Дневник Джанни Урагани Бертелли Луиджи

18 октября

Я настоящий счастливчик! Вчера Коллальто принёс мне роскошную коробку красок и сказал:

– Держи, это акварель. У тебя явно способности к живописи.

А сестра погладила меня по голове и добавила:

– Каждый раз, доставая краски, вспоминай свою сестру, которая далеко.

Её голос звучал так ласково, что я чуть не расплакался, но подарок был так прекрасен, что я запрыгал от счастья. А потом убежал в свою комнату, чтобы поскорее показать своё новое сокровище тебе, мой дневничок. Первым делом я раскрасил зверинец, который нарисовал ещё на вилле тёти Беттины, когда меня запирали.

Я показал свой рисунок Коллальто, и он сказал:

– Ух ты, молодец! Напоминает картины Джотто!

И вот что я скажу вам: если бы я не придумал этот зверинец, я бы его так и не нарисовал, и тогда эта прекрасная работа никогда не увидела бы свет! Значит, иногда мальчишкам, если они рождены для искусства, никак не обойтись без проказ! Почему же тогда родные так и норовят отругать или наказать нас?

Ну да ладно, всё-таки Коллальто сделал мне роскошный подарок, и теперь нужно придумать, как его отблагодарить.

Кое-что я уже приметил… правда, для этого нужно ещё раздобыть несколько лир…

19 октября

Сегодня утром Луиза завела меня к себе в комнату, поцеловала и протянула серебряную монетку, слёзно умоляя меня не безобразничать, а то со всей этой предсвадебной кутерьмой некому за мной следить…

Я всегда говорил, что Луиза лучше всех.

Я схватил монетку и бросился на улицу.

Я купил 12 шутих со свистом, 6 римских свечей, 8 хлопушек, 4 огненных колеса и ещё разных других фейерверков, которые я запущу в саду в честь жениха и невесты.

Самому не верится, что мне это удалось. Ну а пока я спрятал всё это богатство в мамин шкаф, вот будет сюрприз!

24 октября

Вот и наступил великий день!

C 19 числа я не написал в дневнике ни строчки: не до того было!

В эти дни оказалось, что и мальчишки могут быть полезны, особенно если их вежливо попросить. В доме готовилось торжество, и взрослым то и дело было что-то от меня нужно. Джаннино туда! Джаннино сюда! Джаннино тут! Джаннино там! Я едва поспевал всюду. Кому моток пряжи, кому рулон шёлка, кому образцы ткани, кто-то посылал на почту за письмами, кто-то – отправлять телеграммы… По вечерам я валился с ног от усталости, зато совесть моя была чиста, ведь я выполнял свой долг ради сестры.

И вот наконец-то сегодня свадьба, и вечером я устрою фейерверк и докажу Коллальто, который всё время посмеивается, называя меня шурином, что мальчишки тоже способны любить своих родственников и быть благодарными за подарки.

Даже тётя Беттина приехала и со всеми помирилась. Луиза, правда, рассчитывала получить от тёти в подарок бриллианты, которые той достались от пкойной бабушки, но вместо этого тётушка связала ей шерстяное одеяло, жёлтое в голубую полоску. Луиза была очень раздосадована, я слышал, как она говорила Вирджинии:

– Эта противная старуха отыгралась за прошлые обиды.

Зато сестру завалили другими роскошными подарками…

Я уж не говорю о сладостях, которые подали в гостиной! Объедение! А вкуснее всего – макать вафли во взбитые сливки.

Все готовы и вот-вот отправятся в муниципалитет. Все, кроме тёти Беттины: она решила уехать домой на поезде, который отходит через полчаса. Никто не понимает, к чему такая спешка, ведь на этот раз её принимали с должным почтением. Когда мама умоляла сказать откровенно – может, кто-то случайно обидел её? – тётушка процедила сквозь зубы:

– Ну что вы, я уезжаю, потому что меня тут слишком высоко ценят. И передай Луизе, что, если она хочет уважить меня ещё сильнее, пусть вернёт шерстяное одеяло, которое я имела глупость связать своими руками.

Так она и уехала, не пожелав больше ничего объяснять.

Самое интересное, что мне одному известно, за чем на самом деле отправилась тётя, но я никому не скажу, пусть это будет сюрпризом для сестры.

Дело в том, что час назад я сказал тёте Беттине:

– Дорогая тётя, хочешь совет? Забери это безобразное шерстяное одеяло, которое ты вручила Луизе, и подари ей лучше бриллианты, на которые она уже облизывалась… Так они тебя зауважают, и у них не останется повода обзывать тебя противной старухой!

Что ж, надо признать, что на этот раз тётя Беттина повела себя очень разумно. Она последовала моему совету и помчалась домой за бриллиантами для Луизы, которая будет просто счастлива, и всё это благодаря мне.

Вот что значит настоящий брат!

Дорогой дневник, я в отчаянье. Я опять сижу взаперти, и единственное моё утешение – поведать тебе о своём горе!

Папа отругал меня последними словами, а вместо запятых вставлял такие пинки, что теперь на одной стороне я могу сидеть не дольше пяти минут… Хорошенький метод воспитания детей, которые постоянно оказываются жертвами неудач и непредвиденных обстоятельств!

Ну разве я виноват, что сегодня утром Коллальто получил телеграмму, и оказалось, что они не смогут задержаться до вечера, как было решено сначала, а должны ехать на шестичасовом поезде?

Конечно, я расстроился: я же собирался устроить вечером фейерверк в саду; но никому и в голову не приходит разбираться в причинах детского горя, будто у нас и чувств никаких нет, а стоит нам только, изливая боль, как-то задеть взрослых, как все на нас накидываются…

Да и потом, что я такого сделал? Просто пошутил. Не будь Коллальто таким трусом, всё бы прошло как по маслу, без лишнего шума…

Ну и спектакль он устроил!

Распрощавшись с идеей вечернего фейерверка, я решил поджечь хотя бы одно огненное колесо и, поджидая удобного случая, сунул его себе в карман.

Когда жених и невеста вышли из муниципалитета, я встал за ними. Они были так взволнованы, что даже не заметили. В общем, сам не знаю как, я додумался прицепить фейерверк к пуговице на спине фрака Коллальто, потом чиркнул спичкой и поджёг его…

Что тут началось – словами не описать… уж лучше красками, теми самыми, за которые я хотел отблагодарить Коллальто, для чего спустил на фейерверк все деньги, которые мне подарила его жена, то есть моя сестра!

Вот это было зрелище! Пока огненное колесо крутилось за спиной у доктора, он дрожал и кричал, не понимая, что происходит, Луиза чуть не грохнулась в обморок, гости перепугались… а я веселился от души, пока посреди общей сумятицы папа не схватил меня за ухо и не отволок сюда, ругаясь и подгоняя пинками.

Все так переполошились, как будто я по меньшей мере русский революционер, совершивший покушение на царя!

Но я-то совершенно не собирался посягать на жизнь Коллальто, я просто хотел немного повеселить гостей на свадьбе! И ничего страшного не случилось, будь присутствующие немного посмелее, все бы просто посмеялись и дело с концом.

К сожалению, никто никогда не признаёт благие намерения детей, и вот я тут сижу в темнице, невинная жертва склонности взрослых к преувеличениям, а они держат меня на хлебе и воде, а сами пируют и поедают сладости!

Какой нескончаемый день!

Я слышал шуршание экипажа, который увёз молодожёнов, слышал, как Катерина, убирая посуду, напевает любимую песенку из «Большой дороги»[11]:

Все веселы и довольны, наелись там до отвала, а я сижу тут один на хлебе и воде, и всё из-за того, что я слишком сильно люблю свою сестру и хотел устроить настоящий праздник.

Самое ужасное, что уже вечереет, а у меня нет ни свечи, ни спичек… Мурашки по коже, как представлю, что мне придётся сидеть тут одному в темноте. Теперь я понимаю, как страдал бедный Сильвио Пеллико[12] и другие славные герои-патриоты, подвергавшиеся несправедливым гонениям. Тише! Какой-то шум за дверью… кто-то отпирает замок!

Я спрятался: вдруг это папа пришёл задать мне трёпку. Но это оказалась моя сестра Ада. Я выполз из-под кровати и с радостным воплем бросился к ней на шею, но она шикнула:

– Умоляю, тише, папа скоро вернётся… Если он узнает, что я к тебе заходила, нам несдобровать!.. Вот, это тебе!

Она протянула мне бутерброд с ветчиной и кулёк свадебных конфет.

Я всегда говорил, что Ада лучше всех, и я её очень люблю, потому что она жалеет мальчишек и не лезет к ним с бессмысленными проповедями.

Ещё она принесла мне свечу, коробок спичек и «Чёрного корсара» Сальгари. Хоть что-то… По крайней мере, я смогу почитать и забыть про то, как несправедлива жизнь!

25 октября

Едва взошло солнце.

Я читал всю ночь напролёт. Вот так писатель этот Сальгари! Какие у него романы! Не то что какие-нибудь «Обручённые»[13] с бесконечными нудными описаниями. Здорово быть корсаром! Особенно чёрным!

От всех этих приключений я прямо извёлся, руки так и чешутся совершить подвиг. И пусть мои мучители узнают, на что способен ребёнок, в чьих жилах течёт кровь Чёрного корсара.

Вот я им покажу…

26 октября

Я по-прежнему в своей комнате… но теперь, в довершение всех бед, я ещё и с кровати встать не могу, сил у меня едва хватает на то, чтобы описать вчерашнее приключение.

Я отчётливо помню, как раскроил перочинным ножом простыню на полоски, как связал их вместе, как привязал один конец этой самодельной верёвки к ножке стола и, ухватившись за другой, отважно выпрыгнул в окно.

Но вот что было дальше? Я ударился головой, это точно, но обо что? Кажется, о водосточный жёлоб. И ещё плечом о землю. Наверное, простыня порвалась или отвязалась от столика… Не знаю… В общем, из глаз у меня посыпались искры, а потом наступила темнота.

Когда я открыл глаза, то уже лежал в кровати, а по комнате метался папа. Он рвал на себе волосы и кричал:

– Это просто невыносимо! Невыносимо! Этот мальчишка сведёт меня в могилу! Он меня доконает!

Я хотел попросить у него прощения за то, что разбил голову, но язык меня не слушался…

Потом пришёл доктор, перебинтовал меня и сказал плачущей маме:

– Не беспокойтесь… Эту буйную головушку так просто не разобьёшь.

Но всё равно родители и сёстры весь день не отходили от меня ни на шаг и то и дело спрашивали:

– Как голова?

Никто не решился ругать меня.

Ещё бы! Поняли небось, что я по-своему прав. Если бы папу, который, как все взрослые, любит похвастать, что в детстве всегда был паинькой, заперли на весь день и посадили на хлеб и воду, он бы, наверное, тоже попытался сбежать…

29 октября

Всё складывается лучше некуда.

Доктор оказался прав, меня так просто не возьмёшь – я уже совсем здоров, мало того, теперь все ко мне очень внимательны и милы. Я слышал вчера, как папа говорил маме:

– Надо попробовать обращаться с ним помягче, найти к нему подход…

Похоже, им ужасно стыдно за то, что они так жестоко со мной обращались; сегодня меня даже обещали сводить в цирк на гастроли знаменитого фокусника Моргана.

С нами пойдёт адвокат Маралли, такой бородач в очках, из-за которого домашние постоянно ссорятся: он социалист, и мама его терпеть не может, особенно когда он ругает священников; Ада говорит, что его речи грубоваты для наших приёмов; а папа утверждает, что в глубине души он хороший малый и нужно идти в ногу со временем: Маралли ещё добьётся хорошего положения и наверняка станет депутатом.

30 октября

Я решил: вырасту – стану фокусником. Вчера мне страшно понравилось в цирке. Этот Морган очень ловкий и делал удивительные штуки. Всё представление я не сводил с него глаз, пытаясь раскусить его трюки, но многие оказались слишком сложными. Зато кое-какие фокусы, ей-богу, мне под силу, взять хоть тот с яйцами, или с глотанием шпаги, или тот, когда у дам собирают часы, толкут их в ступке, и – опля! – они исчезают.

Сегодня я как следует порепетирую, а потом устрою представление в гостиной. Билеты буду продавать по два сольдо. Сёстры и остальные зрители увидят мои сногсшибательные фокусы и наконец-то научатся относиться ко мне с уважением.

Я устроил пробное представление в саду. Зрителями были мои друзья Ренцо и Карлуччо, а ещё Фофо и Маринелла из соседнего дома, дети рассеянной синьоры Ольги, которая пишет книги и вечно чем-то занята.

За вход я брал по сольдо с носа.

– Дамы, не будете ли вы так любезны, – произнёс я, – одолжить мне свои золотые часы? Может, вы, синьора?

– У меня нету, – призналась Маринелла. – Могу мамины принести.

Она сбегала домой и вернулась с роскошными золотыми часами.

Я достал ступку, в которой Катерина толчёт миндаль с сахаром для пирожных, бросил туда часы синьоры Ольги и стал прилежно их давить, совсем как Морган. Правда, часы оказались чересчур прочными и в порошок превращаться не хотели, только хрусталь разбился вдребезги.

– Внимание, дамы и господа! – сказал я. – Как видите, часы синьоры Маринеллы теперь не узнать…

– Да уж! – ответили все хором.

– Но мы, – продолжал я, – сейчас сделаем фокус, и они станут как новенькие!

Опля! Я высыпал обломки из ступки в платок, завязал потуже и ловко спрятал узелок в карман. Потом как ни в чём не бывало выудил из-за пазухи другой свёрток: мамины часы в точно таком же платке (я его заранее подготовил). И развернул его:

– Вуаля, дамы и господа, часы снова целы и невредимы!

Все хлопали, представление имело успех, довольная Маринелла забрала часы моей мамы, уверенная, что это часы синьоры Ольги.

Вечером я дам большое представление у нас дома, думаю, оно будет блестящим. А теперь я пойду рисовать билеты.

31 октября

Ах, дорогой дневник, я рождён для несчастий! Всё, что приключалось со мной до сих пор, – просто цветочки, ведь теперь мне и правда грозит тюрьма, как пророчили все, начиная с тёти Беттины…

Я так подавлен, что никто из домашних даже не осмелился меня пальцем тронуть.

Мама сама отвела меня в комнату и сказала только:

– Смотри не попадайся никому на глаза… и моли Бога, чтобы он сжалился над тобой, да и надо мной, потому что по твоей милости я самая несчастная женщина на свете!

Бедная мамочка! Как вспомню её опечаленное лицо, слёзы на глаза наворачиваются… Ну почему, почему даже самое простое дело выходит мне боком?

Вчера я устроил в гостиной обещанное представление с фокусами… в этом же нет ничего дурного, все сами говорили: «Посмотрим-посмотрим, как он заткнёт за пояс знаменитого Моргана!»

Среди зрителей были Марио Марри, что пишет стихи и носит монокль, синьорина Стурли, которая, по мнению сестёр, слишком сильно утягивает талию, адвокат Маралли, а также Карло Нелли, тот самый «Старый хлыщ» с фотографии, что всегда безукоризненно одет (он уже со всеми помирился).

– Первый фокус – «Яичница»! – объявил я.

Я снял с вешалки первую попавшуюся шляпу и положил её на стул перед зрителями, потом взял два яйца и разбил их в шляпу, а скорлупу положил на тарелку.

– Внимание, дамы и господа! Теперь мы взболтаем яйца и поджарим яичницу!

Я стал ложкой сбивать яйца прямо в шляпе (подкладку я потом, конечно, собирался вынуть).

Карло Нелли, увидев это, расхохотался и выкрикнул:

– Вот это здорово, ей-богу, здорово!..

Ободрённый тем, как всех веселят мои фокусы, я объявил:

– Ну вот, яйца взбиты, теперь я попрошу добровольца подержать шляпу, пока я зажгу огонь…

Тут я повернулся к синьору Маралли, который сидел ближе всех, и предложил:

– К примеру, вы, синьор, не соблаговолите ли подержать чуть-чуть эту шляпу?

Адвокат охотно взял шляпу в правую руку и, бросив туда взгляд, расхохотался:

– Вот это да! Я-то думал, что там двойное дно… а он разбил яйца прямо в шляпу!

Карло Нелли, услышав это, засмеялся ещё пуще прежнего, приговаривая:

– Вот это здорово! Просто прелестно!..

Очень довольный, я принёс из прихожей подсвечник с заранее зажжённой свечкой и сунул его Маралли в левую руку:

– Так, огонь есть, теперь вы, синьор, пожалуйста, подержите над ним шляпу, но не слишком низко, чтоб она не загорелась. Отлично. Итак, яичница готова, можно потушить огонь… Но как? А вот как: моим пистолетом…

На самом деле у Моргана была винтовка; но у меня есть только игрушечный пистолет, который заряжается свинцовыми дротиками с красными перьями на хвосте, и я решил, что он подойдёт. Я схватил своё оружие и встал перед синьором Маралли.

И в этот ответственный момент, когда я должен был выстрелом потушить свечу, меня оглушили крики.

Карло Нелли, вдруг узнав в руках Маралли свою собственную шляпу, резко перестал смеяться:

– Эй! Это же моя шляпа!

А синьор Маралли, увидев нацеленный на него пистолет, вытаращил глаза и завопил:

– Он что, заряжен?

Тут я спустил курок…

– Ааа, он меня убил! – Маралли, выронив подсвечник и шляпу с яичницей, которая, конечно, заляпала весь ковёр, рухнул на стул, закрыв лицо руками.

Барышни Манелли попадали в обморок, остальные гости завопили как резаные, сёстры и вовсе залились слезами; Карло Нелли бросился к своей шляпе, прорычав:

– Разбойник!

Мама тем временем вместе с Марио Марри подхватила Маралли и заставила его открыть лицо. С ужасом она увидела прямо под правым глазом красные перья – дротик вонзился ему прямо в лицо…

Я сожалел о случившемся не меньше других, клянусь, но в тот момент не смог удержаться от смеха: Маралли с красными перьями под пенсне был просто уморителен…

Тут Карло Нелли, который сам как ни в чём не бывало вытирал свою шляпу платком, воскликнул возмущённо:

– Да он просто прирождённый бандит!

А синьорина Стурли, которая подошла к Маралли посмотреть, что с ним, и испачкала кровью свою белую шёлковую блузку, прошипела:

– По этому мальчишке тюрьма плачет!

Я перестал смеяться: до меня стало доходить, что дело худо.

Маралли отнесли в комнату для гостей, Карло Нелли вызвался сходить за доктором.

Оставшись один в гостиной, я забился в угол и разревелся… мне было так грустно. Всеми забытый, я просидел там до ночи, а потом меня нашла мама и отвела в комнату.

Похоже, синьору Маралли очень худо.

А я? Меня точно упекут за решётку, как все и пророчили!

Я в отчаянье, голова трещит, всё тело ломит, будто меня били палкой… Я больше не могу так, не могу!

Я поспал и чувствую себя лучше.

Который час? Наверное, поздний, потому что из кухни уже доносится приятный аромат тушёного мяса, который в этой гробовой тишине немного поднимает настроение…

Но меня одолевают тяжёлые мысли: суд, тюрьм, пожизненная каторга… Бедный я, бедный!

Бедная моя семья!

Я выглянул в окно и увидел, как Катерина в саду шушукается с Джиджи, тем рыбаком, что спас мне жизнь, когда я чуть не утонул.

Катерина размахивала руками, горячилась, а Джиджи то и дело надвигал шляпу на глаза, вытягивал шею и разевал рот – в общем, было понятно, что ему очень интересно.

Я сразу догадался, что Катерина рассказывает Джиджи о вчерашнем происшествии с синьором Маралли, и тот явно потрясён её рассказом; я понимал, что его вытаращенные глаза говорят о том, что дело серьёзно и, видимо, бедный адвокат очень плох… В какой-то момент, когда Катерина воздела руки к небу, у меня даже закралось ужасное подозрение, что бедняга Маралли умер…

Правда, дорогой дневник, придётся тебе кое в чём признаться: глядя, как гримасничают эти двое, я не смог удержаться от смеха.

Может, я и правда прирождённый бандит, как сказал вчера Карло Нелли? Теперь, когда я вспоминаю эти слова, мне хочется плакать, и чем больше я об этом думаю, тем лучше понимаю: я явился на свет, только чтобы мучиться и мучить других. Лучше бы Джиджи дал мне утонуть в тот день!..

Тише! Я слышу какой-то шум в коридоре.

А вдруг Маралли действительно умер и полицейские пришли арестовать меня за убийство?

Какие там полицейские! Это была мама, моя добрая мамочка, которая принесла мне поесть и рассказать новости о Маралли!

Ах, будто камень с души свалился, дорогой дневник!

От радости я скачу по комнате, как полоумный.

Адвокат будет жить, его рана не смертельна.

Похоже, ему грозит всего лишь потерять глаз, потому что задет какой-то там нерв… и доктор обещал, что дней через десять его выпишут.

Когда мама вошла в комнату, она хмурилась, а выходила уже весёлая: видимо, поговорив со мной, поняла, что я не бандит.

Вначале я и сам был страшно напуган: я же думал, что это полицейские! Так что мама сказала:

– Ох, слава Богу, ты, по крайней мере, раскаиваешься в том, что натворил!

Я промолчал, тогда она обняла меня и, заглядывая в лицо, тихо сказала со слезами в голосе:

– Видишь, Джаннино, мой мальчик, сколько из-за тебя бед!

Я хотел утешить её и ответил так:

– Вижу, но ты же сама говоришь, это беда, я же не специально! Просто несчастный случай…

Она припомнила мне, что это я затеял показывать фокусы, но я возразил:

– Когда я начал представление, все зрители были довольны и счастливы!

– Они же не могли предвидеть, что ты вытворишь потом…

– А я как мог предвидеть? Я же не пророк!

Тогда она напомнила мне про шляпу Карло Нелли, который страшно рассердился, что я её испачкал.

– Ну да, – сказал я. – Но я же взял первую попавшуюся шляпу с вешалки, я не знал, чья она.

– Но Джаннино, разве не всё равно, чья это шляпа?

Я только того и ждал:

– Нет, не всё равно… для Карло Нелли не всё равно! Ведь сам он, даже когда смекнул, что номер провалился и шляпе конец, покатывался со смеху и приговаривал: «Вот это здорово! Просто прелестно!», полагая, что это шляпа другого зрителя. Но стоило ему узнать свою собственную шляпу, как он заявил, что я «прирождённый бандит»!.. Вот так всегда! Все они такие! Да и Маралли тоже смеялся и веселился, потому что видел, что это не его шляпа, и прострели я её, ему бы это показалось ещё смешнее… Но волей случая дротик воткнулся ему под глаз, и все набросились на бедного Джаннино, тюрьма, мол, по нему плачет… Взрослые всегда так делают! Вот и тётя Беттина говорила то же самое, разобиделась ужасно… Ну а что я такого сделал в конце-то концов? Подумаешь, вырвал из горшка фикус… Но – опять случайно! – оказалось, что именно это дурацкое растение подарил тёте Беттине некий синьор Фердинанд, и вроде даже, ну так она говорит по крайней мере, в этот фикус вселился его дух…

Тут мама насторожилась и перебила меня:

– Что-что? Расскажи-ка поподробнее: что там произошло у тёти Беттины?

Я слово в слово передал ей разговор тёти Беттины с фикусом. Тут мама наконец развеселилась и сказала:

– Сиди тихо. Будь умницей, я сейчас вернусь и принесу тебе персикового джема.

Она пошла вниз, и я услышал её голос:

– Ада, Вирджиния, скорей сюда, я расскажу вам кое-что очень забавное!

Ну слава Богу. Я всегда говорил: мама лучше всех понимает, что к чему, и может отличить несчастный случай от умышленного злодейства.

Ужин мне принесла Ада и попросила ей тоже пересказать всю историю с фикусом тёти Беттины.

Она сообщила мне прекрасные новости. Час назад заходил доктор: синьору Маралли намного лучше, но ему придётся ещё неделю, не меньше, просидеть в тёмной комнате.

Понимаю, это скука смертная, но сидеть взаперти в комнате, если ты абсолютно здоров, как я, пожалуй, ещё хуже.

Что ж, нужно набраться терпения. Ада сказала, что папа в бешенстве и видеть меня не хочет. Придётся подождать, пока он немного утихомирится и мама сможет замолвить за меня словечко.

А теперь я иду спать, я страшно устал.

1 ноября

Сегодня, пока папы не было дома, Ада пришла с новостями о синьоре Маралли, который уверенно идёт на поправку, и сказала, что я могу спуститься в гостиную – с условием, что через полчаса вернусь к себе.

Я охотно согласился – хоть какая-то смена обстановки. Вскоре к маме зашла синьора Ольга, она мне очень обрадовалась и стала говорить, как я вырос, какие у меня умные глаза и всё такое прочее, что женщины обычно говорят мамам об их детях.

Но тут вошла Вирджиния, которая сочла, что меня тут слишком уж хвалят, и рассказала о позавчерашнем происшествии. Разумеется, на свой лад, сильно сгущая краски и преувеличивая смирение бедной жертвы (так она называет адвоката), который на всю жизнь останется калекой.

Но синьора Ольга – человек очень образованный и пишет книги, она сказала, что жертве можно только посочувствовать, но мальчик не виноват. Я тут же подхватил:

– Конечно, это был несчастный случай, он сам виноват: стой он неподвижно, как я просил, я бы не промахнулся…