Рай Макнот Джудит

Глава 12

Ноябрь 1989 года

Ветер срывал с волн белые шапки пены и накатывал огромные водяные валы на песчаный пляж, раскинувшийся на двадцать футов ниже каменистого карниза, по которому Барбара Уолтере шла рядом с Мэтью Фаррелом. За ними неотступно следила камера: глаз из темного стекла фиксировал каждый шаг парочки, — словно заключая их в рамку с живописным пейзажем: на заднем фоне величественное, больше похожее на дворец, калифорнийское поместье Фаррела, Кармел, слева — бушующий Тихий океан.

Туман клубился, окутывая все толстым, колеблющимся покрывалом, уносимым все дальше теми же буйными порывами ветра, которые безжалостно путали и лохматили волосы Барбары и бросали горсти песка в объектив камеры. Уолтере остановилась в заранее определенном месте, повернулась спиной к океану и начала задавать вопросы Фаррелу. Камера послушно повернулась, но теперь фиксировала лишь людей, отгороженных от внешнего мира тоскливой декорацией серого тумана. Ветер все хлестал Барбару по лицу длинными прядями волос.

— Стоп! — раздраженно крикнула Уолтере, откидывая волосы с глаз, пытаясь оторвать прилипшие к губам волоски, и, повернувшись к гримерше, приказала:

— Трейси, не можете ли вы привести в порядок мою прическу хотя бы на полчаса?

— Попробовать клей Элмера? — предложила Трейси, неуклюже пытаясь пошутить, и показала на фургон, припаркованный под кипарисами, на западном газоне поместья Фаррела. Извинившись, Барбара и гримерша направились к фургону.

— Ненавижу туман! — провозгласил оператор, зло обозревая густые буроватые клубы, совершенно скрывшие береговую линию, заслонившие панорамный вид на Хаф Мун Бэй, который прекрасно подошел бы для кинематографического фона этого интервью. — Ненавижу туман, — повторил он, поднимая к небу разъяренную физиономию. — И ветер тоже, черт бы все это побрал!

Он адресовал свои жалобы прямиком Всевышнему, и словно в ответ горсть песка закрутилась у ног оператора миниатюрным смерчем, ударила в грудь и в лицо.

Ассистент оператора хмыкнул:

— Очевидно, Господь тоже не питает к тебе особой симпатии, — заметил он, наблюдая, как разгневанный шеф стряхивает песчинки с бровей, и протянул чашку дымящегося кофе:

— Как насчет глоточка?

— И это ненавижу, — пробормотал оператор, но чашку все-таки взял.

Ассистент кивком указал на высокого мужчину, стоявшего в нескольких ярдах от них и глядевшего на океан:

— Почему бы не попросить Фаррела унять ветер и развеять туман? Судя по тому, что я слышал, Господь, возможно, принимает приказания Фаррела.

— Если хотите знать, — усмехнулась Элис Чемпион, подходя к операторам с чашкой в руках, — Мэтью Фаррел и есть Господь Бог.

Мужчины смерили сценаристку ироническими взглядами, но ничего не ответили, и Элис поняла, что это молчание говорило пусть о неохотном, но все же невольном почтении к этому человеку.

Девушка внимательно изучала Фаррела поверх края чашки, но тот по-прежнему смотрел куда-то вдаль — одинокий, недоступный правитель финансовой империи, называемой «Интеркорп», империи, созданной его дерзостью и трудом. Высокий, неотразимый монарх, выросший среди сталелитейных заводов Индианы, Мэтью Фаррел умудрился избавиться от черт характера, выдававших низкое происхождение.

И теперь, пока он, стоя на карнизе, ожидал продолжения интервью, Элис подумала о том, что он просто излучает удачливость, успех и энергию. И силу. От Мэтью Фаррела исходила дерзкая, хищная сила. Да, загорелый, стройный, элегантно одетый человек… Но даже безупречный костюм, сшитый у лучшего портного, и вежливая улыбка не могли скрыть жестокости и полного отсутствия жалости в этом человеке — качеств, заставлявших окружающих пытаться всеми силами угодить ему и ни в коем случае не ожесточить. Такой враг опасен. Словно все его существо молчаливо предупреждало: подумай тысячу раз, прежде чем пытаться перейти дорогу Мэтью Фаррелу.

— Мистер Фаррел! — окликнула Барбара Уолтере, выходя из фургона и придерживая обеими руками норовившие разлететься волосы. — Невозможная погода! Придется разговаривать в доме. Установка оборудования займет несколько минут. Нельзя ли нам устроиться в гостиной?

— Конечно, — кивнул Мэтт, скрывая раздражение заученной улыбкой. Он не любил репортеров, и согласился встретиться с Барбарой Уолтере лишь потому, что любая очередная заметка о его личной жизни и романтических связях служила прекрасной рекламой «Интеркорпа», а когда речь шла о его империи, Мэтт был готов на любые жертвы. Девять лет назад, после окончания венесуэльского контракта, Мэтт использовал премию и деньги, вложенные Соммерсом, на покупку небольшой компании, производившей запчасти к автомобилям и в то время находившейся на грани банкротства, а год спустя продал ее в два раза дороже первоначальной стоимости. На свою долю прибыли и деньги, взятые в кредит в банке и у отдельных вкладчиков, он основал «Интеркорп», и в следующие несколько лет продолжал скупать почти разорившиеся компании, оказавшиеся в беде не из-за плохого руководства, а из-за недостатка оборотного капитала, а потом, быстро выправив положение, ждал очередного покупателя.

Позже он изменил политику и вместо продажи приобретал все новые предприятия. В результате всего за десять лет «Интеркорп» превратилась в могучую финансовую империю, совсем такую, как представлял себе Мэтт, пока трудился дни и ночи на сталелитейном заводе и потел на буровой. И сегодня «Интеркорп» стала огромным конгломератом с главной конторой в Лос-Анджелесе, контролирующим такие отрасли, как научно-исследовательские фармацевтические лаборатории и текстильные фабрики.

До сих пор Мэтт приобретал только выставленные на продажу компании. Но год назад он начал вести переговоры о покупке фирмы по производству электронного оборудования с мультимиллионным капиталом, расположенной в Чикаго. Собственно говоря, руководители компании сами предложили Мэтту купить ее.

Идея понравилась Фаррелу, но после многих часов обсуждений и совещаний совет директоров «Хаскелл электронике» неожиданно отказался принять выработанные и согласованные условия. Рассерженный напрасной тратой денег и времени, Мэтт решил захватить компанию с согласия руководства или без оного. Началось широко разрекламированное сражение, закончившееся победой Мэтта. Директора остались лежать на поле битвы, а Мэтт получил очередное прибыльное предприятие. Однако заодно с победой Мэтт приобрел репутацию безжалостного хищника, готового идти по трупам, чтобы добиться цели. Однако это ничуть на него не подействовало, во всяком случае, не больше, чем слава международного плейбоя, которую также приписывала ему пресса. Антиреклама и невозможность иметь личную жизнь, скрытую от назойливых глаз, стали ценой успеха, и Мэтт принял это с тем же философским безразличием, какое чувствовал к назойливому лицемерию общества и предательству конкурентов по бизнесу. Появились неизменные спутники блестящего успеха — прихлебатели и враги, и общение с ними сделало его чрезвычайно циничным и настороженным, приходилось платить и эту цену.

Но волновало его серьезно совсем другое — никакие достижения, никакие победы больше не доставляли ему особенной радости. Тот подъем духа, который он испытывал когда-то при очередном завоевании, давно уже покинул его, возможно, потому, что теперь все давалось гораздо легче, чем раньше. Слишком немногие осмеливались бросать ему вызов, по крайней мере пока, речь не зашла о «Хаскелл электронике». Только решение захватить компанию принесло с собой нечто вроде прежнего опьянения битвой и возбужденного предвкушения схватки. «Хаскелл» поистине требовала огромного напряжения сил и воли: корпорация нуждалась в полнейшей реконструкции. Слишком многочисленное руководство, чересчур устаревшее оборудование, отставшая от жизни политика маркетинга — все это придется изменить, прежде чем производственный потенциал будет реализован, а настоящая прибыль получена. Мэтту не терпелось отправиться в Чикаго и приняться за дело. Раньше, когда он захватывал очередное предприятие, обязательно посылал шесть человек, прозванных журналом «Бизнес уик» «командой захвата», чтобы определить обстановку и выдать рекомендации. Они уже пробыли в «Хаскелл» две недели и работали в шестидесятиэтажном здании главной конторы, ожидая, когда Мэтт присоединится к ним.

Поскольку Мэтт намеревался наезжать время от времени в Чикаго, то купил там пентхаус. Все было готово, оставалось лишь приехать и начать работу.

Прошлой ночью он вернулся из Греции, где вел переговоры о приобретении торгового флота, занявшие пять долгих, мучительных, бесконечных недель вместо запланированных двух. Теперь его задерживало лишь проклятое интервью.

Мысленно проклиная назойливую журналистку, Мэтт направился к дому. Вертолет на восточном газоне уже дожидался, чтобы доставить его в аэропорт, где недавно купленный «Лир» был готов к отлету в Чикаго.

Пилот вертолета махнул Мэтту, поднял вверх большие пальцы рук, показывая, что пора лететь, и встревоженно оглядывая стену тумана, быстро смыкавшуюся вокруг дома. Мэтт понял, что пилоту тоже не терпится подняться в воздух.

Мэтт пересек вымощенную камнем террасу и вошел в дом через высокую стеклянную дверь, ведущую в кабинет. Он уже потянулся к трубке, намереваясь позвонить в Лос-Анджелес, когда противоположная дверь вдруг приоткрылась:

— Эй, Мэтт…

Джо О'Хара просунул голову в щель. Хриплый голос с простонародным выговором и неряшливая внешность служили разительным контрастом сверкающему величию кабинета с мраморными полами, толстым кремовым ковром и письменным столом со стеклянной крышкой. Официально Джо считался водителем Мэтта, на деле же был его телохранителем и гораздо лучше подходил именно для этой роли, поскольку, сидя за рулем машины, вел себя так, словно участвовал в скачках на гран-при.

— Когда отправляемся в Чикаго? — требовательно спросил О'Хара.

— Как только я покончу с этим проклятым интервью.

— О'кей, я позвонил и заказал лимузин в аэропорт. Но пришел к тебе не за этим.

Подойдя к окну, он раздвинул занавеси и жестом пригласил Мэтта присоединиться к нему. Тот молча повиновался, и Джо показал на широкую, изящно изгибающуюся подъездную аллею, вьющуюся между кипарисами до самого крыльца дома. Обветренное лицо смягчилось, а голос стал низким, почти чувственным:

— Взгляни на эту стройную красотку вон там! Всякий другой подумал бы, что речь идет о женщине. Всякий, кроме Мэтта. После смерти жены единственной любовью О'Хары стали машины.

— Принадлежит одному из операторов, которые явились сюда с этой бабой, Уолтере.

Красотка оказалась красным «кадиллаком»с откидным верхом 1959 года выпуска.

— Посмотри на эти шары! — продолжал О'Хара, имея в виду фары «кадиллака», но при этом выглядел изнывающим от похоти тинейджером, любующимся центральным разворотом «Плейбоя». — Вот это формы, Мэтт! Так и хочется погладить, верно?

Он подтолкнул молчаливого компаньона локтем:

— Видел когда-нибудь красивее?

Мэтта спасло появление сценаристки, вежливо объяснившей, что все готово и съемочная бригада ждет в гостиной. Интервью, катившееся по проторенной дорожке, продолжалось почти час, когда дверь внезапно открылась и в комнату вошла женщина; идеально красивое лицо освещала чарующая улыбка:

— Мэтт, дорогой, ты вернулся! Я.

Присутствующие замерли. Сотрудники канала Эй-би-си молча таращились на незваную гостью, Барбара забыла об очередном вопросе. Мерил Сондерс уверенно шагнула вперед. Прозрачный красный пеньюар выглядел так соблазнительно, что заставил бы смутиться самого завзятого бабника.

Но команда из Эй-би-си уставилась не на тело, а на лицо Мерил, лицо, украшавшее теле — и киноэкраны всего мира, лицо, чья девическая прелесть и чистосердечные религиозные верования сделали ее идолом всей Америки Подростки любили ее за хорошенькое личико и молодость, родители — за то, что она подавала прекрасный пример их детям, а продюсеры — за несомненный талант и огромные прибыли, которые приносил каждый ее фильм. И не важно, что в двадцать три года Мерил обладала ненасытными сексуальными аппетитами: сейчас ее появление было встречено потрясенным молчанием, и даже Мэтт чувствовал себя так, словно совратил Алису в Стране Чудес.

Но Мерил, как настоящая профессионалка, опытная актриса, не растерявшись, вежливо улыбнулась безмолвствующим телевизионщикам, мило извинилась перед Мэттом за несвоевременное появление, повернулась и вышла со скромным достоинством первоклассницы в передничке, ученицы монастырской школы, что делало честь ее актерским способностям, поскольку почти несуществующие алые трусики открывали ягодицы упругой попки, ясно видимой через пылающий шелк прозрачного пеньюара, драпирующего гибкое тело.

На лице Барбары Уолтере словно в зеркале отражались противоречивые эмоции, и Мэтт приготовился к неизбежному граду нескромных, назойливых вопросов, касающихся Мерил, жалея только, что ее тщательно, с таким трудом создаваемый имидж теперь наверняка будет уничтожен. Но миссис Уолтере спросила только, часто ли гостит Мерил Сондерс у мистера Фаррела. Мэтт ответил, что она любит жить в его доме в отсутствие хозяина, а это бывает нередко.

К его удивлению, журналистка, казалось, приняла столь уклончивый ответ и вернулась к теме, которую обсуждала перед появлением Мерил. Слегка наклонившись вперед, она продолжала:

— Каково ваше мнение относительно насильственного поглощения одних компаний другими?

— Думаю, эта тенденция лишь возрастет, пока не будут выработаны соответствующие законы и постановления.

— А «Интеркорп» по-прежнему планирует поглощать все новые компании?

Вопрос коварный, но вовсе не столь уж неожиданный, и Мэтт ловко обошел его:

— «Интеркорп» всегда заинтересована в приобретении новых компаний, чтобы содействовать их и нашему росту.

— А если руководство компании не желает этого?

— Это риск, на который всем нам приходится идти, даже «Интеркорпу», — вежливо улыбнулся Мэтт.

— Но для того чтобы захватить такой гигант, как «Интеркорп», потребуется другой, отнюдь не меньший. Кто-нибудь застрахован от насильственного слияния с вами: друзья, приятели и так далее? То есть, — пошутила она, — не может так случиться, что Эй-би-си окажется очередной добычей «Интеркорпа»?

— Объект попытки захвата называется целью, — сухо пояснил он, — не добычей. Однако, чтобы успокоить вас, могу заверить: пока «Интеркорп» нацелилась вовсе не на Эй-би-си.

Барбара рассмеялась и тут же улыбнулась Мэтту привычной профессиональной улыбкой представителя прессы:

— Не можем ли мы теперь поговорить о вашей личной жизни?

Тщательно скрывая раздражение за бесстрастной маской, он, в свою очередь, осведомился:

— Никак нельзя помешать вам? Еще шире растянув губы в улыбке, Барбара покачала головой и начала:

— За последние несколько лет у вас было несколько страстных романов с кинозвездами, и даже с самой Марией Кальварес, наследницей судоходной компании. Существовали ли эти широко разрекламированные романы на самом деле или просто придуманы репортерами?

— Да, — коротко и невразумительно ответил Мэтт. Барбара Уолтере весело рассмеялась, оценив его уловку, но тут же стала серьезной:

— Как насчет вашей женитьбы? Можем мы поговорить об этом?

Мэтт был застигнут врасплох настолько, что на мгновение лишился дара речи.

— Простите? — выдавил он наконец, не в силах поверить, что правильно расслышал журналистку. Не желая поверить этому. Никто, ни один человек не смог раскрыть его тайну, узнать о той короткой, несчастливой женитьбе на Мередит Бенкрофт одиннадцать лет назад.

— Вы никогда не были женаты, — пояснила Барбара. — И я хотела бы знать, не собираетесь ли вы вступить в брак в ближайшее время.

Мэтт, немного успокоившись, невразумительно ответил:

— На свете все бывает.

Глава 13

Ноябрь 1989 года

Толпы чикагцев неспешно текли по Мичиган-авеню, наслаждаясь необычно мягкой для поздней осени погодой. Дорогу им то и дело преграждали любопытные, столпившиеся у витрин универмага «Бенкрофт энд компани», эффектно украшенных к Рождеству.

За годы, прошедшие с открытия в 1891 году, универмаг превратился из причудливого двухэтажного кирпичного строения с желтыми куполообразными тентами над окнами в четырнадцатиэтажное здание из мрамора и стекла, занимающее целый квартал. Но, несмотря на бесчисленные перемены, которые претерпел «Бенкрофт», одно осталось неизменным: два швейцара в темно-бордовых с золотом ливреях стояли, подобно средневековым стражникам, у главного входа в универмаг. Этот маленький штришок немного старомодной элегантности вот уже много лет оставался свидетельством присущих лишь «Бенкрофт» достоинства и гостеприимства.

Два престарелых швейцара, яростно соперничавших до такой степени, что годами не разговаривали друг с другом, все то время, что трудились вместе, исподтишка наблюдали за прибытием черного «БМВ», причем каждый молча внушал водителю остановиться с его стороны.

Автомобиль подкатил к обочине, и Леон, один из привратников, затаил дыхание, но тут же раздраженно поморщился: водитель нажал на тормоза как раз на территории его противника!

— Жалкий старый болван! — процедил он, видя, как конкурент Эрнест спешит выполнить свои обязанности.

— Доброе утро! — приветствовал хозяйку Эрнест, торжественно распахивая дверцу. Двадцать пять лет назад он вот так же открыл дверь машины ее отца, впервые в жизни увидел Мередит и сказал совершенно то же самое, причем таким же почтительным тоном, что и сейчас.

— Доброе утро, Эрнест, — улыбнулась Мередит, вручая ему ключи. — Не попросите Карла припарковать машину? У меня сегодня куча дел, а я не хочу спускаться за ней в гараж.

Специальный слуга, обязанностью которого было парковать машины, был еще одним нововведением, которое предлагал «Бенкрофт» своим покупателям.

— Конечно, мисс Бенкрофт.

— Передайте Амелии привет, — добавила она, имея в виду жену швейцара.

Мередит была в дружеских отношениях со многими старыми служащими универмага, они стали для нее чем-то вроде семьи. И этот магазин, главный из растущей торговой сети, состоявшей на этот момент из семи универмагов в различных городах, стал почти таким же домом, как и особняк, в котором она выросла, или собственная квартира.

Остановившись на тротуаре, она несколько минут наблюдала за толпой, собравшейся перед витринами. Улыбка коснулась ее губ, а сердце, казалось, готово было разорваться от радости. Такое чувство она испытывала каждый раз, когда смотрела на величественный фасад магазина, — чувство гордости, энтузиазма и стремление защитить и уберечь свое детище. Сегодня, однако, счастье Мередит было безграничным, потому что прошлой ночью Паркер обнял ее и с нежной торжественностью сказал:

— Я люблю тебя, Мередит. Ты выйдешь за меня замуж, дорогая?

И когда она ответила «да», надел на ее палец обручальное кольцо.

— Витрины в этом году куда красивее, чем в прошлом, — заметила она Эрнесту, когда толпа немного поредела и стали заметны поразительные результаты таланта и умения Лайзы. Лайза Понтини уже получила широкое признание благодаря своим работам по оформлению витрин «Бенкрофт энд компани», и заказы сыпались со всех сторон. Через год, когда ее босс отправится на покой, Лайза займет его место как начальник отдела оформителей.

Торопясь побыстрее отыскать Лайзу и выложить прекрасные новости, Мередит взяла из машины два портфеля и несколько стопок папок и направилась к главному входу. Один из охранников немедленно заметил ее и выступил вперед:

— Могу я помочь вам, мисс Бенкрофт? Мередит уже хотела отказаться, но руки уже заныли, и кроме того, ей ужасно хотелось сначала пройтись по универмагу и насладиться видом покупателей, осаждавших прилавки. Похоже, цифра продаж сегодня будет рекордной!

— Спасибо, Дэн, я вам очень благодарна, — кивнула она, отдавая ему тяжелые папки и вручая портфели.

Когда он отошел к лифтам, Мередит рассеянно поправила синий шелковый шарф, продетый в лацканы белого костюма, и прошла мимо парфюмерного отдела.

Посетители толкали ее, спеша добраться до лифтов, но Мередит была рада такой суматохе.

Откинув голову, она глядела на белые рождественские елки высотой тридцать футов, с ветвями, увешанными сверкающими огнями, красными бархатными бантами и громадными шарами из рубинового стекла. Рождественские венки, украшенные крохотными санками и колокольчиками, висели на квадратных зеркальных колоннах, разбросанных по магазину, а из громкоговорителей неслись звуки популярных мелодий. Женщина, выбиравшая сумки, заметила Мередит и подтолкнула локтем подругу.

— Это, кажется, Мередит Бенкрофт? — воскликнула она.

— Определенно она! — объявила другая. — Тот журналист, который написал, что она похожа на молодую Грейс Келли, был прав!

Мередит все слышала, но почти не обращала внимания. За последние несколько лет она привыкла к назойливому вниманию окружающих. «Уименс уэа дейли» назвал ее «воплощением сдержанной элегантности», «Космополитен»— «абсолютно шикарной», «Уолл-стрит джорнэл»— «правящей принцессой Бенкрофт»… За закрытыми дверями совещательного зала директоров «Бенкрофт» величали ее не иначе как «паршивой надоедой».

И только последняя характеристика что-то значила для Мередит; ей было совершенно все равно, что писали о ней газеты и журналы, подобные статьи служили даже дополнительной рекламой магазину. Но мнение совета директоров было невероятно важным для нее, поскольку имело силу расстроить ее планы, развеять мечты о непрерывном расширении сети магазинов фирмы «Бенкрофт», открытии новых филиалов в других городах. Президент же компании относился к ней с ничуть не большей привязанностью и симпатией, чем остальное руководство. Разница заключалась лишь в одном — он был ее отцом.

Сегодня, однако, даже предстоящая битва с Филипом и советом директоров за осуществление ее планов, не могла испортить настроение Мередит. Вместо этого она решила побаловать себя и сделать то, к чему привыкла с детства: она подошла к одной из зеркальных колонн, наклонилась поближе, глядя в зеркало и притворяясь, что поправляет волосы, и одновременно улыбнулась и подмигнула сотруднику охраны, который, как ей было известно, сидел внутри колонны, высматривая магазинных воришек.

Повернувшись, Мередит направилась к лифту. Это была идея Лайзы — декорировать каждый этаж в различных цветах, подбирая оттенки в тон преобладающим товарам. Мередит эта мысль показалась очень удачной, особенно когда она вышла из лифта на втором этаже, где находились отделы мехов и одежды, сшитой по авторским моделям. Здесь белые деревья были увешаны розовато-лиловыми игрушками и переливающимися золотом бантами. Прямо перед эскалаторами у своей «ледяной хижины» сидел Санта Клаус в белом с золотом костюме, держа на коленях манекен — красавицу, закутанную во французский кружевной пеньюар, которая, мило улыбаясь, показывала пальчиком на норковую шубу за двадцать пять тысяч долларов с фиолетово-розовой подкладкой.

Радость, таившаяся в сердце Мередит, расцвела улыбкой на лице, как только она почувствовала, что эта атмосфера экстравагантной роскоши, создаваемая выставкой товаров неуловимо и неотразимо притягивает покупателей, оказавшихся на этом этаже, побуждая их тратить, тратить, и тратить с неудержимой щедростью. Каждому модельеру был отведен здесь свой салон, где представлялись их коллекции. Мередит пошла по проходу, время от времени кивая знакомым служащим. В салоне Джеффри Бина две солидные дамы в норковых пальто восхищались облегающим вечерним платьем, отделанным голубым бисером, на этикетке которого стояла цена семь тысяч долларов.

— Ты будешь выглядеть в нем как мешок с картофелем, Маргарет, — предупредила одна из них подругу, но та, не обращая на нее внимания, повернулась к продавцу:

— Скажите, нет ли у вас двадцатого размера? В следующем салоне мать заставляла дочь, девушку лет восемнадцати, примерить бархатное платье от Валентине, пока продавщица ненавязчиво маячила в сторонке, ожидая, когда потребуется ее помощь.

— Тебе нравится, — отбивалась дочь, — ты и носи! Я не собираюсь идти на твою дурацкую вечеринку! Говорила же, хочу провести Рождество в Швейцарии!

— Знаю, дорогая, — виновато отвечала мать, — но на этот раз нам показалось, что неплохо бы всем собраться дома на Рождество.

Мередит посмотрела на часы, поняла, что уже почти половина второго, и направилась к лифту, на этот раз с твердым намерением найти Лайзу и поделиться с ней новостями. Она провела утро, обсуждая с архитектором проект магазина в Хаустоне, а впереди еще полно дел.

Мастерская дизайнера была, собственно говоря, огромной кладовой, расположенной в подвале, ниже уровня мостовой, и заставленной конструкторскими столами, безголовыми и безрукими манекенами, отрезами тканей и разнообразным реквизитом, украшавшим витрины за последнее десятилетие. Мередит пробиралась через хаотические нагромождения с ловкостью бывшего обитателя, каким на самом деле она и была. Недаром отец требовал, чтобы за время практики она поработала в каждом отделе магазина.

— Лайза! — позвала Мередит, и десяток помощников Лайзы мгновенно подняли головы. — Лайза!

— Сюда! — прокричал в ответ приглушенный голос, и из-за ткани, драпирующей ножки стола, высунулась кудрявая рыжеволосая голова.

— Ну что на этот раз? — раздраженно осведомилась она, не видя, кто ее зовет. — Как я могу сделать все вовремя, когда мне все время мешают?!

— Понятия не имею, — весело ответила Мередит, присаживаясь на стол и улыбаясь в ошеломленное лицо подруги. — Удивляюсь, как ты еще можешь отыскать нужную вещь в этом хаосе, не говоря уж о том, чтобы вообще создавать что-то.

— Привет, — кивнула Лайза, сконфуженно улыбаясь и выползая из-под стола на четвереньках. — Просто пыталась приспособить провода, чтобы можно было наклонять стол. Это для рождественского представления, которое мы устраиваем после ужина в мебельном отделе. Ну как прошло вчерашнее свидание с Паркером?

— О, прекрасно! — отозвалась Мередит. — То есть более или менее, как обычно, — солгала она, делая вид, что теребит лацкан жакета левой рукой, на которой красовалось обручальное кольцо с сапфиром. Только накануне она призналась Лайзе, что у нее такое предчувствие, будто Паркер собирается сделать ей предложение.

Лайза вызывающе уперлась кулаками в бедра.

— Как обычно?! Господи, Мер, да он развелся два года назад, и ты вот уже больше девяти месяцев встречаешься с ним! Проводишь с его дочерьми почти столько же времени, сколько он сам! Такая красавица, умница… Да мужчины головы теряют при одном взгляде на тебя, а Паркер все это время присматривается с весьма близкого расстояния! По моему мнению, ты просто зря тратишь на него время. Если этот идиот и собирался сделать предложение, давно бы так и поступил…

— Он именно так и поступил, — перебила Мередит, торжествующе улыбаясь, но Лайза уже села на любимого конька, и потребовалось несколько секунд, чтобы слова подруги дошли до нее.

— Все равно он тебе не пара. Тебе нужен такой, который вытащил бы тебя на свет Божий из замшелой раковины, заставил наделать глупостей, забыть о здравом смысле, например, хотя бы раз проголосовать за демократов или пойти в театр в пятницу, а не в субботу. Паркер слишком похож на тебя — такой же методичный, консервативный, осторожный… Да ты смеешься?! Он сделал предложение?!

Мередит кивнула, и взгляд Лайзы наконец упал на темный сапфир в старинной оправе.

— Твое обручальное кольцо? — охнула она, хватая Мередит за руку, но, пристально изучив кольцо, нахмурилась:

— Что это?

— Сапфир, — пояснила Мередит, очевидно, ничуть не обескураженная таким явным отсутствием энтузиазма. Прежде всего, она всегда высоко ценила откровенность Лайзы, и кроме того, даже Мередит, любившая Паркера, не могла убедить себя, что это кольцо ослепительно прекрасно. Тонкой работы, старое, фамильное наследие… все так, и Мередит была совершенно этим довольна.

— Я так и поняла, что это сапфир, но вот эти мелкие камешки? На бриллианты не похоже. Совсем не сверкают.

— Старомодная обработка — слишком мало граней. Кольцо очень древнее. Принадлежало бабушке Паркера.

— Он вполне мог купить новое, не разорился бы! — пошутила Лайза. — Знаешь, пока я не встретила тебя, думала, что богатые люди покупают потрясающие, роскошные вещи, а цена не имеет значения…

— Только нувориши, богатые выскочки, так поступают, — укоризненно покачала головой Мередит. — Старые деньги в глаза не бросаются.

— Да, но старые деньги могут кое-чему поучиться у новых. Держитесь за вещи, пока они не износятся! Если я когда-нибудь обручусь и жених преподнесет мне такое стершееся кольцо, я немедленно разорву помолвку. И кроме того, из чего сделана оправа? Совсем тусклая.

— Платина, — коротко ответила Мередит с придушенным смешком.

— Так и знала… то есть, конечно, она никогда не сотрется, и именно потому эту штуку и купили двести лет назад!

— Совершенно верно, — весело ответила Мередит.

— По правде говоря, Мередит, — пробормотала Лайза, тоже смеясь, хотя в глазах стояли слезы, — не считай ты, что должна быть ходячей рекламой «Бенкрофт энд компани», наверняка все еще носила бы одежду, оставшуюся от колледжа!

— Только если бы это была очень крепкая одежда. И, оставив всяческое притворство, Лайза неистово обняла ее:

— Он недостаточно хорош для тебя. Как, впрочем, и всякий мужчина.

— А по-моему, просто идеален, — возразила Мередит, в свою очередь, обнимая подругу. — Сегодня в опере благотворительный бал. Я достану пару билетов для тебя и Фила, — пообещала Мередит, имея в виду коммерческого фотографа, с которым встречалась Лайза. — А потом мы даем вечер до случаю обручения.

— Фил в Нью-Йорке, — сообщила Лайза, — но я буду. В конце концов Паркер вскоре станет членом семьи, и придется так или иначе научиться любить его. — И, неудержимо улыбаясь, добавила:

— Хотя он и накладывает лапу на имущество скорбящих вдов и сирот…

— Лайза, — куда серьезнее объявила Мередит, — Паркер ненавидит твои шуточки о банкирах. Ну а теперь, когда мы помолвлены, может, перестанешь доводить его?

— Попытаюсь, — пообещала Лайза. — Никаких приставаний и никаких банкирских шуточек.

— Спасибо, — поблагодарила Мередит, вставая. Лайза резко отвернулась, и почему-то начала старательно разглаживать складки и морщинки на куске красного фетра.

— Что-то случилось?

— Случилось? — переспросила Лайза, чересчур широко улыбаясь. — Что может случиться? Моя лучшая подруга только что обручилась с мужчиной своей мечты. Что ты собираешься надеть завтра вечером? — спросила она, поспешно меняя тему.

— Еще не решила. Завтра поднимусь на второй этаж и выберу что-нибудь потрясающее. Заодно взгляну и на подвенечные платья. Паркер настаивает на блестящей свадьбе со всеми формальностями и традициями. Не хочет, чтобы я чувствовала себя обманутой из-за того, что у него била роскошная свадьба.

— Он знает о том… о первом замужестве?

— Знает, — почти мрачно кивнула Мередит. — Паркер был очень добр и все понял…

Она резко осеклась, услыхав звон колокольчика, неожиданно зазвучавший из динамика. Покупатели давно привыкли к нему и не замечали, но у каждого отдела был свой код, и тот, кому он был предназначен, немедленно отзывался. Мередит остановилась и прислушалась. Два коротких звонка, пауза, и еще звонок.

— Это меня, — со вздохом сказала она, вставая. — Но так и так приходится бежать. Через час совещание администраторов, а мне нужно еще повторить речь.

— Покажи им! — воскликнула Лайза и снова полезла под стол, напомнив Мередит о растрепанной рыжеголовой девчушке, игравшей в «палатке», временно воздвигнутой в столовой родительского дома.

Мередит подошла к висевшему на стене телефону и вызвала телефонистку:

— Говорит Мередит Бенкрофт. Вы сейчас разыскивали меня?

— Да, мисс Бенкрофт. Мистер Бреден, начальник охраны, спрашивает, не могли бы вы зайти к нему в кабинет. Велел передать, это крайне важно.

Глава 14

Помещения, отведенные охране, располагались на шестом этаже, за отделом игрушек, предусмотрительно скрытые от посторонних глаз фальшивой стенкой. Отдел охраны находился в ведении Мередит как вице-президента по торговым операциям, и, проходя мимо покупателей, рассматривающих сложно устроенные миниатюрные железные дороги и кукольные дома в викторианском стиле, она мрачно пыталась угадать, кого на этот раз поймали на воровстве. Должно быть, это необычный вор, иначе глава охраны справился бы без нее, а это означало, что мошенник, возможно, принадлежит к числу персонала универмага. За служащими велось пристальное наблюдение, и хотя восемьдесят процентов похитителей обычно составляли посторонние люди, именно нечестные сотрудники наносили наибольший денежный ущерб. В отличие от обыкновенных воров, довольствующихся лишь тем, что можно стянуть и унести, в распоряжении служащих были десятки методов планомерного каждодневного грабежа. В прошлом месяце охранники поймали продавца, который выплачивал деньги приятелям за якобы возвращенные товары, а совсем недавно пришлось уволить менеджера по покупке драгоценностей, поскольку тот, соблазнившись взятками, приобрел низкосортный товар у трех различных поставщиков. Мередит всегда крайне болезненно воспринимала каждый такой случай — ей казалось, что предали ее лично.

Собравшись с духом, она остановилась у двери с табличкой «МАРК ВРЕДЕН, НАЧАЛЬНИК ОТДЕЛА ОХРАНЫ И МЕРОПРИЯТИИ ПО ПРЕДОТВРАЩЕНИЮ ПОТЕРЬ»и вошла в большую приемную, примыкавшую к кабинету Марка.

Две воровки, женщина лет двадцати пяти и еще одна, совсем старуха, сидели под бдительным взором охранника на обтянутых винилом алюминиевых стульях, расставленных у стены. Молодая женщина обреченно сгорбилась, обхватив себя руками и не замечая, как по щекам ползут слезы. Она выглядела перепуганной, несчастной и одинокой. Совсем другое зрелище представляла собой старушка, казавшаяся по сравнению с соседкой воплощением элегантности: жизнерадостное фарфоровое личико состарившейся куколки, красный с черным костюм от Шанель, на коленях покоится дорогая кожаная сумка.

— Доброе утро, дорогая, — прочирикала она пронзительным голоском, завидев Мередит.

— Прекрасное, миссис Фьоренца, — кивнула Мередит, стараясь не показать гневного раздражения.

Конечно, она сразу же узнала престарелую даму. Муж Эгнис Фьоренца был не только одним из самых уважаемых столпов общества и отцом сенатора штата, но еще и членом совета директоров фирмы «Бенкрофт энд компания, что делало сложившуюся ситуацию весьма деликатной, и объясняло причину внезапного вызова Мередит.

— Как поживаете? — механически продолжала Мередит, не успев опомниться.

— Я очень расстроена, Мередит. Пришлось высиживать здесь целых полчаса, а я объясняла мистеру Бредену, что не могу задерживаться. Через час нужно присутствовать на обеде в честь сенатора Фьоренца, а он будет ужасно недоволен, если не увидит меня. После обеда придется ехать на собрание Молодежной Лиги произносить речь. Не могли бы вы немного поторопить мистера Бредена?

— Сейчас посмотрим, что можно сделать, — ответила Мередит, стараясь говорить как можно спокойнее, и открыла дверь в кабинет Марка Бредена. Марк, полусидя на столе, пил кофе и слушал доклад агента, задержавшего воровку помоложе.

Привлекательный, хорошо сложенный сорокапятилетний мужчина с рыжеватыми волосами и карими глазами, Бреден был специалистом по безопасности в воздушных войсках и относился к работе в» Бенкрофт» так же серьезно, как к защите национальной безопасности. Мередит не только доверяла Марку, но уважала и любила его, и это было очевидно даже по улыбке, с которой она объявила:

— Я видела в приемной Эгнис Фьоренца. Просила передать, что из-за вас она опоздает на важный обед.

Бреден с видом беспомощного омерзения махнул рукой.

— Мне приказано позволить вам самой разобраться со старой крысой.

— Что она стянула на этот раз?

— Кожаный ремень от Либера, сумку от Дживанши и вот это.

Он протянул Мередит пару огромных кричащих аляповатых серег из синего хрусталя, похищенных скорее всего в отделе бижутерии и наверняка выглядевших просто смехотворно на хрупкой старой даме.

— На какую сумму у нее здесь кредит? — осведомилась Мередит, имея в виду счет, открытый в магазине несчастным мужем Эгнис и предназначенный для покрытия стоимости вещей, украденных женой.

— Четыреста долларов. Этого не хватит.

— Я поговорю с ней, но сначала нельзя ли мне налить чашечку этого восхитительного кофе?

По правде говоря, Мередит была сыта по горло тем, что старой негодяйке постоянно потакают, а таких несчастных, как молодая женщина в приемной, преследуют по всей строгости закона.

— Придется запретить швейцарам пускать миссис Фьоренца в магазин, — решила она, зная, что этим наверняка навлечет на себя гнев мужа Эгнис. — А что украла вторая?

— Детский комбинезон, варежки, пару свитеров. Она, конечно, все отрицает, — объяснил Марк и, философски пожав плечами, вручил Мередит чашку кофе. — Все записано на видеопленку. Общая цена похищенного — около двухсот долларов.

Мередит кивнула, всей душой желая, чтобы измученная молодая мать признала воровство, иначе им придется доказывать свою правоту и вызвать полицию, чтобы предотвратить встречный иск за незаконное задержание.