Чистилище. Живой Глумов Виктор

Глава 13

Лаборатория

Второй раз Андрей очнулся, лежа носом в бетон. Ощущение было, будто над головой носится эскадрилья вертолетов. Тошнило, каждый вдох пульсировал болью в голове. Казалось, он весь – оголенный нерв. Мысли носились туда-сюда роем встревоженных пчел.

Память возвращалась медленно. Так же медленно выплывает луна из-за горизонта… Прожектор, больно глазам. Громкоговоритель. Вместо чистого Кирилла – некто Андрей, сквозь резину проступает его лицо: пухлые щеки, вздернутый нос с россыпью веснушек, рыжие волосы торчком. Искаженный восприятием голос: «Свуо-луочь».

Андрей захотел поднять голову, чтоб осмотреться и понять, где он, но движение вызвало приступ рвоты, и его вывернуло прямо на пол. Благо желудок был пустой. Второй раз он поднял голову медленно, сфокусировал взгляд, чтоб предметы интерьера не разбегались: бетонный пол, серые стены и потолок. Туалет за белой клеенкой. Точнее, дырка в полу, как в тюрьме. Койка с белым бельем. Вместо одной из стен – решетка.

Что за пределами клетки, Андрей не разглядел: не получалось смотреть вдаль, слезы катились. Он закашлялся, встал на четвереньки и тихонько, без резких движений пополз к кровати. Путь от середины комнаты казался бесконечным. Он отлежал бок, теперь кровоток восстановился, и левую ногу будто отреза`ли тупой пилой. Правая, укушенная, ныла. Пока он валялся без сознания, чистые ее перевязали, рану обработали.

Кое-как взобравшись на койку, Андрей отвернулся к стене и некоторое время лежал без движения, неспособный думать. Сколько прошло времени, он не мог и предположить. Звенела тишина, трещала люминесцентная лампа, дающая тусклый свет. Усталость по-прежнему блокировала мысли.

Потому что если осознать правду, можно взвыть волком. «Собака выла всю ночь под окном, мы все прекрасно знаем, что случается потом»[1]. Все-таки Андрей правильно предчувствовал беду: он не вернется не потому, что мутирует или его убьют. Ему, можно сказать, дарована жизнь вечная. Он – редкий счастливец, которому завидуют и чистые, потому что он может ходить по земле, дышать полной грудью, и зараженные, ведь он будет жить в четыре раза дольше них.

Если чистые, конечно, не ошибаются. Тогда проще. Тогда он мутирует в течение года-двух и не будет мучиться. Интересно, сколько прошло времени? Сейчас день или ночь? Покачиваясь, он встал и на ватных ногах, держась за стенку, обошел камеру и только сейчас заметил, что на нем под курткой – смирительная рубашка с закатанными рукавами.

Остановился, вцепившись в решетку, сунул лицо между прутьями, чтобы понять, что за пределами клетки. Зрение еще не восстановилось, и стоило посмотреть вдаль, как начинали слезиться глаза. Помещение прямоугольное, площадью где-то двести квадратных метров. Напротив камеры – такие же клетки, но кровати там не застелены. Вроде на одной кто-то спит. Или мерещится и это груда тряпья. А вот в углу камеры спал обитатель. Свернувшись калачиком. На полу, как собака. Будто почувствовав взгляд Андрея, человек поднял косматую голову, оскалился, вскочил и бросился на прутья, попытался их расшатать, как это делают обезьяны. Он рычал, выл, издавал нечленораздельные звуки, клацал зубами. Покрытый белесым пухом мутант был самцом.

Куча тряпья тоже зашевелилась. Значит, и в той камере есть жилец. Русоволосая девушка в холщовой робе. Сколько ей лет, отсюда не разглядеть. Прошлась по камере, вскинула голову и проговорила:

– Эй, ты, за решеткой. Ты нормальный?

Ее голос будто увязал в вате и назойливом звоне. Андрей потряс головой и ответил:

– Это смотря как посмотреть. Был бы совсем нормальным – они мной бы не, – он сжал виски, собственный голос казался чужим, – не заинтересовались. Я Андрей, а ты?

Девушка тоже подошла к решетке. До нее было метров десять, но лица разглядеть не получалось.

– Лина. Я здесь уже месяц, наверно. Со счету сбилась. Думала, с ума сойду, даже поговорить не с кем… Плохо радоваться чужому горю, но я счастлива, что теперь появился ты.

Андрей скрипнул зубами, но промолчал. Вернулся, сел на койку, подпер голову руками, облокотившись о колени:

– Меня загребли за то, что долго живу. А тебя?

– Не знаю. – Она тоже села на койку. – Просто не повезло.

Андрей ощупал себя, скривился, когда надавил на ребра справа, задрал рубашку: огромная гематома, ребра вроде целы. Закатал рукав, обнаружил синяк на локтевом сгибе. Значит, кровь все-таки взяли. И что они пытаются выяснить? Есть ли в крови вирус? Есть, конечно.

Интересно было бы посмотреть, как устроен бункер, но, понятное дело, этого ему никто не позволит, чтобы инфекция не просочилась. Он, скорее всего, в помещении вне бункера, и лаборатория, где работают с зараженными, тоже отдельно. Андрей обратился к девушке:

– Зачем ты здесь? Что они делают?

Она дернула плечом:

– Раз в неделю берут кровь. Ждут, когда буду мутировать, чтоб сравнить анализы до и после. У меня там, – она мотнула головой наверх, – остались двое детей. Умерли уже, наверное, кому, кроме меня, они нужны?

– У меня тоже. Сын. Что это за место? Как отсюда выбраться? – Он резко поднялся, но закружилась голова и пришлось садиться.

– Не знаю, меня везли в закрытом кузове. Там, за дверью, – длинный коридор и много железных дверей, но они там не живут. Их логово где-то в другом месте.

– На выезде что?

– В смысле?

– Как отсюда выйти на поверхность?

– Через ворота, тоже железные, толстенные. Как их открыть, не знаю. Вроде они в стороны разъезжались.

– Ясно. Спасибо, Лина. Хотя, конечно, ничего не ясно.

Мутант продолжал бесноваться, трясти стальные прутья и истекать слюной. Девушка кивнула на него:

– Он достал уже. Если не двигаешься, успокаивается, но стоит встать, и начинает беситься. Два раза в день сюда приходит чистый, кормит нас. Мута скоро убьют, как и двух предыдущих. А ты старый, совсем взрослый, давно таких не видела.

Андрей наконец сфокусировал взгляд и рассмотрел собеседницу. Молодая, лет восемнадцать-двадцать. Длинные спутанные волосы, лицо сердечком, как у Светки, огромные анимешные глаза, губы бантиком. Симпатичная. Девушка сунула пятерню в волосы и шумно почесалась.

Возможно, он не мутирует никогда, но новость, за которую любой душу бы продал, не радовала. Долгая жизнь не радует, когда на твоих глазах гибнут те, кого ты любишь. Но с другой стороны, если он невосприимчив к вирусу, значит, есть и другие. Интересно, его дети унаследуют эту чудесную особенность или нет? Витька…

Андрей невольно улыбнулся, а потом улыбка сошла с его губ. Наверное, этот вопрос и чистых будет интересовать, а значит… Тьфу! Подселят эту вшивую девчонку. Или вообще никого подселять не будут, в современных условиях оплодотворение производят без прямого участия мужчины.

Что-то ты, Андрюха, не горишь желанием помочь человечеству. А ведь до чего круто – стать Адамом нового мира! Ходи себе по свету, оплодотворяй женщин, они в очередь выстроятся, чтоб заполучить здоровых детей…

Не такого он желал. Вспомнился сосед в Саратове, Олежа Мещеряков. Взрослый мужик, за сорок, но вся его жизнь сводилась к тому, чтобы снять малолеточку и развести на постель. Ему понравилось бы работать быком-осеменителем, когда вокруг одни нимфетки.

– Сейчас день или ночь? – поинтересовался он.

– Скоро ужин будет. Потом свет выключат до завтрака.

– Н-да, серьезнее, чем в тюрьме, там хоть на прогулку выводили.

Дверной замок грохнул, как выстрел, аж мутант заткнулся и забился в угол клетки. Появился человек в противочумном костюме, только вместо шлема на нем был противогаз, с двумя оцинкованными ведрами. Хотя до камеры девушки было ближе, он направился к Андрею, проговорил, ставя ведро на пол:

– Отойди к краю помещения, руки заведи за голову.

– А сесть на кровать можно? – Андрей уселся, сплел пальцы на затылке. – Я ж не мутант, бросаться не буду. Вы ж меня потом побьете, а оно мне надо?

– Надеюсь, ты понимаешь, что сотрудничать с нами для тебя же выгодно. Не говоря о том, какую ценность ты представляешь для человечества.

Чистый вытащил из ведра глиняный горшок наподобие тех, где готовили жаркое, сверху положил два куска хлеба, поставил еду за решетку.

– Скажите, а я один такой? – спросил Андрей, опуская руки.

– Не один. Была еще девушка и ее отец… Точнее, мужчина был иммунным.

– А девушка?

– Мутировала в семнадцать. Хотя была его дочерью. Я их не видел, это лаборант рассказывал, между бункерами есть связь, эти люди жили не здесь, в другом месте.

Вот и скверные новости. Витька тоже мутирует. Значит, надо продолжать бороться. Если понадобится – сотрудничать с чистыми, всеми правдами и неправдами заполучить сыворотку. Если у них получится ее добыть. Сколько «если»! И Кирилл, и другой чистый, тезка, говорил, что победить вирус невозможно.

Андрей медленно взял горшок, открыл крышку, отмечая, что он не глиняный, а сделан из плотной резины. Там была кашица, пахнущая пшеницей и какой-то химией. Он невольно поморщился.

Наблюдающий за ним чистый уточнил:

– Клетчатка и необходимые микроэлементы с витаминами. Мы так питаемся, нам нельзя необработанную пищу с поверхности.

Андрей ковырнул кашицу ложкой и спросил:

– Хотелось бы знать твое имя, ведь нам предстоит долго сотрудничать.

– Карен, – ответил чистый. – Я не ученый, я буду просто за тобой присматривать. Завтра придет Лев, вот с ним и налаживай контакт.

– Спасибо. – Андрей отправил ложку в рот. Еда вкусом напоминала детское фруктовое пюре.

Покачиваясь, человек в противочумном костюме понес ведра к клетке Лины, сунул под решетку миску. Мутанта, который при виде его начал кидаться на прутья, ткнул шокером, и, пока он корчился на полу, что-то швырнул на пол. Мутант замолчал и пополз к еде, донеслось его чавканье.

Как только Карен удалился, свет в тюрьме погас и воцарилась абсолютная темнота, в которой чавкал и причмокивал вечно голодный мутант.

– Спокойной ночи, – проговорила девушка, Андрей представил, как она укладывается на кровать, укрывается рваным одеялом. Только сейчас он немного пришел в себя и понял, что тут холодно, как в пещере, и температура не выше десяти градусов. В такой обстановке он долго не протянет, несмотря на все старания чистых. Сгниет заживо. Бедняги, как они живут в таких условиях? Ни помыться, ни согреться.

Он двинулся вдоль стены, в одной руке держа горшок с пюре. Сел на койку. Твердая, как нары, застеленные спальником. Доел кашицу, улегся, укутавшись одеялом, и подумал о том, как там Катя, Витька и остальные. Он обещал связываться с Катей, теперь не получится. Рация работала только в машинах с включенным двигателем – все батарейки нагнулись. Только бы чистые не нашли «бардак»! Не стоило уезжать на нем. Хотя ребята знают, где ящик с посланиями, и будут искать машину там. Не стоит волноваться.

Он закутался в одеяло, как в кокон. Сыро, холодно, стынет нос. Интересно, как чистые отапливают свое подземелье, откуда берут электричество? Кроме РИТЭГов[2] ничего в голову не приходило. Воду с поверхности им брать нельзя, как же они моются, что пьют? Дистиллируют ее в отдельных помещениях? Кипятят, разогревая до ста пятидесяти градусов? Но опять-таки, откуда брать ресурс для этого всего? Десять, двадцать, ну, тридцать лет они продержатся, а дальше что? Где добывать пропитание? Есть друг друга?

Андрей поскрипел извилинами и пришел к выводу, что если за десять-двадцать лет чистые не найдут вакцину от вируса, то им конец. Вирус просочится в бункер, и они пополнят ряды зараженных. И будет человечество вечно молодым. Никаких тебе старух на лавках у подъезда…

Плодись, плодись, плодись, чтоб вид не вымер.

Сон не шел, Андрей перевернулся на другой бок. Как там дети? Волнуются, наверное. Оплакивают его. Или надеются, что он найдет способ, как победить вирус. Ну, а что – он этим и занимается.

Представив базу и жизнь ее обитателей, Андрей задумался о себе. Допустим, чистые исследуют его кровь, пытаясь найти отличие от анализов остальных зараженных. Не найдут, потому что вирус циркулирует в крови, она – тоже жидкость. Потом начнут изучать строение его органов, возьмут ткань на генетический анализ… последнее – вряд ли, слишком многое уже утрачено.

Допустим, из его крови сделают сыворотку, которая помогает. Тогда его посадят в золотую клетку и будут понемногу выкачивать кровь, как из тех детей, отбирать капли его жизни, чтобы подарить жизнь другим. Наверняка попытаются вырастить детей от него в надежде, что кому-то передастся иммунитет…

Мама! Она ведь тоже, скорее всего, иммунная! Но теперь ее никак не найти: топлива не хватит, чтоб добраться до Саратова, а если пешком идти – сожрут мутанты. Да и где ее искать? Скорее всего, она погибла в первые дни, когда зверствовали муты, она всегда была слабой и слишком доброй.

Как ни крути, а остаток жизни он проведет уныло и умрет от туберкулеза или бронхита – поживи-ка в таком холоде. А может, его станут беречь, переселят туда, где комфортнее и теплее, но все равно будут пить кровь, пока он не умрет. И ведь не сбежать никак! Все равно все усилия чистых – не более чем агония. Как и его желание поговорить с ними, узнать то, что и так понятно. Подкормить свою веру.

Уснул он нескоро, но и во сне покоя не было – приходила Таня, садилась на край постели, улыбалась, обнажая острые клыки, тянулась к его шее, а ее глаза сияли алым, как две лампы. Он вскакивал, убегал, но куда бы ни шел, где бы ни прятался, она уже ждала его в новом месте.

Проснулся он, когда включился свет. Теперь Карен был не один, следом за ним шли два человека, одетых так же. Теперь кормилец направился к камере Лины, а двое остановились напротив клетки Андрея.

– Доброе утро, – проговорил он. – Мое имя Андрей Фридрихсон. Хочу я или нет, мне придется с вами сотрудничать, так что обещаю вести себя дружелюбно, это в моих же интересах.

Люди в противогазах посмотрели друг на друга, потом – на Андрея.

– Сообразительный, – сказал один из них, второй поставил на пол алюминиевый ящик, распахнул его – там были стекла и пробирки. Второй вытащил оттуда шприцемет, похожий на пистолет, направил в Андрея, тот замотал головой:

– Нет-нет, не надо наркоз, от него голова болит и волосы выпадают. Я в прошлом врач, могу сам взять у себя кровь, только дайте мне жгут, спирт, иглу и скажите, сколько пробирок наполнять.

Чистый со шприцеметом задумался, Андрей продолжил:

– Найти панацею и в моих интересах, я ведь именно за этим и пришел, именно об этом хотел поговорить с вашими коллегами, но они повели себя некорректно. – Он пожал плечами. – Если бы сразу сказали, что я иммунный, я по доброй воле бы с ними поехал и жертв удалось бы избежать.

Вспомнился покойный Карташов, который постоянно учил, что нужно со всеми дружить и сдерживаться, даже когда хочется убить. Потому что неизвестно, как повернется жизнь, вчерашний враг может стать другом. Вот и сейчас хотелось стянуть с чистого противогаз за то, что чуть не поломали ребра и притащили сюда, но приходилось изображать смиренную овечку.

– Не бойтесь, – говорил Андрей, снимая куртку и закатывая смирительную рубашку. – Я останусь здесь и подожду, пока вы оставите реактивы. В конце концов, вы всегда можете применить парализатор.

– Только не двигайся, – предупредил второй, он был пониже ростом. – Карен! Надо отпереть дверь, иди сюда.

– Сейчас, – отозвался он, немного повозился с ведрами и зашагал к чистым, звеня ключами.

Андрей сидел на койке и планировал побег. Отсюда до двери метра три. Можно метнуть в чистого с инъектором пустой горшок из-под вчерашнего ужина, одновременно броситься ко второму чистому, который откроет дверь и попытается поставить ящик, вырубить его, затем – Карена. Он намного сильнее их вместе взятых.

Двадцать процентов против восьмидесяти, что все получится: горшок пролетит между прутьями, попадет точно в цель (чистый не увернется), силы удара хватит, и враг выронит инъектор. Но что дальше? Допустим, Андрей выберется из камеры и этого помещения, а что за его пределами? Без оружия он далеко не уйдет.

Нет, нельзя рисковать, правильнее помогать им и ждать, когда подвернется более удобная возможность. Например, его будут переселять в другое место или вести в лабораторию. Наверняка она существует, куда-то ж они кровь носят, где-то ее исследуют.

Чистый поставил ящик, захлопнул дверь и наблюдал за Андреем из-за решетки, как за опасным зверем.

– Сколько пробирок наполнять? – спросил Андрей, раскрывая ящик. В штативе их стояло десять штук.

– Все, желательно до краев.

Перетянуть плечо жгутом. Сжать-разжать пальцы, чтоб вены вздулись. Легкий укол, и из одноразовой иголки в пробирку, стоящую возле кровати, побежала густая черная кровь. Прежде чем вернуть ящик с пробирками, Андрей спросил:

– Зачем вам моя кровь? Хотите проверить, есть ли в ней вирус?

– Проверяли, – сказал тот, что пониже. – Ты инфицирован. Теперь предстоит выяснить, почему вирус не поражает именно твой организм.

– Как вы это собираетесь делать?

Вопрос остался без ответа. Андрей отошел от двери, сел на свое место, дождался, когда чистые спешно заберут ящик, и сказал:

– Вы бы представились. Хотя бы тот, с кем предстоит работать.

Ответил чистый повыше:

– Я Сергей Абакумов, это лаборант Лев. Контактировать будете по большей части со мной. Увидимся завтра. Сегодня мне надо работать.

Чистые направились к выходу, на их место пришел Карен, оглянулся, подождал, пока они уйдут, и прошептал едва слышно:

– У тебя остался горшок, давай его сюда. И вообще, ты молодец. Другие, когда мы рядом, с ума сходят, злятся, слюной брызжут… Любой на твоем месте тем горшком запустил бы… Он резиновый, но мне потом все равно голову открутят.

– Да, знаю, что все дуреют. Я, как ты понял, особенный, потому меня и изучают. – Андрей просунул горшок между прутьями, взял из рук Карена резиновую миску с кашицей, отметил, что разносчик еды начал ему доверять.

– Сволочь! – верещала Лина. – Садист! Ты чего с ним церемонишься? Они же нас убивают и тебя убьют! Н-на! – в Карена полетел резиновый мяч. Когда он шмякнулся о его голову и по противогазу потекла кашица, Андрей сообразил, что это не мяч, а тарелка.

В соседней клетке бесновался мутант – угукал, рычал, свистел, как обезьяна в вольере. Андрей поел, вернул тарелку, получил воду в резиновом шаре, поблагодарил разносчика пищи и распрощался с ним.

Весь день ему досаждала Лина. Она болтала без умолку – о своем втором муже, который на три года моложе, и сыновьях, о том, где на юго-востоке клюквенные места, как вялить мясо, подкрадываться к чистым бесшумно. Она не замолкала ни на минуту, фонтанировала словами, как прорвавшая труба – водой. Андрей не выдержал и попросил ее замолчать, сославшись на головную боль. Девушка обиделась, легла и демонстративно отвернулась к стене.

Теперь шумел только вечно голодный мутант.

Вечером снова пришел Карен, принес кашицу, поговорил о том о сем, понадеялся, что благодаря Андрею и чудесной сыворотке он когда-нибудь сможет подняться на поверхность и увидеть небо своими глазами, а не через очки. И перестанет бояться воды, поедет на юг и нырнет в море. Слух о появившейся надежде на избавление от вируса облетел бункер, и люди воспрянули. Теперь им есть ради чего жить.

Андрей слушал его, понимал каждого из них и прощал. А также понимал, что чистые вцепятся в него и выкачают всю кровь и он никогда не сможет вернуться на базу и увидеть сына, Катю, Юльку, Ваню с Никитой, которые ему дороже всего человечества. Если же возложенные на него надежды не оправдаются, чистые с готовностью уничтожат его, замучают до смерти, но не отпустят. Приносить себя в жертву ради незнакомых людей он не собирался.

Когда погас свет, он пытался представить свой побег и не мог. Пока не подворачивалось возможности. Когда фантазия иссякла, он принялся отжиматься: сто, двести, триста раз. Упал лицом в пол, слушая грохочущее сердце. Нельзя терять форму. Он повис на прутьях и начал подтягиваться. Затем – молотить черноту кулаками, бить лоу кики. Влево, вправо, вправо, влево, перед собой…

Ударив решетку, он зашипел и выругался, растревожив прикорнувшего мутанта, который забегал, зарычал.

Вымотавшись, Андрей все-таки уснул, а проснулся, когда клацнул замок, разбитым и нервным. Снова пришли Карен и двое чистых с алюминиевым чемоданом. Тот, который назвался Сергеем Абакумовым, вытащил шприцемет, направил на Андрея, он замахал руками:

– Нет-нет, мы ж договорились…

– Извини, парень, – уронил чистый, просунул руку между прутьями решетки.

Игла с транквилизатором впилась в плечо. Так усыпляют опасных зверей перед операцией.

– Суки, – прохрипел Андрей, рухнул на подкосившиеся ноги и растянулся на полу.

Он все еще соображал, хотя тело перестало его слушаться. Последним «ушло» зрение, и последнее, что он помнил – голову в противогазе. Сквозь дрему он чувствовал, что его ворочают, куда-то тащат… Или нет, просто кажется? Перед глазами расползались круги, он не мог пальцем пошевелить, пытался разозлиться, чтоб активировать резервы организма, как когда-то его учил Макс, но транквилизатор был сильнее.

Единственное, что получилось – вспомнить, как мама кастрировала кота, он точно так же валялся и тяжело дышал. Андрей надеялся, что с ним не сделают такой подлости.

Вскоре его перестали шевелить, он провалялся некоторое время на полу и почувствовал, что онемевшее тело понемногу просыпается. Шевельнул ногой, поднял руку, перевернулся на бок и шлепнулся на пол с кровати. Встать долго не получалось, он копошился червяком, наверное, с полчаса. Звуки были гулкими, болезненными, и вопящий мутант особенно раздражал.

Понемногу тело стало подчиняться мозгу, Андрей сел и вцепился в койку, потому что мир кружился, как если отравиться алкоголем.

– Ты там живой? – прокричала девушка, каждое ее слово впивалось в мозг иглой.

– Не знаю, – ответил он, потряс головой. – Помолчи, а то совсем сдохну.

Она смолкла. Забилась в угол камеры и настороженно смотрела оттуда. Мир перестал вертеться, но голова все равно кружилась, хотелось спать, и мерз Андрей больше обычного. Он разогнул руку и заметил на локтевом сгибе новый след укола.

– Они у тебя брали кровь, – проговорила девушка. – Много. Вооотакую банку.

Судя по тому, что она показала, из него выкачали литра три, а значит, он не жилец. Даже думалось с трудом. Чего они добиваются? Он на их месте сделал бы переливание крови мутанту, но для этого потребуется заменить хотя бы ее половину, столько за раз не выкачать, это смертельно опасно. Значит, через некоторое время опять придется поработать донором.

Зато теперь Андрея перевели на усиленное питание, и после процедуры Карен принес еще еды. Вроде кормежек было четыре. А может, и нет, Андрей спал, и время текло как-то странно. С ним говорила Лина, и ее болтовня протекала мимо, не раздражала. Ел, спал, слушал щебетание девушки и даже на Карена не реагировал.

Сначала кормилец виновато отворачивался, затем стал беспокоиться, почему Андрей не встает, и его еда стала более разнообразной, ему даже перепадало что-то типа гематогена.

Прошло четыре дня, прежде чем он немного восстановился. Теперь он полностью разделял ненависть Лины к чистым. На пятый день явились вивисекторы со своим чертовым ящиком. Андрей поднялся и проговорил:

– Вы хотите, чтобы я сдох?

– Нам нужно узнать уровень гемоглобина, – сказал лаборант Лев.

– Давайте реактивы.

На этот раз он наполнил две пробирки, сел на лавку. У Абакумова был шприцемет, его напарник смотрел настороженно. Да подавитесь вы! Молча забрав пробирки, чистые удалились.

– Твари, чтоб вы сдохли! Тьфу на вас! – кричала Лина.

Перекусив, Андрей немного подождал и принялся отжиматься. На пятидесятом разу закружилась голова. Непорядок, форму терять нельзя. Передохнуть. Выпить компот. Повторить подход. И так четыре раза. Еще перекусить. Повиснуть на прутьях, подтянуться.

Получилось непозволительно мало – тридцать раз. Силы оставались, но мешало головокружение. Черт, так далеко не убежишь. А где-то там, на берегу водохранилища, – его дети, Катя, Юлька и парни. Сколько от него нет вестей? Неделю? Две? Он не считал дни. Кто-то уже оплакал его, но парни, наверное, ждут и не дают поставить крест на пустой могиле.

Дни слились в серо-черное полотно. Андрей ел, спал, тренировался, иногда сдавал кровь. Вечером приходил Карен поболтать, извинялся, говорил, что он помочь не в силах. Поскольку к тайнам его не допускали, Андрею не оставалось ничего другого, кроме как разговорить Абакумова, он теперь приходил один. Или это не Абакумов, а его напарник – за противогазом не видно.

В очередной раз перетягивая руку жгутом, Андрей сказал:

– Вот скажи, что вы будете делать, если моя кровь вам не поможет? Ресурса бункера надолго не хватит, вы заразитесь рано или поздно.

Абакумов смотрел, как наполняются пробирки.

– Тогда мы все, кто уцелел, отправимся в Готланд.

Андрей хмыкнул:

– Откуда уверенность, что уцелеешь именно ты? И почему именно туда?

– Уверенности нет, – ответил он спокойно. – В Швеции может быть вакцина или сыворотка, я не знаю точно. Я маленький человек, не допущенный к тайнам, и мне ее не достанется. В случае с тобой у меня есть шанс.

Андрей наполнял пробирки, и перед глазами все плыло, сердце стучало гулко, мощно. Вот она, надежда! Хрупкая, маленькая, скорее всего, нереальная… Он отнес пробирки к решетке. Готланд – это правда!

– Так почему вы еще не…

– Никто оттуда не вернулся, – пожал плечами Абакумов. – То ли погибли, то ли получили желаемое и решили не возвращаться. Только наш бункер отправил три экспедиции. Связь с ними оборвалась. Такое впечатление, что создатель вируса играет с нами.

– Значит, он искусственного происхождения. – Андрей потер лоб.

– Без сомнения, – ответил Абакумов, поднял ящик, потоптался на месте и сказал: – Ты хороший парень, извини, если что… Но понимаешь… На нашем месте ты поступал бы так же.

– Конечно, ничего личного. Прощаю и отпускаю тебе грехи, сын мой!

«Сын» удалился, понурившись. Но утром он вернулся с лаборантом и литровой склянкой. Опять за кровью пришли, гемоглобин восстановился, вот они и… Первым порывом было спрятаться за белую клеенчатую занавеску, отделяющую туалет от камеры, и пусть они попробуют достать его дротиком с парализующим веществом!

Но ведь достанут же. Вызовут подмогу, отодвинут штору или сделают проще – пустят газ, выкатят бесчувственную тушку, спеленают и все равно свое получат. И Абакумов вряд ли после такого снова пойдет на контакт, а от него можно узнать много полезного.

– Не надо парализатор. – Андрей шагнул вперед. – Я сам наполню емкость, можно?

– Извини, мы не имеем права рисковать, – проговорил Абакумов, и Андрея в щеку будто ужалила пчела.

Еще в сознании он улегся на кровать и вырубился.

Очнулся он спеленатый смирительной рубашкой, правую его руку привязали ремнем к железной перекладине кровати. Лаборант, державший чашку, заметил, что Андрей очнулся, поднес ее к губам подопытного:

– Пей, восполняй кровопотерю.

Картинка еще плыла, голоса доносились издали. Андрей приподнял голову и заставил себя опустошить чашку. Видимо, медики посчитали, что даже его молодой организм может не выдержать массивной кровопотери, и решили восполнять утраченную жидкость.

Когда он окончательно пришел в себя, Абакумов вынул иглу из вены, подал емкость, наполненную почти до краев, лаборанту и проговорил:

– Сейчас я отвяжу смирительную рубашку. Ты подождешь, пока мы уйдем, и освободишься. Только, пожалуйста, без глупостей.

Андрей кивнул и закрыл глаза. Во рту было сухо, тошнило, не хватало воздуха. Дождавшись, пока щелкнет замок и мучители уйдут, он зачерпнул из ведра сироп, выпил мелкими глотками и через силу заставил себя съесть огромную миску осточертевшего пюре.

И опять день и ночь смешались, и не было сил тренироваться. Карен теперь приходил часто, расспрашивал про жизнь на поверхности, но Андрей отвечал односложно. Да, он мог вставать, говорить и даже отжиматься, но его одолела апатия и безнадега. И что, теперь это – его жизнь, и так ему мучиться до самой смерти?