Город мертвой мечты. Иллюстрированный роман в трех частях Скобелев Антон

III

Интермедия – Жизнь Артура Джонса

Место: много где…

Время: от 20 лет назад до сегодняшнего момента.

Звук: My Little Brown Book – John Coltrane

Артур с замысловатой и чуднОй фамилией Джонс был здоровенным детиной и больше него была лишь его репутация угрюмого подонка, делающего, что вздумается, не объясняющего своих поступков ни-ко-му.

Работа таксистом, вероятно, худшее, что он мог для себя придумать. Однако никто и ни-ко-гда не решался ему об этом сказать. Сев в его машину, клиент иногда мысленно, а иногда и вслух прощался с жизнью, родными и близкими и был уверен, что вот сейчас его завезут в кромешно темный, как смоляная кожа этого амбала-водилы, переулок и… Прибыв на место назначения целыми и невредимыми, многие бывали до того шокированы, что забывали расплатиться. Однако Арт умел произносить слово «Деньги!?» так, что люди роняли всё, что держали в руках, выворачивали карманы, вытряхивали всю имеющуюся наличность из портмоне и пускались на утёк. Некоторые – на поиски банкомата, дабы снять баксики со счетов и приползти, держа их в зубах, к хмурому таксисту. Впрочем, назвать Арта хмурым – всё равно что назвать Солнце теплым. Такие слухи ходили в городе об Арти.

А еще ходили такие слухи, что, дескать, добрая половина изнасилований в Гринвуде – его, с позволения сказать, рук дело. Великое множество раз его одновременно видели в разных концах города за подобными забавами то с пятилетней девочкой, то с полумертвым дедушкой. Быть может, причиной подобных слухов был тот факт, что Артур Джонс отмотал два срока: 5 лет по обвинению в изнасиловании и еще 10 по обвинению в еще одном изнасиловании.

В первом случае жертва – вдова его покойного сослуживца по Буре в Пустыне. Доказательствами злодеяния были: 1) заявление тетки, слегка тронувшейся умом после потери мужа и лишения прав на ребенка; 2) Арти – единственный живший по соседству черный (надо сказать, неплохо живший на увеличенную за 7 ранений и 5 наград пенсию); 3) Арти давно знал семью потерпевшей, был вхож в дом, а значит, давно вынашивал коварный план, решившись лишь после гибели главы семейства. Копы вломились в доставшийся по наследству крохотный частный домик семьи Джонсов через час после заявления. Постреляли для верности в подозреваемого (правда, впотьмах не попали), скрутили, попинали и уволокли в участок. Удивительным человеком был судья – назначил минимальный срок, но пришлось продать и домик, и кус земли, поделив бабло между потерпевшей, обвинителем и парой присяжных.

Второй случай был позабавнее. И недели не прошло, как Арт вышел из тюрьмы, повели его друзья отпаивать за все годы лишений в стриптиз-бар Приглянулась ему там одна танцовщица… Хотел познакомиться после закрытия заведения, поэтому с друзьями распрощался, потоптался с полчаса у задней двери, ее так и не дождался, поплелся пьяным домой. Проснулся в кутузке. Друзья подтвердили, что запал Арт на девчонку. Мусорщик видел, что в переулке Арт терся. Девчонка подтвердила, что черномазый был. Судмедэксперт развел руками на возражение адвоката жертвы против экспертизы – унижает достоинство, не поспоришь. Арт хотел сказать последнее слово о своей невиновности, но получилось что-то совсем другое. «Надо было тебя прямо в клубе трахнуть, когда ты мне перед носом ноги раздвигала! Взять за эти самые ноги и трахнуть – головой об пол! А ноги переломать – чтоб были кривыми и не сдвигались больше!» – обратился он к пострадавшей и получил двадцатник. За примерное поведение вышел через 10.

И это всё в одном небольшом городке. Пока Артур мотал срок, в скалистой местности вплотную к городской черте нашли что-то полезное. Кажется, цветные металлы. Территория вокруг мест разработки оказалась во владении предприимчивых и не любящих размаха и шумихи людей. Акции предприятия E. F. Mining Ltd. поделили меж собой видные люди города. Гринвуд подрос и окреп, изменившись до неузнаваемости. Но люди и слухи остались прежними. Арти был насильником-басней-страшилкой и рецидивистом. И почему-то 99% описаний насильников, получаемых от жертв, просто один в один походили на Артура Джонса. Когда Арт снова вышел, его снова арестовали. За три дня на свободе, если верить заявлениям, он переимел: четырех юных особ, двух женщин «за 40» и одного почтенного мужа лет восьмидесяти. За три дня в кутузке, если верить заявлениям, его жертвами пали еще около 10 человек. Городской прокурор пожал плечами, что-то пробормотал о массовом безумии и выпустил Арти под подписку о невыезде и залог – у оставшегося без дома ветерана были скромные сбережения, которые адвокат и внес.

Обвинения в количестве примерно 5 штук в сутки еще какое-то время посмешили обычно мрачных работников Полдепа перлами из серии «…огромный чернокожий мускулистый коротко стриженный, со страшным лицом. Скорее всего, известный маньяк-насильник Артур Джонс…». Скоро и они сошли на нет.

Но уже через месяц одно дело обрело нешуточный оборот. Целая адвокатская шайка выдвинула против Арти обвинение в сексуальном насилии с тяжкими телесными повреждениями над… преподавателем физкультуры одной мажорной старшей школы. Свидетели, и лабораторные анализы, и результаты беглого расследования, кассета с записью преступления в каморке рецидивиста Джонса и его отпечатки на месте преступления и на орудии насилия – швабре школьного уборщика, в общем, всё приводило копов в невероятное удивление. Быть бы Арти за решеткой и быть бы ему там «дыркой для мужской пользы» после такой-то статьи – будь ты хоть трижды бугаем, а против коллектива не попрешь, если коллектив решит попереть тебя… Но.

Запись оказалась сплошь в помехах и с явными следами цифрового монтажа. Свидетель – уборщик школы – поскользнулся на мокром полу и сломал локоть, ушиб колено, ударился головой. Не сильно – небольшая шишка на затылке, но почему-то больше не мог вспомнить подробностей того вечера. Врачи цокали языками и качали головами. Да, мозг человеческий – тонкая штука. Судмедэкспер только заикнулся о том, что, по результатам экспертизы, насилие было осуществлено не только черенком швабры, но и непосредственно мужскими половыми органами, причем насилие было групповым и растянутым во времени на двенадцать часов и в нем принимали участие не менее… Обвинитель-пострадавший побледнел, побагровел, устроил истерику в зале суда, заседание прервали, слушание перенесли. Через два часа по совету своих адвокатов физрук снял все обвинения, и судья, коротко ругнувшись, отпустил Артура за внесенный третьими лицами залог. Разумеется, под подписку «ни шагу из Гринвуда». Джонс остался без денег, без жилья, зато с предложением поработать таксистом и отменной репутацией горе-насильника. И с навсегда испорченным характером.

Вы спросите, как такое может быть? Вы бы получили свой ответ, если бы за день до слушания дела в суде оказались в прокуренном салоне такси с номером 821. Боб Марли пел о жизни и любви, а два неприятных типа – черный и белый – вели беседу о…

– На кой он на камеру-то это записал!? Вот ушибленный! Ладно, кассетой я сам займусь, не впервой. Из хранилища улик – начальник ночной смены мой кореш – выкупим ненадолго…

…Уборщику объяснишь, что не хорошо братьев своих же подставлять. Не поймет – засунь ему в задницу швабру, только не как Арти, а щеткой вперед и прокрути! Он же… А, ладно, проехали. Ты парень наш, ты сам разберешься.

– Да какого хрена! Что вообще произошло!? Не будь козлом, начал – договаривай!

– Короче, Джефф, браток, слушай сюда…

…Был у Арти приятель Мак, служили вместе. Арт на гражданку вернулся, а приятеля в «Буре в пустыне» поджарили. Здесь, в Гринвуде, у Мака жена с дочкой полугодовалой остались. Вот эта вдовушка, как только Арт 15 лет назад вернулся, и начала с ним шашни крутить, ну он ее и чпокнул, раз уж так хотела…

…Только у Макова вдовы оказался крышесъезд. Она сначала Арта шантажировала, чтобы на ней женился, иначе заявит об изнасиловании… Ну а как заявила и Арт сел, так забухала. Ее прав на ребенка лишили. Дочурка башковитая девочка была, назначили ей попечителей…

Почти как приемные родители, все дела, в крутенькую школу определили, ну она там училась, всё чин-чинарем…

…И вот после двух отсидок и месяца на воле идет пьяный Арт, в лачугу возвращается, глядь – посередь перекрестка тачка тормознула, в ней кутерьма какая-то, пацан с овцой дерутся, девка вырывается, дверь открывает, выбегает – голая почти, рубашка порвана…

…мужик было за ней вылезать начал, Арт гаркнул – как он умеет, ну мужик струхнкл, прыгнул в тачку и дёру…

…Арт к девке, та сидит, плачет, значит. Он снял с себя майку, её накрыл, а сам пьянющий, но глядь – у нее на шее армейские бирки папашкины – дружка Джонсова, Мака то есть. И тут копы откуда ни возьмись!

…Он думает – шляпа – полуголая баба и я без рубашки! Посадят! И текать. Издали видел, копы ее вроде подобрали…

…Поутру идет себе в супермаркет, где грузчиком работает, пашет две смены, получает зарплату за месяц, выходит… и видит, как этот сраный физрук в свою тачилу покупочки грузит – в ту самую, что Арт ночью видел! Грузит, а по телефону с женой трещит, мол «щас в школу заеду, кое-что заберу»…

…Ну Арт, не будь дурак, покупает на зарплату камеру с кассетой, едет к школе, поднимается в его кабинет, перепугав по дороге уборщика, обзаводится шваброй, дает в пятак физруку.

Ставит камеру на полку.

Привязывает ублюдка на столе, берет в руки швабру.

камеру включает и спрашивает

«Ты вот это хотел с ней сделать?»

IV

Место: узкий сквозной переулок, город Гринвуд —

что в штате Вайоминг, близ границы со штатом Монтана, у подножья хребта Бигхорн, на реке Рэймон – притоке реки Тонг, США.

Время: Пару дней или ночей назад, 8 часов утра

Звук: Black and Tan Fantasy – Duke Ellington

– Здорво, брат!

Дело вылезает под дождь, едва не падая. В полутьме неосвещенного переулка не видно, как стекающая с его лохмотьев дождевая вода окрашивает лужи красным.

– Хай, белая задница! – Арт до скрипа сжал протянутую ладонь и едва похлопал Дело по плечу, разумно избежав дружеских объятий – Если такое здесь, то что у тебя там?

Он заглянул в салон угнанного такси…

Через 5 минут не приходящее в сознание тело лежало в машине Арти, прикрытое какой-то завалявшейся в багажнике тряпкой. Когда вдали заорали сирены стражей порядка, Джефф споро просипел, куда и как надо отвезти груз, кому передать, если не сможет встретить сам, достал из бардачка пачку денег, назвал пару имен. Приятели ударили по рукам, каждый прыгнул в своё авто, каждый рванул в свою сторону, у каждого были свои дела.

V

Место: улочки города Гринвуд – что в штате Вайоминг, близ границы со штатом Монтана, у подножья хребта Бигхорн, на реке Рэймон – притоке реки Тонг, США.

Время: Пару дней или ночей назад, 9 часов утра

Звук: Чуть подсиповатый вполне человеческий рык Джеффа Груббера;

жалобный хруст радио-магнитолы под кулаком.

У Джеффа дел было аж целых два… нет, даже три! Отвлечь копов от Артура с грузом – раз. Выжить – два. И смыться из Гринвуда – три. Порядок любой.

Угнанный желтенький автомобиль петлял по окраинным районам в сторону центра города. Смесь грузовиков с танками – автомобили усиленных нарядов Полдепа – сжимали кольцо. Руль крутился и так и эдак, пытаясь помочь калеке умчать залитый кровью автомобильчик от стаи сине-белых хищников. Но только нарушителям в роликах на «ютубе» удается долго уходить от вставших на уши копов. В городе Гринвуд таких досадных казусов не бывает. Глава Полдепа Дэрик Нэшвил знает свое дело, как и все ходящие под ним синерубашечники.

Куда несет беглеца вихрь улиц и перекрестков – поди разбери. От боли тошнло, залитый красным руль скользил в единственной рабочей руке и, кажется, жил своей жизнью. Броневик наконец-то разогнался на прямой и смял багажник, как «мартинс» – жестяную банку. Такси подлетело на бордюре, несчастную машину подбросило фута на три, и желтый жук в черных пятнышках с чавкающим звуком влип в смолу газона на опушке Центрального (и единственного) городского парка города Гринвуд.

Вой сирен – победный вой своры, загнавшей дичь. Недоумевая, как же так и вообще за что вот так вот прям сразу, четырехколесный друг человека в добавок к пятнашкам покрылся испариной пулевых отверстий, натужно крякнул, хотел было застонать, но вдруг лопнул в горючей вспышке.

«Милашка», Настя Савут

Быть может, кто-то из деревьев, благоразумно отвернувшись от слепящего огня, видел уродливую огромную крысу, ковылявшую на трех лапах в глубь парка. А те, кто не отвернулись, не могли понять, галлюцинация это или мираж: борта броневиков приоткрылись, а из вмонтированных в корпуса клеток человеческие фигурки выпускали смрадных, кошмарных зверей, отдаленно напоминавших чудовищно крупных собак. Мерзкая крыса и представить себе не могла, какая она (точнее – он) милашка в сравнении с одержимыми, шедшими по его следу бок о бок с копами усиленных полицейских бригад. А о том, что копы, бежавшие бок о бок с этими чудо-питомцами, видимо, исключительно на всякий случай заменили стандартные обоймы на «пенетратор», «дум-дум» или «hollow point», и командирские стволы были заряжены вообще серебром, пасюк догадаться тем более не мог.

Серебро было в Гринвуде большой редкостью, как впрочем, и во всех городах окрестных штатов. После «бума» цен на благородный металл даже самые ленивые и самые тупые сдавали его в приемные пункты E. F. Mining Ltd. Не сдавали только очень богатые. Или очень суеверные. Очень.

С капельками крови, слюны и пота последние силы покидали бегущего грызуна. Твари и тяжело вооруженные и армированные отборные бойцы в форме Полдепа разве что на хвост не наступали. Хотелось застрелиться, было не чем. Налетев в пылу бегства на пару дубов, он убедился, что убиться головой о что-то твердое тоже не получится. Что ж, тогда оставалось одно…

Нет, о яде Джефф не думал. Он бежал, как умеют бежать лишь крысы: захлебываясь розовой пеной и злобой, не останавливаясь ни на миг, даже чтобы подумать, пока не осталось ничего, кроме жгучей смеси крови и злости в пропорции один к одному.

Протиснувшись меж корней громадного представителя царства растений, зубами и одной лапой прорываясь в тупик, суливший свободу, он лез так глубоко, как мог. Он хотел жить и жить в безопасности так страстно, как может хотеть лишь жертва, оказавшись за решеткой зубов хищника. Резцы, показалось, вцепились в стальную проволоку, крошась и раздирая в кровь десны, сквозь шум в ушах в спину ударили металлический скрежет и надсадный вой. Грань поддалась, не порвавшись, но пропустив.

Почти теряя сознание, давясь осколками зубов и ревом боли, грязно-коричневый комок меха стоял по ту сторону. В Мире Духов.

Некого было бояться. Выбор сделан. Дверь за спиной, но ее нет. За спиной, в мире людей, те, кто промоет мозг и узнает или просто выпытает всё – от Норфолка до Юджина и от Детройта до Хьюстона, а потом добьет изувеченное тело. И тело будет радо концу страданий, а выпущенный Дух будет в ужасе от позорной смерти и совершенного предательства. И это пугало больше ножа Кокса. Но Кокс уже не выпустит кишки – не дотянется из мира лучшего. Дело знал это точнее некуда – связь через тотем-Пустынницу прервалась, когда поддельное Солнце взошло.

И Дело, не боящийся ножа мертвого Кокса, и Джефф, больше не скрывающийся от властей, не смотря на дезертирство из Армии США и убийство сослуживца, и белый бритый отморозок Груббер, изувеченный, весь в крови – все они, не сбавляя темпа, неслись по безупречно отвратительному, сморщенному, крошечному, зелено-бурому пятнышку на стенке желудка Гринвуда, города-монстра. Улицы в Мире Духов больше походили то на кишки, то на тоннели гигантского муравейника, то на коридоры и переходы облюбованного чужими космического корабля, но чаще – на всё это сразу.

Асфальтовые реки сливались в озера черного едкого газа площадей. Свет из окон домов, смыкавшихся крышами в вышине, разъедал глаза. Зеленовато-синий, он, шурша, струился по стенам и собирался в кислотное болото, повисал мертвенно жгучим маревом над головой.

Щупальца испещренные отростками, живые вывернутые наизнанку гнойники, фигуры гротескных чудовищ, слепленные из будто пластилиновых тел людей и животных, вывороченные плотские огрызки, едва прикрывающие съеденные дымом и разорванные светом листы начищенной стали… Всё это изощренное недоразложившееся отвращение во плоти населяло Гринвуд-Дух не в больших, но и не в малых количествах, его было здесь в самый раз, чтобы сойти сума.

Это рубило корчащееся пространство склизкими языками. Оно драло в кровь сальное, стонущее в экстазе зеркало асфальта отражающимися в нем и отражающими его металлокерамическими когтями. Все вместе они ревели и плакали, и эхо бешенным рыбьим косяком разносилось среди сиротливых каннибалов-домов. Плач вдруг уступал место деловитому хлюпающему хрусту, методичному, как удары сердца. Всё работало. Всё жило. Всё умирало и не могло прийти к праху. Всё разлагалось и разлагало, но тлению не было конца. Всё убивало себя и, мучаясь, жило, рожая себя вновь. Всё кощунствовало над собой, над тем, что когда-то было Гринвудом, над теми, кто когда-то был его жителями, над тем, кто когда-то был бегущей крысой, над тем, что никогда всем этим не было, недоперенимало у него ничтожнейшее и недооставляло лучшее. Оно частично делало всё частью себя. Оно части себя делало – целым всего. Оно звало.

«Небо! Отец! Жизнь!!! Мама… Папа… Спасибо… есть грань между мирами, и это всё… только здесь. Земля… Мама-а-а… Мать… твою… Спасибо!…»

Мысли застряли где-то в затылке, мыслями тошнило вовнутрь. До тех пор пока крыса еще могла думать.

Оно хотело всё, что было вовне и отторгало себя. Оно не насыщалось и со злостью харкало откушенное – вон изо рта, изжевав, изуродовав, отрыгнув и проглотив вновь. Оно брало Мир. И ничто не могло перед ним устоять. А что по глупости пыталось – теряло рассудок и становилось им, уверенное, что осталось собой.

Он вылез из Гринвуда, а затем и из Мира Духов где-то через сутки. Где-то на юго-востоке. Где-то Груббер. Где-то Джефф. Где-то Дело. А где-то и не совсем.

«Грань между Мирами», Настя Савут

VI

Место: барно-танцевальный зал, отель Сермонд-Сью – где-то близ городков Спирфиш, Лид и Стерджис, что близ границы с Вайомингом, Ю. Дакота, США.

Время: поздняя ночь где-то в начале сентября, начало 21 века. Сейчас

Звук: Из мощных колонок аудиосистемы крадучись появляются первые аккорды какой-то композиции, тихие и упрямые.

– Что ты говоришь, богиня с голым животом? Верно, я сегодня немного странный. И тихий. Вот со «спокойный» не угадала.

В полутьме зала был слышен лишь голос Джеффа, но не его собеседницы. Последняя только что отлепилась от юного накаченного ковбоя, с которым протанцевала непозволительно близко весь прошлый трек. Теперь же она бесстыдно качала бедрами и плела узоры гибкими руками под новую композицию перед лысым парнем с гипсом и в накинутом на плечи пальто. Ковбой же сейчас плюхнулся за столик, но на поздравления друганов из серии «Ай какую цыпочку подцепил! Что о ней знаешь? Такие при первой встрече в губы не целуют, язычком по шее не играют! Почему молчал, ничего не рассказывал!?», так вот на эти самые поздравления вперемешку с дурацкими расспросами он не отвечал. Он пребывал в тихой эйфории. И в этом его и других кавалеров Люс ой как можно было понять!

– Что это за песню ты поставила? – продолжал тем временем нежно усталым голосом лысый, – Нет, никаких «танцевать», крошка! Полон зал парней! И поздоровее меня найдутся! Выбирай на вкус и с ними крути своей попкой – да, да, вот этой самой попкой! Нет? Да что ты? И чего же именно им не хватает – «инвалидности» или «упитости вусмерть»?

Танец ее становится лишь танцем, она больше ничего не говорит, танцует и смотрит ему в глаза… а Дело… а Дело не в силах ничего сказать. Лишь видны ей его мысли за пьяной пеленой серых очей. Они плывут, подобно дыму, сплетаясь с музыкой и песней: они… мы…

…мы так долго смотрим друг на друга. Я не понимаю.

Или всё-таки понимаю, но делаю вид? Что я делаю?

Я тону. Я тону, тону в свежести её взгляда!

Я тону и забываю, как это – догадываться, подозревать,

помнить, знать наверняка…

Я тащусь…

Как же я тащусь!!! Как кобель за течной сукой,

как синдромный ветеран на запах пороха…

Как лосось вверх по течению…

Тащусь от тебя. Или к тебе, Люс? Сейчас допью скотч

и потащусь за тобой на танц-пол…

Арти уезжает, надо будет сказать «Прощай!» старому… Другу?

Надо будет постараться идти прямо, а то столько народу – всех обходить по синусоиде, так и свалиться недолго!

Мерзко-бледных оттенков свет подкрашивает лица танцующих в неестественные, отталкивающие цвета. Тяжелыми, нервными тенями прыгает по их лицам усталость от бессмысленной жизни. Страх и неуверенность ломают ритм их танца, четвертуя тела и раскладывая члены по ячейкам изветных движений.

Почему ты не такая, как все, Люс!?

Изгиб спины с лентами мышц вдоль хребта

от мини-юбки до топа.

Крылья плеч отведены назад и бьют воздух.

Голова откинута, фарфор лица устремлен в потолок,

его красит бледно-алым прожектор.

Едва заметно колышутся с каждым движением, каждым

вздохом

чернильные перекаты груди.

Я тянусь к ней,

моя ладонь на мгновение накрывает один из перекатов —

– правая.

Левая висит сломанной веткой,

Не спеша протянуться к этой симфонии живой пластики.

Ты пантера, ты дьявол, ты хуже —

ТЫ – КОШКА! Я – сумасшедший грызун,

решивший пустить прахом все законы природы!

Я пигмей, вошедший в джунгли с копьем,

сломавший его и предложивший голодному ягуару

в уплату за быструю зеленоглазую смерть.

Я пилигрим…

а мое паломничество – лодка Харона Праведного,

моя святыня – смоляной котел, где кипят

соблазненные тобою праведники.

И я снова стою в восхищении:

котлом стал танц-пол,

сопливые двухдесятилетние грешники

обступили тебя кругом и готовы спустить в штаны!

Снова они стоят кругом,

музыка, мерные хлопки, кто это?

Кто это там, в кругу?!

Кто зажигает глаза ребят?

От чьих слов они расправляют плечи?

– Слова?!? Почему я не слышу СЛОВ?!!??

– Что это за вой?! Где, чтоб вас, слова!?

– Что вы на меня все уставились?

– Что Вам надо!? Смотрите и глазами жрёте! Кокс, это ты в кругу?! Это они обожрали тебя голодными зенками до костей?! – Джефф метался по танц-полу, хватая здоровой рукой за грудки то одного, то другого человека, вглядывался в их лица, в глаза, напарываясь то на откровенную злобу, то насаживаясь на искреннее сочувствие. – Это вы до золы сожгли кости моего друга?! Мои кости!!!!???

– Идём, идём, Дело…

– Кокс? Кокс, ты жив? Ты жив, жив!!! Старина!!! Эй, Люс, я сейчас! Это Кокс! Он не умер!!! Я вас позна…

Прищур зеленых глаз проводил двух уходящих в сторону задней двери мужчин – бритоголового и чернокожего. Тяжело дыша, кошка локтями протолкалась к стойке, попавшиеся на пути фанаты звезды танц-пола заохали, потирая ушибленные бока. Люс цапнула из-за стойки бутылку White Horse, сама наполнила рокс едва ли не до краев и осушила залпом. Руки её слегка тряслись – не иначе адреналин от танца. Один из мОлодцев (видимо, самый смелый… или самый грешный?) подсел рядом и мило улыбнулся. Ответная улыбка обнажила ровные белые зубы, взгляд зеленых углей был, как всегда, многообещающим и хищным.

Дело с трудом шел через зал, ноги заплетались, как и язык. Он бормотал какую-то чушь. Сильная рука держала его за плечи, помогая идти по прямой. Чушь адресована явно хозяину сильной руки, в которого пьяный вцепился, как заплаканный младенец в мать. Он наконец-то чувствовал себя в безопасности. А бледно-желтые, чахло-зеленые, серо-синие мерцающие в светомузыке фигуры мелькали слева и справа… Слева… Справа… Слева… Спра…

VII

Интермедия – Прочь из города

Место: 200-й км от Биллингса (Монтана, США) по шоссе в сторону Денвера (Вайоминг, США)

Время: вчера рано утром, около 6.

Слева. Справа. Слева. И справа. И снова слева…

Крыса бежала по середине шоссе и почему-то чувствовала себя в безопасности. Одна лапка была поджата к груди, зверек выглядел взъерошенным, окровавленным и помятым. Создавалось впечатление, что не так давно он побывал под колесами и спасся каким-то чудом.

Машины. Слева. Странный, пугающий, звук двигателя и шин приближается, грозно нарастает, взвизгивает и тут же, будто извиняясь за беспокойство и резкий свет в глаза, глухо удаляется. Уходит совсем не таким, каким приходил. И справа. Догоняет шумной пенной волной… Вжжжиххх…. Как стекло на зубах, как гребень против шерсти. Взвившийся ветер треплет маленькие чуткие ушки. Удаляются два красных глаза, две точки на спине. Две сигареты… Две дырки от пуль?

Надсадно хрипя, вероятно, полудюжиной литров добрых двух десятков цилиндров, вонючий дальнобой снижает скорость, выкручивая руль на болевое, шофер укладывает монстра в дорожную пыль обочины. Крыса повторяет маневр грузовика. Интересно, куда он повернул? Да что там… Не интересно… Сил бежать больше нет. Невысокий домик распластался, приобняв стоянку таких же дальнобоев. На нем пульсирует призрачным светом вывеска – «Coco-Hut». По всему видно – дешевый мотель.

Сипло фильтруя через себя загазованный солярочный воздух, зверек доковылял до мусорных баков. На свет из прогрызенного плотного полиэтиленового мешка появился кус недоеденной отбивной. Удача. Как появился, так тут же и исчез – есть хотелось неимоверно. Больше съестного в мешке не было, однако за баком нашелся трупик раздавленного грызуна, чуть меньших размеров, нежели крыса-инвалид, но всё же вполне способного утолить зверский голод последней.

Отдышавшись и набив брюхо, Дело огляделся. При ближайшем рассмотрении мотельчик оказался обителью порока и разврата, шлюшником, короче говоря. Азиатки, темнокожие, девчонки всех цветов, комплкций и мастей шустро и совсем не отсвечивая юркали от мотеля до останавливающихся машин. Чуть погодя, они возвращались в обитель под вывеской «Coco-Hut», обремененные наличностью, а иногда в добавок и синяками, болезнями и приключениями на свои задницы и прочие части тел. Грузовики уезжали, их места занимали новые рыцари дорог, и девки спешили щедро поделиться с этими отважными любителями сунуть-вынуть-и-бежать всеми прелестями, нажитыми непосильным трудом… Ну, то есть не бежать, а езжать, разумеется.

Подгадав момент, когда сорвиголовы-водилы очередной фуры пошли было отовариваться (водилы явно были опытны в этих делах, раз решили сами пройтись и выбрать, а не ждать, пока их приголубят в случайном порядке), так вот, подгадав момент их выхода из машины, зверек собрал всю свою крысиную волю в лапку и взвился с асфальта на ступеньку кабины грузовика, а оттуда незамеченным прошмыгнул в салон.

Немного погодя, водители вернулись не одни, попыхтели и поскрипели в разнобой спальным и водительским сиденьями, покурили лажовыми TM (Джефф со школы любил Durty Strike, Дело же предпочитал Tall Mall, a позже, забегая вперед, найдя свое теплое хлебное место в Гринвуде, – дорогие импортные VITANES), в общем, после всего вышеперечисленного, да еще после брезгливого шелеста банкнот «чаевых» грузовик наконец-то тронулся. Уловив из разговора водил, что в Сермонд-Сью они непременно зайдут сплясать и перекусить, грызун отдался на милость владыки снов.

VIII

Место: в тени под стеной общественной уборной на заднем дворе отеля Сермонд-Сью – где-то близ городков Спирфиш, Лид и Стерджис, что близ границы с Вайомингом, Ю. Дакота, США.

Время: Сейчас – поздняя ночь, начало сентября, начало 21 века.

Звук: шелест ветра в кронах деревьев двора, гулкие отзвуки музыки из барно-танцевального зала, тяжелое, хриплое дыхание близкой осени.

– …я за тебя беспокоюсь, друг. Голова вроде цела, да будто тебе туда наркоманы нагадили!

Ты сидишь на нестерпимо воняющем хлоркой гравии заднего двора. К сортиру тебя привел здоровенный нигер, там ты на него бросился. Не с ножом и даже не с кулаками. Повис у него на шее, причитая, смеясь и плача дурачком, обнимал его и хлопал по плечам обеими руками, отчего немало запачкал гавайку бурыми плосами. Похоже, левая пошла на лад. Когда здоровяк ухватил стоявшее у входа в уборную ведро для мытья полов и окатил тебя с ног до головы, похоже, не с самой свежей водой… так вот когда это произошло, слюни ты подобрал весьма шустро и успешно.

Нет, ты не познакомишь его с Люс. Его нож не вернет тебе веру в реальность себя самого, цельность и покой даже всего лишь на последний миг жизни. Он так и не научит тебя чуять, что же там за углом, на долю секунды левее, раньше и впереди. Он не напомнит тебе старых речитативов и не выплюнет новых. Он даже самым краешком не намекнет, кто же заказал…

– Где дед? – спрашиваешь ты невпопад.

Угольная тень в гавайке ухмыляется, видимо, довольная результатом химико-бактериологической водной процедуры.

– В номере. Врач его дошил, сменил бинты. Говорил, надо и твоей рукой заняться, но я, как ты и сказал, расплатился и послал подальше.

– Скатертью дорожка. Сколько?

– Того, что ты дал авансом, вполне хватило, я еще полсотни накинул.

– На амнезию?

– Это ж друг Люс. Или всё-таки догнать его и…

– Нет, не надо. Штырь с ним. К ней, я точно знаю, просто так в друзья не попадают.

Вы помолчали немного. Ты устало поднял на друга глаза:

– Пора?

– Да, друг, пора.

– Где машина?

– Вон, в том углу двора. Кресло-каталка уже в номере. Всё готово.

– Ну вези его к машине. Я подойду.

Чернокожий напряг на мгновение челюсть, будто перекусил гвоздь, сплюнул и поплелся к корпусу для постояльцев. Но через три шага, не останавливаясь, обернулся и бросил:

– Спасибо, Джеффм.

– На счастье, Артр!

И вы улыбнулись, честно и скупо. Вас забавляли полные имена друг друга.

IX

Интермедия – Дорога домой

Место: отель Сермонд-Сью, и немножко разных уголков США, и не только.

Время: сейчас, и немножко раньше, и совсем уж давно.

Звук: шелест гравия под ногами, и журчание песка мыслей по каменистому руслу воспоминаний, и…

…и ты встал. Тебя качнуло. Распространяя тошнотворный запах сортира – немного мочи и очень много хлорки, ты побрел к машине. Чем ты только не пах в своей жизни. Куда ни забрасывала тебя немилосердная, всюду становился ты тем, во что попадал, становился своим и пах соответствующе. Хотя…

В одиннадцать, когда все пахли школьными книжками, булочками и молоком, ты пах табаком и колой, в которую подмешивал втихаря отцовский джин. Пока он тебя не застукал и не измордовал за это. Он часто делал это и за куда меньшие грешки, но раньше дело не доходило до реанимации. Его лишили прав на ребенка.

Пять лет ты провел в детдоме-интернате, среди «наглых, мразеватых, мерзких уродов» (так ты к ним относился) и был ты первым среди них. Но к запаху тихой ненависти и подлости примешивался запах дыма, леса и реки. Покуда была возможность, ты ночевал в кемпинге. Лишь в морозы ты перебирался в корпус, да, когда тебя столкнул с лестницы метивший в главари местной шайки парнишка. Только чудом ты избежал сломанного хребта и пробитой головы. Но три месяца ты не вставал с постели.

Зато в рамках последнего из этих трех месяцев ты провел свою первую ночь с леди. Впрочем, даже две первых ночи: одну с молоденькой уборщицей-мексиканкой и другую – пухлой, неимоверно страдающей от одиночества и ежедневных соблазнов управляющей детского заведения. Второй ты бы предпочел, чтобы не было, но из песни слов не выкинешь. Так или иначе, наутро второй «первой ночи» ты обнаружил оброненные пышечкой ключики от директорской, оделся, тихонько проковылял в кабинет, забрал из стола директора свое личное дело и документы и быт таков.

Дорога была не то чтобы долгой, но чем только не приходилось зарабатывать на хлеб и теплый ночлег! Ты пах жареными отбивными, бензином, свежими газетами.

Потом был родной и такой знакомый Чикаго! Общежитие спортивной школы, запах пота, пыли, крови из рассеченных бровей и скул, тренажерного зала и ринга. Запах одного скверного женского парфюма сменялись другим вместе с их обладательницами, но в итоге всё забивал пот тренажерного зала, хлорированная вода душа, дешевый скотч и Dirty Strike.