Героиновая пропасть Незнанский Фридрих

Глава первая

ПЕРЕПОЛОХ В МИНИСТЕРСТВЕ ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ

Взрыв прогремел без четверти восемь. Это зафиксировано точно. Рвануло так, что в подъезде повышибало все стекла и сорвало двери с петель, а от дорогой иномарки представительского класса остался лишь раскуроченный и чадящий черный остов…

Каким-то образом сообщение о взрыве на Кутузовском проспекте успело прозвучать в утренней телевизионной сводке новостей. Но Турецкий телевизор не смотрел и ничего не знал об этом.

В настоящий момент его раздражала единственная мысль – о том, что кто-то с утра пораньше уже пытался прорваться к нему. Назойливые трели телефонного аппарата он отчетливо слышал сквозь запертую дверь своего рабочего кабинета.

Войдя к себе и с неприязнью взглянув на надрывающийся телефон, Турецкий наконец соизволил поднять трубку.

– Саня, срочно зайди!

Утро начиналось до банальности обычно и скучно.

– Мне прекратить беседу с человеком, которого я вызвал специально? Может, мне к черту его послать? – Турецкий накачивал себя, не скрывая раздражения.

Никого перед ним не было, но – человек должен был вот-вот подойти. И не так, чтобы кто-то важный. Обычный свидетель, один из многих. Суть в другом. Вчера Александр Борисович навестил Славку Грязнова, вернулся поздно, точнее, слишком рано, под утро, за что получил грозный втык от Ирины Генриховны и отправлен в «эмиграцию», то бишь на короткий кухонный диванчик, с которого полностью свисают ноги, отчего сон бывает обычно несвежим и прерывистым. И вот теперь именно эти частности складывались в картину общего неприятия жизни в целом, а также в отдельных ее противных аспектах. Но Меркулов был непрошибаем.

– Можешь и в самом деле послать его к черту, – спокойно заметил Константин Дмитриевич. – Если он и в самом деле находится сейчас в твоем кабинете. И вообще всех можешь послать. Чтобы затем немедленно явиться ко мне.

Короткие гудки…

Чего это он? Такое вот «срочно зайди» могло означать только одно: очередное чепе. Кого-то убили. Замочили. Шлепнули. Рванули. И не просто «кого-то», а о-го-го кого! В иных ситуациях срочности не наблюдалось бы.

– Тут появится Перехвалин, – сказал Турецкий, выходя, секретарше, – пусть сидит и ждет. Хоть до посинения. Я у Меркулова.

Интересно, кого же? Так думал Турецкий, проходя кривыми коридорами, минуя лестницы и поднимаясь на «хозяйский» этаж, где размещались кабинеты генерального прокурора и некоторых его замов.

Утром жена, естественно, не разговаривала, ибо никак не желала понять, что посиделки со Славкой – это не сплошные пьянки или, не дай бог, какие-нибудь «баб-кроллы», а продолжение все той же проклятой работы, только вынесенной за служебные стены. Известно же, о чем рассуждают мужики! На работе – о бабах, а с бабами исключительно о работе! Ира это знает же, а все равно не верит! Поэтому и не включил по утренней привычке телевизор и свежих новостей так и не увидел. А ведь наверняка что-нибудь и случилось. И теперь в кабинете у Кости с утра пораньше сидит какой-нибудь высокопоставленный хмырь и нудит, что дело это чрезвычайное, что оно на личном контроле… и так далее. Все давно и хорошо известно. «А ты, Саня, отложи дела, к которым ты позже вернешься, и займись-ка… поезжай-ка… допроси-ка!»

Вчерашняя усталость накладывалась на мерзкое настроение, и коктейль из этого получался – лучше не надо! Коктейль «Молотов»! Так может рвануть и обжечь, что мало не покажется.

Меркулов находился в своем кабинете в гордом одиночестве. И это была первая странность. Вторая заключалась в последовавшем вопросе:

– Башка болит, что ли? Только не ври, мне уже звонил Грязнов.

– Есть маленько, – сознался Турецкий, садясь.

– Могу на выбор – ношпа, баралгин, пенталгин… Нет, рюмки не дам, – покачал головой Меркулов. – Запах будет, а тебе ехать. Позже, Саня. А ты телевизор, конечно, не смотрел, газеты не читал.

– Не-а, – поморщился Турецкий. – Ладно, давай две таблетки этих, зелененьких, как они?

– Темпалгин, на, – Меркулов достал из ящика письменного стола облатку и протянул Александру. – Вон, боржомчик возьми, – показал на стол в углу кабинета. – Валяй лечись и слушай, а я пока буду рассказывать…

Обычно заместитель министра иностранных дел Егор Андреевич Каманин садился в машину ровно без четверти восемь, чтобы ехать на службу в Министерство иностранных дел на Смоленскую площадь. Об этой его пунктуальности знал водитель представительской «ауди», который возил заместителя министра, знала и консьержка в доме на Кутузовском проспекте, в котором уже бoлее десятка лет проживал Каманин, жена его знала, поскольку за все годы Егор Андреевич ни разу не нарушил своего правила, разве что в исключительных случаях, которые можно было пересчитать по пальцам. И это едва не сыграло с ним злую шутку.

Сегодняшнее утро не предвещало никакой грозы. Ни в прямом, ни в переносном смысле. И Егор Андреевич был готов, как обычно, к выходу из дому. Охранников он не имел, справедливо полагая, что уж если кому-либо и придет в голову устроить на него покушение, так никакая охрана не спасет. Поэтому всякий раз весьма сомнительную роль бодигарда выполнял при заместителе министра его шофер – щупловатый на вид, но достаточно грамотный и в этом деле Володя, прошедший в свое время Афган. А почему сомнительную? Да потому, что не верил во все эти глупости Каманин. И у него были к тому все основания, о которых он, правда, предпочитал не распространяться. Знал – и того достаточно.

Итак, он уже стоял в прихожей своей огромной пятикомнатной квартиры шикарного дома сталинской архитектуры, не сомневаясь, что Володя уже у подъезда. Оставалась малая деталь, привычная, как и постоянная Володина готовность выполнить любой приказ шефа. Шофер должен был сделать по телефону два условных звонка. Ничего говорить не требовалось: в Володиной трубке два длинных гудка, после чего отбой. Здесь, в квартире – два звонка.

Но время шло, а звонков не было. Каманин стал беспокоиться. Он подошел к балконной двери, открыл ее и выглянул во двор: «ауди» стояла там, где ей и положено. А телефон не звонил.

Каманин не то чтобы забеспокоился, нет, он подумал, что телефон просто отчего-то не срабатывает. Взял ближайшую трубку и поднес к уху. В ней раздавались короткие гудки. Черт возьми! Это значило, что кто-то где-то в одной из комнат не положил на место телефонную трубку! Кто?! Он же просил именно в это короткое время никому не трогать телефон, подождать! Неужели эта мелочь так трудна?

И Каманин, сдерживая нарастающий гнев, пошел по всем комнатам, проверяя трубки. И всюду звучали короткие гудки. Это уже напоминало какую-то дьявольщину. И вот наконец нашлась она, проклятая! Ну конечно! А что еще и можно было бы предположить? Внучка зачем-то именно в полутемной прихожей брала трубку, а опустила неправильно, под рычаг попал телефонный провод. Вроде и лежит на месте, а соединения нет.

Егор Андреевич расхотел ругаться – внучку он любил. А кроме нее и бабушки, то есть супруги Каманина, в этот час в квартире никого не было. Ясное дело, нет тут никакой диверсии. И он положил трубку правильно, проверил: появился длинный гудок. Ну вот, гудок, сейчас позвонит Володя и можно будет спускаться во двор. Но Володя не звонил.

Каманин с новой уже волной раздражения взглянул на часы – было без четверти восемь, и в настоящий момент он должен был войти в машину, кивнуть шоферу и сказать свое обычное: «Все в порядке? Тогда поехали».

Но звонка все не было, и Каманин почему-то решил не дожидаться и выходить к лифту. Он уже обернулся, чтобы крикнуть жене:

– Взгляни на балкон! И если этот олух увидит тебя, покажи, что я уже пошел!

И в этот момент громыхнуло с такой силой, что оконные стекла со стороны двора зазвенели, словно от взрывной волны разорвавшейся где-то поблизости бомбы.

Каманин и сообразить не успел, как сам оказался у балконной двери, перевесился через высокие перила и увидел…

Нет, такое и во сне увидеть страшно! Прямо под ним огромным факелом, извергающим пламя и черные клубы дыма, пылала его машина.

Вмиг забыв обо всякой опасности и отшвырнув в сторону свой неразлучный старый кожаный портфель с давней серебряной монограммой, Егор Андреевич бегом ринулся вниз по лестнице, не дожидаясь лифта, которой ползал в этом доме тоже по старинке – степенно и со скрипом. Шесть этажей пролетели вмиг, Каманин даже и сам успел, правда, как-то отстраненно, подумать о собственной почти юношеской прыти, и это несмотря на его полувековой с хвостиком возраст.

Стеклянный подъезд первого этажа был разворочен так, будто в него и в самом деле угодил артиллерийский снаряд. Валялась copванная с петель железная входная дверь. Покорежена вторая дверь в холл подъезда. Под ногами хрустело битое стекло. А весь подъезд заполнял вонючий, удушливый дым с улицы от горевшего автомобиля. На полу ничком лежал водитель Володя, затылок его был в крови, темная лужица была и на полу, возле его лица. Рядом, тормоша лежащего за плечо, на коленях стояла консьержка и в голос причитала:

– Уби-или-и! Ох, уби-или-и-и!..

Наверху хлопали двери, и в холл сбегали жильцы дома, в основном, народ пожилой и перепуганный до смерти. Ничего подобного, сколько помнили себя, в этом доме не случалось, а ведь живут, поди, третий, если не больше, десяток лет! Ну и сразу предположения: кто да за что? Телевизор, слава богу, нынче все смотрят, да и газетки почитывают, знают, чем богата столичная жизнь…

Каманин резко отстранил консьержку от лежащего на полу своего шофера, сам опустился на колени, осторожно приподнял голову Володи, тот застонал. Жив!

– Давай звони в «Скорую»! – приказал Каманин женщине. – Ну, кому говорю! И милицию срочно вызывай!

Та будто очнулась от тяжкого бреда. Вскочила и кинулась в свой закуток, хрустя битым стеклом. Ее окно тоже было напрочь вынесено. Но телефонный аппарат странным образом уцелел. Однако шок у консьержки, видимо, еще не прошел. Она обернулась, посмотрела на Каманина совершенно бессмысленными глазами и растерянно спросила:

– Звонить-то кому-у?..

Народ с этажей прибывал. Каманин увидел и своего соседа, бывшего мидовца, а ныне заслуженного пенсионера. Махнул ему призывно рукой, а когда тот опасливо приблизился, быстро сказал:

– Помоги, Петрович, подержи парню голову, чтобы не на стекло. А я «Скорую» вызову! С этой нашей курицей, мать ее, только народ хоронить! – и снова выругался от собственной же несдержанности.

Через несколько секунд он уже объяснял дежурному по ноль два, что произошло в доме. И требовал, чтобы немедленно прислали «Скорую»: тут человек погибает, каждая минута дорога.

Но дежурный, узнав адрес, переключил на ближайшее отделение милиции, а новый дежурный стал сперва выяснять, кто звонит и по какой надобности. Ну тут уж Каманин вовсе сорвался с узды.

– Заместитель министра иностранных дел России говорит, твою мать! – просто заорал уже в трубку Каманин. – Немедленно сюда! И «Скорую», чтобы вам всем! Бошки поотрываю, мерзавцы! – Его несло, и он, понимая, что это нервы не выдерживают, что потом стыдно будет, извиняться придется, тем не менее никак не мог остановиться. И орал в трубку до тех пор, пока не услышал лающие звуки приближающейся милицейской сирены.

Но первыми, к их чести, все же прибыли медики. Двое крепких ребят в зеленых халатах живо отстранили посторонних от лежащего водителя, ловко уложили его на носилки и бегом потащили к выходу. В спецавтомобиле их уже ожидала докторша в таком же зеленом халате, которая немедленно занялась Володей. Сделала ему укол и приказала закрыть дверь и не мешать работать.

И вот тут подъехала милиция.

– Кто вызывал? – грозно спросил вышедший из «жигуленка» майор милиции.

– Я, – сердито обернулся к нему Каманин. – Вот мои документы.

Майор резко взял в руки красную ксиву, раскрыл ее, но через миг почтительно возвратил хозяину.

– Прошу прощения, Егор Андреевич, – он даже козырнул от усердия. – Кто пострадавший, не подскажете?

– Мой шофер, – устало сказал Каманин, – Владимир Сергеевич Pожков… А это, – он показал на окутанный клубами дыма развороченный остов машины, – моя бывшая «ауди». Как он уцелел, просто представить себе не могу!..

И вдруг Егор Андреевич подумал, что это ведь очень странно: Володя должен был находиться в машине, когда прогремел взрыв. Он обязан был в этот момент звонить наверх по телефону. Но он не звонил! Телефон же был странным образом отключен – провод на рычаге. И вдруг вовсе не Катькина в том вина? Тогда чья же? И почему взрыв? Кому это все было нужно? И каким образом, наконец, оказался в подъезде, а не в автомобиле Володя Рожков? Черт возьми, голова кругом! Нет, этим ребятишкам из милиции тут, конечно, не разобраться. А беседовать с ними, на что явно настроился этот комодообразный майор, Каманин совсем не собирался. Хотя и понимал, что это необходимо по закону. И он решил положить конец всей этой самодеятельности.

– Значит, так, молодой человек… Как вас? – обратился он к майору.

– Майор Дубакин! – кинул тот ладонь к козырьку. «И фамилия у тебя вполне подходящая», – чуть не сказал Каманин, который не забыл сладострастной улыбочки майора, когда тот вылезал из тесного для него «жигуленка».

– Значит, слушай, майор. Вы тут займитесь пока тушением машины. Но – аккуратно. Потому что я сейчас поднимусь к себе в квартиру и вызову техников из ФСБ, которые приедут и разберутся получше вас. Потом ты мне доложишь, куда отвезут моего водителя Рожкова Владимира Сергеевича и каково его состояние. Одним словом, занимайтесь пока своими необходимыми делами, а взрывом и остальным, связанным с ним, займутся те, кому положено: Федеральная служба безопасности и Генеральная прокуратура. Я пока буду у себя. Моя квартира – девяносто шестая. Только для экстренной надобности, для всего остального я занят. Можешь еще вот эту нашу консьержку допросить, возможно, она что-нибудь видела. Ее, кажется, Зинаидой зовут. Уточни сам.

И Каманин, заметив, что «Скорая» отъезжает, отправился к себе наверх. Самому в своих мыслях разобраться, успокоить жену, позвонить на службу, чтобы предупредить и наконец выполнить обещанное: связаться с ФСБ и Генпрокуратурой. То, что здесь была попытка покушения, у него не оставалось сомнения.

И опять Егор Андреевич видел перед собой лежащего ничком на полу, среди битого стекла, шофера Володю с окровавленной головой. Это было очень плохо. Чрезвычайно. Но еще хуже… Каманин вдруг подумал, что смерть Володи сняла бы сразу многие проблемы…

Нет, он не был кровожаден до такой степени. И очень, в сущности, неплохо относился к своему шоферу, умевшему выполнять разнообразные, порой довольно деликатные поручения хозяина. Но Егор Андреевич знал, что абсолютной верности не бывает в жизни, а значит не стоит на нее и рассчитывать. Можно крупно ошибиться однажды. Не так посмотреть, обидеть ненароком, а как собеседник отреагирует на твой косой взгляд, да на тот же нервный срыв, в конце концов, неизвестно. Все мы – люди, все – человеки, и у каждого собственная, индивидуальная защитная реакция…

Вот и к этому тоже надо быть готовым.

Каманин поднялся к себе, жестом успокоил супругу, на которой в буквальном смысле лица не было, потом прошел в ванную, где умылся, после чего перешел в свой домашний рабочий кабинет, закрыв дверь поплотнее, попросив жену не беспокоить его, скинул пиджак, сел к столу и взял телефонную трубку.

– Из всего тобой нарисованного, Костя, – сказал Турецкий, к которому постепенно возвращалось так до конца и нерастраченное здоровье (и это несмотря на все старания и рисковые попытки!), – я понимаю лишь одно: на замминистра – не бог весть какая шишка! – совершено покушение. А он – эта самая шишка – успел поднять на ноги все службы. Но ведь у нас же просто так сегодня никого не убивают, исключая действия отморозков. Тем более заместителей министров! Вероятно, кому-то это было очень нужно. Он сам не сказал, надеюсь, кому?

– Почему надеешься? – усмехнулся Меркулов.

– А потому, что, если бы он сказал, ты бы мне эту хреновину ни в жисть бы не поручил. Тогда ж тут и делать нечего. Кто-нибудь другой из новых твоих любимчиков успешно бы отличился.

– Не наглей, Саня, – продолжал улыбаться Меркулов. – Он, между прочим, не мне звонил, а генеральному. И указание я для тебя лично получил свыше. Еще рано утром, когда ты в полуразобранном состоянии двигал в сторону работы. Ирина мне, естественно, объяснила причину ее нежелания обсуждать твое поведение, а Вячеслав, тот настоящий друг, он и причины не скрывал, и предугадал следствия. Так что, как видишь, мне совсем не надо было играть в Вольфа Мессинга. Ларчик-то просто открывается, если не сказать – примитивно. Ладно, поболтали, и будет. Ты, я вижу, уже пришел в себя и обрел чувство равновесия. Поэтому для начала предлагаю тебе связаться с технарями из ФСБ и посмотреть, что они раскопали на Кутузовском. Я думаю, что эксперты-взрывники уже закончили там свою работу. Обратишься к Федотову, ты его знаешь. Располагаешь указанием от нашего генерального: все службы максимально облегчают твою работу. Как обычно. Вот такие дела, Саня.

– Еще вопрос можно?

– Давай, только побыстрей, не теряй времени. Меня уже к вечеру наш пригласит на ковер, так что пожалей старшего товарища.

– Он что, очень важная птица – этот Каманин? Почему такая спешка? Отчего переполох? Его ж все-таки не замочили, а ведь бывают фигуры и покруче, сам знаешь.

– Почему переполох в МИДе? Как тебе сказать? Ну, во-первых, все же заместитель министра. Во-вторых, сам по себе, на мой лично взгляд, интересная фигура. В восьмидесятых годах был советником нашего посла в Афганистане, и отношение к нему самое разноречивое. Чем вызвано, честно, не знаю. Но, впрочем, это вовсе и не моя, а твоя задача, Александр Борисович, узнавать, выяснять, вычислять и прочее. Cловом, почему я тебя должен учить? Ты и так уже большой мальчик.

– Ирония неуместна, Константин Дмитрич, – парировал Турецкий.

Когда Меркулов переходил на имя-отчество, значит, действительно пора завязывать с трепом. Но тем не менее последнее слово Александр хотел оставить за собой. Он поднялся и спросил:

– А при чем тут газеты… телевизор… о которых ты спросил вначале? Разве уже успели раззвонить?

– Нет, разумеется. Это ж случилось всего какие-то три… – Меркулов посмотрел на наручные часы и поправился: – Три с половиной часа назад. Откуда? А вопрос был задан просто для выяснения твоего общего утреннего состояния, способен ты хоть что-то соображать или еще нет. Я ответил? – И Меркулов беспечно ухмыльнулся.

И это тоже в порядке вещей.

Тем не менее голова больше не болела, хотя и особой свежестью в мыслях Александр Борисович тоже не мог бы похвастаться.

Итак, первым делом надо выяснить, кто выезжал на место происшествия, что дал первоначальный осмотр, чем порадуют эксперты-криминалисты и, наконец, что думают по этому поводу пострадавшие. Хотя среди таковых серьезно пострадал один – водитель, который, как сообщили Косте, находится в реанимации Института Склифосовского. И Турецкий для начала решил сделать звонок начальнику МУРа Вячеславу Ивановичу Грязнову, к которому стекались все данные о происшествиях в городе, своему вчерашнему компаньону.

– Привет, генерал. – Фривольные интонации Турецкого должны были означать, что ему известно о «предательстве» лучшего друга. – Ну а твое драгоценное здоровье, значит, не подкачало?

– А-а, Саня! – словно обрадовался Слава. – А я вот сижу и гляжу на аппарат: когда позвонишь? Что ж ты, друг, предупреждать надо!

– Это тебя?! Что я слышу, Грязнов?! Между прочим, постоянное общение со стукачами откладывает серьезный отпечаток на характер опера, не замечал?

Грязнов ядовито рассмеялся:

– Не лезь в бутылку, Саня. Костя, прежде чем поинтересоваться, куда мы вчера запропастились, предупредил, что дело, которое он тебе поручил, серьезнее некоторых амбиций. Я уже в курсе, поэтому бери-ка ноги в руки и кати ко мне. Куда ты без меня денешься?

– А-а, – удовлетворенно протянул Турецкий, – значит, он и тебя запряг? Это меняет дело, как говаривал наш бывший вождь и учитель. Соседи что-нибудь уже нарыли? – Он имел в виду Лубянку.

– Кое-что имеется, приезжай.

Внешний вид генерала милиции никак не говорил о том, что он cо своим другом, тоже генералом, но от прокуратуры, иначе говоря, государственным советником юстиции третьего класса Александром Борисовичем, старательно и достаточно стремительно – от одиннадцати вечера до почти трех утра – искажал свой моральный облик, как говаривали в добрые старые времена. Никаких следов ночной борьбы с собственным здоровьем. Турецкий искренне позавидовал цветущему виду Вячеслава, хотя тот был старше на целых пять лет. Ну, рыжие, когда-то непокорные кудри стали редкими и пегими, да еще погрузнел, вторая так называемая грудь раздалась, отчего пуговицы мундира сходились с трудом.

Но прежним блеском светились хитрые глаза. А вот Александр Борисович, если посмотреть со стороны, в настоящий момент вполне соответствовал бы юмористическому представлению об ожившем вопросительном знаке – такой же длинный и слегка изогнутый в верхней своей части.

– Вот почему, Саня, – встретил Турецкого Грязнов, вмиг оценив внутреннее состояние друга, – я уже давно не хожу замуж. В смысле не женюсь, понял? Никто не помогает мне жить и не следит ревнивым оком за моей нравственностью. Но я – это я, а ты – это ты, со всеми вытекающими. Ты когда ж уехал-то?

– Здрасте! Будем искать вчерашний день?

– Да нет, я все помню. Мы сидели, потом…

– А потом ты заявил: все, иду спать.

– Разве? – удивился Грязнов. – Скажите пожалуйста! Значит, сработала защитная реакция организма. А ты, надо полагать, явился домой и к Ирке полез? Она дала отлуп, и тогда ты, кровно обидевшись ушел в эмиграцию, так?

– И находился в ней до утра, – подтвердил Турецкий.

– А я всегда утверждал, что в эмиграции плохо, – сморщил нос Грязнов. – Ho дураки не понимают, думают, им там медом намазано. А там…

– Ноги на пол свисают, – с безысходным выражением на лице покивал Турецкий.

И оба расхохотались. Тема была исчерпана.

– У меня есть тут маленько, – кивнул на сейф Грязнов. – Если очень плохо?..

– Не, – покачал ладонью Александр, – Костя постарался, дал таблетки от головы. А вот кофейку покрепче, это я бы смог.

Грязнов немедленно дал команду секретарше Людмиле Ивановне приготовить пару чашечек, на что получил ответ:

– Вячеслав Иванович, уже несу.

Разговор велся по громкой связи, и Грязнов лишь молча развел руками, а Турецкий изобразил немое восхищение.

– Капнуть? – словно невзначай кивнул Грязнов, когда Людмила Ивановна, кокетливо поведя плечиком в сторону Александра Борисовича, вышла.

– Да капни уж, успокойся! – Турецкий скривился так, будто Вячелав предложил ему яду.

И Грязнов действительно капнул, влил буквально по чайной ложке из коньячной бутылки, которую сразу же вернул в сейф, бурча при этом:

– Можно ж ведь по-человечески… – и тяжко вздохнул от минувших воспоминаний. Затем он вернулся к столу, поднял свою чашку и сказал: – Ну давай… введу тебя в то, что мы имеем. А имеем мы пока следующее…

Незадолго до прихода Турецкого в МУР на имя Грязнова пришел факс из ФСБ. Акт взрывотехнической экспертизы представлял собой две странички, скрепленные степлером.

Александр пробегал его глазами, прихлебывая кофе и кивая при этом. При подрыве автомобиля марки «ауди» номерной знак такой-то, по утверждению эксперта-криминалиста, было использовано самодельное взрывное устройство, состоящее из тротиловой шашки, детонатора и часового механизма. Мощность устройства соответствует тремстам граммам. Найденные на месте взрыва фрагменты деталей указывают на их заводское происхождение, однако сборку производил профессионально грамотный специалист. Фрагмент таймера показал, что взрыв должен был произойти ровно в семь сорок пять.

Само взрывное устройство было заложено под днищем автомобиля, в районе заднего сиденья, справа, и закреплялось с помощью магнита. По заявлению хозяина автомашины, это было именно то место, где он сидит постоянно. И выезжает всегда в одно и то же время.

– Любопытно, Саня, – заметил Грязнов, – что наш потерпевший отказался вообще давать какие-либо показания этому майору из местного отделения. Там рапорт майора приложен, ты прочтешь. Но дело в том, что, по свидетельству и самого хозяина и по показаниям консьержки – это тебе еще предстоит проанализировать, – по нашему Каманину можно часы проверять. Пунктуальный до идиотизма, садится в машину ровно в семь сорок пять, за редчайшими исключениями, ни минутой раньше или позже. Бзик такой, надо понимать. Вот, похоже, именно на этом бзике его и захотели достать. Другими словами, пахнет заказухой. Терпеть этого не могу, – Грязнов даже засопел от возмущения.

– А с чего бы это Каманину в бутылку-то лезть? – удивился Турецкий.

– А хрен его знает. Читай рапорт, там какое-никакое объяснение. А скорее всего, я думаю, это у него от сознания собственной значительности. Майор, понимаешь, прибыл! Ему ж, видать, меньше генерала как-то и не к лицу! Вот мы с тобой – это еще куда ни шло!

– Да ладно, есть закон.

– А-а! – отмахнулся Грязнов.

Покончив с актом экспертизы, Турецкий перешел к рапорту майора милиции Дубакина И. Е. из ОВД «Кутузовское».

Как следовало из него, потерпевший, гражданин Каманин Е. А., категорически отказался дать свои показания ввиду того, что он собирался немедленно лично связаться с руководителями Федеральной службы безопасности РФ и Генеральной прокуратуры. Сам же майор, по его словам, должен был в ближайшие же часы получить конкретное указание из Министерства внутренних дел о том, как ему и в каком порядке предстояло действовать в дальнейшем.

Александр Борисович только головой качал да хмыкал от pacпиравших его чувств в отношении такого важного гражданина Каманина. Это ж надо такое придумать!

Далее майор указывал в рапорте, что, не желая бесполезно тратить драгоценное время и ввиду того, что водитель сгоревшей машины «ауди» был отправлен в реанимобиле в Институт «Скорой помощи» имени Склифосовского, он допросил в качестве свидетеля гражданку Шишкову З. П., работающую консьержкой, то есть дежурной по подъезду в доме, в котором проживает гражданин Каманин.

Протокол допроса прилагается.

Затем майор, опять-таки уже по собственной инициативе, связался с дежурным по городу на Петровке, 38, полковником Полыниным В. В., но тот оказался в курсе дела и приказал майору силами приданного ему экипажа в составе лейтенанта милиции Сурко Н. Г. и сержанта-водителя автомашины «Жигули» Буркина Г. Г. организовать охрану места происшествия до прибытия оперативной группы из Управления ФСБ. В указанное дежурным время оперативная группа, в составе которой находился и эксперт-взрывник, прибыла и приступила к работе. Старший группы полковник ФСБ Ливанов З. Л. сказал, что в дальнейшем присутствии майора Дубинина и его экипажа нет необходимости. После чего майор вернулся в ОВД «Кутузовское», где и составил данный рапорт, приложив также протокол допроса гр-ки Шишковой.

Далее был сам протокол.

После указания паспортных данных Зинаиды Павловны Шишковой и подписи, указывающей на то, что свидетель предупрежден об ответственности за отказ от дачи заведомо ложных показаний в соответствии со статьями 307 и 308 УПК, следовал допрос, произведенный Дубакиным, старшим оперуполномоченным.

«Вопрос. Расскажите подробно об обстоятельствах взрыва.

Ответ. По Егору Андреевичу, так у нас говорят, можно часы проверять. Никогда не опаздывает. Все у него тютелька в тютельку. И сегодня его шофер, мы его знаем, Володю этого, подъехал и стал ожидать. Я уж и на часы свои посмотрела, да так, больше для виду. Вижу, с минуты на минуту лифт заработает.

Вопрос. Во сколько это было?

Ответ. Я ж и говорю, почти в тютельку. Без нескольких минут.

Вопрос. А дальше что было?

Ответ. А дальше Егор Андреевич все чего-то не шел. То есть лифт не шумел, я же слышу. И вот гляжу, мне ж в окно-то все видно, Володя, шофер, значит, выходит вдруг из машины и прямо бегом в подъезд. Я и не открывала ему, у нас, которые проживают, сами все коды дверные знают. Ну а таким, как Егор Андреевич или его супруга Елена Сергеевна, им мы, конечно, отсюда, из своего закутка, и открываем. Ну и вижу, вбегает он, Володя, в холл, а я к нему, чтобы узнать, может, чего случилось? И тут как грохнет! И все кругом полетело! Володя упал. Его, видать, чем-то по голове стукнуло крепко. А меня Бог миловал, только отшвырнуло вон к той стенке и – на пол. Я вскочила, в ушах ничего не слышу, дым кругом, глаза сами плачут. А Володя лежит вот здесь, на полу, на стеклах, без всякого движения, и кровь у него из затылка так и хлещет! Так и хлещет! Фонтаном! Страх-то какой! Господи!..

Вопрос. Я прошу вас излагать только факты. Меньше эмоций. Ну что касается крови, то ее как раз вылилось совсем немного. Это у вас, наверное, от испуга?

Ответ. А как же! Да разве немного? Ой, мать моя, а я-то сослепу да в дыму том вонючем подумала, что… Ой, Царица Небесная! Не дай бог пережить такой страх!

Вопрос. Что было дальше?

Ответ. А дальше, гляжу, Егор Андреевич бегом бежит. И ко мне. «Звони!» – кричит, а куда звонить, не сказал. А тут уже и народ набежал. С этажей. Так Егор Андреевич забрал у меня телефонную трубку и caм, кому нужно, все обсказал. Ох и ругался же он!

Вопрос. Кого конкретно ругал?

Ответ. А я почем знаю! В телефон ругался! Министром грозил. Ну а пока кричал да ругался, тут и доктора прибыли. А следом и вы.

Вопрос. Что еще можете добавить?

Ответ. Так чего ж? Все, как было, я обсказала, а уж ты, милок, сам пиши, как тебе надо.

Вопрос. Вот как вы говорите, так мне и положено писать. Но меня интересует, почему это вдруг шофер Володя вдруг, буквально за миг до взрыва, выскочил из машины и кинулся в подъезд? Ведь так было? Вы ничего не напутали?

Ответ. Ну а чего мне путать-то? Стара я уже, мил человек, чтоб путать. Это тогда, когда звенело кругом и дым валил, я, может, чего и не запомнила, а сейчас зачем же путать? Сам посуди! Вон и Егор Андреевич… наорал кругом, дак и тебе малость перепало, но и его понять можно, ведь большой начальник, а после ушел к себе. Так ведь и не уехал на свою службу! Тоже понять надо – нервы!

Вопрос. Ладно, на этом мы пока давайте с вами и закончим, Зинаида Павловна, но у меня все никак в голове не укладывается. Он что же, этот ваш Егор Андреевич, получается так, что в первый, что ли, раз в жизни на минутку опоздал и случился взрыв?

Ответ. Почему опоздал? Он же сюда вовсе без портфеля своего прибег! Не было с ним портфеля. Может, и не хотел ехать, а?

Вопрос. Что ж, получается, он знал об опасности?

Ответ. А уж это дело ты сам, мил человек, думай. На то тебе форму дали и погоны важные.

Вопрос. Последний вопрос. Скорее – уточнение. Шофер Володя действительно бежал? Или вам показалось?

Ответ. В самом деле бежал. Я ж потому и вышла отсюда, чтоб спросить. А кабы не вышла, вчистую прибило бы. Вон как его самого – прямо по затылку. Я ж, говорю, даже и не поняла чем.

Вопрос. Может, вот этой деревянной дверью?

Ответ. Так дверь где сорвало? А он где лежал? То-то…

Вопрос. Может, его отбросило?

Ответ. Может, и отбросило… Мной прочитано. Записано с моих слов, все правильно, в чем подписываюсь. Шишкова Зинаида Павловна».

– Понял, сколько нам информации к размышлению подбросил этот майор Дубакин? Возможно, что и сам того не подозревая… – сказал Грязнов, увидев, что Турецкий с легкой улыбочкой отложил в сторону прочитанный протокол допроса, больше напоминавший литературное упражнение досужего милиционера.

– Ага, – кивнул Турецкий. – Я еще вижу, что у нас одаренные кадры подрастают. Но ты, Славка, не прав. Он четко уловил закавыку. Если, конечно, все это не фантазии тетки, которую основательно тряхнуло при взрыве. Она ж и сама утверждает, что долго не могла прийти в себя. Надо бы внимательно поглядеть, чем его все-таки задело, этого водителя… Нет, очень странно, что наших людей там не оказалось. Я имею в виду группу с Петровки.

– Так ведь указание поступило. Я проверил, действительно было сказано так: на происшествие уже выехала оперативная группа Федеральной службы безопасности, поэтому мешать им не надо. Не создавайте сутолоки. Тем более, что практически никто не пострадал. Вот так, Саня, было сказано Васе Полунину. Кем? Удовлетворю любопытство: заместителем нашего министра Захарьиным. Шофер – не в счет. Таким образом нас и отстранили. Ну а самодеятельность Дубакина, что ж, нам она только на руку. Ну, есть еще вопросы?

– Надо ехать туда, посмотреть самому.

– Зачем же тебе одному? Поедем вместе, поглядим. Поговорим с Каманиным. Он нынче на службе так и не появился. Значит, дома отсиживается. Возьмем тепленьким.

– Но отчего же такой переполох?

– А вдруг у него просто желудок слабоват?

– В каком смысле, не понял?

– В самом прямом. Медведя знаешь? Большой зверь! А уж опасный, не дай тебе бог! Но опытные охотники рассказывали, что если его, к примеру, испугать, когда он на тех же овсах жирует, бабахнуть над ним, скажем, то у мишки нашего от испуга жуткий понос начинается. И гадит он жидко до тех пор, пока иной раз не помрет. Представляешь? И это – царь наших лесов! Так вот я и подумал: а вдруг никто на самом деле не собирался убивать Каманина? Просто напугать хотели, чтобы в дальнейшем уже не бояться его, а?

– Занятно. Итак, мы имеем первую версию. Но зачем же ему-то самому было такой переполох поднимать? Ну, пошел в ванную, умылся…

– Сам говоришь, есть многое, чего мы не знаем, – философски переложил по-своему Шекспира Вячеслав Иванович. – Разберемся…

Глава вторая

СПЛОШНЫЕ НЕПРИЯТНОСТИ

Егора Андреевича бил колотун. Не тот старый, комсомольский еще, чаще всего вызванный вчерашней неумеренной попойкой, о которой если и вспоминалось, то обязательно с теплой, ностальгической улыбкой, а самый настоящий, как правило, возникающий тогда, когда смертельная опасность благополучно тебя миновала. Кажется, что миновала. Вернее, ты сам себя уверяешь в этом, а все тело между тем колотит от странного озноба, хотя кругом сплошная жара и даже ни ветерка…

Он и на работу в министерство не поехал, сославшись на нездоровье. И его прекрасно поняли. Действительно, не каждый день взрывают твою машину, причем заранее зная, что в момент взрыва ты должен плюхнуться на сиденье, под которым и заложена мощная бомба.

Егор Андреевич, едва взглянул на пылающие, развороченные, черные останки своего сверкавшего прежде лаком автомобиля, как внутреннее зрение безо всякого снисхождения представило ему впечатляющую картинку того, что было бы с ним самим, окажись он в данный момент в салоне «ауди». И зрелище это было настолько страшным, что Каманин, вовсе и не считавший себя трусом и повидавший на своем веку, особенно в Афгане, такое, что не всякому доставалось лицезреть, вдруг словно потерял над собой контроль. Отсюда, теперь он понимал, и его грубость, и жуткая матерщина, явившаяся невесть из каких глубин, и абсолютная растерянность перед свершившимся фактом, и все остальное, за что ему теперь было стыдно и вообще безумно неприятно.

С отвращением к себе, граничащим с отчаянием, вспоминал он о своем совершенно недопустимом для дипломата высшего ранга тоне, которым он разговаривал с зампредом ФСБ, с министром внутренних дел, с генеральным прокурором. Нет, это и разговором-то назвать было нельзя, это была сплошная истерика. Ах, как стыдно!..

Оставалось думать лишь о том, что вышеозначенные государственные лица, облеченные высокими полномочиями, смогли понять его состояние и не судили строго. Но все равно нехорошо.

Откричавшись и откомандовавшись, Егор Андреевич рухнул в кресло, чувствуя, что у него прямо-таки раскалывается башка. Елена Сергеевна, супруга, немедленно принесла ему таблетки «от головы», а затем сделала холодный компресс из мокрого полотенца. Вода из махровой ткани тоненькими струйками сбегала по щекам, и могло показаться, что этот упитанный и ухоженный пожилой человек по-детски обиженно плачет.

Но Каманин даже и не собирался плакать. Именно теперь, когда отошла на второй план опасность и стресс ослабил свою хватку, он обрел способность тщательно обдумать самый главный для себя вопрос: кому это было нужно? Qui prodest – говоря по-латыни, кому выгодно? Кви продэст?

Вопрос был тем более нелегким, что он с ходу мог бы назвать добрый десяток имен людей, с которыми его профессиональная деятельность была связана более чем тесно. Однако это совсем не значило, будто каждый из этих десяти человек захотел бы, говоря современным языком, лишенным этических оттенков, заказать его. Но ведь так оно и случилось! И значит, он был, этот заказчик! Кто?..

Время шло, а он, отдыхая в глубоком кресле, все перебирал и перебирал в уме своих коллег, оглядывая каждого внутренним взором, словно ощупывая пальцами традиционные четки, к которым пристрастился еще в Афгане. Говорили – нервы успокаивают. Может быть.

Но когда Егор Андреевич встречал древних дервишей, наблюдал за медленным движением потемневших зерен четок между сухими коричневыми пальцами, ему казалось, что это сама вечность тихо капает в пустоту, и круг этого падения бесконечен, как и вера, может быть, в переселение души, в ее бессмертие…

Его пока не беспокоили. На немой вопрос, обращенный к жене, та тихо ответила, словно боясь спугнуть глубокие думы мужа, что внизу приехали и работают специалисты. Что она объяснила их старшему, как все тут, дома, было, и тот не счел необходимым немедленно начать допрос заместителя министра. Это никуда не уйдет, и всему cвое время, тем более что этой стороной дела будет заниматься исключительно Генеральная прокуратура. Вот приедут и займутся.

Да, конечно, приедут, думал Каманин, и станут подробно обо всем расспрашивать. Но о чем? И надо же будет что-то отвечать! Ведь так не бывает, чтобы с бухты-барахты взяли да и взорвали автомобиль! Автомобиль?! И эта новая мысль вдруг высветила ситуацию совсем с иной стороны.

Ведь Володя побежал из машины в тот самый миг, когда… Иначе почему бы он оказался в холле подъезда? Значит, что же, знал? Вот оно! И Каманин вернулся к той, первоначальной своей мысли, когда увидел лежащего Володю с окровавленной головой: лучше бы он умер. Ага, именно то самое! И теперь ответ на основной вопрос определенно лежал именно в этой плоскости. Только его требовалось сформулировать.

В принципе по большому счету жизнь Егора Андреевича Каманина складывалась достаточно удачно. Взлет, если так можно выразиться, происходил вовсе не стремительно, однако достаточно твердо и уверенно. И главное, нигде не случалось пока сбоев.

Основу своего будущего он заложил еще в школьные годы собственной комсомольской активностью. Его старания заметили, и после окончания десятого класса ударный комсомольский кадр, не без помощи товарищей из райкома комсомола, организовавших рекомендацию третьего секретаря райкома партии, несмотря на весьма средние баллы, поступил в Московский университет – на философский, естественно. И престижно, поскольку философия все же мать иных наук, и для карьеры дальнейшей совсем не хило – без марксистской философии ни одно начинание не происходило в стране. И следовательно, перспективно.

Конечно, нигде, никому и ничего преподавать Егор не собирался. У него имелись другие планы. Он не без успеха доказал, что тяга к знаниям действительно может горы своротить. И потому, освоившись с философией, поступил параллельно на истфак МГУ, грамотно рассудив, что наша история, то бишь прошлое, как позже сформулирует известный хохмач, штука непредсказуемая и, следовательно, в умных руках способна творить чудеса. Ну, к примеру, помочь защитить кандидатскую диссертацию на материалах сравнительной истории села Горюхина. А там, глядишь, и докторская замаячит, если ты будешь вкрадчиво настойчивым и доброжелательным к своим оппонентам. С философией тут похуже, все-таки что-то знать надо.

Шутки это все, разумеется, однако везде есть огромная доля правды. Егор усвоил и то, что касалось правды, и то, что определяло грамотные подходы к ней.

Совершенно естественно, что выпускник МГУ, сам коренной москвич с историческим и философским образованием, оказался истинной находкой для родного райкома партии, рекомендовавшего в свое время способного юношу в науку. И ведь, кстати, не ошибся. Заматеревший юноша охотно откликнулся на предложение секретаря поработать на пропаганде и агитации с перспективой дальнейшего роста. Здесь имелось в виду то обстоятельство, что Егор к этому времени завершал работу над кандидатской диссертацией и к тому же два года уже состоял в рядах Коммунистической партии. Словом, мог считаться очень перспективным партийным работником.

Инструктор, зам зав сектором, зав сектором, зам зав отделом – он честно и достойно прошел все нижние ступени партийной иерархии. Стал кандидатом исторических наук, поговаривал о докторской. И тут случился неожиданный, но вполне оправданный поворот в биографии. Горком партии давно приметил растущий кадр и в нужное время рекомендовал молодого человека в Дипломатическую академию. И три года спустя перспективный Каманин убыл на стажировку на Ближний Восток, с которым у него будет связана практически вся дальнейшая деятельность. Видимо учитывая его опыт, руководство МИДа и решало вопрос его назначения советником посла СССР в Афганистане, когда там началась война и ограниченный контингент советских войск осуществлял активную поддержку завоеваний афганской революции.

Надо заметить, что Егор Андреевич Каманин, по собственному убеждению, сам создавал свою судьбу. У него всегда в нужном месте и в нужный момент находились люди, которые могли помочь ему. Как говорится в известной присказке, вы мне дырочку помогите прогрызть, а уж сыр воровать я и без вас научусь. Мышка-норушка, одним словом. И в райкоме партии у него находились доброжелательные советники, и в городском комитете, и в Министерстве иностранных дел, куда он возвратился после завершения афганских событий. Он не делал вид, что постоянно управляет ситуацией, но так получалось, что в очередной ключевой момент он оказывался именно там, где на него немедленно обращали внимание. Это ведь большое умение!

И еще один немаловажный фактор. Большинство власть имущих четко знает, откуда и когда начался стремительный рост благосостояния многих окружающих ныне светлейший трон. Не был беден и Егор Андреевич, хотя старался никогда и ни при каких условиях не афишировать своего, скажем так, достатка. Источником которого, надо понимать, и явилась афганская эпопея.

Как уже замечено, Каманин умел подбирать себе не только покровителей, но и помощников. Одним из них был молодой – на четыре года моложе – и весьма деятельный заместитель заведующего консульским отделом посольства в Кабуле Марат Багиров. Консульский отдел – это ведь не только визы там и прочее, это обширные связи, это почти невероятные и неконтролируемые возможности. Именно в Афгане вспоминался не раз старый анекдот времен какого-то очередного египетско-израильского конфликта.

По Синайской пустыне мчится арабский танк T-34, за ним несется еврейский «шерман». Наконец оба останавливаются. Еврей высовывается из башни и кричит арабу: «Почему не стреляешь?» Араб отвечает: «Снаряды кончились!» Еврей снова кричит: «А ты у меня купи!»

Нет, не о том речь, что афганская оппозиция воевала с законным правительством проданным им советским оружием, там и американцы через Пакистан куда как старались. Но никуда не денешься от того факта, что на продаже оружия, медикаментов, на скупке золота и транспортировке в Советский Союз наркотиков делались поистине состояния.

Марат Багиров отличался повышенной предприимчивостью, как, впрочем, большинство рожденных на Кавказе. Каманин заметил старательного тридцатичетырехлетнего дипломата и включил его в список нужных себе людей. А ближе к концу освободительной, как писали мы, и позорной, как писали на Западе, афганской кампании Каманин, не без помощи Багирова, познакомился с одним из молодых противников Бабрака Кармаля, человеком, пользующимся большим авторитетом среди оппозиции, которую привычнее было называть мятежниками, этническим таджиком Рахматуло Назри-ханом. Политический расклад в государстве, как убедился скоро Каманин, интересовал Рахматуло гораздо в меньшей степени, нежели забота о своем экономическом благосостоянии. А под его контролем, как выяснилось, находилось производство опиума и героина в ряде северных провинций Афганистана, что и стало в дальнейшем основным предметом заинтересованного обсуждения и последующего довольно тесного сотрудничества.

Исход советских войск из Афгана нисколько не нарушил установившихся связей, разве что осложнил отдельные элементы контактов и транспортировки. А вот последовавший затем поразительно стремительный развал державы – этот да, едва не нанес непоправимого ущерба. Каждая бывшая республика, обретя самостоятельность, немедленно окунулась в омут собственной междуусобной войны, закрылись каналы, национальные амбиции вступили в конфликт с целесообразностью – как понимал ее Егор Андреевич, шагнувший на очередную ступень своей карьеры. И уже требовалось определенное время и немалые, в том числе его собственные, дипломатические усилия для того, чтобы восстановить, как говорится, почти утерянное статус-кво.

И сегодня заместитель министра иностранных дел Каманин курировал Управление Юго-Восточной Азии, в котором начальником отдела Ближнего Востока успешно трудился Марат Джафарович Багиров.

Опытные бильярдисты считают, что ни один толковый удар не пропадает даром. Каманин любил эту игру и, переводя смысл выражения на житейский язык, был уверен, что однажды созданная система, если она создана действительно грамотно, несмотря ни на какие сбои временного характера, все равно докажет свою состоятельность. Что в конце концов и произошло. Егор Андреевич знал, чем занимаются двое других братьев Марата Багирова, ценил их опыт, но предпочитал не общаться. Этим занимался сам Марат. Каманин же считал себя головой. Его идеи, его связи, его авторитет – разве этого так мало? Но если все оно действительно так, тогда почему возникли у Марата непонятные личные амбиции? Почему в его глазах все чаще читал Каманин какое-то скрытое недовольство? Вот, видимо, оно в чем дело!

А еще твердо знал Егор Андреевич, что по нынешним временам самое удобное решение любого конфликта – это ликвидация его первопричины. В физическом смысле. Ну что ж, кажется, теперь все и в самом деле становится на место.

Впрочем, вполне возможно, что даже и не Марат является конфликтующей стороной, а его братья, один из которых, бывший генерал азербайджанской милиции, был тесно связан с Али Гамидовым и после прихода к власти Алиева был просто вынужден бежать из родного Азербайджана в Россию, где занялся предпринимательством, и полностью, как уверял Марат, отошел и от политики, и от правоохранительных служб. Младший же брат, тоже московский предприниматель, контролировал Москворецкий и Лефортовский рынки, будучи директором одного из них.

Из своего опыта Каманин знал, что у людей, прошедших определенную школу, связи со своими «конторами» никогда не прерываются. И поэтому «предпринимательство» братьев Марата его абсолютно не волновало. Органы, торговля, контрабанда, оружие, наркота – это все было тесно увязано в единый узел, называемый торговой мафией, термин, может, и не совсем точный, но зато определяющий подлинное существо дела. Он не возражал против включения Маратом своих родственников в сам процесс наркобизнеса, который с каждым годом приобретал в России все больший размах и соответственно финансовую основу. Но – пятьдесят на пятьдесят, разве это неправильно? А если у Багировых объявятся новые родственники? Что же, заместителю министра брать на себя и их обеспечение? Нонсенс!

Марат, конечно, намекал, что, мол, неплохо бы пересмотреть некоторые старые договоренности, однако Каманин не видел в этом смысла, о чем честно и говорил давнему своему партнеру. Младшему партнеру! Ведь не сам в конечном счете Егор Андреевич принимал некоторые особо важные решения. А их своевременное принятие требовало больших средств. Иногда даже очень больших. Но этого не желал понимать Марат. Так, во всяком случае, ложилась карта…

Сперва Егор Андреевич подумал было, что с ним решил свести счеты кто-нибудь из верхних, кто вдруг, скажем, захотел бы попросту вывести из большой игры важное, но в отработанной системе, может быть, уже и не такое необходимое звено. Аппетит, известно, приходит иной раз уже во время еды. Когда перед тобой неожиданно открываются доселе скрытые в тумане перспективы. Прав был великий Маркс, утверждавший, что за триста процентов прибыли капитал пойдет на любые преступления. А тут за тысячу переваливает! Естественна и реакция…

Тщательный анализ заставил Каманина пройти весь путь предположений сверху вниз и остановиться на единственно реальном: заказ поступил, скорее всего, от Багировых. Причем, судя по всему, это было не покушение на убийство, а суровое предупреждение. То есть ему как бы давался последний шанс изменить свою точку зрения на процесс распределения средств.

Единственное, что пока не поддавалось логике – это поведение шофера Володи. Либо он был в курсе и даже, возможно, задействован в данной операции, либо спасся исключительно благодаря случаю. Но если брать за основу первое предположение, тогда откуда кровь? А если второе, то почему не звонил, почему не ждал в машине, почему вдруг выскочил и кинулся в подъезд? Словом, опять сплошные «почему». И нет на них четкого ответа. А Егор Андреевич ненавидел это состояние неопределенности.

И опять же, если заказ сделан Багировыми, то что ж они, полные идиоты? Не понимают, что следствие по такому громкому происшествию может выйти именно на них? Или жe это покушение произведено кем-то совершенно иным, но с расчетом, что следствие в результате выйдет именно на Багировых? Но тогда возникает еще одна, совершенно новая сила! Черт возьми, никакой ясности… А самое печальное в том, что не призовешь ведь сюда Mарата, не выложишь ему начистоту все, о чем думаешь. Да он никогда и не сознается, этот хитрый азербайджанец.

Значит, что же остается? Поразительная вещь! Жертва должна меньше всего желать тщательного расследования и всячески уводить следователей в сторону, как можно дальше от истинного положения вещей. Черт знает что, но ведь придется…

Да, кстати, на Смоленской известно об этом инциденте, а Марат, до которого, естественно, уже давно дошли сведения, пока так и не позвонил, не поинтересовался, хотя бы для виду, для проформы, как себя чувствует его шеф! Или и это молчание тоже входит в правила придуманной братьями Багировыми игры?