Упавшие в Зону. Вынужденная посадка Буторин Андрей

© А.Р. Буторин, 2015

© ООО «Издательство АСТ», 2015

* * *
  • Там и звуки и краски – не те,
  • Только мне выбирать не приходится —
  • Видно, нужен я там, в темноте, —
  • Ничего, распогодится!
В.С. Высоцкий

Пролог

Продираясь сквозь заросли приставучего, с липкими ветками-щупальцами орешника, Шершень еще сомневался: не напрасно ли он драпанул? То, что Бизон пошел трындеть «за справедливость» с «контактерами», еще не значит, что те станут попусту чесать языками – трепаться с пришедшим без хабара сталкером не в их правилах. А уж выслушивать в свой адрес обвинения в нечестности!.. Тут разговор и вовсе может закончиться, не начавшись, – красноречивой безо всяких слов пулей в лоб. Если бы не Бизон, остальные не стали бы такой хай подымать; что дали – на том и спасибо. А тот разорался: «За такие артефакты всего по сотне патронов и по банке тушенки на рыло?! Да этот хабар вдвое больше стоил!» Счетовод хренов. Не вдвое, а всего-то… всего пять сотен «латунчиков» и пять жестянок говядины на четверых. Кто виноват, что пять на четыре не делится? Ну подумаешь, сделал себе на черный день небольшой энзэ! Кто-нибудь умер от этого?..

Нет, зря он все же дернул со стоянки, так-на. Бизон все равно вернется ни с чем, а его, Шершня, схрон попробуй еще найди! Без явных доказательств никто бы на него не попер. Может, вернуться? Ну, отошел в кустики по нужде… А то ведь и рюкзак с едой и патронами пришлось оставить, как он теперь без него? Ладно хоть горсть «латунчиков» для «Печенги» успел в карман сыпануть. Ну и сколько-то в ее магазине осталось… Но надолго ли этого хватит? Да и жрать скоро захочется, а еще скорее – пить. Нет, надо возвращаться. Сделать морду кирпичом: «Я не я, и лошадь не моя!»

Однако стоило Шершню об этом подумать, как на запястье пискнул коммуникатор. Высветившееся на дисплее сообщение было лаконичным и весьма недвусмысленным: «Назад, сученыш! Убьем небольно». Гадство! Неужто «контактеры» снизошли до ответа Бизону? Или тот наткнулся на схрон?.. Как бы то ни было, теперь нечего и думать о том, чтобы вернуться. Больно, не больно, а убьют – это точно. Можно не сомневаться, так-на. Что Робин, что Толстый – оба еще спорить начнут, кто его изящней пристрелит. А Бизон, тот и спорить не станет, и пулю пожалеет – просто возьмет да придушит. Без изысков.

И Шершень не стал останавливаться. Напротив, прибавил ходу. Гибкие ветки орешника тянулись к нему, прилипали к одежде, оставляя на ней оранжевые шарики, но сталкер не обращал на это внимания, лишь прикрывал ладонью глаза от особо настырных щупалец – иначе веки склеятся, не сразу отмоешь.

Миновав липучие заросли, весь, как новогодняя елка, в ярких орехах, Шершень припустил что есть мочи. Бежать по пологому, ровному склону было легко, и этим непременно следовало воспользоваться, чтобы убраться как можно дальше. А уж если за ним погонятся бывшие подельники, то здесь он станет для них превосходной мишенью. Да какое там «если»! Наверняка уже погнались, вряд ли сидят и ждут, что он, склонив повинную голову, самолично явится на казнь. Поэтому нужно быстрее добраться вон до той россыпи каменных валунов, а потом, петляя меж ними, мчаться к темнеющему в паре километров лесу. Нормальному земному лесу, без прыгающих деревьев и настырных липучих кустов. А там уже, если повезет не нарваться на стаю каких-нибудь хищников и не вляпаться в смертоносную аномалию, он сумеет укрыться от преследователей.

До камней оставалось совсем немного, когда над головой просвистела первая пуля, а через пару секунд хлопнул звук выстрела. Свистнула, уже совсем рядом с ухом, вторая. Стрелял наверняка Бизон – одиночными, экономя патроны. Робин с Толстым не настолько щепетильные, могут полоснуть и очередью. Шершень не стерпел и оглянулся. От ярко-синей полосы орешника мчались вниз по склону две фигуры: приземистая, коренастая – Бизон и худая, высокая – Робин. Толстого, видимо, оставили караулить припасы. Сейчас бы и Шершню ничего не стоило снять этих двоих парой метких выстрелов, стрелять он умел неплохо, а уж очередью – как делать нечего. Однако сталкер подавил в себе это желание, и дело было вовсе не в его человеколюбии – чем-чем, а уж этим Шершень никогда не страдал, – просто хорошо понимал: подстрели он кого из бывших друзей – остальные его найдут и прикончат обязательно. Пришей обоих – останется Толстый. А тот цепкий, зараза, ни за что от него не отстанет, рано или поздно разыщет, так-на. Будь они здесь все трое – можно было бы рискнуть. В данной же ситуации риск совершенно бессмыслен и неоправдан. Чуйка подсказывала: пока еще оставался небольшой шанс, что его в конце концов оставят в покое. При случае, конечно, все припомнят, а специально тратить время и силы на его поимку, возможно, не станут. Но это если он останется в живых сейчас, когда в подельниках еще кипит злость от недавнего обмана, и они во что бы то ни стало хотят наказать обидчика.

Третья пуля чиркнула по рукаву куртки. Положение становилось серьезнее некуда, четвертый выстрел мог оказаться для Шершня роковым. В пять длинных прыжков он достиг ближайшего валуна – высоченного, под три метра обломка скалы – и буквально нырнул за него. Нырнул, да так и остался висеть в воздухе. А потом Шершня завертело, словно щепку в водовороте. В глазах потемнело от перегрузки, к горлу подкатила тошнота. «Вот и все, – мелькнуло в затуманившемся мозгу, – это «перепутка», она быстро не отпустит».

Аномалия «перепутка» не убивала и даже не всегда калечила – разве что выброшенный из нее человек неудачно приземлялся, но тут уж как повезет. Зато она выматывала свою жертву до полного изнеможения, то полностью убирая гравитацию, то часто и произвольно меняя вектор силы тяжести и величину этой силы. Продолжалась подобная карусель, как правило, не менее получаса, так что исход Шершня практически был предрешен – за это время Бизон с Робином не спеша доберутся до аномалии, полюбуются, если захотят, на «акробатическое выступление» бывшего подельника, а потом, изможденного, похожего на выжатую тряпку, хладнокровно зарежут, поскольку глупо тратить патрон на груду ни на что не способного хлама.

И все же Шершень, которому довелось пару лет назад насладиться предоставляемым «перепуткой» аттракционом, почувствовал, что на сей раз его мотает не в полную силу – тогда он и вовсе соображать не мог, вырубился почти сразу. Это могло значить только одно: он зацепил лишь край аномалии. Сталкер собрался, изо всех сил стараясь не потерять сознание. Новое волевое усилие – и ему каким-то чудом удалось достать из-за спины «Печенгу». Шершень передернул затвор и сжал винтовку так, что, казалось, сейчас захрустят раздавленные фаланги пальцев. А потом дождался краткого мига невесомости и нажал на спусковой крючок.

Реактивная сила отдачи выплюнула Шершня из «перепутки», словно вишневую косточку. Он больно ударился плечом о валун и рухнул на землю. Его тут же вырвало, хотя легче от этого стало ненамного. Нужно было вставать и бежать, но голова кружилась так, что не стоило даже пытаться. Отдышаться хотя бы минут пять… Но сталкер знал, что этих минут у него нет. Поэтому он подобрал валявшуюся неподалеку «Печенгу» и пополз, забирая вправо – куда его и вышвырнуло из аномалии, чтобы снова не попасть в «перепутку». Через пару минут ему чуть-чуть полегчало, и Шершень встал на четвереньки. Поднял и бросил в левую сторону камешек; тот, пролетев метра четыре, сначала завис, а потом заметался, словно посаженная в банку муха. Сталкер преодолел на коленях с десяток метров и снова бросил налево камешек. Теперь тот пролетел и упал так, как и положено обычному камню при нормальной силе тяжести. Шершень с третьей попытки сумел подняться на ноги и, пошатываясь, побрел влево, чтобы центр «перепутки» оказался между ним и преследователями. Головокружение постепенно прошло, тошнота прекратилась, оставив после себя горький комок в горле. Теперь можно было и бежать к лесу, но по прямой, чтобы аномалия оставалась строго за спиной. При этом желательно погромче топать – бывшие подельники услышат, ринутся за ним и угодят прямо в ловушку, так-на.

Мимоходом сталкер отметил, что на одежде не осталось ни одного оранжевого «ореха» – все смело «перепуткой», не устоял даже прочный растительный клей. И тут позади, совсем близко, прогремел одиночный выстрел, а следом за ним очередь – видать, не выдержали нервы и у Робина. Шершень невольно пригнулся, хотя и понимал, что если услышал звук выстрела, то пули уже пролетели. Правда, не было их характерного свиста. Впрочем, сталкер быстро догадался, в чем дело: преследователи, сами того не зная, стреляли через «перепутку», поэтому пули наверняка разбросало по сторонам, как бы еще и самим стрелкам не досталось. Шершень оглянулся. Нет, Бизон и Робин были живехоньки. Вот только вновь поупражняться в стрельбе им теперь предстояло нескоро: оба бывших подельника, отчаянно матерясь, уже кувыркались в самом центре аномалии.

Сталкер, не особо торопясь, побежал дальше. Да и зачем теперь сильно торопиться? Самое малое полчаса Бизона с Робином «повеселит» «перепутка», еще не менее получаса они будут от этого «веселья» отходить. Ну а лес-то – вот он, совсем уже рядом. Преследователи не дураки, поймут, что получившего час форы Шершня им ловить бесполезно. Без вариантов.

До леса было действительно рукой подать, однако добежать даже до опушки сталкер не успел – его чуткий слух уловил нарастающий гул, доносившийся с неба. Шершень невольно поднял голову. Клубящиеся темными разводами багровые небеса перечеркнула яркая, быстро растущая линия, слишком прямая для молнии и не думающая, в отличии от нее, гаснуть.

«Так-на… Что за хренотень?» – нахмурился сталкер. Впрочем, скоро он понял, что для поиска ответа на этот вопрос у него попросту нет времени; «хренотень», на глазах увеличивающаяся в размерах, определенно была чем-то материальным, твердым, и неслась она, грохоча уже оглушительно, прямо на него.

Инстинкт самосохранения заставил Шершня в несколько безумных прыжков долететь до ближайшего валуна и рухнуть за ним, вжавшись в твердую почву и прикрыв ладонями голову. Вслед за этим где-то совсем рядом грохнуло так, что загудела, вибрируя, земля под сталкером, а потом заскрежетало столь надсадно и громко, что у него заныли зубы. Дохнуло жаром, запахло горелой синтетикой и черт знает чем еще не менее вонючим.

Наступившая тишина показалась Шершню чем-то почти осязаемым, густым, хоть ножом режь. Но ее вскоре прервали новые звуки – глухие удары, как если бы кто-то долбился изнутри упавшей штуковины, а потом – снова скрежет, но куда более тихий, чем сверлящий мозги до этого. Примерно такой, что издает открываемая консервная банка.

– Давай, давай! – услышал вдруг сталкер встревоженный, на грани отчаянья голос. – Давай, Блямсик, выбирайся скорее! Держись за мою руку… Ну, еще чуть-чуть!..

Изготовив к стрельбе «Печенгу», Шершень выглянул из-за камня. Увиденная картина вогнала его в кратковременный ступор, даже челюсть отвисла. Метрах в сорока от того места, где он лежал – самое большее в пятидесяти, – полыхала упавшая с неба «хренотень». При ближайшем рассмотрении больше всего она напоминала самолет, но какой-то неправильный: слишком «мясистый», тяжеловесный на вид, хотя и очень небольшой, не больше городского автобуса или троллейбуса в длину. А еще казалось, что он словно подтаял – настолько его формы были «зализанными» и плавными, без единого острого выступа, если не принимать во внимание неровные края полученных при падении разрывов; даже короткие крылышки казались двумя нелепыми обмылками, один из которых, правда, тоже был надломлен посередине.

Но самым удивительным был не этот рухнувший из-за багровых туч, ярко пылающий и немилосердно чадящий крылатый «троллейбус». И даже не суетящийся возле покореженного распахнутого люка человек в чудном блестящем костюме с прозрачным яйцеобразным шлемом – будто в скафандре из старых фантастических фильмов. Куда удивительнее и чуднее было то, что этот человек пытался вытянуть из люка. Или, скорее, кого, поскольку застрявшее в «самолете» нечто явно выглядело живым существом. Оно не только махало длинными, суставчатыми лапами, весьма похожими на человеческие руки, но еще и сквозь надсадный кашель непрестанно издавало испуганные лязгающие звуки, что-то вроде «блямс-блямс-блямс!».

Наконец, усилия человека в скафандре увенчались успехом, и кашляюще-блямкающее создание оказалось на свободе. И вот тут Шершню пришлось удивиться еще раз. Если бы не ярко-зеленый, с желтым подбрюшьем хитин существа, которое, кстати, было прямоходящим и имело рост под два метра минимум, то сталкер мог бы поклясться, что перед ним «богомол». Но не забавное насекомое в несколько сантиметров длиной, а чем-то похожий на него строением тела (разве что с двумя парами лап и без крыльев) двухметровый монстр, обитающий в Зоне – чрезвычайно злобное создание, имеющее грязно-зеленый, делающий его почти невидимым в лесном сумраке окрас, и способное мощными когтистыми лапами и длинными острыми зубами разорвать человека пополам.

Однако вдоволь поудивляться сталкеру рухнувшие с неба пришельцы не дали. Человек в скафандре схватил «псевдобогомола» за лапу и с криком: «Скорее, скорее, бежим!» – потащил его аккурат к тому валуну, за которым прятался Шершень. Сталкер же будто снова впал в ступор и, не шевелясь, во все глаза пялился на стремительно приближающиеся к нему фигуры. Он дернулся лишь, когда на него рухнули два отнюдь не легких тела. И тут же – еще раз, уже не по своей воле, когда «самолет» рванул так, что подпрыгнул даже многотонный обломок скалы, защитивший образовавшуюся троицу от раскаленного языка пламени и летящих во все стороны осколков.

Глава 1

«Что-то рановато…» – такова была первая мысль, посетившая пробуждающееся сознание Плюха. Разумеется, объяснить это с точки зрения науки, да и вообще какой-нибудь логики не представлялось возможным: находящийся в состоянии стасиса человек не способен контролировать не только ход времени, но и что-либо вообще. Минута прошла или пять веков – по ощущениям совершенно равнозначно, поскольку ощущения как таковые отсутствуют в принципе. А сознание – ему что после обычного сна пробуждаться, что из стасиса выходить, всегда «рановато», еще бы поспало. Особенно когда будят – и неважно, будильник это или вживленный в голову чип, принявший сигнал о побудке от Информатория, как было сейчас.

И все-таки Плюх интуитивно чувствовал: что-то не так. А интуиции своей он привык доверять. Для косморазведчика эта привычка вообще очень важна, во всяком случае Плюха она выручала не раз, а дважды в самом буквальном смысле спасла жизнь. Но сейчас, когда сознание окончательно проснулось, не имело смысла заниматься гаданием – Информаторий корабля на то и существует, чтобы информировать. Поэтому Плюх, одеваясь, заодно принялся осмысливать данные, передаваемые корабельным мозгом.

Интуиция не подвела косморазведчика и на сей раз. Информаторий бесстрастно передал пространственные характеристики места, куда вынырнул из надпространства ЛКАГР-18/6, то бишь «Легкий космический аппарат глубокой разведки» за таким-то номером, носивший, впрочем, и вполне пристойное имя – «Ревда». Однако это были вовсе не те координаты, что ввел в компьютерную память Плюх, перед тем как лечь в стасис-камеру. Корабль «проявился» не только не в окрестностях Земли, как ожидалось; не только не в Солнечной системе, что допускалось из-за случавшихся порой неподдающихся учету квантовых флуктуаций – так называемых квантовомеханических эффектов; он вынырнул вовсе в чужом пространстве, координат которого, разумеется, в памяти Информатория не имелось, а потому он выдавал сейчас вместо них откровенную чушь. Правда, о том, что это пространство не является «родным» для «Ревды» и Плюха, корабельный мозг напрямую, со стопроцентной достоверностью, не сообщил, поскольку теория Хью Эверетта[1] о существовании параллельных реальностей до сих пор не получила однозначного практического подтверждения. Однако теоретически к середине XXII века она была настолько обоснована, что учитывалась при совершении надпространственных гиперпрыжков, а потому имелась и в пмяти Информатория. Последнему не составило большого труда и времени произвести некие, понятные только ему наблюдения, вычисления и сопоставления, чтобы сделать вывод о «неоднозначности нахождения в исходной пространственно-временной реальности».

– Ёшки-блошки, – пробормотал Плюх. – И куда же это нас занесло?

Ладно, куда именно – разберемся позже, а вот почему не туда, куда нужно? Этот вопрос был не менее важен, и еще более непонятен, чем первый. Его-то и задал Информаторию более-менее пришедший в себя разведчик.

«Неидентифицируемое внешнее воздействие», – таким был ответ. Не очень, мягко говоря, информативным и уж совершенно невероятным: какое может быть внешнее воздействие в надпространстве, где по определению ничего нет, даже самого пространства как такового?

«Прошу пояснений, – отправил Плюх мысленный запрос корабельному мозгу. – Воздействие какого характера?»

«Данные отсутствуют», – ответил Информаторий.

– Ладно, – почувствовав пробежавший вдоль позвоночника неприятный холодок, вслух произнес разведчик. – Что тут вообще есть?

«Конкретизируйте запрос, – отозвался корабельный мозг. – Глагол «есть» употреблен в значении «принимать пищу» или «быть»? Наречие «тут» подразумевает корабль или окружающее пространство? Какова в последнем случае интересуемая сфера дальности?»

– «Тут» – значит «быть», – по-прежнему вслух и не вполне добродушно сказал Плюх. И добавил, совсем тихо, себе под нос: – Или не быть. Вот в чем вопрос… – Но тут же, предупреждая занудливые выяснения Информатория, уточнил: – Сфера дальности – пять-шесть астрономических единиц[2]. Нет, пусть будет десять. И давай только крупные объекты. Скажем… больше тысячи кэмэ в поперечнике.

«Сфера в десять астрономических единиц содержит шесть крупных объектов: центральную звезду типа желтый карлик диаметром один миллион триста девяносто тысяч километров, полностью идентичную по всем параметрам Солнцу, а также планеты, полностью идентичные Меркурию, Венере, Зем…»

– Стоп-стоп-стоп! – замахал руками Плюх. – Какое Солнце, какой, ёшки-блошки, Меркурий?!.. Ты же мне только что втирал о «неоднозначности нахождения»…

Разведчик оборвал фразу, вспомнив ее продолжение: «…в исходной пространственно-временной реальности». Не обращая внимание на бубнение Информатория о некорректности глагола «втирать» по отношению к информационно-вычислительной системе, не имеющей манипуляторов, Плюх уже понял, что в иной реальности также может иметься и Солнце, и Меркурий, и Венера, и все остальные «родные» планеты, включая Землю. Но, с другой стороны, вычислитель любой степени надежности все-таки чересчур сложная система, чтобы иметь стопроцентную гарантию работы без сбоев. А воздействие на любые системы, да и вообще на все остальное гиперпространство, настолько еще мало изучено, что бить себя пяткой в грудь, утверждая, что Информаторий не может ошибаться, – по меньшей мере глупо. Поэтому вполне можно именно это и допустить. А это значит… Это значит, что они все-таки вернулись домой. Может быть. А вдруг? Почему бы, ёшки-блошки, и нет?..

«Но даже если это не наши Земля и Солнце, – подумал косморазведчик, – было бы неразумно и даже преступно не воспользоваться случаем и не исследовать впервые в истории встретившийся мир параллельной Вселенной». К тому же было просто необходимо тщательно протестировать вычислительную систему, и делать это желательно, находясь на твердой, как говорится, почве, с полностью выключенными двигателями и прочими агрегатами корабля, поскольку, сидя на пороховой бочке, лезть скальпелем в мозги этой самой бочке – ну совсем уже как-то невесело.

«Каково расстояние до Земли? – мысленно спросил Плюх и быстро пояснил: – До этой Земли, которую ты видишь».

«Ноль целых, сорок восемь сотых астрономической единицы, что в километрах составляет…»

«Не надо в километрах», – поморщился разведчик и приказал вслух:

– Курс на Землю!

Звезды на вирт-экранах начали медленно перемещаться. Плюх подсел к одному из них и вывел в центр псевдопанели изображение цели – яркой и крупной голубой звездочки. Увеличил его на весь экран и невольно затаил дыхание. Да, это была Земля. Та, на которой он родился, или другая, параллельная, – но Земля, без сомнения. Желто-бурый «череп» Африки, подернутая рябью облаков синь Тихого океана, знакомые с детства очертания Евразии, белое подножие «глобуса» – Антарктида… И чем дольше смотрел на эту картину разведчик, ему все меньше и меньше верилось, что это двойник родной планеты. Поверить в сбой системы было куда проще.

Экран вдруг на миг сиренево вспыхнул, и одновременно с этим тряхнуло корабль. Вспышка могла означать лишь одно: сработало защитное поле. Непонятной была лишь причина. Что это было? Микрометеорит? Но для «Ревды» с ее «броней» это что слону дробина. Сейчас взаимодействие было с чем-то более крупным, во всяком случае более массивным, сравнимым с самим кораблем. Или же с тем, чья скорость оказалась настолько большой, что вызванной при разрушении энергии хватило на то, чтобы качнуть «Ревду».

Корабль тряхнуло еще раз. Это уже выходило за рамки обычной случайности. Плюх окинул взглядом экраны, но ничего подозрительного не заметил. Успокаиваться он, тем не менее, не стал и приказал Информаторию: «Сообщи причину воздействия».

Полученный ответ его удивил: «Энергетические сгустки большой мощности. Назвать величины?»

– В коллапс величины! – вырвалось вслух у разведчика. – Где источник?

«Источники, – поправил корабельный мозг. – Три единицы. Прямо по курсу, со смещениями три, две целых восемь десятых и две целых пять десятых градуса относительно курсовой плоскости и три целых…»

– Перестань тарахтеть! Что это такое и как далеко они от нас?!

«Точный анализ невозможен. С вероятностью в восемьдесят девять процентов это плазмоиды. Форма тороидная. Расстояние до ближайшего – три тысячи… две тысячи восемьсот… две тысячи шесть…»

– Чего?! Чего две тысячи?! – вновь почувствовав дуновение холодка вдоль позвоночника, заорал Плюх.

«Километров», – на сей раз весьма лаконично ответил мозг корабля. Не будь он всего лишь электронной системой, разведчик подумал бы, что Информаторий обиделся.

– Но это же… это!.. – подскочил Плюх, тут же, впрочем, попытавшись взять себя в руки. Получалось это плохо. – Они же нас сейчас…

«Ревду» тряхнуло еще раз, причем весьма и весьма ощутимо; косморазведчик едва удержался на ногах.

«Мощность защитного поля падает», – доложил мозг корабля.

– Насколько ее еще хватит?

«Энергия сгустков с приближением источников увеличивается. При той же скорости сближения и такой же частоте ударов защитное поле выдержит не более пяти попаданий. При увеличении частоты или скорости…»

Дослушивать Плюх не стал. Ему и так было ясно: до Земли он долететь не успеет. Непонятным оставалось лишь кто и, главное, зачем атаковал корабль? В том, что это именно целенаправленная атака, сомнений не оставалось. Мало того, разведчик уже почти не сомневался, что и досрочный выход «Ревды» из гиперпространства был спровоцирован теми же… существами?.. силами?.. Но в данный момент это было неважным. Сейчас нужно было не разгадывать шарады, а спасаться. Вот только как?

«Готовь противометеоритный излучатель», – скомандовал Плюх.

«Излучатель готов», – тут же отозвался Информаторий.

«Прицел – на ближайший плазмоид!»

«Энергии хватит только на один выстрел, – доложил корабельный мозг. – При этом защитное поле будет полностью обесточено».

– Ах ты ж ёшки-блошки!.. – закусил губу разведчик. – В коллапс тогда излучатель…

«Приказ не понял», – бесстрастно выдал Информаторий.

«Отмена приказа, – еле сдерживаясь, чтобы не заорать на бестолковую «железяку», пояснил Плюх и спросил: – На сколько выстрелов хватит защитного поля шлюпки?»

«На ноль целых семь десятых максимум».

Примерно такого ответа и ожидал косморазведчик. И все же он не видел другого выхода, кроме как попытаться достичь Земли на спасательной шлюпке. Во-первых, тешил он себя надеждой, она куда меньше корабля, а потому и замечена может быть е сразу, и попасть в нее труднее. Во-вторых, она куда маневреннее «Ревды». В-третьих, сидеть сложа руки и ждать неминуемой гибели – это совсем уж печально, да и не по-мужски как-то. К тому же он отвечал сейчас не только за жизнь космического разведчика третьего класса Егора Плужникова (позывной Плюх) с планеты Земля (Солнечная система), но и за жителя планеты Машечка (система Эпсилона Эридана), по имени Блямс. То, что Блямс не являлся разумным существом, не имело никакого значения, тем более что именно он, Плюх, вывез Блямса с родной планеты. Исключительно по своей прихоти и, собственно говоря, в обход существующих правил. Но ведь из любого правила может быть исключение. Как можно было оставить того, кто за полгода стал твоим настоящим другом, а в момент расставания вцепился в тебя суставчатыми лапами и «заблямкал» столь истошно и неутешно, что заложило уши и на глазах выступили постыдные для разведчика слезы? Слезами же самого Блямса вполне можно было потушить небольшой пожар, если бы такому привелось поблизости случиться.

Говоря откровенно, Плюх сильно сомневался в неразумности инопланетного друга. Ну и что из того, что тот при всех случаях издавал лишь один, похожий на лязганье, звук – «блямс» (в результате чего и получил свое имя)? Что из того, что он ничего не мог соорудить собственными «руками»? Зато он был верным и преданным. Отзывчивым и терпеливым. Добрым и славным. Веселым, потешным… Рядом с ним Плюх, скучающий по Земле, родным, друзьям и любимой Машечке (не планете, которую он же и назвал по праву первооткрывателя, а девушке с ослепительно белозубой улыбкой и спадающей на «болотного» цвета глаза темной челкой), отдыхал душой и сердцем и на какое-то время забывал о совсем бескрайнем, вселенского масштаба одиночестве. В конце концов он, Егор Плужников, не был ксенологом. Биология – та являлась в академии одной из базовых дисциплин, ксенологию же давали факультативно – с представителями внеземного разума до сих пор никому встречаться не доводилось. Так что вопрос о разумности Блямса оставался для Плюха открытым. И какой бы ответ на него ни нашелся, ничего для разведчика это бы не меняло. Дружба имеет совсем другую шкалу ценностей, и один из ее постулатов – друг познается в беде. Настало самое время применить его на практике.

Плюх поспешил ко второй из трех имеющихся на корабле стасис-камере. Всего из было три, как и кресел-ложементов, несмотря на то что экипажи космических аппаратов типа ЛКАГР всегда состояли из одного человека, да и по спецификации такие корабли проходили как одноместные – троим в них действительно было бы не развернуться. Но стасис-камеры и ложементы – не те агрегаты, на которых стоило экономить. Выйди единственная камера из строя – и разведчику никогда не вернуться на Землю, а с неисправным ложементом при аварийной посадке можно если и не погибнуть, то стать инвалидом. Вполне возможно, впрочем, что «лишние» камеры и кресла размещались на разведывательных кораблях и с какими-то еще, ведомыми лишь руководителям проекта целями. Как бы то ни было, подобная предусмотрительность сыграла на руку косморазведчику и его желто-зеленому другу.

Правда, Плюх, хоть и достаточно хорошо изучил Блямса за полгода, все-таки не без оснований сомневался, корректно ли отреагирует инопланетный организм на рассчитанную для человека стасис-камеру. Поэтому сейчас, сдвигая ее крышку, он невольно затаил дыхание. Но волновался он напрасно, инопланетный друг выпрыгнул из стасис-камеры, словно чертик из табакерки, едва не сбив с ног косморазведчика, и заплясал вокруг него на длинных суставчатых лапах, радостно приговаривая: «Блямс, блямс, блямс-блямс!»

Плюх невольно улыбнулся, но тут же согнал с лица улыбку.

– Успокойся, – сказал он. – Я тоже рад тебя видеть, но сейчас у нас нет времени. Совсем нет. Так что, пожалуйста, делай только то, что я скажу. Понятно?

– Блямс, – дернув треугольной головой, ответил инопланетянин.

Значило ли это, что он понял сказанное? Плюх полагал, что так оно и есть, но уверен, конечно же, не был. А по огромным зеленым полукружиям фасеточных глаз определить это не представлялось возможным. Такие глаза, безусловно, имели свои преимущества – расположенные по краям треугольной головы, почти на самых ее углах, они обеспечивали превосходный обзор; Блямс, по сути, мог не поворачивая головы видеть, что происходит позади него. А вот Плюх не мог даже точно сказать, куда в настоящий момент смотрит его друг (во все стороны сразу?), и уж тем более определить его настроение, чувства и все остальное, что человек привык «читать по глазам». Так что ориентироваться приходилось на интонацию, ну и на общее поведение Блямса.

Вот и сейчас он перестал прыгать, «по-богомольи» сложил перед собой передние лапы и повторил:

– Блямс?

Теперь в сказанном определенно звучал вопрос. Плюх ответил:

– Дело дрянь, дружище. На нас напали. Не спрашивай, кто – сам не знаю. В общем, нам нужно удирать. Так что я сейчас надену скафандр, и мы перейдем в шлюпку. Для тебя скафандра нет, извини; точнее, есть, но на тебя не налезет. Да и чипа у тебя в голове все равно не имеется.

– Блямс… – обескураженно выдал «богомол».

– Да ты не переживай, – успокоил его косморазведчик. – Если шлюпку собьют, то и меня скафандр не спасет.

Плюх, можно сказать, накаркал. Их сбили.

Сначала все шло даже очень неплохо. Косморазведчик с «богомолом» перешли в спасательную шлюпку и Плюх дал команду Информаторию в случае, если «Ревда» уцелеет, садиться на планету, включить, если на то хватит энергии, защитное поле и уж в любом случае аварийный маяк, питание у которого было автономным, и ждать прибытия «экипажа», никого, кроме них, к кораблю не подпуская. Затем он отстыковал шлюпку от «Ревды» и какое-то время держался в ее «тени», вне поля зрения атакующих плазмоидов. На границе атмосферы он резко нырнул в сторону и начал спуск к «земной» поверхности. Внизу как раз проплывала Россия, и расчетная посадочная траектория заканчивалась на юге Краснодарского края. В принципе, это не имело большого значения – еще в начале XXII века границы между государствами стали носить сугубо номинальный характер. И все-таки до родного Ростова-на-Дону оттуда было совсем близко, что грело душу истосковавшемуся по дому разведчику.

И тут его ждал первый неприятный сюрприз: ориентировочное место посадки будто закрывал багровый колпак диаметром примерно в сто километров. Образование выглядело хоть и странным, но определенно атмосферным явлением – там клубились, а скорее даже клокотали, словно пена в адском вареве, как багровые, так и обычные, иссиня-черные тучи, то и дело сверкали молнии… Плюх спешно стал менять траекторию – приземляться в зловещий котел у него не было никакого желания. Но как раз в этот момент его настиг и второй сюрприз: неизвестно откуда вынырнул ослепительно сияющий тороид и немедленно выпустил в сторону шлюпки яркий сиреневый сгусток. Куда-то сворачивать было уже поздно, единственное, что успел сделать разведчик, это ускорить падение. Сгусток скользнул по сфере силового поля и разлился по ней сиреневым пламенем. Однако это не было прямым попаданием, и поле, потеряв процентов восемьдесят энергии, все-таки выдержало.

Теперь Плюх видел, что приземляться (или, скорее всего, падать) придется все же внутри багрового атмосферного колпака – с самого его края, но все же в его пределах. Однако переживать теперь следовало не об этом: тороидный плазмоид продолжал преследование.

Вход шлюпки в багровые тучи почти совпал с попаданием в нее второго сгустка, так что разведчик даже не понял, что вспыхнуло на смотровом экране: сами тучи, беснующиеся в них молнии, взрыв энергетического сгустка, агонизирующая вспышка остатков защитного поля или все это вместе. А когда перед глазами перестали плясать огненные зайчики, Плюх увидел стремительно приближающуюся поверхность планеты. Он успел лишь крикнуть Блямсу: «Держись!», как последовавший за этим удар вырубил сознание.

Глава 2

Очнулся Плюх быстро, и по ощущениям, кроме гудящей головы, никаких проблем с организмом не обнаружил. Все-таки ложементы в спасательных шлюпках делали именно с учетом того, чтобы в них спасаться, то есть амортизаторы, гасители ударов и прочая техническая лабуда рассчитывалась и проектировалась так, чтобы сработать при очень больших нагрузках, когда не выдерживает и сама шлюпка. Хоть единственный раз, выйдя при этом из строя, но сработать – и спасти жизнь человеку.

«Человеку?! – рванулся Плюх, но система фиксации удержала его в накренившемся ложементе. – А машечкианскому “богомолу”?..»

Когда разведчик отстегнул часть крепежных ремней и сумел повернуться к другу, тот также выглядел невредимым и выдал уверенным тоном:

– Блямс!

– Это ты в точку, – выбрался наконец из кресла косморазведчик. – А еще можно сказать: «Плюх!» В общем, мы с тобой полностью оправдали свои прозвища. – Он перевел взгляд на третий, незадействованный ложемент: – Для полноты компании нам еще какого-нибудь Шмяка не хватает.

Разведчик невольно вспомнил, каким образом он заработал свой позывной. Произошло это, когда он еще учился в академии, во время первого самостоятельного полета на аппарате почти такого же типа, что эта вот шлюпка. Тогда он тоже замечательно плюхнулся. Правда, в тот раз причиной «плюха» был исключительно он сам, отчего именно так его и стали называть. Сначала, разумеется, с насмешливым сарказмом, а потом имя прикипело к нему намертво, с чем ему и пришлось смириться.

Между тем кабину шлюпки начало затягивать едким белым дымом. Казалось, он шел отовсюду. Услышал разведчик и треск пламени. Ни один из обзорных экранов не работал, поэтому определить, что именно горит, не представлялось возможным. С уверенностью можно было сказать лишь, что это не топливные баки, иначе ничего бы уже Плюх не видел и не слышал. Однако весьма вероятно, что это всего лишь вопрос времени – причем очень скорого.

– Ты сам-то цел? – освободив друга от системы фиксации, принялся осматривать его косморазведчик.

– Блямс, – отмахнулся тот лапой и совсем по-человечески закашлялся. Ему, в отличие от одетого в скафандр Плюха, дым начал доставлять серьезные проблемы.

– Ну, блямс так блямс, – не стал спорить разведчик, да и не до этого сейчас было. – Тогда давай выбираться отсюда.

Он помог «богомолу» подняться с ложемента и, действуя уже на ощупь, потащил его к люку. Там друзей ждала новая проблема – люк искорежило при посадке, и, даже с открытым замком, он не желал открываться. Плюх уперся в него плечом – это не помогло. Тогда он стал долбить по крышке люка ногами. Поначалу это тоже не давало результата, и разведчик почувствовал, как лоб покрывается холодным потом. Тогда он, насколько позволило тесное пространство шлюза, разбежался и изо всех сил впечатал ногу в смятую крышку. С противным скрежетом люк распахнулся.

Плюх быстро, но осторожно выбрался наружу, невольно опасаясь порвать скафандр острыми краями металла, хотя материал скафандра мог спокойно выдержать и не такие нагрузки. Первое, что увидел оказавшись вне шлюпки разведчик – вынырнувшую из-под багровых туч «Ревду». Корабль выглядел целым, но до него, навскидку, было километров восемьдесят, так что рассмотреть подробности, пока не включил систему видеоприближения, Плюх не мог. А когда включил, выдохнул с облегчением: «Ревда» не только выглядела невредимой, ее к тому же окружало слабое свечение защитного поля – осталась, значит, для этого энергия, не стреляли, видимо, больше по кораблю плазмоиды. Увидеть приземление «Ревды» Плюху не удалось, помешала полоса росшего неподалеку леса. Но и так было понятно – все прошло штатно. А значит, они с Блямсом спасены. Вспомнив о друге, разведчик резко повернулся к люку и охнул: шлюпка пылала чадящим факелом. Баки могли рвануть в любое мгновение.

Плюх стремительно прыгнул назад, к люку, из которого валил белый дым, и запустил в проем голову.

– Давай, давай! – усилив громкость динамиков, крикнул он внутрь. – Давай, Блямсик, выбирайся скорее! Держись за мою руку… Ну, еще чуть-чуть!..

«Богомол» никак не мог вылезти наружу. Похоже, надышавшись ядовитым дымом, он полностью перестал ориентироваться в происходящем. Он лишь махал высунутыми наружу суставчатыми лапами и, давясь кашлем, причитал: «Блямс-блямс-блямс! Кха-кха!.. Блямс-блямс!.. Кха-кха-кха!..»

Наконец Плюху удалось подхватить друга поудобней, и он вытянул его из обреченной шлюпки. Но шестым, седьмым или еще каким восемнадцатым чувством он сознавал: аварийное судно вот-вот рванет, и отбежать на безопасное расстояние они не успеют.

Разведчик метнул вокруг взглядом и увидел в полусотне метров от себя большой каменный валун, который вполне мог бы закрыть их с Блямсом от взрыва. Он схватил «богомола» за лапу и заорал:

– Скорее, скорее, бежим!

Блямс, похоже, впал в полный ступор – перестал даже «блямкать», только кашлял. Тогда Плюх попросту потащил его за собой, не обращая внимания, переставляет ли тот ноги. А очутившись возле камня, схватил друга в охапку и, швырнув его за укрытие, рыбкой нырнул следом. Не успел приземлиться, как рвануло так, что подпрыгнула даже каменная громадина. Косморазведчик увидел, как в считаных сантиметрах от поверхности шлема валун лизнул раскаленный язык пламени, и услышал, как рядом засвистели осколки.

Плюх невольно вжался в землю. А точнее – во что-то мягкое и, как ему показалось, шевельнувшееся под ним. Или не показалось? Убедившись, что больше не слышно свиста разлетающихся осколков, разведчик приподнял голову и посмотрел вниз. Под ним лежал ничком человек в грубой пятнистой куртке с надетым на голову капюшоном.

– Простите, – пробормотал Плюх, слезая с человека, а заодно дернул за лапу и Блямса, который также использовал часть чужака в качестве матраца.

– Простите великодушно, – вновь сказал разведчик и наклонился над лежавшим. – С вами все в порядке? Мы не сильно вас придавили?

Человек шевельнулся, приподнял голову и стрельнул из-под капюшона подозрительным взглядом. Насколько Плюх смог разглядеть подробности, это был мужчина возрастом лет под сорок. Если сбрить со щек черную щетину, то, возможно, и моложе.

– Кто такой? – угрюмо буркнул мужчина.

– Я-то? – переспросил косморазведчик.

– Ты-то, так-на. И кузнечик-переросток – тоже. Он, часом, не из местных «богомолов»? Дай-ка я его шлепну от греха. Без изысков.

Мужчина поднялся и направил на Блямса некое древнее оружие; что-то подобное Плюх видел в исторических арт-компиляциях.

– Стоп! – отвел разведчик ствол рукой. – Блямс не опасен. Не надо его шлепать. Тем более этой древностью, она ведь небось и выстрелить может нечаянно.

– Что?.. – округлил темные, почти черные глаза мужчина. – Это «Печенга» древность? Тебя что, контузило? Да она десятого года выпуска, так-на!

– Сто десятого? – дернул бровями Плюх. – Сильно сомневаюсь… Очень сильно. Я бы сказал, что она вообще из двадцатого века. Ну, начала двадцать первого, не позже.

– Нет, тебя точно контузило, парень, – опустил все же винтовку мужчина. – А сейчас-то какой, по-твоему?

– По-моему? Почему по-моему? Сейчас по-всякому середина двадцать второго. Две тысячи сто шестьдесят второй год.

– Та-а-аак… – сняв капюшон, почесал в затылке незнакомец. И пробормотал: – А говорят, Зона после эксперимента не меняется…

– Что, простите, не меняется? – спросил косморазведчик. – Кстати, вы не могли бы объяснить, что это за странная местность, странное небо и вообще… это ведь Земля?

– Много вопросов, парень, – помотал головой мужчина. – Очень много. А мне ты даже на один не ответил.

– В смысле, кто я такой?

– Да, кто ты такой, так-на. И на чем это ты сюда грохнулся? И откуда? Что-то я не слышал, чтобы в Зоне такие хреновины болтались. Ученые, что ли, снабдили?

– У вас тоже много вопросов, – дружелюбно улыбнулся Плюх. – Но я отвечу. Во всяком случае, на те, которые понял. Только, может, сначала познакомимся? Меня вот Егором зовут… Точнее, Егор – это мое имя. Зовут-то, как правило, Плюхом. Родом я из Ростова-на-Дону, последнее время занимаюсь космической разведкой. А вас мне как называть?

– Шершень я, – буркнул мужчина. – Сталкер. А вот ты мне спагетти на уши не вешай. Разведкой он занимается. Космической!.. Отвечай, о чем спрашиваю, так-на. И не шлифуй мне мозги. А то ведь вот, – потряс он своей «Печенгой», – этой самой «древностью» шутки твои дурацкие из мозгов-то выбью. Вместе с мозгами. Без изысков.

– А вот угрожать мне не стоит, – нахмурился Плюх. – По-моему, я не давал для этого повода.

Ему очень хотелось достать притороченный к бедру бластер и показать новому знакомому, что у него есть чем ответить на любую угрозу, но начинать знакомство с демонстрации силы казалось не очень правильным. И, как ни высокопарно это звучало, недостойным для косморазведчика. Да и вообще, не может ведь быть, чтобы этот Шершень собрался на самом деле в него стрелять! Поэтому он все же решил не обострять отношений. Насколько это будет возможным, естественно. К тому же, получить информацию ему тоже хотелось, а Шершень пока являлся единственным для этого источником. И Плюх, миролюбиво улыбнувшись, продолжил:

– Да и вообще, к чему нам ссориться? Я расскажу все, что вы хотите, но и вас попрошу оказать мне любезность и поделиться информацией. Идет?

– Едет, – проворчал Шершень, но оружие опустил. – Давай, говори. И сними ты эту банку с головы, раздражает.

– Ах, да, – спохватился разведчик. Анализаторы уже проделали нужную работу и передали полученные сведения в его мозговой чип. Воздух был вполне пригоден для дыхания, хотя несколько отличался по содержанию микроорганизмов от «среднеземного». Плюх отдал мысленную команду на свертывание шлема, и тот, раскрывшись, опал и свернулся в некое подобие прозрачного воротника. – Вот, пожалуйста. Я готов к разговору. Повторите, если вас не затруднит, ваши вопросы. Только не все сразу. Начните с первоочередных.

– Ты завязывай с этими своими закорюками: «пожалуйста», «если вас не затруднит»!.. Мы в Зоне, а не где там еще, – покрутил ладонью Шершень. – И «выкать» мне заканчивай, так-на. Раздражает.

– Ну-у… – смутился Плюх, – мне же всего двадцать пять, а вам-то уже…

– Мне двадцать девять! – злобно гавкнул новый знакомый. – Но здесь, в Зоне, никто возраст не считает! Здесь кто сильнее, тот и старше. Без изысков. Ну а слабым никто сам себя признать не захочет, так что все здесь друг с другом на «ты», понял? Еще раз «выкнешь» – пойдешь искать свою информацию лесом… – Тут Шершень вдруг запнулся, огляделся вокруг и внезапно сменил тон: – Да, слушай-ка, давай и впрямь к лесу перекантуемся, а то нехорошее здесь место, так-на.

– Почему нехорошее? – удивился Плюх.

– Долго объяснять. Почапали скорей, недалеко тут, вон он, лес-то.

– Ну, если вы… ты считаешь это действительно необходимым…

– Я же сказал: без закорюк! – рыкнул Шершень.

– Уж как умею, – не удержался косморазведчик. – Прошу потерпеть. «Выкать» больше не буду, а все остальное…

– А!.. – махнул рукой тот, кто назвал себя смутно знакомым словом «сталкер». – Говори, как хочешь. Только мозги мне не пудри, так-на. И кузнечика своего рядом с собой держи, а то если прыгнет ко мне – бошку ему продырявлю, так и знай.

Лес и в самом деле был неподалеку, поэтому добрались до него быстро. Плюх старался не отставать от Шершня. Блямса он держал за лапу – не хотелось проверять сказанное сталкером. Конечно, инопланетный друг вряд ли стал бы прыгать к их новому знакомому, но все же… Лучше поостеречься, чем потом сожалеть.

Пока шли, косморазведчик оглядывался по сторонам, пытаясь понять, на Землю они попали, или на ее точную копию. Если бы не багровые, клубящиеся тучами и брызжущие молниями небеса, ничего отличающегося от родной планеты в этом мире не было. Правда, и сам пейзаж разнообразием не баловал – каменистая равнина, да приближающийся смешанный лес. Но даже это неприглядное небо… Плюх ведь хорошо помнил, как оно выглядело сверху – будто круглый колпак диаметром около сотни километров. То есть это являлось лишь локальной аномалией, непонятной, но все же именно локальной, а не окружающей всю планету. Причем наверняка временной. И что там буркнул себе под нос Шершень насчет какого-то эксперимента? Может, и впрямь это всего лишь ученые пошалили, геодезисты-атмосферники. Местность-то здесь, похоже, не особо населенная, вот они и… Тут разведчик вспомнил, что местом посадки шлюпки был Краснодарский край, причем – его южная часть. А ее трудно назвать безлюдной – сплошные курорты. Кстати, где они? И… – вот тут Плюху стало и вовсе не по себе, – где Черное море?!.. Что же это за эксперимент такой? Внепространственное перемещение части планеты?.. Да ну, до такого ученые еще вроде бы не дошли. Да и опасно такими вещами заниматься там, где люди живут. Никто бы такого не позволил. Но что тогда? Все же параллельная Земля, где подобные опыты в порядке вещей?.. С трудом верится, но… В любом случае, гаданием это не выяснить – нужно все узнавать у Шершня.

С такими мыслями Плюх и ступил под кроны деревьев. И сразу увидел гриб. Большой такой гриб, с блестящей коричневой шляпкой. Вот только ножек у него почему-то было три. Мутация, что ли? Последствия того самого эксперимента?.. Косморазведчик еще раз просканировал датчики. Нет, не было тут никаких превышающих допуски излучений, никаких опасных примесей в воздухе. Может, в почве имелись? Или то был лишь случайный сбой в грибном ДНК?..

Плюх с размаху пнул гриб-мутант. Трехногий уродец подлетел метра на два, а вот потом повел себя совершенно неожиданно. Вместо того, чтобы упасть, он остался висеть в воздухе. И не просто висеть: раскинув параллельно шляпке все три свои ножки, он начал, ускоряясь, вращаться вокруг собственной оси.

Шершень, выкрикнув неприличное старинное ругательство, отпрыгнул в сторону и вжался в землю за поросшим мохом пнем. Блямс испуганно взвизгнул и, сложившись, как перочинный ножик, спрятался за спину Плюха. Сделали это спутники косморазведчика весьма своевременно, потому что гриб, продолжая бешеное вращение, выпустил из обрубков ножек струи густой бледно-зеленой жидкости. Продолжалось это на удивление долго, не менее десяти секунд. Вокруг «плюющегося» воздушного волчка выросло кольцо зеленоватых «сугробов» – откуда и взялось столько гадости в несоразмерном по величине грибе? Но все же он наконец иссяк, сжался, прекратил вращение и шмякнулся на землю сморщенной бурой тряпочкой.

Вряд ли Плюх смог бы все это рассмотреть, если бы не мгновенно отреагировавшие на опасность датчики, мигом активировавшие шлем, который успел защитить лицо разведчика до того, как густая бледно-зеленая жижа облепила его с головы до ног. Материал шлема и самого скафандра не позволял задерживаться на его поверхности любому веществу, поэтому «грибная каша» тут же стекала, образовав в итоге под ногами Плюха весьма неаппетитную, маслянисто поблескивающую кучку высотою с полметра. Когда все закончилось, косморазведчик попытался выдернуть из нее ноги, но получилось у него это далеко не с первого раза – «каша» на глазах густела, а к тому моменту, как Плюх все же освободился из вязкого плена, стала и вовсе почти твердой, напоминая по структуре плотную губку.

– Ты что, совсем рехнулся?! – выскочил из-за залитого «кашей» пня Шершень, на ходу отдирая от куртки куски зеленоватой «губки». – Или ты сразу без мозгов родился, так-на?

– Я же не знал, – виновато развел руками разведчик.

– Не знал?! – запрыгал возле него размахивающий руками сталкер. – Ты в первый раз увидел гриб-плевун?!

– Да, в первый, – начал сердиться Плюх. – Ты же сам видел, что мы прибыли сюда полчаса назад.

Тут он вспомнил о Блямсе, обернулся и увидел, что друг жив-здоров и почти не испачкался. Правда, окрас его хитиновой оболочки из яркого желто-зеленого стал таким же бледно-зеленым, что и выросшие вокруг «сугробы». Он даже не «блямкал», только мелко подрагивал.

– Успокойся, Блямсик, – похлопал его по плечу разведчик. – Все уже позади.

– Позади!.. – буркнул Шершень. – Это ему повезло, что он позади тебя оказался, иначе превращался бы сейчас в грибной супчик. Без изысков.

– Это как? – не понял Плюх.

– А так, что эта хрень из того, кого «заплюет», делает питательный бульон для своих, холеру им в крапинку, спор. Чтобы новые грибочки выросли, так-на.

– Я не знал, – убрав шлем, снова выдавил косморазведчик. – Я здесь впервые. И буду тебе очень пизнателен, если ты расскажешь, куда мы попали и чего нам следует опасаться впредь.

– Да уж я и сам теперь вижу, что в Зоне ты до этого не был. Только никак не могу дотумкать, как же ты здесь оказался… В Зону никто и ничто снаружи не может попасть. Как и выйти из нее – тоже. Ну, кроме ученых, но там особый случай…

– Ученые? – встрепенулся Плюх. – Ты говорил об эксперименте… Это все его последствия?

– Давай сначала уберемся подальше от этой гадости, – передернул плечами сталкер. – Тошнит от нее, так-на. А пока идем, ты сам, давай, рассказывай сначала.

– Но ведь я и так тебе уже почти все рассказал, – снова взяв все еще дрожащего Блямса за лапу, зашагал рядом с Шершнем разведчик. Теперь он смотрел вокруг и под ноги куда более внимательно, чем до этого. – Я возвращался домой, на Землю. Но корабль вынырнул из надпространства не там, где был должен… Или там, но показания сбились… Разобраться в происходящем я не успел – нас атаковали какие-то плазмоиды. Что это было такое, почему, зачем – не имею ни малейшего понятия. Нам с Блямсом пришлось спасаться на шлюпке. Мы уже вошли в атмосферу, когда в нас все же попали. Результат ты видел. Вот и весь рассказ. Теперь ты расскажи, куда мы все-таки попали? Земля это или не Земля? Точнее, наша ли это Земля?.. Хотя откуда ты знаешь… Ну, что это за Зона такая, что за эксперимент? И вообще…

– Давай-ка присядем, – указал на поваленное дерево Шершень.

После того как разведчик со сталкером опустились на выбеленный временем сосновый ствол (Блямс, сложив коленями назад суставчатые лапы, сел рядом в мягкий мох), Шершень, прищурив один глаз, спросил:

– Не дотумкаю я все-таки, откуда ты там вынырнул, из какого пространства? Корабль – он же не в пространстве, он по воде плавает. Ходит, то есть, как моряки говорят.

– Так космический же корабль! – удивленно заморгал Плюх. – А надпространство – это… Это очень долго объяснять, если ты не знаком с единой теорией поля, квантовой механикой и постулатами Кудряшовой-Макусинского… Для простоты, это такое пространство, где никакого пространства нет вообще, но откуда открыт доступ к любой его области. Ну, почти к любой.

– Ты меня что, за идиота держишь, так-на?!.. – зарычал Шершень. – Пространство, не пространство… Ты мне этим своим пространством-засранством мозги не конопать! И говори прямо: что это за корабль такой – космический? Космос – это же там, за небом? – махнул рукой сталкер в сторону туч.

– Да, можно сказать и так, за небом, – кивнул Плюх. – Но ты же не мог не слышать о космических кораблях… Пусть даже твоя Земля… эта Земля… параллельная. У вас же кто-нибудь летал уже в космос? Хотя бы беспилотные аппараты?..

– Беспилотные?.. – поскреб щетину сталкер. – Ну, были вроде такие… Что-то в школе рассказывали, так-на… Вокруг Земли, вокруг Луны… А чтобы корабли, да с людьми еще… Хотя, стой-ка!.. А ведь было что-то… Давно, правда, я еще не родился. В пятидесятых еще… или шестидесятых… Вроде как наши тогда с Англией соревновались – кто быстрей туда, в космос твой, человека зафитюлит… Ну и что-то там… Собачек зафитюлили – они взорвались. Еще раз – то же самое. Англичане – те на кошках тренировались. Тоже угробили сколько-то там кисок. Тогда у нас один герой нашелся… как там его… улица еще в Москве есть такая… Ага, улица космолета Терешкова. Точно! Терешков его фамилия. Имени не помню, так-на. Короче, вызвался сам – полечу, мол, я не собачка, я сдюжу. Сдюжил, ага. Тоже взорвался. Без изысков. А следом и англичанин пыхнул. И все – на космосе этом крест поставили.

– Постой, как это крест?.. Какие англичане? А как же Гагарин? И не Терешков, а Терешкова, Валентина. И не взорвалась она… Да и потом еще многие, в тех же шестидесятых. А еще – американцы. Джон Гленн, другие-прочие, Нейл Армстронг, в конце-то концов?.. Ты что, даже этого не знаешь?

– Американцы?.. – захихикал вдруг Шершень. – Ты еще скажи: китайцы. Космический корабль «Великая стена». Из кирпичей.

– А чего тут смешного? У китайцев первые корабли назывались «Священная ладья», а ракеты, которые их на орбиту выводили, – «Великий поход»[3].

– Ой, не могу! – согнулся от смеха сталкер. – «Великий поход»!.. Ки-ки-тайцы!.. Аме-аме-риканцы!.. Папу-папу-асы… «Вели-великое бревно»!.. – Отсмеявшись, он вытер слезы и сказал: – Ну, насмешил, спасибо! Поднял настроение, так-на. За это расскажу тебе тоже, чего там тебе интересно.

– Да мне все интересно, – продолжал с недоумением смотреть на собеседника Плюх. – Но, как мне кажется, это все-таки не моя Земля.

– Поди теперь пойми, чья это Земля, – стал вдруг серьезным Шершень. – Наделали делов эти яйцеголовые идиоты…

– Ученые? – встрепенулся косморазведчик. – Тот самый эксперимент? В чем он заключался?

– Да я что, разбираюсь? – отмахнулся сталкер, но все же неохотно продолжил рассказ.

Глава 3

Говорил Шершень путано и сбивчиво, употребляя вместо незнакомых понятий и терминов словечки вроде «хреновина», «заумная муть», «холера в крапинку», а чаще всего и вовсе непристойные анахронизмы. Начав с эксперимента, сталкер рассказал и о самой Зоне, ее удивительных, в основном весьма опасных свойствах и зачастую еще более опасных обитателях. Поверить всему услышанному у Плюха до конца так и не получилось, но все же из этой «лекции» он сумел уяснить главное.

По всему выходило, что ученые этой Земли в секретной лаборатории вдали от мегаполисов готовили эксперимент по выходу в параллельный мир. Эксперимент вышел из-под контроля, и множество миров «схлопнулись» в окружающей лабораторию области диаметром примерно в сто километров. Так образовалась Зона, в которой оказались изолированными как люди из «человеческих» Земель, так и существа из чуждых человеку миров. «Перемешанными» в Зоне стали также флора и фауна разных миров, зачастую совершенно чуждые и в большинстве враждебные человеку. Но кроме людей и живности с растительностью отовсюду в Зоне имелись области с иными физическими законами, а также всевозможные смертоносные (и не очень) ловушки, опасные (или, напротив, полезные, а порой нейтральные, но непонятные и необъяснимые) аномалии и артефакты.

Лаборатория, окруженная в момент проведения неудачного опыта защитным полем, стала недоступной для всех обитателей Зоны, ученые же в лабораторных скафандрах, в которых они находились в момент эксперимента, могли недалеко и ненадолго попадать как в Зону, так и во внешний мир. Поскольку немногочисленное население Зоны осталось без средств к существованию, было налажено взаимовыгодное сотрудничество: ученые доставляют из внешнего мира продукты, оружие, одежду и прочее в обмен на так называемый хабар – то есть артефакты, которые они изучают и передают во внешний мир с надеждой найти решение для восстановления status quo. Передают ученым хабар, получают от них «плату» и раздают ее сталкерам так называемые «контактеры» (отобранные именно и только для этих целей самими учеными из наиболее «вменяемых» сталкеров), имеющие в силу этого статус неприкосновенных (но, разумеется, не для монстров из «чуждых» миров, для которых «закон не писан» и которые не пользуются услугами ученых, питаясь «всем, что движется»).

В Зоне образовались кланы и группировки сталкеров, собирающих артефакты для ученых. Некоторые из кланов образованы по «землячествам» (люди из одного и того же мира), некоторые созданы спонтанно, по принципу каких-то общих взглядов и всего такого прочего. Имеются группы абсолютно чуждых (и враждебных) для людей существ или похожих во всем, но с более низким уровнем развития, овладевших, впрочем, современным оружием. Между кланами и группировками, как правило, существует вражда, но даже между дружественными все равно имеется соперничество, более или менее ярко выраженное, и вчерашние друзья завтра вполне могут стать врагами. В принципе, в Зоне идет непрерывная борьба за выживание, и все – в той или иной мере – воюют со всеми. Ученые не отдают предпочтения ни одной из группировок; для них главное получать больше информации о Зоне и непосредственно артефактов, поэтому в оружии они не отказывают никому. «Контактеры» руководствуются похожим принципом: кто дает хабар, тот и получает требуемое (за отчислением им самим соответствующей доли). Действуют в Зоне и сталкеры-одиночки (по характеру, или отвергнутые кланами), собирающиеся иногда во временные (для решения наиболее сложных задач) группы.

– Ага… – после затянувшегося молчания, переварив, насколько смог, услышанное, выдавил Плюх.

– Блямс, – «поддакнул» его инопланетный друг, который за все время сталкеровского рассказа не произнес ни одного звука и даже, кажется, не пошевелился.

Косморазведчик потряс головой, чтобы окончательно прийти в себя, и спросил то, что первым пришло в гудящую от полученной информации голову:

– Ёшки-блошки! Как же вы между собой общаетесь, если все из разных миров?

– А почти все на русском говорят, – хмыкнул сталкер. – Только мы чаще с помощью вот этого общаемся, – качнул он винтовкой, которую не выпускал из рук, – без изысков.

– На русском? – удивился было Плюх, но сам же все и объяснил: – Вероятно, во всех параллельных Землях оказалась изолированной одна и та же часть планеты. Здесь это Россия, там, скорее всего, в основном тоже, вот люди из «близких» миров и говорят по-русски… Впрочем, – вспомнил он свои недавние сомнения, – мне не очень понятно… Перед тем как нас сбили, я видел, что мы опускаемся где-то на юге Краснодарского края. Но эта местность совсем не похожа на тамошнюю. И моря нет…

– Море есть, – махнул рукой куда-то в сторону Шершень. – Кусок обрубленный… Ну а что до местности, говорю же тебе – перемешано все. Не везде, видать, этот край одинаковый, так-на. Сколько тут этих миров-хренов в кучу слеплено – сотня, тысяча? – кто знает…

– А населенные пункты? Они-то хоть есть? Или вы по лесам обитаете?

– Есть, есть твои пункты, – кивнул сталкер. – Мало, правда. Окромя хабара, за них-то и лупимся. Каждому по-людски жить хочется, так-на. Есть тут и еще… – запнулся он, подыскивая нужные слова, – такая хренотень, чем-то схожая с нашими городами и поселками… Только не наши они, совсем не наши. Такие не наши, что их лучше и не видеть – ум за разум заходит, свихнуться от одного их вида можно. Их все стараются обходить сторонкой, хотя, поговаривают, там-то как раз самых крутых артефактов – хоть жопой ешь. Вроде как и «зведочка» где-то там заныкана, ну да это байки – кто там бывал-то? Поговаривают, оттуда живым выйти – что миллион в лотерею выиграть.

– Из-за иных физических законов? – заинтересовался косморазведчик.

– Может, из-за них, – пожал плечами Шершень, – а может, оттого, что там одни отморозки живут. Или такая холера в крапинку, что нас, людишек, с костями лопает и не давится.

– А что за «звездочка» такая?

– Забудь, брехня это. Сталкерские байки.

– И все-таки. Интересно же!

– Ну, – поморщился сталкер, – всякое трындят… Кто-то свистит, что это такой артефакт, который Зону «выключить» может, только в это никто не верит. А больше сходятся на том, что «звездочка» эта любое желание может исполнить.

– Вообще любое? Но тогда, получается, что и Зону «выключить» – тоже?

– Да хрен его знает, что ты прилип? Говорю же, байки это все, так-на.

– На что она хоть похожа, «звездочка» эта? – спросил разведчик, видя, что Шершень начинает нервничать.

– А я видел?.. – буркнул сталкер, но все же ответил: – Вроде как звезда восьмиконечная. Четыре больших луча синие, из сапфира; четыре малых – зеленые, изумрудные; по центру – рубин с грецкий орех. Только я так тебе скажу: если бы кто эту «звездочку» нашел, то хрен бы кому о том, какая она с виду, трындеть стал. Этот везунчик давно бы уже миром правил, или расхреначил бы его к такой-то матери. Так что забудь, плюнь да разотри. И без сказок в Зоне проблем хватает.

Страницы: 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

В районе художников на западном побережье Австралии живет и работает одинокая девушка-стеклодув Ната...
Данное издание является принципиально новым современным пособием, разработанным в соответствии с баз...
Действие почти всех романов Орхана Памука происходит в Стамбуле, городе загадочном и прекрасном, пер...
Эта прекрасно иллюстрированная книга познакомит вашего малыша с основами этикета. Весёлые стихи помо...
Художник-символист Вильгельм Котарбинский (1849–1921) родился в городке Неборов под Варшавой, как жи...
Какая девушка откажется танцевать всю ночь напролет в великолепном замке, да еще и с красивым поклон...