Страх (сборник) Хруцкий Эдуард

– Глухо, как в танке.

– Ты остаешься?

– Сейчас поеду поговорю с орудовцем и на Петровку.

– Поехали вместе.

В машине Серебровский достал папиросы, протянул Данилову.

– Спасибо, Сережа, у меня во рту и так горько.

– Пил вчера?

– Нет, перекурился.

– Неужели у тебя никакой зацепки нет?

– Есть.

– Не томи.

– Они газовые щипцы с собой взяли, значит, знали точно о висячем замке. Ключ от него у зампреда исполкома был, а второй ключ у убитой.

– Наводка?

– Чистая.

– Ну и слава богу. Значит, найдем.

– Не сглазь.

Серебровский засмеялся.

На углу Верхней Масловки, прислонившись к коляске «харлея», стоял старшина. Увидев машину с милицейским полковником, он вытянулся и бросил руку к козырьку.

– Подойдите, старшина, – приказал Серебровский.

– Товарищ полковник…

Серебровский махнул рукой, мол, потом, не на строевом смотре.

– Слушаю вас.

– Скажите, Старков, почему вы обратили внимание на ту полуторку? – спросил Данилов.

– Конечно, баллон газогенераторный, а потом… – Старшина задумался.

Данилов достал портсигар. Луч солнца зайчиком преломился на нем.

– Есть, товарищ… – Старшина замялся.

– Подполковник.

– Товарищ подполковник, у него на радиаторе собака никелированная.

– Какая собака? – удивился Данилов.

– Ну, как на «линкольнах».

– Вот за это спасибо, старшина. Вы нам здорово помогли.

В кабинете было прохладно. Свежий воздух разогнал никотиновую горечь, которая, казалось, впиталась в стены. Данилов снял пиджак, повесил на стул. Но надел его снова и пошел в столовую.

За крайним столом сидела компания оперов и говорила о чем-то веселом. Душой, конечно, был Никитин, он рассказывал что-то, жестикулируя руками. Данилов подошел. Все встали.

– Может, и мне расскажешь, – он посмотрел на наглое лицо Никитина, – я тоже посмеюсь.

– А чего рассказывать, товарищ подполковник, я след этого уркагана в Кунцеве нашел. Бабу, подельщицу, привез и барахло с разгонов.

– Откуда знаешь, что с разгонов?

– Так меха все согласно описи изъял.

– Молодец, каков молодец! Да вы садитесь, ребята.

– Что вы так поздно пришли, товарищ подполковник? – спросил один из оперативников. – На кухне ничего не осталось.

– Ну, это мы посмотрим, – усмехнулся Никитин. – Дайте мне талоны, Иван Александрович.

Никитин исчез в маленькой двери, ведущей в подсобку, и через несколько минут подавальщица Варя принесла Данилову наваристый борщ, макароны с тушенкой и кисель из порошка.

– Вот что такое ОББ, мужики, – повернулся к компании Никитин. – Когда мне доложить, товарищ подполковник?

– Пока я ем, Коля, волоки всю хурду-мурду в мой кабинет. На ключ.

Никитин разложил добычу на диване и столе.

– Да, – Данилов покрутил головой, – целый универмаг. Молодец. Где арестованная?

– Дозревает.

– Ты к ней кого подсадил?

– Аллу.

– Эта сработает. Пусть до ночи посидит, а потом ты ее из камеры дерни.

– Понял.

Зазвонил телефон.

– Данилов.

– Иван Александрович, – говорил замнач московской милиции, – Никитин в твоем отделе?

– Да.

– Из Кунцева благодарственное письмо прислали, он двух урок взял с поличным. Мы приказ готовим о поощрении. Он все еще в общежитии?

– Да, товарищ полковник.

– Пусть за ордером на комнату зайдет. Повезло ему – в Столешниковом жить будет, обрадуй парня.

Данилов положил трубку, посмотрел на Никитина. Не понравился Кольке взгляд начальника, ох не понравился. Видать, кто-то капнул ему по телефону.

– С каких пор ты, Никитин, таким скромным стал? – прищурился Данилов.

– А что случилось, товарищ подполковник?

– Ты в Кунцеве двух урок заловил и молчишь.

– Урок! – Никитин засмеялся. – Хива типичная, шпана мелкая. Ну, полез один с ножом, я ему руку прострелил.

Данилов посмотрел на Никитина. Приятен был ему этот парень, хоть и намешано у него в голове было всякого. Но был он отважен и непримирим к преступникам. Перед войной работал опером в Туле, потом воевал, был ранен. У Никитина преобладало одно качество. Настоящим мужиком он был. Надежным товарищем, честным парнем, который не продаст в трудную минуту и горе с тобой разделит.

Из тех, с кем начал войну Данилов, остался один Игорь Муравьев. Погиб в сорок первом Ваня Шарапов, в сорок втором застрелил сволочь Музыка Степу Полесова, лежат они – один на Ваганьковском, второй в райцентре. Остался один Игорь. Но это был уже не тот Муравьев, который пришел в ОББ в сороковом.

Тесть его Фролов сильно в гору пошел, стал генералом и замнаркома. Изменился Муравьев, незаметно, но изменился. Иначе к нему стало относиться руководство милиции. Все чаще посылали его на всевозможные торжественные заседания. А тут и медаль партизанскую дали. За дело «докторов» всем работникам дали медаль «За боевые заслуги», а Муравьеву – орден Красной Звезды.

Данилов хотя и отгонял от себя дурные мысли, но все-таки стал держаться с Игорем осторожнее. Да и обстановка в отделе стала немного напряженной, ребята не хотели работать под командой Муравьева.

Вхождение во власть – дело азартное, пьянящее. Муравьев уже стал на первую ступень черного хода. Жил он теперь в роскошной квартире тестя, пользовался его служебной машиной, паек на семью давали правительственный, форму Игорь шил в литерном ателье.

А сыщики – народ остроглазый. Все замечают сразу. И образовалась некая пустота вокруг капитана Муравьева. А он не замечал этого. Потому что компания у него нынче стала другая.

«Ну что ж. Я ему не судья. Пусть живет как знает».

Об этом подумал Данилов, глядя на наглую фиксатую улыбочку Никитина.

– Коля, – Данилов закурил, – ты здорово поработал. Завтра вызовем Любимова, ты ему весь мех вернешь. И напишем об этом в нашей многотиражке.

Никитин даже зарделся от удовольствия.

– А теперь ты всю эту хурду собери и давай бабу эту сюда.

КПЗ, конечно, не санаторий, но, чтобы так человека размазало за несколько часов, Данилов видел нечасто.

Перед ним сидела трясущаяся, практически потерявшая человеческий облик женщина. Видимо, здорово поработали с ней две соседки, камерные агенты.

– Курите, Зацепина. – Данилов положил на стол папиросы.

Задержанная промычала что-то невнятное, с ужасом глядя на него и Никитина.

– Никитин, у тебя сало осталось? – спросил Данилов. – Сделай бутерброд.

– Мигом. – Никитин выскочил за дверь.

Данилов встал, открыл сейф, вытащил из глубины бутылку пайковой водки, налил полстакана. Появился Никитин с бутербродом.

– Выпейте, Зацепина. – Данилов придвинул ей стакан.

– Да пей, Татьяна, пока мы добрые, а то сомлела совсем, – засмеялся Никитин.

Колька взял стакан, посмотрел на него с жалостью и протянул Зацепиной.

Она взяла его, но никак не могла поднести ко рту, больно уж тряслись руки.

– Вот же несчастье мое. – Никитин взял ее за руку и почти насильно вылил водку ей в рот.

Зацепина глотнула, закашлялась.

– Зажуй сальцем. – Никитин сунул ей бутерброд. – Зажуй.

Алкоголь сделал свое дело, и через несколько минут Зацепина начала приходить в себя. Глаза стали осмысленными, на лице даже алые пятна пошли.

– Ну вот, так-то и лучше, – усмехнулся Данилов. – Вы, Зацепина, вляпались в историю поганую. И теперь от вас зависит, как ваша дальнейшая жизнь сложится. Пугать я вас не стану. Скажу, что мы занимаемся делом, связанным с убийством.

– Я… я… – выдавила Зацепина.

Данилов достал фотографию убитого.

– Знаете этого человека?

Зацепина кивнула.

– Мы с тобой, Татьяна, – Никитин подвинул к ней свой стул, – по-хорошему, по-доброму говорим. Выложи все, и на душе полегчает. Как фамилия-то Славы?

– Андреев.

– Вот и хорошо. А живет он где?

– В Сукове.

– Это по Киевской дороге?

– Ага…

– В самой деревне? – спросил Данилов.

– Да.

– Вы там были?

– Дома у него – нет.

– Откуда знаете, что он из Сукова?

– Мы к деревне на машине подъезжали.

– На какой?

– На Гришиной.

– Кто такой Гриша?

– Друг Славы.

– Фамилия?

– Не знаю, его Батоном они звали.

– Что за машина?

– «Эмка» белая.

– Номер?

– Не знаю.

– Кто еще был?

– Петр Нефедович.

– Кто это?

– Фотограф.

– Фамилия?

– Не знаю.

– Адрес?

– Не знаю я, – зарыдала Зацепина.

– Да погоди ты, Татьяна, не голоси. На, курни лучше, успокойся. – Никитин взял папиросу, прикурил, сунул задержанной в рот. – Вот затянись, табак, он, знаешь, помогает сильно. Молодец. Хорошо нам помогаешь. Так и живи дальше.

Зацепина глубоко затянулась несколько раз и немного успокоилась.

– Так где же нам найти Петра Нефедовича? – спросил Данилов. – Может, что припомните?

– Он где-то в фотографии работает.

– Да, негусто, – усмехнулся Данилов. – А какой он из себя?

– Высокий. Худой. Лет пятьдесят. Одевается хорошо.

Зацепина окончательно пришла в себя и говорила спокойно и осмысленно.

– Ну а нет ли у него примет каких-то?

– Перстень на руке носит.

– Я имею в виду родинку, шрам, след от ожога.

– Рука у него левая… нет, правая обожжена.

– Где?

– На внешней стороне. – Зацепина показала на своей руке.

– Наверняка у него там татуировка была, – сказал Никитин.

– Вещи они вам часто привозили?

– Два раза.

– Зачем?

– Чтоб я их по своему паспорту в скупку сдавала.

– Сдавали?

– Да. Можете квитанции проверить.

– Проверим. Откуда они брали вещи?

– Гриша и Слава говорили, что берут их в распределителе.

– Ох, Зацепина, Зацепина. Женщина вы умная, торговый техникум закончили, неужели вы им верили?

– Нет. – Зацепина опять зарыдала.

– Вот в том-то и дело.

– Я заработать хотела.

– Ладно, идите в камеру. Подумайте. Завтра следователь прокуратуры допросит вас по всей форме. Говорите с ним как на духу. Это ваш единственный шанс избежать сурового наказания.

Конвоир увел задержанную.

– Ну что, Коля, по коням.

– Понял, Иван Александрович.

– Белая «эмка», Суково и фотограф.

Никитин ушел.

Данилов вышел из-за стола и пересел на диван. Откинулся, вытянул ноги.

«Вот же день какой суматошный выдался. Сколько всего в него вместилось. Спортобщество, разговор со Свиридовым, потом трупы на Башиловке. Допрос Зацепиной. Но главное – вышли на разгонщиков. Вышли. Этот фотограф, конечно, никакой не Петр Нефедович. Наверное, он и есть наводчик. Пожилой. Значит, из старой знакомой клиентуры. Надо пойти к Серебровскому пошептаться. Он многих помнит».

Муравьев

«Хорош Данилов, ничего не скажешь. Уехал, а три трупа мне оставил. Неужели эти разгонщики недоношенные важнее, чем бандиты? Правда, начальник отдела почему-то эти два дела объединил, но, видать, возраст сказывается. Сорок четыре года – это уже срок. Устал, видно, Данилов. Да и как не устать, когда он с восемнадцатого года жуликов ловит. Двадцать шесть лет одно и то же. Неужели и мне уготована такая судьба?»

Раньше Игорь искренне восторгался Даниловым, подражал ему, во всем старался брать с него пример.

Но это раньше было. Когда он другой жизни не видел. Сейчас Игорь Муравьев жил как бы в двух разных измерениях. Один работал. А второй – дом и все, что связано с ним.

Тесть получил дачу в Барвихе, и там вечерами собиралась приятная компания молодых людей, чьи отцы были руководителями страны. В основном молодые офицеры, слушатели Военно-воздушной академии им. Жуковского. Правда, были и ребята, все младшие лейтенанты, из Военного института иностранных языков.

Вечерами танцевали под пластинки запрещенного Лещенко. Выпивали в меру, за девушками ухаживали. К Игорю в компании относились с почтением. Он был работником органов, летал во вражеский тыл, брал бандитов, имел боевые ордена.

Приятель тестя, сосед по даче, генерал-полковник, зав административным отделом ЦК, в прошлый выходной зазвал Игоря на чай и сказал ему:

– В начале следующего года получишь майора. Выдвинем тебя на начальника отдела. Потом на такую же должность в наркомат. Года через три-четыре станешь генералом.

Вот такой жизнью нынче жил Игорь Муравьев. Поэтому скучно ему было ловить эту нечисть. Втайне он мечтал не о наркомате внутренних дел, а о службе в госбезопасности, вот там-то он себя сумел бы проявить по-настоящему.

А дело словно специально само шло к нему в руки. Машину нашли через час, брошенную в роще у Дмитровского шоссе. А еще через час из облугрозыска сообщили, что принадлежала она колхозу «Путь Ленина» под Кучином, убитого водителя Бориса Анастасьевича Громова, инвалида войны, нашли в кювете между Обирановской и Кучином.

* * *

Игорь поехал в облугрозыск к замначальника Скорину. Его люди работали на месте преступления. Громов был убит ударом ножа под левую лопатку. На месте преступления были сняты три следа, а главное, найдена зажигалка, на которой четко отпечатался большой палец.

– Мы этот пальчик быстро установили и ничего хорошего не обнаружили, – усмехнулся Скорин. – Ты, Муравьев, о Леньке Греке слышал?

– Нет, Игорь Дмитриевич.

– Зловредный урка. В сорок втором мы его повязали, уж не знаю, как он из лагеря в штрафбат загремел. Только до фронта не доехал, сбежал с этапа под Клином. Вот зажигалка эта.

Скорин открыл стол и положил на зеленое сукно большую плоскую зажигалку. С одной стороны она была покрыта затейливой инкрустацией, на другой была выгравирована надпись: «Лёне от Лиды на память».

– Игорь Дмитриевич, я мог бы взять эту зажигалку на час?

– А почему нет. Пиши расписку.

* * *

Мартынову Игорь нашел в будке киномеханика. Они прошли в кабинет директора кинотеатра, и Муравьев положил на стол зажигалку.

– Знакома? – спросил он.

– Да. Я ее Лене подарила.

– Откуда она у вас?

– Купила на Тишинке.

– Где гравировку делали?

– В Столешниковом.

– Давайте запишем показания.

По дороге в областное управление Игорь с раздражением думал о правоте Данилова. За все время работы с ним он ни разу не построил неправильной версии. Что и говорить, талантливым сыщиком был Данилов. Есть известные теноры, писатели, драматические актеры. Его начальник становился на одну ступень с ними. Правда, почета и славы у него было немного. Да и чин невеликий. Другие вон давно в полковники вышли, а кое-кто и в комиссары. А он носит свои две звезды и доволен.

«Нет, МУР не для меня. Конечно, для дальнейшей службы очень неплохой трамплин. Скоро я стану замначальника отдела, потом начальником. Ну а там посмотрим». Теперь он не злился на Данилова, что тот кинул ему это дело. За Грека вполне при его связях можно орденок получить. И дело-то как удачно сложилось, само в руки идет.

Никитин

Ребята из ОРУДа быстро нашли белую «эмку». Но тут загвоздочка получилась. С первых дней войны почти все личные автомобили были переданы в Фонд обороны. По Москве их осталось – по пальцам перечесть. Правительство вернуло машины пожилым актерам, старикам академикам, большевикам-каторжанам.

А вот с белой «эмкой» совсем дело дрянным оказалось. Ее полковник Василий Сталин подарил руководителю джаз-оркестра Гаранину. По слухам, именно Гаранин со своими музыкантами играл на всех гулянках сына вождя.

Сам Гаранин на ней не ездил, и носился на дареной машине его сын Игорь, студент юридического института. На фронт его не взяли, так как всесильный полковник пробил ему бронь до окончания учебы. В настоящее время Василий Сталин командовал авиационной дивизией. Гаранин-старший был аттестован вместе со своими джазистами и находился на фронте рядом с сановным сыном.

Игорь Гаранин проживал в доме номер 3 по Малому Николопесковскому переулку. Там же в гараже держал машину.

Никитин, выяснив все это, пошел к Данилову и застал у него Муравьева, заканчивающего доклад.

– Молодец, Игорь, – сказал Данилов, – начинай отрабатывать версию Леньки Грека. И докладывай. А ты, Никитин, все в машине расскажешь.

Данилов и Никитин

– Куда едем, товарищ начальник? – спросил Никитин.

– В Суково, Коля.

– Ясно.

– Докладывай.

Рассказ Никитина особой радости у Данилова не вызвал. Перспектива вязаться с полковником, а может, уже генералом Сталиным-младшим особой радости не вызывала. Данилов кое-что знал об истории с джазом и гулянками лихого летчика.

* * *

Серебровский поведал ему, что Василий Сталин, окончив летную школу, сразу получил капитана и был направлен в штаб ВВС. Началась война, он привинтил к петлицам вторую шпалу и занял генеральскую должность инспектора авиации. Проживал он в Доме Правительства на Серафимовича, два. В одной из комнат, а было их четыре, постоянно находился джаз Гаранина. О кутежах и пьянствах в его квартире на пятом этаже ходили по Москве легенды.

Известные писатели, журналисты, актеры, спортсмены, военные считали для себя за честь быть приглашенными к нему.

Надо сказать, что Дом Правительства строили странно. Не учитывая акустического эффекта.

Страницы: «« « 23456789 » »»