Кошмар во сне и наяву Арсеньева Елена

– Да как вы можете… да как вы смеете… да как вам такое в голову могло прийти?..

– А что? – спросил он быстро, напористо. – Что тут особенного? Я вам столько всяких сюжетов рассказать могу, что если б взялся описывать какой-то писатель, ему сказали бы: ну, брат, ты это зря, такого в жизни не бывает! А между тем бывает всякое. К примеру, живут вместе мать и дочь, отец и сын или, как в данной ситуации, тетка с племянницей. Плохо живут: не лучше, чем кошка с собакой! У тетки характер прескверный, осточертели племяннице ее придирки, она и думает: чего эта старая мымра мой век заедает? Неплохо бы, чтоб в один прекрасный день ее черти в ад уволокли!.. Однако время идет, тетушка догрызает племянницу, а чертей что-то не наблюдается. И начинает племянница сама вступать в контакт с этими самыми чертями…

Альбина заметила, что слушает с открытым ртом, и поспешно сжала губы. Неловко улыбнулась – и вдруг ее охватил страх. Так страшно не было, даже когда увидела алую ленточку крови на тети-Галином подбородке, даже когда человек в дубленке сказал Наилю: «Чтоб к моему возвращению все было кончено!», даже когда летела с четвертого этажа не то в спасительную, не то в губительную тьму. И тогда она поняла, что подписка о невыезде была взята с нее в милиции совсем не для того, чтобы Альбина в любую минуту могла опознать преступников. И совсем не для того был проведен обыск, чтобы обнаружить какие-то новые их следы. И отпечатки пальцев сняли у нее отнюдь не только затем, чтобы отличить их от «пальчиков» убийц. Ее подозревали… может быть, даже сильнее, чем тем двоих, которые пока и в самом деле представлялись милиции какими-то нереальными существами, а она, Альбина Богуславская, – вот она, здесь, вполне конкретный человек, к тому же имеющий свой животрепещущий интерес в теткиной смерти…

– А ты им, конечно, и про завещание Галины Яковлевны выложила, да? – спросила Валерия, окуная палец в воду. – Добавь-ка горячей, добавь.

– Да я тут скоро сварюсь, – простонала Альбина.

– Разве что всмятку, – утешила Валерия и сама отвернула кран. – Лучше свариться, чем свалиться с воспалением легких. Ты же чуть не сутки пробегала раздетая и босиком!

Да уж… Почему-то никому, в том числе и самой Альбине, не пришло в голову, что свитер и джинсы – не самая подходящая одежда для января, а шерстяные носки – не самая подходящая обувь. То есть она, конечно, потянулась машинально к шубке и ботинкам, когда опергруппа еще только появилась в квартире, привезя с собой и Альбину, но эксперт-криминалист так рявкнул на нее: «Ничего не трогать! Пальцы!» – что она сочла за благо забыть о такой мелочи, как собственная одежда. И забыла, да настолько прочно, что даже к Валерии прибежала все в тех же носках, свитере и джинсах… правда, волоча за собой сумку, в которую сложила шубку, ботинки и шапочку. И паспорт не забыла, главное! Это был, конечно, уже настоящий шиз! А поскольку на дворе стоял белый день, неудивительно, что встречные – кто шарахался от нее, а кто, наоборот, сбегались поглазеть. По улицам слона водили… И у Валерии было приблизительно такое же выражение лица, как если бы к ней на второй этаж хорошенького, кокетливого особнячка вдруг ввалился сбежавший из зоопарка слон. Альбина почему-то даже не подумала о том, что Валерия начисто забыла их единственную встречу, может не узнать ее, вообще с лестницы спустит…

Не спустила. Хотя некоторое время и стояла в ступоре. И вдруг, тихо ахнув, вцепилась Альбине в плечо, втащила в тесную прихожую, а оттуда погнала прямиком в ванную.

Альбина дрожащими губами улыбалась, мечтая только об одном: не рухнуть в обморок прямо сейчас, на этот черный кафельный пол, а Валерия, сурово сведя тонкие длинные брови, содрала с нее одежду и затолкала в невиданно широкую ванну, со всех сторон которой на Альбину полились струи почти что кипятка. Шелестя шелком халата и звеня браслетами, во множестве обвивавшими ее худые запястья, Валерия исчезла, но тотчас вернулась с большим хрустальным стаканом. Прижала его к губам Альбины:

– Пей! Живо!

Та подумала было, что ей сейчас же придет конец от коньяка, однако в голове помутилось только в первое мгновение, а потом волшебным образом прояснилось: настолько, что она перестала трястись, всхлипывать и нервно дергать веками, обрела власть над мыслями, справилась с заплетающимся языком и даже смогла более или менее связно пересказать Валерии все, что происходило в последние дни.

– … Про завещание? – Альбина рассеянно снимала с волос хлопья пены. – Нет, я про него и сама не знала. Тетя Галя говорила что-то в этом роде, но раньше. А в последнее время и правда наши отношения как-то так напряглись… И потом, я думала, что по закону будет наследницей моя мать. Они ведь с тетей Галей родные сестры. А этот листочек, заверенный нотариусом, нашли при обыске, под тети-Галиным матрасом. Там были и документы на квартиру, и все такое. Ну и после этого ко мне еще пуще прицепились. Господи, да я эту квартиру вместе с этой Москвой… – Она хохотнула. – Велика ценность!

– Ну, об этом твоем отношении никто ведь, кроме тебя, не знает, – рассудительно сказала Валерия. – А додуматься до такого москвичу не только трудно, но и невозможно. К тому же твой знакомый опер небось и впрямь столько навидался на своем рабочем месте, что его трудно винить в подозрительности. Чего бы он тебе ни наговорил.

– Ага, – покорно кивнула Альбина. – Много чего наговорил, это уж точно. Например, что только с моих слов можно составить портреты предполагаемых убийц. Предполагаемых, заметь! Вообще он был так осторожен в выражениях по отношению к ним, будто боялся права человека нарушить. Зато на мой счет не стеснялся высказываться… Так вот относительно этих мерзавцев. Ни соседи их не видели, никто. Так что еще неизвестно, был ли мальчик-то. А если и был, то, вполне возможно, не мужик лет тридцати с восточными чертами лица и еще один, среднего роста, в дубленке, а вообще какие-нибудь толстый и тонкий, Гаргантюа и Пантагрюэль… В смысле, еще не факт, что я их точно обрисовала – могла ведь и соврать. Что тут скажешь? И правда – у того, второго, я могла описать только дубленку, да ботинки, да белый платок. Ну и голос, да и тот был приглушен платком. А если он, к примеру, переоденется и заговорит с другой интонацией – я ведь его в упор не узнаю!

– Ладно, со вторым все ясно, – кивнула Валерия. – Но этот Наиль… имя, конечно, татарское, но совсем даже не факт, что это его имя, его ведь, кроме тебя, видела эта твоя подружка из универмага, не так ли? И возможностей разглядеть его подробно у нее было не меньше, чем у тебя. Ты догадалась сказать в милиции про эту Катерину, или как ее там?

Альбина снова сползла на дно ванны, так что пена поднялась до подбородка.

– Догадалась, а как же! – буркнула зло. – Почему ты думаешь, что я такая уж тупая? И они, заметь, в этом отделении тоже востры оказались. Не поленились съездить в универмаг, выдернуть Катюшку прямо из витрины и допросить. Надо полагать, у Бузмакина разрыв сердца случился от такого святотатства! Не сомневаюсь, что Катюшка здорово от этого допроса пострадает. Ну а мне дорога в универмаг, само собой, закрыта, тут и говорить нечего!

– Не отвлекайся, – нетерпеливо сказала Валерия. – Итак, допросили ее. И что?

Альбина вздохнула.

– А ничего. Она сказала, что никакого Наиля в глаза не видела.

– Как это? – Валерия высоко вскинула брови.

– Да так уж. Ну, пялился на нас сквозь витрину какой-то парень, но ведь каждый день кто-нибудь да пялится. Разве упомнишь всех? А после работы мы с ней пошли, дескать, в разные стороны: она на метро, а я не знамо куда.

Валерия усмехнулась.

– Я так и думала. Уж очень настойчиво она обращала на этого парня твое внимание, уж очень старалась тебя настроить, чтобы поехать с ним. И даже сама села в машину, чтобы тебе легче было решиться. А это может означать только одно: что Катюшка этого самого Наиля прекрасно знает, более того – весь день по его наводке действовала. Да нет, погоди бледнеть! – махнула она рукой на Альбину, которую и впрямь, несмотря на курящуюся паром воду, опять пробрал озноб. – Не думаю, что Катюшка знала, какая участь тебе уготована. Этот Наиль мог ей чего-нибудь наплести: мол, умирает, хочет с тобой познакомиться, а робеет подойти… что-то в этом роде. Поднес ей цветочки, коробку конфет, к примеру…

– Катюшка шоколада не ест, – мрачно перебила Альбина. – У нее от шоколада аллергия страшнейшая.

– Что, судороги начинаются? – усмехнулась Валерия. – Ну, не шоколад – духи, а то и просто баксовую бумажку сунул. А когда нагрянула милиция, Катюшка смекнула, что милая и приятная шуточка кончилась для тебя плохо, и рванула наутек. Вряд ли стоит ее так уж строго судить.

– То есть ка-ак?! – ахнула Альбина.

– Осторожно, не захлебнись! – схватила ее за плечо Валерия. – Еще только твоего трупа в этом деле не хватало. Представляешь? Тогда твой ушлый оперок запросто сможет меня обвинить в организации всей этой жуткой цепочки. Понимаешь, о чем речь? Кто-то же убил через окно Рогачева – так, кажется, его называли? – под которым нашли недоделанного транса. Кто-то же послал к вам этих двух убивцев! И все из-за транса, бесследно исчезнувшего! Кому же он так насолил, интересно?

– Интересно, – кивнула Альбина. – А он и вправду исчез бесследно. Если сначала милиционер еще пытался мне как-то поверить, то, побывав в соседкиной квартире, сразу перестал. Нет, говорит, там никаких следов пребывания постороннего человека, тем более – раненого. И никаких следов борьбы, которые бы свидетельствовали, что оттуда кого-то силой выволокли. То есть он имел в виду, что и это вранье. А если эта женщина… ну, транс этот, почуял неладное и сбежал еще раньше, чем бандит пришел за ним? Тот явился – а квартира пуста. И что это означает: нет следов пребывания раненого? Там что, окровавленные бинты на полу валяться должны? Так это ведь только в кино бывает.

– Не только. – Валерия, охнув, поднялась с низенькой табуретки. – Все ноги отсидела. Пойду приготовлю чего-нибудь на ужин, а ты вылезай, хватит мокнуть. Думаю, после такой парилки тебя никакая пневмония не возьмет!

И, сунув Альбине огромное розовое полотенце, она ушла, сопровождаемая, как всегда, шелестом шелка и перезвоном серебра.

Альбина постояла под душем, а потом благоговейно обернулась душистым розовым облаком. Поглядела на халат, который предстояло надеть. Боже, какие красивые вещи! До чего же отличается жизнь Валерии от ее жизни… от которой теперь и вовсе остались одни осколки…

И вдруг Альбина замерла, незряче уставившись в запотевшее зеркало и воздев к спутанным волосам щетку. Ее поразила жуткая в своем бесстыдстве мысль, что среди всех многочисленных, перепутанных, будто клубок старых ниток, событий последнего дня не нашлось даже малюсенького местечка для элементарной жалости – о прошлом, о прежней разбившейся жизни, худо-бедно налаженном укладе. Все, все в этом прошлом, оказывается, опостылело ей настолько, что она даже с помощью угрызений совести не могла заставить себя сокрушаться о былом.

Да уж, той ночью она пережила настоящий кошмар, однако… с каждой минутой он отдалялся все дальше и дальше. И Альбина уже знала, что, сделав все необходимое для тети Гали и ее памяти, дождавшись наказания преступников, она постарается забыть случившееся как можно скорее. Ибо тот вечер и та ночь принадлежат мертвому прошлому, а она… она еще жива!

«Вот именно – еще, – напомнила себе Альбина. – Еще. Пока. Чудом! Так что не больно-то мечтай о новой жизни. Как бы из старой не протянулась рука – и не…»

– Как ты думаешь, – сказала она, входя в ало-золотистую от хохломской посуды кухню и усаживаясь на мягкий кожаный табурет, – они будут меня искать?

– Да уж наверное! – Валерия со страшной силой крутила ложку в чаше, полной чего-то, обильно политого майонезом. – Однако я бы на твоем месте им непременно позвонила и сообщила, где поселились. На всякий случай.

Альбина так резко выпрямилась, что чуть не сбила с полки над своей головой деревянную вазу с белыми, серебристыми лунариями.

– Что?.. Ка-ак? Позвонила бы?!

Валерия задумчиво лизнула ложку.

– Да. А что? Найдут какой-то след, опознание какого-то подозреваемого проведут. В конце концов, додумаются устроить тебе очную ставку с этой сучкой Катюшкой, хотя на их месте я именно с этого начинала бы…

– О господи, – перебила Альбина, обвисая на табурете. – Так ты о милиции! А я-то…

Валерия растерянно моргнула.

– Да уж! Мы оба были: я у аптеки, а я в кино искала вас… Это называется – не поняли друг друга! Мое предложение позвонить преступникам и сообщить адресок снимается в первом чтении. Вовсе не хочу, чтобы сюда нагрянули эти ухари и разорили мое гнездышко!

Валерия одобрительно оглядела стены кухоньки, более напоминавшие выставочные стенды. Но тут же она взглянула на Альбину и заметила тоску, мелькнувшую в ее глазах.

– Кстати, чтобы сразу снять все вопросы. Само собой разумеется, ты останешься у меня, пока все не уладится и ты не захочешь вернуться домой. И не возражай: во-первых, другого выхода у тебя нет, а во-вторых, тебе именно этого хочется, правда?

Альбина не то кивнула, не то качнула головой.

– Я сюда прибежала сама не своя, – сказала глухо. – И спасибо тебе за доброту, за все. Но ты не обязана… а денег у меня нет, совсем нет.

– Деньги приходят и уходят, – беспечно сказала Валерия. – Лучше, конечно, когда приходят… Но если думать только о них, свихнуться можно. Конечно, я надеюсь, что когда-нибудь поправятся все твои дела, в том числе и финансовые. Тогда и поговорим о моем гонораре. А насчет квартиры – вообще не волнуйся: в трех комнатах можно ухитриться не мешать друг другу. Вдобавок, не думаю, что это надолго. А теперь давай поедим.

Она шлепнула на тарелку перед Альбиной немалую горку белой массы, из которой торчали желтые зернышки консервированной кукурузы и красненькие кусочки крабовых палочек, и принялась накладывать себе.

– Мне это дело не представляется таким уж сложным, – сказала Валерия с улыбкой. – В конце концов, трансов у нас не так уж много, а врачей, которые делают операции такого рода, и того меньше. Для начала главное – найти хирурга, который по описанию узнает беглянку и даст нам ее имя и фамилию. Таким образом, мы постепенно обозначим ее старые связи, среди которых, конечно, окажутся и Наиль, и дядька с платком, и, возможно, тот бродячий доктор, который произвел на тебя такое жуткое впечатление. Он, разумеется, такой же доктор, как я мисс Марпл…

– А по-моему, он все-таки доктор! – оживилась Альбина. – Может, не терапевт и не хирург, но уж наверняка психиатр! Я же тебе рассказывала, как он одним только словом транса в ужас поверг? А потом – спи! И тот рухнул…

– Ну, не знаю… может быть. Я также не исключаю, что этих крутых ребяток к вам с теткой послал именно он.

– Конечно! Как я сразу не подумала? Тетя Галя при нем сказала, еще когда не разглядела, что это чужой: «Это племянница, она мне помогает». Ну, он меня выследил, наверное, а потом навел своих сообщников. Почти факт, что так и было!

– Очень может быть, – кивнула Валерия. – Смотри, какие оперативные ребята! Ты ушла из больницы ночью, там все было тихо-мирно, раненая еще никуда не собиралась бежать, а за тобой уже следили. Зачем? Нет, скорее всего, выследил он именно тетю Галю с этой загадочной особой. Но то ли сомневался в чем-то, то ли не мог решиться действовать в одиночку. А потом созвал своих боевиков и поручил обтяпать дело как можно деликатнее. Тогда Наиль действительно проследил тебя до универмага, быстренько втерся в доверие к Катюшке…

– Да, она в тот день опоздала, прибежала такая запыхавшаяся, – вспомнила Альбина.

– Вот-вот. Им хотелось проникнуть в вашу квартиру без шума, не привлекая к себе внимания. Видимо, не были уверены, где именно тетя Галя спрятала транса, боялись его спугнуть. Наверняка тот, второй, следил днем за твоей теткой. А коли она не выходила из дому, решили, будто беглянка прячется у вас в квартире. Кстати, а ты не думаешь, что доктор и тот человек в дубленке – одно и то же лицо?

– Быть не может. Доктор выше раза в полтора.

– У страха глаза велики, нет?

Альбина невольно усмехнулась:

– Ого! Еще как велики! Но все-таки это не он. Доктор молод, лет тридцати с небольшим. А этому под пятьдесят. Вот просто-таки разило от него возрастом, понимаешь?

– Н-ну, предположим… – кивнула Валерия и вдруг холодновато взглянула на Альбину. – Только имей в виду: я буду работать по этому делу с одним условием.

– С каким? – опять испугалась Альбина и даже вилку отложила.

– Чтобы ты съела весь салат. Это мое фирменное блюдо, и я воспринимаю как оскорбление… А что, разве его надо подсолить?

Альбина покачала головой, пальцами ловя слезы, которые вдруг посыпались со щек, и пытаясь улыбнуться.

– Умоляю – не надо! – взмолилась Валерия. – Конечно, денек у тебя выдался – не всякому пережить, а все-таки… все-таки она вертится! И ты жива, а могло быть совершенно наоборот, верно? Взгляни на ситуацию именно с этой стороны – и твои слезоньки сразу иссякнут.

– Это от усталости, – с извиняющимся видом улыбнулась Альбина. – И еще… еще… ты…

– Ой, вот этого не надо! – Валерия, протестуя, выставила узкую ладонь с длинными, худыми пальцами. – Не надо делать из меня добрую самаритянку, я этого совершенно не выношу! И работать буду не столько для тебя, сколько для себя. Я сейчас совершенно не у дел. Ты даже не представляешь, сколько у людей еще предрассудков! По-прежнему верят в то, что их милиция их бережет. Конечно, иногда у нее это получается, и бывают случаи, когда без нее вообще не обойтись. Но после милиции клиенты куда охотнее обращаются к вымогателям под вывеской «Частное детективное агентство», чем ко мне. Потому что я работаю в одиночку! Потому что на моих дверях нет черно-золотой вывески с идиотским названием, в прихожей не зевает тупорылый качок, я не бью с порога по башке суммой несусветного гонорара, а главное – потому что я женщина. Вот дурь, верно? Кажется, это осталась последняя сфера деятельности, в которой женщине еще надо доказывать свои приоритеты, но почему это должна делать именно я?!

– Мисс Марпл, – вспомнила Альбина, невольно улыбаясь. – Мисс Марпл работала в одиночку – и ничего!

– Вот-вот, – сумрачно кивнула Валерия. – А еще я недавно прочла потрясающую историю. Вообрази: XVI век. Где-то под Вильно разбойничает шайка настолько свирепая, что путь к этому городу называли черным. Что ни месяц – новые жертвы! Великий князь поручил расследовать это дело минскому судье Ваньковичу, который был известен своим хитроумием, и обещал за головы бандитов полпуда золота – невиданную награду! И Ванькович сказал князю: «Или передушу шайку до октября, или собственной саблей горло себе перережу!» Обещание серьезное, тем паче, что на ноябрь была назначена свадьба судьи с красавицей вдовой Ядвигой Русиновской, чей муж тоже пал жертвой убийц.

Настала осень. И вот как-то раз в усадьбу одного старого пана прибыли с десяток хвастливых гуляк, которые клялись, что со дня на день покончат с разбойниками и огребут награду. Свое дело они начали с грандиозных пирушек. Через некоторое время, в латах и шлеме, туда же прибыл атаман. Однако, войдя в дом, обнаружил, что все его сообщники повязаны, а его поджидает сам Ванькович. Однако и судью ожидало страшное открытие! Когда с главаря сорвали шлем, Ванькович увидел свою ненаглядную Ядвигу.

Перед казнью она сказала: «Скучно мне было жить. Я рыцарем должна была родиться, но, видно, черт вмешался: мужское сердце с женским телом соединил. Это я убила своего мужа, а потом уже никого не жалела. Наслаждалась запахом крови, видом убитых людей! Но тебя, судья, любила по-настоящему…»

После того как Ядвигу повесили в Вильно перед двадцатитысячной толпой, соседи сожгли ее подворье, а пепел развеяли по ветру.

Ну и сюжетец, а? – зябко повела плечами Валерия. – Так вот, надеяться надо только на себя! Скажешь, эгоцентрично? – усмехнулась Валерия, вновь принимаясь за еду. – И эксцентрично, вдобавок? Но такая уж я есть. И хотя живу на гонорары, иногда сокращаю их до минимума, если человек не может заплатить, а дело интересное, меня задевает. Как твое.

– Что ж тут интересного? – Альбина вяло возила вилкой по тарелке. – Пришли… убили…

– Ты ничего не понимаешь! – Валерия махнула на нее тоненьким ломтиком батона. – Еще вспомнишь мои слова, я такие вещи безошибочно чую: сколь много нам открытий чудных готовит эта история, ты и вообразить не можешь! И кроме того – я ведь перед тобой в неоплатном долгу. Не забыла, надеюсь?

Альбина недоверчиво взглянула в отважные блестящие глаза – и ничего не смогла с собой поделать: начала хохотать вместе с Валерией.

Знакомством они были обязаны все той же страсти тети Гали спать на дежурствах. Тогда тетушка работала в терапии: самом спокойном отделении больницы. В терапии только-только появились так называемые коммерческие палаты: в них могли спокойно хворать пациенты, предпочитавшие это делать в одиночестве и имеющие возможность свое одиночество оплатить.

Среди платных пациентов однажды оказался мужчина лет сорока пяти с обострением язвенной болезни. Супруга несчастного язвенника все отделение извела голосом и повадками электропилы, «за свои деньги» требуя влажной уборки через каждый час, неусыпного внимания врача, сиделки у двери палаты и вообще неизвестно чего. Вдобавок порывалась остаться в палате на ночь и уже начала требовать себе кровать или хотя бы раскладушку. Однако дежурный врач поймал отчаянный взор больного, брошенный на ночной столик, где рядом с неочищенным яблоком лежал нож, и понял, что, если он уступит вздорной даме – быть беде. Поэтому любящая супруга после некоторых усилий была выдворена домой, взяв на прощание с персонала страшную клятву, что на ночь у постели больного останется сиделка.

– Конечно, о чем речь! – с энтузиазмом сказала тетя Галя врачу, однако, едва дождавшись его ухода, позвонила племяннице и с тем же энтузиазмом принялась готовить себе постель в процедурной, на клеенчатом топчане, где страдальцам днем делали уколы, ставили клизмы, брали кровь… Тетя Галя была профессионально не брезглива.

Альбина покорно пришла, переоделась и потащилась выполнить тети-Галин наказ и даже сунулась внутрь, однако больной глянул на нее с такой тоской, на таком взводе воскликнул рыдающим голосом:

– Дайте же мне хоть ночью покоя! – что Альбина сочла за благо выскочить в коридор и больше не показываться.

Альбина устроилась в кресле, которое стояло в темном и уютном закоулке коридора, и робко возмечтала о недолгом сне. Мечта уже начала сбываться, когда она услышала слабое дребезжанье, словно кто-то постукивал по стеклу.

«Ветер, наверное», – решила Альбина, сжимаясь в комок, чтобы согреться, и тут что-то резко звякнуло, а потом струя сквозняка пронеслась по коридору и коснулась ее голых колен, на которые никак не натягивался коротковатый халатик тети Гали.

Ветром открыло форточку в коридоре, догадалась Альбина и нехотя спустила ноги с кресла: не хватало ей только разбитого стекла!

В этом крыле палаты располагались только по одну сторону коридора, а другая была украшена громадными, от пола до потолка, окнами, которые в ветреную погоду и зимой становились сущим наказаниям. Из-за туч вынырнула луна, и Альбина невольно загляделась на нее, но тут же уловила краем глаза какое-то движение на больничной стене.

Припала к стеклу – да и ахнула, обнаружив что-то темное на пожарной лестнице как раз на уровне своего этажа, рядом с одним из окон.

Это был человек. Присмотревшись, Альбина различила очертания худощавой фигуры, затянутой в темный комбинезон. Держась одной рукой за перекладину лестницы, человек пытался забросить в форточку какое-то приспособление, но оно срывалось и царапало по стеклу. Этот скрежет и встревожил Альбину.

Она так и застыла, стиснув руки у горла. Что делать? Позвать на помощь? Но тетя Галя спит и не погладит по головке, если ее разбудить! Потревожить кого-то из больных? Но тогда ее присутствие станет явным… это опять же ударит по тете Гале.

Пока Альбина соображала, неизвестный совершил последнее отчаянное усилие – и поймал-таки створку окна.

«Сорвется же!» – чуть не вскрикнула Альбина… и зажала рот рукой, глуша еще один вопль – на сей раз изумленный.

Черная тень отнюдь не сорвалась, а с непостижимой ловкостью вползла в форточку и просочилась в коридор, нашумев лишь самую малость, когда, совершив немыслимый кульбит, приземлилась на четвереньки, как кошка.