Невеста Демина Карина
Ложь. Если бы так – убила бы.
– Ты не нужен своему королю. – Острый язычок касается мизинца, скользит по серебряному плетению, бирюзовым вставкам, синим искрам сапфиров, очищая их от крови. – Ты не нужен своей семье.
Ложь.
– Так скажи, – королева Мэб жмурится от удовольствия – кровь вкусна, – зачем мне оставлять тебя в живых?
Она знает ответ, она слышала его тысячу раз, а возможно, и больше, но ей не надоело спрашивать. И раскаленное железо, мертвое, забывшее о родстве, подкрепляет просьбу.
– У меня… – Оден вдруг понял, что способен говорить. Не кричать, не выть, не скулить, но произносить слова, пусть бы те самые, которые он повторял там, под Холмами. – У меня есть невеста. Во всем мире не отыскать девушки прекраснее ее… Ее волосы мягки и душисты. Ее очи – бездонные озера, забравшие душу мою. Рот ее – россыпь жемчуга на лепестках розы. Стан ее тонок, а бедра круты…
– А у меня брат… – ответили Одену. – Только я не уверена, захочет ли он меня видеть.
И у него.
Брат есть. Дом. Жизнь. Уже много.
Зачем она руку убрала? Рядом же стоит. Оден чувствует запах, тот самый, серебра, вереска и меда.
Еще смолы. Свежей древесины. Листьев. Прели. Близкой воды. И того железа, которое способно ранить. Кожи. Болота. Ямы и гноящихся ран – это от него.
– Ты ничего не видишь, я правильно поняла?
Он различает слова. И смысл их ясен.
– Это бывает, если слишком долго в темноте пробыть. Зрение вернется. Не расчесывай шею! – Его руку перехватили. – Так только хуже будет. Веревку надо снять.
Ее голос был таким мягким, нежным…
Нельзя верить нежным голосам.
– Видишь, пес, как я добра. – Руки королевы снимают ошейник. – Ты никому не нужен, но я тебя отпущу… быть может.
Шеи коснулся холодный металл. И Оден, зарычав, бросился на врага.
Ну вот, следовало ожидать.
Мне повезло. Он был ранен. Истощен. И слеп. Напуган и растерян. А я двигалась достаточно быстро, чтобы увернуться от удара.
Не надо было с ножом лезть, подумаешь, узел тугой, как-нибудь да справилась бы.
Пес, встав на четвереньки, вертел головой, пытаясь уловить мой запах. А лес с любопытством наблюдал за происходящим. В конечном итоге лес примет и мое тело.
…он крупнее.
Да, на дольше хватит.
Попытавшись сделать шаг, пес наступил на хвост веревки. Сейчас этот дурак сам себя задушит. Головой замотал, попытался ослабить ошейник, но не тут-то было. Хитрая петля, такая только затягивается. Но, судя по ранам на шее, ему случалось носить и куда более опасные украшения.
– Послушай. – Я приближалась с осторожностью. Слаб или нет, но даже сейчас он сильнее меня во много раз. – Я не хочу причинить тебе вред. Если бы хотела, то бросила бы в городе. Или сейчас. Мне достаточно просто уйти…
– Нет. Н-не… н-надо.
Заговорил. И, кажется, отдавая себе отчет в том, что говорит. Замечательно. Значит, есть шанс договориться.
– Не буду. Но веревку лучше снять. Согласен?
Кивок.
– Ты не бросишься на меня?
– Нет.
– Обещаешь?
– Да.
– Слово на крови и железе?
Пес дернулся, но выдавил:
– Да.
Что ж, этому слову можно верить, и лес разочарованно зашелестел. Понимаю его обиду, но не разделяю. Я все же приближалась к псу с опаской: слово словом, а осторожность не помешает, подозреваю, он и сам плохо понимает, что творит.
– Это я. – Коснулась макушки. Волосы у него, как у мамы, – с тяжелой остью и мягким пуховым подшерстком, может, поэтому меня тянет его погладить. – Эйо.
– Эйо, – послушно повторил пес.
– Наклони голову, пожалуйста.
Узел был под горлом, и теперь, затянувшись, продавил кожу. Нет, над позвоночником веревку пилить сподручней. Нож у меня хороший, острый, и резать я старалась аккуратно. Пес ждал и, по-моему, боялся шелохнуться.
– Вот и все. Сейчас будет неприятно.
Веревку пришлось отдирать от кожи. Язвы. Кровь. Сукровица. И знакомые проколы под подбородком. Его долго держали в ошейнике, не позволяющем опустить голову.
Полчаса – и мышцы ломит. Час – и кажется, что вот-вот их судорогой сведет. Два… и стоит опустить подбородок, как острые зубья впиваются в кожу. Кажется, на третьем мне стало все равно.
Я всегда была упрямой девочкой, но до пса мне далеко.
– Так лучше?
Не надо его трогать, но я не удержалась. А он вдруг сгреб меня в охапку и опрокинул на листья. Сам сверху навис.
Убьет?
И правильно сделает: за дурость надо платить. Лесу-то сколько радости будет…
…овраг. Далеко. Выше надо.
Какие мы капризные, однако.
Но пес не торопился меня добивать, обнюхивал. Волосы. Лицо. Шею.
– Запах. – Он снизошел-таки до разъяснения. – Ты. Я. Знать. Запах. Эйо. Свой.
А про невесту рассказывал связно. Сейчас же ощущение, что собственный язык его не слушается. Пес прижался щекой к моей щеке и замер. Я тоже не шевелилась, мало ли что ему в голову взбредет. Минуту не шевелилась… две… на третьей не выдержала, главным образом из-за запаха: воняло от него выгребной ямой.
– Тебе надо вымыться. – Подозреваю, эта процедура ему не понравится. – Вода холодная. И будет больно. Но так раны скорее заживут.
Будь в нем хоть капля живого железа, они бы уже затянулись, без воды и моей помощи. Пес же вздохнул, но все-таки отстранился и встал на колени. Руку протянул. И пальцы мои сдавил так, что еще немного – и сломает.
Боится отпустить?
Потеряться?
– Сначала снимем твои лохмотья. Я постираю и посмотрю, что можно сделать…
…все равно другой одежды нет и в ближайшем будущем не предвидится. В лесу вообще с одеждой сложно, а соваться в город – безумие.
– Идем.
Встал без споров. И шел за мной, осторожно, медленно. И раздеть себя позволил.
Он был изможден до крайности: кожа, кости и живое мясо. Его не просто пытали, а мучили снова и снова, позволяя ранам зарубцеваться, а вот здесь, под левой лопаткой, явно шили. О псе заботились, не позволяя умереть. Наверное, он был интересной игрушкой.
– Решетка, – сказал пес, когда я коснулась язв на спине.
Аккуратные отверстия все еще сочились сукровицей. Девять рядов вдоль спины, девять – поперек. А следов от огня нет. Впрочем, я слышала, что холодное пламя не обжигает, оно просто вытапливает из крови железо.
…это война, бестолковая Эйо. А пес – враг.
Вот и убили бы как врага. Пытать зачем?
– Потерпи. – Я сглотнула, не зная, что сказать ему. – Еще немного потерпи. Пожалуйста.
Кивнул.
И двинулся за мной к воде.
– Стой. – Берег был топким, осклизлым. – Садись. И осторожно, здесь глубоко.
Я помогла ему спуститься в воду и положила руку на корень старой ели. За него удобно держаться.
– Я сейчас вернусь.
У меня еще оставалось мыло, пусть и самое дешевое, изрядно воняющее. Для пса, вероятно, этот запах и вовсе невыносим был. Но он терпел, жмурился, фыркал. И сам тер и без того разодранные плечи, хотя меня от одного вида открывшихся ран трясти начало. Моей силы не хватит на все.
Разве что понемногу… изо дня в день…
Я помогла ему выбраться из воды и отвела к своему гнезду, сооруженному из еловых лап и сухих, шелестящих листьев.
– Вытереть тебя нечем.
Солнце еще стояло высоко. Обсохнет. И согреется. Надеюсь.
– Чистый. – Он понюхал собственную руку. – Чистый. Хорошо.
Я же развела костерок. Сегодняшняя добыча была скудна – пара серых, скукоженных картофелин, из тех, что скоту запаривают, и несколько горстей сечки. Но из старых запасов у меня оставались хлеб, сыр и почти прозрачный уже кусок сала на нитке. Картофель я варила вместе с зерном, добавила травы и жир. Пес терпеливо ждал. Он свернулся в гнезде клубком, подтянув ноги к груди. И плащ мой, слишком маленький для него, принял с благодарностью.
Так и лежал, уставившись на огонь, но вряд ли видел. И, кажется, придремал.
А я, пользуясь случаем, разглядывала его.
Крупный, широкой кости, с массивной грудной клеткой, тяжелыми лапами и мощным хребтом. Такой выдержит и полную броню. Окрас золотистый, с характерным отливом и более светлым подшерстком, какой бывает только среди высших. И родинки – как подтверждение. Семь – на левой щеке, одиннадцать – на правой.
Может, не все так и плохо?
Я проведу его по землям детей лозы, а он поможет мне за Перевалом.
Глава 3. Стальной Король
Стальной Король был молод, всего-то двадцать девять весен, на три меньше, чем Виттару.
Стальной Король был стар.
В его глазах жили война и боль потухших жил, отравленных туманом. Ранние морщины изрезали лицо, превратив его в маску, и не нашлось бы в землях Камня и Железа того, кто осмелился бы заглянуть под нее. Не был исключением и сам Виттар, хотя и назывался другом правителя.
Стальной Король просто был.
Высокий. Сухопарый. Нескладный с виду. Он лишен был отцовской силы и изящества матери: чересчур длинный, ссутуленный, с худыми руками и локтями, которые вечно торчали в стороны эдаким вызовом дворцовому этикету. Стальной Король давно перестал обращать внимание на подобные мелочи. Его запястья были по-женски тонки, а ладони округлы. Такие подошли бы пекарю. На коротких пухлых пальцах перстни смотрелись нелепо, и король отказался от перстней.
Ему не шли ни кружево, ни бархат, ни даже сама корона, сплетенная из стальных нитей. Он вечно жаловался, что корона слишком тяжела и натирает.
И алмазы в ней – лишнее.
Сейчас корона лежала на столике рядом с бутылкой вина, парой бокалов и потертыми перчатками. Под столиком нашлось место сапогам, из голенищ которых полосатыми змеями выглядывали чулки его величества. Сам Стальной Король сидел, вытянув ноги, шевеля босыми пальцами, которые разглядывал с преувеличенным вниманием. Казалось бы, не слушал, но Виттар точно знал – каждое произнесенное им слово произнесено не зря. Вот только новости нельзя было назвать добрыми.
– …род Высокой Меди с печалью сообщил о том, что младенец родился мертвым.
– Второй? – Голос короля звучал ровно, равнодушно даже.
– Третий. Второй – у Белого Серебра.
Виттар замолчал, зная, что королю нужно несколько минут тишины. Он поднялся и наполнил бокалы темным тяжелым вином. Сделав по глотку из обоих, протянул собеседнику.
– По-прежнему боишься за меня? – Старый друг взял бокал, не глядя.
– Боюсь.
Вино из ягод тимминики, единственное, которое король признавал, было горьким. Когда-то эта горечь сумела спрятать яд, и покушение, одно из многих, едва не увенчалось успехом. С тех пор рядом с правителем находился дегустатор, но Виттар не мог отделаться от старой привычки, пусть в тот раз она едва не стоила ему жизни.
Король разглядывал вино.
– Ты ведь нашел ответ на мой вопрос?
Да, хотя изначально и полагал, что вопрос задан исключительно затем, чтобы отвлечь Виттара от собственных бед. Вероятно, так и было… отчасти.
– Мы не там ищем виновных. Королева… – Виттар замолчал, не в силах заставить себя произнести имя этой женщины. Скулы сводило от ненависти, бессилия и понимания, что никогда ему не добраться до твари. Он видел ее лишь однажды, издали, и с той минуты потерял покой.
Королева Мэб являлась во снах, становилась на колени и запрокидывала голову. Виттар видел ее горло, тонкое, бледное, такое хрупкое… и понимал, что даже во сне не дотянется. Пытался. Рвал цепи долга. Зверел от запаха и близости. Просыпался в холодном поту, ослепленный мерцанием короны Лоз и Терний.
И с пониманием, что королева Мэб останется живой.
– …она ни при чем.
– В проклятие ты не веришь?
– Разве что мы сами себя прокляли. – Виттар вытер платком испарину, которая появлялась, стоило ему упомянуть о королеве. – Я нашел ответ, но… он почти приговор.
Вначале задание казалось простым.
Очевидным.
Почему готовы иссякнуть жилы Великих домов?
И вправду ли опоены они слезами Королевы Туманов? Запечатаны сказанным ею словом? Прокляты и обречены? И если так, то не совершил ли Стальной Король ошибку, позволив альвам уйти?
Об этом многие шепчутся.
– Если боишься моего гнева, то вспомни, – отставив бокал, король провел пальцами по тонкому шраму, пересекавшему запястье, – сколько раз ты спасал мою жизнь. И никогда ничего не просил взамен. А то единственное, что, как я знаю, тебе нужно, я оказался не в силах дать.
Ни справедливости, ни даже мести.
– Мы слишком многим обязаны твоему роду, а вскоре, чувствую, долг увеличится. Я знаю, как ты ее ненавидишь. И если при этом утверждаешь, что Хозяйка Холмов и Туманов не виновата, то я тебе верю. Говори. И не бойся меня оскорбить.
Не его – всех остальных: Великие дома слишком привыкли к собственному величию, они в упор не замечали опасности. И, пожалуй, если бы не война, продержались бы еще лет сто, а то и двести, но сейчас, когда срок уже вышел, они желали найти виновного.
Виттар пригубил вино: в горле пересохло. Пересыхало всякий раз, когда он касался этой темы и собственной теории, проверяя ее раз за разом, выискивая все новые и новые факты, пытаясь истолковать их так, чтобы увидеть – ошибался.
Не выходило.
– Это началось задолго до войны… и до твоего появления на свет. И еще раньше. Я поднял родовые книги. Двадцать поколений тому назад руда забирала одного ребенка из ста. И высшие рождались во множестве даже в тех родах, кровь которых не отличалась особой чистотой. Но сила каждого была не так велика. И тогда твой предок, желая сохранить и усилить свойства высших, издал указ о сохранении породы.
Король смотрел на огонь, рассеянно проводя мизинцем по граням кубка.
– Высшие, сочетаясь браком с высшими, давали крепкое потомство. И живучее. От трех до пяти детей на одну семью.
А сейчас двое выживших – редкость.
– И в следующем поколении кровь проявила себя еще более ярко. Но теперь руда забирала одного ребенка из пятидесяти.
– Вдвое.
– Да.
– И потом становилось лишь хуже? – Он уже понял то, что желал сказать Виттар. Стальной Король умен, хотя многих обманывали сонный его облик и кажущаяся рассеянность.
– Детей рождалось все меньше… и руда забирала каждого четвертого. Но оставшиеся трое отличались исключительной силой и выносливостью.
– Их скрещивали между собой…
– Именно.
– И родственные связи стали слишком близки. – Король к вину так и не притронулся. Это не жест недоверия, скорее уж он забывал о том, что должен пить. И есть. Порой его приходилось кормить чуть ли не силой. Сейчас мысли короля были заняты проблемой куда более важной, нежели прошедшая война.
Он вновь обратился к фактам, с которых Виттар начал:
– Высокая Медь?
– Муж и жена – кузены. Их матери – родные сестры. А отцы – двоюродные братья.
– Олово?
Трое мертворожденных и четвертый, появившийся на свет живым, но взятый рудой.
– Троюродные брат и сестра. Серебро – то же самое. А брак, разрешения на который добиваются Титаниды, будет заключен между братом и сестрой.
– Но… она низшего рода?
– Незаконнорожденная дочь.
– И законнорожденный сын. – Король тяжело поднялся. – Неужели они сами не понимают, что творят?
Этот вопрос не требовал ответа. Понимают? Скорее спешат сохранить кровь. Сильную скрещивают с сильной, в надежде, что родятся дети, которые выживут.
– Спасибо. – Стальной Король стоял над камином, упираясь обеими руками в холодный мрамор облицовки. – Ты подтвердил мои догадки. Забавно в чем-то даже… Они разводят лошадей. Или собак. Грэм Серебряный соколами занимается…
– Они считают себя выше.
Законы жизни не применимы к детям Камня и Железа.
– А сейчас, – Виттар допил вино, – они верят в проклятие Туманной Королевы. И в то, что лишь сильная кровь его переломит.
Слишком многих унесла война. И Титаниды – первые, кто посмел переступить запретную черту. Виттар слышал, что Белоглазая Асгрид ждет ребенка от того, кого называет мужем. И братом. А доктора обещают, что младенец родится здоровым. Если не ошибутся, то сколькие еще пожелают последовать примеру?
– Я отменю закон.
Стальной Король принял это решение не сейчас. Он позволил Виттару проверить то, что уже знал, но в чем все же надеялся ошибиться. Однако отмена закона – слишком мало. Высшие не захотят разбавлять кровь. Слишком привыкли к своей исключительности.
– Я… – Виттар знал, что предложить, – возьму себе жену не из Великих родов. Поищу среди тех, у кого большие пометы и щенки здоровыми растут. Ртуть… Или Свинец. Сурьма, если не ошибаюсь, всегда отличалась плодовитостью.
Должно получиться, если он прав.
– Что еще ты готов сделать для меня, друг? – Стальной Король повернулся, и впервые с начала войны в его глазах не было пустоты.
Он знает ответ: все.
Не ради короны, долга и сомнительной чести именоваться правой рукой монарха, но ради человека, которого Виттар считал родным.
У него и так родни не осталось.
А Виттар знает причину, подтолкнувшую короля заняться проклятием, которого – это понимали они оба – не существовало. Зато были пятеро братьев, родившихся мертвыми или ушедшими в первые же дни после рождения. И ранняя старость предыдущего короля.
– Ты прав. Я не желаю хоронить собственных детей. Но и заставлять тебя не буду. Ты заслуживаешь той невесты, которую выберешь сам. Будь у меня сестра, я отдал бы ее тебе.
Сестра была. Ольриг. Светлокосая, ясноглазая, звонкая, как горный хрусталь. Отрада души и надежда рода, потерянная в Каменном логе. Порой и король бессилен защитить то, что дорого. Чего уж ждать от остальных?
– Оставь мне бумаги, – попросил король. – Советники любят язык цифр. Им понравится.
Скорее уж они будут возмущены и не пожелают верить, потому что вера означает признание. А кто признается в том, что сам подрубил корни собственного рода?
Но закон будет отменен. И если надо, Стальной Король издаст новый, собственной волей связав тех, кто еще свободен, с малыми домами. Вот только он понимает, что путь силы породит лишь гнев, а гнев – восстание. И снова будет война, которая уничтожит весь народ Камня и Железа.
– Не уходи пока. – Стальной Король вернулся в кресло и тихо произнес: – Боюсь, и у меня для тебя дурные вести.
Оден. Сердце екнуло и остановилось.
Нет, его нить на полотне рода истончилась до крайности, но не погасла. Брат жив. И надо верить.
– Она сдержала слово. – Пухлые пальцы сплелись, сцепились друг с другом.
Тварь туманная, бледнорожденная. Но даже Мэб не под силу нарушить клятву на камне.
Вот только Камень понимает лишь простые клятвы.
Мэб обещала оставить мир.
И корабли один за другим уходили к Затерянным островам.
Мэб обещала дать пленным свободу.
И городские тюрьмы, замковые темницы, даже позорные клетки были открыты.
Вот только Одена в числе тех, кого принял Перевал, не оказалось.
– Там, возьми.
Свиток. Печать. Бумага твердая, а пальцы непослушны. И ровные буквы – она всегда и во всем совершенна, Королева Туманов и Грез, – не складываются в слова.
– «Склоняю голову, смиренно приветствуя старшего брата…» – Стальной Король говорил тихо. Сколько раз он прочел это послание? Много. Переплетение ее слов никогда нельзя было понять с первого раза. – «…столь милосердного, что, невзирая на распри…»
«…сохранил неразумной сестре своей жизнь и корону. Душа моя, преисполняясь благодарности, требует порадовать тебя добрыми вестями.
Сегодня на рассвете последний корабль поднимет паруса, унося несчастную королеву Мэб и детей лозы к Затерянным островам. Отныне пусты Холмы и холодны хрустальные чертоги. Но пусть не печалит сия разлука моего венценосного брата, ведь в душе своей я сохраню его светлый образ…»
Издевается. Даже побежденная, изгнанная, лишившаяся всего, издевается.
«…и смею ли надеяться я, что ты, мой король, в самом скором времени не позабудешь обо мне?
Лишь желание навеки вырезать имя Мэб на скрижалях стального сердца и воля твоя, изложенная столь ясно, что бедной королеве не остается ничего иного, кроме как исполнить ее, управляют мной.
Возрадуйся, Стальной Король! Тот, о котором ты столь долго проявлял воистину трогательную заботу, отныне свободен. Твоя отвергнутая Мэб сняла с него железные оковы и вывела к свету, оставив на попечение людей. Уповаю, что, пораженные твоим величием, как поражена была я, они проявят всяческое понимание и милосердие и в самом скором времени ты сможешь обнять своего дорогого друга.
Мысль об этом будет согревать меня в пути.
Туманных тебе дней.
Целую прах под твоими ногами.
Низвергнутая королева Мэб»
– Выпей. – Король отнял бумагу, которую Виттар почти разорвал. И вместо листа сунул кубок: – Пей.
Этого приказа нельзя было ослушаться, но Виттар не чувствовал вкуса вина.
Вот и все. Четыре с половиной года торгов. Уступок. Золота, которое уходило в Холмы.
Пленников, отпущенных, чтобы продлить брату жизнь.
Королева Мэб никогда не просила невозможного, предпочитая плясать на острие клинка. Ей нравилось стравливать короля и Совет. Совет и Виттара.
Виттара и короля.
Дразнить обещаниями, которые она не собиралась сдерживать, – все это знали, но продолжали делать вид, будто верят, что уж теперь-то Оден вернется…
– Я отправил ищеек. Всех, кого мог отправить.
Сколько? Сотни две? Три? А городов на землях лозы втрое больше. И Оден мог быть в любом. Но сколько он протянет? Виттар говорил с каждым, кто вышел из Холмов, пусть даже они были слишком безумны, чтобы вести беседы. Но он должен был спросить о брате.
– Его будут искать. Я обещал награду. – Стальной Король говорил, зная, что слова его станут слабым утешением. Виттар видел.
Месяц под Холмами, чтобы утратить силы.
Два – чтобы лишиться разума.
Три – и то, что оставалось от пленного, милосерднее было убить.
Читать бесплатно другие книги:
