Империя Четырех Сторон Цаплиенко Андрей

Seis. El gusto de la mujer

Чинча разглядывал Окльо. Девушка спала возле золотой плиты, положив голову на согнутую руку и укрывшись расшитым покрывалом. Через отверстие в потолке падал лунный свет. Ночь была безоблачной и ясной. После долгого и тяжелого разговора ей нужно было выспаться, тем более, что им предстоял непростой путь за пределы Куско. Понимая это, Чинча не мог заснуть. Он глядел на правильные черты лица, ставшего безмятежным, как только сон сомкнул веки Окльо и разбросал длинные волосы по руке и вязаной подстилке, на которой она лежала, подтянув к животу колени.

Перед тем, как заснуть, она рассказала Чинче о том, чего он не знал, но о чем интуитивно догадывался. А результатом этих догадок был его необдуманный визит в Кориканчу, к единственному человеку в империи, которому он доверял, – к Вильяк Уме. Следы того, что было потом, теперь навсегда останутся на его изувеченных веках.

Вот что рассказала Окльо перед сном.

– Ты знаешь, что нынешняя смута, охватившая Империю Четырех Сторон, связана не с людьми Солнца. Не они стали ее причиной. Великий Инка Атауальпа, в организаторских способностях которого не приходится сомневаться, убил своего сводного брата Уаскара, которому место в Кориканче было положено согласно законам наследования власти у нас в стране. Но Атауальпа нарушил эти законы, утверждая, что управление страной завещал ему отец. Это не так. Следующим Великим Инкой должен был стать не он. На троне отец империи видел Уаскара, но, когда он завещал Тавантинсуйу своим детям, то упомянул одно важное условие: военным советником императора станет Атауальпа. Два сына Великого Инки учились разным вещам и, конечно, каждый из них имел свое собственное видение будущего нашей страны. Уаскар считал, что надо продолжать традицию отца. Ты, конечно, помнишь, что основной закон нашей страны гласит «Не лги, не воруй, не ленись». Так вот, прежние Инки считали, что достичь государственного совершенства можно лишь в том случае, если каждый работает на государство и государство работает на каждого. Ложь, воровство и лень становятся общественными пороками тогда, когда люди отдают блага за несуществующие ценности. Это называется торговля. «Я тебе отдам золото, а ты мне дай немного еды». Это обман, порождающий грабителей и тунеядцев. Значит, нужно запретить торговлю. У каждого жителя Тавантинсуйу должна быть уверенность в завтрашнем дне. В том, что у него всегда найдется что съесть и где спать. И, кроме того, всячески поощрялась доброта и щедрость. Нужно быть готовым поделиться с соседом самым необходимым. И ты, конечно, можешь быть уверен, что никто ничего из твоего дома не возьмет без твоего разрешения. Любые сокровища, любые ценности ты оставляешь в своем доме, и они обязательно тебя дождутся. Мы хотели достичь совершенства в справедливости – и мы это сумели сделать. Наша империя расширялась такими темпами, что всего лишь за сто лет стала самым великим из всех известных государств. К нам присоединялись страны и народы не потому, что боялись нас, а потому, что понимали: лучше жить так, как живем мы. Они отказывались от торговли, принимая наши законы и наши принципы. А Великий Инка им за это обещал равенство и процветание. Один за всех, и все за одного. И если ты хочешь, чтобы было именно так, то не лги, не ленись, не воруй. Иначе и не бывает.

Но в тот момент, когда Великий Правитель назначил своего сына Уаскара наследником величия Инков – тем самым оставив второго отпрыска, Атауальпу, без всякой надежды на власть, – наступил перелом. Хотя лишь очень немногим людям стало ясно, что скоро наступит конец империи справедливости. Вернее, он уже наступил.

Чем больше Чинча слушал Окльо, тем страшнее ему становилось. Она вела свой рассказ спокойно и монотонно, слова ритмично раскачивались в воздухе, отсчитывая время, которого у Империи Четырех Сторон оставалось все меньше и меньше.

– Равенство перед этим миром обеспечивают обязанности и права. Главной обязанностью всех граждан Тавантинсуйу был труд. Главным правом людей – возможность утолить голод. В том числе голод знаний. Наши предки понимали, что свободу могут дать только знания. Чем больше человек знает, тем больше ценит свою свободу и уважает чужую. Свобода это понимание необходимости обязанностей и возможность удовлетворения потребностей. Убеди людей следовать этим принципам, и ты завоюешь мир. Но Атауальпа задумал украсть его. Впрочем, об этом я уже говорила. А вот то, о чем ты, наверное, не знаешь. Отец Атауальпы и Уаскара испугался, что, став слишком разумным, народ откажется от его власти. Именно он запретил использовать письмена, оставив вместо них только кипу, язык узелков и орнаментов. Этот шифр способна читать только элита Тавантинсуйу. А между тем еще пятьдесят лет назад искусству читать особые знаки, с помощью которых записывалась наша история, обучали в специальных школах. Этих знаков было более двух тысяч, и с их помощью можно было достичь совершенства знаний. Может показаться, что Великий Инка испугался, что потеряет власть. Многие считают, что он боялся появления в стране людей, которые будут умнее его. И однажды эти люди потребуют у него уступить место под солнцем.

Но, конечно, все объяснялось не так просто. И мой отец поначалу участвовал в этих изменениях. Ему говорили, что знания – это богатство, которое нельзя разбрасывать над засыхающим полем. А для того, чтобы его приумножать, нужно создать особую касту людей. Эти люди, сами имея неограниченный доступ к знаниям, будут ограничивать доступ к ним других людей. Отцу казалось это правильным и разумным. Далее Великий Инка собирался разрешить торговлю. Для этого он придумал ввести в обращение особые знаки. Если кто-нибудь захотел бы поесть, то за еду он должен был бы отдать определенное количество этих знаков. И если кому-нибудь было холодно, то за накидку он должен был отдавать знаки, много или немного, я уж не знаю. Все на свете предполагалось оценивать в этих знаках. Сами по себе они ничего не значат, но указ Инки делал их богатством. Заставить людей жить по новым правилам – это было сложной задачей. Но нет на свете ничего невозможного. Правитель только тогда может считаться хорошим, когда его окружают хорошие помощники. Правда, я не имею в виду, хорош или же плох правитель для народа. Речь идет о том, насколько крепка его власть.

Итак, Великий Инка задумал очень серьезные изменения в стране. И даже если мотивы этих изменений были призрачными, то меры, которые он предпринимал, меняли реальность и жизнь вокруг нас. Он не случайно приблизил к себе родственников правящей семьи из царства Кито. Это царство завоевали совсем недавно, и его жители еще помнили, что такое торговля, как нужно продавать и покупать самое необходимое, ради чего торговцы обманывают друг друга и покупателей. Ну, а правители Кито знали секрет управления сложным процессом торговли. Великий Инка ввел их в Кориканчу, а перед этим уравнял в правах с коренным населением Куско и, что гораздо более важно, с членами своей семьи. Атауальпа, если ты знаешь, воспитан своей матерью, а она, в свою очередь, родом из Кито, из царской семьи. И если остальные части Тавантинсуйу присоединились к империи добровольно, то царство Кито пришлось завоевывать силой. Конечно, большой войны не было. Великий Инка лишь повел на север свое огромное войско, и только после того, как правители царства Кито увидели, сколь хорошо вооружена и подготовлена армия вторжения, они решили отказаться от борьбы. Они думали, что сила власти нашего императора в солдатах и оружии, хотя она заключена всего лишь в трех коротких законах, которые ты знаешь: «Не воруй, не лги, не ленись». Но вот и то, чего ты не знаешь: первым, кто их нарушил, был наш собственный правитель.

За сказанное эту девушку могли судить и казнить. Правда, на суде наверняка дали бы ей высказаться. И она, пришло на ум Чинче, могла бы доказать свою правоту. Но Окльо не умолкала, продолжая рассказывать тайную историю Империи Инков.

– Итак, для того, чтобы управлять Севером без помощи оружия, Великий Инка ввел правителей Кито в свою семью. Они стали наместниками императора на вновь завоеванной территории. Как известно, только единственному человеку в этой огромной стране закон позволяет иметь больше одной жены. И этим человеком является правитель. Мать младшего царского сына, Атауальпы, была слишком красива, чтобы кто-нибудь смог устоять перед ее обаянием. И Великий Инка перестал видеться с матерью старшего сына, Уаскара. Большую часть времени император проводил в Кито. Казалось бы, новая царица использует вождя в своих целях. Но это было не так. Она всего лишь стала его главным советником. Как ты знаешь, наши великие предки давным-давно забыли о жертвоприношениях. Они понимали, что в наших горах и на наших скудных землях жизнь каждого человека имеет ценность. Каждая пара рук значила для страны больше, чем золото, которое так настойчиво ищут сейчас новые захватчики, люди Солнца. Золота у нас было много, а вот земли, пригодной для того, чтобы взрастить на ней драгоценное зерно, мало. И мы отменили жестокие церемонии ради нашего будущего. Но в царстве Кито жертвоприношение считалось нормой. Посреди их столицы был вырыт глубокий колодец. Насколько он был глубок, не знал никто, потому что его дна никогда не видел никто из живых. А мертвые, падавшие на его дно в дни жертвоприношений, уже никогда не поднимутся на поверхность, чтобы рассказать правду о царях Кито. Но мы ее и так знаем. Кроме этого колодца было немало мест, где совершались эти ужасные церемонии. И одна из них состояла в том, чтобы съесть приговоренного к смерти преступника. В этом участвовали только первые люди царства. Участие в таком кровавом застолье означало только то, что гостя посвящали в узкий круг людей, на которых не распространялись законы добра и зла, справедливости и несправедливости, любви и ненависти. Они думали, что становятся сверхлюдьми, а на самом деле теряли человеческий облик.

Чинча хотел было задать вопрос, а зачем этим людям из страны Кито нужно было практиковать столь необычные и жестокие церемонии, но рассказчица сама опередила его.

– Воины, обитавшие на севере до нашего прихода, считали, что врага можно побороть только тогда, когда он становится частью победителя. То есть отдает свою силу и свой разум противнику. А такое возможно, считали они, если поверженный враг становится едой. Они завидовали нам. И поэтому хотели нас съесть. Мой отец узнал о том, что свои варварские обычаи они, эти выскочки с севера, стали практиковать и в столице империи, Куско, что, конечно, хранилось в тайне. И тогда он обратился к Великому Инке. Он пришел к нему на прием и напрямую сообщил о том, что делают северяне. И знаешь, что ответил Инка?

– Что? – переспросил Чинча.

– Он ответил: «Я знаю». Он знал обо всем этом! И моему отцу показалось, что небо упало на землю, потому что жить, как прежде, он уже не мог, и в то же время не знал, как жить иначе.

– После этого, – продолжала Окльо, – отец стал искать тех, кому невыносимо было смотреть на то, как в жертвенной крови варварских пиршеств тонет наша родина, великая Империя Четырех Сторон. Недовольных оказалось много. И за ними была сила. Среди могущественных генералов огромной армии, среди тех, кто выращивал новые злаки в горах, и, конечно, среди жрецов. Правда, эту касту отец считал самой ненадежной – уж слишком часто они меняли свое мнение и всегда были на стороне сильного. Даже самый благородный из них человек, которому отец верил безгранично, в конце концов, перешел на сторону Атауальпы.

– Вильяк Ума, – тихо проговорил Чинча. – Верховный жрец.

Окльо грустно улыбнулась и кивнула головой, словно в знак согласия.

– Впрочем, он нас не выдал и время от времени помогает нам. У него очень острый ум и большое доброе сердце. Хотя этот человек бывает жестоким. Как и все мы.

Однако, несмотря на желание многих могущественных людей сохранить наши традиции, мы потерпели поражение. Мы поддержали Уаскара в его законном стремлении стать Великим Инкой. Но голод, охвативший Тавантинсуйу, помог победить Атауальпе и тем, кто хотел добраться до богатств этой страны. То, что принадлежало миллионам людей, захватили новые вожди, а то, что они не смогли захватить, было просто разграблено. На наших складах в горах сохранялись нетронутыми запасы провизии на десятки лет, и лишь немногие из них остались целыми. Да и то, благодаря умным, честным и дальновидным лидерам местных общин – айлью, за что им огромное спасибо. Иногда я думаю, что возрождение Империи Четырех Сторон начнется не из Куско, а из дальних горных общин, где люди умнее и чище нас с тобой.

– Я тоже из горной общины, – заметил, с долей обиды в голосе, архитектор.

– Знаю, мой дорогой, – улыбнулась Окльо. – Именно поэтому ты здесь. Вильяк Ума говорил о тебе.

Чинча подумала и сказал:

– Он мне передал символ.

– Это больше, чем символ, – заметила девушка. – Я знаю, ты сумеешь его сберечь. Тем, кто пытался сделать тебя слепым, он нужен был больше, чем ты.

– Кто они такие? – спросил Чинча.

– Северяне. Это страшные люди. Я же говорила о том, что они верят только в силу, и сила того, кого они съедают, переходит к ним.

– Ты в это веришь?

– В это верят они. Тебя они хотели наказать. Лишить всех чувств и превратить в растение. И это тоже можно считать жертвоприношением. И мы тебя спасли.

– Ты и твой отец?

Окльо вздохнула глубоко и печально. В этом вздохе было гораздо больше одиночества, чем в пронзительном крике, который издает заблудившийся путник, оказавшись один на один со своим страхом и отчаянием. Чем больше Чинча ее слушал, тем больше ему хотелось защитить ее от жестокого мира, день за днем становившегося все более и более незнакомым. Так, обычно неприятно, удивляет старый друг после долгой разлуки: ты ожидаешь увидеть прежнего человека и не хочешь брать во внимание, что между двумя вашими встречами прошла целая жизнь, полная событий, и у каждого она своя.

– Отец построил этот тайник вместе со своими товарищами. Он был главным архитектором Империи Четырех Сторон, и многое, чем ты восхищался в Куско, придумал его разум и воплотил его талант. «Воин – это тот, кто разрушает, – любил он говорить. – А строитель – это тот, кто создает». В человеке живут обе страсти – и к разрушению, и к созиданию.

– А любовь?

– Что «любовь»? – переспросила Окльо.

– Любовь это разрушение или созидание? – Голос Чинчи дрожал. Он словно боялся, что она увидит скрытый смысл в его словах. И она увидела.

– Обними меня, – позвала его Окльо.

Он обнял ее с нежностью и страстью. Она отозвалась, плотно прижавшись к нему, и притянула его голову поближе, чтобы удобно было дотянуться губами до его полураскрытых губ. Он почувствовал ее дыхание, и, хотя их губы еще не сомкнулись, у него во рту появился вкус мятной жвачки, которую она, готовясь к поцелую, плотно утрамбовала язычком под нижнюю губу. Влага их дыхания все больше и больше смешивалась, пока, наконец, их губы не сомкнулись. Ее язык ловко втиснулся в небольшой зазор между его губами. Он дал ей проникнуть в себя, а потом еще глубже нежно втянул в себя ее язычок.

Когда они в первый раз оторвались друг от друга, мужчина выдохнул:

– Сладкая моя!

Вечные слова, которые на протяжении тысячелетий любовники произносят так, словно только что изобрели их сами.

– И ты! – улыбнулась женщина, игриво укусив его за мочку уха.

Его язык скользнул от уголка ее рта, потом вниз по щеке, к самой шее. Нащупав робкий пульс вены, мужчина сначала поцеловал ее в то место, где под кожей бился кровавый пульсар, а потом очень осторожно, чтобы не причинить ей боль, дотронулся зубами до кожи. Она была чуть солоноватой от испарившегося пота. Возбуждающе солоноватой.

– Сладкая моя! – Чинча продолжал говорить банальности, которые использовали мужчины за тысячи лет до него и наверняка будут использовать и после. – Так бы тебя и съел!

Он улыбался, а она, жмурясь, как сытая хищная кошка, подставляла свои щеки, губы и глаза под барабанную дробь его поцелуев. Постепенно его объятия становились жестче, поцелуи сильнее. В любовной игре мужчина и женщина все более явно стали использовать опасные ласки. Он ее то целовал, то слегка сжимал зубы на ее коже. Она, позволяя ему многое, словно со стороны услышала крик боли.

– Ты что? – спросил он.

Тогда она поняла, что кричала сама и вовсе не потому, что ей было хорошо. Она провела рукой по шее. На ладони остался след крови. Пальцы нащупали рельефный след от его передних резцов. Это был укус.

– Ой, что же это я делаю?! – Мужчина произнес глупость вместо извинения.

Она только улыбнулась.

– Ну, вот, наконец-то ты понял.

Во время любовной игры в нем пробудился зверь. И этот зверь был голоден, а значит, действительно хотел ее съесть.

Восемь. Тот, кто пришел

Меньше всего на бивуаке Вадим ожидал встретить этого человека. Грузный пожилой зевака нелепо крутился среди мощных машин, деловито снующих по лагерю, поднимая пыль. Толстяк явно был чужаком на этом празднике бездорожья, и ощущение нелепости его пребывания здесь усиливала одежда, которую человек нацепил на себя. Клетчатые шорты невероятного размера были подтянуты под надутый живот, напоминающий небольшой аэростат. Его воздухоплавательную округлость скрывала разноцветная гавайская рубаха, вся в пальмах и желтоватых бананах-ананасах. Над лицом с двойным подбородком возвышалась зеленая туристическая панама. И, в довершение ко всему, этот человек посасывал шоколадное эскимо, невесть откуда взявшееся на бивуаке. Было очень жарко. Лица гонщиков и механиков были покрыты бархатистой пылью. Ее поднимал сухой ветер, и она, словно взвешенная в горячем воздухе, быстро прилипала ко всему, что несло на себе любые следы влаги. А к потным телам и подавно. Из-за жары мороженое в блестящем пакете довольно неуверенно держалось на палочке и слегка болталось.

Вадим закончил этап за несколько часов до появления нелепого толстяка. Его оранжевый комбинезон местами стал серым от пыли. Из-под расстегнутого ворота виднелась нательная рубаха из фибровой ткани, пропускающей влагу, вся в темных разводах от пота и грязи. Гонщик сидел на только что снятом колесе рядом с машиной, установленной на стапеле. Механики с весьма сосредоточенными лицами суетились вокруг болида, словно охотники возле большого и сильного стреноженного зверя. Техников, которые обслуживают не фаворитов, а обычных гонщиков, всегда отличает нехватка времени. Это и немудрено: ведь фавориты всегда приходят первыми, а остальные доезжают как получится и когда получится. А за оставшиеся до следующего старта часы нужно закончить примерно тот же объем работ, который не торопясь выполняют механики и Неистового Араба Насера, и короля дюн Ансельпетера, и голландского тяжеловоза Де Рота. Даже, пожалуй, больше. Они, фавориты, летят по нетронутой целине. Перед ними открываются горизонты бездорожья, не исчерченные колесами автомобилей. Первую колею оставляет лидер. Тот, кто едет за ним, старается не попасть в эту колею. Остальные, в конце концов, обречены на езду по разъезженным желобам чужих побед, выбираясь из которых они фатально бьют рычаги подвески, мучают коробки передач и сжигают начинку корзины сцепления.

Итак, Вадим заметил блуждающего чужака в тот момент, когда толстяк с любопытствующим видом прохаживался возле разобранного БМВ с номером «301». Это был мощный болид с очень сложным двигателем. Пилот машины, девятикратный чемпион марафона Ансельпетер, иногда жаловался, что сложность устройства мотора – это самое слабое место автомобиля. Но главный механик немецкой команды только улыбался и отвечал ему в том духе, что, мол, Ансельпетер хорошо крутит баранкой и управляется с педалями, а о том, что происходит внутри машины, он не имеет ни малейшего понятия. Гонщик, не слишком удрученный насмешкой механика, только пожимал своими квадратными плечами, замечал, мол, «каждому свое» и шел отдыхать, оставляя насмешника наедине с машиной.

У толстого чужака был очень острый, внимательный взгляд. Пухлые ладони с пальцами-сосисками могли создать впечатление, что их владелец ничего тяжелее вилки с ложкой в руках не держал. Но впечатление это было ложным. Коричневый загар и грубые мозоли на внутренней стороне ладоней довольно ясно говорили о том, что странный визитер, по крайней мере, знаком с физическим трудом. А черная каемка под ногтями указательных пальцев могла подсказать еще и то, что толстяку приходилось делать и грязную работу. Да что там говорить? Разве работа полицейского бывает чистой?

Это был комиссар полиции из боливийского города Санта-Крус. Вадим не сразу узнал его. Одежда беззаботного дачника и мороженое сбивали с толку. А вот комиссар наоборот – он сразу определил, где стоят палатки украинской команды. По желто-голубому флагу, который главный механик собственноручно водрузил на телескопический флагшток. Пока Валера поднимал его, он все время бормотал: «Зря мы его тащили». Но как только ветер расправил полотнище, и оно, туго сопротивляясь потокам воздуха, забилось, как птица, довольный шеф механиков модернизировал свою мантру: «Не зря мы его тащили». Это полотнище комиссар заметил давно. Хотя к людям Вадима подошел не сразу. Сначала он хотел понять, чем дышит бивуак и что собой представляют люди, собравшиеся под жарким небом аргентинской пампы.

О, это были очень интересные персонажи. Их припорошенная пылью униформа тоже могла ввести в заблуждение. Здесь они все были равны – перед жарой, пустыней и бездорожьем. А там, в жизни за пределами гонки, они обладали могуществом и ворочали огромными деньгами. Во всяком случае, некоторые из них. Два владельца металлургических предприятий конкурировали друг с другом – на рынке, и на трассе, – выступая в разных командах категории подготовленных прототипов, то есть машин, уникальных в прямом смысле, – потому, что они изготавливались в особых автомобильных ателье, а значит, существовали в единственном экземпляре.

– А сколько стоит такая машина? – спросил комиссар полиции ближайшего к нему человека в пыльном комбинезоне, опиравшегося на болид под номером 301. Нет нужды говорить, что это был легендарный Ансельпетер, но разве смог бы его отличить от сотен таких же запыленных людей обычный старый полицейский, никогда до этого не интересовавшийся автогонками?