Поиски в темноте Тодд Чарлз

– Хорошо… опять придется просить подкрепление! Мне казалось, я ничего не упустил. Но, наверное, вы правы. Нам не помешает восстановить все его передвижения за два дня.

Он бросил на Ратлиджа оценивающий взгляд. Не суетится… и свое дело знает, тут не может быть никаких сомнений. Стремится проверить все до последней мелочи, что понятно – ведь и сам Хильдебранд славился своей дотошностью. Конечно, смысл в его предложении есть. На месте Ратлиджа он и сам поступил бы так же. Хорошо, что приезжий из Лондона не потребовал себе отдельный кабинет и сержанта в помощь. Сразу видно, он не командовать сюда приехал и не путаться у них под ногами. Он понимает, что здесь не его территория… Однако держится он как-то отстраненно. Такого не рискнешь в конце дня пригласить на кружку пива. И чувствуется в нем какая-то затаенная боль… Может, он еще не до конца оправился после военных ран? Вон какой тощий, и глаза усталые, затравленные…

Хильдебранд вздохнул. Здоровье приезжего – не его дело. Куда больше его заботит собственная репутация.

Ратлидж как будто не пытается совать нос в его дела, но ведь никогда не знаешь заранее. Хильдебранду уже рассказали о корнуолльском деле, которое раскрыл Ратлидж. Все начиналось вполне просто – и вот как обернулось! Что ж, в Скотленд-Ярде скоро поймут, что у них в Синглтон-Магна полиция свое дело знает.

С приезжим инспектором нужно для виду соглашаться, а поступать так, как сочтешь нужным. И надеяться, что в Лондоне хватает забот без того, чтобы решать, кто где главный.

«Будь осторожнее, старина!» – довольно спокойно предупредил Хэмиш.

Ратлидж кивнул, отвечая одновременно и Хэмишу, и Хильдебранду.

* * *

Вечером наконец повеяло свежестью. Ратлидж сел в автомобиль и поехал по дороге, ведущей к полю, где нашли тело миссис Моубрей. Косые лучи солнца, освещавшие западный край неба, золотили деревья, колокольни и крыши домов, придавая местности вид вечный и безмятежный.

Нужное место он нашел без труда. Пшеничное поле раскинулось на пологом склоне холма. Дорога как будто разрезала его пополам. На краю поля по ту сторону дороги виднелись заросли кустов. За ними Ратлидж увидел рощу и ручеек. Еще дальше виднелась высокая колокольня Синглтон-Магна. Городок отсюда совсем близко, если идти по прямой, а по дороге до него мили четыре.

Ратлидж остановился и вылез из автомобиля. Невдалеке он увидел развилку и старый указатель с названиями деревень, которых отсюда не было видно, потому что дорога поднималась в гору.

Любуясь золотым вечерним светом, он подумал: неплохое место для убийства. Очень тихое и уединенное. С другой стороны, именно поэтому… каким образом здесь оказались Моубрей и его жертва? Или они вместе пришли сюда откуда-то еще?

«Ты не получишь ответов от того бедняги, что сейчас сидит в тюремной камере, – напомнил ему Хэмиш. – У него с головой не все в порядке».

И Ратлидж согласился с Хэмишем.

Дело, такое на первый взгляд простое и близкое к раскрытию, могло закончиться полным провалом из-за того, что у них нет самого главного. Не найдено орудие убийства. Неизвестен мотив преступления. Кроме того, непонятно, как, когда и где оно было совершено.

«Да, – отозвался Хэмиш, – сломленного человека легко жалеть… Если только он не заклеймен как трус…»

Ратлидж поморщился и повернулся спиной к машине и лицом к полю. «Почему именно здесь?» – спросил он себя. Верно ли, что жена Моубрея бежала от него, а здесь он ее настиг? Случайной ли была их встреча?

Ну ладно… Откуда она бежала?

Чтобы найти детей, придется понять, откуда шла их мать и как Моубрей ее нашел.

Ратлидж не заметил поблизости ни одного убежища, где могла бы спрятаться испуганная, усталая женщина с двумя маленькими детьми.

Он попытался представить их себе: дети плачут, они устали и хотят пить. Мать изо всех сил старается их утешить и вместе с тем заставить замолчать. А мужчина – кто он ей? Муж? Любовник? Наверное, он нес девочку на руках, а мать вела за руку мальчика. Четыре мили… не слишком большое расстояние. Им, наверное, хотелось очутиться как можно дальше от Синглтон-Магна и от преследующего их человека. Неожиданно Ратлидж сообразил: беглецы не решались попросить проезжающих подвезти их. Они боялись заходить на окрестные фермы даже для того, чтобы попросить воды или дать отдохнуть детям. Они не хотели наводить Моубрея на свой след.

Моубрей нашел беглянку через два дня…

А если все было совсем не так? Интересно, где они собирались сойти с поезда? Может быть, они ехали на побережье или в любой городок между Дорсетом и побережьем. Или еще дальше – в Девон, даже в Корнуолл. Допустим, они ехали на юг или даже на юго-запад. Конечно, ни в чем нельзя быть уверенным, и все же… Допустим, беглецы вышли из Синглтон-Магна и отправились в ту же сторону, что и он сейчас. Где они провели предыдущую ночь?

Ратлидж набросил плащ на плечи и подошел к развилке с указателем.

Две стрелки показывали на юго-запад. Выцветшие буквы гласили: «Стоук-Ньютон» и «Ли-Минстер». Оттуда дорога, скорее всего, идет до побережья. Третья стрелка, с надписью «Чарлбери», показывала на северо-запад.

Ратлидж вернулся к полю, сплошь истоптанному сапогами поисковых партий, и зашагал к тому месту, где чернело уродливое пятно. На земле он заметил еще темные пятна. Они были почти незаметны, но он знал, что увидит их. Здесь умерла та женщина, а ее кровь впиталась в почву. И здесь ее бросили.

Он опустился на колени и долго смотрел на землю, пытаясь понять, о чем думала лежавшая здесь жертва. Хэмиш беспокойно ворочался у него в мозгу, но Ратлидж не обращал на него внимания.

Ее охватил страх. Она видела перед собой человека, жаждущего мести. Она знала, что умрет… возможно, она знала, что ее дети уже умерли или скоро умрут…

Просила ли она пощадить их? Что она ему обещала? Может быть, Моубрей хотел лишить ее чего-то еще, не только жизни? Или смерть для нее стала концом ужаса и страха – дверцей в тишину, куда до нее уже ушли дети?

Может быть, она спрятала их и спасла ценой собственной жизни? Она ведь понимала, что мертвые ничего не способны выдать и дети будут спасены… Она тянула время, надеясь, что дети успеют убежать в безопасное место.

Не потому ли убийца так зверски бил ее по лицу? Он пытался вырвать у нее правду, пытался заставить ее сказать, где те, кого он считал своей плотью и кровью…

Но земля молчала. Ратлидж тщетно пытался найти ответы в себе. Ему нужно было нечто подлинное и глубинное, способное показать ему дорогу к истине, но он ничего не чувствовал. Что бы ни привело женщину на край пропасти, какие бы чувства ни терзали ее, земля надежно хранила ее тайны.

В конце концов он встал и покачал головой. Невозможно понять, что именно здесь произошло.

«Во всем виноват я?» – спросил он. Хэмиш ответил утвердительно.

А что же думает сам Моубрей? Может быть, вместо убитой женщины попробовать понять мысли и чувства живого мужчины?

Здесь он убил ее… и бросил.

Почему? Почему не спрятал труп в пшенице, где его нашли бы только мыши-полевки и вороны? Зачем убийца бросил жертву совсем рядом с дорогой? Ведь не мог он не понимать, что фермер наверняка придет взглянуть на урожай, сразу увидит труп и поднимет тревогу?

«А он не думал ни о какой логике, – ответил Хэмиш. – Ему хотелось одного: отомстить. Он растерялся и разозлился».

– Да, – вслух согласился Ратлидж. – Он желал ей смерти, и ему было все равно, схватят его потом или нет. Когда его нашли, он мирно спал под деревом.

Со своего наблюдательного пункта он оглядывал пшеничные поля, деревья и колокольню вдали. Ничто не привлекло его внимания. Он не заметил на горизонте ни сарая, ни амбара с просевшей крышей, ни заброшенной фермы. Может быть, беглецы прятались в роще? Она не рядом с дорогой…

Добрую четверть часа Ратлидж вел поиски среди деревьев, но вышел из рощи с пустыми руками. Он не нашел ничего: ни обертки от бутербродов, ни взрытой земли, ни чемоданов…

Чемоданы!

Никто не упомянул о том, что беглецы несли с собой багаж. Может быть, его оставили в поезде? Или они тащили багаж с собой, по жаре, по пыльной дороге? Вот над чем стоило подумать. Еще один вопрос без ответа…

Запыленный, вспотевший Ратлидж вернулся к машине, доехал до развилки и повернул влево, на юго-запад.

Вскоре он добрался до двух деревень. И в той и в другой дома лепились по обеим сторонам дороги, а за ними виднелись заливные луга и фермы. В каждой деревне Ратлидж первым делом разыскивал констебля и беседовал с ним. Первого он оторвал от позднего ужина, а второй, закатав рукава рубашки, сплетничал с соседом, облокотившись на садовую ограду. Впрочем, на его расспросы оба отвечали вполне охотно.

Ратлидж узнал, что инспектор Хильдебранд, будучи человеком дотошным, уже побывал здесь; ни в Ли-Минстере, ни в Стоук-Ньютон для него не осталось ничего нового. Чужих людей здесь в последнее время не видели, в чем его дружно уверяли оба констебля. Ратлидж им поверил. Деревенские полицейские показались ему спокойными и рассудительными. Видимо, они замечали все, что происходит на их участках. Никто не находил посреди поля или под живой изгородью ничейных, брошенных вещей. Очевидно, ни одна деревня не была – вольно или невольно – причастна к трагедии, разыгравшейся в окрестностях Синглтон-Магна.

Вернувшись в машину, наслаждаясь прохладным ветерком, Ратлидж привычно слушал голос, доносившийся как будто сзади. Он отчетливо слышал шепот Хэмиша, хотя умом понимал, что это шелестит тихий дорсетский ветерок.

«Не думаю, что он так далеко забрался. Он был уверен, что его жена еще в Синглтон-Магна – ведь он целых два дня рыскал по городку и искал ее. Его многие видели. И когда за ним явилась полиция, он спал! Мы только одного не знаем: с чего он был так уверен, что найдет их именно там? Почему он считал, что местные жители прячут их от него?»

– Не знаю, – ответил Ратлидж. – В конце концов, он же нашел женщину неподалеку от Синглтон-Магна. Настиг ее в поле, там же убил и бросил. Если только…

«Вот именно – если только! А если женщину убил ее спутник, понимая, что Моубрею нужна только она… он забрал детей и был таков».

Ратлидж задумался:

– Если он убил ее здесь, в поле, на глазах у детей, неужели ты думаешь, что он смог потом уговорить их идти с ним? Он совершил страшное, кровавое злодеяние. Жертва наверняка громко кричала, когда он ударил ее первый раз. Представь, как испугались дети! Они плакали, дергали его за пальто, за руки, пытались его остановить… а потом хотели остаться с матерью, потому что не понимали, что она умерла. А если женщина стала для ее спутника обузой, почему он убил ее одну? Почему не избавился и от детей – ведь они, в конце концов, не его? Нет, так мы ни до чего не додумаемся.

«Всю правду тебе расскажут только дети – живые или мертвые».

– Знаю, – ответил Ратлидж. – Где же нам их искать?

* * *

В Синглтон-Магна он вернулся, когда уже почти стемнело, машину оставил во дворе за гостиницей. В его отсутствие к нему заходил Хильдебранд и оставил записку на бумаге с гербом «Лебедя»:

«Только что из Лондона в ответ на ваш запрос прислали дополнительные сведения о миссис Моубрей. Она родом из Херефорда. Родственников в Дорсете нет. Возможно, здесь жил, работал или имел родных ее спутник. Я навожу о нем справки».

Ответ пришел после телефонного звонка, который Ратлидж сделал в тот день. Он попросил сержанта Гибсона, которому доверял, разузнать о миссис Моубрей все, что только можно. Гибсон был человеком педантичным. Если кто-то и мог узнать что-нибудь о мертвой женщине, то только он. Жаль, что нельзя попросить Гибсона раздобыть сведения о неизвестном мужчине, ее спутнике!

Ратлидж не возлагал больших надежд и на Хильдебранда; он сомневался, что тому удастся хоть что-то выяснить, ведь им почти не с чего начинать. Возможно, пройдет не одна неделя, прежде чем они нападут на след мужчины, и то если он имеет какое-то отношение к Дорсету. Если же спутник жертвы родом из другой части Англии, на его поиски могут уйти годы.

«Если он успел убраться отсюда, его с детьми наверняка спрячут родные или друзья», – сказал Хэмиш, когда Ратлидж поднимался к себе в номер, перескакивая через две ступеньки.

– Очень может быть, – вслух согласился Ратлидж, забывшись. – Если только они не знают, что Моубрей сидит за решеткой.

«Но дети-то не его, – напомнил Хэмиш. – И их мать умерла. Если тот мужчина хочет их оставить…»

«…он будет сидеть тихо. Если бы он ни в чем не был замешан, он бы сразу отвел их в полицию. Да, мысль интересная, верно?» – мысленно ответил Ратлидж.

Снова дети…

Они не давали Ратлиджу покоя.

Глава 4

Спал Ратлидж плохо – и из-за жары и духоты, и из-за мыслей, теснившихся у него в голове.

Образы мелькали и растворялись в тревожном калейдоскопе. Он видел Моубрея, сломленного, отчаявшегося, в тюремной камере… видел окровавленное тело его жены, лежащее на краю поля, в таком месте, где ее сразу же увидел фермер, приехавший осмотреть урожай… плачущих детей, которые зовут мать, и мужчину, который пытается их утешить, хотя он не их отец… Потом он отчетливо увидел виселицу и узника, который, возможно, даже не понимает, за что его собираются повесить.

Хэмиш, который, как всегда, чутко реагировал на его состояние, не уставал напоминать ему о совершенных им ошибках. Нельзя копаться в душе других людей, если у тебя самого на совести тяжкий грех. Он ведь тоже убийца. Они оба – убийцы!

– В основе дела лежит любовь, – произнес Ратлидж в темноте, стараясь заглушить голос Хэмиша в голове. Он тут же выругался, потому что слово «любовь» напомнило ему о Джин. Джин, в модном синем платье с бежевой кружевной отделкой, с букетиком, приколотым к плечу… Букетик подарил ей он, Ратлидж. Джин смеялась, занося руку с теннисной ракеткой; промахивалась, и мячик попадал в стенку. Он любовался солнечными зайчиками, которые плясали у нее на лице, когда они шли пешком по Оксфорду ранним воскресным утром, наслаждаясь тишиной и покоем.

Какая любовь лежит в основе всего? Любовь многолика, у нее столько имен! В нее вплетаются ревность, зависть, страх… Из-за любви умирают… и за нее убивают. Но любовь сама по себе не поддается определению, она вбирает в себя то, что испытывают отдельные люди. Любовь похожа на ярмарочного шута – она может прятаться за любым нарядом.

Где-то в городке, за окнами, слышались смех и музыка. Счастливый смех, несдержанный, не скованный.

Ратлидж внушал себе: когда Джин выйдет замуж и уедет в Оттаву, он сумеет наконец вычеркнуть ее из своих мыслей. Как почти вычеркнул ее из сердца. Оливия Марлоу[1] больше объяснила ему, что такое любовь, чем Джин за все время их знакомства.

«Кто научит меня, как забыть мою Фиону? – тихо спросил Хэмиш. – Ты-то никогда не вспоминаешь о ней! Ты не слышишь, как она плачет у пустой могилы! А я остался во Франции. Я не могу прийти к ней и утешить! Нет, Иену Ратлиджу не дано обрести счастье с женщиной, когда у него на совести Хэмиш Маклауд!»

Ратлидж повернул голову, желая отделаться от назойливого голоса. Все правильно. Какой женщине захочется делить мужа с терзающими его демонами?

* * *

Утром Ратлидж встретился с Хильдебрандом в столовой «Лебедя». Яркие занавески в цветочек на утреннем ветерке развевались, как паруса. Столы покрыты ослепительно-белыми скатертями. Ратлиджу показалось, что у Хильдебранда болит голова. Он то и дело тер глаза, словно не выспался, и мрачно смотрел на пожилую официантку, которая их обслуживала. Отходя от их столика, официантка бросила на Хильдебранда испепеляющий взгляд и сказала:

– Нечего так злиться с утра! Я вас еще мальчишкой помню – вечно чумазый, с рваными подтяжками!

Ратлидж с трудом подавил улыбку.

Хильдебранд ее словно не слышал.

– Вчера вечером начальник устроил мне выволочку! – проворчал он. – Спрашивает, почему мы до сих пор не нашли детей… их надо было найти уже вчера! По его словам, безумцы, которые рыщут по округе и убивают своих детей, бросают тень на весь Дорсет. Он приказывает нам раскрыть дело как можно скорее, иначе всем придется туго! Жаль, что вас вчера там не было – ваше присутствие его бы немного охладило!

– Я ездил на место убийства. Не представляю, где дети могли прятаться – или где их могли спрятать. Я все время возвращаюсь мыслями в Синглтон-Магна. Невольно поверишь, что кто-то из местных жителей хранит молчание – если, конечно, предположить, что дети и мужчина еще живы.

Хильдебранд мрачно посмотрел на Ратлиджа, а потом достал из кармана объявление о розыске и бросил ему на тарелку. Объявление упало на тост, который Ратлидж только что намазал апельсиновым джемом.

Ратлидж невозмутимо вытер лист бумаги салфеткой и спросил:

– Какой от него прок?

– Копию снимка раздали всем домовладельцам в городе и всем окрестным фермерам. Если бы кто-то их видел или что-то знал о них, давно бы уже явился к нам… Все очень логично! Если не родственники, знакомые или любопытная старуха, живущая по соседству, о них рассказал бы какой-нибудь мальчишка, которому захотелось отличиться. Неужели вам надо разжевывать элементарные вещи?

– Нет, – ответил Ратлидж, с трудом сдерживаясь. Он смотрел на объявление, на лица. – Согласен, вы действовали совершенно правильно, и ваши действия непременно должны были принести плоды. Но не принесли. И я все время спрашиваю себя, почему же никто не пришел к вам и не рассказал о них.

– Может быть, потому, – язвительно ответил Хильдебранд, – что они погибли! Все – и мужчина, и дети. Неслучайно все последние дни мы только тем и занимаемся, что ищем их трупы!

– В окрестностях Синглтон-Магна, куда можно добраться пешком, не так много укромных мест, где можно спрятаться. А если Моубрей настиг жену в поле у дороги, радиус поисков сужается еще больше. Мы должны искать их к западу, а не к востоку от Синглтон-Магна. Если бы он догнал ее на восточной окраине, ему пришлось бы тащить ее через весь город, что маловероятно.

– Мы уже все обыскали. Перевернули все камни, даже те, что не больше вашей тарелки, влезали на все деревья, прошли по всем речкам и ручьям, бродили по колено в воде! Не осталось ни одной стены, ни одного участка вспаханной земли, сарая, амбара, моста или другого укромного места, которое мы не обыскали бы не меньше трех раз. И сейчас все повторяем!

Значит, подумал Ратлидж, они исчезли. Как светящиеся гнилушки: чем ближе подходишь, тем дальше они оказываются.

Хэмиш что-то говорил, но Ратлидж его не слушал.

– Я ездил в Ли-Минстер и Стоук-Ньютон. Вы вели поиски и там?

– Да, потому что поезд, на котором они предположительно приехали, шел на юг.

– А другую дорогу вы не проверяли?

– До Чарлбери отсюда три мили. На всякий случай мы и туда съездили, поговорили с тамошним констеблем, но вернулись ни с чем. Я не удивился. Туда долго добираться мужчине и женщине, тем более с малыми детьми. Кроме того, Стоук-Ньютон ближе, чем Чарлбери. Все очень логично. Если миссис Моубрей искала убежище, она наверняка отправилась к Стоук-Ньютон.

– А если она сама подумала о том же – и все же выбрала Чарлбери, чтобы сбить нас со следа?

Хильдебранд пожал плечами:

– Все возможно. Но вероятно ли? Нет. По-моему, вы хватаетесь за соломинки!

– В таком случае помогите мне разгадать еще одну загадку. Почему Моубрей был так уверен, что найдет ее здесь, в Синглтон-Магна?

– Я почти всю ночь не спал, думал о том же, что и вы. Вряд ли он в самом деле был уверен в том, что найдет ее именно здесь. В конце концов, он ведь увидел ее не в поезде, а на платформе. Присев на корточки, она утешала девочку. Они сошли с поезда до того, как он ее увидел, и, скорее всего, до того, как женщина увидела его. Скорее всего, он сказал себе: раз они здесь сошли, здесь они и собирались остаться. Вот почему он охотился за ней – и в конце концов нашел.

Так ли все было на самом деле? В таком случае понятно, почему не нашлись чемоданы. Ратлидж напомнил о них Хильдебранду, но тот покачал головой:

– Я тоже подумал об их вещах. Не один Моубрей сейчас остался без работы. Если кто-то нашел их багаж и поживился тем, что нашел, скорее всего, вор забрал чемоданы себе и будет держать язык за зубами?

Ратлидж почувствовал, как его придавливает тоска. Да и Хильдебранд, судя по всему, не радовался, вернувшись к тому, с чего начал. Он снова потер глаза и перевел разговор на помощников, которые прибыли утром. Он рассказал, куда он послал их на поиски.

– Мои подчиненные расспрашивают жителей города. Они знают, на что обращать внимание; к вечеру что-нибудь выяснится.

Когда они допили кофе, Ратлидж встал.

– У меня есть кое-какие дела… Вернусь к трем часам.

Хильдебранд вздохнул с облегчением. Если приезжий на время уберется из Синглтон-Магна, он не будет путаться у него под ногами. Задача Лондона – дипломатия; нельзя нарушать границы чужого прихода, где можно нечаянно наступить кому-нибудь на любимую мозоль. Если Ратлидж почти весь день будет занят, он сам может гораздо больше успеть.

Сухо кивнув, Хильдебранд вышел за дверь с видом человека, которого ждет трудный день. Ратлидж с задумчивым видом перечитал объявление о розыске и рассмотрел снимок.

К столику подошла пожилая официантка. Она заметила объявление и сказала:

– Жалость какая! А во всем виновата война. Из-за войны их семейная жизнь разладилась, а она вбила себе в голову разные мысли. Если честно, мне больше всего жалко малышей. Остались без отца… хотя мать могла быть и получше!

– Судя по всему, им она была хорошей матерью.

– Ну, не знаю! И все равно жаль. Помяните мои слова, во всем она виновата!

– Дети еще маленькие… Интересно, помнят ли дети Моубрея? – вдруг с любопытством спросил Ратлидж. – Сколько они себя помнили, он воевал во Франции. Может быть, они считают отцом того, кто его заменил?

– С чего вы взяли, что он был первым и единственным мужчиной, с которым она спуталась? – Официантка презрительно хмыкнула.

Очень хороший вопрос!

Составляя тарелки на поднос, официантка продолжала:

– Дети моей старшей дочери умерли во время эпидемии «испанки». Доктор сказал ей: они были слишком малы, чтобы выжить. Мне кажется, она ни одной ночи не спит с тех пор, как лишилась их… А эта свои прихоти ставила выше детей. По-моему, она не похожа на хорошую мать! – Она потащила нагруженный поднос к двери, которая открывалась в обе стороны и вела на кухню. Шла она прямо, с негнущейся спиной; поза выдавала ее боль.

«Слишком малы, чтобы выжить…»

Его война – изуродованные трупы и хлюпающая черная грязь. Невыносимый грохот – и невыносимая тишина. Артподготовка, пулеметы, аэропланы на бреющем полете. Умирающие люди, кони… их душераздирающие крики, которые не умолкали даже после того, как все прекратилось. Война на выбывание. Враги готовы были убивать до последнего человека. И собственное выживание, казалось, уже не зависело ни от каких молитв.

В Англии все было по-другому. «Испанка» косила людей в тылу, измученных голодом и лишениями, ошеломленных длинными списками убитых и раненых, изнуренных собственной беспомощностью, ожиданием и неуверенностью. Эпидемия убивала тысячами, миллионами, но поражала не только тех, кто сражался на передовой. Умирали молодые и старики, погибали крепкие и здоровые. Иногда эпидемия обходила слабых и умирающих. Многие дети остались сиротами, а матери…

Ратлидж остановился на середине зала и, круто развернувшись, оглянулся на дверь, ведущую в кухню.

«Слишком малы, чтобы выжить…»

Он посмотрел на объявление в руке. На него смотрели бледные детские личики.

Почему дети совсем не изменились с 1916 года? Моубрей описал их такими, какими они были на старом, выцветшем снимке. А ведь с тех пор прошло много времени. За три года дети наверняка выросли и изменились внешне. Может быть, Моубрей видел их только в своем воспаленном воображении?

Ничего удивительного, что на объявление никто не откликнулся!

«Но женщина погибла – она-то была настоящая», – сказал себе Ратлидж.

Где багаж? Где жертва пряталась больше суток – после того, как ушла со станции, и перед тем, как ее настиг убийца? Сколько лет пропавшим детям? Вопросы мучили Ратлиджа, не давая покоя. Ответов на них он не знал.

Если только бедняга, который сейчас сидит за решеткой, не убил совершенно посторонних женщину и детей, которых он никогда раньше не видел!

Боже правый!

Ратлидж взбежал наверх, в свой номер, как будто спасался от ужаса. В номере он надел шляпу, задумчиво постоял посреди комнаты, обдумывая свои дальнейшие шаги, а затем снова спустился вниз, к своему автомобилю.

* * *

По пути на запад он увидел вдали небольшие группки мужчин, которые снова обыскивали местность, прочесывали ее частым гребнем, искали в тех местах, которые они уже обыскивали три или четыре раза. Склонив головы, они тыкали палками в листву, отгибали толстые ветки деревьев. Каждая группа двигалась по отведенному ей участку уверенно и не спеша. В поле, где нашли тело, все шевелилось. На краю поля, на лошади, сидел недовольный краснолицый мужчина – видимо, фермер. Ратлидж подумал было остановиться и поговорить с ним, но решил, что дело может подождать до тех пор, пока фермер немного не успокоится. У него созрел хороший урожай – и вот теперь все погибло! Фермер наверняка считает, что в его несчастьях виноваты полицейские – как местные, из Синглтон-Магна, так и приезжий из Лондона.

На развилке Ратлидж решительно повернул на северо-запад, к Чарлбери. Он ехал медленно, выискивая места, где можно было бы укрыться. Он нашел два полуразвалившихся сарая и тщательно осмотрел их, но не нашел никаких следов. В сараях жили голуби и мыши. В пыли носилась мошкара.

Устало возвращаясь к машине, он услышал сзади рокот мотора. Кто-то ехал по той же дороге. Ратлидж остановился, накинул на плечи плащ, закатав рукава до локтей. Он пожалел, что не подумал прихватить с собой термос с чаем или водой. В горле у него пересохло.

Поравнявшись с ним, другой автомобиль замедлил ход. За рулем сидела женщина. Увидев ее лицо, Ратлидж сразу понял, что она не англичанка. Что-то неуловимое было в ее прическе, в шарфе, наброшенном поверх синего платья… Его сестра Франс сказала бы: «Стиль!»

Француженка…

– У вас что-то случилось? – спросила она с легким, приятным акцентом. Ратлидж ненадолго лишился дара речи.

Дело было не в красоте. Незнакомку нельзя было назвать красавицей. Речь шла о чем-то более тонком. Франс сказала бы: «Порода!» Врожденная чувственность в изгибе губ, в вопросительно поднятых бровях. Со вкусом подобранная одежда. Ярко-синий шарф, оттенком напоминающий цветное стекло, очень шел к ее серым глазам. Они казались то ясными, незамутненными родниками, то темными, бездонными омутами.

Он быстро ответил по-французски:

– Нет, я полицейский. Инспектор Ратлидж из Лондона. Я помогаю отыскать пропавших детей Моубрея.

Услышав его ответ, она едва заметно улыбнулась, удивляясь тому, что услышала родную речь на заброшенной проселочной дороге в сердце Дорсета. Смысл сказанного дошел до нее не сразу.

– А, дети! Очень печально, правда? Надеюсь, их найдут живыми. Но, знаете, время идет. У меня нет детей… – Она помолчала и чуть суше продолжала: – Наверное, детей жалко всем, независимо от того, есть они у кого-то или нет.

Ее мимолетная улыбка напомнила Ратлиджу солнечный лучик, неожиданно мелькнувший над морем. Почему такое создание оказалось в Англии? Ратлидж посмотрел на ее руки, лежащие на руле, и увидел обручальное кольцо. Все понятно. Муж…

– Да. – Он отошел от ее машины.

Она восприняла его жест как знак того, что беседа окончена, хотя Ратлидж вкладывал в него другой смысл.

– Желаю вам удачи… чтобы в конце концов дети нашлись живыми.

Машина тронулась с места; глядя ей вслед, Ратлидж выругал себя за то, что оказался таким косноязычным болваном. Он даже не спросил у незнакомки, как ее зовут и где она живет. И, кстати, как она оказалась на той самой дороге, по которой шли беглецы и их преследователь. Может быть, ей известны такие укромные места неподалеку, где стражи порядка не додумались искать…

«Она сама здесь чужая, – напомнил ему Хэмиш. – Вряд ли она знает что-то такое, до чего полицейские еще не додумались».

Ратлидж склонен был согласиться с Хэмишем. Рокот ее мотора стих вдали. Она уехала.

«От такой женщины ничего, кроме неприятностей! – добавил Хэмиш после того, как Ратлидж завел машину и сел за руль. – Не впутывай ты сюда еще и ее».

Ратлидж невольно усмехнулся. Но он еще долго вспоминал ее мягкую, обласканную солнцем кожу и темную прядку волос, прильнувшую к щеке. Почему француженки так умеют будоражить мужчин, независимо от того, красивы они или нет? У большинства из них это врожденное; вот почему француженок можно узнать с первого взгляда.

Он пошел осматривать полуразвалившийся сарай с просевшей крышей и вздрогнул от неожиданности, спугнув самку ястреба-перепелятника. Она спикировала на него сверху – видимо, защищала птенцов. Ратлидж услышал мягкий шелест крыльев. Потом птица вернулась наверх, на балки, где у нее было гнездо. На земле отпечатались следы подкованных сапог – значит, поисковые отряды уже побывали здесь.

Ратлидж не очень надеялся что-то найти, а сюда зашел на всякий случай. Полицейскому требуется терпение. И надежда?

Добравшись до окраины Чарлбери – дома здесь стояли вдоль дороги, нанизанные на нее, как бусины, – он остановился, чтобы все обдумать.

Перед ним самая обычная деревня. Дома стоят по обеим сторонам дороги, друг напротив друга, а на дальнем конце – каменная церковь. Ратлидж увидел и общественный выгон с прудом, в котором плавали белые гуси, похожие на фрегаты; они разглядывали свои отражения в воде. Кроме того, в Чарлбери имелись гостиница и несколько лавок. На склоне холма, за фермой, поблескивала на солнце соломенная крыша какого-то круглого строения. Оно казалось в Чарлбери чужеродным; видимо, появилось здесь по воле случая.

Почти все строения были маленькими, но дома между выгоном и церковью выглядели выше и ухоженнее. Ратлидж решил, что там, скорее всего, живут состоятельные фермеры. В отдалении от дороги стоял самый большой дом под шиферной крышей. С одной стороны к нему недавно пристроили целое крыло. Дом окружал красивый сад за низкой каменной оградой с калиткой. На улице никого не было; Ратлидж решил, что местные жители копаются на задних дворах или работают на фермах. Один лавочник мыл витрину; чуть дальше мальчик присел на корточки у скамейки и дразнил кошку бечевкой. Кошка лениво хватала бечевку за конец – видимо, ей куда больше хотелось мирно вздремнуть на солнышке. Заметив, что Ратлидж на него смотрит, мальчик бросил кошку и побежал к пруду. На бегу он врезался в мужчину, выходящего из маленькой пекарни; тот согнулся пополам от неожиданности и с чувством обругал мальчишку. Слова далеко разносились в тишине, но на малолетнего хулигана не подействовали: вскоре он принялся швырять палочки в гусей на пруду. Из соседней лавки вышла женщина с корзинкой в руке. Она окликнула мальчика, и он нехотя подошел к ней и зашагал рядом. Его пронзительный голос эхом отдавался от воды; он громко спрашивал, в чем дело. Ратлидж невольно улыбнулся. Наверное, он местный сорванец.

Потом он заметил, что мужчина, в которого врезался мальчик, по-прежнему стоит у стены пекарни, и похоже было, что ему больно. Наконец он осторожно выпрямился и зашагал дальше. Из кузницы вырвалось облако черного дыма – там раздували мехи. Откуда-то послышалось мычание.

Ратлидж первым делом отправился к небольшому каменному дому с соломенной крышей, где, судя по вывеске, проживал местный констебль. На его стук никто не открыл. Ратлидж достал часы. Наверное, констебль сейчас обходит участок.

Он вернулся к гостинице и оставил там машину. Гостиница была старая, каменная, с аккуратной соломенной крышей, нависавшей над мансардными окнами, как толстое одеяло, расположилась удобно – там, где улица делала плавный поворот к выгону. В палисаднике стоял деревянный столб, увитый до половины цветущим виноградом. Наверху была укреплена доска, на которой изображался дородный пожилой джентльмен в сюртуке и с эдвардианскими бакенбардами. Он стоял с поднятой рукой, как будто произносил речь. Над его головой красовалось название, выведенное золочеными буквами: «Герб Уайета».

Уайет? Фамилия показалась Ратлиджу знакомой, но он не мог вспомнить, где ее слышал.

Из бара вышли два фермера; они придержали для него дверь, кивнув ему по деревенскому обычаю. Внутри зал был обит мореным дубом. Ратлидж едва не налетел на стул, прежде чем его глаза привыкли к мрачной обстановке. В противоположной стене он заметил еще одну дверь и, пройдя по узкому коридору, очутился в комнате, которая выходила на ухоженный садик, где под полосатым тентом стояли столики. За столиками сидели женщины; они внимательно слушали худощавого пожилого оратора, который что-то читал по бумажке.

Ратлидж остановился.

– Дамам там нравится больше, чем в салоне, если погода хорошая, – произнес голос сбоку. Из темноты вынырнул здоровяк в белом переднике и жестом показал в сторону садика. – Сейчас там проходит собрание Женского института[2]. Дамы часто в хорошую погоду пьют чай на террасе. Чем я могу вам помочь, сэр?

Дама средних лет – изящная, хотя и полная, темноволосая, с необычной седой прядью, которая шла от виска к пучку на затылке, – задала оратору какой-то вопрос. Оратор ответил ей и продолжал читать по бумажке.

Отвернувшись от окна, Ратлидж сказал:

– Думаю выпить кружечку пива. Вы не составите мне компанию?

И бар, и зал были пусты, и владелец дружелюбно ответил:

– Не возражаю. Спасибо, сэр.

Ратлидж подсел к тяжелой деревянной стойке – черной, как стены и балки. Табурет, на котором он сидел, был вытерт до блеска; на нем сидело не одно поколение завсегдатаев. Хозяин зажег лампу сбоку от зеркала, и в зале сразу стало уютнее. Медные детали блестели, как золотые.

– Проезжаете мимо? – осведомился владелец гостиницы, ставя перед Ратлиджем на стойку кружку с пивом.

– Я остановился в Синглтон-Магна, – уклончиво ответил Ратлидж. – Со вчерашнего дня осматриваю окрестности.

– Ну и что там у вас говорят об убийствах? – спросил хозяин гостиницы с таким видом, будто Синглтон-Магна находился на том берегу Ла-Манша, где-нибудь рядом с Парижем, куда новости доходили с большим трудом. – Страшное дело… – Сам того не зная, он повторил слова официантки из «Лебедя». Он придвинул к себе вторую кружку и отпил большой глоток, одобрительно крякнув. Видимо, отдавал должное своему пиву.

– Виновного посадили за решетку… Вы, наверное, знаете. А детей так и не нашли. Они… я имею в виду, та семья… не добирались до Чарлбери?

– Нет, у нас здесь проезжающих мало. Не так, как раньше. Во всяком случае, после войны. Я вижу чужаков один или два раза в месяц, не чаще.

– А до войны у вас, значит, было больше гостей? Почему?

– Многие приезжали из-за Уайетов. Старый мистер Уайет почти сорок лет был членом парламента. Вот люди и интересовались… В молодости мистер Уайет был настоящим франтом. Говорят, в Лондоне его любили так же, как и здесь. Мистер Саймон был из того же теста. Мистер Уайет всю жизнь представлял наш избирательный округ, и мы, жители Чарлбери… да и многие в Дорсете… равнялись на него.

Ратлидж вспомнил, почему вывеска показалась ему такой знакомой. Три поколения Уайетов были членами парламента. Как Черчилли и Питты. Долгие годы на государственной службе, признанные ораторы.

– Кажется, мистер Уайет уже умер?

– Да, в последний год войны. Хотел дождаться того дня, когда сын займет его место, и прожил на три года дольше, чем все думали. И все без толку. – Глаза владельца затуманились, как будто тема была исчерпана.

Ратлидж сделал вид, что не заметил.

– Его сына убили на войне? – спросил он, поддерживая светскую беседу. Он заметил, как хозяин «Герба» изменился в лице.

– Нет, Саймон Уайет прошел всю войну без единой царапины. Зато совсем охладел к политике.

Ратлидж понял, что тема его собеседнику неприятна, и поспешил заговорить о другом:

– Значит, после того, как ваши связи с Вестминстером прервались, Чарлбери снова стал тихим городком?

Владелец поморщился:

– На первый взгляд вроде и незаметно. – Он поставил пиво и посмотрел в сад. – На свете немало странных людей… Взять хоть деда Саймона Уайета по материнской линии. Он рано овдовел и с тех пор никак не мог успокоиться; ферму забросил, да и все остальное тоже. Захотелось ему повидать мир. Он отправился путешествовать, а домой присылал ящики с разными диковинками, которые он собирал по всему свету, – чучелами птиц, всякими статуями и прочими безделушками. Собирался устроить здесь музей, хотя кому нужно смотреть на его приобретения, я вас спрашиваю?

– Да, такие диковинки нравятся не всем, – согласился Ратлидж. – Еще в Лондоне на них, может быть, и был бы спрос…

– А он-то хотел устроить музей здесь, в Чарлбери, – ответил владелец гостиницы.

– Мистер Дентон! – послышался голос из кладовки за кухней.

– Да, сейчас приду! – крикнул собеседник Ратлиджа, обернувшись через плечо.

– Так мне нести еще бочку?

– Поставь к другим, Сэм. Я потом разберусь. – Владелец виновато улыбнулся. – Еще что-нибудь хотите, сэр? Понимаете, сегодня привезли свежее пиво. Если я не услежу, а Сэм найдет открытую бочку, он непременно напьется в стельку. Вот старый дурень! В наши дни так трудно найти помощников. Если нет работы на фермах, молодежь уезжает в Лондон или в любое место, где можно устроиться. Если бы Сэм так хорошо не управлялся с лошадьми, я бы его много лет назад выставил.

Ратлидж допил пиво, поблагодарил Дентона и вышел на улицу. На скамье у входа в «Герб» сидел человек, которого Ратлидж видел раньше, – в него врезался мальчишка. Незнакомец был бледен; лицо его покрывала испарина.

– Вам плохо? – спросил Ратлидж. – Я видел, что случилось.

– Паршивец! Мать ничего не может с ним поделать. Ему нужна мужская твердая рука. Желательно с ремнем. – Собеседник Ратлиджа откашлялся и продолжал: – Да нет, ничего со мной не случилось. Не хуже, чем всегда.

Услышав его выговор, Ратлидж спросил:

– Вы, случайно, не канадец?

– Жил там какое-то время. В провинции Альберта. Ну и красивая же страна! Вы там бывали?

– Нет, к сожалению, – ответил Ратлидж. – Зато я был знаком со многими канадцами на фронте.

Мужчина протянул руку, и Ратлидж ее пожал.

– Моя фамилия Шоу. А вы не из Дорсета?

– Ратлидж. Я из Лондона.

– Терпеть его не могу. Народу много, дома старые, на улицах грязь. Там невозможно дышать.

Страницы: «« 1234 »»

Читать бесплатно другие книги:

Саймон Моррисон, музыковед, профессор Принстонского университета, написал книгу о Лине Прокофьевой, ...
Боли в животе, нарушения стула, спазмы, ощущение тяжести испытывали буквально все, а многие мучаются...
Как возникли суеверия? Кто такие дельфийские оракулы? Откуда произошла «костяная нога» Бабы-Яги? Как...
Cправочник школьника – современное и самое полное учебное пособие, составленное по действующей базов...
Из чего сделаны звезды? Светит ли Солнце все время одинаково? Могут ли столкнуться планеты? На какой...
Сборник юмористических и фантастических рассказов. В книгу включены произведения «Записки диванного ...