Мера прощения Чернобровкин Александр

Жена прижимается головой к моей груди. Наверное, с удивлением сейчас слушает, как часто и гулко бьется мое сердце. Она во мне не ошиблась. Я, оказывается, способен на романтический поступок – пожертвовать карьерой ради друга и в то же время вернуть потерянное, выиграть, казалось бы, гиблую партию. Затрудняюсь сказать, первое или второе вызывает у нее большее восхищение. Наверное, все-таки первое, потому что, хотя она и моя жена, но все-таки женщина. Скорее всего, думает, что есть какая-то верховная сила, которая воздает за благие дела, и молит, чтобы эта сила не покидала нас – меня, ее, нашего сына.

– Наливай! – подгоняет меня парторг, а когда я наполнил рюмки, произносит тост: – За нового капитана!

Все выпивают с радостью, будто и им подвалила удача. А разве не так?! Они благополучно справились с неприятным заданием: нашли козла отпущения – капитана, придумали, как его наказать – снять и подобрали замену – меня. Перед начальством они будут выглядеть исполнительными, строгими и инициативными, а начальство таких любит. А заодно и перед моим тестем выслужились – вдруг он опять войдет в силу?! В общем, всем хорошо!

В дверь негромко постучались. Я вышел из-за стола и приоткрыл ее ровно настолько, чтобы видеть визитера, но чтобы он не видел застолья. За комингсом стоял боцман.

– Дело есть, – сказал он шепотом.

Если боцман беспокоит, значит, действительно случилось что-то важное. Я извиняюсь перед гостями, выхожу в коридор.

– Ну?

– Пойдемте, – позвал он и повел на нижнюю жилую палубу, рассказывая на ходу: – Дневальная приходит ко мне, просит красную краску. Я дал. Минут через двадцать опять приходит. «Зачем?» – спрашиваю. «Надо». Ну, раз надо, налил еще пол-литра. Она в третий раз приходит. Пошел я за ней, гляжу... ну, сами увидите.

Мы остановились перед каютой дневальной, и боцман без стука открыл дверь.

Нина сидела на корточках перед белым пластмассовым тазиком и стирала в нем какие-то тряпки, кажется, нижнее белье. Поверх воды плавала красная краска, красными были и руки. Они терли и теребили что-то голубое, наверное, комбинацию, будто застирывали на ней пятна крови. Пустая пол-литровая банка с красным нутром стояла на забрызганной палубе неподалеку от тазика. Не увидев, а скорее почувствовав наше присутствие, дневальная выронила комбинашку и подалась вперед, прикрывая тазик телом. Лицо у нее было испуганное, а неподвижные глаза, темные от расширенных зрачков, смотрели прямо перед собой. Затем она медленно поднялась, взяла тазик и, уставившись куда-то сквозь нас, вышла из каюты.

Я отшатнулся, пропуская ее, и пошел следом. Надо бы остановить, но почему-то казалось, что дотронуться до сумасшедшей – что до трупа.

Нина вышла на корму, остановилась у фальшборта. Яркое багровое заходящее солнце будто пробудило ее, Нина вскинула голову и уставилась на него. Вдруг испуганно вздрогнула и торопливо выплеснула все из тазика за борт. По волнам растеклось жирное красное пятно, а вскоре посреди пятна вынырнуло белье. Белая чайка с серыми крыльями и хвостом спикировала к нему, остановилась в полуметре от воды и взмыла вверх. Дневальная проводила ее взглядом и устало побрела в надстройку. На меня она глянула милостиво и с улыбкой – счастливой улыбкой облегчения, будто отплатила Володе долг, простив меня.