Расчет пулей Незнанский Фридрих

Глава 8

Бегство

Влад Пухальский всю неделю страдал от головной боли. Видно, сотрясение мозга, которого не обнаружили врачи, на самом деле было. Чувство неуверенности прочно поселилось в нем, а последний звонок Марины поверг его в панику. После его отказа регистрировать брак она снова начала разговор о какой-то встрече. «Вот липучка! Мало того что я пострадал, теперь от нее и не отделаешься. Еще о какой-то встрече говорит… Все бабы – сумасшедшие. Надо уехать. В Иркутск. К Лине. Пусть отпуск не дали. Им же хуже!»

Вчера ему встретился Коротышка. Один из тех, кто бил его возле ресторана. Влад вполне допускал возможность ошибки, но чутье подсказывало ему, что память не обманывает. Уж очень ловко и безжалостно бил Коротышка. Там, где он наносил удары, боль вспыхивала нестерпимо. От одного этого воспоминания Владу становилось худо.

К вечеру он пошел продлевать бюллетень и, выйдя из поликлиники, опять заметил знакомый рыжий вихор, а под ним круглую добродушную простецкую рожицу со стальным взглядом.

Взгляд мог и почудиться. Но откуда столько совпадений?

Заметив недалеко милиционера, Влад с отчаянной решимостью пошел навстречу Коротышке, надеясь в случае необходимости позвать на помощь. Но приземистый парень с рыжим чубом глянул на него равнодушно, как в прошлогоднее объявление, и отвернулся. Влад поежился, рубаха прилипла к телу, но рядом с милиционером некоторое успокоение наконец наступило. И Влад, уже не оглядываясь, зашагал к автобусной остановке.

Он готов был поклясться, что Коротышки не было, когда он садился на заднюю площадку автобуса. Но в метро тот опять мелькнул впереди. И Влада охватил такой колотун, с которым он уже не мог справиться. В огромном городе, среди множества людей, спешащих, читающих, хмурых, улыбающихся, он был как в пустыне один на один со страшным монстром, ибо Коротышку наверняка сопровождали другие бандиты, или, иначе говоря, подельники. Хотя и без них он до ужаса боялся самого Коротышку. Кому сказать? Что делать? Куда бежать? Ненавистная мысль о Марине, которая стала изначальной причиной всех бед, мелькнула на мгновение и исчезла в хаосе ужаса, который забушевал в его душе.

Он даже подумал зайти в отделение или комнату милиции метрополитена. Но что дальше? Ведь не скажешь: «Дяденька, защити!» Просить охрану? А кто поверит и кто ее даст? Указать на Коротышку? Но тот исчезает ежеминутно и появляется только тогда, когда Влад остается в полном одиночестве. Позвонить Викулову? Попросить помощи? После того как он порвал с Мариной и она наверняка все отцу рассказала? Нет. Это не выход.

Домой идти нельзя. Умчаться за город? Но куда? В Очакове есть приятель, в Солнцеве, в Лукине. Но сперва надо избавиться от слежки, перескакивая из вагона в вагон, как делают разведчики. Где он такое видел? В какой кинокартине?

Дождавшись, когда двери поезда почти закрылись, Влад вставил ботинок между створками, раздвинул их и выскочил на перрон. Такую операцию он повторил дважды, пока не убедился, что окончательно сбил Коротышку со следа. Это звучало солидно и поднимало его в собственных глазах. Вполне успокоившись, он сообразил, что его домашний адрес бандюги наверняка знают, устроили слежку. Он засвечивался и в больнице, и в милиции. Значит, надо рвать из города. И там отсидеться. Завалиться к Сереге Мельникову и пить, пить, пить! До посинения. После таких стрессов наплевать на бюллетень, на работу, на все! Лишь бы сохранить жизнь…

На Киевском вокзале он купил билет до Мичуринца, рассчитывая сойти сперва в Переделкине, и прошел через турникет. Приблизившись к поезду, незаметно осмотрелся. Ничего подозрительного не обнаружил, благо людей на перроне можно было пересчитать по пальцам. Юркнул в вагон. Выглянул. Было спокойно, ничего угрожающего не наблюдалось.

В вагоне веселая компания возвращалась с какой-то свадьбы. Пели песни, вспоминали невесту и жениха. И что-то говорил такое, что время от времени дружная компания покатывалась от хохота, и тогда становились видны две премиленькие девицы, которые, очевидно, и заряжали парней буйствующей энергией.

Мир казался прочным и надежным. Влад Пухальский постепенно опять ощутил себя хозяином своей судьбы. Даже, достав из кармана мятую газету, попробовал читать. Но газета пугала убийствами, наркотиками. Глазам отдохнуть было не на чем. Чтение страшилок не успокаивало, а, наоборот, взвинчивало нервы. Но чтобы это понять, потребовалось как раз время, чтобы доехать до Переделкина.

Влад поднялся, скомкал газету и двинулся к выходу. Вдруг его качнуло. В переднем тамбуре мелькнула круглая физиономия. Новый приступ страха потряс его до тошноты. Убедить себя, что это не Коротышка, Владу не удавалось. Он стиснул зубы, чтобы унять дрожь, и как в тумане пошел к противоположному тамбуру. Там стояли несколько динозавров с бутылкой и сигаретами, которые не пропустили его к выходу.

– А тут двери не открываются! – хохотнул самый длинный.

Створки в самом деле не открылись. Перескочить в другой тамбур Влад не успел. Переходную дверь тоже заклинило. Вагон быстро проплыл мимо платформы. Влад заглянул в широкий проем на ряды пустых скамеек. Свадебной компании не было. Прямо по проходу шел Коротышка, перебирая крепкими пальцами по рукояткам скамеек.

Сковавший тело нарастающий ужас и был тем последним чувством, которое испытал Влад.

Глава 9

Поединок

Больничный режим расписан по часам. В десять – отбой. Большинство оперированных и выздоравливающих расселись возле телевизора. И будут наверняка просить строгую старшую сестру дать еще хоть несколько минут, чтобы досмотреть очередную мыльную оперу. Последние сладенькие минутки.

Раньше Марина презирала мыльные оперы. Здоровым и счастливым людям смешны выдуманные страсти бразильских «гуантонамос». Но в больнице, когда настроение, здоровье, а иногда и жизнь – на волоске, многое меняется. Марина запомнила старушку, которую трижды оперировали, неизвестно, в чем у нее душа держалась. Так эта старушка первая ковыляла к телевизору смотреть пустенький латиноамериканский фильм и, качая головой, резаная-перерезанная, мученая-перемученная, наблюдая за конфетными страстями на экране, говорила сочувственно:

– Какая сложная жизнь!

Значит, ей это было нужно.

Когда Марину охватывала хандра, она тоже смотрела мыльную оперу без претензий. Но теперь настроение изменилось, из глубины души поднимались энергия и злость. Когда что-нибудь не ладилось, она с привычным гневом думала об отце, точно он один был виноват во всех ее бедах – провале экзаменов, неправильном выборе института, несостоявшейся свадьбе, даже отмене собственного юбилея. Что бы он там ни говорил, будто сделал это из-за нее. Ей так хотелось посиять в лучах отцовской славы. А когда еще ухватишь эти лучи? Наверное, пришел бы его давний приятель Турецкий, в которого Марина в детстве была влюблена. Конечно, это смешно, но все равно интересно. Она бы и Влада показала. Пусть он не так эффектен, как когда-то Турецкий, – детская влюбленность не совсем прошла. Зато Влад – маг и чародей в информатике и может заработать за один день больше, чем Александр Борисович за месяц неустанного черного труда.

Марина остановилась в вестибюле, опомнившись. Какой Влад? Какая гордость? Ум за разум заходит. После того что случилось… Марина опять с неприязнью подумала об отце, будто он был виновником ее больничного заточения. Хорошо хоть в отдельную палату положили.

Мысль об отдельной палате настроила ее примирительно. Впрочем, и без всякого повода отношение ее к отцу менялось по нескольку раз в день. И дело было в нем, а не в ее характере. Ей удавалось видеть отца на работе собранным, энергичным, решительным. Лицо его подбиралось, розовело, глаза взирали сурово, и таким он больше ей нравился. А при ее появлении взгляд отца смягчался, сникал, казалось, им уже могла управлять любая секретарша. В такие минуты Марина не терпела любых отцовских замечаний или возражений. И говорила резким командным тоном, а он соглашался, пожимал плечами и затихал.

Ей казалось, она любила отца всяким, даже слабым. Но он ее не понимал, а она не прощала ему этого непонимания.

Думать про недостатки отца было легче, чем о предательстве Влада, и Марина еще раз подумала, что нужно как можно скорее «бечь» из родительского дома, чтобы обрести наконец самостоятельность и свободу.

Коридоры были пусты. В фойе, где стоял телевизор, слышался недовольный шум. Видно, старшая сестра не разрешила продлить телесеанс. Постепенно зрители разошлись и воцарился покой.

Марина стояла у занавески, почти невидимая со стороны, и наблюдала, как изредка дежурные сестры, врачи, запоздавшие посетители входили и выходили из лифта, обменивались какими-то фразами, иногда улыбками. А Марина рисовала себе жизнь каждого и этим развлекалась, прогоняя дурное настроение и предчувствие бессонной ночи.

Сон пропал после разговора с Владом, и Марина не могла ничего с собой поделать. Потрясение было слишком велико. Если бы не отец, она бы наверняка выбрала другой институт, а не Плехановку, не познакомилась бы с Владом и не переживала бы того, что переживает сейчас.

Представив еще одну мучительную ночь, она решила больше не бороться с бессонницей, тем более что из этих борений ничего не вышло, и попросить снотворную таблетку у сестры. Но сестру позвали в это время в соседний блок. Халатик ее мелькнул на лестнице, и каблучки застучали по ступенькам. Старшая сестра следила за фигурой и пешком поднималась с этажа на этаж.

Марина хотела уже покинуть свое убежище, свой удобный наблюдательный пункт, когда новый эпизод привлек ее внимание. Створки лифта с мелодичным звоном растворились, и на мраморные плиты вестибюля ступил молодой человек исключительно эффектной внешности. Марина никогда не была поклонницей мужской красоты, но тут не могла не залюбоваться. Вошедший был высок. Волнистая черная шевелюра была настолько хороша, словно ее только что заботливо уложили лучшие парикмахерские руки. Тонкое изнеженное лицо, орлиный профиль, горящий взгляд глубоких черных глаз, уверенная мужская поступь. На его плечи был небрежно, как будто наспех, накинут белый халат. Но это был явно не врач. Судя по ухоженной шевелюре, он мог быть, к примеру, композитором. Такими красивыми могут быть, конечно, исключительно композиторы. Наверное, он талантливый, избалованный успехом, но еще не утерявший привлекательных человеческих черт, свойственных молодым людям.

Он прошел из вестибюля в коридор, не заметив Марину. А ей вдруг нестерпимо захотелось узнать, куда идет этот красавец, кому так несказанно повезло. Ибо в такой поздний час может прийти только любящий человек. А охрана пропустила, потому что он, безусловно, человек со связями.

Ей не хотелось, чтобы он обнаружил наблюдение, это было бы глупо и как-то по-детски. Поэтому Марина постаралась незаметно проскользнуть за ним из вестибюля.

Незнакомец шел по коридору уверенно, правда почему-то бесшумно. Шагов не было слышно. Как будто, вытягивая ноги, он ступал на цыпочках. Изредка незнакомец поглядывал на номера палат и нигде не задерживался. По мере его продвижения оставалось все меньше кандидаток на тайное свидание, которые по молодости своей могли на это претендовать. Отпали Тоня, Люся, Валерия, молодые девчонки. Дальше была палата старушек.

Вдруг незнакомец остановился перед одноместной палатой, и Марина увидела, что он взялся за ручку двери, чтобы войти «к ней». Любопытство сменилось недоверием, а потом страхом. Не будь Марина дочерью милиционера, ничего другого, кроме недоразумения, она бы не могла вообразить. Но тут холодок ужасной догадки сжал ее сердце. Она попятилась неслышно, чтобы скрыться в вестибюле за портьерой или успеть вызвать лифт. И ноги сами понесли ее.

Незнакомец вышел из ее палаты и поймал взглядом мелькнувшее синее платье. Шаги его вдруг сделались громкими, оглушающими. Марина бежала, но незнакомец ее настигал. Она схватилась за портьеру, пытаясь защититься.

Дверь на лестницу распахнулась. Кто-то бежал на помощь. Ударившись о стену, звякнул нож. Кто-то прыгнул на незнакомца и тут же отлетел, отброшенный ударом ноги. Марина, не соображая ничего, увидела, как незнакомец прыгнул за своим ножом, но второй мужчина теперь сумел отбросить его ударом ноги. И они покатились по полу. У Марины вдруг прорезался голос, и она закричала. С лестничной площадки выбежал еще один человек, и Марина узнала отца. Сухо треснул выстрел. Марина наконец узнала мужчину, который бросился ей на помощь и дрался с незнакомцем. Это был Турецкий.

Викулов трясущимися руками прижал к себе Марину.

– Ты в порядке? В порядке? – спрашивал он, тормоша ее и приводя в чувство. Потом повернулся к Турецкому. – Ну что он?

Турецкий поворачивал из стороны в сторону голову незнакомца.

– Эх, Вася, Вася! Кто ж тебя учил так стрелять?

Поглядел на Марину, испуганно прижавшуюся к отцу, и ободряюще кивнул.

– Ладно! Слава богу, успели… Лучше так, чем никак. – Он дотронулся до белого халата на убитом. – Смотри-ка! Надо же, сплошные совпадения! Опять белый халат…

Викулов сокрушенно развел руками.

Марина смотрела на него во все глаза, осознавая постепенно, что произошло. Но Турецкий не дал ей опомниться.

– Быстро в машину, – скомандовал он. – Может быть, этот «доктор» пришел сюда не один. За твоими вещами мы пришлем, – обратился он к Марине.

Она подошла к нему, ощутила близость крупного мужского лица, небритость щек, мощное дыхание. Вынув из кармана платок, вытерла на его лице длинную ссадину. Можно ли было это сделать с большей любовью?

Глава 10

Выводы эксперта

Из рапорта оперуполномоченного угро:

«На двадцатом километре Киевской ж/д найден труп мужчины. Лицо обезображено. Документов нет. Одет: синие джинсы и черная вельветовая куртка. Особые приметы: родимое пятно на локте размером 1,5 см.

Старший уполномоченный уголовного розыска линейного отдела транспортной милиции капитан милиции В. Н. Силаев».

– Ознакомься! Тот, кого мы искали.

Грязнов протянул рапорт Силаева Александру Борисовичу. Турецкий прочитал и вернул бумагу Грязнову.

– Личность точно установлена?

Грязнов кивнул:

– Да. Потому что знали, кого ищем. А родимое пятно на локте – примета безошибочная. Убийцы про него не знали, когда кромсали лицо.

Турецкий помолчал.

– Вот от этого мы и уберегли дочку Викулова, – произнес он задумчиво. – И заметь: снова белый халат. Как в случае с Сотниковым.

– Ну, положим, халат для больницы – дело естественное, – возразил Грязнов. – Туда без халатов вообще никого не пускают. Поэтому прямой связи я здесь не усматриваю. Впрочем…

– Что ты хотел сказать? – вскинулся Турецкий.

– Да подумал, что связь-то все-таки может и оказаться… Не прямая, а как бы…

– Ну не томи, говори!

– Понимаешь, Саня, этот твой Викулов тряс перед телекамерой своим портфелем, утверждая, что в нем лежат доказательства против, условно говоря, тех, кто «мочит» банкиров и их «крыши». Может, за попыткой убийства его дочки, которая теперь является, по сути, единственной свидетельницей, знающей насильников в лицо, и стоит их желание узнать, что же в конечном счете известно генералу? Убили дочку, сломили отца, избавились таким образом сразу от двух напастей?.. Это в том случае, если между насильниками и убийцами банкиров существует связь. В чем у меня немало сомнений. Но как одну из возможных версий, разве что…

– Вот такая еще деталь, – задумчиво сказал Турецкий. – Когда Василий приезжал ко мне, ну, накануне этого покушения в больнице, он сказал одну любопытную вещь, на которую я как-то не сразу обратил внимание. А теперь думаю: в его наблюдении что-то все-таки есть

– Это ты о чем?

– Он говорил, что когда сам приезжал в тот ресторан, где разворачивались события… Там с ним, понятное дело, и ОМОН был, а перед ними местные сыскари все облазили, что могли… Короче, он говорит, что, едва речь заходила о том, кто в тот день «гулял» в кабаке, буквально все рты сами собой запирались на замок. Будь там, скажем, обыкновенный хулиган или даже бандит, такого страха бы не было. А обслуга боялась, причем сильно! Значит, там присутствовал кто-то из очень серьезных людей. И когда начинаешь сопоставлять… Нет, что-то в самом деле есть. Надо думать…

– Ну, предположим, у Сотникова хоть крутились огромные деньги. А на фига бандитам малолетки? Или просто эта банда, что называется, оттянулась по ошибке не с той девкой? Случай такой у них приключился…

– Все может быть.

– Как ты недавно говорил? Что объединяет все нераскрытые «банковские» убийства?

– Большие кредиты. Подчас огромные. Если бы можно было вскрыть все банковские операции в Москве и проанализировать их, я бы с большой точностью мог определить, кто будет следующей жертвой.

– Но зачем же им «мочить» банковских должников? Уж покойник-то наверняка не вернет взятое.

– В том-то и фокус! – словно обрадовался Турецкий. – Недобросовестный должник платит жизнью. Но остается его банк! И напуганный преемник – новый президент – исполняет все условия, отдает долги. Заметь, когда, например, устранили Берулаву, то сменивший его президент банка «Эксполес» Макаенок тут же вернул кредит банковской ассоциации, где его брал покойный Берулава. Правда, «Эксполес» при этом оказался на грани банкротства, зато в денежных отношениях все было чисто.

Грязнов потянулся к пачке сигарет и закурил.

– Все это интересно как версия. Другими словами, бандиты выбивают долги. Значит, есть интерес, проценты от сделки, верно?

– Вот кабы наш уважаемый доктор юридических наук не оказался таким шустрым и не убил, а ранил того «красавчика» в больнице, мы бы уже могли иметь хоть какие-то сведения о тех, кто его послал.

– Так бы он тебе и сказал! – усомнился Грязнов.

– А ты у нас на что, мастер допроса? – хмыкнул Турецкий. – Силен был паренек… Уж на что я тренированный человек, приемами кое-какими владею, говорят. Опять же черный пояс имел по самбо… А ведь он меня, Славка, едва не приделал! Профи… Причем высокого класса.

– Не огорчайся, Саня, – засмеялся Грязнов, – просто у него пояс совсем новенький, а у тебя малость поистерся.

– Насчет поистерся, это еще как сказать! – с некоторым вызовом произнес Турецкий. – Просто он готов был в тот момент лучше. Я ведь не шел на убийство. А он все знал и шел. Нас он расценил однозначно. Поэтому и опережал меня на доли секунды.

Грязнов, однако, не принял словесных оправданий и усилил напор:

– Надо было в те самые доли секунды быстрее соображать. Если бы ты справился с этим отморозком до выстрела Викулова, тот бы сейчас не оказался под следствием. На него ведь заведено уголовное дело в связи с убийством Умарова. Знаешь?

– Еще бы! Меня самого притянули свидетелем по этому делу. В шестнадцать тридцать вызывают на допрос.

Неторопливо закурив, Грязнов разогнал ладонью дым.

– Вот-вот! Закон есть закон. За убийство надо отвечать.

Турецкий кивнул:

– Даже если это убийство бандита…

– Надо еще доказать, что он бандит.

Они впервые расстались недовольные друг другом. Грязнов собирался предупредить Сашу по-дружески, чтобы тот всерьез отнесся к уголовному делу Викулова. Турецкий, как ему показалась, слишком легкомысленно это воспринял. Но, по привычке ерничая и подшучивая, они не поняли друг друга, и всегдашнее понимание сменилось у обоих чувством досады.

Возбуждение уголовного дела против Викулова в институте восприняли по-разному. Большинству, как и Александру Борисовичу, ситуация казалась яснее ясного. Но нашлись и такие, кто по злобе желал своему нынешнему директору или недавнему конкуренту еще больших неприятностей и бед.

Постепенно судьба раздала всем сестрам по серьгам. Первые еще крепче уверовали в свою правоту, вторые довольствовались тем, что директор НИИ изрядно настрадался.

Помимо Турецкого, следователь Широнин, ведущий это дело, допросил Марину, главного врача больницы и охранников, которым влетело больше всех за разгильдяйство. Ибо, как выяснилось, в период объявленного карантина и ограничения количества посещений Умаров проник в палату без всяких пропусков.

Большую, хотя и формальную роль сыграло то обстоятельство, что Турецкий зафиксировал в медкомиссии ранение Марины, нанесенное ножом Умарова. По существу, это была пустячная царапина. Но в уголовном деле сам факт выглядел значительным. В конце концов, как было ясно многим с самого начала, следствие подтвердило, что Викулов действовал в пределах необходимой обороны.

Зато во весь рост начала вырисовываться зловещая фигура Умарова. У следователя Широнина был соблазн предположить и отработать чеченский след, но он не позволил себе упрощать задачу.

Обыск в квартире Умаровых не дал никаких сведений, за которые можно было бы зацепиться. Происходил Умаров из благополучной, обеспеченной семьи. Отец его работал стоматологом в частной клинике и зарабатывал достаточно, чтобы жена могла заняться тем, что и положено женщине, – домашним хозяйством и воспитанием сына. Тот ни в чем не знал отказа, и его участие в банде стало для родителей чудовищным потрясением. Мать слегла с инфарктом. Отец разрывался между клиникой и больницей. Но следователь Широнин и эти моменты подвергал сомнению.

Покушение на Марину, по мнению следователя, было связано с убийством ее жениха Влада Пухальского. А значит, не изувер-одиночка, а какая-то банда их настойчиво преследовала. Видимо, дело было в том, что Марина оказалась дочерью высокопоставленного милицейского чиновника, и кто-то из бандитов заметал следы.

Проверка по картотеке ничего не дала: прежде Умаров в поле зрения работников правоохранительных органов не попадал.

Широнин понимал, что покушение на Марину не было подготовлено тщательно. Все произошло словно второпях. Может быть, сменили исполнителя в последний момент? И для Умарова предназначалась другая роль? Нож, которым он был вооружен, оказался необычной формы. Широнин отправил его на экспертизу и попросил обратить внимание на факты, имевшиеся в деле погибшего жениха девушки. Выводы эксперта его не удивили: «По характеру ранений убитого на 20-м километре Киевской ж/д не исключается участие Умарова в этом инциденте».

Докладывая начальству, Широнин отметил, что, судя по всему, Умаров нигде не работал. Возможно, однако, что он не хранил никаких бумаг, дабы в случае обыска скрыть всевозможные контакты и следы. Но дрался он профессионально, значит, где-то обучался. По этой тропочке Широнин намеревался пойти дальше и найти какие-нибудь связи, а может быть, действительно обнаружить чеченский след.

Глава 11

Юбилей

Пробираться по Москве в часы пик удовольствие ниже среднего, думал Турецкий, простаивая в скопище машин, которые медленно двигались по Бульварному кольцу. Хорошо, догадался позвонить Ирине и предупредил, что задерживается. Хотя не имел права: отмечалась годовщина свадьбы. Надо было явиться не позже девяти и обязательно с цветами.

Правда, цветы в последнее время Ирина запретила покупать. Очень, говорит, наживаются на нас цветочники. Простая травинка стоит дороже пяти буханок хлеба. Ну да ладно. Куда денешься? Одна роза, наверное, не помешает.

Не доезжая до дома, он остановил машину у цветочного киоска и купил три дорогущие розы. Решил устроить Ирине сюрприз. А едва переступив порог, понял, что реальные сюрпризы намного сильнее вымышленных.

Открыв дверь, он увидел в проеме празднично накрытый стол и услышал раскатистый мужской голос, чего совсем не ожидал. Ирина, метнувшаяся из кухни, успела шепнуть:

– У нас гости!

На ее лице отразились растерянность и желание как-нибудь подготовить мужа к шумному празднеству, которое они привыкли отмечать вдвоем. Тут же объявился и главный гость, которого Турецкий меньше всего хотел увидеть, – Василий Георгиевич Викулов, собственной персоной.

У окна стояла Марина.

– Долго! Долго задерживается главный юбиляр! – распелся басом Викулов, выходя навстречу Александру Борисовичу и раскинув руки. Но обниматься, однако, не стал.

– У нас сегодня два главных юбиляра, – улыбнулся Турецкий и кивнул на Ирину. – Она даже главней!

Потом повернулся к девушке:

– Марина! Это великолепный сюрприз.

Марина вспыхнула, шагнула к нему навстречу и, не ограничившись рукопожатием, пылко поцеловала в щеку. Этого ревнивая Ирина не могла бы выдержать при других обстоятельствах. Но тут сдержалась.

Сели за празднично накрытый стол, выпили за юбилей. И потекла беседа – о даче, о рыбалке, о парусах. Последовали взаимные приглашения, благодарности, обещания приехать в гости, которые никогда не выполнялись, но в дружеской беседе казались вполне осуществимыми.

– А я помнил! Я прекрасно помнил о вашей годовщине, – грохотал Викулов.

– Да? – изумилась Ирина.

– А вы помните тот дождливый день и невзрачного мальчишку, который случайно встретился вам на троллейбусной остановке. Вы ехали из загса. И помню, Ирина сияла так, что небу дождливому было жарко. Оно даже потом перестало дождить. А сегодня подсчитал и понял, что у вас юбилей. Дай, думаю, поздравлю. И Марина с радостью поддержала эту идею. Правда, Мариночка?

Взмахнув своими прекрасными длиннющими ресницами, Марина едва кивнула. На самом деле она была жутко против этой встречи и просто уступила просьбам отца. А настойчивость Василия Георгиевича тоже имела свои причины.

После трагической гибели жениха и покушения на нее, которые потрясли все ее существо, Марина была в шоке. Ее состояние иначе чем меланхолией нельзя было назвать. В охватившем Марину одиночестве отец оказался слабым подспорьем. Хотя именно он готов был пожертвовать для дочери всем, что имел, и даже жизнью. Но она, вспоминая вновь и вновь подробности того страшного дня, все чаще представляла себе счастливое появление Турецкого, его самоотверженный бросок. И драку, воспоминания о которой до сих пор наполняли ее страхом. Потом облик Турецкого стал все чаще возникать в ее воображении. И она постепенно влюбилась в отцовского ровесника. Стала спрашивать о нем, интересоваться.

Конечно, она не раскрывала своих чувств. Но Викулов все понял. И ужаснулся.

После смерти жены подраставшая и хорошевшая дочка стала главным смыслом в его жизни. Он всей душой желал ей добра и счастья. А судьба распоряжалась по-своему. И замужество, против которого он возражал, не состоялось совсем по другой причине, которой он не желал.

Но в отношении Саши Турецкого он принял твердое решение. Влюбленность дочери в его сверстника следовало сломать самым решительным образом. И союзником его, сама того не зная, стала Ирина. Он решил привести Марину в дом, в семью давних друзей, чтобы дочь своими глазами убедилась в прочности их союза. А зная красоту Ирины, ее умение выглядеть особенно восхитительно в нужное время, в назначенный час, Викулов не сомневался в успехе задуманного. Для этого годился любой повод, и годовщина свадьбы подходила более всего.

Ради дочери он решил пренебречь условностями и завалиться на сугубо семейный праздник без приглашения. И когда Сашина жена встретила их в легком открытом платье, модных туфлях, в полном блеске своей еще не вянущей красоты, Викулов понял, что его расчет оправдался. Во всем остальном он положился на провидение. Мнение самого Турецкого по поводу его собственной бесцеремонности Викулова мало интересовало. Он пил больше обычного, сыпал анекдотами и любопытными жизненными историями, которые в превеликом множестве держал в своем мозгу.

Да, расчет его оправдался. Несмотря на свою молодость и красоту, Марина была сражена блеском и притягательностью зрелой женщины.

Достаточно было одного слова и взгляда между мужем и женой, чтобы понять, что союз их прочен, любовь не ушла, а главное – любое покушение на нее со стороны уже представляется невозможным.

И хитрый Викулов, наблюдая за дочерью, видел, как смятение ее уходит, взгляд успокаивается и пламень, охвативший ее при появлении Саши Турецкого, постепенно гаснет.

Теперь можно было спокойно вернуться к любимой работе. Выпитое уже давало себя знать, и, когда хозяйка случайно упомянула Славу Грязнова как давнего друга дома, Василий Георгиевич с ней благосклонно согласился, но тут же вспомнил Игнатова и разразился бранной речью. Турецкий вовсе не хотел превращать семейный праздник в производственное совещание и пробовал остановить Викулова. Но того уже понесло.

– Он же прохиндей, этот Игнатов, хоть и генерал! – кричал Василий Георгиевич. – Я тоже генерал. Но я чист. А у него откуда миллионы? У него на трех дачах круглые сутки гудят экскаваторы. А знаешь, сколько по нынешним временам стоит один час работы экскаватора? То-то!

– А ты что? Бегаешь и смотришь? – спросил Турецкий.

– Я не бегаю! – вскричал обиженно Викулов. – Но мне говорят. Все же видят, что у этого замначглавка все рыло в пуху. Я мог бы назвать десятки примеров взяточничества, которые известны. Заметь! Но все молчат. Хотя знают. У него не только рыло в пуху, но и он сам!

– Пух – это не доказательство, – попробовал шутливым тоном урезонить его Турецкий.

– Вот именно, – согласился вдруг Викулов. – Попробуешь соскрести этот пух, так тебе руки оторвут прямо с мясом. Но у меня е-есть доказательства! Я прямо так и сказал Игнатову.

Несмотря на выпитое, Турецкий почувствовал легкий холодок в груди.

– Когда сказал?

– Сегодня, – Викулов опустил буйную кудлатую голову и присмирел. – У нас был крупный разговор.

Производственную тему удалось перебить только музыкой. Викулов широким жестом позвал танцевать Ирину. Турецкому ничего не оставалось, как пригласить Марину, хотя он знал, что Ирка будет жутко ревновать. В любом случае. Поэтому он старался не приближаться к молодой девушке, а галантно вел ее на расстоянии.

– Хорошо, что я пришла сегодня, – сказала вдруг Марина. – Я все поняла.