когда Берлинская стена рухнет и ее осколки разберут на сувениры.
Политическая телега Михаила Сергеевича уже покатилась с горы, перевернувшись, она заодно перебила и все перестроечные горшки. Но «прорабы перестройки» не унывали, они дружно пересели в раскрашенный цирковой фургон Дяди Сэма, который выехал из стен ЦРУ на политические гастроли по всем республикам необъятной Страны Советов. Наши отечественные демократы свисали с фургона, подобно пустозвонным погремушкам…
К весне Горбачев совсем пал духом, президент Буш упрямо тянул с переговорами. Создалась уникальная ситуация: в Кремле были готовы сдать Варшавский договор со всеми потрохами, а Буш медлил. Как соломенная вдова, сидел на кремлевском крылечке Михаил Сергеевич, поджидая своего американского дружка. И бывший президент-актер, и новый президент-разведчик наконец-то сжалились! Вскоре три главных персонажа новейшей истории веселой компанией отправились на губернаторский остров к подножию статуи Свободы засвидетельствовать нерушимую дружбу.
Горбачев вернулся в Москву с хорошим настроением и «созидательным» зудом. Но ледок в дипломатических отношениях все-таки не растаял. Надо было что-то предпринять, чтобы понравиться Бушу, Горбачев объявил о закрытии сразу двух ядерных заводов, а в мае, принимая Бейкера в Кремле, поведал о своем желании односторонне сократить ракеты ближнего радиуса действия на 5 процентов. Этого, конечно, было маловато, чтобы претендовать на Нобелевскую премию мира, но заплатить двумя ядерными заводами за чай в компании американского президента – вполне щедрый подарок. Отныне батоно Шеварднадзе каждое утро названивал в Вашингтон и справлялся: поступило ли долгожданное предложение свидеться? Все лето неутомимая советская дипломатия пыталась вывести из летаргического сна администрацию президента. Уже сам Шеварднадзе публично заклеймил позором прежнее советское правительство за вторжение в Афганистан. Наперебой приносили свои извинения за «сталинскую оккупацию» Европы и ледоколы российской демократии А. Яковлев, Г. Старовойтова, Г. Якунин.
И уже летом в Москве объявился очередной сердечный друг Горбачева рокфеллеровский мальчик на побегушках Збигнев Бжезинский. Хотя Бжезинский формировал свои взгляды в рядах демократической партии, духовно он был ближе к Бушу, чем к своем бывшему благодетелю, евангелисту Картеру. Потеряв последний инстинкт политического самосохранения, «архитекторы перестройки» встретили Бжезинского с угодливостью, переходящей в низкопоклонство.
Под самый занавес переговоров гостя повезли в Катынь, чтобы он на месте убедился, с каким «тираном-вождем» водили дружбу Рузвельт и Черчилль и какой хороший и сердечный Михаил Сергеевич. Вот с кем надо дружить Бушу!
Оценивая «великое молчание» Буша летом 1989 года, историки обычно подчеркивают сдержанность и даже робкую несмелость Буша. На самом же деле под маской неопытности и сдержанности просматривалось волевое лицо. Не понимали в Кремле, что это вовсе не боязнь окунуться очертя голову в мировые проблемы, а дипломатический камуфляж Буша. Да и зачем рваться в бой, если появился свой человек в Кремле – Горбачев. Если Горби добровольно, по собственной инициативе, делает всю черновую работу за ЦРУ.
С Фиделем Кастро перессорился, раздружился с Э. Хонеккером, еще чуть-чуть, и нашего Михаила Сергеевича придавило бы обломками Берлинской стены. Хорошо сказал о последнем генсеке Фидель Кастро: «Я-то думал, на Кубу высадился отряд недобитых контрреволюционеров, а это Горбачев примчался со своей свитой».
Требовались новые инициативы. И чтобы дать мировому сообществу понять, что в Москве засилье интеллектуалов, Горби выступил с инициативой создать что-то вроде мирового правительства, которое бы состояло из лауреатов Нобелевской премии. Оставалось только гадать, откуда у простого крестьянского паренька из Ставрополья объявилась страсть к нобелиантам? До этого не могла бы додуматься и английская королева. Москвичи шутили: «Начните, Михаил Сергеевич, с Кремля. Чего вы себя обложили арбатовыми?»
Должно быть, призыв интеллектуализироваться был звоночком самому Яковлеву. Не дай бог, его не пригласят в «мировое горбачевское правительство». Пока не поздно, надо пробиться в действительные члены Академии наук.
Как становились академиками в горбачевскую эпоху, ни для кого не секрет. Попробуй остановить члена политбюро, коему приспичило попасть в одну бочку с Диогеном. Да с пробивными способностями Александра Николаевича можно было и яблоком упасть на голову Ньютона. Словом, философская и экономическая мысль бурлила вокруг Горбачева. Чаще всего она пробивалась родником в передовицах «Правды». Бывало, возьмешь в руки газеты – одни родники, только не зевай, припадай, набирайся живительной богатырской силы.
Зафонтанировал на страницах «Правды» и ключ Георгия Шахназарова, помощника Михаила Сергеевича. Он разродился опусом «Мировое сообщество управляемо». Впервые на официальном уровне в Советском Союзе признали мондиализм, модную теорию, которую в кабинетах внешней разведки в Ясеневе относили к секретному оружию США. Комментировали эту статью в научных кругах по-разному: с симпатией в Институте США и Канады и с явным недоумением в Министерстве обороны.
Дело в том, что мондиализм отказывал самостоятельным государствам в суверенитете, и вдруг программная статья в «Правде». Да неужели мы будем безропотно делегировать администрации Белого дома наше исконное право на суверенность? Помогать выстраивать общую стройную концепцию правового и политического беспредела? Передадим «мировому правительству» свои многочисленные энергетические и сырьевые источники?
Надо отметить, что отдельные элементы нового «мирового порядка» существовали и в древние времена. Но если раньше войны не выходили за пределы одного-двух континентов, яркий тому пример походы Александра Македонского, то уже после Венского конгресса 1814–1815 годов мы наблюдаем попытку упорядочить отношения политические и экономические между многими государствами в Европе. Как известно, в Венском конгрессе приняли участие, помимо российского и австрийского императоров, знатные особы из Дании, Баварии, Пруссии и другие властители мира.
С.Н. Бабурин в своей знаменитой статье «Мировой порядок после СССР и территориальный вопрос» очертил границы государств после первого мирового передела: «Согласно Венским договоренностям, Франция во главе с «легитимным» Людовиком XVIII сохраняла свои границы 1792 года. За Великобританией остались захваченные ею Мальта, голландские колонии и протекторат над Ионическими островами. От Дании она получила также остров Гельголанд. Россия получила Польшу, Финляндию и Бессарабию, Пруссия – Рейнскую провинцию, а также Познань, часть Саксонии и Вестфалии, шведскую Померанию с островом Рюгеном.
При этом следует признать, что Венская система носила континентальный характер, она не выходила, за редким исключением, за пределы Европы. Новый Версальский договор от 28 июня 1919 года определил уже судьбу Бельгии, Люксембурга, некоторых осколков Российской империи, а также территорий Китая, Сиама, Либерии, Марокко, Египта, Османской империи».
Читать бесплатно другие книги:
