Внешняя угроза. Второй шанс Фомичев Алексей

3

Пансионат «Реабилитация» стоял на берегу Оки в двадцати пяти километрах южнее Мурома. Строили его ударными темпами, работа шла круглосуточно, без перерывов и задержек.

Землю под пансионат фонд выкупил, правил застройки не нарушал, придирок санэпидеминстанций не было. Да и проплатили кому надо. До ближайшего населенного пункта шесть километров, дорог поблизости нет. Природа сказочная: лес, озеро, чистый воздух.

Первые пациенты приехали пятнадцатого мая, ближе к вечеру. Фирменные микроавтобусы проезжали раздвижные ворота, сворачивали к одноэтажным коттеджам и останавливались напротив дверей.

Каждого пациента селили в отдельный коттедж. Здесь было все, что нужно для отдыха и ухода: спальня, гостиная, ванная и туалет, небольшая кухня. Еще специальная комната для медперсонала, процедурный кабинет. В спальне целый комплекс аппаратуры, необходимый для отслеживания состояния пациента.

Ветераны – люди немолодые. Вернее, старые. Даже очень старые. Поэтому контроль за ними должен вестись круглосуточно.

Всего коттеджей было двадцать. Но в пансионат приехали четырнадцать человек. Все мужчины в возрасте от восьмидесяти четырех до девяноста двух лет. Все ветераны Великой отечественной войны, фронтовики. Вот такое вот случайно совпадение…

Титов проснулся, когда микроавтобус проезжал ворота. Генерал зевнул, увидел внимательный взгляд Виктора и спросил хриплым ото сна голосом:

– Что такое?

– Ничего, Илья Дмитриевич. Я смотрю за показаниями приборов. Как вы себя чувствуете?

Титов помолчал, прислушался к себе, вяло махнул рукой.

– Никак.

– Мы уже на месте. Сейчас подъедем к вашему коттеджу.

– Коттеджу! – хмыкнул генерал. – Надо же! Что, именно для меня?

– Именно для вас. И для остальных тоже.

Титов промолчал. Такая забота, да еще бесплатно, его удивляла. Либо они очень хорошие люди, либо все же хотят получить его квартиру.

Гадать Титов не хотел, да и мозги после сна плохо соображают. В конце концов, какая разница, что будет с этими квадратными метрами после его смерти? С собой в могилу он их все равно не заберет.

От дороги или от лекарств, но генерала клонило в сон. Он даже не стал осматривать коттедж, сразу прошел в спальню. Вернее, его провели, Виктор и Настя. Помогли разуться, усадили на кровать. Виктор опять достал свои приборы, видимо, измерял давление. Попросил Титова выпить еще одну таблетку.

– Сейчас придет медсестра. Она будет находиться здесь все время.

– Что, прямо в спальне? – нашел в себе силы пошутить Титов.

– Нет, для нее есть отдельная комната. Кровать подключена к единой системе контроля состояния. У сестры необходимый набор лекарств. Вот кнопка вызова.

Титов скосил взгляд на красную кнопку в изголовье. Хороший сервис.

– Вы хотите спать, Илья Дмитриевич? – спросила Настя.

– Немного, – не стал скрывать генерал. – Голова тяжелая и в груди давит.

– С завтрашнего дня начнем процедуры, думаю, вам станет легче, – сказал Виктор. – Отдыхайте, Илья Дмитриевич. Если что-то понадобится – вызовите сестру.

Титов подождал, пока они выйдут, расстегнул пуговицы рубашки и с трудом снял ее. Потом брюки. Хотел повесить их на спинку стула, но почувствовал, что встать уже не сможет. Вдруг накатила слабость, зашумело в голове, а в груди, там, где сердце, что-то сдавило.

Ослабевшая рука выпустила брюки, и они упали на стул. Генерал лег, закрыл глаза, надеясь, что так станет лучше. Но стало хуже. Перехватило горло, волна холода прошла от ног к сердцу и дальше к голове.

Титов вдруг понял, что умирает. Мысль была неспешной, спокойной.

«Вот вроде и все, отжил! Зря ребята везли меня сюда. А смерть не такая страшная. Только неприятная…»

Он не стал нажимать кнопку. Знал, что уже ничего не исправить. Лежал на правом боку, свесив руку вниз, и вспоминал лицо Мариты. А когда оно вдруг пропало, судорожно, со всхлипом вздохнул и замер. Сжатые в кулак пальцы медленно разогнулись, кисть свободно повисла, почти касаясь края стула.

Из-под ресниц выкатилась слезинка, проползла по щеке и повисла у краешка губ…

Система дистанционного контроля была встроена прямо в кровать. Датчиками служили элементы каркаса и вставки в белье – маленькие прямоугольники более плотного, чем простыня или наволочка материала. Основание кровати представляло собой мультископ – комплексный прибор, с помощью которого можно отслеживать состояние органов. Спинка кровати служила антенной.

Система беспроводная, данные с антенны поступали на диагностический пульт, расположенный в комнате медсестры. Здесь постоянно дежурил врач. Перед ним на столе стояли два монитора. На одном отражались данные датчиков, на другом передаваемая мультископом информация.

Сейчас врач – молодой человек в белом халате и светло-зеленой пилотке – внимательно смотрел на мониторы. И то, что он видел, ему не нравилось. Пациент был в крайне плохом состоянии. Можно сказать – паршивом.

Изношенное сердце, истончившиеся сосуды, плохо работающие печень, селезенка, почки… Отвратительное кровоснабжение мозга, повышенное давление, причем прилично повышенное. Организм истощенного и в принципе доживающего последние дни человека.

– Что там? – раздался над ухом мягкий голос.

Врач повернул голову. В кабинет вошла медсестра. На ходу сняла пилотку и расстегнула пуговицу халата.

– Ничего хорошего. Если бы он отказался ехать сюда, то протянул от силы день-два. Сейчас его организм поддержан стимуляторами и неоплитом. И то едва работает. Я видел, как он упал в кровать. Состояние нестабильное. Возможно, он уже решил, что умер…

Медсестра подошла к столу, посмотрела на мониторы и пожала плечами.

– Что он думает сказать сложно. Но он и вправду был плох. Наверное, ночью надо будет делать дополнительные инъекции…

Врач неопределенно покачал головой.

– Видно будет. Пока он спит.

Врач повернулся к девушке.

– Можешь отдыхать, до смены еще четыре часа.

– Не хочу. Я днем специально выспалась, чтобы эту ночь быть бодрой. Как-никак первая ночь пациента здесь. Самая трудная.

– Самая трудная будет потом, на пике процедур. Вот тогда глядеть в оба. А пока стабильно-тяжелое положение, без неожиданностей.

Медсестра подошла к холодильнику, открыла верхнюю дверцу.

– Пить хочешь?

– Яблочный сок. Кстати, ты не видела, всех пациентов привезли?

– Десятерых. Еще четверо прибудут к ночи. Издалека везут.

Врач взял протянутый медсестрой стакан и опять повернулся к мониторам. Медсестра присела на соседнее кресло, отметила показания датчиков и отпила из бокала. Первое дежурство началось…

Будущих пациентов пансионата свозили из центральных областей России: от Курска до Перми. Приглашать ветеранов из более отдаленных мест не стали из-за временных рамок доставки. Везли всех в специальных автобусах. В самолет ведь древнего старика не посадишь, не долетит.

Уже вечером пришел автобус с последним ветераном из Смоленска. Его, как и других, разместили в коттедже, приставили медсестру и дежурного врача.

Кто-то из ветеранов сразу лег спать, кто-то попросил ужин. Окончательно все улеглись только к закату. Главный врач пансионата, совершив обход, собрал персонал в своем кабинете.

– Итак, все на месте. Судя по результатам первичных осмотров, в критическом положении трое. Еще четверо больны. Остальные в более или менее стабильном состоянии. Есть замечания или вопросы?

– Пожалуй, нет, – ответил за всех заместитель главврача. – Будут сложности с некоторыми пациентами, но в целом все нормально. Справимся…

– Справимся, – кивнул главврач. – Утром проводим полное обследование, назначаем процедуры. Напоминаю, предельное внимание к каждому пациенту. Никто ни на одну минуту не должен оставаться без контроля…

Отпустив сотрудников, главврач связался с непосредственным начальником. Им был представитель фонда «Реабилитация» Константин Лянерс.

Лянерс находился в своей комнате на третьем этаже главного корпуса. Сидел за компьютерным столом из темно-зеленого полупрозрачного пластика и пил кофе. Взгляд скользил по строчкам текстового файла. Когда тренькнул звонок входной двери, он, не оборачиваясь, громко сказал:

– Добрый вечер, Сергей Владимирович. Жду вас.

Главврач прошел в комнату, сел на диван, откинулся на высокую спинку и довольно закрыл глаза.

– Ну, кажется, все. Собрали.

– Жаль, что не всех. Но тут уж ничего не поделать. – Лянерс посмотрел на собеседника. – Кофе хотите? Здесь замечательный кофе. Мне нравится со сливками.

– Давайте. А мы не можем пригласить других ветеранов вместо тех шестерых?

– Нет смысла. Да и времени. Пока найдем людей, чтобы подходили по всем параметрам, пока проверим. Мы и этих-то с трудом отыскали. С окончания войны прошло шестьдесят три года. Подавляющее большинство ветеранов умерло. А те, кто жив, в основном мало принимали участия в боевых действиях. Тыловики, снабженцы, вспомогательные службы. Они не подходят по определению.

– Да, отыскать живых ветеранов, имеющих опыт боевых действий, сложно, – вздохнул главврач. – Ну где там кофе?

Лянерс пошел на кухню. Главврач преследовал за ним.

– Заезд прошел спокойно, – высыпая из кофемолки в джезву перемолотые зерна, говорил Лянерс. – Охрана выставлена. Продовольствие, медикаменты, оборудование на месте. Организационную часть мы выполнили. Теперь ваш черед.

– Утром начнем, – отозвался главврач.

– Каково состояние пациентов?

– По-разному. Большинство на пороге кризиса.

Лянерс подождал, пока кофе сварится, ловко перелил его в чашку. Вопросительно глянул на врача.

– Две ложки, – ответил тот на немой вопрос.

– А сливки?

– Благодарю, не надо. Я привык так.

– Может, коньяк?

– Не стоит. Мне нравится чистый кофе.

– Ну и я еще одну, за компанию. Не возражаете?

Главврач усмехнулся.

– Это вы меня как врача спрашиваете?… Как врач не возражаю, ваш организм стерпит и не такое. А как гость рекомендую – одному пить как-то…

Лянерс дотянулся до пульта и включил музыкальный центр. Зазвучала иностранная музыка.

– Как себя чувствует Титов? – спросил Лянерс.

– Плох. Михаил говорит, что тот лег умирать.

– Настолько далеко зашло?

– Еще сутки, и он бы умер. Мы вытащили его буквально в последнюю минуту. Девяносто два года, два ранения, одно тяжелое. Нервная работа, усталость. Как еще дотянул до такого возраста!

– Ну, это уже отдельный вопрос. С ним видимо будет трудно…

– Да нет, – главврач сделал острожный глоток и одобрительно покивал, кофе был замечательный. Быстро Лянерс научился его готовить. – Он отстанет от графика только вначале, а потом наверстает.

– Надеюсь. Вопросов ветераны много задавали?

– Сегодня нет. Вопросы будут потом. И чем дальше, тем больше.

Главврач поднял чашку, вдохнул, ловя аромат напитка, и сделал еще один глоток.

– Надо подумать, когда мы им все расскажем.

Лянерс смотрел на черно-коричневую шапку пены. Не поднимая взгляда, глухо сказал:

– Придет срок, расскажем. Сперва пусть на ноги встанут. А то сердце не выдержит.

Главврач вновь поднял чашку. Да, кофе замечательный…

4

Он проснулся внезапно, рывком. Открыл глаза и пару минут лежал, соображая, где находится. Чужая комната, незнакомая обстановка…

Потом вспомнил. И изрядно удивился. Вчера думал, что это его последняя ночь. Так паршиво было, так все болело, что смерть выглядела избавлением от мук.

«Видимо, запасец остался, не все израсходовал, – без особой радости подумал Титов. – Поскриплю маленько…»

Новый день, новая боль и новые мучения. И непонятно, что лучше: тьма небытия или такая вот пытка жизнью?

Он вдруг почувствовал сильную резь в низу живота. Мочевой пузырь дал о себе знать. Генерал был рад и этому – не хватало еще превратиться в младенца и испачкать кровать. Но теперь надо вставать, и быстро. Иначе резь перейдет в боль, захватит весь живот и дойдет до груди.

Не успел он придумать, как половчее встать, чтобы и голова не взорвалась болью и спину не свело судорогой, как на пороге возникла медсестра.

– Доброе утро, Илья Дмитриевич, – улыбнулась она. – Вижу, вы встали. Позвольте вам помочь?

Стыд и смущение – удел здорово организма. А когда организм на ладан дышит, эти чувства куда-то уходят. Вот и генерал не испытал даже мимолетного смущения. В конце концов, не голым его застали. Хотя старческие кости показывать всем подряд тоже хорошего мало. Как и линялые трусы, неведомо кем названные семейными. Но перед ним медработник, она и не такое видела.

Медсестра, словно прочитав мысли Титова, быстро подошла к кровати, помогла генералу сесть, потом встать. Поддержала за руку, помогла надеть халат и повела к туалету. У двери сунула ему небольшую капсулу.

– Что это?

– Примите сейчас. Сразу проглотите. Вам станет легче.

– Зачем?

Титов с подозрением посмотрел на капсулу. Маленькая, светло-желтого цвета, какая-то маслянистая.

– Давайте считать, что курс процедур начат. С этой капсулы. Ладно?

Голос медсестры был ласковым и чуточку насмешливым. Титов не нашелся, что сказать. Бросил капсулу в рот. Против ожидания она легко проскочила в глотку, не вызвав неприятных ощущений.

Медсестра помогла генералу зайти в туалет и закрыла за собой дверь.

Санузел представлял собой довольно просторное помещение. Унитаз, раковина, какие-то настенные колбочки. Два поручня, чтобы легче было вставать. Все сверкает чистотой, словно здесь только что провели уборку.

Стульчак, сделанный из упругого материала, оказался неожиданно теплым. Генерал сел, закрыл глаза и вдруг подумал, что этот день он переживет. И то ладно…

Едва выйдя из клозета, Титов попал в цепкие руки последователей Гиппократа. Насколько они цепкие, генерал почувствовал на себе.

Сначала его накормили. Завтрак состоял из овощного салата, маленького стакана разведенного водой сока и… двух таблеток. Дав пять минут переварить еду, генерала отвезли (именно отвезли, на небольшой крытой машине типа кара) в корпус. На обследование.

Титов по роду своей службы не раз проходил медобследования и считал, что знает о них достаточно много. Но думал он так до сегодняшнего дня.

Его просвечивали на каких-то аппаратах, заставляли глотать пилюли и отслеживали их путь по компьютеру. Взяли все анализы, какие только можно взять. Осмотрели зубы, ногти, веки. Проверили уши, рот, нос. Изучили внутренности. Каким-то хитрым образом взяли образцы костной ткани.

Словом, вертели, как хотели и как могли. Но при этом ни разу не сделали больно. Даже когда брали кровь и образцы кожи. Не создали никаких неудобств. И вообще большую часть времени Титов провел в кресле. Если это чудо конструкторской мысли, нафаршированное техникой под завязку, можно назвать креслом.

Генерал не испытывал никаких неудобств. Странным образом практически ничего не болело. Он уже отвык от такого состояния и к собственному удивлению на середине осмотра задремал.

Занималась им целая бригада врачей. Обращение предельно вежливое и приветливое. Генерал и не подозревал, что увидит в пансионате такое. Пожалуй, удивление было единственным чувством, которое он сегодня испытывал. Приятное удивление.

По окончанию осмотра его на той же машине отвезли в коттедж. Медсестра (Тоня ее звать вроде) ждала на кухне с готовым обедом. А после еды отвела в спальню – отдохнуть. Титов, полный удивления, даже не спросил, что будет дальше. Он чувствовал приятную усталость и заснул почти сразу после того, как лег в кровать. Никаких мрачных предчувствий на этот раз не было.

На улице стояла прекрасная погода, но уставший Титов не обратил на это внимания. У него не было сил даже выглянуть в окно.

А если бы выглянул, то увидел бы, как по широкой дорожке неторопливо прохаживается одетый в длинный халат человек. Единственный из всех пациентов пожелавший совершить пешую прогулку после долгого осмотра.

Тем единственным пациентом был Михаил Иванович Платов. Через месяц ему должно исполниться восемьдесят пять. Однако, несмотря на солидный возраст, чувствовал он себя довольно сносно. По крайней мере совершал ежедневные получасовые прогулки.

Наперекор врачам, уговаривавшим его полежать после медосмотра, Платов вышел во двор пансионата. Бродя по широким дорожкам, с удовольствием вдыхал свежий лесной воздух и смотрел на чистое небо. Для него, коренного южанина, родившегося и выросшего на берегу Черного моря и только год назад переехавшего к родне под Тамбов, здесь все еще было в диковинку.

Платов до сих пор жалел, что уехал из Геленджика, где прожил почти восемьдесят три года и где мечтал окончить земной путь. Но родственники настояли. Родня, правда, дальняя и по линии жены, умершей пять лет назад. Но все же свои люди.

Платов думал, что взяли они дряхлого старика к себе из-за его дома в пяти шагах от моря. Хороший такой дом, крепкий. И участок большой. Да, причина принять такого родственника была. Но Платов не возражал. Пусть будет так. Только попросил, чтобы похоронили его дома. На кладбище, где лежат родители, младший брат, сын и жена. Все близкие, дорогие ему люди. А как попадет туда и он, так и кончится род Платовых. Обидно, но что поделать?

Ветеран медленно бродил по дорожке, глядя по сторонам. Иногда останавливался, закрывал глаза и делал сильный вдох. Воздух здесь свежий, мягкий. А там, дома, он другой: солоноватый, с привкусом йода. Самый лучший воздух на свете.

Последние годы Платов любил сидеть у себя во дворе за столом и, глядя на море, вдыхать морской воздух. Почему-то именно он напоминал о молодости. И о войне…

Его призвали в начале сорок второго. После короткого обучения он попал в запасной полк, а оттуда в триста пятый батальон морской пехоты, которым командовал Цезарь Куников. В сорок третьем во время десантной операции Платов был ранен. Провалялся в госпиталях три месяца. Оттуда его отправили на курсы младших лейтенантов. После их окончания вновь попал в морскую пехоту. Войну закончил в Германии. А демобилизовался в сорок седьмом, в звании лейтенанта.

Ему, наверное, везло на войне. Ранен был дважды, но не сказать что очень тяжело. А так пули и осколки обходили молодого взводного, и смерть хоть и бродила по пятам, заглядывала в глаза, но с собой не забрала.

Однажды вражеский снаряд упал прямо под ноги, обдав комвзвода грязью с ног до головы. Но не взорвался.

Бежавший рядом боец побелел и превратился в соляной столп. Едва откачали после боя, заикался еще неделю. А сам Платов хоть бы хны.

В другой раз немецкий танк наехал на окоп, где сидели Платов с ротным. И успел сделать два оборота, прежде чем его подбили пушкари.

Когда Платова откопали, первым что он увидел, было обезглавленное тело ротного. А на самом ни единой царапинки.

Уже под конец войны, в маленьком немецком городке, куда пришел его батальон, шкет из гитлерюгенда закатил длинную истеричную очередь из МГ. Прямо по шедшей по улице роте. Трое рядом с Платовым упали, сраженные пулями, а лейтенанта не зацепило. И он, не целясь, навскидку, дал очередь из своего ППС по окну, из которого строчил немецкий пацан. Попал точно в лоб.

Ходил потом смотрел. Пацану лет четырнадцать было, дите еще. Но жалости Платов не испытывал. Из троих раненых двое умерли на месте, а третий через неделю в госпитале. Какая тут жалость?

Война, как и всем ветеранам, вспоминалась Платову часто. А в последнее годы постоянно. Наверное, потому что это были самые яркие годы его жизни. А может, потому что это была его молодость?

О прошлом думали и другие ветераны. Те, кто не заснул после осмотра. Впрочем, таких было мало. Изношенные почти до предельного состояния организмы требовали покоя и расслабления. Из четырнадцати пациентов десятеро спали. Один бродил по дорожке, а еще трое лежали в постелях, глядя кто в потолок, кто на висевшую на стене картину.

По странному совпадению все вспоминали прошлое. Оно сейчас для стариков было более реально, чем настоящее. О приезде в пансионат никто не думал. Да и не происходило пока ничего интересного. Ничего из ряда вон выходящего.

– Разрушение иммунной системы, частичный отказ внутренних органов, нарастающее усыхание мозга, пораженная сердечнососудистая система. В принципе ничего из ряда вон выходящего. Старость во всей своей неприглядной красе. Добавьте ко всему прочему ранения, у кое-кого неправильно и не до конца залеченные в свое время.

Главврач обвел взглядом присутствовавших на расширенном совещании врачей и после паузы продолжил:

– Цель первого этапа: прекращение процесса старения, активизация защитных функций, включение механизма саморегуляции. Как всегда первый этап самый сложный и тяжелый для пациентов. Ни на миг не ослаблять контроля! Эта неделя будет нелегкой…

Медицинские процедуры – неотъемлемая часть пребывания в санатории или пансионате. Так что Титов был настроен на все эти осмотры, проверки, сеансы. Его ждали шприцы, таблетки, напичканная электроникой аппаратура, на которой старое больное тело будут просвечивать, прослушивать, прогревать, облучать.

«Зачем? – задавал он себе вопрос. – Продлить дряхлое существование еще на год, два? Еще четыреста-пятьсот дней шаркать ногами по полу, слезящимися глазами смотреть в окно и нагружать изношенные мозги воспоминаниями… Надо ли?»

Теперь Титов не знал. И если спросили бы сейчас, поехал ли он в пансионат, генерал мог и передумать. Но раз уж он здесь, надо терпеть. А терпеть было что…

По кабинетам его не водили, а возили. На каталке. На очень удобной, мягкой и уютной каталке. Какую не увидишь ни на улицах, ни в дорогих больницах.

В одном кабинете заставили проглотить несколько капсул. В другом уложили на стол и просветили тело с помощью некоего аппарата. В третьем сделали две инъекции. Причем генерал ничего не почувствовал, ему просто сказали об этом.

А потом привезли в бокс, где стоял огромный агрегат наподобие барокамеры. Титова уложили на стол, надвинули на глаза повязку, прикрепили к рукам, ногам и животу датчики и вкатили стол в камеру.

– Расслабьтесь, Илья Дмитриевич, – сказал врач. – Это длительный сеанс. Вы можете отдохнуть и поспать.

– Я здесь всю ночь буду лежать? – осведомился генерал.

– Нет, три часа. Никаких неприятных ощущений не будет.

Титов промолчал. Он хотел было спросить, что за процедуры проводят и что это за агрегат. Но потом передумал. Какая разница? Хуже они, во всяком случае, точно не сделают. Ибо хуже не бывает.

И он заснул под едва слышимый гул, который странным образом успокаивал и убаюкивал.

Генерал уже несколько раз сталкивался на улице и в корпусах пансионата с другими пациентами, такими же, как и он, древними стариками. Выглядели они не лучше него – морщинистые лица, седые волосы на затылке и над ушами, а то и вовсе лысые, глубоко проваленные глаза, тонкие шеи, извитые венами руки, высохшие тела.

Он замечал соседей, но никаких попыток заговорить не предпринимал. Да и сил, честно говоря, не было.

Разговоры врачей Титов не слушал, в суть процедур не вникал, реагировал только на прямое обращение. И вообще первые дни находился в полусне. Что такое скармливали ему, что генерал все время буквально спал на ходу? Снотворное какое, что ли?…

Просыпался только когда хотел в туалет. На обед, завтрак и ужин его будили. Помогали переодеться, обуться. Даже брили.

В другое время Титов бы рассердился на такую опеку – тоже мне, младенца нашли! – но сейчас молча делал что говорили. Напрягать мозги, думать, оценивать не хотелось.

Такая идиллия продолжалась четыре дня. А утром пятого он проснулся от странного ощущения в груди. Что-то здорово давило, да еще как будто жгло. Генерал открыл глаза, откинул легкое одеяло и посмотрел на грудь. Он спал в тонкой пижаме из какого-то приятного на ощупь и совершенно невесомого материала.

Титов положил руку на грудь, прислушался к себе. Определенно давило, причем сильно. И вообще было очень неприятно. Боль в позвоночнике отдавала в затылок и виски.